Шестой день операции (17 октября). Бой у Куйваста
Появление неприятельских судов перед южным входом в Моонзунд
Около 8 час. утра 17 октября с находившегося в дозоре у банки Ларина миноносца «Деятельный» была получена радиограмма: «Вижу 28 дымов на SW» и вскоре за ней другая: «Неприятельские силы идут на Куйваст».
Предложив «Деятельному» по радиотелеграфу разобрать, какие корабли входят в состав этих сил, адмирал Бахирев приказал стоявшим у о. Шильдаулин кораблям «Гражданин» и «Слава» перейти на рейд Куйваст, заградителям же, миноносцам и большим транспортам сняться с якоря и отойти к северу. Адмиралу Старку, пришедшему перед тем на «Новике» вместе с угольными миноносцами с Моонского створа, было предложено озаботиться охраною Кассарского плеса и глубоководного Моонзундского канала, приготовлением пароходов для затопления в нем, в случае нашего отступления в северную часть Моонзунда, и принятием мин на мелкие суда и некоторые миноносцы.
В 8 ч. 25 м. «Деятельный» донес, что видит четыре больших неприятельских двутрубных судна, по-видимому, линейные крейсеры.
К 9 ч. утра на рейд подошли «Гражданин» и «Слава». Адм. Бахирев, отдав на берег по телефону последние Распоряжения, перешел на крейсер «Баян», подняв на нем свой флаг, и приказал сниматься с якоря. Суда подняли стеньговые флаги.
Неприятель в это время шел двумя колоннами: в одной — 4 больших судна, из которых 2 — линейные корабли типа «Кениг» (по агентурным сведениям, это были корабли III эскадры «Кениг» и «Кронпринц»), конвоируемые 8 миноносцами новейшего типа; в другой — 2 больших транспорта, вероятно, матки гидропланов, миноносцы и тральщики. Обе колонны шли курсом N, держа прямо на Патерностер. Кроме того, тут же находились легкие крейсеры в.-адм. Гопмана.
Несколько позже, находясь от нас кабельтовых в полутораста, неприятель перестроился: два линейных корабля отделились от остальных и, развернувшись, пошли небольшим ходом на ост, вдоль нашего заграждения. Возле каждого линейного корабля держались по 2 миноносца. Транспорты остановились вдали, на меридиане Патерностера, окруженные миноносцами и тральщиками; возле них все время ходили легкие крейсеры. Две группы тральщиков вышли вперед и пошли — одна к западному проходу — курсом N, другая к восточному. Каждая группа состояла из 6 тральщиков и одного миноносца. Дойдя до первой линии нашего заграждения, первая группа повернула вдоль него и приступила к работе, другая же группа держалась на месте против восточного входа.
Снявшись с якоря, «Баян» направился вдоль западных отмелей к бону; за ним кабельтовых в 4—5 шла «Слава» и в 2 кабельтовых за ней — «Гражданин». При больших кораблях велено было находиться миноносцам VI и IX дивизионов.
Решение адм. Бахирева принять бой
Несмотря на подавляющее неравенство сил, адмирал Бахирев решил принять бой, в расчете на минное заграждение к югу от рейда Куйваст, чтобы поддержать дух Моонского гарнизона и, насколько возможно, задержать овладение неприятелем южной частью Моонзунда. Адмирал считал, что если бы ему это удалось и появление противника у Моонзунда было безрезультатно, то положение неприятельского флота в Рижском заливе, если бы он вздумал остаться там на некоторое время, без базы для больших кораблей, при существовании в море подводных лодок и поставленных ночью минных банок, было бы рискованным, тем более что делались возможными и атаки наших миноносцев. При уходе же Германского флота из Рижского залива и замедлении в овладении южным Моонзундом возможен еще был подвоз на Моон и через него на Эзель свежих пехотных и кавалерийских частей и артиллерии и, следовательно, была еще надежда на улучшение положения. Кроме того, адмирал полагал, что уход морских сил без боя повлек бы за собой быстрое отступление наших неустойчивых сухопутных частей не только с Вердера, но и с пунктов к северу и востоку от него и даже с острова Даго.
Распоряжения к.-адм. Старка
К.-адм. Старк на «Новике» перешел к Шильдау, чтобы распорядиться об отходе на север лишних транспортов и судов, об изготовлении угольных транспортов «Глаголь» и «Покой», с которых миноносцы спешно принимали уголь, к затоплению в канале, для охраны которого послал 2 сторожевых судна; к Шильдау были вызваны сильные буксиры, а лишние тральщики отосланы к северному входу в Моонзунд.
Открытие нами огня по тральщикам
В 9 ч 50 м. по неприятельским тральщикам и охраняющим их миноносцам открыла огонь Моонская батарея, но вскоре замолчала.
Дойдя до параллели Патерностера, «Баян» уменьшил ход, развернулся на ост и, пройдя несколько кабельтовых, застопорил машины. Чтобы дать большую свободу действий и не мешать «Славе», ввиду ее более дальнобойной артиллерии (116 каб.), «Гражданин», имевший дальность огня всего 88 кабельтовых, когда «Слава» остановилась и начала разворачиваться, обогнал ее, увеличив для этого ход, и прошел между нею и «Баяном». Так как наши корабли очень растянулись по линии N—S, адм. Бахирев сигналом приказал им держаться ближе к адмиралу.
В 10 ч. 05 м. «Гражданин» открыл огонь по подходившим неприятельским тральщикам. «Слава», бывшая севернее, развернувшись, также открыла огонь по ним левым бортом, на курсовом угле 135°, с дистанции 112 1/2 кабельтовых, что при поправке на этот день +3 каб. являлось для нее пределом. Первый залп дал недолет, второй перелет, и третий накрыл тральщики, которые, прикрывшись дымовой завесой, большим ходом отошли к югу.
Первая часть боя линейных судов
Одновременно с началом нашей стрельбы два неприятельских линейных корабля с дистанции 130 кабельтовых открыли огонь по нашим судам. Первый залп головного корабля, состоявший из трех всплесков, лег в расстоянии нескольких сажен от кормы «Баяна», бывшего южнее всех. Концевой неприятельский корабль стрелял по «Гражданину»; его залп, как и последующие, состоявшие из пяти всплесков, лег небольшим недолетом.
Чтобы не мешать «Славе», «Баян» по приказанию адмирала передвинулся на несколько кабельтовых на ост, поворачивая влево.
«Гражданин», следуя за ним, снова открыл огонь из 12" орудий по западной группе тральщиков, шедшей впереди линейных кораблей. Из-за малой дальности его огня он, получая недолеты, приостанавливал стрельбу, поджидая, пока тральщики приблизятся, чтобы повторить залп. Шестидюймовым калибром он пробовал в то же время обстрелять группу тральщиков, державшихся в проходе.
Маневрировать на тесном фарватере было невозможно; для стрельбы башнями, с их малым утлом обстрела, приходилось разворачиваться машинами, поэтому адмирал в 10 1/2 час. приказал сделать семафор линейным кораблям держаться на месте и поддерживать огонь по ближайшему неприятелю.
Стрельба противника была в эту часть боя недействительна, преимущественно на недолетах, хотя падения были близки к нашим кораблям.
Около 11 час., когда разошлась дымовая завеса, выпущенная тральщиками, и было замечено, что они вновь приблизились на дистанцию на этот раз много меньше ста кабельтовых (со «Славы» 98 — до 96 каб.), наши суда снова открыли по ним энергичный огонь, в котором вскоре приняла участие и Моонская батарея. Тральщики работали упорно, несмотря на то, что все время находились в большом количестве всплесков, и только после замеченных нами попаданий, причем, по наблюдению с марса «Славы», один тральщик затонул, а другой был подбит, они начали отходить большим ходом, прикрываясь дымовой завесой. Начальник германской III эскадры вице-адмирал Венке с особенной похвалой отзывался о действиях отрядов траления, образцово работавших под метким огнем1.
По выходе тральщиков из сферы нашего огня «Слава» перенесла огонь на неприятельские линейные суда, но вследствие ряда недолетов прекратила стрельбу. В это время на меридиане Патерностера были замечены несколько больших миноносцев, в строе фронта шедших на норд. Со «Славы» был сделан по ним один выстрел из носовой башни, давший, по-видимому, попадание, так как на одном из миноносцев произошел взрыв или пожар. Миноносцы в беспорядке бросились в стороны и полным ходом стали отходить к югу. Вместе с ними стали отходить и все другие суда вместе с крейсерами, прикрывавшими собой транспорты и мелкие суда, которые, пройдя немного к югу, снова остановились.
Происшедший на миноносце взрыв, вероятно, побудил и линейные корабли неприятеля повернуть к зюйду, и в 11 ч. 10 м. с расстояния около 130 кабельтовых они прекратили огонь по нашим кораблям, обстреляв последними залпами Моонские батареи.
В 11 ч. 20 м. на «Баяне» был поднят сигнал: «Полубригаде линейных кораблей адмирал изъявляет свое удовольствие за отличную стрельбу».
Неисправность 12" башни на «Славе»
Перед самым концом стрельбы на «Славе» вышла из строя носовая 12" башня. У обоих орудий, у правого — после четырех, у левого — после семи выстрелов, сдали двойные бронзовые шестеренки и немного опустились рамы замков, шестеренки же зубчаток не двигали замков, так как перекосились их валы; таким образом, закрыть замки нельзя было. Оба орудия были поставлены на корабль в ноябре 1916 года и дали, считая и бой, практических 34 и боевых 45 выстрелов. По мнению специалистов «Славы», вся вина в этом случае ложится на завод, который небрежно и из плохого материала выделал зубчатки. Несмотря на усиленную работу башенной прислуги и судовых мастеровых, исправить повреждение не удалось.
Таким образом, для борьбы с двадцатью 12" орудиями двух неприятельских линейных кораблей, у нас оставалось всего два 12" орудия «Славы», так как орудия «Гражданина» были недальнобойны,- огонь же двух остававшихся к началу боя исправными Моонских 10" орудий из-за медленности стрельбы был мало продуктивен.
Перерыв боя
Так как неприятельские корабли отошли на расстояние более 160 кабельтовых, адмирал Бахирев сигналом разрешил судам стать на якорь и затем объявил, что команда имеет время обедать.
Для охраны кораблей от подводных лодок к бону был выслан VI дивизион миноносцев. Мористее всех, на параллели Патерностера, стал на якорь «Гражданин», кабельтовых в двух к северу от него — «Баян». «Слава», отклепавшая перед боем оба каната, просила разрешения держаться под машинами, не отдавая якорей.
В это время неприятельские миноносцы открыли беглый огонь по воде около себя, по-видимому, предположив там подводную лодку. Неприятельские линейные корабли с тральщиками и прочими судами, обходя с юга наше минное заграждение, начали переходить на восточный входной фарватер. Этим маневром, вероятно, и объясняется временный перерыв боя, хотя с одного из бывших при нашем отряде миноносцев был замечен возникший на неприятельском дредноуте пожар.
Около полудня неприятель, обойдя заграждение, направился большим ходом прямо в восточный проход. Находившиеся там тральщики перед тем начали работу. Они шли по курсу норд, 4 тральщика строем фронта впереди и 2 — сзади, имея на правом траверзе один миноносец.
«Слава» начала маневрировать задним ходом для сближения с противником, удерживая его на кормовом курсовом угле, так как располагала только кормовой башней. Ее 6" башни участия в бою не принимали; находившиеся в них по нескольку штук ныряющие снаряды во время боя приказано было выбросить за борт, так как атаки подводных лодок представлялись маловероятными, а сами они представляли во время боя большую опасность из-за их слабого взрывателя.
В 11 ч. 50 м. «Гражданин», а затем и «Баян», несколько задержавшийся съемкой, снялись с якоря; адмирал передал по семафору: «если тральщики будут приближаться, открывать огонь».
«Гражданин», снявшись с якоря, ввиду малой дальности своей артиллерии, прошел сперва еще на зюйд и, развернувшись левым бортом к неприятелю, в 12 ч. 04 м. стал обстреливать обоими калибрами восточную группу тральщиков. Вслед за ним и «Слава» открыла огонь по тральщикам из кормовой 12" башни, на курсовом угле 135° левым бортом, с дистанции 115 кабельтовых; затем открыли огонь «Баян» и бывшие у бона «Туркменец Ставропольский» и «Донской Казак», расстояние которых до тральщиков было 65—70 кабельтовых. Замечено было много накрытий, заставлявших тральщиков менять курсы и в скором времени под прикрытием дымовой завесы отойти к югу. По наблюдению с марса «Славы», когда завеса рассеялась, не оказалось миноносца и одного тральщика.
Вторая часть боя линейных судов
Неприятельские линейные корабли, между тем подойдя большим ходом, уверенно развернулись между недавно поставленным и прошлогодним нашими Заграждениями левым бортом к нам и, уменьшив ход, в 12 часов открыли огонь пятью орудийными залпами по нашему отряду.
«Слава», развернувшись, начала отвечать из своей кормовой башни, с дистанции 112 кабельтовых. «Гражданин», находившийся ближе всех к противнику, стал маневрировать с целью затруднить ему пристрелку, отходя постепенно к северу.
Неприятель очень быстро пристрелялся; снаряды его ложились весьма кучно. Первый залп лег перелетами через «Гражданин» и недолетно до «Славы»; следующий дал и по ней перелеты; с третьего залпа получилось накрытие, и снаряды стали ложиться очень близко от кораблей.
«Слава» прибавила ход, чтобы выйти из-под накрытия, и уклонилась вправо, но вскоре же в 12 ч. 25 м. получила сразу три попадания: два в нос и одно в левый борт, против машинного отделения, — все подводные, ниже броневого пояса. Корабль сильно вздрогнул и раскачался, после чего появился крен на левый борт, все увеличивающийся.
Один из снарядов попал ниже ватерлинии на 10—12 футов, в помещение носовых боевых динамо-машин, разорвавшись или у самого борта, или в бортовом коридоре и произведя во внутренней стенке борта громадную пробоину, около полутора сажен в диаметре. Электричество во всей носовой части сразу погасло. Люди, находившиеся у динамо-машины, едва успели выбежать, как вода затопила все отделение и дошла до батарейной палубы; экстренный выход в люке был немедленно задраен, подпоры же на люке были поставлены заранее. Вследствие образовавшейся темноты люди не успели задраить двери из подбашенного отделения в носовую 12" башню, и вода затопила носовые 12" погреба. Другим снарядом сделана подводная пробоина в отделении мокрой провизии и шкиперской, которые тоже были затоплены. Таким образом, носом всего было принято около ИЗО тонн воды.
От этих двух попаданий сразу образовался крен в 4—5°, через несколько минут дошедший до 8°. Затоплением соответствующих бортовых коридоров правого борта Удалось привести крен к величине около 4°. Корабль сел носом на 5 футов, и среднее углубление увеличилось на 2 фута, так что углубление форштевня стало 31—32 фута и ахтерштевня 29—30 футов. Переборки держали хорошо, была замечена только небольшая фильтрация через сальники электрических проводов.
Третий снаряд попал, вероятно, в подводную часть левого борта против левой машины и брони не пробил, а лишь повредил борт, так как в машинном отделении была заметна только фильтрация воды и в трюме прибыль воды происходила настолько медленно, что с ней могли справиться одни осушительные средства.
Через несколько минут снова два снаряда попали почти в одно место, один в церковную, другой в батарейную палубы, против первой кочегарки. Снаряды разворотили рундуки, пожарные рожки, лагуны, трап, шахты и погреба мелкой артиллерии и кочегарку и произвели в обеих палубах пожар командных шкапиков и рундуков. Несмотря на трудность ориентировки и работы из-за массы дыма и газов, пожар был ликвидирован минут через 10—15. Был уничтожен носовой перевязочный пункт, прислуга которого сразу же перешла на работу в кормовой.
Пламя, дым и газы попали через трубу экстренного выхода в центральный пост, вся прислуга которого силой взрыва была разбросана. Трансформаторы и приборы перестали действовать, аккумуляторная станция оказалась разбросанной, переговорные трубы перебиты, почему пришлось перейти на плутонговый огонь из кормовой 12" башни. Газы от разрывов снарядов попали по шахте и в носовую кочегарку; однако кочегары остались на своих местах. В кормовой кочегарке перелившаяся из-за крена на левый борт вода подступила к топкам, почему в части котлов пришлось прекратить пары.
В штурвальном отделении левой носовой 6" башни загорелись сложенные там маты и бушлаты прислуги подбашни. Потушившие пожар люди, опасаясь, чтобы огонь не проник в питатель, затопили погреба3.
Крен очень затруднял управление кораблем. Все же, приведя неприятеля на курсовой угол 180°, «Слава» продолжала стрелять по нему. Одним из ее снарядов, по наблюдению с ее марса, произведен был пожар в носовой части стрелявшего по ней головного линейного корабля.
Наконец, в 12 ч. 39 м. «Слава» получила еще два попадания, одно — в церковную палубу около судовых образов, другое в броню, против радиотелеграфной рубки, — оба подводные. В церковном отделении все разрушено и убито 3 человека, у которых оторвало головы. Снаряд, попавший в броню, пробил ее и прогнул переборку угольной ямы.
Почти одновременно с первым попаданием в «Славу» два снаряда попали и в «Гражданин». Один — с кормы, пробив стоявшие на рострах паровые катера и разворотив верхнюю палубу, разорвался под нею, уничтожив несколько кают; осколки его, пробив следующую палубу, попали в батарейную палубу. Произведенный им пожар дал густой, темный, вредный для дыхания дым, но был в скором времени потушен. Второй снаряд ударился в бортовую броню правой средней 6" башни под острым углом, вследствие чего только вдавил плиту, и, сделав в броне выбоину, разорвался, дав множество осколков, пробивших борт и повредивших две динамо-машины и несколько паровых труб4.
Около 12 1/2 часов, чтобы вывести из-под огня неприятеля охранявшие отряд миноносцы VI и IX дивизионов, так как надобности в охране не было, и чтобы заградители и другие суда, стоявшие на якоре у острова Шильдау, заблаговременно вышли из сферы обстрела и не мешали маневрированию больших кораблей, адмирал сделал общий сигнал: «сняться с якоря и дать ход», который потом подкрепил радио: «Морские силы Рижского залива. Отойти».
Расстояние до неприятельских линейных кораблей было в это время около 130 кабельтовых, до тральщиков же, находившихся несколько в стороне, кабельтовых 90.
Неприятель усилил огонь по «Баяну», за промежуток времени в 13 секунд сделав по нему не менее восьми залпов по три и по четыре снаряда в залпе; сначала было два перелета, после чего снаряды стали ложиться у самого борта и под кормой. Вначале крейсер шел самым малым ходом, маневрируя, чтобы не мешать уходящим на норд нашим линейным кораблям, и только при последних залпах увеличил ход до 15 узлов, вследствие чего стали получаться недолеты.
При одном из последних неприятельских залпов в «Баян» попал снаряд с правой стороны под передним мостиком. Пробив верхнюю и батарейную палубы около носовой 8" башни, он разорвался в тросовом отделении, ударившись о бухты троса. От разрыва разрушен^ переборки и помещения шкиперское и провизионное, разорваны 8 шпангоутов и внутренняя обшивка двойного борта между ними и сдвинуты несколько две плиты верхнего пояса брони, между которыми образовалась щель. В тросовом и шкиперском отделениях возник пожар, который, несмотря на принятые немедленно меры, потушить не удалось, и он был прекращен окончательно лишь через сутки. Ввиду близости пожара к погребам были затоплены носовые 8", 6" и противоаэропланные погреба, отчего крейсер сел носом до 26 футов5.
Отход наших судов на север
Наши корабли отходили к северу под непрерывным накрытием неприятельского огня. С одного только «Гражданина» во время боя насчитано не менее 20 весьма близких накрытий пятиорудийных залпов, причем снаряды ложились одновременно по обеим сторонам корабля и разрывы их производили очень сильные сотрясения всего корпуса, которые, как потом выяснилось, несколько ослабили его крепость.
При подходе к Шильдау пришлось уменьшить ход до самого малого, а затем и застопорить машины, чтобы стоявшие к северу от острова заградители и транспорты успели сняться с якоря и войти в канал. Отход их был совершен в полном порядке, несмотря на наше отступление под сильным огнем и на налет шести неприятельских гидропланов, сбросивших до 40 бомб большой, судя по разрывам, разрушительной силы между кораблями, главным же образом среди массы скопившихся в узкости заградителей и других судов. По счастью, ни одна бомба в суда не попала. Гидропланы были отогнаны огнем наших судов, причем, по донесениям, один аппарат был подбит огнем «Славы» и резко упал вниз, другой был сбит эск. миноносцем «Финн».
Конец боя
В 12 ч. 50 м., когда наши суда уже прошли Шильдау, неприятель, с расстояния 128 кабельтовых, прекратил по ним огонь и, перенеся его на некоторое время на Вердер, затем отошел.
Единственной причиной, побудившей неприятеля отказаться от преследования нашего отряда, адм. Бахирев считал отличное знание им нашего прошлогоднего заграждения («зета») и неуверенность в том, что оно хорошо протралено.
Потери в людях во время боя на наших судах были следующие: на «Славе», вследствие гибели всех судовых списков, а также ввиду того, что часть команды была в отпусках и командировках, раненые после боя попали в разные порты, а убитые — были оставлены на корабле, потери в бою установить не удалось; на «Гражданине» было 5 раненых, из них один скончался; на «Баяне» — 2 убитых, 3 скончались от ран и 3 легко ранены.
О расходе снарядов сведения имеются только с «Гражданина»: фугасных 12" — 58, таких же 6" — 114.
Отходивший с большими кораблями начальник VI Дивизиона намеревался снять вехи на рейде Куйваст, но этого сделать не удалось, вероятно, вследствие сильного огня неприятеля.
Еще во время боя адм. Бахирев, предвидя, что неприятель заставит нас отойти на север, приказал по радиотелеграфу начальнику V дивизиона принять мины с заградителей, чтобы разбросать их на рейде после ухода больших кораблей. Некоторые из миноносцев этого дивизиона уже подошли к заградителям, но принять мин не успели, так как по приказанию отходить все суда начали сниматься с якоря.
В самом начале боя адмирал, чтобы не потерять связи с Моонскими батареями и вообще берегом, по радио приказал начальнику Минной дивизии поставить миноносец на Куйвастскую бочку, соединенную телефонами с берегом, почему на нее был поставлен «Пограничник». Получив телефонограмму на имя адмирала о том, что 10" Моонская батарея взорвана и что наши войска на дамбе обстреливаются неприятельскими миноносцами и канонерками, он передал ее по радио. С «Баяна» сообщение о неприятеле командовавшему войсками на Мооне ген.-м. Мартынову было передано по семафору. С отходом больших кораблей «Пограничник» тоже снялся с бочки и уходил под неприятельским огнем. Во время воздушной атаки одна бомба упала у него по носу в полукабельтове, но не разорвалась, а шипела в воде. При проходе мимо нее ощущался неприятный запах, который долго потом оставался в помещениях.
Затопление лин. кор. «Слава»
Ввиду того, что «Слава» глубоко села носом, почему Моонзундский канал стал для нее непроходим, командир ее просил у адмирала разрешения, сняв людей, взорвать корабль.
Проходя мимо нее на «Баяне», мили в 1/2—3/4 от входа в канал, адмирал приказал командиру ее, кап. 1 р. Антонову, пропустив вперед «Баян» и «Гражданин», затопить корабль в самом канале, при входе в него, и взорвать погреба. При этом с верхней палубы раздалось несколько истерических голосов с просьбой о помощи.
В 13 1/4 час. «Баян» и вслед за ним «Гражданин» вошли в канал и малым ходом пошли по нему к северу.
Получив приказание адмирала, командир «Славы» велел приготовить к взрыву погреба, в которые еще накануне были разнесены и разложены по 8 восемнадцатифунтовых тротиловых патронов, что оказалось очень кстати, так как 47 м/м погреб, в котором они хранились, был затоплен. В каждый ящик было вставлено по три запала с фитилями, в расчете на получасовое горение.
По сигналу адмирала «миноносцам оказать помощь терпящему бедствие кораблю», к борту «Славы» начали подходить: сначала эск. мин. «Сильный», затем «Войсковой», «Донской Казак», буксир «Москито», один из тральщиков и эск. мин. «Сторожевой». Приказав горнисту сыграть «слушайте все», командир «Славы» отдал распоряжение команде, кроме прислуги противоаэропланных пушек и части машинной, садиться на миноносцы, вынеся в первую голову раненых. Началась посадка на миноносцы.
Следует отметить, что во время самого боя, по отзывам всех офицеров корабля, команда добросовестно и толково исполняла свое дело и сохраняла присутствие духа; лишь небольшая ее часть, состоящая главным образом из молодых матросов, проявила паническое настроение6.
Так, старший артиллерийский офицер ст. лейт. Рыбалтовский 3-й доносит в своем рапорте командиру корабля:
«В бою вся старая команда вела себя идеально, но некоторая часть молодой бегала с поясами и панически что-то кричала; таких было до 100 человек».
Мичман Шимкевич пишет в рапорте, что после первых попаданий в «Славу» на верхней палубе он заметил, что несколько человек из машинной и строевой команды одевали на себя пояса и бегали взад и вперед по палубе. Мичман Ковшов после первых же попаданий увидел на срезе много команды, надевавшей пояса.
Перед оставлением же корабля началась настоящая паника, возникновению которой способствовало, по-видимому, слишком общее приказание командира и, вероятно, та же неустойчивая часть команды, которая бегала во время боя с поясами, особенно принимая во внимание реакцию после неудачного боя и ухода других кораблей на север.
По рапорту инженер-механика Милавского, машины были оставлены самовольно. Следующие слова его рапорта до некоторой степени характеризуют ставшие на корабле порядки: «Верхним продольным мостиком пошел я к боевой рубке. Увидав Вас (рапорт написан на имя. командира), я стал Вам докладывать. Стоявший рядом с Вами матрос, кажется, член судового комитета (фамилии его я не знаю), перебил меня, сказав что-то вроде: «Стало быть, в машине никого, ведь нужен ход». Так как мне единственно это и нужно было знать, то я, не продолжая доклада, сказал, что немедленно иду и буду давать ход сам, и просил только хоть сколько-нибудь людей».
Преждевременное оставление машин подтверждает и трюмный механик лейт. Мазуренко. То же самое говорит о кочегарах инж.-мех. мичман Батльдз.
Самая посадка па миноносцы происходила уже в панике невообразимой.
«Удержать бросавшихся в беспорядке на миноносцы не было возможности, и посадка произошла панически, причем стоило больших усилий вынести из операционного пункта раненых и водворить их на миноносцы; причем раненых выносил сам старший врач Стратилатов и помогали офицеры». (Рапорт старшего офицера кап. 2 р. Галлера.)
«Когда подошел эск. миноносец «Донской Казак», многие матросы хотели на него спрыгнуть, но вахтенный начальник миноносца мичман Гедле, угрожая револьвером, приказал переносить первыми раненых» (рапорт мичмана Ковшова).
Старший врач пишет: «Очень трудно было переносить (раненых) на миноносец, так как и команда спешила попасть на него, хотя и отдано было приказание первыми пропустить раненых».
Кто-то крикнул в палубе, что фитили в погребах зажжены и корабль сейчас взорвется и что пусть спасаются все, кто может. Это, конечно, еще усилило панику.
Начальник VI дивизиона на эск. мин. «Туркменец Ставропольский», подходя к «Славе», услышал душу раздирающие вопли: «Товарищи, спасите!» Команда, раздетая, со спасательными поясами, принимала все меры к бегству с корабля.
Чье поведение как во время боя, так и среди всеобщей почти паники заслуживает быть особенно отмеченным, это — медицинского персонала. Младший врач И. Лепик, находившийся в разрушенном перевязочном пункте, будучи тяжело контужен, с парализованной всей правой стороной, еле придя в сознание, одной левой рукой, поддерживаемый санитаром, перевязал обожженного матроса, после чего снова потерял сознание. Когда его перенесли на миноносец, не видя вокруг офицеров и думая, что они не хотели оставить корабль, он стал требовать, чтобы его перенесли обратно на корабль к офицерам. Раненых переносили на миноносцы старший судовой врач с фельдшерами и санитарами при помощи офицеров.
В 13 ч. 20 м. командир «Славы» застопорил машины и приказал зажечь фитили у подрывных патронов. Чтобы уклониться от державшегося впереди «Гражданина», было положено «право на борт», но затем рулевые, так же как и остальная команда, были отпущены, между тем корабль продолжал катиться вправо. Старший штурман при помощи старшего артиллерийского офицера переложил руль «лево на борт», после чего «Слава» уперлась носом в грунт на глубине 28 футов. Хотя командир и старший штурман считали, что они точно вошли в канал, по-видимому, «Слава» остановилась на мелком месте, не доходя до входа, как считает адм. Бахирев, кабельтовых двух-трех, где и затонула.
Командир, обойдя лично палубы и убедившись, что никого из живых в них не осталось, вместе с оставшимися еще пятью офицерами и несколькими матросами последним сел на эск. мин. «Сторожевой», который, как и другие миноносцы, снимавшие людей со «Славы», доставил их в Рогекюль.
Командир эск. миноносца «Туркменец Ставропольский» капитан 2 ранга Чаплин, перед тем долго плававший на «Славе» и потому хорошо ее знавший, просил разрешения начальника VI дивизиона отправиться на нее для того, чтобы спустить продолжавшие на ней развеваться флаги, посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь секретного? а также выяснить ее повреждения и попытаться вывести корабль, который ему казался еще двигающимся^ Не зная, что предпринято на «Славе», начальник дивизиона в этом ему сначала отказал, но, когда с миноносца «Забайкалец» было по семафору передано, что командир «Славы» просит взорвать ее миной Уайтхеда, — решив, что ничего не предпринято, на вторичную просьбу кап. 2 р. Чаплина согласился. С просьбой о взрыве обращался на миноносцы, беспокоясь за судьбу своего корабля, старший артиллерист «Славы» лейт. Рыбалтовский, по просьбе которого командиром тральщика «Капсюль» дана была радиограмма адмиралу Бахиреву: «Офицеры линейного корабля «Слава» просят ускорить взрыв». Командир «Славы» уже после взрыва ее, опасаясь за недостаточность его результатов, проходя на «Сторожевом» мимо адмирала, также просил его о взрыве корабля минами.
Приехав на «Славу» с несколькими охотниками, капитан 2 р. Чаплин наружных повреждений на ней не заметил; динамо-машины работали и электрическое освещение горело.
В 13 ч. 58 м. последовал взрыв «Славы». Взрыв был громадный, высота столба превышала в несколько раз высоту мачт. На корабле начался сильный пожар.
Из людей «Туркменца» никто не пострадал, и они благополучно вернулись на миноносец. Начальник VI дивизиона приказал подошедшим миноносцам «Москвитянину» и «Амурцу» выпустить по «Славе» мины. С «Москвитянина» были выпущены 2 мины; одна попала между труб, но не взорвалась, другая пошла в сторону и циркулировала. Мины «Амурца» обе ударились в борт, но не взорвались, и только одна из мин «Туркменца» взорвалась с правого борта «Славы», у передней трубы; другая попала в корпус, но также не взорвалась. Итого из 6 выпущенных мин одна пошла неправильно, а 4 попали в цель, но не взорвались.
«Слава» горела до следующего утра. Проходивший мимо нее в 8 ч. вечера на миноносце «Ретивый» мичман Шестопал доносил: «Корма, совершенно разрушенная, имела вид отделившейся от корабля части; на грот-мачте не было ни стеньги, ни гафеля; там, где находились верхние офицерские каюты, был сильный пожар, причем из пламени, достигавшего до марсов, все время вырывались вспышки взрывов; очевидно, рвались 6" снаряды средних башен».
Затопление транспортов в глубоководном канале
После прохода больших судов на север в глубоководном канале были затоплены транспорты «Глаголь» и «Покой». Первый был поставлен у вторых от входа вех в южной части канала, и на нем были открыты кингстоны; экипаж с него был снят «Забайкальцем», который, отойдя, затем сделал по нему 9 выстрелов из 4" орудия. После него тот же «Глаголь» еще расстреливал «Туркменец». Транспорт «Покой» был затоплен у первого бакана. Проходя мимо, «Забайкалец» по нему дал 4 залпа. Здесь же «Забайкалец» подобрал три шлюпки с 19 матросами и солдатами. Среди первых были телефонисты с Моона, захватившие с собой телеграфные приборы, подрывные патроны и даже журналы. «Туркменец», отойдя к северу, зажег знак Папилайд.
На Вердере во время боя
Батареи Вердера и Моона принимали лишь незначительное участие в бою между нашими и немецкими кораблями. Когда еще неприятельские суда подходили к Моонзунду, начальник авиастанции на Вердере, лейтенант Берг, предложил команде остаться, чтобы в случае высадки немцами десанта определить его силы. Команда вся, за исключением старшины поста, отказалась, ссылаясь на малочисленность ее. Во время налета на Куйваст команда начала волноваться, говоря, что пора уходить. Первым бежал находившийся в имении Вердер Центральный Комитет Морских сил Рижского залива, что очень плохо подействовало на остальную команду.
Пост Вердер доносил все утро о движении и маневрировании, а также о стрельбе неприятеля. В 12 ч. 15 м. неприятельские суда, идя на N, открыли огонь по Вердеру. В 12 ч. 25 м. пост сообщал, что неприятельские суда приближаются, что Вердеру, как видно, не удержаться, что более храбрые люди остаются, а остальные бегут. На этом связь с постом прервалась.
Когда батарея № 33 (6м) на Вердере была сбита, ангары и все помещения авиастанции были зажжены; горели также пристань и имение Вердер.
Уничтожение нами батарей на Мооне
Состояние батарей на Мооне к 17 октября представлялось в следующем виде: на батарее № 36 (10") три орудия из пяти, бывшие на деревянных основаниях, не могли стрелять в море, так как еще раньше, как уже упоминалось, основания у них подались назад, болты погнулись, и их удалось повернуть на постоянную в сторону дамбы, лишь подложив под поворотные рамы деревянные брусья; два орудия, стоявшие на бетонных основаниях, могли давать залпы лишь через 1 1/2 — 2 минуты. На батарее № 32 (6") от стрельбы на большие углы возвышения разогнулись подъемные дуги и одно орудие вышло из строя, остальные же три не могли давать больших углов возвышения.
Когда на батарее № 36 увидели приближение германской эскадры, многие совершенно упали духом. Когда же вслед за тем налетели неприятельские аэропланы, почти вся команда, за исключением офицеров и двух матросов, разбежалась от орудий. После отхода наших судов за Шильдау командиру батареи с трудом удалось вернуть команду, чтобы взорвать орудия и станки и выбросить существенные части затворов. Произведенными взрывами три орудия были совершенно свалены на землю, четвертое орудие свалилось назад и пятое — набок. После взрыва всех орудий команда с ружьями и двумя пулеметами пошла на пристань Куйваста, но так как там не оказалось перевозочных средств, то пулеметные и патронные ящики были брошены в пролив. На пристани нашелся лишь старый полузатонувший паром. Вычерпав из него воду и кое-как приведя его в порядок, команда, в числе около 60 человек, переправилась на нем на материк.
Батарея № 32, несмотря на то что на ней осталась далеко не вся команда, обстреливала шедших на нее тральщиков и была взорвана после ухода нашего флота.
Заграждение Моонского и Шильдауского створа
Неприятельские суда на Кассарском плесе не проявили в этот день активной деятельности, ограничившись дозором на меридиане о-ва Кейнаст. По приближавшимся изредка к нам отдельным миноносцам канонерские лодки и «Адмирал Макаров» открывали огонь. При появлении неприятеля у южного входа в Моонзунд адмирал Старк приказал начальнику XIII дивизиона на «Автроиле» идти на Кассарский плес, поручив ему охрану Моонзунда от прорыва неприятельских миноносцев с этой стороны, для чего ему были даны все «Новики» и канонерские лодки.
Адмирал Старк, после сигнала командующего Морскими силами «отойти», назначив сигналом миноносцам «рандеву о. Вормс», сам на «Новике» отошел к Моонскому створу, откуда отправил канонерки к Куморскому бую и вызвал к себе по радиотелеграфу заградители «Бурею» и «Припять», которым приказал изготовить мины к постановке на глубину 8 футов. Одновременно он отправил радиотелеграмму командующему, испрашивая разрешения заградить Моонский створ.
Не получая ответа, он приказал командиру «Бурей» поставить мины к югу от Сеанинского буя, между ним и берегом, заградив таким образом 16-футовый фарватер с Кассарского плеса в Моонзунд. «Припяти» велено было произвести постановку на пересечении створов Шильдауского с Моонским. Постановку же заграждения на Куйвастском рейде с теплоходов, за неимением мин на миноносцах, адм. Старк считал рискованной, ввиду возможности появления на рейде неприятеля. XIII дивизиону было приказано прикрывать операцию.
В 14 ч. 30 м. заградители вышли на постановку и к 15 ч. 20 м. закончили ее. «Бурея» (командир лейт. Семенов) поставила 84 мины в четыре линии; постановка производилась кабельтовых в 50 от неприятельских миноносцев, причем всплывшие при постановке мины были расстреляны ею.
XIII дивизион во время постановки заграждения отошел к Моонскому бую, где стал на якорь. Здесь к миноносцам подходили шлюпки с бежавшими с Моона солдатами, просившими взять их на миноносцы. Было взято около 60 человек. По окончании постановки дивизион перешел к якорному месту у Куморских банок. При подходе к стоявшим там канонерским лодкам было замечено, что один из неприятельских миноносцев слишком приблизился к нашим. По нему был открыт огонь с «Хивинца» и «Константина», и после первых же близко легших залпов он быстро удалился.
Адм. Старк приказал дать радио: «Моонский створ закрыт для плавания».
Только в 15 ч. 32 м. он получил радиотелеграмму: «Действовать, применяясь к обстоятельствам. Если возможно, поставьте минное заграждение на рейде Куйваст», посланную адм. Бахиревым в 14ч., когда он убедился в отходе неприятеля. На просьбу о разрешении заградить Моонский створ ответ пришел еще позже, только в 16 ч. 43 м: «Моонский створ заградить в последний момент. Имейте наблюдение за неприятелем к югу от Моонзунда».
Подтвердив начальнику XIII дивизиона приказание наблюдать за неприятелем на Кассарском плесе и у острова Шильдау, если бы он там появился, адм. Старк на «Новике» пошел к о. Харилайд, куда его вызвал адмирал Бахирев.
Отступление на Мооне
Моонская дамба и наши окопы возле нее с утра обстреливались неприятельскими миноносцами, стрельба которых корректировалась двумя гидропланами, спустившимися довольно низко над нашим расположением и подававшими сигналы. Огонь с миноносцев был очень меткий, и в окопах было много убитых и раненых. Связь со штабом Батальона смерти (кап. 2 р. Шишко) и другими частями гарнизона Моона была прервана.
В двенадцатом часу на пост службы связи в Куйвасте прибыл начальник Моонского отряда ген.-майор Мартынов и оттуда донес, что по дамбе стреляют 4 миноносца и 2 канонерки, что если наши суда отступят, то дамба будет в большой опасности, так как держалась только артиллерией судов/Кроме того, генерал сообщал, что на Мооне части высадились не все и без командиров полков и что артиллерию на Мооне формировать нельзя, так как личный состав самовольно уехал.
Около 10 час. утра, ввиду вероятного обстрела Куйваста, ст. лейт. Престин решил со свободной от вахты командой поста отойти к Моонским знакам, к деревне Рауга, где открыть пост и установить оттуда связь. На посту Куйваст оставался старшина, сигнальный боцманмант Дергунов и несколько вахтенных.
После отхода наших судов за остров Шильдау они просили разрешения начальника службы связи отступить, но в ответ получили предложение по возможности держаться и показывать пример другим. Неприятельской стрельбой провода, телефонные и юза, были перебиты. Около 14 час. Дергунов хотел передать, что отступает, но посреди разговора связь прервалась. Войска наши отходили к Моонским знакам. Генерал Мартынов находился на кордоне в трех верстах от станции; Дергунов позвонил ему и, доложив, что связь прервана, спрашивал распоряжений. Генерал просил обождать отступать.
До 16 ч. пост еще держался, затем позвонил опять. Неприятельские суда находились в 4—5 милях. Генерал согласился на отступление поста, приказав помещение его облить керосином и сказав, что пришлет верхового зажечь его. На двух повозках, забрав все имущество поста, остававшаяся там команда проехала к Моонским знакам и около 20 ч. прибыла на пристань Рауга. Вместе с ними прибыл в Рауга и генерал Мартынов. Плавучих средств там не было никаких. Батальон смерти в 18 ч. отступил от дамбы также к Рауга. Войск там скопилось масса, царила полная паника, матросов было очень мало.
Около 21 ч. к берегу подходил миноносец IX дивизиона. По приказанию ген. Мартынова Дергунов семафорил ему, что генерал просит его подойти к пристани, но дозваться не мог, и миноносец ушел. Генерал просил передать флоту: неужели миноносцы не могли подойти снять войска, что, по его мнению, было вполне возможно. Найдя какую-то шлюпку, команда поста отправилась на остров Папилайд, где переночевала. На другой день очень засвежело; подходили наши миноносцы, которым они пытались семафорить, но в это время неприятельские миноносцы открыли по нашим огонь, стреляя через Папилайд. Переночевав и вторую ночь на острове, так как бывшие с ними солдаты отказывались пуститься в путь в такую погоду, команда на своей шлюпке на следующий день пошла на материк; по пути они еще были обстреляны нашими дозорными судами.
Высадка немцев на о. Даго
Между Даго и Эзелем по-прежнему весь день 17 октября держалось большое количество неприятельских судов, в числе которых наблюдался один дредноут, один легкий крейсер, миноносцы, транспорты и многочисленные тральщики.
В 11 ч. 40 м. утра стоявшие перед Серро суда открыли огонь крупной артиллерии по южному берегу о. Даго в районе Серро. Вслед за тем началась высадка немцев на Даго. Противодействия им и здесь почти не оказывалось. Так, солдат 2-й роты Ревельской Инженерной рабочей дружины Кубатько докладывал по телефону, что, несмотря ни на угрозы, ни на просьбы полковника Пантелеева, две роты 427-го Пудожского полка отказались идти в наступление против неприятельского десанта, высадившегося против мыса Эммаст в числе не более ста человек.
Из двух рот нашлось всего 35 охотников, которые пошли в атаку на неприятеля и вскоре были уничтожены. Кубатьке удалось убежать. Он же доложил, что 427-й полк отступает к Кертелю и дальше на Гельтерму.
Паника на Даго
На юге Даго среди войск наблюдалась значительная паника. Отмечен случай, когда перед двумя десятками немцев, засевших по обе стороны дороги и обстрелявших автомобиль, бежало около роты солдат. Войска отступали в беспорядке, кучками по 5—10 человек; связи между частями никакой не наблюдалось. Кавалерия, подходя к пристани, спасалась на транспорты, бросая оседланных лошадей на произвол судьбы. Два наших матроса привели 5 таких лошадей на транспорт, где передали их пограничникам. Серьезного сопротивления войска нигде не оказывали.
Команда батареи № 38 (6" — Симпернесс), узнав, что наши дредноуты не вышли против неприятеля, решила на общем собрании просить поддержки флота; в противном же случае — бросить батарею и уйти в тыл. К этому решению она просила присоединиться и батареи № 39 и 47. Команда батареи № 39 (12" — Тахкона) отвергла такое предложение; к ней присоединилась и батарея № 47, после чего и батарея № 38 отказалась от своего решения.
В 13 час. командиру батареи № 47 (6" — у дер. Гермуст) было приказано, немедленно приведя батарею в негодность по возможности без взрывов, пожара и шума, отступить с командой в Гогенхольм для соединения с сухопутными войсками.
Отход постов службы связи
В 15 час. телефонограммой начальника службы связи было приказано постам на Даго: Верхнему Дагерорту, Серро, перебравшемуся из-за обстрела на мызу Эммаст, находящуюся в лесу на южном побережье острова, и Кассару отступать с сухопутными войсками, стараясь, насколько возможно, по пути создавать связь. Сухопутные части, однако, отошли еще около полудня по приказанию начальника обороны острова.
Пост Нижний Дагерорт получил приказание отступить, уничтожив радиостанцию, двумя часами позже. Все, что возможно, вывезли оттуда на подводах, но поста не сожгли, чтобы пожаром не обратить внимание неприятеля на то, что пост оставляется; радиостанция же, находящаяся в лесу не в видимости неприятеля, была зажжена. Команда отступила по линии к Верхн. Дагерорту, где ими был занят оставленный пост, открыто наблюдение и восстановлена связь. Здесь они оставались до следующего утра, намереваясь и дальше продолжать службу на посту, но им велено было отступить и даже на просьбу старшины Брянцева остаться на посту охотником — согласия не было дано.
Полеты наших аппаратов
Во время боя наших судов с неприятельской эскадрой летчик Сафонов производил разведку неприятельских сил, вылетев из Гапсаля. Тот же летчик атаковал затем немецкие аппараты, сбрасывавшие бомбы на наши суда, причем в упор стрелял по неприятельскому двухмоторному бомбовозу, который круто пошел к воде.
В 16-м часу четверо летчиков перелетели с Моона в Гапсаль. Один наш аппарат по пути из Гапсаля на Вердер упал в море; аппарат разбился, летчик остался невредим.
Авиастанция в Гогенхольме на Даго была сожжена, и команда ее оставила.
Вылетевшие с Даго в Гапсаль 2 аппарата были сбиты нашими же судами. С одного из них летчик был подобран на «Гражданин»; другой спустился на Вердер, где аппарат был сожжен.
Распоряжения по Морским силам залива
«Баян» и следовавший за ним «Гражданин» в 16 часов стали на якорь у о. Харилайд, куда адмирал Бахирев вызвал начальника Минной дивизии для согласования их действий, так как его предположения несколько расходились с распоряжениями последнего. Сторожевым судам «Барсуку», «Выдре», «Горностаю» и «Ласке» и заградителям «Припяти» и «Бурее» по радиотелеграфу приказано было идти в Моонзунд в распоряжение начальника XIII дивизиона эск. миноносцев. «Припять» и «Бурея» еще раньше были отосланы туда адм. Старком, а начальник II дивизиона сторожевых судов только в 20 1/2 часов донес, что вышел из гавани, вследствие плохой видимости идет малым ходом, и спрашивал указаний, куда идти.
Начальнику XIII дивизиона адмирал послал с одним из проходивших миноносцев записку с приказанием ночью войти в связь с начальником гарнизона Моона и, если он найдет нужным эвакуировать остров, оказать ему помощь. Так как до наступления темноты мелкосидящие суда не подошли, то начальник XIII дивизиона донес, что в его распоряжении остаются лишь «Новики» и два миноносца IX дивизиона, с которыми идти ночью по Моонскому створу к острову он не считал возможным, ввиду того, что еще днем из-за малых глубин и поставленного «Припятью» и «Буреей» заграждения, а также крепчавшего ветра насилу развернулся «Автроил».
Начальник VI дивизиона на эск. мин. «Туркменец Ставропольский» был послан в Рогекюль с распоряжением начальнику базы приготовить все к эвакуации, а чего нельзя вывезти — к уничтожению, а также переговорить с ген.-м. Генрихсоном, нужны ли транспорты для Даго, и поступить сообразно требованиям генерала. При этом адмирал сообщил, что флот будет держаться в Моонзунде, сколько возможно. Копии распоряжений были переданы также старшему морскому начальнику в гавани Рогекюль, капитану 2 р. Рогге. Начальнику VI дивизиона было приказано также передать по юзу донесение Командующему Флотом и с рассветом выслать из гавани все мелкосидящие транспорты и сторожевые суда к Моону, на случай снятия людей с острова. «Туркменец», из-за темноты и так как Рогекюльские створные огни не были зажжены, стал на якорь у знака Руке-Рага.
Ввиду нервности, выразившейся в нескольких выстрелах с судов, и возможности потопить свои же миноносцы адмирал Бахирев в 20 ч., с наступлением темноты, приказал всем судам в Моонзунде стать на якорь, после чего все огни в Моонзунде были потушены.
Стоявшие у Куморского буя суда в 20 ч. 45 м. вечера слышали к югу от себя взрыв, после чего наблюдалась во мгле затемненная сигнализация. С рассветом выяснилось, что на заграждении, поставленном «Буреей», взорвался и затонул германский миноносец, по-видимому «S 64», мачты и большая часть корпуса которого видны были над водой. Командир «Разящего» утверждал, что подорвался еще один корабль, так как он наблюдал два взрыва, с большим промежутком времени между ними.
Меры к эвакуации войск с о. Моона
К эвакуации воинских частей с островов сам адмирал Бахирев относился скорее отрицательно, так как при полном падении дисциплины на пароходы приходили бы не целые части, а худшие люди — из страха перед неприятелем, и эти люди не способствовали бы порядку и в тех частях, куда они затем вошли бы; тем не менее он считал себя обязанным всеми мерами содействовать сухопутным начальникам в этом направлении и все приготовить для этой цели. Фактически же эвакуация Моона началась уже и без вмешательства начальства: солдатами захвачены были все найденные ими на Мооне шлюпки (больше сотни), и на них они бежали на материк.
Главнокомандующий Северным фронтом в разговоре по юзу с Командующим Флотом, указывая на то, что сложившаяся обстановка на море и невозможность обратного овладения Эзелем делает сосредоточение войск на Мооне бесцельным, так как и оборона Моона не обещает успеха, во избежание взятия в плен собранных на Мооне войск настаивал на немедленной эвакуации их, оставив для противодействия мелкому десанту противника один-два батальона; если не удастся вывезти войска днем, то просил сделать это ночью. Следствием этого разговора была радиограмма Командующего Флотом адмиралу Бахиреву: «Принимаются ли все меры к снятию войск с Моона?» Адмирал понял эту телеграмму как приказание эвакуировать Моон и отвечал: «Обстановка позволяет это делать с рассветом».
1 Морской Сборник,N 10-11 за 1920 г., стр. 36.
3 Архив М. И. К. Дело N 7511.
4 Архив М. И. К. Дело N 7512.
5 Архив М. И. К. Дело N 7513.
6 Архив М. И. К. Дело N 7511.
<< Назад Вперёд>>
