Предисловие
Однако громкая слава Бородинского сражения имеет и обратную сторону. За многие годы вокруг событий Бородинской битвы сформировался ряд мифов, нередко заслоняющих реальную картину сражения. Несколькими поколениями отечественных историков была создана официальная история Бородинского сражения, в которой реальные факты переплетаются с явными вымыслами и умолчаниями. Поэтому особую роль играют именно воспоминания непосредственных участников событий. Они, конечно, субъективны, как субъективны любые мемуары, однако именно из них можно почерпнуть подлинные детали, не сохранившиеся в официальных документах эпохи. Воспоминания важны тем более, что зачастую официальные историки предпочитают иметь дело с официальными документами, не всегда объективно отражавшими реальный ход событий. Лишь при сличении этих данных со свидетельствами очевидцев появляется возможность выявить историческую правду и пересмотреть уже признанную достоверной картину события. В настоящей статье мы имеем возможность проследить, как мемуары участников Бородинского сражения существенно корректируют, а то и вовсе опровергают утверждения ряда отечественных историков.
Начнем с выбора и описания позиции при Бородине. Как известно, М. И. Кутузов был вынужден спешно искать позицию для битвы и поручил эту задачу генерал-квартирмейстеру 1-й армии полковнику К. Ф. Толю, своему ученику еще по Первому кадетскому корпусу. Рассмотрев несколько вариантов, К. Ф. Толь остановился на позиции при Бородине, посчитав ее пригодной для проведения генерального сражения. Официальный советский военный историограф генерал-лейтенант П. А. Жилин описывает ее следующим образом: «Избранная позиция защищала основные пути, ведущие к Москве. Ее фланги не могли быть обойдены, так как хорошо прикрывались: справа рекой Москвой, а слева — полосой лесов. Позиция возвышалась над местностью и давала хороший обзор и возможность обстрела для артиллерии. Реки и овраги, находившиеся с фронта, мешали французской армии свободно маневрировать. Равнинная местность допускала, за исключением отдельных участков, ведение пехотой атак в батальонных колоннах и использование крупных соединений кавалерии. Южная часть позиции имела лесистый, закрытый характер и стесняла действия войск противника, особенно конницы»1. Таким образом, в описании П. А. Жилина Бородинская позиция предстает идеальной для русских войск. Между тем факты говорят об обратном.
Воспоминания современников прямо указывают на слабость избранной позиции. Очень точно отозвался о ней хорошо знавший Толя и сам участвовавший в сражении как офицер Свиты его императорского величества по квартирмейстерской части, впоследствии великий военный теоретик Карл Клаузевиц: «Россия чрезвычайно бедна позициями... там, где леса вырублены, как между Смоленском и Москвой, местность плоская, без определенно выраженного рельефа, нет глубоко врезанных долин, поля... всюду легко проходимы, селения имеют деревянные постройки, а потому малопригодны для обороны... Поэтому, если полководец, как это было с Кутузовым, должен не теряя времени дать сражение, ...то конечно, ему приходится мириться со многим. Таким образом, полковник Толь не был в состоянии найти лучшей позиции, чем при Бородине. Правый фланг примыкал к Москве-реке, не имеющей здесь бродов, фронт прикрыт речкой Колочей, протекающей по довольно глубокой долине, ...но дорога, ведущая из Смоленска в Москву, проходит, к сожалению, не перпендикулярно к Колоче, а некоторое время тянется параллельно с ней, а затем пересекает реку и сворачивает под тупым углом в сторону от нее у деревушки Горки... В результате получалось, что правый фланг находился на прекрасной позиции параллельно Колоче, вправо от Московской дороги, но центр пришлось отнести назад от речки, а левый фланг загнулся глаголем. Благодаря этому все расположение получило форму выгнутой дуги, а наступление французов следовательно получило охватывающую форму, и огонь всего французского фронта действовал концентрически, что имело чрезвычайно важное значение при огромных массах артиллерии (французской. - Б. К.) и очень стесненном пространстве (занятом русскими. - Б. К.). Местность на левом фланге не давала особых выгод. Несколько пологих холмов высотой до 20 футов (т. е. до 5,5—6 м. — Б. К.) составляли вместе с многочисленными оврагами и полосами низкорослого леса такое запутанное целое, что трудно было разобрать, которая из двух сторон могла извлечь из него наибольшую выгоду. При этом лучшая сторона позиции — правое крыло - не могла помочь делу. Положение в целом слишком привлекало французов клевому флангу, и правый фланг не мог отвлечь на себя их силы»2.
Автор этого очерка, сам неоднократно посещавший поле Бородинской битвы, полностью присоединяется к мнению К. Клаузевица. Опасность, нависшая именно над левым флангом, стала очевидна еще 24 августа во время боя за Шевардинский редут. Из донесения Кутузова императору Александру I ясно видно, что, несмотря на героизм русских войск, полководец посчитал необходимым, оберегая левый фланг от неизбежного охвата, «загнуть оный и прежде сего укрепленным возвышением»3. Этот отвод войск и назвал К. Клаузевиц «глаголем». Весь день 25 августа шли интенсивные земляные работы, возводилась Курганная батарея (Н. Н. Раевского) и Семеновские (Багратионовы) флеши, которым и предстояло на следующий день принять главный удар неприятеля. Таким образом, 2-я армия кн. Багратиона, будучи на левом фланге, должна была обратиться фактически во фронт сражения, а 1-я армия ген. Барклая-де-Толли, занимавшая правый фланг, превратиться в резерв. Но эта дислокация была крайне тесна и неудобна для переброски войск на помощь 2-й армии. Сие обрекало ее на чересчур большие потери, что и произошло вдень битвы 26 августа.
Кутузов и сам видел недостатки позиции, ведь писал же он императору 23 августа: «Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желаю, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею надежду к победе. Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что может быть должен идти и стать позади Можайска... Москву защищать должно»4.
Началом сражения была атака французов на село Бородино, которое защищал находившийся там с 24 августа лейб-гвардии Егерский полк. Эта позиция была неудачной, поскольку Бородино оказалось отделено от основной линии русских войск речкой Колочей, и, следовательно, егеря с самого начала оказались отрезаны от основных сил. В описании П. А. Жилина действия развивались следующим образом: «...войска корпуса Богарне атаковали егерский полк, оборонявший Бородино. Русские воины упорно защищали свои позиции и лишь под натиском значительно превосходивших сил противника оставили Бородино и отошли за реку Колочу»5. Попробуем сравнить творчество П. А. Жилина со свидетельствами участников Бородинского сражения.
Прежде всего обратимся к свидетельству адъютанта М. Б. Барклая де Толли В. И. Левенштерна, который утром 26 августа был отправлен своим начальником в Бородино, чтобы немедленно отвести егерей за Колочу. Однако он опоздал к месту событий. «Колонна вице-короля Итальянского под командой генерала Дельзона вступила уже в деревню с большой дороги, сомкнутой колонной, она шла беглым шагом с барабанным боем... Вторая неприятельская колонна... также открыла по мосту продольный огонь... Мы были так стеснены, что ни один ружейный выстрел не пропал даром... Стычки продолжались не более 15 минут, но эти четверть часа были самыми памятными в моей жизни. Лейб-гвардии Егерский полк потерял в этот промежуток времени половину людей, в том числе было убито и выбыло из строя тридцать офицеров»6.
Почти в тех же словах описал этот эпизод и начальник штаба 1-й армии А. П. Ермолов: «В шесть часов утра началась атака против правого нашего фланга на село Бородино. Менее нежели в четверть часа лейб-гвардии Егерский полк был опрокинут и в замешательстве прогнан за реку так, что не успел истребить моста»7. Оба мемуариста указывают на то, что остановить французов удалось лишь после того, как подошло подкрепление - 1-й егерский полк полковника Карпенко. Подлинность этих воспоминаний подтверждается и свидетельством адъютанта маршала Бертье полковника Л.-Ф. Лежена, который в своих мемуарах дал подробное описание этой русской контратаки:«... 106-й полк, увлеченный победой, перешел вслед за русскими по мельничному мосту через ручеек Колочу и продолжал их преследовать в то время, как они поднимались на высоту укреплений деревни, закрытой длинной насыпью реданов. Скакавшие не переводя духу солдаты этого полка при подъеме на крутой косогор отделились от колонны, которая еще только переходила мост. Генерал Плозонн, заметя расстройство и зная в то же время, что эта атака не была подготовлена и не будет поддержана, приказал 106-му полку остановиться, выстроиться и приготовиться отразить нападение русской колонны, спускавшейся к нам сверху. Генерал Плозонн был в эту минуту убит. Немедленно среди его солдат произошло замешательство, которым и воспользовались русские, так что в живых остались лишь немногие из этих храбрецов»8.
Как мы видим, реальная картина боя за Бородино, открывающаяся перед нами в воспоминаниях А. П. Ермолова и В. И. Левенштерна и подтвержденная Л.-Ф. Леженом, совершенно отличается оттого характера этой схватки, который пытался придать ей П. А. Жилин. Впрочем, это отнюдь не единственный момент Бородинского сражения, по-разному оценивавшийся историками и мемуаристами.
Наиболее ярким отступлением от истины является установившаяся в литературе трактовка рейда легкой конницы Ф. П. Уварова и М. И. Платова на левом фланге французской армии. Около 9 часов утра Кутузов, согласившись на предложение своих офицеров штаба, отдал приказ атаману войска Донского М. И. Платову и генерал-адъютанту Ф. П. Уварову, командовавшему 1-м кавалерийским корпусом, произвести кавалерийский рейд на левый фланг французской армии. Всего было послано 4500 всадников. Вот что пишет об этом рейде ведущий советский военный историк Л. Г. Бескровный: «В 11 часов 30 минут Кутузов отдал приказ Платову и Уварову атаковать левый фланг и тыл французов. Уваров атаковал французов у Беззубова, а Платов вышел в тыл французам и новой Смоленской дороге. Их действия имели крупный успех: на левом фланге французской армии началась невероятная паника, войска побежали. Известие об этом вынудило Наполеона остановить движение молодой гвардии и направить сильную группу в 28 тысяч человек на свой левый фланг. Маневр русской конницы сыграл огромную роль. Атака "батареи Раевского" была отложена, план Наполеона сорван»9.
Мемуаристы намного скромнее в оценке успешности этого флангового маневра. Вот как оценивает действия М. И. Платова и Ф. П. Уварова В. И. Левенштерн: «...либо генерал, которому было поручено произвести этот маневр, не был на высоте этого дела, как бы то ни было, движение это было выполнено весьма неискусно. Генерал Уваров, руководивший им, выказал себя человеком малоспособным... движение этой массы кавалерии и многочисленной конной артиллерии, которые отдыхали целый день и не были потревожены не одним пушечным выстрелом, совершалось с поразительной медленностью ...как бы ощупью, как будто говоря неприятелю "берегись!"... движение, произведенное им, не удалось и лишило нас возможности перейти в наступление. Впрочем, оно принесло косвенную пользу: наступательное движение неприятеля было приостановлено и мы могли вздохнуть»10.
Критический настрой мемуаристов проявляется и в оценках личных качеств М. И. Платова и Ф. П. Уварова. Так, К. Клаузевиц, лично участвовавший в этом предприятии, весьма прохладно отзывался об энергии генерала Ф. П. Уварова, чьим корпусным обер-квартирмейстером он был: «Автор с самого начала был убежден, что вся эта диверсия не будет иметь никакого успеха, а сейчас ясно сознавал, что если что-нибудь и могло получиться из подобного предприятия, то для этого во главе его должен был стоять какой-нибудь молодой сорвиголова, которому еще надо завоевать себе репутацию, а отнюдь не генерал Уваров»11. Хорошо информированный квартирмейстерский офицер А. А. Щербинин, состоявший в сражении под началом барона К. Ф. Толя, еще жестче отзывается об участии в рейде атамана М. И. Платова: «Под Бородином виноват Платов, ничего не делавший во весь день»12. Генерал А. П. Ермолов говорит мягче, но по смыслу о том же: «Атамана Платова совершенно одинаковы были способности, но больше распорядительности. Войска наши не приобрели успеха, мало понесли вреда и подверглись урону»13. Н. Н. Муравьев, наоборот, предельно резок в оценке действий двух генералов: «...Платов был в тот день пьян и ничего не сделал, как и принявший после него команду Уваров ничего не предпринял»14.
Реакция М. И. Кутузова на действия двух генералов известна нам из записок А. Б. Голицына: «Когда г. Уваров, имевший столь важное значение сделать диверсию на левый фланг французской армии, возвратился и стал опять в линию без всякого на то приказания, то М. И. Кутузов, выслушав от него рапорт, сказал ему: я все знаю. Бог тебе простит»15. М. И. Кутузов так был недоволен обоими кавалерийскими начальниками, что даже не представил их ни к каким наградам за сражение - единственных из всего генералитета!
Как мы видим из приведенных примеров, факты, содержащиеся в воспоминаниях участников Бородинского сражения, разрушают идеалистическую картину, нарисованную П. А. Жилиным и Л. Г. Бескровным. Читатель вправе задать вопрос: «Для чего же историкам понадобилось приукрашивать действительность?» Действительно, главная задача историка — выяснение истины, еще Тацит предлагал исследовать исторические события «без гнева и пристрастия». Однако задача эта сложная, ведь и сам Тацит не смог ее разрешить. Не были свободны от пристрастий и советские историки. Их позицию достаточно точно определяет фраза Н. Н. Покровского, который сказал, что «история - это политика, опрокинутая в прошлое». Отечественная историческая наука всегда испытывала влияние господствовавшей в стране идеологии, также было и во времена П. А. Жилина и Л. Г. Бескровного. Советские историки, писавшие о войне 1812 года, не были полностью свободны в своих суждениях. Они должны были следовать четко установленной схеме, в которой не было места малейшим недостаткам в действиях русской армии.
Прочитав эти строки, читатель может задаться вопросом: «Не хочет ли автор принизить героизм русских войск в Бородинском сражении?» Спешим успокоить, слава русских воинов на поле Бородина так велика, что свет истины никоим образом не может ей повредить, а лишь приумножит блеск истинного героизма и любви к Родине. Русские войска в Бородинском сражении показали столь удивительные примеры мужества и стойкости, что сам Наполеон вынужден был отдать должное героизму русских солдат: «Эти русские дают убивать себя, как автоматы; взять их нельзя. Этим наши дела не подвигаются. Это цитадели, которые надо разрушать пушками»16. Эти слова были сказаны после того, как офицеры и рядовые солдаты русской армии проявили чудеса храбрости в боях за Багратионовы флеши и батарею Раевского - два ключевых укрепления русской оборонительной линии.
Против 2-й армии под командованием князя Багратиона неприятель двинул корпуса маршалов Л.-H. Даву и М. Нея при поддержке 130-ти орудий генералов Сорбье и Пернеттю. Во второй линии войск, атаковавших три русские флеши, была кавалерия Неаполитанского короля маршала И. Мюрата, состоявшая из корпусов Нансути и Латур-Мобура. Однако 2-я армия с честью отразила натиск многочисленного неприятеля. «Артиллерия и пехота наша, выждав хладнокровно неприятеля на ближний картечный выстрел, открыли по нем сильный огонь. Поражение неприятельских колонн не остановило их стремление, они бросились в интервалы между батарей в намерении взять в тыл оные, но сводные гренадерские батальоны, сомкнутые в колонны и подкрепленные полками 27-й дивизии, ударив в штыки на неприятеля почти вконец его истребили»17.
Между тем последовала вторая атака на флеши, отбитая с помощью гусар и драгун, затем третья, увенчавшаяся взятием флешей и захватом нашей артиллерии, причем наши артиллеристы отличались стойкостью. Так бомбардир Василий Крыгин «поразил одного француза, бросившегося на орудие, прибойником в голову, который и взят нами в плен», а бригадный музыкант Никита Заврега с тремя товарищами «цельными картечными выстрелами выгнали неприятеля, овладевшего уже нашими флешами, и тем оные обратно были заняты нами». Действительно, с помощью Киевского, Архангельского, Сибирского и Московского гренадерских полков штыковой атакой флеши были отбиты, однако потери второй армии были уже так велики, что князь Багратион просил Кутузова о помощи. Соответствующее приказание было послано уже Барклаю, но из-за тесноты построения в центре и слишком отнесенного правого фланга эти резервы уже не успевали. А между тем 400 французских орудий открыли ураганный огонь по флешам и боевой линии второй армии, а потом пошли в атаку. Наши войска ответили картечным и ружейным огнем, а так как это не остановило противника, то «весь фронт наших колонн левого крыла двинулся в штыки, отчего произошел кровопролитнейший ручной бой. Почти невозможно было различить своих: конный, пеший, артиллерист - все в жару сражения смешались... В сию ужасную минуту были тяжело ранены генерал от инфантерии князь Багратион, начальник штаба его генерал-майор граф Сен-При»18 и многие другие. Эта потеря привела к расстройству войск и хотя генерал-лейтенант П. П. Коновницын возглавил их, но флеши пришлось оставить и отойти к деревне Семёновской, где занять высоты и устроить новые батареи.
После того, как русским войскам пришлось оставить Багратионовы флеши, центральным пунктом обороны русских войск стала батарея Раевского. Эта «высота, важная по положению своему и лично защищаемая генерал-лейтенантом Раевским, испытывала сильнейшие нападения, 18 действующих орудий с трудом уже противились почти вчетверо превосходящей артиллерии. Неприятель уже дерзнул приблизиться на картечный выстрел. Бесстрашный Раевский не взирал на слабое прикрытие батареи, на грозящую ей опасность, но истощались, наконец, снаряды его артиллерии, и хотя стоящие по сторонам батареи еще охраняли ее, но такое состояние долго не могло продлиться»19, - вспоминал в своих записках генерал А. П. Ермолов. С огромным трудом корпус вице-короля принца Евгения Богарне силами генералов Морана и Брусье, имея в резерве итальянскую гвардию и кавалерию генерала Груши, удалось выбить нашу 26-ю пехотную дивизию из батареи.
Адъютант Барклая-де-Толли майор В. И. Левенштерн, обнаружив потерю батареи, немедленно взял батальон Томского пехотного полка и повел его в контратаку. «Поднявшись на середину холма, солдаты Томского полка прокричали поданному мной знаку грозное "ура!" и кинулись с остервенением на всех, кто попадался им навстречу»20, — писал позднее В. И. Левенштерн. Между тем рядом с курганом оказался и начальник штаба Первой армии генерал А. П. Ермолов, которого еще ранее Кутузов, узнав о ранении Багратиона и Сен-При, отправил во Вторую армию, чтобы снабдить ее артиллерию снарядами. Поэтому вместе с ним был и начальствовавший над артиллерией Первой армии генерал-майор А. И. Кутайсов. Увидев потерю батареи, они взяли 3-й батальон Уфимского пехотного полка и Ермолов повел его навстречу отступавшим остаткам защитников кургана. Здесь он нашел егерей 11, 19 и 40-го полков и вместе с Уфимским батальоном повел их в штыки. Одновременно генерал-майор И. Ф. Паскевич, собрав части своей 26-й дивизии, атаковал влево от батареи. Как вспоминает Ермолов, «бой яростный и ужасный не продолжался более получаса, сопротивление встречено отчаянное, возвышение взято, орудия возвращены и не было слышно ни одного ружейного выстрела»21.
После этого Наполеон велел передвинуть в центр резервы и усилить артиллерийский огонь. Бой разгорелся с новым ожесточением, но, несмотря на все усилия, французам долго не удавалось выполнить приказ своего императора. Лишь после того, как Наполеон двинул в огонь молодую гвардию и польский «легион Висла», а силы наших солдат истощились, полуразрушенная батарея была взята и большая часть ее защитников перебита.
После окончания сражения французы были далеки от победной эйфории. «Французские солдаты не обманывались. Они изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было раненых и так мало пленных! Не было даже восьмисот! А только по числу пленных судили о победе. Убитые же доказывали скорее мужество побежденных, нежели победу. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватить русским земли, чтобы сражаться?»22 - так передает настроения, царившие после битвы во французской армии, Ф. Сегюр.
1 Жилин П. А. Михаил Илларионович Кутузов. М., 1978. С. 173—174.
2 Клаузевиц К. 1812 год. - М., 1937. С. 85, 87.
3 Бородино: Документы, письма, воспоминания. М., 1962. С. 86.
4 Там же. С. 64.
5 Жилин П. А. Указ. соч. С. 179.
6 Из записок генерала В. И. Левенштерна // Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 362.
7 Из записок А. П. Ермолова об Отечественной войне 1812 года//Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 352-353.
8 Французы в России: Воспоминания современников-иностранцев. М„ 1912. С. 155.
9 Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года и полководческое искусство М. И. Кутузова. М., 1982. С. 23-24.
10 Из записок генерала В. И. Левенштерна // Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 367.
11 Клаузевиц К. Указ. соч. С. 97-98.
12 Из записок. А. А. Щербинина//Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 399.
13 Ермолов А. П. Записки. М„ 1991. С. 194.
14 Муравьев Н. Н. Записки // Русские мемуары: Избранные страницы. 1800-1825. М., 1989. С. 171.
15 Из воспоминаний А. Б. Галицина // Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 343.
16 Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. Смоленск, 1991. С. 130.
17 Толь К. С. Из описания сражения при селе Бородине, бывшего 26 числа августа 1812 года между российской императорской армией под предводительством генерала от инфантерии князя Голенищева-Кутузова и французской соединенной армией, состоявшей из войск всех держав Западной Европы, под предводительством императора Наполеона// Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 322.
18 Там же. С. 326.
19 "Из записок А. П. Ермолова об Отечественной войне 1812 года // Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 354.
20 Из записок генерала В. И. Левенштерна // Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 363.
21 Из записок А. П. Ермолова об Отечественной войне 1812 года//Бородино: Документы, письма, воспоминания. С. 12.
22 Сегюр С. Поход в Россию. Записки адъютанта Наполеона I. М., 1916. С. 153.
Б. Г. Кипнис
23 декабря 2000 г.
Вперёд>>
