Выводы и заключение
Несоответствие наших сил и средств поставленной задаче
Разбираясь в причинах такого успеха, увенчавшего Германскую операцию, нельзя не видеть, при каких ненормальных условиях с нашей стороны она протекала. Поэтому постараемся сначала рассмотреть ее вне этих условий, нарушивших существовавшую у нас организацию и перевернувших все расчеты и планы нашего командования.
К защите Рижского залива и Моонзунда мы перед войной не готовились; то, что было здесь сделано во время войны, носило в большой мере характер импровизации, которую нам позволяла пассивность неприятеля. Правда, хотя сделано было далеко не все и далеко не так, как это следовало сделать, но, учитывая вообще небольшие наши средства и обстановку военного времени, сделано было все-таки много, и этому обстоятельству следует приписать удержание нами этой позиции при предшествующих покушениях немцев овладеть ею, хотя силы и средства наши там были тогда значительно меньше, чем во время описанной операции.
Говоря о средствах обоих противников, нельзя не видеть подавляющего перевеса в них на стороне нашего врага.
О морских силах говорить не приходится — одиннадцать дредноутов против наших четырех, если бы даже последние попытались помешать выполнению операции; те же два старых линейных корабля, которые оказались при защите Моонзунда в Рижском заливе, могли оказать, и то только при самом форсировании пролива, лишь очень слабое сопротивление. Последнее, в лучшем случае, могло бы лишь оттянуть развязку, но не предотвратить ее.
Правда, минные заграждения Ирбенской позиции и приморские батареи могли оказать им некоторую поддержку; такой же расчет был у адмирала Эссена, когда в начале войны он надеялся отразить неприятеля на Центральной позиции. Но два корабля с недальнобойной артиллерией все же являлись прикрытием Ирбенской позиции чересчур слабым. Присутствие в Моонзунде таких кораблей, как «Андрей Первозванный» и «Республика», с их дальностью артиллерии, не уступавшей немцам, значительно бы улучшило наше положение, но этого, как выше было упомянуто, не позволили их глубокая осадка и прекращение работ по прорытию Моонзундского канала1.
Такой же значительный перевес был на стороне немцев и в других типах судов — крейсерах, миноносцах, тральщиках и всяких мелких и вспомогательных судах, не говоря уже о подводных лодках. Усилить хотя бы несколько состав этих отрядов в Моонзунде, как мы видели, почти не представлялось возможности, хотя в них являлась здесь крайняя необходимость; присутствие же на путях немецкого флота, а также в самом Рижском заливе значительного числа подводных лодок сильно бы усложнило задачу последнего.
Между тем в Рижском заливе находилось всего три английские подводные лодки — все, чем располагало командование на месте, и только одной из них, «С 27», удалось атаковать неприятельский отряд и подорвать большой транспорт. Из числа лодок, высланных из Ганге на позиции, также, по-видимому, только одна и тоже английская лодка «Е 9» вошла в соприкосновение с германскими судами и атаковала караван транспортов в районе Фильзанда, но безрезультатно. Попыток атаковать неприятеля на его подходах к бухте Таггалахт или Ирбенскому проливу сделано не было.
Минные заграждения являлись действительно сильным средством на нашей стороне, но помимо приведенной выше неудовлетворительной оценки адмиралом Бахиревым главного нашего заграждения в Ирбенском проходе значение их ослаблялось, по-видимому, замечательной осведомленностью о них неприятеля и многочисленностью и прекрасной работой его тральщиков, мешать которым мы могли лишь в малой степени. Так, в Ирбенском проходе германские тральщики работали под самым берегом, занятым немцами, и благодаря своим малым размерам бывали видимы только лишь в самую ясную погоду.
257
Приморские батареи, на которые, кроме защиты заграждений, возлагались также и такие задачи, как помощь флоту в борьбе с судами противника, препятствие неприятельским высадкам, а в некоторых случаях и участие в сухопутной обороне, — батареи хотя и не прояви
ли даже в самой малой степени ожидавшейся от них устойчивости, но и при других условиях должны быть признаны значительно уступавшими по силе огня судовой артиллерии, даже при равном количестве и калибре орудий. Уступали они и по сравнительной медленности их заряжания и стрельбы, и по отсутствию прикрытий, что действовало на психику стреляющих; по затрудненности пристрелки из-за перемещения цели. Одно из важнейших средств защиты береговых батарей — маскировка не была достаточно здесь развита. При таком же огромном превышении калибра неприятельской судовой артиллерии, — как это было с батареями у входа в б. Таггалахт или на Серро, — перевес всецело переходил к последнему.
Что сухопутная защита островов не была обеспечена достаточными силами и средствами, на это также указывалось выше. Гарнизон был малочислен и недостаточно высок по своим боевым качествам; его не только не усилили своевременно, но были поползновения к его ослаблению; как подробность, в нем не было таких частей, как мотоциклисты, которые со стороны неприятеля сеяли панику в наших войсках; не было, вероятно, и многого другого, о чем компетентнее могут сказать сухопутные исследователи операции. Инженерная подготовка, по оценке последних, была также не на высоте. Наше осведомление о неприятеле страдало от отсутствия разведки на море, из-за малочисленности судового состава и от недостаточного числа и района действий аппаратов для воздушной разведки. В дальнейшем же служба связи на самих островах расстраивалась быстротой продвижения немецких войск; но все же эта отрасль службы, прекрасно налаженная у нас перед тем, имела за собой много заслуг и во время настоящей операции.
Неприятель, предпринимая операцию, озаботился, чтобы перевес в силах на его стороне был подавляющим, и противопоставил нашим оборонительным средствам отличную осведомленность, систематическую работу своих тральщиков, широко развитую деятельность воздушного флота и стремительность, которую облегчали наша пассивность и неустойчивость. Учитывая же слабость наших сил и особенно их моральное состояние, он мог уверенно считать за собой полное владение морем, необходимое ему для производства этой операции.
При таком соотношении сил и средств происходила Моонзундская операция. Главнейшие моменты ее, определявшие дальнейшие действия и затем исход всего дела, что касается действий на море, следующие: 1) появление и высадка немцев в б. Таггалахт, 2) проникновение их через Соэлозунд на Кассарский плес, 3) уничтожение Церельских батарей и 4) бой в южном выходе из Моонзунда.
Отсутствие помехи против высадки неприятелем десанта
Хотя появление немецких сил вместе с транспортами перед б. Таггалахт и было неожиданно для батарей обнаружено с поста Хундва утром 12 октября, но оно не носило для русского командования характера той внезапности, которой оно не предвидело и к которой бы не могло приготовиться. Все сведения и указания приводили к тому, что ожидать появления немцев следовало именно в ближайшие дни, днем раньше, днем позже — роли не играло. Сосредоточение в Либаве транспортов и войск, как и другие сведения разведки, также ясно указывало на подготовление немцами десантной операции, объектом которой с наибольшей вероятностью являлись острова Моонзунда, и отсюда, естественно, намечался пункт высадки — бухта Таггалахт. В этом не было сомнений раньше; это почти не оставляло сомнений и на этот раз. Имея средства для разведки в открытом море, мы бы знали точно о выходе немецких сил из Либавы и о времени их подхода к нашим берегам. Таким средством в Моонзунде являлись «Новики», но их было так мало, что приходилось их беречь для надобностей обороны, и к тому же без поддержки они могли в лучшем случае лишь обнаружить нахождение неприятеля в море. Воздушная разведка производилась ежедневно, но район ее был очень ограничен.
Переход от Либавы до б. Таггалахт, около 150 миль, совершался в одну ночь. За эту ночь мы не успели бы ничего предпринять, чтобы помешать неприятелю, — ни усилить минных заграждений, раз это не признавалось нужным раньше, ни выслать ему навстречу подводные лодки, ни даже, вероятно, стянуть войска к предполагаемому месту высадки, считая время на получение и распространение сведений, на передачу приказаний, контроль их, сборы и проч.
Единственные бывшие в Моонзунде три английские подводные лодки, если бы их захотели выслать на подходы к б. Таггалахт, не смогли бы, вероятно, ночью пройти Соэлозундом, да и к тому же внешние воды Моонзунда и Рижского залива командование в нем считало, по-видимому, вне сферы своей компетенции, не получая даже сведений о подводных лодках, высылаемых командованием флота на позиции на подходах к ним.
25 сентября, по получении сведений о движении немецких судов в Балтийское море, наши лодки были высланы в море на позиции, но затем, не видя неприятеля, они вернулись в свои базы на северном берегу, откуда снова были высланы лишь по получении сведений о начавшейся операции. Между тем путь от Либавы до бухты Таггалахт, особенно при расчете пройти его в одну ночь, настолько определенный, что он мог бы контролироваться нашими подводными лодками, которые доставили бы врагу большие неприятности, если бы не помог ему густой туман, заставивший немцев отказаться от тралов, — решительность, делающая честь адмиралу Шмидту при успешном исходе и, конечно, поставленная бы ему в вину в случае неудачи.
Полной внезапности, таким образом, в появлении неприятеля перед б. Таггалахт не было, но с нашей стороны не было проявлено достаточной предусмотрительности.
Высадка немцев произведена была без всякой помехи. Ничтожная попытка батареи № 45 была прекращена в самом начале. Две слабые 6» батареи, конечно, не могли бороться с неприятельскими линейными кораблями. Находясь внутри бухты, они бы могли действовать еще с некоторым успехом против десанта и небольших судов противника, хотя и здесь благодаря доступности по глубинам для входа в нее больших судов существование батарей было бы недолговечно2. Сухопутные войска момента высадки не использовали, и о роли их, к сожалению, вообще говорить не приходится. Минные заграждения сделали свое дело, повредив два неприятельских дредноута, хотя это и не отразилось на ходе дела, и заставив неприятеля заняться усиленным тралением. Большего при отсутствии защиты этих заграждений артиллерией на них не возлагалось.
Флот Балтийского моря оставался пассивным зрителем, не пытаясь отвлечь на себя неприятельские силы. Подводные лодки, высланные с началом операции, по-видимому, отправились прямо на свои позиции, во всяком случае в район высадки, бдительно охраняемый большим числом судов, ни одна из них не проникла. Первая задача немцев была выполнена успешно; русские силы ей не мешали.
Непринятие своевременно мер к заграждению Соэлозунда
Овладение Кассарским плесом давало Германскому флоту возможность помогать своим войскам в развитии дальнейшего успеха на сухом пути; для нас же этот успех немцев имел, кроме того, громадное значение, угрожая сообщениям нашего флота во внутренних водах Моонзунда и отвлекая для противодействия неприятелю те силы, которые нужны были в Рижском заливе. Помешать проникновению Германского флота на Кассарский плес мы должны были всеми мерами. Простейшим и наиболее действительным для этого средством являлось заграждение самого канала в Соэлозунде затоплением в нем судов, что гарантировало бы нас по крайней мере на некоторое время от проникновения неприятеля на плес; защита прохода осуществлялась бы с самыми небольшими средствами; фланг неприятельских войск и его позиции на северо-восточном берегу Эзеля находились бы в угрожаемом положении от наших судов и высадок в тылу.
Тому, что это не было сделано заблаговременно и в спокойной обстановке, помешала, по-видимому, мечта о возможной активной деятельности наших миноносцев на внешних подходах к позиции, почему, даже по вытеснении наших судов из западной части плеса, Главнокомандующий, допуская заминирование прохода, находил все же эту меру нежелательной3.
Убедившись после первого же появления неприятельских миноносцев на плесе 12 октября в легкости, с которой ими были преодолены как навигационные трудности прохода, так и помехи со стороны наших судов, Командующий в заливе, обеспокоенный за дальнейшее развитие здесь операций, принял срочные меры к такому заграждению, приказав вести сюда приготовленный для этой цели и находившийся в Рогекюле пароход «Латвия». Но скверная погода помешала этому, оборвав буксиры и выбросив «Латвию» на мель по пути к Соэлозунду.
Здесь безусловно сказалась непредусмотрительность командования. Предвидя необходимость прибегнуть к такому заграждению, для чего был приготовлен специальный пароход, — следовало нужные средства иметь под рукой, чтобы не ставить их использование в зависимость от различных случайностей, особенно таких непостоянных, как погода. Затем кроме одной «Латвии» нужно было приготовить и другие средства, хотя бы простые баржи, лайбы или барказы, которые также можно было иметь под рукой, нагрузив их камнями. Даже при удачном затоплении парохода затопление других судов только усилило бы заграждение, затруднив противнику очистку прохода. Ничего этого не было сделано, не говоря о том, что, зная состояние нашего флота в это время и малую готовность его к активным действиям и не готовясь уже, по-видимому, использовать миноносцы на внешних подходах, Командующий не ошибся бы, обеспечив себя с этой стороны заранее, не ожидая напоминания со стороны противника.
Обеспечение это представлялось, наконец, столь важным и необходимым; нарушение его угрожало такими последствиями, что оно окупалось бы и пожертвованием, за неимением других средств, любого из вспомогательных судов, лишь бы последнее было быстро приведено к проливу. Пожалел ли Командующий свои транспорты или по другим причинам, но после посадки «Латвии» мысль о заграждении Соэлозунда судами была, по-видимому, оставлена.
Минное заграждение являлось менее действительным средством, но все же и оно могло затруднить нет приятеля и облегчить защиту прохода нашим судам; в случае же потерь на нем со стороны неприятеля оно, как всякий успех, увеличило бы силу нашей сопротивляемости. Отказ команды «Припяти», исполнявшей до этого много боевых задач, гораздо более рискованных и в менее благоприятных условиях, лишил русское командование и этого средства.
Оставалось одно оружие — флот. Действия канонерских лодок «Грозящего» и особенно «Храброго» заслуживают высокой похвалы, но силы здесь были все время на стороне неприятеля — особенно при невозможности держать здесь все наши миноносцы и при необходимости пользоваться ими в других местах.
Слабость сопротивления, оказанного неприятелю на Кассарском плесе
Что командование не ожидало, что неприятель с такой легкостью войдет через Соэлозунд на плес, показывает то, что в первый день для наблюдения за ним и даже одновременно для поддержки батареи у Серро туда были посланы всего два старых миноносца, лишь значительно позже подкрепленных пришедшей из Рогекюля около 16 ч. канонерской лодкой «Грозящий». Последняя открыла огонь по неприятельским миноносцам, когда те еще подходили к Соэлозунду, и имела накрытие, заставившее, по-видимому, два миноносца выйти из боя. Это не помешало остальным, хоть и прикрываясь завесой, форсировать узкий и извилистый пролив.
Против «Грозящего» оставалось 5 неприятельских миноносцев. Начальник IV дивизиона решил не поддерживать боя и, отходя сам, лишь отстреливаясь из кормового орудия, торопил возвратиться и «Грозящего», которому оставалось поэтому действовать также только одной кормовой пушкой. Неприятель, выйдя на плес и видя отступление наших судов, маневрировал уверенно и смело.
Подошедший на «Десне» начальник Минной дивизии удачно вступил в перестрелку, что заставило неприятеля отступить. Несмотря на присоединение еще 4 «Новиков», адм. Старк ввиду наступившей темноты и малого горизонта не последовал за ним. Может быть, этому помешало предположение, что неприятель поставил мины, чему давало повод маневрирование его; предположение, однако, едва ли достаточно обоснованное, так как постановка мин затруднила бы и для самого неприятеля дальнейшее пользование Кассарским плесом, что вряд ли могло входить в его планы.
В следующем затем бою 14 октября, доставившем заслуженную славу «Храброму», еще более значительное превосходство сил было на стороне неприятеля — 3 наших «Новика» и одна канонерка против 14 его миноносцев. Все же наши суда достойно вели бой, приняв на себя огонь неприятеля, чтобы прикрыть поврежденного товарища. Приход к концу боя адм. Старка с двумя «Новиками» и несколькими угольными миноносцами не внес изменения в положение, отчасти из-за стесненности маневрирования. Учитывая состояние материальной части и подготовку бывших с ним миноносцев, адмирал, по-видимому, имел основание отклонить поданный ему флагманским штурманом совет атаковать неприятеля. Могла бы значительно помочь делу канонерская лодка «Хивинец», если бы командир ее своевременно проявил инициативу.
Остальные столкновения наших судов с неприятельскими на Кассарском плесе носили характер простой перестрелки. Неприятель достаточно свободно чувствовал себя на плесе, что давало ему возможность содействовать своим войскам и отвлекать сюда не только наши миноносцы и канонерские лодки, но и крейсер, и даже линейные корабли.
Преждевременное оставление Цереля
Значение Цереля ясно сознавалось обоими противниками, но, хотя участь его была предрешена, столь быстрое его падение оказалось непредвиденным даже немцам. Церельская 12» батарея, представляя из себя угрозу Для меньших судов, являлась бы некоторым препятствием и для линейных кораблей, если бы последние были стеснены в маневрировании рационально поставленными заграждениями и им пришлось бы одновременно вести бой с нашими кораблями, защищающими Ирбенский пролив. Единоборство же одной батареи из 4 незащищенных орудий с несколькими линейными кораблями, вооруженными каждый десятью такими же орудиями, защищенными солидной броней, было, конечно, ей не под силу.
Нахождение наших больших судов возле Цереля в эти критические для него дни имело бы, прежде всего, большое моральное значение, хотя участвовать в его борьбе с немецкими дредноутами, в лучшем случае, смогла бы одна «Слава», которая в это время была занята на Кассарском плесе. К Церелю был послан «Гражданин», но его прибытие запоздало. Во время нападения Церель был предоставлен только своим собственным силам. Поддержки со стороны флота он не видел, от сухого пути он был отрезан приближавшимися неприятельскими войсками. Такое положение должно было повлиять на психику его защитников.
Неприятельские корабли подоішщ к Церелю в тумане, видимо, сами не ожидая такой близости к батарее, так как даже орудия на них были повернуты по-походному, что дало батарее время приготовиться к бою. Однако после второго нашего залпа неприятель открыл огонь из своих орудий.
Бой продолжался с небольшим перерывом около часа. Начальная установка наших орудий была: 76 кабельтовых, последняя — 126 кабельтовых. Несмотря на медленность и неудовлетворительность нашей стрельбы, на трудность управления ею из-за разбрасывания снарядов, неисправности приборов и выхода из действия одного за другим трех орудий, все же в начале боя батарее, по-видимому, удалось вывести из строя один дредноут. В то же время неприятель, имея на своей стороне такие преимущества, как большое число орудий, дисциплинированный огонь, кучность падений снарядов, быстрота стрельбы (промежутки между залпами 30—40 секунд, тогда как наши двухорудийные залпы давались через 2 минуты), — не имел ни одного попадания, причем ближайший снаряд лег от батареи в 30 саженях.
Такой же результат оказался и на другой день, когда бомбардировка продолжалась около получаса, причем залпы следовали секунд через 15—20 один за другим, хотя возможно, что в этом случае сама батарея уже не являлась объектом нападения, которое могло иметь целью помешать ее уничтожению. Так же безрезультатна оказалась попытка «Гражданина» уничтожить батарею своим огнем; правда, он стрелял уже в относительной темноте, но зато место ее ему было точно известно.
Это обстоятельство говорит не в пользу судовой артиллерии при состязании ее с береговой, если не учитывать морального воздействия ее. Кроме того, немцы не имели другой корректировки, кроме наблюдения с самих судов, хотя они могли бы воспользоваться для этой цели воздушными аппаратами; наконец, ими не было проявлено достаточной настойчивости: после часовой, довольно бессистемной бомбардировки большой площади, в которую был захвачен и маяк, они ушли, хотя к концу боя из 4 орудий батареи им отвечало только одно.
Во. всяком случае, не было никаких обстоятельств, оправдывавших столь быстрое оставление Цереля, — батарея была не повреждена; на ней не было даже ни убитых, ни раненых; бой для нее оказался даже успешнее, чем для неприятеля; при других условиях Церель, вероятно, продержался бы некоторое время. Но немцы верно учли психологический момент, и удача сопутствовала им. всюду в их предприятии. Даже то обстоятельство, что они вошли без тральщиков в пространство, обставленное минными заграждениями, и маневрировали в нем большими ходами, прошло для них безнаказанно, если не допустить, что и здесь расположение наших мин было с Достаточной точностью им известно.
Уход Морских сил немедленно после боя из южной части Моонзунда не вызывался боевой обстановкой
Естественным следствием падения Цереля было проникновение германских судов в Рижский залив и атака Моонзунда с юга. Появление их перед Моонзундом было для нас неожиданно; разведки не велось — ни воздушной, ни с судов; между тем, по словам адм. Шеера, немецкие корабли еще накануне были перед Аренсбургом; о приближении неприятеля было сообщено русскому командованию лишь с судов, стоявших в дозоре у бона.
Адмирал Бахирев, принимая решение вступить в бой, рассчитывал на лучшие условия, чем оказались в действительности, а именно на то, что минные заграждения стеснят действия неприятеля, и также на некоторую помощь 10" Моонской батареи. Но уверенность, с которой маневрировали неприятельские корабли, и здесь заставляет предположить о точной осведомленности их; кроме того, работа их тральщиков оказалась на большой высоте; из пяти же орудий Моонской батареи могли стрелять всего два, и те участия в бою почти не приняли.
В случае безрезультатного боя и сохранения за нами южного выхода из Моонзунда положение немцев в Рижском заливе было бы не из легких. В 1915 году такого положения они не выдержали и ушли из залива, несмотря на еще большую слабость наших сил тогда. Во всяком случае, замедление в развертывании событий в Рижском заливе и Моонзунде было для нас чрезвычайно желательно, поддерживая надежду на оказание помощи сухопутной обороне островов и на улучшение положения на них.
Адмирал не предполагал, видимо, что неприятельские корабли будут поражать нас с расстояния, на котором сами будут недосягаемы для наших орудий, и что бой с нашей стороны сведется к стрельбе лишь по тральщикам и миноносцам. Свободное пространство для маневрирования наших судов было настолько ограничено, что пришлось приказать им держаться на месте под машинами и поддерживать огонь только по ближайшему неприятелю.
Стрельба наших судов была, по-видимому, хороша, что признал в своем отзыве и начальник немецкой эскадры и что вынуждало его тральщиков несколько раз прибегать к дымовой завесе, менять курсы и отходить.
Неприятельская стрельба в первую часть боя была недействительна — преимущественно на недолетах. Вероятно, опасаясь из-за заграждения сближаться, его корабли и перешли в восточный проход, после чего снова открыли огонь. «Слава» отвечала им из единственной своей башни, с расстояния 112 кабельтовых. Вследствие сильного накрытия наши суда начали подаваться на север, и в это время были получены ими попадания: в «Славу» попало всего семь снарядов, в «Гражданин» — два и в «Баян» — один.
Наиболее серьезные повреждения были причинены «Славе» первыми тремя одновременными подводными попаданиями, что вызвало крен, дошедший до 8°, но затем уменьшенный до 4. Крен затруднял управление, но ничего угрожающего собой, по-видимому, не представлял. Последнее попадание было подводное в броню, которая оказалась пробита и переборка угольной ямы за ней прогнута. Повреждения «Гражданина» были еще более легкие; на «Баяне» следствием попадания в него был пожар, который сильно мешал управлению кораблем и который удалось прекратить лишь через сутки.
Когда наши суда прошли остров Шильдау, неприятель прекратил огонь по ним с расстояния 128 кабельтовых и затем отошел. Тем не менее адм. Бахирев продолжал уходить на север, приказав «Славу», которая из-за увеличившейся осадки не могла пройти каналом, затопить в самом входе в канал, чтобы надежно его закупорить.
Даже неприятельских миноносцев не было на рейде Куйваста в этот день, и, если бы корабли не ушли так поспешно на север, явилась бы возможность усилить заграждение с юга, а также заградить и рейд Куйваста, и, если уже была потеряна надежда на удержание островов, можно было бы более планомерно произвести эвакуацию войск с Моона; тем временем, может быть, удалось бы справиться и с повреждениями «Славы» и уменьшить ее осадку, чтобы ввести её в канал. Во всяком случае, не видно, что заставило адм. Бахирева в этот момент, при отсутствии преследования его неприятелем, решить немедленный уход на север. Вероятнее всего — убеждение его, что все равно все потеряно и нужно спасать все, что еще возможно.
Что уход в северную часть Моозунда в случае неудачного боя был предположен заранее, видно из распоряжения адм. Старка еще в начале боя — приготовить к затоплению в канале транспорты «Глаголь» и «Покой», что являлось предусмотрительным на случай окончательного прорыва неприятеля, которого, однако, в этот день не последовало.
Наконец, «Слава», стоя на мелком месте, могла еще действовать своей артиллерией против мелких судов и крейсеров неприятеля при их попытке проникнуть на рейд Куйваста и взорваться в самый последний момент.
С уходом наших Морских сил из южной части Моозунда наступила развязка всей операции.
Ответственность за неудачный исход операции
Так как развязка эта наступила чересчур быстро и была крайне неблагоприятна для нас, то, как водится, начали искать виновных. Первым виновником оказался личный состав Церельских батарей, — его отдали под суд4. Но ясно было, что и во многих других местах было не лучше; кроме того, Церель оказался изолированным и без поддержки.
Уже через неделю Командующий Флотом телеграфировал морскому министру:
«Мной, по приказанию Главкосева, была назначена комиссия, с представителями Центробалта, для обследования деятельности личного состава Церельских батарей, на предмет выяснения виновных и предания их военно-революционному суду за отказ от боя и принятие германского парламентера. Центробалт в согласии с Центрофлотом не находит возможным изолировать дело Цереля и считает необходимым комиссии обследовать всю Моонзундскую операцию целиком, не выделяя из нее отдельных эпизодов. Таковой комиссии своим приказом назначить не могу, ибо она должна неизбежно обследовать деятельность старших морских начальников и мою, поэтому в случае признания ее необходимости прошу срочно назначить эту комиссию распоряжением Временного Правительства под председательством адмирала старше адмирала Бахирева и без участия Центробалта, как прикосновенного к операции. № 4942. Развозов».
Действительно, кто же виноват в недочетах Моонзундской операции и в ее конечном печальном для нас исходе? Личный состав — частью плохо, но в некоторых случаях и хорошо — делал свое дело; в тех случаях, когда он делал его плохо, он, конечно, оказывался виновным, но, кроме того, были лица, которые распоряжались его действиями и из-за распоряжений которых создавалась та или иная обстановка. Эти лица, конечно, несут ответственность за свои распоряжения и за последствия их.
Обращаясь к Высшему Командованию, нельзя не отметить полной неустойчивости и колебания его оперативной мысли, — как в период подготовки, так и при развертывании событий. Что противопоставить неприятелю, какие силы и средства, осуществить ли активное противодействие ему и до какой степени, как обороняться — все эти вопросы основной важности не были ими окончательно разрешены.
Еще 5 сентября, после падения Риги, на собрании флагманов и капитанов начальник Штаба Флота «сделал доклад по обстановке на фронте и на море, а также о планах Комфлота, — причем говорил, что «наши позиции» (Сворбе, Моозунд, Нарген, Вимс и друг., все Або- Оландские и пр.) мы эвакуировать не будем и будем защищать их (паника и предательство в расчет не принимаются), если даже все вокруг падает — это будут маленькие Порт-Артуры...»5
Но и после этого никаких мер, чтобы помочь обороне, почти не было принято. Разведка не производится из-за различных соображений; подводные лодки высылаются поздно; линейные силы только находятся в готовности, но в море не выходят и не пытаются ничем помешать неприятельскому флоту; гарнизону посылаются подкрепления, когда уже основные его кадры рассеяны. Все действия предпринимаются судорожно, под неприятельскими ударами, следующими один за другим.
Недостатки в организации командования
Руководство всеми морскими операциями по защите Моонзунда и Рижского залива было возложено Командующим Флотом на адмирала Бахирева; назначение это состоялось всего за два месяца до операции, почему этот адмирал не мог быть ответственным за всю подготовку к ней; до него же такого ответственного лица в самом Моонзунде не было. Кроме того, хотя в предписании от 20 июля (2 авг.) ему и предлагалось принять на себя общее командование Морскими силами Рижского залива и Моонзундской позицией, последняя, по-видимому, не была ему подчинена; даже из приморских батарей подчинились ему только Церельские, и то лишь в оперативном отношении, — так же как и база Рогекюль6.
Сухопутная защита островов, так же как и береговые батареи, была в ведении начальника позиции, но последний в силу ли его личных свойств или из-за невыясненного положения оставил за собой главным образом лишь хозяйственное и административное попечение о них. И хотя директивы Командующего Флотом по обороне островов направлялись к нему и от него исходили затем оперативные задания в форме приказов различным частям гарнизона, но Командующий Флотом в то же время смотрел на него лишь как на управляющего позицией, а не как на командующего войсками острова Эзеля, почему и предназначал ему местонахождение в г. Гапсале, а не на Эзеле, где начальником сухопутной обороны должен был быть подчиненный ему сухопутный генерал7, находившийся одновременно в подчинении генералу, командующему сухопутными войсками, подчиненными Командующему Флотом.
И в действительности, начальником позиции никакого влияния на борьбу с немцами на сухом пути оказано не было, и в самом начале ее он переехал в г. Гапсаль, окончательно порвав связь с подчиненными ему войсками.
Таким образом, единства командования на месте не было; власть объединялась лишь в руках Командующего Флотом, но последний по необходимости был вдали от места действий и, отвлекаясь массой других вопросов, касающихся всего морского театра, не мог сосредоточить своего внимания на одной операции и руководить ею непосредственно.
Поэтому часть своей власти он и передал командующему Морскими силами залива; другую часть ее оставил за начальником позиции; сухопутная оборона легла на начальника 107-й пехотной дивизии, а затем была возложена на вновь назначенного генерала Генрихсона, который получал директивы и приказания не только от Командующего Флотом, но и непосредственно от Главнокомандующего фронтом. Штаб Флота также, в некоторых случаях, отдавал распоряжения помимо командующего в Моонзунде, чем нарушалась непрерывность линии подчинения и что мешало правильности в таких случаях соображений командования на месте. Нужно ли говорить о той помехе, которую представляло неорганизованное вмешательство комитетов, делегаций и проч. организаций, часто малокомпетентных и безответственных.
Со стороны Командующего Флотом было, по-видимому, полное доверие к адм. Бахиреву; тем не менее многие просьбы последнего об усилении средств, а также о личном составе оставались неудовлетворенными. Даже такие действия, как посылка подчиненных ему «Новиков» в Балтийское море, не разрешались. Внешние позиции на подходах к Моонзунду была изъяты из его ведения, и ему даже не сообщалось о нахождении там подводных лодок.
Командующий Флотом, в свою очередь, был в непосредственном подчинении у Главнокомандующего Северным фронтом, без разрешения которого он не считал себя вправе распоряжаться перегруппировкой подчиненных ему войск, а также эвакуацией тех или других пунктов. В некоторых случаях он получал даже такие указания, как заградить Соэлозунд (когда предположенное заграждение его уже потерпело неудачу); в какой день, в каком месте и какими частями предпринимать различные действия на сухом пути; куда послать транспорты и т. д. Командующий Флотом, таким образом, также не являлся вполне полномочным начальником. Главнокомандующий же был далеко от места разыгравшихся событий, и поэтому его распоряжения часто запаздывали.
Не имея других способов руководить обороной, Главнокомандующий давал Командующему Флотом такие указания, как: потребовать от всех начальствующих лиц и войск полного проявления энергии и спокойствия, принять все меры против проявления какой бы то ни было паники и преувеличения значения происходящих событий; внушить всем начальникам сознание необходимости действовать смело и даже с риском, так как без риска успех невозможен; еще раз потребовать от всех начальников проявления инициативы, энергии и смелости действий, напомнив им, что инертность и бездеятельность приведут неизбежно к гибели.
Он указывал при этом иногда и конкретные меры: каким образом людей робких, пассивных, потерявшихся превратить в смелых, энергичных и решительных. Для этого: «перед наступлением комитеты и строевые начальники должны разъяснить людям, к каким пагубным последствиям приведет инертность и нежелание решительно действовать против неприятеля». Начальникам передавалась угроза предания их за преступное бездействие революционному суду, причем робких, неспособных проявить необходимую энергию и решительность, предлагалось немедленно заменить другими, не стесняясь чином. Генералу Генрихсону предлагалось немедленно переехать на место действий, а флоту — развить самые энергичные действия на море.
Но разъяснения комитетов, что сражаться следует храбро, оказались недостаточно убедительны; угроза судом не придала смелости начальникам, заменить которых было некем.
Так же безрезультатны были и оперативные распоряжения ген; Черемисова: стянуть войска 107-й дивизии к месту высадки и перейти с ними в решительное наступление, — когда неприятель уже распространился по всему почти острову и дивизия уже была рассеяна; удерживать полуостров Сворбе во что бы то ни стало; очистить остров Эзель от неприятеля; оказать 425-му полку, защищавшему Сворбе, энергичную поддержку флотом из района Аренсбургской бухты; защищать всеми мерами Ирбенский пролив; категорическое приказание удерживать Моон и т. д.
Главная причина — моральное состояние нашего личного состава
Все приведенные выше обстоятельства, имевшие место во время Моонзундской операции, как: слабость наших материальных средств по сравнению с противником; промахи или недостаток выдержки командования в главнейшие моменты ее; недостатки организации — все это в большей или меньшей степени случается во многих боевых операциях и сильнее или слабее влияет на исход их. Но, как всегда и везде, в военных действиях главнейшим и решающим фактором является моральный элемент. Перечисленные причины оказывали также на него свое воздействие, но была еще одна причина, придавшая ему особую специфическую окраску, — причина, лишившая личный состав русских вооруженных сил устойчивости и способности к сопротивлению.
Моонзундская операция была первой значительной операцией нашего флота после начала революции, в которой старые формы организации, быта и взаимных отношений неизбежно разрушались. В мучительных, кровавых муках рождения нового порядка бился наш флот с наседавшим врагом.
Вооруженная сила для того, чтобы наносить удары и оказывать упорное сопротивление противнику, для того, чтобы его побеждать, должна быть крепкой, сплоченной, сверху донизу проникнутой единым сознанием и единой волей к борьбе и к победе. «Принцип военного дела есть принцип меча. Меч должен состоять из самого крепкого материала, и ударять он должен не плашмя, а острием, чтобы вся живая сила удара сосредоточилась на остром крае. Так и войско, составляя крепко сплоченную среду, должно сосредоточить всю силу воли всех своих чинов на одну указанную цель. Крепости стали соответствует сплоченность и дух войска, остроте меча — его дисциплина»8.
Без этих двух качеств — сплоченности и дисциплины — не может быть победы.
Красной нитью проходит через всю Моонзундскую операцию отсутствие этих именно качеств в вооруженной силе, ставшей на защиту Моонзунда. Недоверие команд к офицерам и даже друг к другу; стремление большинства только к собственному спасению; полный упадок дисциплины выступают ярким пятном на фоне громких резолюций и того якобы подъема, которым характеризовалось настроение наших армий летом 1917 года.
Совет флагманов в Гельсингфорсе в заседании 31 октября 1917 года, обсуждая положение на Балтийском морском театре, отмечал:
«Обстоятельства взятия немцами Моонзундской позиции показывают, что сухопутные части потеряли всякую сопротивляемость воле противника; от начала до конца эта операция полна примеров полного упадка духа наших войск и чрезвычайной восприимчивости их к панике и бунту обезумевших от страха людей.
Только особые условия корабельной службы, в значительной мере способствующие порядку, когда корабль в море или в бою, дали возможность морским силам оставаться в руках Командования и причинить флоту противника известный ущерб. Однако большего флот не мог сделать и, с падением сухопутной позиции, должен был прекратить борьбу и уйти...
В заключение считаем долгом засвидетельствовать, что со стороны команд мы постоянно слышали заявления о полной готовности к бою, об одушевляющих их чувствах и желании послужить родине. Мы не сомневаемся в искренности этих заявлений, а опыт Моонзундской операции показывает, что подъем духа команд действительно достаточен, чтобы выйти и вступить в бой.
Но команды в массе не сознают, что одного подъема духа и готовности к самопожертвованию недостаточно; что, не считаясь с признанием необходимости строжайшей и планомерной военной организации, этот подъем может быть сломлен противником в самое короткое время»9.
Такое же состояние привело нашу сухопутную армию к развалу и поражению на всем сухопутном фронте. На флоте положение было немногим лучше. Старая армия и флот доживали свои последние дни.
1 Мы не можем согласиться с автором, что не было возможности усилить состав Морских сил Рижского залива. Стратегическое значение этого, почти изолированного участка Балтийскоморского театра, как обеспечивающего-правый фланг русских армий и угрожающего левому флангу германских армий, а также как решающего судьбу всего Моонзундского архипелага и, следовательно, передовой позиции, защищающей вход в Финский залив, было весьма велико. И если главные силы Балтийского флота, т. е. дивизия дредноутов, имели своей основной задачей защиту за Центральной позицией главного операционного направления, т. е. морских подступов к Петрограду и глубокий тыл армии, то на дивизию старых линкоров (включая «Андрей» и «Павел») следовало возложить защиту Рижского залива за Ирбенской позицией. Отсутствие внутреннего, доступного для линкоров типа «Павел» сообщения Рижского залива с Финским (через Моонзунд) ни в каком случае не должно было считаться препятствием для перевода в Рижский залив этих линкоров; ведь и дреудноты наши в Финском заливе были в подобном же тупике, и весь raison d'etre их заключался врешительном бое на Центральной позиции против прорывающегося германского флота. Подобная же решительная задача должна была быть поставленной и дивизии старых линкоров в Рижском заливе. Если в крайнем случае главные силы Балтфлота могли отступить в Гельсингфорс или даже в Кронштадт для продолжения борьбы с германским флотом, прорвавшим Центральную позицию, то для такого же крайнего случая (в действительности как раз и случившегося) необходимо было подготовить, оборудовать и соответственно укрепить маневренную базу в южной части Моонзунда, в районе Куйваста, чтобы сюда могли входить и линкоры типа «Павел». (Ред.)
2 Установка батарей открытого типа и такого малого калибра, как 6», на выдающихся в море мысах, — к тому же не замаскированных, — конечно, не может быть оправдана никакими соображениями. Совершенно ведь было ясно, что немцы не приступят к десантной операции в бухте Таггалахта, не обеспечив ее достаточно мощной корабельной поддержкой, против огня которой эти батареи будут совершенно бессильны. Другое дело, если бы эти же самые батареи были расположены в глубине бухт Таггалахта и. Пустельгами, расположены в лесу, а сами бухты были бы заминированы. Борьба с тральщиками должна была являться задачей этих батарей, которые при таком расположении были бы до окончания траления бухт вне огня крупных кораблей противника, еще не вошедших в бухту. (Ред.)
3 Телеграмма 2(15) октября 1917 г. N 3117/мор. Приведена выше.
4 Архив М. И. К. Дело N 7396. Телегр: Главнок. Северн. фронтом Ком-щему Флотом. 8 (21) октября. N 3340/мор.
5 Ренгартен. Дневник мировой войны.
6 См. выше, стр.
7 то же, стр.
8 Кн. Ливен. дух и дисциплина нашего флота.
9 Архив М. И. К. Дело N 7360, стр. 178.
<< Назад Вперёд>>
