Разгром
Пробыв под ласковым кровом Франко-русского госпиталя три недели, я совершенно поправился от моего неожиданного столкновения с китайской, вернее, с германской шрапнелью, от которой я отделался так счастливо. Напутствуемый благословениями и пожеланиями добрых монахинь, весьма сожалевших, что они не успели обратить меня в лоно своей спасительной веры, я перебрался в гостиницу Astor-House.
Я не узнал красивого и щегольского Тяньцзиня. Ни одно здание, ни одна вилла европейцев не была пощажена гранатою или огнем. Стены, крыши, окна, ограды – все было пробито или иссечено осколками снарядов, которые – как видно – пускались по всем направлениям и без счета. Богатые особняки коммерсантов были брошены на произвол. В одних домах были разрушены комнаты. От других домов остались одни развалины. Квартал, непосредственно примыкавший к нашему госпиталю и заселенный китайцами, был сожжен дотла по приказанию французского консула, который опасался поджога или нападения боксеров с этой стороны.
Этот квартал представлял печальное зрелище полного разрушения. На протяжении двух верст видны одни обгоревшие стены, одинокие трубы, груды камней, обломков и угля. Дома китайцев, уцелевшие от огня, разграблены. Во дворах разбросаны кучи простого и дорогого шелкового платья, всякая мебель, посуда, рухлядь, богатые китайские вышивки, старинные фарфоровые вазы, картины с великолепной инкрустацией, часы, телеграфные аппараты, фонографы… Спасаясь от пожаров, гранат и мести европейцев, тысячи китайских семей побросали свои дома и бежали. Тысячи семей разорились и пущены по миру. Заботились только о том, чтобы спасать жизнь своих близких и, если возможно, – деньги. В концессиях остались только китайцы-христиане.
Рассказывали про одного благочестивого китайца, который был так беден, что ему не на чем было увезти свою престарелую больную мать. Чтобы спасти мать, он понес ее на коромысле, посадив на одном конце мать и положив камни – на другом, для равновесия.
Во всех брошенных домах хозяйничали солдаты союзных наций. К сожалению, не было ни одного отряда, солдаты которого не рылись бы в этих кучах всякого добра и сора. Солдаты брали себе обыкновенно одеяла, часы, коробочки, лампы, разные безделушки и для забавы – фонографы. Не умея обращаться с вещами, они их ломали и потом выбрасывали. Никакого надзора в китайском квартале не было, да и не было никакой возможности или надобности в охране китайского добра, которое валялось по дворам и улицам, брошенное владельцами и обреченное на гибель.
Китаец, спасающий свою мать
Печально выглядела главная улица Виктория-род. Стены домов были исцарапаны осколками. Всюду валялись кучи мусора и всяких отбросов. Из сада, окружающего благородный Международный клуб джентльменов, прямо на улицу текли ручьи грязи самого возмутительного вида. В этом саду расположился биваком полк индийских сипаев, которые разводили здесь свои костры, готовили пищу, мыли белье, играли на своих дудках и пузырях и натирались таким благовонным маслом, которого не выдерживали даже китайские мухи и комары. А всю улицу они сумели наполнить таким вопиющим зловонием, что ему мог бы позавидовать самый грязный китайский квартал Тяньцзиня.
Некоторые европейские магазины, подбитые гранатами, были заколочены, но в других хозяева не унывали и бойко торговали. Настойчивые торговцы, поселившись в подвалах, воспользовались случаем и продавали союзным солдатам консервы, табак и пиво. Ввиду исключительности положения цены за продукты были также исключительные.
Гостиница Astor-House была полна уныния. Большая часть ее жильцов поселилась в нижнем этаже. Прислуги было всего два-три боя, так что джентльменам нужно было заботиться о себе самим. Все правила этикета и тона были отброшены. Джентльмены сами подавали на стол кушанья, которые готовила жена управляющего гостиницей. Порции кушаний были прискорбно малые ввиду недостатка в продовольствии. Чтобы доставить гостям более разнообразия в яствах и удовольствия, приправа к кушаньям считалась за блюдо и подавалась особо. Слишком много давали овсяной каши и консервированных ананасов.
Несколько номеров в гостинице были повреждены гранатами. В моем номере было разбито осколками окно, за которым я любил сидеть и писать корреспонденции. Башня над отелем была пробита ядрами.
По улицам мало кто ходил, так как гранаты и шрапнели продолжали сыпаться с разных сторон. Можно было встретить только солдат или офицеров, командированных с каким-либо приказанием. Всюду стояли часовые с ружьями, охранявшие ворота зданий, в которых разместились международные отряды. Всюду были выставлены свои флаги. Почти все жители концессий, перенесшие недельную осаду, выехали. Остались только наиболее храбрые и деловые.
Неприятнее всего было ходить по главной улице Виктории. Она тянулась вдоль реки Пэйхо и имела направление на китайские форты. Поэтому гранаты носились аккуратно вдоль всей улицы.
Выйдя из госпиталя и проходя по этой неприятной улице, я неожиданно встретил И. Я. Коростовца, нашего дипломатического чиновника, который только что приехал в Тяньцзинь из Порт-Артура в свите адмирала Алексеева и теперь шел по делу, стараясь попасть под тень тополей и в то же время не наткнуться на свистящую гранату. Я был весьма обрадован встречей с моим добрым знакомым, который приехал из города, в котором не свистят гранаты, и, выразив ему свою радость, я хотел расспросить об Артуре.
– Но, послушайте, вы избрали самое неподходящее место и время для нашего разговора, – ответил весьма недовольным тоном Коростовец, – посмотрите, граната только что ударила в соседний дом.
Раздался взрыв, треск, и посыпались обломки и осколки.
– Пустяки, – ответил я, – в этом месте гранаты дают перелет, и мы можем спокойно разговаривать. Вы еще не привыкли.
Коростовец не согласился с моими доводами, и мы расстались. Однако он очень скоро привык к гранатам и под их грохот неоднократно вел различные переговоры с иностранными командирами и консулами по поручению адмирала Алексеева.
И. Я. Коростовец, автор известной популярной книги «Китайцы и их цивилизация», принадлежит к тем талантливым и энергичным русским дипломатам игнатьевской школы, которые упорно добиваются намеченной цели и, взявшись за дело, стараются довести его до конца, несмотря ни на какие препятствия.
По окончании Императорского Александровского лицея Коростовец поступил в Министерство иностранных дел и скоро был командирован секретарем в нашу миссию в Пекине, где пробыл около 5 лет. Плодом его пребывания в Китае явилась интересная книга о китайцах. Из Азии он попал в Южную Америку и служил секретарем миссии в Бразилии. Затем он был переведен в нашу миссию в Португалии, после чего вернулся в Петербург, где принимал участие в делах комиссии по выработке положения для Квантунской области. По окончании работ этой комиссии был назначен чиновником по дипломатической части в Порт-Артуре.
П. Г. Тидеман
В то время как наша дипломатическая миссия была осаждена в Пекине и поневоле бездействовала, руководство не только военными, но отчасти и политическими делами естественно перешло к адмиралу Алексееву, который давал Коростовцу самые ответственные дипломатические поручения.
Секретарем и постоянным сотрудником у Коростовца был П. Г. Тидеман, воспитанник Восточного факультета Петербургского университета, прекрасный знаток китайского разговорного и литературного языка, состоящий ныне вице-консулом в Чифу.
Я не узнал красивого и щегольского Тяньцзиня. Ни одно здание, ни одна вилла европейцев не была пощажена гранатою или огнем. Стены, крыши, окна, ограды – все было пробито или иссечено осколками снарядов, которые – как видно – пускались по всем направлениям и без счета. Богатые особняки коммерсантов были брошены на произвол. В одних домах были разрушены комнаты. От других домов остались одни развалины. Квартал, непосредственно примыкавший к нашему госпиталю и заселенный китайцами, был сожжен дотла по приказанию французского консула, который опасался поджога или нападения боксеров с этой стороны.
Этот квартал представлял печальное зрелище полного разрушения. На протяжении двух верст видны одни обгоревшие стены, одинокие трубы, груды камней, обломков и угля. Дома китайцев, уцелевшие от огня, разграблены. Во дворах разбросаны кучи простого и дорогого шелкового платья, всякая мебель, посуда, рухлядь, богатые китайские вышивки, старинные фарфоровые вазы, картины с великолепной инкрустацией, часы, телеграфные аппараты, фонографы… Спасаясь от пожаров, гранат и мести европейцев, тысячи китайских семей побросали свои дома и бежали. Тысячи семей разорились и пущены по миру. Заботились только о том, чтобы спасать жизнь своих близких и, если возможно, – деньги. В концессиях остались только китайцы-христиане.
Рассказывали про одного благочестивого китайца, который был так беден, что ему не на чем было увезти свою престарелую больную мать. Чтобы спасти мать, он понес ее на коромысле, посадив на одном конце мать и положив камни – на другом, для равновесия.
Во всех брошенных домах хозяйничали солдаты союзных наций. К сожалению, не было ни одного отряда, солдаты которого не рылись бы в этих кучах всякого добра и сора. Солдаты брали себе обыкновенно одеяла, часы, коробочки, лампы, разные безделушки и для забавы – фонографы. Не умея обращаться с вещами, они их ломали и потом выбрасывали. Никакого надзора в китайском квартале не было, да и не было никакой возможности или надобности в охране китайского добра, которое валялось по дворам и улицам, брошенное владельцами и обреченное на гибель.
Печально выглядела главная улица Виктория-род. Стены домов были исцарапаны осколками. Всюду валялись кучи мусора и всяких отбросов. Из сада, окружающего благородный Международный клуб джентльменов, прямо на улицу текли ручьи грязи самого возмутительного вида. В этом саду расположился биваком полк индийских сипаев, которые разводили здесь свои костры, готовили пищу, мыли белье, играли на своих дудках и пузырях и натирались таким благовонным маслом, которого не выдерживали даже китайские мухи и комары. А всю улицу они сумели наполнить таким вопиющим зловонием, что ему мог бы позавидовать самый грязный китайский квартал Тяньцзиня.
Некоторые европейские магазины, подбитые гранатами, были заколочены, но в других хозяева не унывали и бойко торговали. Настойчивые торговцы, поселившись в подвалах, воспользовались случаем и продавали союзным солдатам консервы, табак и пиво. Ввиду исключительности положения цены за продукты были также исключительные.
Гостиница Astor-House была полна уныния. Большая часть ее жильцов поселилась в нижнем этаже. Прислуги было всего два-три боя, так что джентльменам нужно было заботиться о себе самим. Все правила этикета и тона были отброшены. Джентльмены сами подавали на стол кушанья, которые готовила жена управляющего гостиницей. Порции кушаний были прискорбно малые ввиду недостатка в продовольствии. Чтобы доставить гостям более разнообразия в яствах и удовольствия, приправа к кушаньям считалась за блюдо и подавалась особо. Слишком много давали овсяной каши и консервированных ананасов.
Несколько номеров в гостинице были повреждены гранатами. В моем номере было разбито осколками окно, за которым я любил сидеть и писать корреспонденции. Башня над отелем была пробита ядрами.
По улицам мало кто ходил, так как гранаты и шрапнели продолжали сыпаться с разных сторон. Можно было встретить только солдат или офицеров, командированных с каким-либо приказанием. Всюду стояли часовые с ружьями, охранявшие ворота зданий, в которых разместились международные отряды. Всюду были выставлены свои флаги. Почти все жители концессий, перенесшие недельную осаду, выехали. Остались только наиболее храбрые и деловые.
Неприятнее всего было ходить по главной улице Виктории. Она тянулась вдоль реки Пэйхо и имела направление на китайские форты. Поэтому гранаты носились аккуратно вдоль всей улицы.
Выйдя из госпиталя и проходя по этой неприятной улице, я неожиданно встретил И. Я. Коростовца, нашего дипломатического чиновника, который только что приехал в Тяньцзинь из Порт-Артура в свите адмирала Алексеева и теперь шел по делу, стараясь попасть под тень тополей и в то же время не наткнуться на свистящую гранату. Я был весьма обрадован встречей с моим добрым знакомым, который приехал из города, в котором не свистят гранаты, и, выразив ему свою радость, я хотел расспросить об Артуре.
– Но, послушайте, вы избрали самое неподходящее место и время для нашего разговора, – ответил весьма недовольным тоном Коростовец, – посмотрите, граната только что ударила в соседний дом.
Раздался взрыв, треск, и посыпались обломки и осколки.
– Пустяки, – ответил я, – в этом месте гранаты дают перелет, и мы можем спокойно разговаривать. Вы еще не привыкли.
Коростовец не согласился с моими доводами, и мы расстались. Однако он очень скоро привык к гранатам и под их грохот неоднократно вел различные переговоры с иностранными командирами и консулами по поручению адмирала Алексеева.
И. Я. Коростовец, автор известной популярной книги «Китайцы и их цивилизация», принадлежит к тем талантливым и энергичным русским дипломатам игнатьевской школы, которые упорно добиваются намеченной цели и, взявшись за дело, стараются довести его до конца, несмотря ни на какие препятствия.
По окончании Императорского Александровского лицея Коростовец поступил в Министерство иностранных дел и скоро был командирован секретарем в нашу миссию в Пекине, где пробыл около 5 лет. Плодом его пребывания в Китае явилась интересная книга о китайцах. Из Азии он попал в Южную Америку и служил секретарем миссии в Бразилии. Затем он был переведен в нашу миссию в Португалии, после чего вернулся в Петербург, где принимал участие в делах комиссии по выработке положения для Квантунской области. По окончании работ этой комиссии был назначен чиновником по дипломатической части в Порт-Артуре.
В то время как наша дипломатическая миссия была осаждена в Пекине и поневоле бездействовала, руководство не только военными, но отчасти и политическими делами естественно перешло к адмиралу Алексееву, который давал Коростовцу самые ответственные дипломатические поручения.
Секретарем и постоянным сотрудником у Коростовца был П. Г. Тидеман, воспитанник Восточного факультета Петербургского университета, прекрасный знаток китайского разговорного и литературного языка, состоящий ныне вице-консулом в Чифу.
<< Назад Вперёд>>
