XIII
По возвращении на родину, где, встретив управляющего, был принят им ласково. Прием такой меня удивил, но скоро явилось объяснение этого приема. Конторою управлял новый конторщик, присланный из Петербурга А.В. Ежов. Наружность его была далеко невзрачная: лицом он был рябой и некрасивый, но зато хорошо сложенный; будучи безусловно честным, добрым, отзывчивым и веселым малым, конторскую часть знал хорошо, но к этому был, несмотря на 23—25 лет, ветреным школьником и страшным женским сердцеедом, за что главным образом и был выслан из петербургской главной конторы.
Но это изгнание на него ничуть не подействовало, а, напротив, усилило его волокитство за дворовыми девицами и женщинами, как сказал выше, испорченными фабричного жизнию в Саратове. Невольно уделяя довольно места описанию конторщика, я сделал это потому, что нравственность его пагубно влияла и на мой, еще не испорченный нравственный облик.
Он принял меня радушно, поместил у матери, жившей в том же селении у брата его, лесничего, у того самого, у коего я жил прежде. За содержание мое выдавалось ему усиленное материальное продовольствие, состоящее из ржаной муки, круп, пшена, сала или масла постного, и рубль деньгами. Меня по-прежнему прикомандировали к конторе, где конторщик А.В. Ежов посвящал меня во все правила конторы, хотя и немудреные, но во многих отношениях полезные. Вместе с тем, пользуясь своим покровительством, начал посвящать меня и в разгул, к тому же и в безнравственные отношения к женщинам. Об отправке меня к землемеру в Балашовский удельный приказ не было даже и помина, а сам я об этом тоже не напоминал. Мне жилось физически сравнительно хорошо. Несмотря на мои молодые годы, при усердном содействии Ежова стал втягиваться в веселую жизнь, которую вел он с большим мастерством и даже цинизмом. Тут уже воспоминания о матери стали посещать меня, к моему сожалению, реже и реже. Я негодовал на себя и молился; но жизнь брала свое, а Ежов, как демон-искуситель, руководил мною, иногда против моего желания, развращал меня более и более.
Меня не отправили в Балашов, как сказал Свечин, и это произошло по личным видам управляющего Пурлевского. Чрез несколько времени он объявил мне, что я, согласно распоряжению из Петербурга, временно должен остаться в софийском имении и подготовляться под его руководством, как хорошо знающего конторскую часть. Ему поручили исправление форм других контор и контроль их, в чем я должен был помогать ему. Опять чрез некоторое время Пурлевский призывает меня и говорит: «Я вижу, что ты хорошо изучил конторскую часть и контроль и можешь управлять конторою, а потому я оставляю тебя как помощника себе по контролю отчетности, присылаемой мне для проверки из разных имений в виде ведомостей».
Еще недели чрез две Пурлевский говорит мне, что я необыкновенно быстро освоился с проверкою отчетности и делаю очень удачные замечания на промахи и ошибки в ведомостях.
- Сколько приблизительно часов в день занимаешься проверкою? — спросил он меня.
- Смотря по скоплению отчетности, самое большее часа четыре, а иногда и два, а потом помогаю в конторе Ежову.
- Но у него есть теперь писарь, притом и без того у него остается много времени на шалости и безобразия, в которые, кажется, и тебя посвящает. Ты вот что, займись с моими детьми часа по 3—4 в день первоначальным обучением, сначала азбуки, а потом и далее. Я тебе буду платить по 2 рубля в месяц.
Детей было трое: сыну около восьми лет, старшей дочери шесть с половиной, а младшей около пяти лет. Последняя никак не желала оставаться праздною и тоже начала часа по два учиться. Столоваться я начал с матерью Пурлевского и матерью его жены.
Пурлевский был страшный скупяга, никому не делал визитов и к себе никого не принимал, кроме официальных лиц. Жена его, Марья Родионовна, женщина высокая, сухая, вздорная, будучи тоже из вольноотпущенных, разыгрывала из себя большую барыню и держала под башмаком своего благоверного. Я тут только и догадался, почему меня не отправили к землемеру в Балашов, но тем не менее мне сравнительно жилось хорошо и меня окружали почетом все служащие, конечно потому, что я, стоя так близко к управляющему, в особенности к супруге его, не стал бы им передавать об их упущениях и разгулах. Но этого я не делал, за что и был любим всеми.
<< Назад Вперёд>>
