Силы и средства для защиты позиции
Средства обороны
Средства обороны Моонзундской позиции состояли из Морских сил Рижского залива, минных заграждений, батарей, сухопутного гарнизона, инженерной подготовки островов, морской авиации и постов службы связи.
Командующим Морскими силами Рижского залива во время операции 1917 года состоял адмирал Бахирев; в предписании ему Командующего флотом, от 20 июля / 2 августа 1917 г., за № 1004 оп., указывалось: «В случае начала операции германского флота на Рижский залив поручаю Вам принять на себя общее командование Морскими Силами Рижского залива и Моонзундской позиции для объединения их действий, как то ранее было предположено»1.
Свое назначение адм. Бахирев объясняет так: «Обстоятельства могли потребовать усиления сил Рижского залива другими, частями флота, и возможны были трения между вновь пришедшими флагманами и постоянно находившимся в заливе начальником Минной дивизии, который все время был младшим во флоте адмиралом (сначала был адм. Разводов, затем адм. Старк).
Между тем при появлении врага всем руководить должно было лицо, уже ознакомившееся с положением дел в заливе. Я был старшим из флагманов в действующем флоте, и потому, полагаю, выбор начальства остановился на мне».
Командующему Морскими силами, кроме находившихся в заливе судов, в оперативном отношении были подчинены база Рогекюль и Церельские батареи. Начальник же Моонзундской позиции, несмотря на приведенное выше предписание, по-видимому, оставался в непосредственном подчинении Командующему Флотом. Ввиду затруднительности, вследствие недостатка командного состава, сформировать специальный штаб для Командующего Морскими силами, ему во время пребывания его в заливе был непосредственно подчинен штаб Минной дивизии, помещавшийся на транспорте «Либава», стоявшем на рейде в Куйвасте на бочке, соединенной телефоном с юзом и берегом2.
Морские силы Рижского залива (См. приложение I)
В состав Морских сил Рижского залива входили линейные корабли «Гражданин» и «Слава». Усилить их другими линейными кораблями не представлялось возможным, так как работы по углублению Моонзундского канала были прекращены в 1917 году, в предыдущем же году глубина в нем была доведена только до 26,5 фута, хотя предполагалась значительно больше; между тем лин. кораблям «Андрей Первозванный» и «Республика» не считалось возможным уменьшить осадку для прохода этим каналом.
Опыт разгрузки этих кораблей производился в августе 1916 г. и не дал положительного результата. Ценность их в Моонзунде была бы огромна, так как дальность их 12" артиллерии при тяжелых снарядах достигала 135 кабельтовых3, в то время как на «Славе» дальность была доведена только до 115 кабельтовых, а на «Гражданине» оставалась старая — всего 88 кабельтовых4.
Из крейсеров к началу операции в Моонзунде находился один «Баян». Уже во время наступления немцев пришли «Адмирал Макаров» (4 октября) и «Диана» (16 окт.). Адмирал Бахирев, предполагая, что неприятель имеет протраленный фарватер вдоль южного берега Ирбёнского пролива и ввиду возможности прорыва через пролив легких крейсеров и миноносцев, усиленно хлопотал о присылке в Рижский залив сравнительно быстроходных и с сильной скорострельной артиллерией крейсеров «Богатырь» и «Олег», но ему было в этом отказано5.
Минная дивизия во главе с ее начальником все навигационное время, начиная с 1915 года, проводила в Моонзунде, но часть миноносцев постоянно отрывалась для выполнения разных поручений в Финском и Ботническом заливах; кроме того, постоянная служба в море вызывала необходимость переборки машин, различных исправлений, а иногда и более крупного ремонта, что также отвлекало часть миноносцев в Ревель и Гельсингфорс; более мелкие работы исполнялись в Рогекюле. К началу операции в Моонзунде находились под командою начальника Минной дивизии адм. Старка до десяти «Новиков» (XI, XII и XIII дивизионы) и одиннадцать эскадренных миноносцев старого угольного типа (IV, V и VI дивизионы). В ближайшие затем дни подошли еще два «Новика» («Гавриил» и «Капитан Изылметев») и два старых миноносца. Кроме того, было несколько небольших миноносцев Дивизии сторожевых судов.
Подводных лодок к началу операции было всего три — английские «С 26», «С 27» и «С 32». Перед тем были еще недавно вступившие в строй наши лодки типа «А Г», но «благодаря малой опытности личного состава и, вероятно, несовершенству механизмов они часто выходили из строя»6. Относительно же английских подводных лодок командовавший Морскими силами залива говорит: «Самою исправною частью были английские подводные лодки «С», о которых могу отозваться лишь с величайшею похвалою: все поручения исполнялись ими точно,, не только безропотно, но и с. полным желанием принести военную пользу»7. По просьбе адм. Бахирева неисправные лодки, когда была возможность, заменялись другими. Так, однажды был прислан «Леопард», который, несмотря на свою большую величину, блестяще выполнил данное ему поручение по наблюдению за входом в Западную Двину. Присланный же в другой раз «Кугуар» 7 сентября вследствие; неисправности отказался выйти на данную ему работу.
В Рижском заливе находились также канонерские лодки «Хивинец», «Храбрый» и «Грозящий»; заградители «Амур», «Волга» и «Припять»; тральщики, сторожевые суда, теплоходы, дозорные катера, транспорты и различные вспомогательные суда.
Дивизии траления и сторожевых судов, у которых зимний ремонт сильно задержался, ввиду большой работы в Балтийском море, Финском и Ботническом заливах могли уделить только незначительную свою часть в Рижский залив; между тем надобность в этих судах, особенно после появления в заливе неприятельских подводных лодок и падения Риги, очень увеличилась. Транспорты к Менто, в Аренсбург и Пернов уже нельзя было посылать без конвоя, и потому наличные сторожевые суда только и заняты были этим делом и отвлекались от своих прямых обязанностей. Адмирал Бахирев несколько раз просил Командующего флотом об увеличении числа мелких судов, причем в юзограмме от 22 сентября / 5 октября указывал, что для надобностей залива остаются всего два сторожевых судна.
С такими же просьбами он обращался и относительно тральщиков; даже 28 сентября /11 октября, накануне появления немцев, он доносил, что у него остался только один тральщик «Минреп» и последняя русская подводная лодка вышла из строя.
Что касается состояния, в каком находились наши суда, то на больших кораблях состояние машин было относительно удовлетворительное; миноносцы же и мелкие суда были в такой мере издёрганы, что, за весьма малым исключением, требовали постоянных переборок и исправлений в Рогекюле и даже в Ревеле и Гельсингфорсе после небольших походов и даже стоянок в Аренсбурге и Куйвасте.
Вообще, в смысле техническом, суда Рижского залива, как и весь русский флот в 1917 году, благодаря плохо законченным ремонтам и почти отсутствию постоянного, правильного наблюдения командного состава за материальной частью были в значительно худшем состоянии, чем в предыдущие годы. Адмирал Бахирев приводит несколько примеров, характеризующих состояние материальной части. Так, 8 сентября миноносцы, дважды атакованные гидропланами, не могли открыть огня из своих аэропушек; миноносец сторожевой дивизии, поставленный ночью к вехе для указания места ее, не мог открыть прожектора. Когда 17 октября для окончательного уничтожения лин. корабля «Слава» по нему было выпущено несколько мин Уайтхеда, взорвалась только одна. Расследование показало, что взрыва остальных не произошло вследствие небрежного хранения мин и отсутствия ухода за ними.
Канонерская лодка «Хивинец», все время стоявшая в Гельсингфорсе и никем не беспокоимая, пришла в Рижский залив с таким числом часов (до 800) работы котлов, что сразу начала просить о временном выводе ее из строя. Много подобных случаев было с механизмами и котлами. Часто работы, которые раньше производились судовыми средствами и продолжительность которых определялась часами, теперь передавались мастерским и тратилось время на переход из Куйваста в Рогекюль и обратно. «Кадры опытных кондукторов и сверхсрочнослужащих были уничтожены, и вообще молодежь старалась вытеснить стариков с кораблей».
«Корабли, с весны базировавшиеся на Моонзунд, благодаря стараниям бывшего начальника дивизии контр-адм. Развозова в смысле военном, т. е. стрельбе, артиллерийской и минной, постановке мин заграждения и т. п., можно сказать, были обучены удовлетворительно; к сожалению, того же нельзя сказать про суда, пришедшие в конце лета»8.
В качестве необходимой базы для судов Рижского залива строился порт в Рогекюле. Он был соединен железной дорогой через Гапсаль с Ревелем; в нем произведены были дноуглубительные работы, возводились молы, защищавшие гавань и образовавшие большую причальную линию; имелись кое-какие мастерские и склады.
Минные заграждения
Наиболее существенным средством для защиты позиции как от прорыва, так и против различных действий неприятельского флота являлись минные заграждения, выставленные как в проливах, так и на подходах к ним и во внутренних водах самой позиции, ежегодно возобновляемые, начиная с весны, и усиливаемые в течение всего лета.
Самым важным из заграждений считалось заграждение Ирбенского пролива, на которое было употреблено огромное количество средств и усилий.
Это заграждение включало в себя две позиции: Ирбенскую и Домеснесскую. Северный предел первой ограничивал собой маневренное пространство, так называемый «маневренный мешок». Домеснесская позиция, состоявшая из четырех линий заграждения на направлении Домеснес — банка Вост. Калькгрунд, общей глубиной в пять миль, замыкала его с востока. Обе позиции, в большой своей части, покрывались дальностью 12" орудий Церельской батареи.
По поводу этого заграждения адмирал Бахирев пишет в своем отчете: «В самом Ирбенском проливе давно уже было поставлено и поддерживалось минное поле, которое отнюдь нельзя было считать минною позицией: 1) южный берег пролива принадлежал неприятелю и сильно укреплен; 2) большая площадь поля давала возможность неприятелю все время производить тральные работы, и мы не могли уловить момента, когда он действительно намерен форсировать проход; к тому же, благодаря этому полю, мы лишены были возможности постоянного наблюдения за неприятельскими тральщиками; 3) эти тральные работы неприятель мог производить совершенно без поддержки своего флота; 4) при прорыве неприятель, благодаря устройству нашей позиции, все время гарантирован от наших атак миноносцами и подводными лодками, так как его защищали наши заграждения, поставленные параллельно берегу (это была, мое мнение, громадная ошибка); 5) неприятель имел возможность сделать вдоль самого своего берега протраленный фарватер и следить за его исправным состоянием; 6) мы не имели возможности высылать из Рижского залива неожиданно для неприятеля наши миноносцы и подводные лодки к W-ту в море и, следовательно; 7) это поле лишало нас возможности производить разведки в Балтийском море из Рижского залива.
Таким образом, в Ирбенском проходе минной позиции у нас не было, было лишь минное поле, засыпанное и засыпаемое минами: неприятель тралил, мы подбавляли мин. Тем не менее обстановка заставляла продолжать такую позиционную борьбу»9.
Перед входом в Моонзунд с юга было также поставлено минное заграждение, как для защиты от прорыва неприятеля к Куйвасту, так и для того, чтобы затруднить маневрирование его флота в случае боя с нашими батареями и судами, отступившими к Куйвасту. По сторонам этого заграждения был оставлен проход для наших судов.
Также было выставлено заграждение со стороны моря у подходов к Соэлозунду; самый же пролив оставался незагражденным, чтобы дать возможность беспрепятственного выхода в море нашим миноносцам. Его предполагалось заградить как минами, так и затоплением в нем парохода, лишь при непосредственной угрозе со стороны неприятеля10.
Батареи
Из батарей, сооруженных на островах позиции, первое место по своему значению занимала батарея на мысе Церелъ (№ 43) из четырех 12" орудий в 50 калибров, на унитарных башенных установках, за бетонными брустверами. На нее возлагалась защита Ирбенского прохода и его заграждений от неприятельского траления, а также содействие нашим судам в борьбе их с прорывающимся флотом противника. Немного севернее ее, на том же полуострове Сворбе, у деревни Каруст, находилась батарея (№ 40) из четырех 120 m/m пушек в 50 кал., снятых с броненосных канонерок Амурской флотилии, и у мыса Менто — батарея (№ 41) из четырех 130 m/m орудий в 50 кал.
Подход к Соэлозунду со стороны моря защищали батареи: на северо-восточном берегу о. Эзеля, на мысах Хундва и Ниннаст (№ 45 и 46), — каждая из четырех 6» орудий в 45 кал., и на юго-западной оконечности о. Даго, у деревни Серро (№ 34), из четырех 120 m/m орудий в 50 калибров. На первые возлагалось, по-видимому, также и воспрепятствование десанту в наиболее удобном для него, а потому и угрожаемом месте, именно в бухте Таггалахт; однако, вынесенные на наружные мысы, они первыми подвергались огню судовой артиллерии, почему выполнить эту роль не смогли бы. Вероятно, они выполнили бы ее удачнее, если бы были расположены в глубине бухт Таггалахт и Мустельгам.
Далее к северу, на северо-восточной и северной стороне о. Даго, для обороны подступов к Передовой позиции и защиты левого фланга ее, а также для помощи флоту в случае боя, были батареи: на Дагерорте, у дер. Гермуст (№ 47, из четырех 6" в 45 кал.), на полуостр. Симпернесс (№ 39 из четырех 12" в 52 кал.) у маяка Тахкона, и немного восточнее (№ 38 из четырех 6" в 50 кал.). Последние вместе с тем прикрывали подход с севера к Моонзунду, для чего служила также батарея № 30 на сев.-зап. оконечности о. Вормс из четырех 6" в 45 кал., и к северо-востоку, перед входом в Нукке-Вормский пролив, на мысе Диргамн — № 37, из четырех 6" в 50 кал.
Южный вход в Моонзунд защищался двумя батареями на юго-вост. оконечности о. Моон у дер. Вой: № 36 из пяти 10" орудий в 45 кал. и № 32 из четырех 6" в 45 кал., и батареей на мысе Вердер № 33 из четырех 6" в 45 кал.
Для борьбы с воздушными судами противника в наиболее ответственных и составлявших для них приманку местах на берегу были установлены аэробатареи; помимо большинства батарей с крупными орудиями защищались ими аэростанции в Кильконде и Аренсбурге, а также база Рогекюль.
Все постоянные батареи комплектовались морскими командами. Кроме того, на вооружении Моонзундской позиции имелось несколько батарей и сухопутной полевой артиллерии.
Не вдаваясь в подробности о состоянии батарей, мы сошлемся на отзыв сухопутного исследователя Моонзундской операции: «Инженерные работы на всех батареях не были вполне закончены, бруствера остались недоделанными, батареи не имели маскировки, дальномеры не оборудованы»11. На батарее № 36 (10" на о. Моон) только два орудия были установлены на бетонных основаниях, остальные — на деревянных.
В частности, относительно Церельской батареи адм. Бахирев пишет:
«Для защиты собственно Церельского прохода была поставлена 12" Церельская батарея, которую, из-за отсутствия прикрытия (работы начались только осенью), нельзя было считать законченною, и для защиты ее и отчасти подступов к Аренсбургу — несколько мелких и потивуаэропланных батарей на полуострове Сворбе.
Предположенное капитаном 1-го ранга Кнюпфером оборудование новых батарей на Сворбе не было исполнено, вследствие неимения средств и чрезмерных требований, предъявленных командами за выполнение работ. После нападения 17-го (30) сентября неприятельских аэропланов и происшедшего взрыва 12" погреба выбыло из строя 7 офицеров и 114 матросов разной специальности. Не все специалисты (и то поздно) были заменены, а из офицеров никто: их заменить было некем»12.
Задания сухопутным силам позиции
По плану кампании на 1917 год, на сухопутные силы возлагалась защита островов в согласии со следующими руководящими указаниями начальнику Моонзундской позиции.
1. Не допустить прохождения неприятельских кораблей, пользующихся фарватерами, лежащими в пределах огня батарей позиции, во внутренние воды Моонзунда.
2. Безусловно обеспечить находящиеся на внешних берегах островов позиции батареи, гидростанции, посты связи и другие, имеющие военное значение сооружения от возможных попыток противника высадкой небольшого десанта или каким-либо иным образом разрушить или захватить их.
3. Своевременно обнаружить приближение неприятельского флота к позиции, принять предупредительные меры против возможной высадки и, если таковая началась, ликвидировать ее всеми имеющимися в распоряжении силами и средствами.
В то же время, признавая за островом Эзель наибольшее стратегическое значение для позиции, начальнику последней поставлено задачами:
1. Недопущение производства противником десанта на островах Эзель и Даго.
2. Самое упорное удержание полуострова Сворбе.
3. Энергичная оборона островов Эзель и Даго с целью удержания в наших руках Моонзундского островного района.
4. В случае потери островов Эзель и Даго — самая упорная оборона островов Вормса и Моона и недопущение десанта на материк в пределах границ Моонзундского района.
В частности, полуостров Сворбе должен обороняться особенно упорно, имея в виду, что с его удержанием. связан вопрос о воспрепятствовании противнику прорваться через Ирбенский пролив. Поэтому, даже в случае отхода частей, обороняющих другие участки побережья, Сворбский укрепленный район должен удерживаться. В этом случае подвоз всего необходимого для гарнизона должен быть организован морем и обороне его будет оказана поддержка нашими морскими силами13.
Начальник укрепленной позиции
Управление всеми сухопутными силами и средствами позиции сосредоточивалось в руках начальника ее (каким в описываемое время состоял контр-адмирал Д. А. Свешников), подчиненного непосредственно Командующему Флотом. Начальником его штаба, находившегося в Аренсбурге, состоял офицер сухопутного Генерального штаба.
Нахождение во главе сухопутной обороны адмирала, в подчинении которого ни одного судна действующего флота не состояло, а были почти исключительно сухопутные войска и береговые батареи, укомплектованные моряками, признавалось некоторыми из сухопутных нецелесообразным. Командированный в апреле 1917 года на Моонзундскую укрепленную позицию подполковник Ген. штаба Щербаков в своем докладе писал:
«Ввиду того, что адмиралу приходится командовать исключительно сухопутными войсками, полагал бы назначить начальником Моонзицйи сухопутного начальника. Это не только мое личное мнение, но и голос всех войсковых начальников, с которыми мне приходилось говорить. Зачастую задавали вопрос: «Неужели же у нас нет способных генералов, кои командовали бы сухопутными войсками, и явилась потребность назначить прямым начальником моряка, который не знает нашей службы и не понимает нас?»14
Далее, в том же докладе, высказывается нежелательность оставления существовавшего подчинения начальника позиции Командующему Флотом, которому «трудно руководить действиями на Моонзиции в то время, когда ему, быть может, придется выйти в море и вести бой.
Наиболее желательно подчинить начальника Моонзиции Командующему армией и считать Моонзицию передовой позицией сухопутного фронта».
По поводу приведенного мнения начальник военно-морского управления штаба Северного фронта кап. 1 ранга Альтфатер высказывается в своем отзыве, что все задачи позиции вытекают из тех общих боевых заданий, которые возложены на флот, и, следовательно, все стратегическое значение Моонзундской укрепленной позиции является целиком чисто морским; выполнение всех общих и частных задач, возложенных на Моонзундскую позицию, находится в непосредственной связи с операциями Флота, всецело от них завися.
«Исходя из изложенного, является совершенно понятным, почему во главе позиции стоит, а по существу дела и должен всегда находиться, морской офицер».
Кап. 1 ранга Альтфатер не соглашается также с выводом подполк. Щербакова, что начальник позиции должен быть подчинен Командующему 1-й армией.
«Из указанного выше стратегического значения Моонзундской позиции, нужной только флоту для успешного выполнения поставленных ему боевых задач, явствует, что Моонзундская позиция есть составная и неотделимая от флота часть, связанная с ним общностью операций и целей и имеющая с Командующим 1-й армией связь не многим больше, чем с Главным Начальником Двинского военного округа.
Вопрос правильного и рационального управления Моонзундской позицией, по моему мнению, сводится к тому, чтобы на острове Эзель, где сосредоточены почти все сухопутные войска, находился сухопутный начальник, подчиненный Начальнику Моонзундской позиции, причем последний должен находиться не на острове Эзель (в Аренсбурге), как то имеется сейчас, а в Гапсале, являющемся естественной базой всей позиции.
При этом условии войска будут подчинены непосредственно сухопутному начальнику, находящемуся на Эзеле, оборона коего от десанта является задачей сухопутной, но задачей не общей в отношении всех задач, возложенных на Моонзундскую позицию, а частной, почему в свою очередь этот начальник должен быть подчинен начальнику Моонзундской позиции — морскому офицеру, находящемуся в Гапсале и управляющему позицией, а не командующему войсками острова Эзеля, как то невольно происходит при условии нахождения его на этом острове.
Сухопутным начальником на острове Эзель должен быть начальник 107-й пех. дивизии, которая составляет гарнизон Эзеля.
Считаю необходимым добавить, что такое именно решение этого вопроса принято уже Командующим Флотом Балтийского моря и в настоящее время происходит переселение Начальника Моонзундской позиции с его Штабом в г. Гапсаль, а на острове Эзель — Начальником его гарнизона и обороны — остается Начальник 107-й пех. дивизии с его Штабом»15.
Последнее, однако, не подтвердилось, так как адмирал Свешников и его штаб продолжали находиться в Аренсбурге и спешно перебрались в Гапсаль в разгар самой операции (отзыв Альтфатера датирован 25 мая), когда уже начальником обороны был экстренно назначен из Гельсингфорса ген. Генрихсон.
Я остановился на этой полемике несколько подробнее, так как она является характерным примером традиционного спора за власть между сухопутными и моряками.
Но как на руководство боевыми действиями, так и на подготовку к ним помимо профессии начальника оказывают не меньшее влияние его личные качества. Имеющиеся материалы не дают достаточно данных для оценки деятельности начальника позиции адм. Свешникова ни в той, ни в другой области. Есть, правда, весьма отрицательная, но односторонняя характеристика его в частном письме бывшего его начальника штаба полковника Васильева16, утверждающего, что позиция, доколе во главе ее стоит адм. Свешников, не представляет собой какую-либо силу сопротивления. Это письмо (от 10/23 августа 1917 г.), написанное с большой страстностью и в резких выражениях, во всяком случае, указывает на существование распри между начальником позиции и начальником его штаба, распри, повлекшей за собой замену последнего незадолго до начала операции.
Внезапное назначение в самом начале операции генерала Генрихсона для руководства боевыми действиями на Моонзундской позиции, с подчинением ему адм. Свешникова, свидетельствует, однако, о недостатке доверия со стороны высшего начальства к способности последнего руководить обороной позиции.
Сухопутный гарнизон островов
Гарнизон островов позиции состоял из частей 107-й и впоследствии 118-й пехотных дивизий, небольшого количества конницы, полевой артиллерии и инженерных войск. По боевому расписанию, к 23 сентября (6 октября) состояло всего в районе Моонзундской укрепленной позиции: 15 батальонов, 5 эскадронов, 140 пулеметов и 60 мелких орудий.
Так как главной задачей сухопутных войск являлось воспрепятствование десанту противника и в случае его высадки распространению его в глубь берега, то на о. Эзель, как наиболее угрожаемом, была сосредоточена большая часть гарнизона, распределенного по участкам побережья с резервом в Аренсбурге: пехотные полки — 425-й Каргопольский, 426-й Повенецкий и 472-й Масальский, 3 роты Гвардейского экипажа, 3 сотни пограничников, несколько батарей и около двух рот сапер. На о. Даго был один 427-й пех. Пудожский полк, одна полевая батарея, одна сотня пограничников и взвод саперов. Гапсаль являлся базой всей позиции. На побережье всего района находился еще один пехотный полк — 470-й Данковский и одна сотня пограничников.
Адм. Бахирев указывает, что «гарнизон на островах также нельзя было считать достаточно сильным, и Командующий Флотом на приказание Главнокомандующего Северным фронтом усилить гарнизон Пернова и его района, выделив части из крепости Петра Великого и Моонзундской позиции, ответил ему юзограммою 30-го августа (12 сентября), что выделение частей невозможно, так как крепость и позиция требуют не только оставления всех частей, но и укрепления их, что, помимо этого, части не укомплектованы, а некоторые не окончили формирование»17.
Усиление гарнизона, притом лихорадочным темпом, началось уже в разгар боевых действий и почти не принесло уже пользы.
Инженерная подготовка
Что касается до сухопутных позиций на островах, то к весне 1917 года «инженерная подготовка состояла в том, что на некоторых участках побережья были построены окопы». В то же время была спроектирована целая сеть узлов сопротивления как непосредственно в районах возможного десанта, так и в тылу. Но весной к постройкам спроектированных позиций еще приступлено не было. По отзыву вышеупомянутого доклада подп. Щербакова: «В общем инженерная подготовка Моонзиции сводится к нулю, так как даже законченные окопы пригодны лишь для стрельбы с колена и не имеют ни блиндажей, ни убежищ»18.
И в дальнейшем постройка позиций производилась, по-видимому, недостаточно интенсивно, судя по упомянутому выше письму начальника щтаба позиции от 10/23 августа: «Строящиеся позиции почти не подвигаются. Ведь стыдно сказать, что за все лето вырыто на Сворбе 5—6 окопов». И к началу операции «все вообще работы на Эзеле и Даго не были закончены даже наполовину. Большая часть окопов была доведена до профиля «с колена», проволочных заграждений во многих местах не поставлено, обстрелы не расчищены»19.
Морская авиация располагала на Эзеле четырьмя авиастанциями: у Кильконда — 2 отряда, 12 аппаратов; на м. Цёрель — 2 отряда, 12 аппаратов; в Аренсбурге — 1 отряд, 6 аппаратов и на пол. Вердер — 1 отряд, 6 аппаратов20. Базой для всех служил Кильконд. Выдвинутое вперед положение базы, впереди линии сухопутной обороны, делало ее совершенно беззащитной в случае высадки неприятеля в б. Таггалахт, и в действительности ее пришлось бросить со всеми мастерскими и большими запасами бензина в самом начале операции.
На Даго авиастанции имелись у Тахконы и в Гогенхольме на Дагерорте; база для них находилась в Гапсале.
Командовавший Морскими силами Рижского залива по поводу авиации в своем отчете говорит: «Воздушные аппараты, несмотря на имение у нас нескольких отличных летчиков, по техническим качествам уступали немецким, которые брали верх также и своим количеством. Число истребителей было недостаточно. Аппараты часто портились, и исправление их задерживалось. За несколько дней до высадки немцев на Эзеле, именно 26-го сентября (9 окт.), мне пришлось юзограммою № 188 донести Командующему Флотом, что, вследствие неисправности гидропланов, летчики на Сворбе не могут вылетать, чтобы распознать появившиеся неприятельские корабли, и просить о присылке исправных, взяв их с мест, где они менее нужны. Бухта, выбранная кем-то для гидропланов на рейде Куйваст, оказалась годною для подъема их только в тихую погоду и когда нет зыби. В самом начале существования базы (поста?) один аппарат из имеемых двух, пробуя летать, сломался».
Служба связи
Переходя к службе связи, я ограничусь также отзывом адм. Бахирева.
«Посты службы связи, одной из наиболее исправных и сохранивших порядок частей Рижского залива, были расположены в Аренсбурге и от Цереля по западным пунктам островов Эзель и Даго. На южном же берегу Эзеля их не было, и когда в Рижском заливе появились неприятельские подводные лодки, нам самим пришлось установить пост на Кюбосаре, для чего были назначены сигнальщики с больших кораблей [мое распоряжение 26-го августа (9 сент.)], и 7-го (20) сентября пост открыл свои действия. Около этого же времени служба связи оборудовала пост Вейланд.
Начальник службы связи кап. 1-го ранга Новопашенный шел навстречу нашим нуждам, и просьбы наши им исполнялись, если к тому представлялась возможность. Разведок фактически мы производить не могли, но все же достаточно осведомлены были о движении и возможных намерениях противника из его телеграмм.
Жаль только, что последние по причинам, изложенным ниже, не всегда своевременно получались».
Моральное состояние защитников Моонзунда
Перечислив в беглом обзоре средства, имевшиеся для обороны Моонзундской позиции, я не коснулся в их характеристике главного фактора при ведении всяких
военных действий, именно морального состояния войск. Я считал нужным выделить его особо, как ввиду исключительно важного значения его, так и для того, чтобы исследовать его одновременно для разных родов службы, как на кораблях, так и на сухом пути, так как действия и моряков и сухопутных были чрезвычайно тесно связаны и в равной мере влияли на исход всей операции; кроме того, и главнейшие причины, влиявшие на дух войск, были для них общими.
Моральное состояние русских вооруженных сил, переживавших в 1917 году на вооруженных фронтах длившейся уже три года войны революцию, охватившую огромную империю, неизбежно подвергалось глубочайшим потрясениям. В частности, в отношении Моонзундской операции, для объективной оценки морального состояния вооруженных сил, защищавших позицию, необходимо помнить, что эта операция происходила на седьмом месяце революции, когда авторитет Временного правительства у населения и в войсках совершенно уже упал; когда коллективная воля трудящихся требовала от Советов захвата власти; когда обострившиеся классовые и национальные противоречия в населении бывшей Российской империи, местами переходившие уже в гражданскую войну, неизбежно выявляли такие же непримиримые противоречия и в составе русских вооруженных сил, в первую очередь — между командным и некомандным их составами. До Моонзундской, операции Россия и ее вооруженные силы болезненно пережили уже такие события, как неудачное июльское наступление на юго-западном фронте, как выступление Корнилова, падение Риги...
Нижеприводимые отзывы начальников, руководивших действиями наших вооруженных сил во время Моонзундской операции, следует рассматривать не только как рисующие фактическую картину морального состояния подчиненных им частей, но и как отражающие в себе настроение и отношения к событиям их самих и главной массы командного состава. Среди этих отзывов,
несомненно, наибольший интерес представляет отзыв главного руководителя морской обороной Моонзундской позиции во время операции адм. Бахирева, который мы и помещаем в первую» очередь.
Отзыв адм. Бахирева. Команда
Что самое тяжелое, при разработке планов операции и при выполнении их — нам приходилось принимать в расчет и моральный элемент, который нельзя было считать равной силы с противником: уже опыт с нашей армией показал, насколько в этом смысле мы мало надежны.
«Команда, под влиянием агитации, не доверяла офицерам; при постоянной близости к неприятелю результатом этого явилась излишняя нервность, в опасные минуты переходящая в растерянность, а в трудные превращавшаяся даже в панику (случай с «Громом» 1(14) окт., со «Славой» 4 (17) окт.). Чего раньше не замечалось, на походах в теплую и ясную погоду, вдали от неприятеля и в местах, где присутствие заграждений трудно предполагать, весьма многие одевали капковые жилеты. Во время стоянки в Аренсбурге мало кто ложился спать. Забота о своей безопасности доходила до того, что XI дивизион эск. миноносцев при стоянке на Аренсбургском рейде, где, кажется, бояться мало чего было, для своей охраны требовал катера и даже нарядил делегацию для поиска подходящих барказов. Главнейшею заботою «Славы», по приходе ее на Куйвастский рейд, были постоянные запросы о глубине в Моонзундском канале.
Дисциплина, можно сказать, отсутствовала, и в команде было сознание полной безответственности и уверенность, что она все может сделать со своими начальниками.
Судовые комитеты желали вмешиваться во все, в чисто военную часть, и даже требовали своего присутствия при наборе и разборе оперативных телеграмм. На некоторых кораблях такой контроль был осуществлен и даже вскрывались секретные пакеты. Когда немцы обратили свое внимание на Рижский залив, неприятельские агенты и их приспешники, конечно, повели более усиленную пропаганду среди команд. Распускались невероятные слухи о положении внутри страны, на фронтах, указывали точную сумму, за которую генералами была продана Рига. Если стать на точку зрения команды, верившей этим вздорным слухам, требование контроля делается легко объяснимым. Но все дело в том, что при осуществлении его секрет уже переставал оставаться секретом и, главное, к этому делу примазались бы темные силы с нечистыми от немецких денег руками. На этом же основании я уже раньше докладывал Командующему Флотом о недопустимости передаваемых шифром приветственных и подбадривающих радиотелеграмм, посылаемых кораблями друг другу. (Замечательно, что в этих телеграммах более всего желали лечь костьми в Рижском заливе корабли, не могшие пройти Моонзундом.) Против оперативного контроля я боролся всеми возможными мерами и, наконец, добился, чтобы он был уничтожен на тех кораблях, где уже существовал.
Политиканство распространилось вовсю: чуть не ежедневные сборы делегатов с кораблей, вечные переговоры по семафору и клотиковыми лампочками, частые митинги на берегу, общие собрания на кораблях только отвлекали людей от дела, которое и так-то не особенно спорилось, и держали и без того нервничающие команды в еще более напряженном состоянии.
Некоторые командиры миноносцев, чтобы хоть немного направить умы людей к настоящему военному делу, просились на несколько дней перейти ближе к неприятелю, к Сворбе или в Аренсбург, где чаще были налеты неприятельских аэропланов.
Юзограммы и телефонограммы политического и распорядительного (от разных комитетов) характера передавались в первую очередь; чисто оперативные задерживались, так что мне несколько раз, и словесно и по юзу, пришлось просить распоряжения Командующего Флотом о прекращении этого беспорядка».
«30-го августа (12 сент.) общее собрание доверенных делегатов морских и крепостных сил Рижского залива потребовало от меня учреждения оперативного контроля, и когда я на это не согласился, оно по телефону обратилось с этим требованием к Командующему Флотом, причем в разговоре указало, что общее собрание команд находит обоснованным не доверять мне до принятия выборного контроля (к сожалению, о выраженном мне недоверии я узнал много позже). Командующий Флотом имел после этого разговор с ними и со мною, просил дело уладить».
По поводу домогательств учреждения оперативного контроля имеются указания и других источников. 26 сент. в Штабе Командующего Флотом была получена резолюция команд Морских сил Рижского залива, в которой было выражено требование образования особого комитета при командующем Морскими силами залива, для контроля по всем частям, борьбы со шпионажем и пр.
Резолюцию привезла делегация, которая заявила Центральному Комитету Балтийского флота (Центробалту), что если ей не дадут удовлетворительного ответа, то она уедет ни с чем, а контроль будет введен во всяком случае и противодействия могут повести к эксцессам. По словам приводимого источника: «Ц. К. Б. Ф. понимает, что контроль над оперативной частью весьма опасен с военной точки зрения, но бессилен настоять на этом. Кажется, обратится к Центрофлоту в Петроград».
Далее там же:
«Командир «Грозящего» пишет, что отказывается от ответственности за корабль, ибо над ним учинен полный контроль»21.
Возвращаюсь к отчету адм. Бахирева:
«3-го (16) сентября на «Славе» в судовом карцере командою был арестован старший инж. механик капитан 2 ранга Джелепов за отказ дать подписку на резолюции ее относительно происходивших в то время событий. На
следующий день мне пришлось его на миноносце отправить в Гельсингфорс на «Кречет», в распоряжение Штаба Командующего Флотом. Командир «Славы» кап. 1-го ранга Антонов незадолго до боя докладывал мне, что он вообще в своей команде не уверен и что во время какой-либо операции возможен случай, что команда решит не идти в назначенное место и в случае неисполнения ее желания перевяжет его и офицеров.
20-го сентября (3 окт,) возвращавшийся с дежурства из Аренсбурга «Победитель», под брейд-вымпелом начальника XI дивизиона эск. миноносцев кап. 2-го ранга Пилсудского, вошел на рейд Куйваст большим ходом, раскачал транспорт «Либаву» со стоявшим у его борта «Новиком» и оборвал швартовы у некоторых тральщиков и дозорных судов, бывших у пристани. По просьбе к.-а. Старка, не раз требовавшего уменьшения хода на рейдах, я объявил свое неудовольствие «Победителю» за большой ход. На это «Победитель» поднял сигнал: «Флот извещается, начальник минной дивизии страдает от качки». Большая часть судов на рейде этот сигнал отрепетовала. Мною была послана юзограмма 21-го сент. (4 окт.) № 157 р. Командующему Флотом с мотивированною просьбою об отчислении меня от должности командующего Морскими силами Рижского залива. С нарочным мною был отправлен более подробный рапорт об этом, также представлен подробный рапорт к.-а. Старка. Дело затянулось до высадки немцев на Эзель 29-го сент. (12 окт.), когда, конечно, было уже не до решения этих споров.
Падение дисциплины среди команд выразилось и во многих кажущихся мелочах, в жизни кораблей имеющих громадное значение: вахтенная служба упала, уезжали в отпуск и в бесчисленные политические и хозяйственные командировки нужные для боя люди; и т. п.
Несмотря на все это, я был уверен, и теперь мне кажется, я был тогда прав, что добрая половина судовых команд, пробывших с ранней весны в Рижском заливе, искренно желала дать отпор врагу и отстоять залив от
овладения неприятелем. На морских батареях люди очень заботились о возможности своевременного отступления, и прислуга Моонских батарей для этой цели даже требовала в свое исключительное распоряжение буксиры. С сухопутными войсками, расположенными на островах, дело обстояло, по-видимому, хуже».
Офицеры
«Общее положение дел, конечно, не могло не отразиться и на офицерах: вечные недоразумения и трения с командою, взаимное недоверие породило нервность; частые ослушания, малое желание что-либо делать и безнадежность на улучшение отнимали энергию у офицеров.
Редко, правда, но все же были разговоры среди офицеров, что все равно с такою командою ничего не поделаешь и нет никакой надежды на военный успех. Некоторые офицеры и даже командиры из-за нервного расстройства должны были покинуть свои корабли. Командир «Славы», в политическом отношении самого беспокойного корабля, кап. 1-го ранга Антонов, за стоянку в Моондзунде изнервничался, часто прихварывал; по моему докладу Командующему флотом и по совместному обсуждению с ним все-таки решено было не сменять его, так как трудно было найти охотника командовать «Славой», да и команда корабля не всякого командира приняла бы.
В количественном отношении боевые корабли офицерским составом были укомплектованы сносно; но на судах, особенно больших, был значительный процент совсем неопытных молодых мичманов, которые к тому же в училище или гардемаринских классах проходили сокращенный курс. Были и мичманы военного времени. Были случаи, что продвигались вверх офицеры, в мирное время не по своей воле ушедшие со службы и во время войны вновь принятые на нее.
На «Хивинце», перед самым началом немецкой операции, не было ни командира, ни старшего офицера, и в командование вступил совсем молодой лейтенант Афанасьев. С «Храброго» командиру, из-за его родства с генералом Корниловым, пришлось уйти (правда, его заместил достойнейший старший офицер старший лейтенант Ренненкампф). На некоторых кораблях были командиры, выбранные командами. Опыт с выборными начальниками во флоте оказался неудачным: выбирались большею частью не лучшие кандидаты, а часто из- за покладистого характера; да и сами выборы происходили не всегда без инициативы и помощи самих избираемых. В защиту некоторых известных мне выбранных командиров судов Рижского залива («Охотник», «Гром» и некоторых других) должен сказать, на своих прежних должностях это были прекрасные офицеры, из некоторых выработались бы отличные капитаны, но их большой недостаток — непрохождение всех необходимых ступеней службы и малая для командования опытность в военно-морском деле, что и сказалось в особенно трудные минуты»22.
Такое положение вещей, конечно, не могло не отразиться и на самом высшем командовании в Рижском заливе. В этом отношении очень показательна юзограмма адм. Бахирева, посланная им Командующему флотом после приведенного выше случая с «Победителем»; в этой юзограмме адмирал доносит:
«Случаи неисполнения приказаний имели место уже не раз за мое кратковременное пребывание в Рижском заливе. Адмирал Старк доложил мне, что более уже не в силах оставаться в должности наминдива, просит об отчислении его и теперь подал рапорт. Со своей стороны я также прошу освободить меня от командования Рижскими силами, так как, несмотря на крепкие нервы, постоянные трения и тщетные старания поддержать порядок мешают мне отдать все способности на оборону залива, заставляют напрасно растрачивать силы, и я начинаю терять надежду на успех.
Поэтому считаю себя малопригодным к ответственной должности командующего Рижскими силами в такое важное время и считаю нравственным долгом просить заменить меня более подходящим и популярным среди команды флагманом, которого можно назначить на это время из другой части флота. Предвидя Ваши возражения, доношу, что благодаря указанному выше в нужный момент я могу оказаться не на высоте, и тогда запоздавшая замена может не поправить дела. Эту юзограмму я прочитал адмиралу Старку, и он сказал, что причины, побуждающие его просить об отчислении, одинаковы с моими»23.
О настроении части команд, отправляемых на защиту Рижского залива, можно судить также по нижеследующей резолюции команды лин. кор. «Слава», вынесенной ею по получении известия о назначении их корабля в состав Морских сил залива:
«Весь личный состав команды линейного корабля «Слава» признает назначение нашего славного корабля, с нами вместе, в Рижский залив несправедливым, ввиду того, что «Слава» и вся команда защищала Рижские воды 16 месяцев, о чем знает не только Балтийский флот, а вся Свободная Россия, и теперь находит справедливым, чтобы пошли в Рижский залив исполнить святой долг перед Свободной Родиной один из кораблей — «Республика» или «Андрей Первозванный», так как они также могут пройти по каналу.
К тому же вся команда «Славы» никогда не отказывается, хотя бы в любой момент пришло назначение, идти в бой, который и выполнит, насколько хватит сил и насколько способна боевая мощь нашего славного корабля, но лишь только вне Рижского залива...
А также вся команда «Славы» готова идти и в Рижский залив, но лишь тогда, когда будет там защищать один из выше названных кораблей, и если ему будет нужна боевая помощь, тогда наш доблестный корабль пойдет и проявит свою боеспособность, как уже и проявлял во время 16-месячного защищения Рижского побережья, хотя и считают наш корабль вооруженным слабее других и ввиду этого посылают нас вторично в Рижский залив. Нет! мы не допустим этого, чтобы мы и наш корабль был слабее других; мы уверены, что и здесь сумеем проявить доблесть нашего корабля и будем стоять, а если будет нужно, то и помрем за свободу России».
Протест «Славы», однако, успеха не имел, и ей пришлось подчиниться, но при этом она ставила свои условия:
«Мы, вся команда лин. кор. «Слава», хотя и считаем назначение нас в Рижский залив несправедливым, но, считаясь с положением настоящего момента, мы идем исполнить наш святой долг перед Свободной Родиной и повинуемся воле Центрального Комитета и Командующего флотом Балтийского моря, а также и своих товарищей, которые, видя несправедливое решение, подтверждают, что должна идти в Рижский залив «Слава», и не отдают себе отчета, что они идут против совести и даже насильствуют.
Но мы, исполняя Ваше постановление, также в свою очередь требуем:
1) В Рижский залив мы идем лишь до окончания навигации 1917 года, но не на зимнюю стоянку.
2) Всех больных нашей команды, находящихся в продолжительных отпусках на поправке здоровья, исключить из списков состава команды и срочно заменить здоровыми.
3) Немедленно произвести медицинский осмотр всей Славской команде и всех признанных неспособными нести корабельную службу также заменить здоровыми.
4) Немедленно пополнить боевой комплект команды.
5) Отпуск остается на усмотрение команды, и требуем для проезда белые бланки литера А.
6) А также требуем, чтобы жалованием месячным и всем нужным довольствием, которым пользуются наши товарищи от Гельсингфорсского порта, не были бы и мы умалены, а должны получать по курсу 266 марок за 100 рублей и платить финскими марками.
7) Просим по мере возможности доставлять пресную воду мя питания котлов».
На эту резолюцию последовал ответ Командующего флотом:
«Командиру «Славы».
Передайте команде благодарность за сознательное отношение к долгу. Зимовка не предполагается. Приготовиться к походу к 1 июля.
Вердеревский»24.
Разложение в сухопутных войсках
Невеселую картину представлял и сухопутный гарнизон. Те же условия, которые уничтожили боевую сопротивляемость нашей армии на всех фронтах, действовали и на войска, предназначавшиеся для защиты Моонзундской позиции. Везде в отзывах войсковых начальников мы встречаемся с самой безнадежной оценкой морального состояния частей — еще более безнадежной, чем во флоте, где корабли все же объединяли до некоторой степени свой личный состав, еще сохранявший хотя бы привычку к прежней организации.
Характерную картину рисует приводимое ниже описание путешествия одного из полков, отправленного еще весной из Ревеля на усиление Эзельского гарнизона.
472-й пехотный Мосальский полк отправлялся по железной дороге пятью эшелонами. Еще в Ревеле, по словам офицеров, перед посадкой полка в вагоны в казармы проникали частные лица, видимо., раздававшие спирт. Поэтому уже при посадке в поезда было много пьяных и «порядка при посадке не было». Несколько солдат заняли места в офицерских вагонах, на пути некоторые стреляли из окон вверх боевыми патронами.
По прибытии на мызу Шлосс-Лоде, принадлежавшую графу Буксгевдену, головной эшелон был расположен в главном доме, в котором оказалось три запертых комнаты. Кто-то сказал, что в этих комнатах хранится оружие, бомбы, медь и пр. предметы, заготовленные для демцев, и что то же самое имеет место во всех баронских имениях. Солдаты выломали двери и, действительно, в одной из комнат нашли 2—3 винтовки Арисака и много боевых патронов. Весть об этом немедленно распространилась по всему эшелону, вызвала всеобщий взрыв озлобления к немцам, и солдаты стали громить имение, уничтожая и портя мебель, предметы хозяйства и живность. Озверение дошло до того, что, например, куриц не резали, а разрывали на части, свиней не кололи и не стреляли, а исполосовывали штыками, ножами и т. п. Правда, многие из солдат возмущались буйством своих товарищей, но боялись трогать пьяных, а увещания ни к чему не вели, кроме озлобления и угроз. Старания офицеров успокоить солдат также ни к чему не повели, их совершенно не слушали, хотя «случаев умышленного оскорбления или вообще чего-нибудь, направленного против офицеров, не было, за исключением единичных случаев на почве соревнования (?) частей полка».
Следующие эшелоны, узнав о бесчинствах головного, продолжали его работу; первый эшелон по местечку Леаль прошел благополучно, второй его разгромил. Солдаты громили не только баронскую мызу, но врывались в дома эстонцев, отбирали имущество, которое тут же продавали местным жителям, забирали лошадей или меняли худших на лучшие. Захватили несколько лошадей и часть продуктов, принадлежавших крейсеру «Адмирал Макаров». С крейсера была выслана команда для охранения от разгрома имущества и обуздания страстей.
Увещаниями и угрозами расстрела пулеметами матросы повлияли на солдат, и к Вердеру эшелоны подходили уже «относительно в порядке».
Осматривавший полк на походе бригадный командир ген. Мартынов приводит данные об его составе. В 10 ротах и во всех командах состояло 50 офицеров и 2086 солдат, из них штыков 1200. Командный состав он считал неудовлетворительным, потому что кадровых офицеров имелся только один, временно командовавший полком. Батальонами и ротами командовали офицеры из прапорщиков. Отдавая им должную дань «в полном сердечном желании и большом старании принести пользу», ген. Мартынов в то же время не мог не признать отсутствия у них положительных знаний, жизненного, служебного и боевого опыта, каковые обстоятельства не могли не влиять на общее положение.
В августе сообщали из Гапсаля: «Гарнизон в большом возбуждении, собирается грабить город. Комендант собирает на экстренное собрание комитеты»25.
С отправкой войск на усиление гарнизона Моонзиции вообще выходило неладно, даже во время уже самой операции, когда деморализованные части на Эзеле, почти не оказывая сопротивления высадившимся немцам, неудержимо отступали перед ними. Даже казачий 25-й полк с конной батареей отказался ехать из Гельсингфорса в Ревель на транспортах, вероятно, не доверяя ни морю, ни морякам, и его пришлось отправить по железной дороге через Петроград. С пехотными же полками было еще хуже.
Первый эшелон 471-го пех. Козельского полка, прибыв в Гапсаль, отказался выходить из вагонов, а третий его эшелон, уже посаженный в поезд в Кегеле, совсем не пожелал ехать в Гапсаль и «безобразничал». Батальон 470-го пех. Данковского полка, посаженный в Гапсале на транспорты, отказался идти и разошелся по домам. К прекращению безобразия были приняты меры: были привлечены все местные демократические организации для разъяснения войскам недопустимости и преступности подобных поступков; комиссар фронта послал телеграммы как в полк, так и в Ревельский Совет о высылке депутатов в Кегель; главнокомандующий Северным фронтом приказал объявить частям, что неисполнение боевых приказов поведет к расформированию их и преданию зачинщиков военно-революционному суду. Кроме телеграмм, был специально командирован в Гапсаль уполномоченный комиссара фронта Фридман, доносивший: «Отправка подкреплений на Моон идет не совсем гладко: вчера возился с эшелонами Козельского полка, сейчас осложнение с батальоном Данковского полка.
Хоть удержаться бы с такими войсками на Мооне».
В результате представителям Центрофлота, Центробалта и пр. удалось повлиять на полковой комитет, который поручился за выполнение полком боевых приказаний начальников беспрекословно; представители полка просили заверить Командующего Флотом о полной готовности умереть за родину и выручить товарищей. Эшелонам была послана телеграмма: «Предлагаем немедленно выступить на выручку наших революционных войск на Эзеле и подчиниться боевым приказам, которые контролируются представителями Центрофлота и Центробалта».
Таков был моральный элемент в войсках, защищавших Моонзундскую позицию.
1 Архив М. И. К. Отчет о действиях Морских Сил Рижского залива в 1917 г., стр. 1.
2 Командующий крупным соединением разнообразных сил, на которого возложена ответственная и сложная боевая задача, без штаба и пользующийся штабом одного из подчиненных ему соединений, — явление, совершенно недопустимое в организационном отношении. Как дальше увидим, это отсутствие штаба у Начальника Морских сил Рижского залива в значительной степени отразилось на ходе событий Моонзундской операции. (Ред.)
3 Около 25 километров.
4 Мы не можем согласиться с автором в отношении невозможности усиления Морских сил Рижского залива лин. кораблями «Андрей Первозванный» и «Павел»; их следовало еще в 1916 году, когда предполагалась десантная операция в Рижском заливе, выделить из состава главных сил на этот театр. В совокупности с 12» Церельскими батареями они представляли бы грозную силу для обороны Ирбенского пролива. В крайнем случае, когда германский флот все-таки прорвался бы в Рижский залив, они могли укрываться в Куйвасте, базируясь на который они могли бы продолжать борьбу с противником в Рижском заливе за владение им. {Ред.)
5 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 6.
6 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 7.
7 Там же.
8 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 15.
9 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 3—4.
10 Опыт Моонзундской операции показал, насколько был неправилен такой расчет. Противник появился у западного входа в Соэлозунд с рассветом и, держа под своим огнем пролив, обеспечил его от заграждения. (Ред.)
11 Военно-Историческая Комиссия. Ф. Н. Васильев. Моонзундская операция 1917 г.
12 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 3.
13 План Кампании на 1917 г, А. План обороны. Часть IV. Архив М. И. К. Дело № 7498, стр. 95.:
14 План Кампании на 1917 г, А. План обороны. Часть IV. Архив М. И. К. Дело № 8047, стр. 101.
15 Архив М. И. К. Дело № 8047 стр. 93.
16 Архив М. И. К. Дело № 8047, стр. 337.
17 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 5.
18 Архив М. И. К. Дело № 8047, стр. 107.
19 Васильев О. Н. Моонзундская операция 1917 года.
20 Васильев О. Н. Моонзундская операция 1917 года.
21 Архив М. И. К. Ренгартен И. И. Дневник мировой войны, стр. 463 и 464.
22 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 16—21.
23 Отчет о действиях М. С. Р. зал., приложение III.
24 Архив М. И. К. Дело № 12801, стр. 142, 143 и 108.
25 Ренгартен. Дневник мировой войны, стр. 436.
<< Назад Вперёд>>
