Подготовка литейщиков колоколов в России в в 17 веке
Пополнение кадров мастеров литейного дела осуществлялось, главным образом, за счет системы обучения. В XVII в. ремесленное ученичество было повсеместно распространенным явлением. Вместе с тем его изучение представляет определенные трудности, поскольку материалы, необходимые для исследования этой темы, рассеяны в массе документов различных приказов. Сведения об ученичестве содержатся в делах, преимущественно касающихся либо побегов учеников от мастеров, либо, наоборот, злоупотреблений самих мастеров, а также в сохранившихся ученических записях, то есть договорах на обучение1. Несомненный интерес представляют различные переписные книги. Так, например, «Росписной список города Москвы 1638 года»2, содержащий перепись лиц, обязанных выйти в случае необходимости с пищалью или рогатиной, называет учеников различных специальностей. Впрочем, данные эти далеко не полные, поскольку в списке отмечено только годное к несению воинской повинности взрослое население столицы, между тем большинство учеников было малолетними3.
В то время как в Западной Европе организующее начало ремесленного производства и ученичества было сосредоточено в цехах, в России в XVII в. параллельно существовали две формы обучения ремеслу: государственная и частная. Особенным образом государство заботилось о подготовке квалифицированных кадров для Оружейной, Золотой, Серебряной палат, а также для Пушкарского и ряда других приказов. Талантливые мастера этих палат и приказов руководили, по существу, специализированными государственными школами, соединявшими теоретические занятия с практикой.
Подготовка кадров литейщиков на московском Пушечном дворе
Главной государственной школой, готовившей кадры русских литейщиков - пушечных и колокольных мастеров, а также их учеников,- был московский Пушечный двор. Частная школа окончательно оформилась во второй половине XVII в., когда обучением колокольному ремеслу занялись мастера, вышедшие из состава казенного предприятия. Они стали организовывать у себя на дому частные литейные мастерские и работать на рынок.
Система подготовки колокольных специалистов на Пушечном дворе опиралась на русскую традицию, вершиной которой в предшествующий период было творчество выдающегося литейщика Андрея Чохова. Более 60 лет он являлся «придворным» пушечным и колокольным мастером пяти государей. Начав работать в 60-х годах XVI в. учеником талантливого иностранного мастера Кашпира Ганусова, Андрей Чохов довольно быстро занял ведущее положение среди московских литейщиков. Более полувека, с конца XVI в. и до 1654 г., на Пушечном дворе успешно работала группа мастеров, прошедшая у него обучение. Это пушечные и колокольные литцы: Кондратий Михайлов, Григорий Наумов, Алексей Никифоров4, Алексей Екимов, Игнатий Максимов, Кирилл Самойлов5, Филипп Григорьев6. Четыре последних также воспитали целую плеяду литейщиков: Михаила Иванова, Кирилла Кононова, Фому Фомина, Степана Патрикеева7, Илью Гаврилова8, Ивана Полуектова, Василия Борисова9, знаменитого Данила Матвеева10, его сына Емельяна11 и других. После смерти в 1629 г. Андрея Чохова на Пушечном дворе осталось большое количество мастеров - выучеников великого мастера. Ниже приведены несколько цепочек «учитель - ученик» чоховской школы:
Обучение ремеслу на Пушечном дворе носило государственный характер, так как именно государство в лице Пушкарского приказа взяло на себя полную заботу о формировании кадров специалистов- литейщиков, обеспечив довольно четкую систему их подготовки. Ученики главного литейного предприятия страны формировались из людей, не состоявших в тягле: третьих сыновей тяглецов, детей служилых людей по прибору - пушкарей, стрельцов и др. Основной категорией населения, из которого набирали учеников литейного дела, были дети «пушкарского чина людей» - московских пушкарей и мастеровых различных специальностей, состоявших в ведении Пушкарского приказа. Это хорошо видно из приказных документов XVII в. После указания имен в них называются профессии родителей (Степанко Григорьев ветошник, Митка Иванов шапош- ник, Первушка Иванов оловянишник, Васка Борисов крестечник и т. п.)12. Они представляли сословие «младших государевых служилых людей» и при условии исправного несения службы, кроме денежного и хлебного жалованья, получали во временное пользование наделы земли под дворовое и хоромное строение. Поэтому, стараясь сохранить за собой дворовые места в Пушкарской слободе, люди «пушкарского чина» неохотно отпускали своих детей служить в какое-либо другое ведомство13. Эта заинтересованность подкреплялась политикой правительства в закреплении кадров литейщиков. Оно зорко следило за тем, чтобы «земля из службы не выходила».
Оберегая традицию, указ царя Алексея Михайловича предписывал: «Которые пушкарские и пушечных и колокольных мастеровых людей Пушкарского приказу дети и братья, и племянники, и тем пушкарским и мастеровым детям, и братьям, и племянникам мимо Пушкарского приказа в иные приказы ни в какой чин в службу ставиться не велено»14.
Для подготовки высококвалифицированного литейщика, хорошо знавшего производственный процесс, владевшего основами математики, металловедения, способного самостоятельно решать задачи художественного оформления колоколов, нужны были многие годы. Срок ученичества в этом случае мог быть чрезвычайно продолжительным. Будучи заинтересованным в том, чтобы ускорить процесс обучения ремеслу, правительство пыталось, прежде всего, закрепить семейную традицию. Где, как не в семье, от отца, старшего брата будущий мастер мог лучше узнать обо всех тонкостях и секретах ремесла? Поэтому в значительной своей части учениками были сыновья или родственники пушечных и колокольных мастеров, пушкарей. Под руководством отцов, дядьев и других родственников они с малолетства присматривались к работам старших, постепенно овладевая тайнами мастерства. Кроме семей, основным резервом пополнения кадров Пушечного двора были другие жители Пушкарской слободы, которая лежала в непосредственной близости от Пушечного двор^. Количество слободского населения, как и количество населения всей Москвы, за отсутствием документальных данных, не может быть определено с достаточной точностью, но по описи 1638 г. в Пушкарской слободе числилось 372 двора «московских пушкарей и пушкарского чину людей»15.
Тесная связь слободы с производством, в том числе и территориальная, имела принципиальное значение в организации начальной стадии ученичества (позже это стало называться «предученичеством»). Обычно такая предподготовка проходила непосредственно в Пушкарской слободе, где мальчики с малых лет постигали азы ремесла и грамоты. Они сызмальства становились свидетелями, а затем и участниками больших колокольных работ. Пополнение мастеров Пушечного двора осуществлялось также и за счет привлечения учеников частных мастеров, имевших свои мастерские и выполнявших частные заказы на литье, которые почему-либо не могли быть выполнены на государственном предприятии.
Сказанное предопределяло то, что новоявленный ученик приходил к казенному мастеру уже с определенным запасом трудовых навыков и знаний. При его приеме на Пушечный двор несколькими мастерами составлялась рекомендация, так называемая поручная запись. Она предусматривала определенные обязательства ученика по отношению к Пушкарскому приказу, а также фиксировала этические нормы поведения в Пушкарской слободе. Например, 8 ноября 1651 г. колокольный мастер Емельян Данилов и московские пушкари поручились в Пушкарском приказе «своими головами» «по новоприборному колокольного дела по литце по Александре Григорьеве сыне Лелекине в том: служить ему за нашею порукою государева царева и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии в колоколных литцах всякая государева служба [...]; и будучи у государева у колокольного дела, никаким воровством не промышлять, ни красть, ни розбивать, ни зернью не играть, и корчмы не держать, и над государевой казною хитрости ни в чем не чинить...»16. Такая профессиональная клятва была своеобразным кодексом чести русского мастера. В поручной записи на ученика Пушечного двора, кроме того, оговаривалось, что он будет проявлять прилежание в учебе, а также всю свою жизнь посвятит Отечеству. Так, за колокольного ученика Степана Арефьева поручились 15 пушкарей в том, что он «от государева дела не сбежит ни в Крым, ни в Литву [...], ни в немцы, ни в которые государства не отъедет, и будет вести себя, как требуется»17. К сожалению, названный ученик в будущем не оправдал надежд своих рекомендателей, и, нарушив поручную запись пятнадцати человек, сбежал, предпочтя работу у частного лица - дьяка Пахома Лучникова18.
Поручные записи, составлявшиеся на учеников Пушечного двора, были иного характера, нежели «учебные» или «жилые» записи на обучение ремеслу у частного мастера, которые регистрировались в Холопьем приказе19. Колокольный ученик мастера Пушечного двора адресовал свои обязательства администрации Пушкарского приказа. Они касались, прежде всего, сохранности государственного имущества. Дело в том, что материалы, необходимые для отливки колоколов, особенно больших, продолжавшихся порой в течение нескольких месяцев, были чрезвычайно дорогостоящими. Так, при литье Большого Успенского колокола в Московском Кремле в 1655-1656 гг. затраты только на приобретение меди, олова, а также на покупку вспомогательных средств и необходимых инструментов составили более 44 тысяч рублей20. Каждый раз изготавливая колокол, мастера несли полную ответственность за все средства производства и используемые материалы. Допущенные ими ошибки, приводившие к каким-либо убыткам, при оплате труда учитывались. Когда в 1636 г. Иван Фальк только с третьей попытки отлил колокол для Владимирского Рождественского монастыря, заказанный ему окольничим В.И.Стрешневым, при просьбе мастера получить государев «месячный корм» царь Михаил Федорович указал прежде «счется ему с околничим с Василием Ивановичем Стрешневым, что он переливал ево колокол трижды»21.
Будучи заинтересовано в подготовке квалифицированной рабочей силы, правительство платило ученикам так называемый «поденный корм» (говоря современным языком - стипендию), составлявший от 3 до 5 денег в день. Все ученики закреплялись за опытными мастерами, и за их обучение полагалась дополнительная оплата22. Вследствие этого мастера пушечного двора добивались, чтобы у них было возможно большее количество учеников. Так, в 1640 г. литейщик Михаил Иванов в своей челобитной просил дать ему двух новых учеников, взамен переданных Ивану Фальку, указывая при этом, что у него осталось только пять учеников, в то время как у других мастеров было по восемь. Просьба его была удовлетворена23.
Решение вопроса о количестве учеников находилось в компетенции Пушкарского приказа. Он мог закрепить за мастером одного- двух человек, а то и более. В 1643-1645 гг. у колокольного литца Данилы Матвеева в обучении находилось восемь учеников24, у пушечного и колокольного мастера Ивана Фалька - четыре25, у колокольного мастера Кирилла Самойлова - всего один26. В 1654- 1655 гг. у колокольного мастера Александра Григорьева было семь учеников27. Через четыре года, в 1659-1660 гг., за ним было закреплено уже 10 человек, в то время как у колокольных мастеров Петра Степанова, Федора Дмитриева и Ивана Иванова было по четыре28.
Нередко практиковалось, что ученики сами выбирали себе учителя. Для этого от них требовалась специальная челобитная. Так, в 1670 г. Иван Денисов обратился в приказ с челобитьем пожаловать его в ученики к мастеру Александру Григорьеву. Сын московского пушкаря, прослужившего 40 лет, Иван Денисов рано осиротел и пошел в обучение к своему дяде - шорнику. В челобитье он подчеркивал, что ушел от дяди «по доброте», ни в какой службе не бывал, «в холопстве ни у кого не служивал» и «кабал никаких и крепостей на себя не давал». При расспросе колокольный мастер Григорьев сказал: «Ивашко де Денисов сын Скворцов ему, Александру, в ученики годен, и с колокольное дело иво будет». Так же, как когда-то сам мастер, колокольный ученик пушкарский сын Иван Денисов брал на себя обязательства. Ученики Пушкарского приказа, присутствовавшие при этом, поручились в том, что он «дела никакого хитра не учинит над государевой казною и, взяв великого государя годовое денежное и хлебное жалование, не збежит ни в немца, ни в Крым, ни в иные страны. И живучи ему, Ивану, за нашею порукою в Пушкарской слободе, вином и табаком не торговать, и не играть, и корчмы [...] не держать, и с воровскими людьми не знатца, и никаким дурнем не промышлять»29.
Школа «цифирного учения» для пушкарских детей
В архиве И.X. Гамеля содержатся интересные свидетельства существования в XVII в. школы «цифирного учения» для пушкарских детей. Из них видно, что с детства мальчики постигали азы грамоты, необходимые для мастерового. Все расходы по обучению в школе нес приказ. Он оплачивал работу учителя - тяглеца московской Алексеевской слободы «цифирного дела мастера» Ивана Зерцалова. Государево жалованье выплачивалось не только учителю, но и ученикам - «Пушкаревым детям, которые учатца цифири» (по полтине ученику). В одной из записок встречается упоминание о числе учеников: их было девять человек. Записи в Расходных книгах свидетельствуют и об учебных пособиях. Они фиксируют расходы на приобретение клея, левкаса, чернил и щетинных кистей для изготовления десяти досок «к цифирному учению» и покупку у кадашевца Василия Герасимова переведенной на русский язык цифирной книги «ценою четыре рубли с полтиною». «И та книга отдана учителю Ивану Зерцалову для научения цифири пушкарских детей; и тое книгу ему беречь. А как пушкарских детей выучит, и тое книгу объявить (т. е. вернуть. - Авт.) ему в Пушкарском приказе»30. Таким образом, в школе учили производству расчетов, необходимых для будущей работы. Знакомились ученики и с различными руководствами, хранившимися в библиотеке Пушкарского приказа.
Литейные мастера московского Пушечного двора должны были сочетать в себе не только познания о свойствах металлов, сплавов, о законах музыкальной акустики, уметь делать сложные математические расчеты, но и многое другое. Колокольный мастер во время отливки тяжелых колоколов возглавлял большую дружину, насчитывавшую иногда десятки человек. Она состояла из самых различных специалистов - каменщиков, плотников, кузнецов, каждый из которых отвечал за свой участок работ, и из многочисленного отряда подсобных рабочих, подвозивших материалы, откапывавших из литейной ямы вновь отлитые изделия, устанавливавших подъемные механизмы и т. п. Следовательно, работа литейного мастера предполагала обладание не только обширными познаниями в самых разных областях, но также организаторскими способностями.
В процессе работы ученики получали знания и указания напрямую от мастера - хранителя живой, изустной традиции, а руководства и ученые трактаты в данном случае играли второстепенную роль. Поэтому главным в обучении ремеслу было непосредственное участие в производственном процессе. Отсюда идет и выражение «работать в учениках», часто встречающееся в документах того времени. Само слово «ученик» воспринималось скорее как «помощник мастера», «подмастерье», а не как учащийся в современном понимании.
Анализ сохранившихся документов Пушкарского приказа позволил сделать вывод, что в первой половине XVII в. эффективность обучения на Пушечном дворе составляла: каждые 5 лет - один литейный мастер, что соответствует пятилетнему сроку, закрепленному в Соборном Уложении 1649 г. (глава XX, «Суд о холопах». Ст. 116). Хотя были как более длительные, так и более короткие сроки обучения. Продолжительность зависела от способностей ученика и множества других обстоятельств. Отсутствие на Пушечном дворе свободных вакансий искусственно удлиняло сроки ученичества. В документах отмечены случаи, когда мастеровые «работали в учениках» всю жизнь. Например, живший в Пушкарской слободе и даже имевший там «кузнечное место» Ларион Минин звался «учеником» 48 лет31. Сначала он состоял в обучении у колокольного мастера Данилы Матвеева, затем у его сына - Емельяна, а умер учеником пушечного и колокольного мастера Александра Григорьева. Другой пример - Василий Борисов, числившийся колокольным и пушечным учеником Кирилла Самойлова более 30 лет (см. главу 13). Правда, здесь, видимо, нужно иметь в виду то обстоятельство, что такие «ученики» считались, скорее всего, если не мастерами, то подмастерьями.
Немалую роль играла личность наставника. Известны случаи, когда мастера умышленно затягивали ученичество, выступая против желания своих подопечных работать самостоятельно. В феврале 1677 г. колокольные ученики Харитона Иванова, Мишка Павлов и Еким Иванов, подали в Пушкарский приказ челобитную. В ней они писали, что работали в учениках более 15 лет, и теперь им «колокольная служба и работа колокольных образцов в обычай». Вместе с Харитоном Ивановым они отливали колокола в Москве и «в розных городах», но «в посылках от и во, Харитоновой, налоги погибли и разорились в конец». Однако, опасаясь гнева своего мастера, ученики просят разрешения царя Федора Алексеевича (1661-1682)32 о дозволении завести им свои литейные формы - «колокольные образцы», чтобы впредь работать самостоятельно. В приказе пошли навстречу ученикам и поручили им своего рода экзаменационную работу - каждому изготовить по колоколу под надзором известного литейщика Федора Моторина33. Подобные случаи были не нормой, а, скорее, исключением из правил. Мастер и его ученики на Пушечном дворе не являлись замкнутой корпорацией, строго оберегавшей свои секреты от собратьев по ремеслу. Приказ часто объединял их всех в единую производственную артель.
Важной особенностью подготовки кадров литейного дела являлась дифференциация по уровню владения ремеслом среди учеников Пушечного двора. Все они вместе с мастером принимали участие как в подготовительных работах по изготовлению колокольного образца, так и непосредственно в его отливке. Наблюдая за подопечными, мастер выделял среди них самых опытных и тех, кто еще только начинал осваивать профессию. Промежуточным звеном между ними была рабочая группа, состоявшая из нескольких человек. Такое деление учеников прослеживается на протяжении всего XVII в. В 1615-1616 гг. ученики Андрея Чохова подразделялись на три «статьи». К первой (высшей) и третьей (низшей) относилось по три человека, ко второй (средней) - два34. Начинающим поручали работу несложную, чтобы присматривались, их оклад был невелик. Самое высокое денежное и хлебное жалованье полагалось опытным ученикам. Оклады остальных были средними.
Во второй половине XVII в. дифференциация среди учеников стала проявляться заметно ярче. В 1670 г. восемь учеников Александра Григорьева по размеру получаемого ими годового денежного и хлебного жалованья подразделялись на четыре категории. В каждой из них, начиная с самого высокого, было соответственно: один - три - три - один ученик35. В деле о приеме Ивана Денисова в колокольные ученики к мастеру Александру Григорьеву указываются их оклады: «...8 рублев, хлеба 15 четей ржи, овса то же, 4 пуда соли - Корнилка Кузьмин; по 5 рублев, хлеба по 12 четей ржи, овса тож, по 7 пудов соли - Степка Михайлов, Данка Микифоров, Трофимка Васильев; по 5 же рублев, хлеба по 10 четей ржи, овса то же, по 3 пуда соли - Ганка Иванов Гришевишник, Ларка Ильин, Лучка Андреев; 4 рубли, хлеба 7 четей ржи, овса то же, 2 пуда соли - Васька Леонтьев»36.
Деление учеников на группы было закреплено в приказе не только размерами получаемых ими денежных и хлебных окладов, но также суммами вознаграждений за успешное выполнение государственных заказов. Так, ученики колокольного литца Кирилла Самойлова Данилка Матвеев, Ивашка Полуехтов и Васька Борисов в 1621 г. за отливку семи колоколов получили государева жалованья по «4 аршина сукна настрафилю лазоревого, цена по 2 рубли с полтиною портище»37. Годом позже ученики Андрея Чохова Дружина Богданов и Василий Ондреев Ноугородец за переливку старого колокола Реута получили «по 4 аршина сукна аглинского лазоревого, цена по 20 по 6 алтын по 4 денги аршин», а четыре других его ученика за эту же работу получили меньше - «по 4 аршина сукна настрафилю лазоревого, цена по 2 рубли с полтиною портище»38.
Анализ документов Пушкарского приказа позволил установить, что в начале XVII в. средний размер государева жалованья учеников составлял 50% от среднего размера оклада мастеров, а во второй половине столетия он увеличился до 80%. Причина заключается в том, что по сравнению с началом века объем литейного производства в государстве возрос, и это повлекло за собой потребность в большем количестве специалистов.
По окончании обучения, освоив ремесло и почувствовав, что может работать самостоятельно, ученик подавал челобитную в приказ и на ее основании допускался к испытаниям, то есть к выполнению пробной работы «на образец». «164 года (1656 г. - Авт.) июня 13 бил челом колокольного мастера Александра Григорьева ученик Федька Дмитриев Колесников, чтоб быть ему мастером; и июня 14 велено быть, и велено Живоначальныя Троица Колесниковы пустыни разбитой колокол, что прислан [...] в Пушкарский приказ, весом в 44, пуда перелить. И в 166 году (1657 г. - Авт.) декабря 22 перелил в 30 пуд 30 гривенок. И четверть прибавлено жалованье»39.
К экзаменам допускались и ученики, хорошо зарекомендовавшие себя в деле. Так, отличившийся при отливке Большого Успенского колокола Петр Степанов через год был допущен к испытаниям и стал мастером. Сохранился документ, написанный вскоре после производства его в мастера, в котором описка дьяка наглядно показывает различие социального положения мастера и ученика, сказывывшееся в разном обращении к тому и к другому. Подьячий в указе по привычке написал: «велено колокольному мастеру Ивану Иванову и колокольному ученику Петрушке Степанову завесть к вестовым образцы к 12 колоколам», а затем исправил себя - «мастеру Петру Степанову»40. Оценка выполненной пробной работы производилась наставником ученика в присутствии других приглашенных специалистов. Успешно сдавшие экзамен по самостоятельной отливке колокола того или иного веса, при наличии свободных вакансий, переводились в литцы. При этом в зависимости от квалификации повышался их оклад и количество продовольствия.
Бывало, что ученикам Пушечного двора поручалась самостоятельная отливка колоколов. Так, ученики Василий и Яков Леонтьевы были направлены в Великий Новгород для колокольного дела «бес колоколного опыту» (то есть без испытания). В своей челобитной от 1680 г. о выдаче жалованья они писали: «И мы, холопи твои, в Великом Новгороде заводили два колоколных обрасцов, один во сто пуд, а другой в 300 пуд [...] (ил. 102). А в прошлых, государь, годех нашей братьи колокольным учеником даваны опыты по 10 и по 15, и 20 пуд, и им за те работы твоего государева жалованья прибавливано к прежним их окладом [...], а нам, холопем твоим, за тое нашу работишку прибавки к окладам нашим ничево нет, и в приказ ничево не дано. А в нынешнем, государь, во 188-м году по твоему, великого государя, указу вылили колокол к соборной церкви Успения Пречистыя Богородицы в 300 пуд [...]»41 (ил. 105). Им было выдано за работу по портищу сукна полукармазину.
Свидетельством высокого качества профессиональной подготовки специалистов на московском Пушечном дворе могут служить два красноречивых примера. Оба они связаны с отливкой гигантского 8000-пудового именного благовестника царя Алексея Михайловича. Первый раз колокол был изготовлен в 1654 г. мастером Емельяном Даниловым, которому в ту пору было 20 с небольшим лет. Новый благовестник повесили на специально сооруженную в Кремле колокольню, но звучал он лишь несколько месяцев. В том же году от неловкого удара колокол раскололся. За его переливку взялся еще более молодой литейщик, Александр Григорьев. Архидьякон Павел Алеппский, бывший в то время в Москве с Антиохийским патриархом Макарием, пишет о нем, как о совсем юном, еще безусом мастере, худом и невзрачном42. Отлитый в 1655 г., только спустя почти двадцать лет, в 1674 г., колокол был поднят на Успенскую звонницу. Там он провисел до пожара 1701 г., в котором получил серьезные повреждения и впоследствии был перелит.
Приведенные примеры, безусловно, нельзя считать типичными. Несмотря на то что наиболее талантливые мастера еще в молодом возрасте достигали высокой степени мастерства, как правило, далеко не всегда они могли проявить свои способности.
Однако не все ученики переводились в «литцы», и не все получали право на сдачу экзамена. Имеются данные о том, что некоторых учеников-литейщиков переводили от одного мастера к другому и, наконец, к мастеру по другой специальности. Таким образом, «литцами» становились лишь наиболее старательные и способные. Поэтому звание «колокольный и пушечный мастер» было синонимом специалиста высочайшей квалификации.
Обучение колокольному ремеслу у частных мастеров
Несколько иначе дело обстояло с обучением колокольному ремеслу у частного мастера в его литейной мастерской или на заводе. В этом случае взаимные отношения между учителем и учеником определялись «учебною записью», иначе «жилою записью на ученика». Если быть более точными, «учебные записи» не являлись «жилыми» в том смысле, как их понимает ст. 45 главы XX Соборного Уложения 1649 года, они лишь пользовались формулой «жилых записей». «Жилые записи на ученика» - это акты юридического характера, устанавливавшие взаимные обязательства мастера и ученика. При их составлении необходимо было соблюдать восемь
условий. Они обязательно должны были содержать: 1) имена и состояние сторон, заключавших сделку; 2) обозначение причин и целей выдачи записи (обучение и др.); 3) обязательство жить у мастера известный срок; 4) обязательство со стороны дающего запись добропорядочного поведения, усердной работы с обозначением ее рода, с предоставлением хозяину права взыскания, и обещание ученика никуда до срока не уйти; 5) обязательство со стороны хозяина
поить, кормить, одевать, обувать рядчика (ученика); 6) неустойку в случае неисполнения договора; 7) обязательство быть «крепким» до урочных лет и после уплаты неустойки; 8) пометы о подписи «послухов», записи в книге, времени написания, сумме взятых пошлин43.
По Москве за время с 1631 по 1699 г. известно 59 таких записей. Они предусматривали обучение, среди других ремесел, и колокольному. «Жилые записи» составлялись на основании 45-й и 116-й статей главы XX Соборного Уложения 1649 года («Суд о холопах»), где говорится об отдаче детей родителями «в работу на урочные лета».
Родители отдавали мальчика «из ученья на урочные годы»44, в течение которых ученик должен был не только учиться, но и фактически быть членом семьи мастера, то есть «жить во дворе и всякую домашнюю работу работать», причем пребывание в ученье определяется словами: «жить во дворе» у мастера. Прием в ученичество отождествлялся с «наймом». Ученика иногда называли в обиходе «наймитом», то есть «жилые записи» были договорами на обучение и часто одновременно договорами на наем рабочей силы. Таким образом, «найм» делал учебу бесплатной, даже наоборот, - мастер платил родителям ученика. В этой связи показательна запись на обучение Ивана Князева у колокольного дела мастера Федора Дмитриевича Моторина: «...отдала я, Дарья, сына своего родного, Ивана Иванова сына Князева, Пушкарского приказу колокольного дела мастеру Федору Дмитриевичу сыну Моторину в том, что жить ему, сыну моему, Ивану, у него, Федора, во дворе его с нынешнего 192-го году (1684 г. - Авт.) мая с 1 числа впредь 5 лет до також числа; а в ту пять лет учитца ему, сыну моему Ивану, у него, Федора, колокольному мастерству; и живучи ему, Ивану, у него Федора, во дворе, всякая дворовая работа работать и его, Федора, и жены его, и детей во всем слушать и почитать, и не пить, и не бражничать, и никаким воровством не воровать, и с воровскими людьми не знатна, и воров под двор его не подвесть, и живота его хозяйского не покрасть, и не сбежать, и не дожив до сроку урочных пяти лет, прочь не отойтить, и во том хитрости и подвоху, и убытков никаких не учинить, а пить и есть, и одежа, и обувь носить все его, хозяйское. А во всем против сей записи порукою по нем, сыне моем, Иване, писалися во сию запись... (далее перечисляются имена семи человек. - Авт.). А буде он, Иван, за нашею порукою против сей записи в чем-нибудь будет непослушен, и ему, Федору, вол но его, Ивана, смирять, по делу смотря; или в чем против сей записи не устоит, что писано в сей записи выше сего, и, не дожив до сроку, прочь отойдет, и в том убытков каких доставит, и ему, Федору, и жене его, и детям взять на нас, порутчиках, и на нем, Иване, кто нас в лицах будет, за недожив 30 рублев денег, и сносной свой, и покраденой живот, и убытки по его сказке: а найму он, Иван, рядил на год по пяти рублев, и те денги взять, отжив годы, и на отжи- ве ему, Федору, его, Ивана, от себя отпустить и ся запись выдать, и одеть, и обуть по силе...»45.
Иногда родители брали вперед плату за отдаваемого в ученье подростка или договор осложнялся одновременным займом, и в таком случае сходство с обычного типа «жилой записью» было полное. Юридически отдача в ученье ничем не отличалась от отдачи «во двор».
Анализируя процесс заключения договоров мастер - ученик, следует иметь в виду, что при регистрации «жилой записи» взималась пошлина. Пошлинами записи облагались очень различно. В самих записях иногда указывалось основание для определения размера пошлин и информация о ее размере. Так, в некоторых записях говорилось, что пошлины берутся «с заряду» (неустойки), обычно с 1 рубля 1 алтын. В среднем пошлина составляла от 3 алтын до 1,5 рубля. Возможно, она зависела от имущественной состоятельности мастера.
Без регистрации жилые записи, согласно статье 45 главы XX Соборного Уложения, теряли свою силу, и никакие претензии обеих сторон не принимались во внимание («а которые жилые записи [...] в книгах будут не записаны, и по тем записям истцам отказывать»). Таким образом, регистрацией узаконивались взаимоотношения между учителями-мастерами и учениками; кроме того, ученики, как будущие ремесленники, брались на учет в соответствующих приказах и местных учреждениях. В этом сказывалось своеобразие в организации ремесленного производства.
В запись на выучку колокольному мастерству вносились обычные условия жилой записи: родители или опекуны отдавали детей для обучения колокольному делу на урочные годы, ученик живет на полном обеспечении хозяина, а за выучку и содержание платит в течение указанных лет своей работой. В жилой-учебной записи, во-первых, определялся срок, на который поступал ученик в обучение. В отличие от обычных жилых записей этот срок непродолжительный. Чаще всего - пятилетний. Эти пять лет не являются случайностью; они соответствуют требованиям статьи 116 главы XX Соборного Уложения, которое запрещало записывать в книги детей посадских людей на срок более продолжительный, чем пять лет. Но бывали случаи, когда он достигал и 15 лет. Свыше пятилетнего срока ученик обязан был жить у мастера в возмещение «за учение», за одежду и т. п., а также «из найму».
Запись обязывала ученика слушаться мастера «без прекословия, быть во всем послушну», а последнему предоставляло право «смирять ученика», т. е. наказывать. Небрежное исполнение мастером своей обязанности учить ремеслу служило мотивом для разрыва договора46. Таким образом, договор четко устанавливал отношения между учителем и учеником, и в определенной мере ограждал ученика от возможных злоупотреблений со стороны мастера. Если ученик, поступая в обучение, опасался этого, то и последний должен был принять меры к ограждению своих интересов в случае ухода до срока или бегства ученика, и в особенности в случае краж и воровства. Для этого, в полном соответствии со статьей 45 главы XX Уложения, мастер, принимая ученика, требовал поручительства со стороны его родственников или посторонних лиц, при этом устанавливалась степень их ответственности за нарушение договора. Поэтому жилые записи закреплялись поручными записями. В случае нарушения учеником своих обязательств поручители должны были уплатить неустойку - «зарядье». Составлялась «запись с неустойкой, а в этой записи написано, буде урочных лет не доживет», и «мастеру взять на отце ученика и его товарищах (порутчиках) известное зарядье». Размеры неустойки были различные: от 10 до 50 рублей47. Поручители, со своей стороны, опасаясь «охолопления» учеников мастерами, следили за тем, чтобы после окончания обучения мастера возвращали жилые записи на ученичество их подопечным ученикам. Это также оговаривалось в записях: «и на отживе ему, Федору, его, Ивана, от себя отпустить и ся запись выдать»48.
Ученик поступал в полное распоряжение мастера. От него он получал жилье, одежду, обувь и стол. Мастер должен был обучить своего ученика тому, чему «сам горазд, бескорыстно [...] учить сколько ему возможно и как будет разум ему сдюжит ко ученью». Договором предусматривались меры по обеспечению дисциплины учеников. Так, мастер имел право в случае бестактности, грубых проступков, а особо «за пьянство и за всякое дурно смирять, смотря по вине». В то же время в договорах специально подчеркивалось, что наказание за проступок не должно быть жестоким: «ему, Афонасью (мастеру. - Авт.), его, Дмитрейка (ученика. - Авт.), ничем не изувечить, руки и ноги не переломать и глаза не выколоть».
Весьма характерна в этом смысле «жилая запись», которая подробно регламентирует нормы поведения ученика: «Се аз Скопина города Дмитрей Федоров, в нынешнем в двести третьем году (1694 г. - Авт.) декабря в третий надесять день дал я сию запись мастеру Ивану Федорову сыну Моторину в том: жить мне, Дмитрею, у него, Ивана, во дворе его с вышеописанного числа впредь пять лет до такоже числа, и, живучи, мне во всем его, Ивана, и жены и детей его слушать и почитать, и всякая работа, что он, Иван, застави, работать; не пить и не бражничать, и никаким воровством не воровать, живота его не покрасть и не сбежать, и, не дожив сроку, прочь не отойтись, и убытков никаких не доставить; пить и есть, и одежда, и обувь носить мне все его, хозяйствое; а найму рядил я на год по четыре рубли, и те деньги взять на отживе. А во всем прожив сей записи порукою по мне писались...» (далее следуют подписи поручителей)49.
Весьма важным было то обстоятельство, что ученик, кроме годов ученья, иногда обязывался еще по окончании прожить известный срок у мастера, очевидно, уже в качестве работника. Возможно, это был период, когда ученик назывался «подмастерьем». Став подмастерьями, ученики получали компенсацию за свой труд, но не исключалось, что они могли работать даром, в уплату за учение. Нам известно лишь несколько случаев оговорки в «жилой записи» о компенсации за труд учеников.
Исследователь организации ремесленного ученичества на Руси XVII в. Е.М.Тальман пришла к выводу, что «ремесленные ученики в своем большинстве были детьми посадских людей. Только небольшое их количество было детьми крестьян, принадлежавших крупным вотчинникам, гостям, дьякам и иноземным служилым людям»50. В учение к мастерам поступали как молодые люди, еще находившиеся на попечении родителей, так и взрослые, вполне самостоятельные. Для примера приведем один очень любопытный документ. Крепостной крестьянин Ярославского уезда Василий Денисов поступил в 1689 г. к колокольных дел мастеру Дмитрию Федоровичу Моторину. Об этом была составлена жилая запись, в которой оговаривались различные условия: 1) срок обучения: «жить мне, Василью, у него, Дмитрея, для наученья колоколного мастерства с нынешнего 197 году (1689 г. - Авт.) генваря с 3 числа впредь 5 лет до також числа»; 2) поведение: «не пить, не бражничать и никаким воровством не воровать»; 3) наказание за проступки: «ему, Дмитрею, меня, Василья, за пьянство и за всякое дурно волно смирять, смотря по вине»; 4) соблюдение срока обучения: «и от него, Дмитрея, не отжив пяти лет, прочь не отойтить и к иному делу не отдатца»; 5) штраф за невыполнение оговоренных условий: «а будет я, Василий, жить против сей записи у него, Дмитрея, и во всем его слушать и колоколного дела делать не стану, ил учну пить и бражничать, ил каким воровством воровать, ил живот его покраду и убегу, ил не дожив пяти лет сполна прочь отойду, и в том какого убытка доставлю, и ему, Дмитрею, взять на мне, Василье, по сей записи за недоживок 50 рублев, а сносной свой и покраденой живот, и убытки все сполна»; 6) не держать дольше указанного срока: «а как я, Василей, против сей записи сполна отживу и ему, Дмитрею, меня, Василья, отпустить на волю, и се запись мне выдать, и с ведомо государя своего, Ивана Родионовича, вол но мне жить, у кого я похочу».
Следует отдельно отметить важную особенность этого договора. Василий Денисов должен был получать от мастера в год по 40 рублей: «а за пожилое рядил я, Василей, у него, Дмитрея, на год по сороку рублев денег, а денги имать погодно». Ясно, что в данном случае речь идет об оплате за труд ученика. Судя по цене годовой платы, а также по тому, что у того же колокольного мастера другие ученики получали только по 4 или по 5 рублей в год, - это уже не совсем обычный ученик, а, вероятно, довольно опытный работник. Есть и еще любопытная черта этой «записи на ученье»: подрядившийся в ученики обязуется делать у своего мастера колокольное дело «безо всякие хитрости», но в то время, когда у его хозяина колокольного дела не будет, ему предоставляется право брать работу на себя и делать ее на сторону. В документе по сему поводу говорится: «...а в которое время его, Дмитриевых, колокольных дел не будет и мне, Василью, в то время колокольное дело делать про себя и на сторону вольно»51. Таким образом, будучи еще в обучении, ученик выговаривает себе право на самостоятельную отливку колоколов, да к тому же в свою пользу.
Анализ обучения колокольному ремеслу в XVII в. позволяет сделать вывод, что выработанная не одним поколением и закрепленная государством система обучения являлась эффективной и прогрессивной. Коллективный опыт собирался, множился и прорастал в новых и новых поколениях. Если в 1598/99 г. на Пушечном дворе было всего 12 учеников литейного дела, то в середине XVII столетия - более 20, а в его конце - свыше 60. Таким образом, возрастание объема производства побуждало увеличивать число учеников. Высокий уровень ученичества в колокольном ремесле закономерно привел к тому, что в XVII в. развитие русской национальной колокололитейной традиции достигло своего расцвета. В этом столетии были созданы редкостные по величине и красоте декоративного оформления колокола весом в 8000 пудов: Большой Успенский Емельяна Данилова (1654 г.) и колокол с таким же названием Александра Григорьева (1655 г.), а замечательные колокола в одну и две тысячи пудов насчитывались десятками. Столь высокий общий уровень ремесла был обеспечен устойчивой и эффективной системой подготовки кадров литейщиков.
1 Вопрос об ученичестве затронут М.В. Довнар-Запольским в статье «Организация
московских ремесленников в XVII веке» // ЖМНП. 1910. № 9. С. 134-136.
2 См: Беляев И.С. Указ. соч.
3 Это обстоятельство, по-видимому, упустил из виду М.В.Довнар-Запольский в статье
«Торговля и промышленность Московы» // Москва в ее прошлом и настоящем. Вып. VI. -М., 1910.
4 Забелин И.Е. ДДР. № 905. С. 88.
5 Там же. № 743. С. 265.
6 Там же. № 916. С. 296.
7 Там же. № 916. С. 284.
8 Там же. № 743. С. 265.
9 Там же. №916. С. 280.
10 Там же.
11 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 175, Гамеля И.Х. Кн. 27.
12 Архив ВИМАИВиВС. Ф. 1. On. 1. Кн. 3.
13 См.: Архив ВИМАИВиВС. Ф. 16 р. Лебедянская А.П. Пушкарская слобода в Москве XVI-XVII вв. (Рукопись).
14 Афанасьев В.И. Документальные материалы... С. 148-149.
15 См.: Беляев И.С. Указ. соч.
16 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 175. Оп. 3. Д. 27. Л. 24 (37).
17 ГИМ ОПИ. Ф. 17. Карт. 8. № 16. Л. 1.
18 Там же. Карт. 13. № 6. Л. 21.
19 Бахрушин С.В. Ремесленные ученики в XVII в. И Бахрушин С.В. Научные труды. Т. II. -М., 1954. С. 104-105.
20 РГБ. Колл. 67. Картон 29. Д. 57. Сстав 2.
21 РГАДА. Ф. 1470. On. 1. Д. 97. Л. 2.
22 Рубцов Н.Н. Указ. соч. С. 56.
23 Там же.
24 Архив ВИМАИВ и ВС. Ф. 1. On. 1. Кн. 3. Л. 50-51 об.
25 Там же. Л. 45 об. - 46.
26 Там же. Л. 46.
27 Там же. Кн. 4. Л. 35 - 61 об.
28 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 175. Оп. 3. Д. 27. О Большом колоколе в Москве. С. 522.
29 Там же. Ф. 133. On. 1. Д. 50.
30 Там же. Ф. 175. On. 1. Д. 461.
31 РГАДА. Ф. 196. Оп. 3. Д. 345. Л. 4-5.
32 Федор Алексеевич Романов (1661-1682) - российский царь в 1676-1682 гг.
33 РНБ. Ф. 532. Кн. 3. Д. 2297.
34 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 175. Оп 3. Кн. 27. С. 440.
35 Рубцов Н.Н. Указ. соч. С. 52.
36 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 133. Д. 50. Сстав 2.
37 Забелин И.Е. ДДР. № 916. С. 280.
38 Там же. С. 291.
39 Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 175. Оп. 3. Д. 27. С. 542.
40 Архив ВИМАИВ и ВС. Ф. 1. On. 1. Д. 135. Сстав 1.
41 РГАДА. Ф. 396. 1680 г. Д. 18952. Л. 1.
42 См.: Путешествие антиохийского патриарха Макария... Вып. 3. - М., 1898. С. 111.
43 Обручева-Анциферова Т. Жилые записи // ЖМНП. 1917. №2. С. 245.
44 Соборное уложение 1649 г. - М., 1987. Гл. XX. Ст. 45. Л. 274/275 об.
45 АЮ. Т. 1. № 113/1. С. 703-705.
46 РГАДА. Ф. 141. Оп. 7. 1697 г. Д. 358. Л. 1-19.
47 Там же. Оп. 6. 1682 г. Д. 57. Л. 2 и 6; Оп. 7. 1697 г. Д. 358.
48 АЮ. Т. I. № 113/1. С. 704.
49 Там же. № 113/ IV.
50 Талъман Е.М. Ремесленное ученичество в XVII в.//ИЗ. Т. 27. 1948. С. 55.
51 АЮ. Т. I. - СПб., 1857. № 113/ III. С. 706-708
Просмотров: 541
Источник: Бондаренко А.Ф. История колоколов в России XI - XVII вв. М.: Русская панорама 2012. С. 284-297
statehistory.ru в ЖЖ:
