Земля как объект собственности и эксплуатации в представлениях национального крестьянства Поволжья и Приуралья в 1917-первой половине 1918 г.

«Столетие билась русская социалистическая мысль в попытках разрешить земельный (аграрный) вопрос. Результатом долголетней работы мысли и борьбы и явилась русская земельная программа. Своеобразие сельскохозяйственной действительности России, громадное преобладание земледельческой промышленности над всякой другой, особенности крестьянского быта и миропонимания создали в результате сводки научных изысканий и жизненных настоящих потребностей крестьянства нашу земельную программу партии левых социалистов-революционеров — социализацию земли». С этой фразы начиналось предисловие М.А. Спиридоновой к публикации Основного закона о социализации земли, основного не только по названию, но и по сути для большинства сельского населения страны, стремящегося к нему на протяжении всего революционного 1917 г. И далее: «Социализация земли отвечает тому реальному экономическому укладу, какой существует в крестьянстве, и тому вековечному исканию правды, которое тоже существует и существует в огромном запасе в душе русского крестьянства»¹. Столь пространная цитата не случайно приводится в начале нашей статьи. Полиэтничный характер многомиллионного российского крестьянства заставляет задуматься над вопросом: тождественны ли представления жителей русской деревни о земле и труде на ней взглядам их соседей из числа представителей бывших «инородцев» — чувашей, марийцев, удмуртов, татар, мордвы и др.? Если нет, то почему? Повлияло ли их социально-правовое положение и/или уровень социально-экономического развития В дореволюционный период на выработку собственной программы аграрных преобразований? Наконец, как соотносились воззрения национальных отрядов крестьянства по земельному вопросу и отношения их с соседними народностями на этой почве?

Таков лишь первичный круг вопросов, в общих чертах обрисовывающий проблему. По-прежнему она остается одной из наименее разработанных в отечественной историографии, несмотря на более чем полувековой опыт исследования истории предпосылок и хода аграрной революции. И дело здесь, прежде всего, в односторонних подходах к характеристике правотворчества и реальных действий сельского населения региона Поволжья и Приуралья в 1917 — первой половине 1918 г.² В большинстве работ крестьянство выступает в качестве некоего целостного объекта исторического процесса — российского крестьянства, при этом предполагается, что оно, вне всякого сомнения, раздирается внутренними противоречиями и состоит из различных социальных групп и слоев³. Подчеркиваются природно-географические особенности тех или иных губерний или экономических районов (будущих национальных автономий) сквозь призму влияния на ход и характер аграрной революции⁴. Обычно отмечается также, что социально-экономический и, возможно, социально-политический уровень деревни, а следовательно, и поведенческие стереотипы селян несут на себе отпечатки старого сословного деления⁵. В освещении межэтнических отношений прочно господствовал и господствует тезис об их интернациональном Характере и совместной борьбе крестьян различных народностей «за землю и волю» до и в 1917 г., а советский период Рассматривался крайне скудно⁶. Отдельные проявления Доминантных стереотипов об исключительном праве на землю (например, среди башкирского населения) трактовались однозначно как вылазки националистической буржуазии⁷. Не дают ответа на поставленные вопросы и общероссийские издания признанных специалистов по истории аграрной революции. Обычно они выступают в роли своеобразных флагманов для региональных ученых, показывая общие закономерности, структуру, а часто и предполагаемые выводы⁸. Во всяком случае ни о каком национальном своеобразии протекания земельных реформ советской власти после Декрета о земле в признанном юбилейном издании «Ленинский декрет о земле в действии» (М., 1979) не упоминается.

Лишь в последние годы проблемы межэтнических отношений в переломные исторические эпохи, ментальности и социальных представлений национального крестьянства России начинают получать освещение в литературе⁹. Как постепенно выясняется, они уходят корнями в глубь веков, но отчетливо кристаллизируются, примерно, со второй половины XIX — начала XX в. Особый импульс этому процессу придает Первая российская революция 1905—1907 гг. и, конечно же, Февральская революция 1917 г.

Думается, что настало время в полной мере осветить наиболее важные социально-экономические требования национального крестьянства России, с привлечением источников, максимально достоверно отражающих их представления о земельных отношениях в революционную эпоху. По сложившимся в историографии традициям, к ним обычно относят материалы различных общественно-политических (особенно массовых) организаций сельского населения, этнографические наблюдения, документы личного происхождения и периодическую печать. Все они безусловно выполняют важную роль в реконструкции общественного сознания и поведения. Однако как показывала практика конца 1917 — первой половины 1918 г., реальная власть на местах часто принадлежала и, что примечательно, институировалась у населения, низовым органам управления и правотворчества, прежде всего общине. Общинное в массе своей российское крестьянство на короткое время почувствовало себя хозяином на собственной земле. По ставшей в последнее время популярной теории, в стране наблюдалась общинная революция, независимая от влияния государства и политических партий. Многие положения этого подхода вполне справедливы и находят все больше сторонников¹⁰. Исходя из этого, особое значение приобретают для обозначенной темы источники непосредственно общинного происхождения отдельных национальных групп поволжского и приуральского крестьянства. Именно о позволяют охарактеризовать и вторую составляющую цели настоящей статьи — практическую реализацию требований тружеников деревни, все многообразие подлинней региональной практики аграрной революции. При этом автор статьи ни в коей мере не умаляет и не отказывается от всего накопленного историографического опыта своих предшественников — историков-аграрников Поволжья и Приуралья. Большинство их выводов (например, об интернациональном характере главных социально экономических требований крестьянства, первичности социально-экономической базы перед этнической и религиозной надстройкой и др.) выдержали проверку временем и неоднократно подтверждались вводимыми в научный оборот новыми источниками.

Уже первые месяцы Великой российской революции 1917—1918 гг. принесли известность рассматриваемому региону как ареалу наиболее радикального аграрного движения. Крестьянство, прежде всего Поволжья, уже весной 1917 г. заявило о себе как о силе, имеющей не только законные, по его мнению, права на землю, но и непосредственно приступило к осуществлению собственной «аграрной программы». Всероссийскую значимость приобрели решения Казанского и Пензенского губернских крестьянских съездов (апрель—май 1917 г.) об установлении контроля над частновладельческими землями и поместьями со стороны земельных комитетов¹¹. Не отставали от губернских уездные, волостные и другие форумы сельского населения, решения которых по аграрному вопросу были не менее радикальны для дооктябрьского периода революции. Крестьяне, как правило, законодательно оформляли требования об отмене частной собственности на землю и переходе ее в руки трудового населения (до Учредительного собрания под контролем земельных комитетов). Таковыми были их представления о будущем земельном устройстве, прозвучавшие на Инсарском уездном крестьянском съезде Пензенской губернии (апрель 1917 г.), аналогичных Уездах (а также съездах Советов крестьянских депутатов, реже — Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов) в Чебоксарском уезде Казанской губернии (май 1917 г.), Ядринском уезде той же губернии (июнь 1917 г.), Симбирском уезде Симбирской губернии (май 1917 г.), Сарапульском, Малмыжском и Глазовском уездах Вятской губернии (апрель — июль 1917 г.) и т.д.¹² В наиболее емкой и краткой форме они были оглашены на Тетюшском крестьянском съезде Казанской губернии в конце мая 1917 г. Позволим себе привести почти целиком постановление съезда по земельному вопросу: «1. В России частная собственность на землю должна быть отменена навсегда. 2. Всякая земля — казенная, удельная, кабинетская, церковная, монастырская и помещичья — должна безвозмездно перейти в пользование крестьян. 3. Леса, реки, озера, полезные ископаемые, минералы и др. являются собственностью государства. Местные нужды удовлетворяются губернскими продовольственными комитетами... 5. Впредь до Учредительного собрания оценку земли, заключение соглашений о земле следует поручить земельным комитетам, а до образования последних — продовольственным комитетам, которые должны отменять и изменять невыгодные для крестьян условия землепользования»¹³. Документы волостного и сельского (общинного) уровней, в огромном количестве опубликованные во всех областных и республиканских сборниках документов, посвященных подготовке и проведению Октябрьской революции 1917 г. (не говоря уже о хранящихся в архивах), как минимум идентичны, а обычно более радикальны по своему содержанию¹⁴. Эти общедемократические требования по земельному вопросу, основанные на идеях утопического социализма и обычного права российской деревни, с полным основанием можно рассматривать как требования не только русского крестьянства. Обрисованные положения принимались на крестьянских форумах этнически разнородного населения с равным пропорциональным представительством. В некоторых случаях — вообще без участия собственно русских. Поэтому с полным основанием можно утверждать, что с самого начала демократических преобразований в России образовался «единый фронт» бывшего наиболее многочисленного и одновременно бесправного сословия. Доказательством тому служит и работа собственно национальных общественных организаций, развивших бурную деятельность после февраля 1917 г.

В мае 1917 г. в Казани, по инициативе известного ученого и общественного деятеля Н.В. Никольского, был созван съезд мелких народностей Поволжья. Его учредителями стали представители бывших «инородцев»: коми, чувашей, удмуртов, калмыков, крещеных татар, мордвы и т.д. — всего около 500 человек¹⁵. Для разработки земельной программы съезда была создана специальная комиссия. Как выяснилось, комиссия не могла справиться с возложенной на нее работой, ввиду сложности и запутанности аграрных отношений в Поволжье. Тем не менее она посчитала необходимым «установить следующие основные начала при разрешении земельного вопроса: 1. Вся земля принадлежит всему непосредственно на ней трудящемуся народу на основе уравнительного трудового землепользования; 2. Для чего должны быть отчуждены все частновладельческие земли, конфискованы монастырские, кабинетские, удельные, казенные, церковноприходские и вакуфные, из которых должен быть образован фонд для увеличения крестьянского землевладения; 3. До разрешения детально вопроса Учредительным собранием вся земля должна быть изъята из товарного оборота»¹⁶. Первый и третий пункты проекта постановления земельной комиссии были приняты без поправок. Во второй пункт, по предложению делегата Дертюлинского чувашского национального общества Белебеевского уезда Уфимской губернии Т. Васильева, было решено добавить слово «безвозмездно»¹⁷. Таким образом, решения съезда в общем и целом соответствовали, а по степени радикализации по отдельным пунктам и опережали тенденции развития правотворчества российского крестьянства по аграрной проблеме. Но на съезде впервые прозвучали предложения об учете в будущем специфики повседневной и хозяйственной жизни представителей тех или иных народностей. В протоколы съезда было записано особое мнение делегата Уфимского губернского национального общества чувашей В. Иванова. Он предлагал следующее Дополнение к резолюции по земельному вопросу: «Считая, что социализация (и национализация) земли еще не решает а корне земельного вопроса в интересах сохранения национальной самобытности мелких народностей Поволжья, съезд считает необходимым в порядке общегосударственном организовать национально-групповое расселение инородцев»¹⁸. Так проблемы чисто социально-экономического свойства вплетались в канву политических проблем, а именно — необходимость автономии для национальных меньшинств государства, что вообще было характерно для национального движения 1917 г. Похожие мысли были изъявлены и на других представительных собраниях, организованных по национальному или конфессиональному признаку. Их идеи, так же как и в рассмотренном случае, очень тесно перекликались с программными положениями социалистических партий (хотя были и исключения). Бесспорным лидером здесь выступала партия социалистов-революционеров. Именно ее установки соответствовали в тот исторический момент насущным проблемам большинства сельских жителей страны, поэтому и присутствовали в документах правотворческого характера. Так, одобренная на I Всероссийском мусульманском съезде в Москве (май 1917 г.) резолюция о земле начиналась уже знакомой правовой дефиницией: «Все земли (казенные, кабинетские, монастырские, а также земли, находящиеся в частном владении) должны перейти в руки народа; частная собственность на землю должна быть отменена, купля-продажа земли — запрещена»¹⁹. Аналогичным образом поступили участники Казанского губернского мусульманского съезда крестьянских депутатов (июнь 1917 г.), особо подчеркивая, что «земля не должна выделяться на вечную собственность, а лишь для использования под посевы»²⁰.

Более подробно вопросы будущего земельного устройства применительно к особенностям своей нации рассматривались на I Всероссийском съезде мари в Бирске (июль 1917 г.). В работе съезда приняли участие делегаты-марийцы всех трех этнических групп (восточные, луговые и горные), представленные жителями Уфимской, Казанской, Вятской и Пермской губерний²¹. Они единогласно одобрили резолюции земельной комиссии съезда, в которой имели место как обще-российские положения, так и нужды своего этноса. В первом случае повторялись традиционные установки в духе эсеровской программы социализации земли, сама реформа отодвигалась до созыва Учредительного собрания (как в решениях и других крестьянских общественных организаций²²). Следует отметить более детальную регламентацию деятельности земельных комитетов в интересах народа. По мнению съезда, им должен быть «предоставлен самый широкий простор для почина самодеятельности, а для этого должна быть устранен всякая стеснительность от губернских и уездных комиссару равно как и односторонний подбор их личного состава помещичьего класса». И еще: «Всероссийский съезд мари, находя положение о земельных комитетах недостаточно развитым, выражает желание расширения задач их принятыми Всероссийским Советом крестьянских депутатов положениями, изложенными в постановлении по аграрному вопросу 25 мая 1917 года, и о выборах представителей всех национальностей, в том числе и мари, пропорционально их численности»²³. Так в очередной раз политические требования неразрывно связывались бывшими «инородцами» с социально-экономическими. В этом же русле можно рассматривать и особую заботу съезда об обретении марийцами компактной территории проживания, для чего необходимо было решить вопрос о переселении земледельческого населения («в интересах исполнения религиозных обрядов мари, бракосочетания, народного просвещения на родном языке, культурного развития и проч.»). Напомним, что подобные планы вынашивали и представители других народностей Поволжья и Приуралья, например чуваши. Предполагалось, что переселение должно быть организовано специальными переселенческими комитетами и осуществляться за счет средств государства²⁴. Такие же или почти такие же мысли как раз прозвучали на Общечувашском национальном съезде в Симбирске (июнь 1917 г.), который в основных пунктах поддержал позиции своих «товарищей по оружию» из среды русских и нерусских крестьян²⁵.

Пожалуй, единственным исключением из общего русла традиционно признанных требований русского и национального крестьянства в выработке программы земельных преобразований в 1917 г. стали программные заявления и решения представителей башкирского населения, пытавшегося реанимировать некоторые рудименты феодальных отношений на территории своего проживания (под видом возвращения расхищенных царизмом и переданных другим владельцам земель). Имеется в виду вотчинное право башкир, позволявшее им находиться в привилегированном положении по отношению к другим этническим группам крестьян. На I Всебашкирском съезде (июль — август 1917 г.) в Оренбурге была принята резолюция по земельному вопросу, по которой все башкирские земли признавались собственностью башкирского народа и подлежали распределению между самим этим народом и «между единоверцами, родственными башкир племенам»²⁶. В последующем эта программная установка был несколько сглажена, но основной принцип сохранялся. Разумеется, что ни о какой нормализации межэтнических отношений на земельной почве говорить при этом не приходилось. Конфликты на национальной почве были бы обеспечены в случае законодательного оформления этого явно националистического лозунга. Как показали дальнейшие события обострения земельных споров между представителями различных этнических (и конфессиональных) групп сельского населения на территории Башкирии нередко имели под собой почву мнимой национальной гордости и превосходства и, что интересно, часто без участия самих башкир. Установление советской власти и ее аграрное законодательство сгладили в значительной мере эту проблему.

Многонациональное крестьянство Поволжья и Приуралья не ограничилось лишь принятием нормативных актов по реализации своих требований по земельному вопросу. Одновременно с постановлениями и резолюциями губернских, уездных и волостных съездов, а местами и ранее, оно приступило к практическим действиям. В зависимости от конкретных исторических и экономических условий того или иного региона крестьянское движение в нем приобретало характер «первой» (против помещиков) или «второй социальной войны в деревне» (против кулаков). Соответственно где-то преобладали захваты помещичьих земель и имущества, земель казны и удельного ведомства, в других местах — установление контроля над мельницами и оброчными статьями, порубки в лесах, насильственное возвращение отрубников и хуторян в общину и т.д. Часто оба эти процесса были тождественны и осуществлялись обыкновенно организовано. В документальных изданиях и синхронного, и ретроспективного типа (особенно посвященных юбилеям революции) борьба крестьян за землю в феврале—октябре 1917 г. показана достаточно представительно, так что современному исследователю проблемы зачастую нет необходимости обращаться даже к архивным данным. Очень подробно и достаточно объективно (если не учитывать некоторую политическую ангажированность советского этапа отечественной историографии) этот вопрос освещен в исторической литературе. Поэтому не останавливаясь на нем в настоящей работе, следует отметить ряд принципиальных моментов.

Во-первых, с самого начала аграрного движения обнаружилась тенденция к совместным действиям крестьян различного социального статуса и административной принадлежности против того или иного помещика (хуторянина, отрубника, удельного ведомства и т.п.). Эта тенденция прослеживается, в частности, в совместном постановлении Крестьянского союза, объединявшего представителей ряда сел Курмышского уезда Симбирской губернии и Васильсурского уезда Нижегородской губернии (май 1917 г.), об использовании помещичьих и кулацких земель²⁷. В Ядринском уезде Казанской губернии выступления против хуторян весной 1917 г. произошли в Убеевской волости: общества деревень Четвертое Янмурзино, Хлеси и Синьялы отняли у зажиточных крестьян купчие земли и распределили их между собой²⁸. Подобная практика была обыденной в случае, если предметом притязаний селян становились объекты, каким-либо образом связанные с целой округой: причтовые и вакуфные угодья, мельницы и др. В августе 1917 г. крестьяне деревень Ушаково и Малой Кучки Яранского уезда Вятской губернии взяли в свое пользование земли священника, обслуживавшего эти населенные пункты²⁹. В конце мая 1917 г. по постановлениям сходов деревень Старое Крещено, Березняки, Орша-Сола (Царевококшайский уезд Казанской губернии) частная мельница Майорова стала эксплуатироваться совместно жителями перечисленных селений и т.д.³⁰

И, во-вторых, национальная принадлежность в подобной деятельности сельского населения на этом этапе революции не имела никакого значения³¹. Во всяком случае по источникам она не прослеживается. Достаточно обратиться к событиям одного национального района со смешанным населением. Так, только в Мордовии случаев совместных выступлений крестьян различной национальности было зафиксировано великое множество. Из доклада управляющего 12 Чамзинским удельным имением Симбирской губернии известно, что русские и мордовские крестьяне Ардатовского и Алатырского уездов в апреле 1917 г. коллективно выступали по земельному и лесному вопросам³². Можно отметить также совместную борьбу против помещичьего землевладения русских, татар и мордвы сел Пятины и Аксеново Инсарского уезда Пензенской губернии, сел Ищейки и Русские Подакаевки Темниковского уезда Тамбовской губернии в это время и т.д ³³ Такой же интернациональной, как и состав участников аграрного движения, была и их конечная цель - экспроприация частных владельцев земель. Крестьяне не видели разницы в этнической принадлежности помещика, хуторянина, отрубника. Справедливости ради следует указать, что практически все помещики в рассматриваемом регионе были русскими (исключение составляла незначительная прослойка татар и башкир). Однако это вовсе не значит, что выступления бывших «инородцев» имели антирусскую направленность. Точно так же нельзя считать ущемлением национальных интересов украинцев (как и других колонистов не местного происхождения) и раздел земель хуторян - уроженцев Киевской губернии в Алатырском уезде Симбирской губернии (весна 1917 г.)³⁴. Уровень социально-экономического развития поволжского и приуральского крестьянства за редкими исключениями мало уступал степени капитализации русской деревни. Естественно, что по некоторым показателям (состояние производительных сил, степень классового и социального расслоения, сохранение пережитков феодальной эпохи и даже родового общества) чувашские, марийские, удмуртские и другие крестьяне региона несколько и «отставали». Но в главном, и это подтвердили революционные события, снявшие прежние официальные препоны для реализации жизненноважных устремлений огромной массы подданных государства, крестьянство рассматриваемой части России было единым. Это единство выражалось в формулировании и отстаивании (часто в совместной борьбе) общих требований по аграрному вопросу.

С таким багажом подошла национальная деревня Поволжья и Приуралья к новой эпохе, когда абсолютное большинство ее наказов, хоть и на непродолжительное время, стало государственной политикой. И теперь, когда крестьяне окончательно почувствовали себя хозяевами на земле, а ход реформы перетек из стадии ликвидации нетрудового землепользования в стадию непосредственного ее распределения между самим населением с последующей эксплуатацией, вскрылись некоторые совершенно не предполагаемые ранее проблемы. На поверхность аграрных преобразований оказались вынесены (разумеется, не везде) частнособственнические и узкокорыстные инстинкты и национальная неприязнь. Как и следовало предполагать, второе оказалось производным от первого.

Декрет о земле (октябрь 1917 г.) и последовавший за ним Основной закон о социализации земли (январь 1918 г.) нормативно оформили основные программные установки Партии социалистов-революционеров по земельному вопросу. Только приняв эти положения, советская власть, установленная большевиками, могла рассчитывать на какое-либо продолжительное существование. Крестьянская Россия получила возможность для осуществления своих самых заветных и долгожданных (в действительности, иллюзорных) прав на землю. Не случайно, что после создания советского правительства левые эсеры, которых и сельские жители, и политические противники считали выразителями интересов тружеников-земледельцев, на короткое время стали главными идеологами и основными проводниками земельной реформы. Им принадлежал пост наркома земледелия, представители партии до лета 1918 г. доминировали в губернских и, особенно, в низовых (уездных, волостных) земельных и прочих исполнительных органах, других общественных и массовых организациях. По подсчетам В.Ф. Пашукова, например, в составе Уржумского уисполкома Вятской губернии весной 1918 г. большевиков было 31,8%, а левых эсеров 68,2%. Среди членов исполкома Козьмодемьянского уездного Совета крестьянских депутатов (Казанская губерния) имелось: левых эсеров — 67%, большевиков — 11%, эсеров центра — 4%, беспартийных — 11%. В Царевококшайском уисполкоме той же губернии вообще не было ни одного большевика³⁵. Показателен и такой факт: на III Уржумском уездном съезде цветов (июнь 1918 г.), по сообщению газеты Вятского союза эсеров-максималистов «Все для трудящихся», почетным предателем единогласно была избрана Мария Спиридонова, а предложение «избрать от партии большевиков-коммунистов почетным председателем Ульянова-Ленина при голосовании было провалено»³⁶. Марийский край, конечно, не был исключением. На территории Мордовии соотношение политических сил во властных структурах было идентичным. Показательны итоги выборов делегатов на Всероссийские съезд Советов. На IV съезд было делегировано от Пензенской, губернии 12 левых и 1 правый эсер из 23 делегатов, от Тамбовской губернии 18 левых эсеров и 2 правых эсера из 37 делегатов. На V съезд от Пензенской губернии были избраны 16 левых эсеров и 1 эсер-максималист из 39 делегатов от Симбирской губернии — 9 левых эсеров из 16 делегатов и т.д.³⁷

Преобладание левых социалистов-революционеров в советских органах предопределило и направленность большинства законодательных актов губернского и уездного уровней по вопросам землепользования и землеустройства а также и постановлений непосредственного участника преобразований — национального крестьянства поволжских и приуральских губерний. Хотя и здесь имелось огромное множество нюансов, поскольку представители каждого конкретного населенного пункта (сельского общества), выступая на представительных форумах сообща по принципиальным вопросам, в пределах своей деревни (села, аула, волости) понимали социализацию так, как им было наиболее выгодно. И именно на этом — самом что ни на есть низовом уровне - проявились истинные лики всего многообразия их представлений о земле как объекте собственности и эксплуатации, обнаружились все наслоения на эти представления традиций, обычаев предыдущей эпохи и, одновременно, новые веяния политического и социально-экономического свойства³⁸.

Советское аграрное законодательство конца 1917 — начала 1918 г. страдало тем недостатком объективного характера, что на общероссийском уровне могло декларировать лишь самые общие положения и постулаты. В Декрете о земле принципиально был решен вопрос об отмене частной собственности на землю, переходе ее в пользование всего желающего населения с условием личного труда и свободе выбора форм землепользования³⁹. Большей конкретизацией отличался Основной закон о социализации земли⁴⁰. По нему были несколько сужены права общины в распоряжении землями надельными и бывшего нетрудового фонда: они передавались в ведение сельских Советов, но на практике этот пункт в 1918 г. не выполнялся. Большое внимание было уделено выработке потребительно-трудовой нормы землепользования. Для этого в законе имелась специальная инструкция. Но и она не нашла применения в тех условиях. Между тем реформа не требовала отлагательства. В противном случае она могла выйти, и в итоге вышла, из-под контроля властей. Поэтому и стала объектом законотворчества в каждом субъекте бывшей Российской империи. Сложилась расхожая практика в осуществлении земельных преобразований: на съездах Советов принимались постановления по данному вопросу, а непосредственное проведение межевых работ осуществлялось по инструкциям земельных отделов исполкомов. При распределении земель в таких случаях губернские и уездные земельные комитеты (отделы) являлись совершенно самостоятельными органами, устанавливающими определенный порядок реализации Основного закона о социализации земли исходя из местных условий⁴¹.

Первые отголоски эпохальных решений II Всероссийского съезда Советов по земельному вопросу дали о себе знать в местном законотворчестве уже в конце 1917 — начале 1918 г. Очередные губернские и уездные съезды Советов безоговорочно приветствовали Декрет о земле⁴². Тогда же новый импульс получило погромное движение против сохранявшихся еще частных владений, преимущественно в форме конфискации и распределения имущества помещиков и близких к ним по социальному статусу категорий сельского населения. Главный вопрос, который интересовал крестьян, — земельный активно вошел в круг его деятельности несколько позже — в конце зимы — начале весны 1918 г., ближе ко времени «открытия» сельскохозяйственных работ, как говорили они.

Для проведения аграрной реформы в интересующем нас регионе, по нашей теме, особо показательны постановления Крестьянских съездов Казанской губернии — одной из житниц Поволжья, отличавшейся наибольшей пестротой этнического состава сельского населения и вместе с тем как бы комбинирующей в себе различные сельскохозяйственные зоны и природно-географические пояса.

В марте 1918 г. в Казани работал IV губернский съезд Советов крестьянских депутатов. Главным на съезде был вопрос о земле. Постановление по нему, после соответствующей проработки в комиссиях и секциях, было принято абсолютным большинством голосов делегатов⁴³. Оно состояло из 9 разделов: меры переходного времени, временное распр деление земель в Казанской губернии, земли запасного фонда, отрубники и хуторяне, запольные земли, озимые поля, о лугах, о недрах и водах, положение о беженцах⁴⁴. Решение съезда подтверждали требования крестьянства губернии выдвигаемые на протяжении 1917 года: запрет купли-продажи земли, аренды и наемного труда, уравнительное землепользование (по едокам); регламентировали категории земель переходящих в запасный фонд, и порядок их передачи (с последующей эксплуатацией) земледельцам. Причем вопрос о собственности на землю и конфискации нетрудового землевладения в постановлении не присутствует: как бы само собой подразумевалось, что он уже решен. Признавая, что дело проведения реформы потребует достаточно продолжительного времени, съезд предоставил значительные права и уездным представительствам, и органам управления. Каждый уезд должен был самостоятельно распределять землю запасного фонда по своим временным нормам и правилам, лишь бы они не противоречили общегосударственному и губернскому законодательству. Границы между уездами на это время оставались прежними⁴⁵. И это не случайно. Дело в том, что даже по самым оптимистическим прогнозам социализация земли была временем нескольких (минимум) десятков лет. Например, по расчетам губернского земельного комиссариата соседней с Казанской — Нижегородской губернии, к полной социализации можно было перейти не ранее чем через 10 лет. В половину этого срока должно было осуществляться только составление землеотводных проектов (с учетом земельной площади губернии и штатом подготовленных специалистов). И это при условии, что «работы будут протекать вполне нормально, что никакие воздействия извне не будут влиять на продуктивность и направление работ», чем российская действительность традиционно похвастаться не могла⁴⁶.

Но вернемся к Казанской губернии. Необходимо отметить, что в уездах в полной мере воспользовались полученными правами на распределение земли. Более того, уездные съезды Советов часто сами были инициаторами тех или иных мероприятий, поскольку были проведены еще до губернского съезда. Так, в резолюции II Ядринского уездного съезда крестьянских депутатов (февраль 1918 г.) по «аграрному вопросу» определялся комплекс первоочередных мер на «переходное время», которые сводились в основном к правилам о переделах земли, удовлетворению малоземельных и безземельных, отношению к хуторским и отрубным участкам и т.д. Интересен пункт 4 резолюции. В нем предлагалось «пахотными и луговыми частновладельческими, казенными, удельными и проч. землями удовлетворять нуждающихся в пределах волости»⁴⁷. Но и в случае более поздней организации уездных крестьянских форумов на них часто принимались собственные решения или уточнялись те или иные позиции постановления губернского съезда. На VII крестьянском съезде в Тетюшском уезде (май 1918 г.), соглашаясь в основном с положениями IV губернского съезда крестьянских депутатов, было решено изменить применительно к местным условиям пункт 8 и зачислить товарищеские земли в запасный земельный фонд⁴⁸. На VIII Царевококшайском уездном съезде Советов корректировке подвергся сам Основной закон о социализации земли: делегаты съезда внесли поправки к 8 из его 53 статей⁴⁹. Однако даже не уездные съезды стояли во главе аграрного движения, которые, по справедливому замечанию В.А. Юрченкова применительно к мордовской деревне, «шли в хвосте крестьянского движения, лишь законодательно оформляя, констатируя создавшееся положение»⁵⁰. Подлинными творцами истории, по крайней мере в близлежащей округе, были вами массы, т.е. непосредственно жители сел и деревень, организованные и спаянные общиной. Не случаен и сам термин «общинная революция», который и мог только возникнуть в парадоксальной ситуации первой половины 1918 г., когда деревня была предоставлена сама себе. Попытки вмешаться в ee жизнь по земельному вопросу встречали в лучшем случае непонимание. Красноречивый случай (один из многих) произошел в Больше-Яшнурском сельском обществе Арбанской волости Царевококшайского уезда Казанской губернии в мае—июне 1918 г. Крестьяне общества, несмотря на постановление губернского съезда о разделе земли по едокам, не собирались приступать к этой процедуре. По инициативе одного малоземельного, было направлено заявление в волземотдел с просьбой поспособствовать в данном деле. На место выехал член волостного земельного отдела. Как он сам пишет в протоколе, им было созвано общее собрание, на котором присутствующие ознакомлены с законом о социализации земли, постановлениями губернского съезда и инструкцией Наркомзема. В ответ «несмотря на все предложения граждане дер. Большого Яшнура не соглашаются, [заявляя], что при переделе земли по едокам мы обществом будет получать большой убыток, т.е. меньше урожая; и также [заявляя, что те, кто имеют землю] по числу едоков не могут засевать свои поля и в свое время не могут платить подать»⁵¹. Через неделю на сельском сходе выступал уже член уездного земельного отдела. Он повторил все требования предыдущего оратора, «но Больше-Яшнурское общество категорически заявило, что они не будут делить земли по наличным едокам». После того как представитель власти предупредил их об ответственности по закону, «тогда они единогласно отказались поделить землю согласно закона»⁵². Следующий характерный пример для 1918 г. связан с отказом общины наделять землей приймаков и борьба с этим явлением исполнительных органов (вплоть до административных). Борьба велась с переменным успехом. Часто успех был на стороне крестьян. Но иногда местные власти все же настаивали на полной реализации аграрного законодательства. Так было, например, в мае 1918 г. в Петриковской волости того же уезда. В нашем распоряжении имеется постановление граждан деревни Кугунер (обращаем внимание — составлено в присутствии председателя уездного исполкома, председателя волисполкома и председателя сельского Совета) о наделении землей двух своих членов. В нем констатируется: «Закон о социализации земли Российской Федеративной Советской Республики признать и, [согласно] постановлению 4-го Казанского губернского съезда о проведении в жизнь §21 о наделении приймаков, наделить Белякова и Арсентьева землей наравне со всеми гражданами нашего общества. Никаких насильственных мер против них не принимать, в случае, кто примет меры насилья, тот за свой поступок отвечает сам пред судом революционного трибунала»⁵³.

По материалам общественных организаций административно-территориального типа трудно выделить какую-либо национальную специфику в протекании аграрной формы. Как представляется, совсем не случайно. Естественно, что постановления уездных крестьянских съездов различны между собой: преимущественно по разделам о порядке эксплуатации земельных угодий, отношении к участковому землепользованию и т.д. Однако едва ли это связано с этнической структурой того или иного уезда. Основу различий определяли социально-экономические и исторические условия, традиции ведения сельского хозяйства в данной местности с учетом природно-географических признаков и, в последнюю очередь, партийная принадлежность учредителей съездов и участников. Долгое время в отечественной историографии последнему фактору как раз придавалось неоправданно решающее значение. Достаточно обратиться к одному из наиболее волновавших крестьянство вопросов уже 1918 года, такому, как переделять или нет землю и по каким принципам? В районах развитых капиталистических отношений в земледелии, в полосе с плодородными почвами, до октябрьских событий 1917 г. уравнительность в землепользовании была проведена в полной мере (часто еще до установления советской власти). К этим районам не обязательно относились только заведомо черноземные губернии, но и многие обширные участки в лесных районах Поволжья и Приуралья, например на юге Вятской губернии. Несмотря на наличие в последнем случае лишь суглинистых почв, и они в местных условиях давали значительную часть товарного хлеба. Подобная картина была Типична для Яранского, Уржумского, Малмыжского уездов, в которых уравнение земли по едокам, к тому же с «ломкой меж», было проведено в 1918 г. повсеместно⁵⁴. В постановлении Уржумского уездного съезда Советов крестьянских депутатов по земельному вопросу (март 1918 г.) так и было сказано: «Единственно правильным способом уравнения надельного землепользования признается общий передел по выработанным селением тем или иным нормам: по числу рабочих рук или едоков, причем условия передела должны быть одинаковы для всех хозяйств без исключения»⁵⁵. Другое дело — районы нечерноземные, лесные, с подзолистыми почвами, где земля не имела особой ценности. Например, Козьмодемьянский и Чебоксарский уезды Казанской губернии. На прошедших в них уездных съездах Советов в марте 1918 г. были приняты буквально идентичные постановления по первому пункту. «Решение вопроса переделить или не перевалить текущей весной общественно-надельные земли принадлежит самому сельскому обществу», — говорилось и в том, и в другом случае⁵⁶. Обычной практикой был лишь частичный передел либо вообще отказ от него⁵⁷. Общины, бывшие беспередельными и до революции (а таких было очень много⁵⁸), оставались ими и в первые годы после нее, в отдельных случаях и до перехода к «социалистической реконструкции сельского хозяйства»⁵⁹. В тех же Чебоксарском Козьмодемьянском уездах переверстка по едокам была проведена лишь в отдельных волостях⁶⁰. В Царевококшайском уезде Казанской губернии, находящейся в сходных природно-климатических условиях, на конец 1918 г. сведения о переделах земли были получены по 9 волостям (из 13): в Арбанской волости распределение земли по едокам было произведено только в 6 селениях из 65, в Вараксинской волости аналогичное соотношение определялось в 43 и 56 населенных пунктах (еще в 13 деревнях было сделано частичное «поравнение»), в Петриковской волости — 3 и 77 (и в 74 деревнях «поравнение»), в Кумужьяльской — 17 и 41, в Ронгинской - 2 и 33, в Шиньшинской — 4 и 37, в Себе-Усадской волости во всех обществах было только «поравнение» и т.д.⁶¹

Близкая по сути картина наблюдалась в населенных удмуртами уездах Вятской губернии. Аграрная революция коснулась их в производственном отношении в несравненно меньшей степени. Даже к 1929 г. с дореволюционного времени переделы земли не осуществлялись почти в 40% селений⁶². Помимо такого важного следствия, как наличие неплодородных почв и их ограниченные размеры, в этом явлении можно видеть и некоторое проявление специфики представлений национального крестьянства об эксплуатации земли. Но эта специфика определялась объективными причинами (и, видимо, все-таки имеет вторичный характер) - сохранением сложных общин у марийцев, чувашей и удмуртов (в незначительной мере у других народов), проживавших в названных местностях. В условиях, когда в общую земельную дачу были замежеваны владения нескольких селений (иногда десятков), чрезвычайно трудно было провести любые землеустроительные работы, а якобы справедливое перераспределение наделов неизбежно усилило бы все пороки общинного землепользования (дальноземелье, мелкополосицу и т.п.).

В советской историографии причины подобных явлений были однозначны — диктатура кулаков в деревне и подрывная работа их идеологических покровителей — эсеров, засевших советских органах⁶³. Лишь в отдельных работах давались более взвешенные оценки, близкие к истине⁶⁴. Возможно, выход может быть найден в мнениях непосредственных участников событий. Приведем одно из них. Как отмечалось в докладе Краснококшайского (бывшего Царевококшайского) уземотдела о переделах земли в селениях уезда (конец 1918 г.), «в большинстве селений уезда передел земли совершенно не был произведен; причины этого следующие: 1) давление как местных деревенских кулаков, так и сознательное, подпольное влияние лиц, стоящих у власти сельского и волостного управлений, в большинстве случаев лично заинтересованных в этом деле; 2) несвоевременное получение на местах распоряжений об этом и неясное толкование о его пользе; 3) чересполосное владение надельной землей, находящейся в пользовании нескольких селений»⁶⁵. Примечательна вторая причина медленных темпов аграрной революции в данном уезде. При грубом анализе она в общем-то свидетельствует о «незрелости» этой самой революции, так что «черный передел» здесь имел существенные локальные особенности. Но опять же — вызванные скорее социально-экономическими причинами, поскольку сам уезд был многонациональным. В нем проживали как марийцы с их сложными общинами, так и русские с татарами, не знавшие подобных трудностей в землепользовании. Были и разноязычные населенные пункты.

Решение земельного вопроса в общегосударственном масштабе в конце 1917 — начале 1918 г. на основе требований, выдвигаемых сельским населением с первых дней революции, повлияло на организованное национальное движение. Агрария реформа обсуждалась на всевозможных съездах нерусских народов Поволжья и Приуралья: военных, общенациональных, областных, всероссийских и т.д. Однако сама проблема потеряла былую остроту, к тому же ничего принципиально характерного именно для того или иного этноса в области земельных отношений его представители предложить не могли, что еще раз свидетельствует об общей природе Представлений о земле и труде на ней многонационального крестьянства региона. В большинстве своем общественные органы высказывали поддержку всем мероприятиям советской власти и, особенно, приветствовали закон о социализм земли. Часто этим все и ограничивалось. Так, Общечувашский рабоче-крестьянский съезд (июнь 1918 г.) настаивал на скорейшем проведении в жизнь закона о социализации земли. Учет собственно требований чувашей сводился к необходимости организовать для них, как малоземельных, переселение на свободные земли в Сибири и Средней Азии, для чего необходимо было создать при Чувашском отделе при Наркомнаце подотдел по земледелию⁶⁶. Относительно самостоятельные требования по реализации аграрной реформы высказали представители немногих народов (из числа согласных с Декретом о земле⁶⁷), например марийского. Пожалуй, деятельность только марийских национальных организаций и отличается наибольшей плодотворностью. А это, на наш взгляд, имеет непосредственную национальную специфику в воззрении на будущее земельное устройство нации как самого народа, так и его представителей из числа интеллигенции.

В феврале 1918 г. в Казани начал свою работу областной национальный съезд мари. В докладе земельной комиссии съезда на пленарном заседании встречаем уже знакомые ноты о необходимости скорейшей социализации земли. Однако дальше говорится, что социализацию необходимо провести с учетом интересов марийского народа, для чего земельные комитеты на местах должны формироваться на пропорциональной национальной основе. Принимая во внимание, что «народ марий населяет местности, мало пригодные для земледелия, требующие постоянного и усиленного удобрения», земельная комиссия предлагала увеличить количество луговых угодий до нормы, позволяющей содержать «достаточное количество скота для получения удобрения». Следующий момент, тоже весьма характерный для требовании марийцев, о защите их прав. Это давно наболевший вопрос о крестьянских надельных лесах, которые были национализированы. Крестьяне не только марийские, но и других национальностей (особенно финно-угорского происхождения), издревле связанных с лесом, посчитали такой акт несправедливым, на что имелась соответствующая аргументация. Докладчик от комиссии полагал, что «общественные леса должны остаться в пользовании народа в счет трудовой номы, во-первых, потому что население в течение долгих лет хранило его, в то время как другие народы использовали давно, и, во-вторых, передача небольшого количества леса [государству], вкрапленного в общественные земли, создает чересполосицу, что ни в коем случае не может содействовать разрешению земельного дела в интересах народа»⁶⁸. Подобное обоснование не лишено здравого смысла. Впоследствии оно было учтено государством и уже в 20-е годы бывшие крестьянские леса были возвращены земледельческому населению (т.н. «леса местного значения»⁶⁹). В привитой съездом резолюции этот пункт оказался первым: «При проведении в жизнь закона о социализации земли общественные леса должны быть включены в счет потребительной нормы». Второй и третий пункты были посвящены должному обеспечению крестьян-марийцев лугами и обязательной организации при школах и других образовательных учреждениях земельных участков для опытных полей и садов. В последних трех пунктах резолюции обращалось внимание на необходимость интенсифицировать сельское хозяйство (в том числе и организацией сельскохозяйственных кооперативов), бороться с заносами полей и лугов песком, укреплять овраги и т.п.⁷⁰

Документы крестьянских самодеятельных и официальных управленческих структур показывают, что постановления областного марийского съезда в действительности соответствовали взглядам жителей Марийского края и сопредельных территорий. В газете «За землю и волю» в один из дней марта 1918 г. приводилось постановление Аркамбальского сельского комитета (Помъяльская волость Чебоксарского уезда Казанской губернии, население исключительно марийское) об охране леса: «Принимая во внимание, что лесная стража, Состоящая из лиц разных национальностей, совершенно не обладает все правила об охране леса... возбудить ходатайство о передаче охраны леса местному населению, комплектуя лесную стражу на выборных началах из лиц, пользующихся доверием общества той национальности, какая преобладает в районе лесных дач, уволив весь нынешний состав лесников и объездчиков других национальностей»⁷¹. На волостном сходе Чебоксарской волости того же уезда в июне 1918 г. (население: чуваши, марийцы, русские) при рассмотрении «суждения о крестьянских лесах, перешедших в казну», было решено «впредь до издания общегосударственного закона о земле, лесах и пр., крестьянские леса в казну У отдавать», но при этом следить за их сохранностью⁷². К это решению близко по смыслу и постановление, принятое другим «лесным народом». На Сарапульском уездном съезде крестьянских депутатов Вятской губернии (территория будущей Удмуртской автономии) по вопросу о лесном хозяйств признавалась собственность государства на все леса республики, но исключение должны были составить «незначительные колки леса, сохраненные и разведенные на душевой земле»⁷³. Обычно крестьяне также требовали, чтобы лесом, расположенным в их дачах, могли пользоваться только они сами, даже вопреки указаниям властей. Так, крестьяне Сотнурской волости Царевококшайского уезда Казанской губернии (март 1918 г.) «открытым текстом» заявили представителям соседнего Казанского уезда, что окажут им противодействие в случае вырубки делянок вблизи их селений⁷⁴.

Аналогичную точку зрения разделяли и низовые работники советской власти, сами выходцы из народа, защищавшие его требования и чаяния (или вынужденные это делать) вразрез официальной политике. Уже в ноябре 1918 г., после наиболее жарких перипетий первых месяцев аграрной революции, на объединенном заседании волостного Совета, волисполкома, волкомбеда и сельского комитета бедноты Виловато-Вражской волости Козьмодемьянского уезда Казанской губернии, на котором рассматривался вопрос о национализации лесов, 101 участник собрания (т.е. все, кто присутствовал) безоговорочно подписался под постановлением типичного содержания: «Крестьянские леса в общенародное достояние не предоставлять, а оставить за самими же, ввиду того, что: а) леса эти охранялись нами посредством найма караульщиков с давних лет на нужды граждан в срочных потребностях, как-то: для отопления и загородьев; б) под лесом находятся крестьянские луга; в) [когда] по осеням и веснам ездить в Заволгу не представляется возможным, то в таких случаях граждане пользуются из крестьянского леса, находящегося в луговой стороне»⁷⁵.

Наконец с лесом была связана еще одна проблема, присущая только марийскому народу и отраженная в источниках. Речь идет о «священных» рощах, в которых часть этноса, сохранившая языческие верования (луговые и восточные марийцы), исполняла свои обряды. Эти рощи считались предназначенными исключительно для сакральных целей и не подлежали какой-либо хозяйственной эксплуатации. По требованию марийского населения Уржумского уезда Вятской губернии, — и этот факт сам по себе уникален, поскольку впервые прозвучал официально, — в постановлении по земельному вопросу на уездном съезде Советов (март 1918 г.) был включен специальный раздел «О мольбищах», в котором было зафиксировано: «Инородческие священные рощи объявляются и впредь неприкосновенными»⁷⁶. Постановлению Уржумского съезда были созвучны приговоры марийских крестьян-общинников⁷⁷. А летом к его обсуждению присоединились восточные марийцы, проживающие в Уфимской, Оренбургской и Пермской губерниях. Проблема стала актуальной не только в связи с возрождением национального самосознания марийцев, как и других наций региона в условиях революции, а главным образом в связи с обострением межнациональных и межконфессиональных отношений в местах компактного проживания различных народов. Одним из объектов посягательств и стали марийские священные рощи. Поэтому в июне 1918 г. на II Всероссийском съезде мари в постановлении о земле специально было отмечено, что «священные рощи мари объявляются неприкосновенными и местные комиссариаты должны ограждать их от поругания и расширения»⁷⁸. Таков был первый пункт постановления. Как уже отмечалось, во многом он был производным от объективной ситуации на местах, что подводит нас к последнему, но одному из самых сложных сюжетов статьи — межнациональным отношениям в привязке к земельному вопросу в конце 1917 — первой половине 1918 г. Поэтому здесь целесообразно привести и первый пункт постановления Всероссийского марийского съезда. В нем было записано: «Ввиду того, что на почве земельных отношений граждан возникают различные недоразумения, съезд мари рекомендует гражданам мари в вышеуказанных случаях руководствоваться декретами о земле постановлениями местных крестьянских съездов и обращаться за разъяснениями порядка землепользования в местные уездные и волостные отделы»⁷⁹. Насколько этот вопрос был серьезен для своего времени, показывает отсутствие вообще каких-либо других разделов данного постановления.

История не знает ни одного случая абсолютно ровных мирных отношений между представителями отдельных этносов в местах взаимодействия их компактных групп или условиях дисперсного размещения. Такого не могло быть ранее и, вероятно, долго не будет в будущем, поскольку национальный вопрос исчезает лишь с исчезновением самих наций⁸⁰. В условиях, когда на определенной территории проживает значительное количество народов и народностей, к тому же находящихся на разных уровнях общественно-политического и социально-экономического развития и часто чересполосно, почва для национальных конфликтов создается всей повседневной жизнедеятельностью. К таким именно районам с полным основанием можно отнести поволжско-приуральские губернии, по пестроте национального состава уступавшие разве что Кавказу и Средней Азии. Когда речь идет о национальных конфликтах, всегда велика вероятность сгустить краски и показать в невыгодном свете представителей того или иного народа, что требует особо осторожного обращения к источникам. Между тем само комплектование последних дня потомков достаточно специфично, поскольку в источниках, как правило, отражаются лишь факты отрицательного спектра взаимоотношений населения разной этнической принадлежности, наиболее значительные, вызвавшие общественный резонанс столкновения и недоразумения. Таковы лишь краткие предварительные замечания к этому очень непростому и чреватому последствиями и в настоящее время вопросу.

В национальной деревне Поволжья и Приуралья непростые отношения в среде сельского населения, проходившие по линии свой/чужой (по языку, вере, одежде и т.п.), были известны с момента включения проживавших здесь нерусских народностей в состав Русского государства (вероятно, и ранее). Естественно, что не только между русскими и нерусскими. Этот сюжет подробно освещен в ряде работ Г.А Николаева, поэтому к ним и отсылаем читателей⁸¹. Отметим лишь, что часто в основе межнациональных конфликтов среди сельского населения лежали проблемы землевладения и землепользования. При этом этнические и конфессиональные компоненты в конце XIX — начале XX в. постепенно двигались на задний план рыночными реалиями развивавшегося капитализма⁸².

Конфликты на почве распределения и эксплуатации земли не прекратились и после создания советского государства. Есть основания даже полагать, что усилились. Революция освободила от феодальных пут давние стремления простых тружеников на земле к собственному самовыражению. Появилась возможность вспомнить все прежние обиды и получить за них «компенсацию» и просто улучшить свое материальное положение. Возможности для этого имелись в условиях неразберихи, царившей при переделе прежней земельной собственности. Руководством к действию в подобных случаях стало то, что крестьяне всех национальностей России стали считать себя равными как в отношении себе подобных по роду деятельности, так и в сравнении с другими социальными группами населения. Очень четко об этом было сказано во множестве документов крестьянского (общинного) происхождения. В наказе сельского комитета села Тумьюмучаш Конганурской волости Уржумского уезда Вятской губернии о власти (март 1918 г.) декларировалось: «Вся власть должна принадлежать трудящемуся классу. На первом месте у власти должен быть крестьянин, как производитель первой необходимости. Второе место принадлежит рабочему и всей интеллигенции, которые идут навстречу всему трудящемуся классу»⁸³.

Причиной споров о земле в первый год аграрной революции отнюдь не являлась национальная неприязнь в чистом виде, базой для подобных конфликтов, как и в дореволюционный период, были сугубо материальные проблемы. Многие национальные конфликты в данном случае потому и стали рациональными, что при сохраняющейся неравномерности в землепользовании большие (или меньшие) земельные угодья волею случая оказывались у крестьян определенной этнической принадлежности. Революция не решила и не могла в одночасье решить все аграрные проблемы, доставшиеся наследство от прежнего режима. Социализация земли была «лом как минимум нескольких десятков лет. Поэтому нередко в пределах одной волости могла быть существенная разница в обеспеченности землей отдельных населенных пунктов или сельских обществ. Так, в Егоркинской волости Чистопольского уезда Казанской губернии средняя норма на одного едока весной 1918 г. была установлена по 10 сажен в одном поле. Колебания нормы составляли от 4 до 12 сажен, причем по данным периодической печати «самая меньшая норма в мусульманских селениях в Степном Озере и Кривом Озере; максимальная норма, 12 сажен на едока, в чувашских селениях Чувашской Меньче и Большой Аксумле»⁸⁴. Даже в рамках одного населенного пункта земля не всегда равномерно распределялась между жителями его отдельных частей. До 1917 г. подобные общины назывались раздельными, т.к. их члены принадлежали к разным категориям зависимого населения. Соответственно неодинаковыми могли быть земельные наделы, которыми они пользовались. Советские аграрные реформы формально уничтожили подобное разделение, но на практике эта правовая норма осуществлялась далеко не всегда. Причины (вернее, одну причину) объяснять, как нам кажется, нет необходимости. Показателен случай с деревней Сюдумарь Косолаповской волости Уржумского уезда Вятской губернии. До революции она состояла из двух частей, одна из которых принадлежала удельному ведомству, другая — государству. Государственные крестьяне имели земли в два раза больше (8 десятин против 4 у удельных — на один душевой надел). Аграрная революция позволила крестьянам удельного ведомства увеличить землепользование до 7 десятин на один надел. Два сельских общества стали официально считаться одним. Но и в 1922 г. бывшие государственные крестьяне по-прежнему не смешивали свои наделы с бывшими удельными⁸⁵.

Для приуральских районов названная основная причина земельных неурядиц дополнялась местной спецификой - сохранением некоторых пережитков феодальной эпохи. Башкирское население (т.н. башкиры-вотчинники) находились в привилегированном положении по отношению к прочим окрестным жителям, которые жили на арендованных у них землях (т.н. припущенники). Революция нивелировала в правах всех, но башкирские крестьяне не собирались с этим соглашаться и уравнивать земельные наделы. Они занимали посты в советских органах, всячески вытесняя оттуда прочих, и проводили угодные им решения. Подобные факты во множестве присутствуют опять же в документах непосредственных участников событий. Показательна уже сама повестка дня одного из протоколов сельских сходов небашкирского населения (деревни Арбань Ново-Кайлыкской волости Бирского уезда Уфимской губернии) за май 1918 г.: «1. О неприемлемом представительстве граждан мари в Ново-Кайлыкском волостном Совете крестьянских депутатов... 3. О полном уравнении земли в пределах Ново-Кайлыкской волости независимо от звания башкир, припущенников и т.д. 4. О неправильной деятельности инструктора-землемера. 5. О возмутительном отношении граждан башкир к гражданам марий...»⁸⁶.

Земельные отношения были наиболее остры в районах пограничного проживания крупных компактных масс той или иной национальности, особенно в местах сохранения старого Запутанного землепользования, там, где имели место сложные общины (они могли быть и полиэтничны). Не случайно уже в 20-е годы большинство земельных неурядиц наблюдалось в местах, непосредственно прилегающих к административным границам национальных автономий. Однако сводить все межнациональные конфликты по вопросам землепользования исключительно к основанным на экономической (материальной) базе, как это пытаются делать некоторые исследователи, было бы неверно. Следует согласиться с мнением Г.А. Николаева, что национальная компонента, выросшая на почве того или иного жизненного обстоятельства, придавала противоборству сторон особый накал, закладывала в хлебопашцев зерна взаимной отчужденности⁸⁷. При этом следует учитывать такой момент, как чувство национального превосходства и некоей гордости у ряда этносов региона, в основе которого лежало либо отождествление с государствообразующим народом в прошлом (татары) или настоящем (русские), либо пережитки исключительных прав на какой-либо объект жизнедеятельности, например землю (башкиры). Часто в источниках в случаях межнациональных конфликтов эти моменты и присутствуют (если не доминируют). Обратимся к примеру одного народа — марийского. Заслуживают внимания краткие резюме по докладам с мест, подготовленные специальной комиссией для II Всероссийского съезда мари. В них значатся следующие факты: «Ново-Кайлыкская волость Бирского уезда. Просят содействия съезда в деле отстаивания самостоятельности мари в религиозно-нравственном отношении. Местные татары чинят насилия и даже делали попытку срубить мольбище и поставить на этом месте мечеть. Токтай-Белякская волость Уржумского уезда. Выражают желание присоединиться к мари Царевококшайского уезда Казанской губ. с целью сплотиться вокруг одного центра и усилить мощь мари. Подчеркивают насилие со стороны русских, выразившееся в разгоне мари из волостного комитета и задержке газеты «Ужара». Дер. Ушуадыш-Мучаш Бирского у. Уфимской губ. Граждане ходатайствуют об отводе мест в волостном и др. комитетах пропорционально состава населения... Жалуются, что русские и татары отрезали себе ближайшие участки, а для мари отвели дальние разбросанные полосы. Наказ Сусадыбашского сельского общества Бирского уезда подчеркивает, что русские насильно отбирают земельные участки, просят содействия съезда мари. Представитель учительского союза Елабужского у. Вятской губ. отмечает то давление, которое производят местные татары»⁸⁸. Этот перечень можно было бы продолжить.

Другим доказательством наличия национальной специфики взаимоотношений крестьян, различных по языку и религии, могут служить конфликты не между общинами, когда местнические интересы легко спутать с этническими, а непосредственно в самом отдельно взятом деревенском социуме. На счет этничности в данных взаимоотношениях по любому вопросу (включая и земельный) двух мнений быть уже не может. А проблема национального превосходства и подчинения напрямую определялась соотношением сил в каждом конкретном случае. Так, в начале 20-х годов всплыла проблема русского национализма в ряде северо-восточных кантонов Марийской автономной области (МАО), причем вся история началась, судя по источникам, именно в 1918 г. Дело едва не дошло до применения открытого насилия⁸⁹. Но так было не всегда. Немало известно случаев, когда подобными неблаговидными поступками занимались и крестьяне-марийцы. В апреле 1918 г. в Президиум Казанского губисполкома поступило заявление «представителей русских» деревни Карамасы Сотнурской волости Царевококшайского уезда, которые жаловались на «отказ им обществом в земельном наделе, которым они пользовались с 1863 года». Было решено для прекращения национальных распрей делегировать на место комиссию из двух членов губисполкома: русского и марийца⁹⁰. Другой случай попал даже в центральную губернскую газету. В ней писалось: «В губернском Совете крестьянских депутатов получено заявление русских жителей дер. Озерок Чебоксарского уезда о том, что черемисами выселяются из деревни все русские жители за требование усадебных участков. Для выяснения недоразумений на место послан член исполнительного комитета Ячеев»⁹¹. Таким образом, именно как недоразумения скорее всего и можно рассматривать большинство «нестыковок» в позициях крестьян разных этносов, которые возникали на «земельной» основе. Большинство из них никогда не перерастало в открытые столкновения. Длительное совместное существование в одном государстве приучило разные народы прежде всего к мирному взаимодействию, взаимному обогащению в культуре и хозяйстве, политической и социальной борьбе. Но осознание себя принадлежащим к определенному (своему) месту жительства и сородичам нет-нет да и давало о себе знать и до революции 1917 г., и после нее. Сохраняется оно и до сих пор. По итогам обследования земельных органов МАО членом коллегии Наркомзема Голощекиным летом 1924 г. отмечалось, что «нельзя не упомянуть о существующем в области национальном расслоении деревни, сказывающемся при общих переделах и в многочисленных спорах по землепользованию между русскими, мари и татарским населением области»⁹².

Завершая предисловие к Основному закону о социализации земли, Мария Спиридонова писала: «Помните, товарищи крестьяне, что много пролито слез и крови, безмерные страдания и унижения претерпел народ, завоевывая землю и социализм. Уступить нельзя ни пяди наших завоеваний, ни горсточки земли, надо довести дело социализации и дело социализма до конца, и крестьянству предстоит это величайшее историческое дело. Светлое будущее лежит перед нами — счастье, свобода и правда. Освобожденное человечество, братство трудящихся всего света и мир народов — все это будет выковано нами. Будем же отдавать всю силу рук, ума и сердца делу нашего освобождения, и царство социализма будет нашим завоеванием и победой, нашим отдыхом и наградой»⁹³.

Надежды М.А. Спиридоновой не оправдались. Дело социализации не было и не могло быть доведено до конца в России, несмотря на кажущуюся для народнической интеллигенции и самого крестьянства простоту этого вопроса. Не оправдались надежды и на такой, как им представлялось, мощный ускоритель этого процесса, как аграрная (по сути общинная) революция. Выступая единым фронтом до начала функционирования советского аграрного (для конца 1917 - первой половины 1918 г. смело можно сказать — эсеровского) законодательства, российские крестьяне, после того как давние мечты воплотились жизнь, приступили к их осуществлению по-разному с учетом региональной специфики этнического социально-экономического, исторического и т.д. свойства. Чрезвычайно большую роль стали играть местнические и частнособственнические стереотипы поведения. Общая социализация на деле превратилась в множество мелких, своих социализаций, которые развивались зачастую вопреки официальным нормам и мероприятиям.

Отдав деревню на время «на откуп» самому сельскому населению, государство, естественно, могло терпеть подобные проявления самостоятельности лишь какое-то время. И скоро оно истекло. Уже с середины 1918 г. изменяется продовольственная политика, а в конце этого и начале следующего года пересматривается и земельная политика. Положение о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию (февраль 1919 г.) ставится во главу угла дальнейшей эволюции земельной реформы и аграрной революции в целом. Берется курс (ненадолго, как показала история) на форсированное развитие коллективного землепользования, а все индивидуальное признается отживающим⁹⁴. И это обстоятельство можно считать другой причиной провала осуществления Основного закона о социализации земли в том виде, в каком он представлялся его авторам.

Между тем сама проблема, значащаяся в заголовке статьи, далека от разрешения. Именно обращение к таким локальным, в чем-то по-своему уникальным территориям, как Поволжье и Приуралье, до сих пор охарактеризованным лишь в проблемном плане, заставляет вновь и на более интенсивном научном уровне, с привлечением всего комплекса источников (в том числе и на национальных языках) возвращаться к ней. И не только с академическими, но, возможно, и с практическими задачами.

^*Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ. Проект 00-01-00480а/В.
¹Иванов А.А., Стариков С.В. Закон левых эсеров о земле (Редкое издание Основного закона о социализации земли) // Марийский археографический вестник. Йошкар-Ола, 2001. Вып.11. С.183—184.
²Речь идет о территориях губерний, целиком или частью вошедших в состав современных национально-государственных образований Поволжья и Приуралья (Республика Марий Эл, Республика Мордовия, Республика Татарстан, Республика Башкортостан, Удмуртская Республика, Чувашская Республика) и некоторых сопредельных с ними областей со смешанным населением.
³См.: Кабытова Н.Н. Формирование социально-экономических и политических требований крестьян накануне Октября (март—октябрь 1917 г.) // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в период строительства социализма. Чебоксары, 1982; она же. Крестьянские съезды Поволжья как правотворческие массовые объединения // Крестьянское хозяйство и культура деревни Среднего Поволжья. Йошкар-Ола, 1990; Медведев Е.И. Крестьянство Среднего Поволжья в Октябрьской революции. Куйбышев, 1970; и др.
⁴См.: Кибардин М.А. Большевики Казанской губернии во главе аграрных преобразований. 1917—1919. Казань, 1963; Кузьмин В.Л. О некоторых особенностях крестьянского движения в Чувашии накануне Октября (март—октябрь 1917 г.) // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в период строительства социализма. Чебоксары, 1982; Патрушев А.С. Ленинский Декрет о земле и марийское крестьянство // Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья (советский период). Йошкар-Ола, 1978; он же. Крестьянское движение в Царевококшайском уезде Казанской губернии в 1917 году // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в период строительства социализма. Чебоксары, 1982; Юрченков В.А. Съезды Советов и общественно-политическая жизнь мордовского села // Проблемы истории сельского хозяйства и крестьянства Мордовии. Саранск, 1985; и др.
⁵См.: Емельянова И.Л. Воззрения крестьян о праве на землю в период от февраля до октября 1917 г. (По материалам Казанской губернии) // Вестник Московского университета. Сер. 12: Право. 1967. № 2; Ионенко И.М. К вопросу об изучении настроений крестьянских масс от февраля к октябрю 1917 г. // Историография и источники по аграрной истории Среднего Поволжья. Саранск, 1981; он же. Крестьянство Среднего Поволжья накануне Великого Октября (По материалам Казанской губернии). Казань, 1957; и др.
⁶См.: Макарова Г.П. Крестьянство Поволжья в национально-освободительном движении 1917 года // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в период строительства социализма. Чебоксары, 1982; Тагиров И.Р. Борьба за власть Советов. Октябрь и национально-освободительное движение в Поволжье и на Урале. Казань, 1977; он же. Революционная борьба и национально-освободительное движение (март—июль 1917 г.). Казань, 1977; Хайрутдинов Р.Г. Особенности проведения аграрных преобразований в национальных районах Поволжья и Приуралья в первые годы Советской власти // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в период строительства социализма. Чебоксары, 1982; он же. Национальный вопрос в деревне накануне Октябрьской социалистической революции (По материалам Казанской губернии) Крестьянское хозяйство и культура деревни Среднего Поволжья. Йошкар-Ола, 1990; и др.
⁷См.: Юлдашбаев A.M. Взаимосвязь аграрной и национальной политики партии рабочего класса и земельный вопрос в дореволюционной Башкирии // XXVI съезд КПСС и проблемы аграрной истории СССР (социально-политическое развитие деревни). Уфа, 1984; Иваков В.П, Усманов Х.Ф. Итоги и задачи изучения истории крестьянства Башкирии в свете решений XXVI съезда КПСС // Там же; и др.
⁸См.: Кабанов В.В. Октябрьская революция и крестьянская община // Исторические записки. Т. 111. М., 1984; Першин П.Н. Аграрная революция в России: Историко-экономическое исследование. В 2 кн. М., 1966; Шарапов Г.В. Разрешение аграрного вопроса в России после победы Октября. М., 1961; и др.
⁹См.: Кульшарипов М.М. Башкирское национальное движение (1917-1921 гг.). Уфа, 2000; Николаев Г.А. Заметки о чувашско-русских взаимоотношениях в средневолжской деревне на рубеже XIX—XX столетий // Проблемы национального в развитии чувашского народа. Чебоксары, 1999 С.38—52; он же. Этнический и конфессиональный компоненты повседневной жизни средневолжской деревни второй половины XIX — начала XX столетий: к постановке проблемы // Христианизация народов Среднего Поволжья и ее историческое значение. Йошкар-Ола, 2001; и др.
¹⁰См.: Бабашкин В.В. Крестьянская революция в России и концепции аграрного развития // Общественные науки и современность, 1998. № 2; Бухарев В.М., Люкшин Д.И. Российская смута начала XX в. как общинная революция // Историческая наука в меняющемся мире. Казань, 1994; Куренышев А.А. «Революционная война» и крестьянство // Отечественная история, 2001. № 6; Люкшин Д.И. 1917 год в деревне: общинная революция? // Революция и человек. Социально-психологический аспект. М , 1996; и др.
¹¹Подготовка и победа Великой Октябрьской социалистической революции в Пензенской губернии. Сборник документов и материалов. Пенза, 1957. С.51-55; Революционная борьба крестьян Казанской губернии накануне Октября. Сборник документов и материалов. Казань, 1958. С.45—47.
¹²Борьба за установление и укрепление Советской власти в Симбирской губернии (март 1917 — июль 1918 г.). Сборник документов. Ульяновск, 1957. С.44—46; Октябрьская социалистическая революция в Удмуртии (1917—1918 гг.). Сборник документов и материалов. Ижевск, 1957. С.83—85; Октябрьская революция и установление Советской власти Чувашии. Сборник документов. Чебоксары, 1957. С.59-60; Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. Сборник документов. Киров, 1957. С. 109—110, 128-130; Установление Советской власти в Мордовии. Документы и материалы. Саранск, 1957. С.52-53.
¹³Документы по истории Октября в Татарии (март 1917 - март 1918 г.). Казань, 1973. С.53-54.
¹⁴Ограниченные рамки статьи не позволяют более подробно остановиться на «низовом» уровне правотворчества национального крестьянства Поволжья и Приуралья до октября 1917 г. Однако один образец подобного законодательства, на наш взгляд, здесь вполне уместен. Это часть наказа крестьян Апраксинской волости Ардатовского уезда Симбирской губернии депутатам I Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов от 4 июня 1917 г.: «1) все земли, кому бы они ни принадлежали, должны отойти в общее пользование тех граждан, которые на ней трудятся; 2) владение землей должно производиться по числу наличных душ, как мужских, так и женских; 3) женщина приобретает права на землю, где будет фактически находиться; перешедшие в другую общину, она лишается права на землю в том месте, откуда ушла, и получает ее там, куда пришла, но лишь во время общего передела; 4) владение землей должно быть общинное, там, где существует община; 5) леса и другие плантационные угодья, как и землю, передать в общее пользование государства; 6) переселение, могущее возникнуть при наделении землей, должно происходить с согласия тех хозяйств, кому придется переселяться, при денежной поддержке государства...» (Установление Советской власти в Мордовии. Документы и материалы. С.88).
¹⁵Протокол 1-го Общего собрания представителей мелких народностей Поволжья. Казань, 1917. С.1.
¹⁶Там же. С. 17-18.
¹⁷Там же. С. 19.
¹⁸Там же.
¹⁹Цит. по: Кульшарипов М.М. Указ. соч. С.93.
²⁰Документы по истории Октября в Татарии (март 1917 — март 1918 г.). С.58-59.
²¹Протоколы заседаний [Всероссийского съезда мари] с 15 по 25 июля 1917 г. в г. Бирске Уфимской губ. Бирск, 1917. С.13.
²²Показателен, например, случай с принятием резолюции по земельному вопросу на I Глазовском уездном съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Вятской губернии (20—24 июля 1917 г.). Уезд был преимущественно удмуртским по национальному составу и затем вошел составной частью в состав Удмуртской автономной области. На самом съезде присутствовало 116 представителей волостных Советов крестьянских депутатов, 13 представителей от рабочих, 47 — от солдат и временного уездного исполкома. Участникам съезда было предложено три резолюции по земельному вопросу. Две по своему содержанию соответствовали программе партии социалистов-революционеров и одна — социал-демократов (большевиков). В итоге за резолюцию эсера Будина оказалось подано 122 голоса, против 3, воздержалось 14. За резолюцию большевика Драгунова — 7 голосов, против 108, воздержалось — 8 (Октябрьская социалистическая революция в Удмуртии (1917—1918 гг.). Сборник документов и материалов. С.83—86, 366—367).
²³Протоколы заседаний [Всероссийского съезда мари] с 15 по 25 июля 1917 г. в г. Бирске Уфимской губ. С.16.
²⁴Там же.
²⁵Резолюции и пожелания, принятые Общечувашским национальным съездом, состоявшиеся в г. Симбирске с 20 по 28 июня 1917 г. Симбирск, 1917. С.6-8.
²⁶Кульшарипов М.М. Указ. соч. С.100—101.
²⁷Борьба за установление и укрепление Советской власти в Симбирской губернии (март 1917 - июль 1918 г.). Сборник документов. С.44-46. 
²⁸Очерки истории сельского хозяйства и крестьянства Чуваши. Ч. 1. Чебоксары, 1989. С.35.
²⁹Хлебников А.В. Марийский край в период подготовки проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Йошкар-Ола, 1958. С.54.
³⁰Там же. С.55.
³¹В качестве доказательства совместной борьбы крестьян различны - национальностей за землю в литературе обычно приводятся данные об интернациональном характере различного рода комитетов и других выборных органов (См., например: Макарова Г.П. Указ соч. С.7). Как показала практика, например, 1918 года, так было далеко не всегда и нередко это обстоятельство приводило к межнациональным недоразумениям (См. об этом ниже).
³²Установление Советской власти в Мордовии. Документы и материалы. С.44—45.
³³Тагиров И.Р. Революционная борьба и национально-освободительное движение в Поволжье и на Урале (февраль—июль 1917 года) С. 132-133.
³⁴Очерки истории сельского хозяйства и крестьянства Чувашии 4.1. C.36.
³⁵Пашуков В.Ф. Марийский край в годы гражданской войны (1918- 1922 гг.). Йошкар-Ола, 1965. С.10.
³⁶Все для трудящихся (Вятка), 1918. 5 июля.
³⁷Юрченков В.А. Указ. соч. С.58.
³⁸Несколько забегая вперед, отметим, что Основной закон о социализации земли, казалось бы, соответствовавший представлениям основной массы российского крестьянства о праве на землю и труде на ней, как показала практика, зачастую не распространялся крестьянами дальше своей округи. Типичный пример такого отношения показан в докладе Васильсурского уземотдела Нижегородской губернии об итогах аграрной реформы в 1918 г.: «Чтобы судить о том, насколько население воспринимает идеи социализма и насколько они укрепились в его правосознании, нельзя не привести тех характерных обстоятельств, какие выявились при временном распределении земли. Когда оказалось, что из тех волостей, в территории которых имеются излишки земли и эти излишки придется уступить гражданам других волостей, имеющих в земле больший недостаток по установленной крестьянским съездом норме то население первых волостей заявило, что оно постановления крестьянского съезда не признает (Егорьевская вол.), что оно никаких излишков гражданам других волостей не уступит (В.-Осельская и Низовская вол.) иные же просто постарались оставить в своем обладании побольше земли, путем прибавления числа едоков к ранее доставленным сведениям о количестве населения... Таким образом, та часть населения, которая сидела едва ли не на дару, опять осталась с тем же даром, а другая, едва не получив землю на вымершие души, стала запольные и отдаленные клочки земли сдавать в аренду (Быковская вол.). Всем этим, конечно корне было аннулировано не только постановление крестьянского съезда наметившего временное распределение земли на уравнительных началах, но и основные принципы закона о социализации земли. Не закрывая глаза на действительность, можно сказать словами того же населения: «Делайте какую угодно социализацию, а только прирежьте мне побольше земли и чтобы эту землю никто не посмел у меня отнять» (Победа Октябрьской социалистической революции в Нижегородской губернии. Сборник документов. Горький, 1957. С.517). И такая картина наблюдалась повсеместно в губернии. Не помогала и временная инструкция по распределению земли. По данным губернского земельного комиссариата, озвученным на II съезде земотделов, местные земельные отделы «применяли изданную инструкцию постольку, поскольку она оказалась приемлемой при «Существовавших условиях, и в результате мы получили весьма и весьма пеструю картину временного распределения земли. Где удалось, там проведено это распределение согласно инструкции, где не были подходящие условия, там это было проведено с отступлениями от инструкции, порой весьма существенными, как, например, полный передел хуторских и отрубных участков в Лукояновском и Княгининском уездах» (Инструкция о переходных мерах к социализации земли, принятая 2-м Нижегородским губернским съездом представителей уездных земельных отделов при Совдепах 28 июня — 3 июля 1918 г. Нижний Новгород, 1918. С.7).
³⁹Декреты Советской власти. Т.1. М., 1957. С.17—20.
⁴⁰Там же. С.406-420.
⁴¹Шарапов Г.В. Указ. соч. С. 139.
⁴²См., например, постановления V Симбирского уездного съезда Советов Симбирской губернии (26—28 января 1918 г.), I Вятского губернского съезда Советов (5—8 января 1918 г.), III Казанского губернского крестьянского съезда (19 декабря 1917 г.) и т.д. (Борьба за установление и укрепление Советской власти в Симбирской губернии (март 1917 — июль 1918 г.). Сборник документов. С.178; Революционная борьба крестьян Казанской губернии накануне Октября. Сборник документов и материалов. С.456—463; Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. Сборник документов. С.250—251.
⁴³Государственный архив Республики Марий Эл (ГАРМЭ). Ф.Р-275. Оп.1. Д.16. Л. 128-129 об.
⁴⁴Постановления 4-го Казанского губернского съезда Советов крестьянских депутатов. Казань, 1918. С.51—61.
⁴⁵Там же.
⁴⁶Волжская коммуна (Нижний Новгород), 1918. 28 июня.
⁴⁷Октябрьская революция и установление Советской власти в Чувашии. Сборник документов. С.162—163.
⁴⁸Знамя революции (Казань), 1918. 12 июня.
⁴⁹ГАРМЭ. Ф.Р-275. Оп.1. Д.52. Л.28-46.
⁵⁰Юрченков В.А. Указ. соч. С.71.
⁵¹ГАРМЭ. Ф.Р-110. Оп.1. Д.15. Л.5.
⁵²Там же. Л. 12.
⁵³Там же. Ф.Р-111. Оп.1. Д.13. Л.102.
⁵⁴Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф.Р-1062. Оп.1. Д.42. Л.4-7 об.; Д.48. Л.268-269.
⁵⁵Там же. Ф.Р-1879. Оп.1. Д.2. Л.18.
⁵⁶Протокол заседания Козьмодемьянского уездного съезда крестьянских депутатов от 26 февраля — 11 марта 1918 года. Козьмодемьянск, 1918. С.7; Центральный государственный архив Чувашской Республики ЦГА ЧР). Ф.Р-165. Оп.2. Д. 14. Л.1.
⁵⁷Часто в названных уездах передел земли если и осуществлялся то не по едокам, а по другим известным разверсточным единицам (ревизским и мужским душам, работникам и т.д.), т.е. не мог считаться последовательно уравнительным. К примеру, при переделе в Имбюрт-Тойзинском сельском обществе Воскресенской волости Чебоксарского уезда (май 1918 г.) земля была распределена так: на каждого мужчину один душевой надел, женщину — половина надела. При аналогичной процедуре в деревне Большие Кубасы Татаркасинской волости Козьмодемьянского уезда (июнь 1918 г.) женщинам земля вовсе не полагалась (ЦГА ЧР. ф.р.7 Оп.1. Д. 15. Л.212; Ф.Р-121. Оп.1. Д.44. Л.33).
⁵⁸См.: Народы Поволжья и Приуралья. Коми-зыряне. Коми-пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000.
⁵⁹Подробнее см.: Иванов А.А. Аграрная революция в Поволжье по материалам ведомственной переписки волостных Советов (1918—1920 гг.) // Марийский археографический вестник. Йошкар-Ола, 2001. Вып. 11 С.205—225.
⁶⁰Очерки истории сельского хозяйства и крестьянства Чувашии. 4.1. С.49.
⁶¹ГАРМЭ. Ф.Р-35. Оп.1. Д.17. Л.22.
⁶²Хитрина Н.И. К вопросу о подготовке условий социалистического преобразования сельского хозяйства Удмуртии (1928—1929 гг.) // Сельское хозяйство и крестьянство Среднего Поволжья в период строительства социализма. С.93.
⁶³См., например: Осипова Т.В. Развитие социалистической революции в деревне в первый год диктатуры пролетариата // Октябрь и советское крестьянство. 1917-1927 гг. М., 1977. С.51-52.
⁶⁴В коллективной работе чувашских исследователей «консервативность» в проведении земельной реформы в деревнях Козьмодемьянского, Чебоксарского и Цивильского уездов Казанской губернии объясняется следующими причинами: отсутствием запасного земельного фонда, запущенностью землеустроительных работ, наличием сложных общин и неокругленностью земель вокруг каждого селения, живучестью старых обычаев, отсутствием части мужчин в деревне, определенным влиянием на массы крестьянства зажиточных слоев населения и защищавших их интересы эсеров (Очерки истории сельского хозяйства и крестьянства Чувашии. Ч.1. С.49-50).
⁶⁵Установление Советской власти в Марийском крае. Сборник документов. Йошкар-Ола, 1970. С. 159—161.
⁶⁶Октябрьская революция и установление Советской власти в Чувашии. Сборник документов. С.218.
⁶⁷Специальному рассмотрению в статье не подвергается деятельность национальных башкирских организаций по земельному вопросу после установления советской власти. Башкирское национальное движение в целом не поддержало советское аграрное законодательство и продолжало до начала Гражданской войны отстаивать тезис о преимущественных правах на землю на территории Башкирии коренного населения. Подробнее см.: Кульшарипов М.М. Указ. соч.
⁶⁸ГАРМЭ. Ф.Р-627. Оп.1. Д. 10. Л.21.
⁶⁹Подробнее см.: Иванов А.А. Национализация земли и распределение земельного фонда в национальной деревне Среднего Поволжья до начала массовой коллективизации сельского хозяйства (На материалах Марийской автономной области) // Марийский археографический вестник. Йошкар-Ола, 2000. Вып. 10.
⁷⁰Образование Марийской автономной области. Сборник документов и материалов. Йошкар-Ола, 1966. С.35—40.
⁷¹За землю и волю (Казань), 1918. 23 марта.
⁷²ЦГА ЧР. Ф.Р-170. Оп.1. Д. 11. Л.1-7.
⁷³Октябрьская социалистическая революция в Удмуртии (1917— 1918 гг.). Сборник документов и материалов. С.233.
⁷⁴Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф.Р-983 Оп. 1. Д. 17. Л.64-66.
⁷⁵ГАРМЭ. Ф.Р-262. Оп.1. Д.21. Л.14—15.
⁷⁶ГАКО. Ф.Р-1879. Оп.1. Д.2. Л.8.
⁷⁷В небольшем по объему приговоре крестьян деревни Одобеляк (Конганурская волость Уржумского уезда) за 15 июля 1918 г. говорилось как раз о «священной» роще. В констатирующей части документа отмечалось: «у нас на надельной земле, смежной с Конганурским березняком, находится священная инородческая роща, которую стали вырубать неизвестно какие лица». Поэтому общинники «наняли караульщика с обязательством охранять лес от поруба, а также, чтоб никто там не косил и не навязывал лошадей». Предусматривалось и наказание для виновных: штраф в сумме «1 руб. за каждый вершок, а за сенокос 5 руб., а за навязанную лошадь - 3 руб.» (ГАРМЭ. Ф.Р-368. Оп.1. Д.25. Л.200-201).
⁷⁸ГАРМЭ. Ф.Р-627. Оп.1. Д. 13. Л.50.
⁷⁹Там же.
⁸⁰Николаев Г.А. Заметки о чувашско-русских взаимоотношениях в средневолжской деревне на рубеже XIX—XX столетий. С.50.
⁸¹Николаев Г.А. Указ. соч.
⁸²Николаев Г.А. Этнический и конфессиональный компоненты повседневной жизни средневолжской деревни второй половины XIX — начала XX столетий: к постановке проблемы. С. 105.
⁸³ГАРМЭ. Ф.Р-368. Оп. 1. Д. 18. Л.20.
⁸⁴Знамя революции, 1918. 23 июня.
⁸⁵Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф.1562. Оп.9. Д.482. Л.88—90.
⁸⁶ГАРМЭ. Ф.Р-627. Оп.1. Д. 12. Л. 171.
⁸⁷Николаев Г.А. Этнический и конфессиональный компоненты повседневной жизни средневолжской деревни второй половины XIX — начала XX столетий: постановке проблемы. С. 99.
⁸⁸ГАРМЭ. Ф.Р-627. Оп.1. Д. 13. Л.7-10.
⁸⁹Подробнее см.: Иванов А.А. Национализация земли и распределение земельного фонда в национальной деревне Среднего Поволжья до начала массовой коллективизации сельского хозяйства (На материалах Марийской автономной области). С. 108—109.
⁹⁰ГАРМЭ. Ф.П-3. Оп.1. Д.9. Л.5.
⁹¹Знамя революции, 1918. 27 июля.
⁹²РГАЭ. Ф.478. Оп.5. Д.2619. Л.75.
⁹³Иванов А.А., Стариков С.В. Указ. соч. С. 185.
⁹⁴См.: Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР. 1917-1954 гг. М., 1954. С.40-50.

Просмотров: 9417

Источник: Мир предпринимательства Поволжья. Чебоксары: Чувашский институт гуманитарных наук, 2002

statehistory.ru в ЖЖ: