Русско-германские торговые отношения накануне Первой мировой войны в оценке русской прессы
В начале XX в. у России ни с какой другой страной не было таких обширных торговых связей, как с Германией. Гигантский экономический рывок, осуществленный Германией после объединения 1871 г., позволил ей занять лидирующие позиции в российском внешнеторговом обороте. В 1913 г. доля империи Гогенцоллернов во внешнеторговом обороте России составляла 38,2% (что касается внешней торговли самой Германии, то роль России в ней была не столь велика: на Россию приходилось 12 – 13% германского внешнеторгового оборота)1.
Россия ввозила из Германии, главным образом, готовые изделия, машины, станки, товары химической промышленности, шерстяные и хлопчатобумажные ткани. Основным предметом российского вывоза в Германию было различное сырье и продукты сельского хозяйства, в первую очередь, различные злаковые культуры (пшеница, рожь, ячмень, овес), а также масло, яйца, лен.
Долгое время Германия импортировала большую часть потребляемого хлеба из-за границы, в основном из России, являвшейся крупнейшим мировым производителем зерна. Однако происходившая с конца XIX в. интенсификация сельскохозяйственного производства в Германии, особенно в крупных поместьях восточных областей страны – Восточной и Западной Пруссии, Силезии, Познани – привела к тому, что Германия сама начала превращаться в крупного европейского производителя зерна. Это заложило основы конфликтных ситуаций с Россией в торгово-экономической сфере. Владельцы остэльбских поместий, юнкеры, были заинтересованы как в освоении внешних рынков, так и в ограждении внутреннего германского рынка от угрозы конкуренции со стороны иностранного, в первую очередь, русского хлеба2.
Это делало прусских юнкеров, игравших огромную роль в политической жизни Германской империи и контролировавших важнейшие позиции при дворе Гогенцоллернов, в армии и аппарате государственного управления, ярыми поборниками покровительственной протекционистской политики. Под их нажимом правительство рейхсканцлера О. Бисмарка в 1879 г. перешло к аграрному протекционизму, установив таможенные пошлины на ввозимые в Германию пшеницу, рожь, овес, ячмень, кукурузу и муку3. В дальнейшем протекционистские пошлины на продукты питания неоднократно повышались, достигнув максимума после принятия правительством Б. Бюлова нового таможенного тарифа в 1902 году4.
На основе данного таможенного тарифа был подписан русско-германский торговый договор 1904 г., переговоры о заключении которого проходили в сложной для России обстановке – на фоне неудачной войны с Японией на Дальнем Востоке. С. Ю. Витте, в должности председателя Комитета министров принимавший непосредственное участие в подготовке нового торгового договора с Германией, в своих мемуарах писал, что достигнутое соглашение нельзя считать свободным: “с нашей стороны оно в значительной степени было стеснено фактом японской войны и открытой западной границей”5. В результате торговая конвенция, подписанная в немецком Нордернее 15 июля 1904 г. и вступившая в силу 17 февраля 1906 г., изменила условия торговли между двумя странами в неблагоприятную для русского экспорта сторону.
Почти все статьи германского конвенционного тарифа были повышены (особенно сильно на мясо, птицу, овес, пшеницу). Так, таможенная пошлина на пшеницу, составлявшая по предыдущему русско-германскому торговому договору 1894 г. 3,5 марки за 100 кг., была увеличена до 5,5 марок; на рожь доведена до 5 марок за 100 кг (по договору 1894 г. – 3,5 марки), на овес определена в 5 марок (по договору 1894 г. – 2,8 марки), на масло составила в новом договоре 20 марок за 100 кг (по договору 1894 г. – 16 марок), пошлина на ввозимое в Германию мясо увеличена более чем в два раза – с 15 до 35 марок за 100 кг. Только для кормового ячменя, в ввозе которого было заинтересовано германское животноводство, тарифные ставки были понижены (с 2 марок за 100 кг. по конвенционному тарифу 1894 г. до 1,3 марки)6.
С конца XIX в. Германия начала развивать активный экспорт своей аграрной продукции, в первую очередь, хлеба в зерне и муке, вытесняя русский хлеб с рынков ряда европейских государств (Швеции, Норвегии, Дании, Бельгии, Нидерландов).
Главной причиной расширения германского хлебного экспорта являлась интенсификация сельскохозяйственного производства в этой стране. Наряду с этим росту германского хлебного экспорта способствовала введенная в 1894 г. правительством Л. Каприви практика выдачи так называемых ввозных свидетельств (Einfuhrscheine): экспортеры с/х продуктов получали при вывозе их заграницу особые квитанции – ввозные свидетельства, на основании которых им предоставлялась возможность ввезти из-за границы без оплаты пошлины такое же количество таких же с/х продуктов или некоторых других товаров, перечисляемых в законе (кофе, какао, пряности, нефть, керосин). Те лица, которые занимались лишь экспортом и таким образом сами не нуждались в данных свидетельствах на право беспошлинного ввоза, переуступали их импортерам за цену, устанавливаемую на бирже, на которой свидетельства эти обращались наравне с ценными бумагами.
Объем выдаваемых свидетельств рос из года в год: если в 1894 г. их было выдано на 6,8 млн. марок, то в 1910 г. – на 123,5 млн. марок7. Фактически это была установленная германским правительством система премий для экспортеров с/х продукции, поощрявшая вывоз хлеба на внешний рынок по более дешевым ценам, чем те, которые существовали на внутреннем германском рынке.
Германия начинала успешно конкурировать с Россией на внешних хлебных рынках. В 1910 г. немцы вывезли в Норвегию в 2,5 раза больше ржи в зерне, чем Россия (1 млн. 437 тыс. центнеров и 598 тыс. центнеров соответственно) и в двадцать раз больше ржаной муки (418,5 тыс. центнеров против 19,5 тысяч)8.
Россия отставала от Германии по ввозу хлеба и в Швецию. Русская рожь в начале XX в. на шведском рынке все больше вытеснялась германской: если за пятилетие 1901 – 1905 гг. на долю России приходился 41% всей ввезенной в Швецию ржи в зерне, а на Германию – 52%, то в 1906 – 1910 гг. доля России в снабжении Швеции рожью понизилась в два раза (до 22%), а Германия в это время поставляла уже 70% всей импортируемой шведами ржи9.
На хлебном рынке другой страны Северной Европы – Дании германским аграриям также удалось занять в начале XX в. доминирующие позиции. Для России эта растущая конкуренция со стороны Германии в области хлебной торговли, в которой Россия была лидером в Европе на протяжении многих десятилетий, оказалась неприятной неожиданностью. Тем более, что экспорт хлеба являлся главным источником доходов для российской казны. За пятилетие с 1905 по 1909 г. на долю хлеба приходился 41,5% всего, что Россия поставляла на внешний рынок10.
Более того, с 1906 г. начался быстрый рост германского ввоза зерна, в основном ржи, в пределы самой Российской империи. К 1914 г. германским аграриям удалось фактически монополизировать поставки зерна и муки в Великое княжество Финляндское, которое входило в состав Российской империи, но было отделено от остальной России своей таможенной границей и имело собственный таможенный тариф.
Если еще в середине 1890-х гг. почти всю необходимую для Финляндии рожь поставляла Россия, то в 1908 г. участие России в ржаном импорте Великого княжества ограничивалось 34%. Что касается муки (ржаной и пшеничной), то в 1888 г. 98% всей ввозимой в Финляндию муки производилось в России, спустя двадцать лет русская мука составляла всего 53,3% всего ввезенного в Финляндию количества муки11.
С развертыванием глубоких реформ в области аграрного производства в России началась кампания за пересмотр условий торгового договора с главным внешнеэкономическим партнером в Европе.
Значительную роль в этой кампании сыграла русская пресса, которая в последние годы, предшествовавшие первой мировой войне, уделяла большое внимание перспективам дальнейшего развития торгово-экономических связей между Россией и Германией, в первую очередь, проблеме подготовки нового русско-германского торгового договора (срок действия существовавшего на тот момент договора 1904 г. истекал 18 декабря 1917 года).
На страницах русских газет и журналов активно обсуждались возможные меры экономического давления на Германию с целью заключения новой торговой конвенции на максимально благоприятных для России условиях; влияние действовавшего торгового договора 1904 г. на основные отрасли российской экономики; опасность, которую представляла германская конкуренция для русского хлебного экспорта; проблема завоевания немецкими аграриями прочных позиций на внутреннем российском рынке и другие вопросы, связанные с русско-германскими торгово-экономическими отношениями.
Толчком к началу активной общественной дискуссии послужили выступления на страницах влиятельной либеральной газеты “Русское слово” видного экономиста, профессора Московского университета И. М. Гольдштейна, который, получив образование в Германии, долгое время занимался изучением истории русско-германских торговых связей12.
Летом 1912 г. по поручению председателя Совета министров и министра финансов В. Н. Коковцова Гольдштейн совершил поездку по ряду европейских стран для изучения перспектив развития с ними торговых связей. 10 декабря 1912 г. в Петербурге на заседании комиссии по подготовке торгового договора с Германией при Министерстве финансов он прочитал доклад, основные положения которого были опубликованы в следующем году в виде брошюры “Русско-германский торговый договор и следует ли России быть “колонией” Германии”.
По мнению Гольдштейна, Россия быстро превращалась в колониально-сырьевой придаток империи Гогенцоллернов. Это утверждение он аргументировал, прежде всего, огромной экономической зависимостью России от Германии, проявлявшейся в цифрах российского импорта и экспорта (с 1895 г. по 1910 г. доля Германии во всем российском экспорте возросла с 42% до 48%, а ввоз из Германии или через Германию в Россию за этот период также значительно увеличился – с 33% до 40% от всего объема российского импорта).
Гольдштейн высказывал опасения, что сильная экономическая зависимость от страны, находящейся в конкурирующей группировке держав (Тройственном союзе), в случае возникновения каких-либо политических осложнений может вызвать в России тяжелый экономический кризис. Он обращал внимание также на негативную для России динамику развития торгового оборота с Германией (Россия не только вывозила за Неман почти исключительно сырье и с/х продукцию, получая из Германии высокотехнологичные товары, но в последнее время столкнулась с угрозой завоевания немецким хлебом некоторых собственных областей – Польши, Финляндии).
Профессор Московского университета призывал освободиться от этой зависимости. “Чем скорее мы перестанем быть “колонией” Германии, избавившись от преобладания ее в нашем ввозе и вывозе, тем выгоднее это будет для экономического и политического престижа России. Эмансипация от Германии должна быть, поэтому, нашим боевым лозунгом”13. России, по его мнению, следовало активнее развивать торговлю с другими государствами, в первую очередь, с Великобританией, а также со странами Скандинавии, Бельгией, Голландией14. Позицию Гольдштейна поддержала издававшаяся на средства крупного капитала газета “Утро России”15.
Сочувственно отзывалась о взглядах, высказанных в декабрьском докладе профессора Московского университета, старейшая либеральная газета России “Русские ведомости”. Весной 1914 г. она предупреждала, что нельзя сосредоточить все внимание правительства и общества исключительно на торговом договоре с Германией. Необходимо начать планомерную работу по пересмотру торговых соглашений со всеми прочими государствами в целях обеспечения российским товарам широкого сбыта в Европе. “Это ослабило бы существующую чрезмерную экономическую связь и даже зависимость России от нашей соседки”16.
В отличие от “Русских ведомостей” близкая к ней идеологически газета “Речь”, являвшаяся рупором партии конституционных демократов, выступила с критикой кампании по поводу превращения России в колониально-сырьевой придаток Германской империи. В феврале 1914 г. Г. Я. Рохович опубликовал статью “Фантастическая колония”, ставшую ответом Гольдштейну и его сторонникам. Рохович указывал, что причины сложившегося характера двусторонних торговых отношений, когда Россия поставляет в Германию сырье и сельскохозяйственные продукты, получая из этой страны машины и другие высокотехнологичные товары, нужно искать не в торговом договоре 1904 г., а в структуре отечественной экономики с ее индустриальной отсталостью от ведущих промышленно развитых стран Запада. До тех пор пока российская промышленность не достигнет уровня, при котором она могла бы не только удовлетворить внутренний спрос, но и успешно бороться за сбыт своих фабрикатов на мировых рынках, можно заключать какие угодно договоры с какими угодно странами; однако, характер российской внешней торговли от этого не изменится17.
Рохович считал взгляды сторонников экономической независимости от Берлина не просто бессмысленными, а весьма опасными для устойчивого развития российской экономики. Он напоминал, что Россия и Германия уже проделали огромную работу по развитию двусторонней торговли, и разрушить налаженные в течение столетий торговые связи, уйти с давно освоенных рынков, не имея никакой гарантии, что российские товары будут востребованы на рынках других стран, все это похоже на авантюру. “Цель наша, – писал Рохович, – может быть только одна: по возможности расширить наш товарообмен с Германией и сделать его возможно более для нас выгодным”18. По его мнению, увлечение части российского предпринимательства, некоторых политиков и бюрократов “крикливыми фантастическими теориями” может только помешать этому.
В первой половине 1914 г. редакция “Русского слова” попыталась организовать своего рода дискуссию по проблеме русско-германского договора: она предоставила возможность высказаться не только Гольдштейну, но и другим специалистам по экономическим вопросам. Все, выступившие на страницах “Русского слова”, признавали ненормальность русско-германских отношений в торговой сфере, но расходились в оценке перспектив их дальнейшего развития.
Член Госсовета, бывший министр торговли и промышленности В. И. Тимирязев, соглашаясь с Гольдштейном в том, что России необходимо развивать более тесные отношения с другими странами и диверсифицировать свой экспорт и импорт, считал, что делать это надо в дополнение к тесным торговым связям с Германией, а не в ущерб им. Он не скрывал опасений, что правительство России на предстоящих переговорах о новом торговом договоре согласится облегчить ввоз изделий германской индустрии в обмен на снижение высоких германских таможенных пошлин на ввозимые из России продукты питания.
Тимирязев предупреждал, что это поставит развивающуюся и еще довольно слабую российскую промышленность в неблагоприятные условия конкуренции. Добиваться снижения германских пошлин на продукцию русского земледелия “во что бы то ни стало, ценою серьезного потрясения нашей покровительственной системы было бы, – по его словам, – весьма опасно для России, для ее молодой промышленности, и послужило бы, пожалуй, лучшим способом, чтобы обратить Россию в “колонию” Германии”19. Бывший министр торговли и промышленности высказывал уверенность, что будущее России связано с развитием высокотехнологичного индустриального сектора экономики, а потому развивать сельское хозяйство за счет промышленности – это неправильный путь.
Иную точку зрения высказывал А. И. Шингарев, считавшийся в кадетской партии специалистом по аграрному вопросу и впоследствии, после Февральской революции, ставший министром земледелия во Временном правительстве. Он настаивал на том, что при заключении нового торгового договора с Германией нужно учитывать, в первую очередь, интересы сельского хозяйства, поскольку им занимается большинство населения Российской империи20.
Известный экономист, член Академии наук, профессор И. И. Янжул считал, что не следует называть Россию колонией Германии. Экономическая зависимость, действительно, существует, но она взаимная, а потому “конфликты невыгодны Германии не менее, чем нам”21. Он объяснял эту зависимость от западного соседа “нашей отсталостью, нашим невежеством и ленью”.
На те же самые национально-психологические факторы указывал и лидер партии конституционных демократов П. Н. Милюков, считавший, что вряд ли стоит ожидать серьезных изменений в характере товарообмена между двумя странами22.
Большую озабоченность части русской прессы накануне первой мировой войны вызывал стимулированный системой ввозных свидетельств и усиливавшийся из года в год вывоз немецкого хлеба в ряд европейских государств, где он успешно конкурировал с русским, а также начавшийся с 1906 г. активный ввоз немецкого хлеба, прежде всего ржи, в пределы самой Российской империи.
Некоторые влиятельные органы русской прессы (“Новое время”, “Утро России”, “Московские ведомости”) усматривали главную причину победы немецких аграриев над русскими именно в системе экспортных премий, существовавшей в Германии, и призывали русское правительство на предстоящих торговых переговорах с Берлином добиться ликвидации практики выдачи ввозных свидетельств или же установить аналогичную систему поощрения в отношении отечественных экспортеров хлеба.
На страницах “Нового времени”, одной из самых влиятельных и популярных газет России начала XX в., известный публицист М. О. Меншиков летом 1913 г. с тревогой отмечал, что в последнее время Россия теряет Германию как ценный рынок сбыта для своей сельскохозяйственной продукции и сама попадает все в большую зависимость от ввоза германского хлеба, превращаясь в “колонию” Германии. Меншиков объяснял эти успехи германского земледелия, в первую очередь, эксплуатацией России. Подъем германского зернового производства произошел, по его словам, вследствие того, что Германия после вступления в силу торгового договора 1904 г. “присосалась к России, как гигантская пиявка”23.
Последствия этого договора, по мнению автора “Нового времени”, оказались для России более губительными, чем поражения на Дальнем Востоке в ходе войны с Японией: “мы и в мирном деле, какова хлебная торговля, встретились с опасным врагом… Еще задолго до военного столкновения мы оказались разбитыми на хлебном поле, и тихий погром в этой области нанес благосостоянию России более глубокие удары, чем Мукден и Цусима взятые вместе”24. В 1913 г., когда в русской прессе развернулось обсуждение проекта введения протекционистских пошлин против немецкого зерна, Меншиков на страницах “Нового времени” активно поддержал эту идею.
За введение таможенных пошлин на ввозимую в Россию и Финляндию аграрную продукцию выступили также газета партии прогрессистов “Утро России” и консервативные “Московские ведомости”25. Они указывали, что главную причину колоссального роста германского экспорта хлеба следует искать в демпинговой практике ввозных свидетельств и вывозных премий, которую эти газеты считали проявлением нечестной конкуренции со стороны Германии. Обе газеты делали вывод, что России нужно учиться у своего западного соседа умению отстаивать свои собственные интересы и умению защищать свои рынки от иностранной конкуренции.
Либеральные издания (“Русское слово”, “Русские ведомости”, “Вестник Европы”) и октябристский “Голос Москвы” занимали иную позицию. Они приходили к выводу, что угроза для отечественного земледелия со стороны немецкого зерна мнимая и специально раздувается заинтересованными кругами, в первую очередь, российскими аграриями.
Осенью 1912 г. “Голос Москвы” писал, что пока еще рано говорить об опасности для русского земледелия германской конкуренции внутри России: в 1910 г. Германия ввезла в Россию 6 млн. 442 тыс. пудов ржи, получив из России в семь раз больше – 46 млн. 36 тыс. пудов. Однако октябристской газете внушала определенные опасения сама тенденция постепенного освобождения Германии от зависимости от иностранных сельскохозяйственных продуктов. Ввоз в Россию германского зерна “Голос Москвы” рассматривал как признак нездорового состояния российского земледелия: “6 млн. пудов ржи – это капля в море, но в то же время это предупреждающий симптом серьезной болезни нашего экономического организма”26.
Чтобы эти негативные тенденции не углублялись, России, по мнению октябристов, пора “взять за образец Германию, экономическая политика которой направлена к всестороннему развитию производительных сил страны”27. В распоряжении германского земледельца, будь то крестьянин или помещик, дешевые удобрения, дешевые водные и железнодорожные фрахты, доступные кредиты, а самое главное – поощрение со стороны государства личной и общественной инициативы в аграрном секторе народного хозяйства. “Голос Москвы” отмечал, что результатом такой дальновидной политики государства стало вступление Германии в ряды стран-экспортеров зерна и исчезновение там продовольственного вопроса, который все еще остается актуальным для России.
“Русское слово” также считало, что российским с/х производителям пора учиться у своих немецких коллег ведению интенсивного сельского хозяйства и правильной организации хлебной торговли. Эта газета усматривала причины экономического завоевания Финляндии немцами не столько в субсидировании германским правительством экспорта хлеба, сколько в безынициативности и недостаточной деловой хватке российских предпринимателей, проигрывающих немцам в энергии и целеустремленности. Российские производители хлеба просто не умеют правильно организовать хлебную торговлю в Великом княжестве, неаккуратно доставляют товар, в плохой упаковке и мешках, что приводит к порче хлеба. Запретительные пошлины для Финляндии являются в этом случае лишь “поощрением инертности и рутины” отечественных хлеботорговцев, умеющих, по мнению “Русского слова”, “завоевывать” рынки только там, где нет конкуренции28.
“Русское слово” обращало внимание на то, что максимальный объем иностранного хлеба был ввезен в Россию в неурожайный 1908 год. Уже следующий 1909 г. дал очень хороший урожай, вследствие чего ввоз зерна и муки в Россию резко сократился с 16,5 млн. руб. до суммы в 7,6 млн). Количество импортируемой пшеницы упало с 5 млн. 150 тыс. пудов до 385 тыс. пудов, кукурузы – с 537 до 271 тыс., ржи – с 7 млн. 14 тыс. до 6 млн. 158 тыс. пудов29. Газета делала вывод, что приток иностранного, в первую очередь, немецкого хлеба усиливается в неурожайные годы и играет положительную роль, поскольку выступает в качестве регулятора хлебных цен на внутреннем российском рынке, смягчая последствия неурожая для российских потребителей. Установление запретительных пошлин на хлеб выгодно, по мнению “Русского слова”, лишь группе российских мукомолов, но для миллионов российских потребителей эта мера не может принести ничего кроме убытков (особенно в неурожайные годы).
Схожую точку зрения высказывал на страницах либерального журнала “Вестник Европы” Л. Литошенко, считавший естественным с экономико-географической точки зрения, что Германия снабжает своим хлебом западные окраины России – Польшу, Прибалтику, Финляндию. Ведь производящие большое количество ржи российские губернии, например, Подольская и Волынская, находятся дальше, чем Познань, “эта житница Германии”, дающая значительный избыток ржи над собственным потреблением. Он обращал внимание на то, что быстрое увеличение ввоза немецкой ржи совпало с неурожаем и малыми сборами этой культуры в самой России. К тому же 1905 – 1908 гг. были периодом наиболее высоких цен на внутренних рынках России, что повлекло автоматическое вытеснение русского зерна с рынков западных окраин.
Отмечая, что посевная площадь озимой ржи сокращается по всей России, Литошенко связывал это явление не с германской конкуренцией, а с общим сокращением спроса на рожь в мире: пшеничный хлеб все активнее вытеснял ржаной, а как кормовое средство рожь не выдерживала конкуренции с ячменем. Автор статьи в “Вестнике Европы” призывал не преувеличивать значение немецкой системы ввозных свидетельств, указывая, что “основанная на ней опасность недобросовестной конкуренции со стороны немецкой ржи представляется, скорее, потенциальной, чем фактически существующей”. Он оговаривался, что не исключает возможности введения пошлин на иностранный хлеб, но только как средство давления на Германию при предстоящих переговорах о новой торговой конвенции, “а не как средство ограждения интересов нашего сельского хозяйства от мнимой опасности германской конкуренции”30.
Тем временем правительство В. Н. Коковцова перешло к конкретным действиям по ограничению притока немецкого зерна и муки на рынки Российской империи: осенью 1912 г. оно приняло решение обложить привозимый из-за границы в Россию и Финляндию хлеб в зерне пошлиной в 30 коп. с пуда, а муку – 45 коп. с пуда. Министр торговли и промышленности С. И. Тимашев в июне 1913 г. представил данный законопроект в Совете министров, который одобрил его и в декабре 1913 г. внес на рассмотрение Государственной Думы.
27 марта 1914 г. законопроект об установлении пошлин на зерно, ввозимое в Россию, был принят депутатами после упорной борьбы между сторонниками (правые, октябристы) и противниками (кадеты) аграрного протекционизма. Хлеб в зерне, горох и бобы облагались теперь при ввозе в Россию по европейской границе пошлиной в 30 коп. с пуда. Подписанный Николаем II этот закон вступил в силу с 30 мая 1914 года. А 2 июня Дума рассмотрела и одобрила аналогичный законопроект, касавшийся Финляндии31. Как отмечает исследовавший историю развития русско-германских торговых связей Ю. Ф. Субботин, два эти закона 1914 г. свидетельствовали об обострении внешнеторговых противоречий с Германией и означали переход России к прямому аграрному протекционизму32.
Реакция российских газет на принятие этого законопроекта, направленного, в первую очередь, против Германии, не была однозначной. “Новое время” приветствовало решительную меру со стороны российского правительства, которая должна была, по мнению газеты, оказать отрезвляющее воздействие на Берлин, продемонстрировав, что Россия 1914 г. это не Россия 1904 г.: “Немцы привыкли к тому, чтобы мы причиняли себе вред для доставления им особой пользы, но теперь и они нисколько не сомневаются в том, что на такую бестолковость мы не пойдем”33.
“Русские ведомости” в целом положительно отнеслись к результатам думского голосования. В марте 1914 г. эта либеральная газета, характеризуя положение в хлебной торговле между двумя странами как “ненормальное”, писала, что победа немецкого хлеба над русским вызвана исключительно системой вывозных премий, и “мириться с этой победой мы не имеем никакого основания”. Пошлины на иностранный хлеб хотя бы отчасти могут парализовать вредное для российского земледелия действие системы ввозных свидетельств. Газета высказывала надежду на то, что в Берлине, убедившись в решительном настрое русского правительства, откажутся вовсе от действующей с 1894 г. системы субсидирования собственных с/х производителей. В этом случае перед Россией откроются перспективы отвоевания хлебных рынков скандинавских стран, откуда русское зерно было почти полностью вытеснено за последние годы немецким. “В этом был бы бесспорный выигрыш для русского сельского хозяйства, и в качестве боевого средства пошлины на немецкий хлеб можно, поэтому, принять”34.
Кадеты, голосовавшие в марте и июне 1914 г. в Государственной Думе против соответствующих законов, указывали в своей главной партийной газете “Речь” на негативные последствия их принятия для дальнейшего развития русско-германских торговых отношений. В конце апреля 1914 г. “Речь” сообщала о росте недовольства в Германии в связи с протекционистскими мерами властей России. Теперь России, были уверены кадеты, следует ожидать в ответ на репрессивные меры против немецкого зерна введения аналогичных мер против своих товаров, ввозимых в Германию. Следствием принятого Думой законопроекта станет обострение отношений между двумя странами не только в торговой, но – учитывая влияние юнкерских кругов Германии – также и в политической сфере. “Речь” предупреждала, что усиление в Берлине враждебных настроений против России может лишь ухудшить ее позиции на предстоящих торговых переговорах35.
Таким образом, уже за несколько лет до истечения срока действия торгового договора с Германией русская пресса активно обсуждала возможные меры экономического воздействия на Берлин ради достижения как можно более выгодных для российской экономики условий. Установление пошлин на иностранный хлеб, вокруг которого развернулась оживленная дискуссия на страницах русских газет и журналов, являлось одной из таких мер давления, но не единственной.
Осенью 1913 г. в “Русских ведомостях” появилась статья видного экономиста М. Н. Соболева с перечислением основных средств, с помощью которых Россия могла бы отстаивать свои требования на предстоящих переговорах с Германией. Наиболее эффективной мерой давления, по мнению Соболева, могло бы стать ограничение притока русских сезонных сельскохозяйственных рабочих в Германию36. Правда, автор статьи оговаривался, что в данном случае нужно действовать очень осторожно, поскольку эта мера ударит и по самой России, точнее, по положению тех трехсот тысяч наемных работников из Белоруссии и Польши, которые ежегодно переходили русско-германскую границу для заработков на полях юнкерских хозяйств восточной Германии. Соболев считал, что, если не будет таможенной войны с Германией, то нет никакого смысла полностью запрещать их сезонный отток в Пруссию. Можно создать лишь некоторые ограничения в свободном снабжении германского сельского хозяйства русской рабочей силой, что явится, по его словам, “полезным шахматным ходом” в будущих торговых переговорах.
В декабре 1913 г. на страницах “Голоса Москвы” против предложенной Соболевым меры выступил В. Быстренин, считавший ограничение свободного оттока с/х рабочих из западных губерний России в Германию чисто полицейской мерой. Она, по его мнению, ударит, прежде всего, по положению крестьян Белоруссии и Польши, где крестьянский труд оплачивается чрезвычайно низко. Быстренин напоминал, что Западный край имеет избыток свободных рук, который направляет в соседнюю страну. Всякая попытка ограничить такой отлив непременно пагубным образом отразится на положении местного крестьянства37.
Россия, подчеркивал Быстренин, вообще имеет небольшой выбор мер экономического воздействия на Берлин при предстоящих торговых переговорах, поскольку Германия год от года освобождается от хлебной зависимости от России. По приводимым им данным, русский вывоз хлеба в эту страну удерживался в 1913 г. на уровне 1903 г., да и то за счет усиленного экспорта ячменя и кукурузы. Что же касается пшеницы, ржи и овса, то вывоз этих культур падал. При интенсификации с/х производства в самой Германии мало шансов, что экспорт русского хлеба и других с/х продуктов в эту страну существенно увеличится.
Быстренин обращал внимание на то, что 86,1% всей вывозимой из России в Германию с/х продукции составляли кормовой ячмень и отруби, то есть те продукты, которые Россия продавала в явный ущерб своему собственному сельскому хозяйству. Быстренин полагал, что российскому правительству следует обложить вывозной пошлиной жмыхи, отруби и другие сельскохозяйственные отбросы, в огромном количестве вывозящиеся из России в Германию и служащие там кормом скоту. Хозяйства восточной Германии весьма заинтересованы в получении этих отбросов, и создание затруднений при их вывозе за Неман предоставит России определенные козыри в переговорах38.
Данное средство воздействия на Германию казалось российской прессе весьма эффективным и, кроме того, выгодным для отечественного животноводства, испытывавшего трудности из-за нехватки дешевых кормовых средств.
В “Новом времени” отмечалось, что массовый вывоз русских кормов (отрубей, жмыхов, овса, ячменя) за границу мешает развитию русского скотоводства. В результате поголовье рогатого скота в России за десятилетие 1900 – 1910 гг. уменьшилось с 41 млн. 146 тыс. до 36 млн. 511 тыс. голов, при том, что население страны за этот период возросло на 20%, а, следовательно, возросли и потребности в мясной продукции (газета оговаривалась, что нехватка кормовых средств является не единственной, но существенной причиной сокращения поголовья скота)39. В результате того, что немцы предусмотрительно отказались в 1904 г. от обложения пошлиной ввозимых к ним русских сельскохозяйственных отбросов, их ввоз в Германию возрастает в огромных масштабах. “Новое время” выражало надежду, что при заключении нового торгового договора российским представителям на переговорах удастся создать такое положение, при котором дешевые корма для скота будут оставаться в России, а не утекать в Германию.
С аналогичным предложением выступил издатель черносотенной “Земщины” С. А. Володимеров. В этой прогерманской газете летом 1913 г. он писал, что не следует вводить запретительные пошлины на ввозимую из Германии в Россию рожь, полагая, что данная административная мера может привести к резкому ухудшению русско-германских отношений40. Экономически гораздо более эффективным и политически безопасным средством давления на Германию Володимеров считал введение штрафов за вывоз из России отрубей и жмыхов, которые вместо того, чтобы идти на корм скоту в центральных губерниях Европейской России, все подчистую скупаются немцами. Пользу от этого получают, по его словам, только хозяйства Поволжья, выгодно продающие немцам имеющиеся у них в большом количестве отруби и жмыхи, Хозяйства же центральных губерний России “надрываются в безнадежной конкуренции” с германским сельским хозяйством. Чтобы не настраивать против себя немцев русское правительство может компенсировать такой неблагоприятный для Германии шаг, как полный запрет на вывоз русских кормов, открытием русского рынка для немецких сельскохозяйственных машин. Это, по мнению автора “Земщины”, обеспечит поддержание дружественных отношений с Германией.
Другая крайне правая газета “Русское знамя”, в отличие от “Земщины”, занимавшая накануне первой мировой войны антигерманскую позицию, шла гораздо дальше, предлагая в качестве эффективного инструмента экономического давления на Германию ввести казенную монополию на торговлю хлебом. Если экспорт зерна русское правительство возьмет в свои руки, то немцы должны будут опасаться полного прекращения поставок хлеба из России в случае обострения политических отношений между двумя государствами. Введение в России казенной монополии на хлеб, было уверено “Русское знамя”, поставит Германию в такое тяжелое положение, что “она вынуждена будет находиться у нас в полном повиновении”41.
Однако, как показывают цифры статистики, черносотенцы, писавшие об огромной зависимости Германии от поставок русского хлеба, были правы лишь отчасти. Германия, действительно, сильно зависела от ввоза из России ячменя (85% от всего ввезенного в Германию количества этого продуктам в 1913 г.), ржи (86%) и – в меньшей степени – овса (54%)42. Что же касается главного злака – пшеницы, то в последние годы перед первой мировой войной Германии удалось существенно сократить долю России в своем импорте: если в 1911 г. 45% всей ввезенной в страну пшеницы было доставлено из России, то в 1912 г. только 24,3%, а в следующем 1913 г. – уже 20,4%. Сокращение привоза из России компенсировалось за счет стран Нового Света – так, в 1913 г. 39,5% ввезенной в Германию пшеницы приходилось на США, а 17,5% – на Аргентину43.
Прекращение поставок русского хлеба в Германию, о котором мечтали черносотенцы из “Русского знамени”, могло произойти только в случае начала таможенной войны между двумя странами. С вероятностью этого приходилось считаться вследствие неуступчивости германского правительства, которое устами статс-секретаря внутренних дел К. Дельбрюка заявило в январе 1914 г. о своем намерении просто продлить действующий торговый договор с Россией На новый срок44. Тем самым Берлин недвусмысленно дал понять, что не желает вносить какие-либо изменения в торговый договор 1904 г. в духе ослабления аграрного протекционизма и не собирается идти на уступки России в торгово-экономической сфере.
Вероятность возникновения таможенной войны в ходе подготовки нового русско-германского торгового договора не раз становилась предметом обсуждения в русской прессе в 1912 – 1914 годах. “Утро России” считало, что таможенной войны с Германией не стоит опасаться45. Оптимизм газеты прогрессистов основывался на следующих соображениях: учитывая характер российско-германской торговли (Россия поставляет в Германию в основном продукты сельского хозяйства, получая преимущественно промышленные товары) России в случае таможенной войны будет легче переориентировать свой экспорт на другие страны, чем Германии найти новые рынки сбыта для своих промышленных товаров взамен утерянного российского. По мнению прогрессистов, от прекращения привоза германских промышленных изделий Россия не пострадала бы, так как все необходимое можно было бы получить из Франции, Англии, Бельгии, США и других стран.
Что касается продукции сельского хозяйства, то спрос на зерно в мире стабильно растет, – отмечало “Утро России”. Если Германия не будет закупать российскую пшеницу и заменит ее аргентинской или канадской, то соответственно уменьшится объем аргентинской и канадской пшеницы на других рынках – в Англии, Бельгии, Голландии, Италии. Туда и направится в этом случае экспорт пшеницы из России. Рожь и овес немцы сами вывозят в скандинавские страны. Если прекратится вывоз и этих культур из России в Германию, то немцы вынуждены будут всю производимую ими рожь и овес оставлять для внутреннего потребления, прекратив их экспорт в страны Северной Европы. Таким образом, российскую рожь и овес можно будет переориентировать с германского рынка на опустевшие скандинавские. Ячмень и лен Германия ввозит из России в таких количествах, что в случае таможенной войны она не найдет им замену в других странах и должна будет резко сократить их потребление. “Утро России” делало вывод, что вследствие этого Германия не решится на развязывание торговой войны с Россией.
Однако большинство периодических изданий не были настроены столь оптимистично, как “Утро России”. Некоторые из них даже не исключали возможность перерастания русско-германской таможенной войны в вооруженный конфликт.
В опубликованной в “Московских ведомостях” в мае 1914 г. статье “Накануне войны” консервативный публицист К. Н. Пасхалов обращал внимание на тот факт, что военные приготовления Германии и ее австрийского союзника против России особенно усилились именно в тот момент, когда в России развернулось общественное движение за пересмотр условий торгового договора 1904 г., когда стали все громче раздаваться призывы освободиться от “тяжкого экономического ига” Германии. Единственный смысл для Берлина идти на столь большой риск, как развязывание войны, – это “экономическое завоевание России”, без которого, считал Пасхалов, Германия не сможет существовать. Растущей колоссальными темпами промышленности Германии необходимы были новые рынки сбыта. Самым удобным и многообещающим представлялся российский рынок.
Если германская промышленность потеряет его, то она, был уверен Пасхалов, потерпит полное крушение. “Поэтому Германии во что бы то ни стало необходимо, добром или угрозами, силой или хитростью, но заставить нас подчиниться ее экономическим интересам, и только в этом случае мы избегнем войны”46. Если Германия получит полное удовлетворение своих экономических интересов в новой торговой конвенции, то на риск войны с Россией она не пойдет. Правда, сам Пасхалов не верил, что Россия сможет добровольно согласиться с ролью колониально-сырьевого придатка империи Гогенцоллернов, удовлетворив все ее аппетиты в новом договоре. “Отсюда и вероятность, что мы накануне войны”, – пессимистически писал автор “Московских ведомостей” за два месяца до объявления Германией войны России.
Большинство российских изданий того времени не заходило так далеко, как “Московские ведомости”, не скрывавшие своих опасений по поводу возможной военной агрессии со стороны Германии в целях экономического ограбления России. Чаще на страницах российских газет высказывалось другое предположение – о намерении берлинского правительства, самому сохраняя нейтралитет, создать для России внешнеполитические затруднения и, воспользовавшись ими, снова заставить Россию пойти на уступки в торгово-экономической сфере. Тем более что в русском обществе была широко распространена вера в то, что именно Берлин подтолкнул русские правящие сферы к дальневосточной авантюре и тем самым к войне с Японией в 1904- 1905 гг. для того, чтобы, воспользовавшись тяжелым положением России, навязать ей разорительный торговый договор.
На этот раз, утверждали многие российские периодические издания, Берлин попытается снова разыграть против России дальневосточную карту, натравив на Россию уже не Японию, отношения с которой после Портсмутского мира значительно улучшились, а Китай, руководимый честолюбивым диктатором Юань Шикаем. Если к войне с Японией привела борьба за сферы влияния в Корее и Маньчжурии, то причиной русско-китайского военного столкновения, вполне серьезно ожидавшегося русской прессой в 1913 – первой половине 1914 гг., могло стать российское покровительство монгольским сепаратистам, провозгласившим в 1912 г. отделение Внешней Монголии от Китая.
Многим российским газетам казалось вполне вероятным, что Берлин может также использовать антагонизм между Россией и Австро-Венгрией, их соперничество за влияние на Балканах для того, чтобы в выгодный для себя момент использовать русско-австрийскую войну для решения собственных, прежде всего, экономических задач. Если Германии удастся этот политический ход, отмечалось в редакционной статье “Утра России” в феврале 1914 г., то “свой нейтралитет по отношению к России она продаст за приличное вознаграждение – за убийственный для русской промышленности торговый договор”47.
Учитывая возможность международных осложнений в преддверии переговоров с Берлином, “Русское слово” призывало к консолидации общественных сил для подготовки нового торгового договора с Германией. “Для того, чтобы германская дипломатия не застала нас врасплох при переговорах о возобновлении торгового договора, необходима дружная работа правительства и общества… Если через три года курс нашей внутренней политики останется без перемен, торгово-политические результаты будут нисколько не лучше”, чем в 1904 году48. Таким образом, это либеральное издание использовало вопрос о подготовке нового торгового договора с Германией для того, чтобы еще раз обратиться к властям с призывом “объединить усилия правительства и общества”, делая прозрачный намек на необходимость привлекать представителей буржуазии к выработке внешнеэкономической политики государства.
Изучение русской прессы за 1912 – 14 гг. показывает, что в России в то время нарастала тревога в отношении характера двусторонних экономических связей с Германией и динамики их развития. Газеты и журналы обращали внимание на огромную роль Германии в русском импорте и экспорте. Это порождало опасения, что хозяйственная зависимость повлечет за собой со временем и политическое подчинение России Берлину.
Особое внимание русской прессы в последние предвоенные годы привлекала проблема торговых отношений между Россией и Германией в сфере сельского хозяйства. Усиливавшаяся конкуренция со стороны Германии на европейском хлебном рынке, а также начавшееся с 1906 г. активное проникновение германского хлеба на внутренний российский рынок дали основание некоторым весьма влиятельным органам прессы, прежде всего, “Новому времени”, заявить, что Россия стремительно превращается в “колонию” Германии, а характер установившихся двусторонних связей в торговой сфере угрожает России потерей статуса великой державы.
Можно сделать вывод, что данные негативные тенденции в русско-германских торговых отношениях внесли свой вклад в дальнейшее усиление в России антигерманских настроений. Показательно, что в русской прессе превалировало мнение, будто главной причиной успешного развития аграрного сектора в Германии и роста экспорта хлеба из этой страны была эксплуатация России (невыгодный для России, по мнению подавляющего большинства органов прессы, торговый договор 1904 г.) и нечестная конкуренция со стороны германских производителей (система ввозных свидетельств). О высоком технологическом уровне развития германского сельского хозяйства, которое – в отличие от русского – развивалось не экстенсивным, а интенсивным путем, упоминалось редко.
В преддверии переговоров между Санкт-Петербургом и Берлином о заключении нового торгового договора русские газеты и журналы обращались к анализу действовавшего на тот момент торгового соглашения 1904 года. Русская пресса была практически едина в оценке этого договора как очень выгодного для германской стороны и невыгодного (а то и просто разорительного) для России. Раздавались призывы освободиться от “тяжкого экономического ига Германии”, наложенного, якобы, на Россию этим договором.
Однако внимательное изучение условий торговой конвенции 1904 г. позволяет сделать вывод, что в своих оценках русская пресса в начале XX в. существенно сгущала краски. Представление о разорительности для России торгового договора 1904 г. не соответствовало действительности. Тем не менее, оно получило широкое распространение в русской прессе, активно обсуждавшей в 1912 – 1914 гг. различные средства и методы экономического давления на Германию с целью изменения действовавшего торгового соглашения в выгодном для России направлении.
Поддержка значительной частью русской прессы идеи о введении высоких пошлин против ввозимой из Германии с/х продукции свидетельствует, насколько неуверенно русское общество чувствовало себя перед лицом мощной экономически развитой Германии, чья конкуренция угрожала не только слабой российской промышленности, но ставила под удар и традиционно сильные позиции России в сфере хлебной торговли.
1. АСТАФЬЕВ И. И. Русско-германская торговля в период империализма (опыт источниковедческого анализа). Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1978, N 2, с. 73, 80.
2. Ostelbische Agrargesellschaft im Kaiserreich und in der Weimarer Republik: Agrarkrise – jimkerliche Interessenpolitik – Modernisierungsstrategien. Berlin. 1994, S. 33 – 50.
3. PFLANZE O. Bismarck. Der Reichskanzler. Munchen. 1998, S. 208 – 216.
4. FESSER G. Reichskanzler Furst von Bulow. Architekt der deutschen Weltpolitik. Leipzig. 2003, S. 89 – 91.
5. ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М. 1960, с. 317.
6. Материалы к пересмотру торгового договора с Германией. Вып. 1. Договор о торговле и мореплавании между Россией и Германией от 29.1.1894 и дополнительная к нему конвенция, заключенная 15.VII.1904 с относящимися к ним конвенционными тарифами. СПб. 1912, с. 194 – 219.
7. МИЛЛЕР К. К. Система ввозных свидетельств в Германии. СПб. 1912, с. 29.
8. ГОЛЬДШТЕЙН И. М. Русско-германский торговый договор и следует ли России быть “колонией” Германии. М. 1913, с. 8
9. Там же, с. 12 – 14.
10. ДЕНИСОВ В. И. Экономическое завоевание Германией финляндского рынка. Постепенное уменьшение сбыта из России сельскохозяйственных продуктов в Финляндию. СПб. 1911, с. 15.
11. Там же, с. 4.
12. ГОЛЬДШТЕЙН И. М. Русско-германский торговый договор и задачи России. М. 1912; ЕГО ЖЕ Германские синдикаты и русский экспорт. М. 1914.
13. Русское слово. 12.II.1913.
14. Там же, 5.II.1914.
15. Утро России. 12.II.1913.
16. Русские ведомости. 7.III.1914.
17. Речь. 20.II.1914.
18. Там же.
19. Русское слово. 28.II.1914.
20. Там же.
21. Там же.
22. Там же.
23. Новое время. 24.VIII.1913.
24. Там же.
25. Утро России. 31.X.1912; Московские ведомости. 2.VII.1913.
26. Голос Москвы. 18.X, 4.XI.1912.
27. Там же.
28. Русское слово. 31.X.1912.
29. Там же.
30. Вестник Европы. 1913. Январь, с. 363, 371.
31. САННИКОВ Л. И. Таможенная политика России по отношению к Германии накануне первой мировой войны (1912 – 1914 гг.). Ученые записки Ленинградского госпединститута им. А. И. Герцена. Т. 314. Л. 1967, с. 208 – 210.
32. СУББОТИН Ю. Ф. Россия и Германия: партнеры и противники (торговые отношения в конце XIX в. – 1914 г.). М. 1996, с. 196.
33. Новое время. 4.VI.1914.
34. Русские ведомости. 19.III.1914.
35. Речь. 22.IV.1914.
36. Русские ведомости. 15.XI.1913.
37. Голос Москвы. 5.XII.1913.
38. Там же.
39. Новое время. 21.VII.1913.
40. Земщина. 1.VIII.1913.
41. Русское знамя. 4.VII.1914.
42. ЛЯЩЕНКО П. И. Зерновое хозяйство и хлеботорговые отношения России и Германии в связи с таможенным обложением. Пг. 1915, с. 70.
43. АВЕТЯН А. С. Русско-германские дипломатические отношения накануне первой мировой войны 1910 – 1914. М. 1985, с. 61.
44. FISCHER F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Dusseldorf. 1969. S. 528 – 529.
45. Утро России. 15.VIII.1913.
46. Московские ведомости. 15.V.1914.
47. Утро России. 2.II.1914.
48. Русское слово. 31.I.1914.
Просмотров: 11759
Источник: Вопросы истории. – 2012. – № 2. – C. 104-118
statehistory.ru в ЖЖ:
