Из записок Л. Л. Беннигсена
За отсутствием удобной позиции мы продолжали 20 августа (1 сентября) отступление по большой Московской дороге, и подошли 22 августа (3 сентября) к Бородино с нашими двумя соединенными армиями, в которых насчитывали, однако, не более 90 000 человек.
Я поехал вперед, чтобы произвести рекогносцировку позиции от Гжатска до Можайска; в представленном мною князю Кутузову донесении, я не говорил о Бородино, как о выгодной позиции, но полковник Толь, назначенный главнокомандующим на должность генерал-квартирмейстера, избрал ее для сражения. Служа продолжительное время по квартирмейстерской части, он приобрел тот навык, который эта служба дает всякому мало-мальски интеллигентному офицеру, чтобы руководить движением нескольких колонн; но она не дает ни надлежащей опытности, ни правильного взгляда относительно выбора позиции и ведения боя, в особенности при действии против такого врага, как Наполеон, и которые необходимы, чтобы нести столь видные и ответственные обязанности. При выборе позиции, он удовольствовался тем, что его фронт был прикрыт жалкими речушками, которые везде можно было перейти в брод, оставив оба фланга без поддержки и не защитив их укреплениями, в предположении, что нескольких жалких укреплений, сооруженных наспех, будет достаточно, чтобы прикрыть их. Я должен заметить, кстати, что офицер не виноват, если у него нет верного взгляда на вещи, — это может дать ему только время, случай и опыт, если только он не обладает от природы выдающимися дарованиями, что бывает очень редко. Но я скажу, что офицер виноват, если самодовольство и самолюбие настолько ослепляют его, что он не хочет следовать мудрым советам и не желает поучаться опытом других лиц; он виновен вдвойне, если он делает это из каприза, подвергая опасности судьбу армии во время тех уроков, какие ему дает неприятель и которые обыкновенно обходятся слишком дорого Монарху и государству. Примером того может служить Бородинская битва.
Полковник Толь овладел умом князя Кутузова, которому его тучность не позволяла самому производить рекогносцировку местности ни до сражения, ни после него.
Взгляните на план этого сражения. Обратите, прежде всего, внимание на огромное пространство, которое занимали наши войска (в этом заключалась величайшая ошибка, какую можно было сделать в ожидании атаки со стороны Наполеона, система действий коего хорошо известна и против которого можно было, следовательно, принять более действительные меры, как я это доказал во время кампаний 1806-1807 гг.). От последней батареи на нашем правом фланге до крайней батареи на левом фланге, или до 3-го корпуса, находившегося под командой генерал-лейтенанта Тучкова, который стоял на старой Смоленской дороге, было более десяти верст, так что войска, или резервы, находившиеся на одном фланге, или хотя бы даже в центре, не могли подойти своевременно, чтобы поддержать другое крыло, — что и случилось 26 августа, несмотря на то, что неприятель еще 24 августа (5 сентября) выказал намерение атаковать наш левый фланг. Я высказал свое мнение князю Кутузову, но все осталось по-старому. Было приступлено к сооружению батарей.
24 августа (5 сентября) Наполеон подошел со всей своей армией по новой и старой Смоленской дороге к нашему левому флангу и оттеснил наш арьергард, которым доблестно и успешно командовал во время этого отступления генерал Коновницын, поддержанный генералом Уваровым. Все эти войска построились в линию, и полковник Бистром с полком гвардейских егерей занял деревню Бородино. На левом берегу маленькой речки Колочи осталось несколько казацких полков, чтобы прикрыть пространство между этой деревней и концом нашего правого фланга.
После полудня неприятель с довольно значительными силами произвел рекогносцировку на нашем левом фланге; при этом произошло довольно жаркое дело: когда бой окончился с наступлением сумерек, обе стороны потеряли несколько тысяч человек, мы потеряли пять орудий, а неприятель - восемь, и в его руках остались высоты позади деревни Шевардино, на которых он поставил часть своих сил.
Во время битвы я поехал на левый фланг к командовавшему им князю Багратиону. Генерал вполне присоединился к моему мнению, что Наполеон атакует со своими главными силами наш левый фланг; он предвидел то, что могло случиться, если бы наша армия осталась долее на занятой ею позиции, так что наш левый фланг был бы оттеснен с уроном. Я обещал ему представить главнокомандующему, какой опасности подвергалась эта часть армии. Вернувшись, я дал князю Кутузову точный отчет всего мною виденного; и предложил ему то же, что и накануне, а именно укоротить наш левый фланг: но все осталось по-старому.
25 августа (6 сентября) неприятель простоял неподвижно на занятых им накануне высотах, хотя его орудия могли обстреливать нашу линию; он выжидал прибытия своей тяжелой артиллерии, которая осталась позади, так как ее лошади находились в то время в самом жалком состоянии. Я отправился в тот день в конец нашего левого фланга, чтобы поставить на позицию корпус генерала Тучкова, находившийся на старой Смоленской дороге, и предложил генералу графу Маркову передать под его команду 10 ООО человек милиции, чтобы неприятель мог видеть их, — этим можно было внушить ему страх, так что он не решился бы двинуть все свои силы против князя Багратиона. Граф Марков охотно согласился на это, и я убедился, что все генералы и офицеры милиции были одушевлены желанием быть полезными и содействовать успеху предстоявшего нам большого сражения. Вернувшись к князю Кутузову, я снова настоятельно убеждал его принять боевой порядок, утверждая на основании произведенного мною осмотра позиции, что нашему левому флангу придется вынести на себе атаку главных сил Наполеона, тогда как правое крыло вовсе не подвергается атаке.
Поэтому я предложил опереть наш правый фланг на деревню Горки и двинуть все остальные войска нашего правого фланга на поддержку левого крыла. Мои убеждения остались и на этот раз безуспешны.
На плане сражения высоты, на которых были расставлены наши батареи, обозначены номерами, нанесенными красными чернилами1.
Впоследствии у двух пленных французских офицеров была найдена диспозиция атаки, которую Наполеон намеревался произвести 26 августа (7 сентября); в ней говорилось, что маршал Ней с главными силами армии и с 60 тяжелыми орудиями, поддержанный корпусом маршала Даву, произведет атаку на наш левый фланг, в то время как вице-король Итальянский подойдет со своим корпусом к Бородину и будет угрожать той части наших войск, которая стояла позади батареи № 3 и, одержав победу над нашим левым флангом, атакует эту батарею с 40 тяжелыми орудиями.
26 августа (7 сентября), на рассвете, неприятельские колонны пришли в движение; батарея N° 4, которую защищал генерал-лейтенант Раевский, первая открыла огонь. Я немедленно отправился туда и, убедясь в том, что неприятель повел атаку, как я и предсказывал, против нашего левого фланга, я поспешил к князю Кутузову и сказал ему дословно следующее:
«Если Вы не хотите, чтобы Ваш левый фланг был опрокинут с потерею 20 или 30 орудий, поспешите послать туда все войска с правого фланга; только бы они подоспели туда вовремя». Выслушав меня, князь Кутузов приказал, чтобы часть войск была послана для поддержки нашего левого фланга; когда же было получено донесение, что наши дела на этом фланге шли плохо, то он послал туда и остальную часть войска. К несчастью, все эти подкрепления прибыли слишком поздно по причине большой растянутости нашей позиции. Наш левый фланг к этому времени уже был опрокинут, и высоты № 1 и 2 взяты с потерею 18 орудий. Наши войска пошли на приступ и взяли эти высоты обратно; однако неприятель, главные силы которого находились столь близко, что они могли поддержать его, занял в конце концов эти высоты такими значительными силами, что весь наш левый фланг должен был уступить ему поле битвы и поспешно отступить.
На плане можно видеть, как невыгодно и трудно было положение наших войск, начиная от нашего левого фланга и до центра.
С высот, занятых неприятелем, на которые им было поспешно поставлено большое число орудий, он мог обстреливать, вдоль и поперек, всю нашулиниюдо самого центра, то есть до батареи генерала Раевского, которую, согласно диспозиции Наполеона, атаковал вскоре вице-король Итальянский под защитой сильного огня по меньшей мере 200 орудий. Несмотря на энергичную защиту нашего храброго генерала Раевского и бывшего под его командой храброго генерала Паскевича, неприятель взял эту батарею штурмом; во время этой атаки взят в плен генерал-майор Лихачев. Начальник штаба 1-й армии генерал-майор Ермолов и генерал от артиллерии граф Кутайсов стали во главе нескольких батальонов и, бросившись на неприятеля с примкнутыми штыками, взяли батарею обратно и в свою очередь захватили в плен французского генерала Бонами, который был ранен в голову.
Но так как эта атака, веденная чрезвычайно энергично, не могла быть в достаточной степени поддержана артиллерией, то она не увенчалась успехом, ибо неприятель направил на этот пункт множество орудий и значительное количество войска. Французы возобновили атаку, введя вдело пехоту и кавалерию, и вторично овладели этой батареей, которая осталась в их власти, так же как и батарея, находившаяся на нашем левом фланге, причем мы понесли значительный урон; затем, не теряя времени, они поставили туда свои орудия и стали обстреливать нашу линию вдоль до батареи, стоявшей на высоте близ деревни Горки, где войсками командовал генерал-лейтенант Бахметев, которого тут постигло несчастье: он потерял ногу и был выведен из строя к величайшему сожалению всей армии. Неприятельские ядра перелетали далеко за деревню, и вся наша первая линия от левого фланга до центра была отброшена до того места, где в начале боя стояли наши резервы. Тем временем, князь Кутузов согласился на сделанное ему предложение, чтобы генерал Платов с несколькими казацкими полками и генерал-лейтенант Уваров с кавалерией, бывшей на правом фланге, переправились через речку Колочу, против которой стоял наш правый фланг. Стрелки и часть неприятельской кавалерии, передвинувшаяся в эту сторону, чтобы наблюдать за движением войск нашего правого фланга, были оттеснены за деревню Горки и в ее окрестности; но так как тут были большие заросли, в которых неприятельские стрелки могли укрыться, и вдобавок атака кавалерии не могла быть поддержана пехотой, то она была вынуждена остановиться и вернуться на занятую нами позицию.
В четвертом часу по полудни Наполеон прекратил атаку, но не увел своих войск; он удовольствовался тем, что мы были оттеснены на всех пунктах, на которые была произведена атака, и что он овладел всеми высотами и стоявшими на них батареями, которые он занял значительными силами, начиная с конца нашего левого фланга до нашего центра, тогда как на нашем правом фланге, как я и предвидел, и предсказывал неоднократно, последние четыре дня не было сделано ни одного ружейного выстрела. С отбитых у нас высот до наступления ночи продолжался перекрестный огонь неприятельских батарей.
Не подлежит сомнению, что неприятельский резерв, в котором находилась гвардия Наполеона, численностью до 30 000 человек, не принимавшая ранее участия в бою, получила также приказание двинуться вперед, чтобы продолжать атаку против нашего левого фланга. Наполеон отменил это приказание, и резерв не тронулся с места. Причина, в силу которой Наполеон не захотел в тот день упрочить достигнутые им успехи, осталась неизвестной.
Наши войска, начиная с левого фланга и до центра, как я уже сказал, находились в это время на том самом месте, которое наши резервы занимали до сражения, и нам ничего не оставалось, как принять наиболее целесообразные при данных обстоятельствах меры. Вечером нам еще не было известно, какие крупные потери нами были понесены в течение дня, поэтому был момент, когда обсуждался вопрос о том, чтобы ночью взять обратно нашу батарею, находившуюся в центре, и снова принять на следующий день бой. Когда же мы узнали из донесения полковника Толя, какие силы мы могли противопоставить неприятелю, и что у нас уже не было достаточно пехоты, чтобы занять огромное протяжение хотя бы только первой линии занимаемой нами позиции, то было принято благоразумное решение отступить в ночь по Можайской дороге, - единственной, которой мы могли воспользоваться в этих критических обстоятельствах, так как у нас выбыло из строя свыше 30 000 человек, в том числе было убито или ранено 9 генералов, притом самых видных, как, например, князь Багратион, который вскоре умер от полученных им ран. Слава, которой он пользовался не только в России, но и во всей Европе и которая была им вполне заслужена, ввиду его выдающихся заслуг во время последних войн, избавляет меня от необходимости говорить здесь о горе, испытанном императором, армией и всем русским народом, по поводу кончины этого всеми уважаемого генерала. Впоследствии мы узнали, что императором Наполеоном уже было отдано приказание и сделаны необходимые диспозиции для предполагаемой на следующий день, 27 августа (8 сентября), а1таки, последствия которой легко было предвидеть.
Пусть всякий военный рассмотрит план этого сражения и решит, по данному мною описанию, которая сторона, — мы или неприятель, - должна была понести наиболее потерь. Мы увидим далее, что одним из самых пагубных последствий Бородинской битвы была потеря Москвы, столицы Российской Империи, что повлекло за собою огромные и неисчислимые потери для казны и множества частных лиц.
Записки гр. Л. Л. Беннигсена.
Русская старина. 1909. Т. 139. С. 494-499.
1В бумагах Л. J1. Беннигсена упоминаемый им план не обнаружен. (Примеч. сост.)
<< Назад Вперёд>>
