Глава 8. Адмирал Корнилов
   И тут вновь заговорили об адмирале и генерал-адъютанте Владимире Алексеевиче Корнилове как фактическом руководителе обороны Севастополя. Он и раньше предупреждал, что необходимо укреплять оборону Севастополя, предложив в самом начале войны проект оборонительных сооружений, но Меншиков отверг его предложения. Но Корнилов упорствовал, на собственный счет подрядчик Волохов построил башню для защиты рейда со стороны моря. Эта башня и помешала неприятельскому флоту подойти к берегу и открыть огонь по городу.
   Тотлебен осмотрел северную часть города и пришел в отчаяние – оборонительные сооружения были в отчаянном положении. Необходимо было начинать работы… Даже на Малаховом кургане, на котором вскоре разыграются настоящие битвы, было всего лишь пять орудий. Корнилов, Нахимов и Тотлебен дивились тому, что союзники отложили штурм города, даже не разведав его положения, и дали возможность его укрепить.
   Меншиков ушел из города с армией, оставив адмирала Корнилова на северной стороне города, а адмирала Нахимова – на южной, казалось бы, два адмирала пользовались одинаковыми правами, но Нахимов тут же заявил, что он признает старшинство Корнилова и у защитников города будет один начальник – Корнилов. А Тотлебен со своими солдатами и рабочими укреплял оборонительные редуты, воздвигая их со стремительной скоростью.
   Англичане и французы открыли ужасающую канонаду, подвергалось разрушению все – дома, служебные постройки, гибли люди, военные и мирные. Корнилов вел себя как отважный солдат, отчетливо понимая свой долг. Все знали, что Корнилов – любимец Лазарева, создавшего Черноморский флот, все знали о его отваге и мужестве. Тотлебен повсюду сопровождал его. Кто-то сказал, что на третьем номере в третий раз меняют артиллерийскую прислугу.
   – Ребята, – призвал Корнилов, – товарищи ваши заставили замолчать французскую батарею, постарайтесь сделать то же с английской.
   Офицер Дебу увидел, как Тотлебен выскочил на бруствер, повсюду сыпались снаряды, риск был огромный.
   – Не торопитесь, – остерег Тотлебен, – стреляйте реже, у вас неточный прицел, бейте так, чтобы каждый выстрел попадал в цель.
   Корнилов на лошади поехал вдоль траншей, рядом с ним ординарцы. На Малахов курган он прибыл как раз тогда, когда англичане открыли просто истребительный огонь. Поговорив с Истоминым и флотским экипажем, Корнилов решил проехать к Ушаковой балке, посмотреть Бутырский и Бородинский полки. Стоило ему подойти к лошади, как два ядра упали прямо на него.
   – Отстаивайте же Севастополь! – крикнул он.
   В госпитале он умер. Нахимов горько оплакивал его смерть. Сопротивление города продолжалось.
   «В самом деле, уже до полудня союзные главнокомандующие могли удостовериться, что они очень серьезно просчитались и что Севастополь этой бомбардировкой одолеть ни в коем случае не удастся. Неожиданность за неожиданностью поражали осаждающих. Откуда-то выросшие за три-четыре недели укрепления, дальнобойные орудия, меткая стрельба, доходящая до дерзости смелость гарнизона – все это обнаружилось явственно к вечеру, но и утром особенно радостных впечатлений ни у Канробера, ни у лорда Раглана не было», – писал академик Тарле. И перечислял потери союзников и русских. «Нужно согласиться, – писал Блерзи, – что Тотлебен, по врожденному ли таланту или вследствие знания местности, показал себя более искусным инженером, чем его противники, и что он расположил свои батареи так, что они причиняли союзникам больше ущерба, чем батареи союзников – защитникам города».
   Канонада продолжалась, но русские успевали быстро восстанавливать разрушенное. Бывало, что на бастионы падало около двух тысяч бомб, несколько сот орудий палили по городу, а сдержанный на эмоции Тотлебен вновь принимался восстанавливать постройки и укрепления бастионов, превращая их как бы в новые.
   Лет через сорок после этих событий маршалу Канроберу задавали вопрос:
   – С какими противниками вы имели дело в Крымской войне?
   – Чтобы понять, – маршал при этом поднимался, сверкая при этом огненными глазами, – что такое были наши противники, вспомните о шестнадцати тысячах моряков, которые, плача, уничтожали свои суда с целью загородить проход и которые заперлись в казематах бастионов со своими пушками, под командой Корнилова, Нахимова, Истомина! К концу осады от них осталось восемьсот человек, а остальные и все три адмирала погибли у своих пушек… Генерал Тотлебен для выполнения своей технической задачи нашел в населении Севастополя, сплошь состоявшем из рабочих и служащих в морском ведомстве и в арсеналах, абсолютную преданность делу. Женщины и дети, как и мужчины, принялись рыть землю днем и ночью, под огнем неприятеля, никогда не уклоняясь. А наряду с этими рабочими и моряками солдат – особенно пехотинец – снова оказался таким, каким мы его узнали в битвах при Эйлау и под Москвой…
   Маршал сел, считая, что долг его французского командующего совершенно выполнен при воспоминаниях о давних сражениях.
   Все ярче разгоралось имя адмирала Нахимова, вроде бы в подчинении он был у генерала Остен-Сакена, но все понимали, что он – руководитель осажденного Севастополя, ему подчинялся и Тотлебен со своей армией рабочих и служащих, постоянно работавших по укреплению бастионов и возведению новых.
   «Служебные мои занятия в самом начале года, – вспоминал Милютин, – были прерваны на несколько дней поездкой в Москву по случаю празднования 12 января столетнего юбилея Московского университета. Как питомец его, я получил от попечителя учебного округа генерал-адъютанта Владимира Ивановича Назимова приглашение на предстоящее торжество». Милютин взял отпуск на неделю, тем более Военная академия поручила ему поздравить университет от имени академии.
   Слухи о бездарном управлении осажденного Севастополя и полном безразличии к его судьбе, письма царских сыновей, побывавших в Севастополе, заставили Николая Первого пересмотреть назначение князя Меншикова и поставить на его место князя Горчакова, командовавшего Дунайской армией.
   Все эти дни Николай Первый ходил мрачный, неразговорчивый.
   – Каждую ночь император по целым часам ходит взад и вперед один по Дворцовой набережной, – как-то с болью сказал Долгоруков. Милютин только молча согласился с ним, он не так часто бывал с императором, но о многом догадывался, так много перебывало у него флигель-адъютантов, приезжавших из Севастополя и рассказывавших об обстановке в Севастополе.
   Милютин заметил, как все мрачнее и мрачнее выглядел Николай Первый, ушел оптимизм и из общих светских собраний, все чаще оставался он в одиночестве и думал о трагическом сломе своей империи, часто видели его высокую фигуру, медленно двигавшуюся по набережной в трагическом одиночестве. Он бывал то в Петергофе, то в Гатчине, то вновь возвращался в Зимний дворец, но настроение его все ухудшалось, все боялись к нему подходить, не ожидая ничего хорошего.
   Наконец он, больной, дал указание цесаревичу подписать приказ об увольнении князя Меншикова, который был явно раздражен полученным известием, резко критикуя своих помощников:
   – Кто были помощниками мне? Назовите мне хоть одного генерала… Вот генерал Петр Дмитриевич Горчаков, брат князя Михаила Дмитриевича Горчакова, командующего Дунайской армией, ведь это же чистая бездарность, это ж старая суета в кардинальской шапке… Или всегда пьяный Кирьяков… А Жабокритский со своей двусмысленной преданностью к России… А бестолковый Моллер… Остальные, мало-мальски к чему-либо пригодные, все помешаны на интриге! Полагаю, что, будучи далек от солдата, я не сумел заставить полюбить себя, но разве и в этом не помогли мне мои помощники? – иронически отзывался Меньшиков о прошедшем.
   Он обвинял своих помощников в бездарности и неумении командовать большими сражениями, а сам, даже набрасывая какую-либо диспозицию, полностью уходил от сражения, только путая настоящих командиров своими бестолковыми приказами.
   «Черствый, раздражительный, знавший и свою непопулярность, и обожание, которым был окружен в матросской и солдатской среде Нахимов, завистливый и насмешливый Меншиков все-таки должен был в первые месяцы осады считаться с очевидностью: с тем, что после смерти Корнилова Севастополь держится на – не говорить об упорстве и героизме, проявляемых подавляющим большинством защитников – матросов, солдат и рабочих, – на Тотлебене, Нахимове и Истомине», – писал Е. Тарле.


<< Назад   Вперёд>>