Политические последствия Аустерлица
Но и Наполеон, не утративший природной корсиканской хитрости, заключив союз с Пруссией, быстро вывернул руки уже побежденной Австрии, оказав на нее давление этим договором. 14(26) декабря между Францией и Австрией был заключен Пресбургский мир, по достаточно жестким условиям которого Австрия лишалась всех своих территорий в Германии, отдавала Тироль, Венецианскую область, Истрию и Далмацию, т. е. теряла шестую часть своих подданных (4 млн человек). Причем все территории переходили во владение союзников Франции – Италии и южногерманских государств. При этом Бавария и Вюртемберг по воле Наполеона становились королевствами, как было сказано в 33-м бюллетене Великой армии, «за их дружбу и преданность к нему». По сути, это означало и полную потерю всякого влияния Габсбургов в германских делах, где они доминировали в течение последних 300 лет. Мало того, шестнадцать германских государств 12 июля 1806 г. образовали Рейнскую конфедерацию, протектором которой был провозглашен Наполеон. Поэтому вскоре император Франц отказался от титула императора Священной Римской империи Германской нации, отлично понимая, что реально эта империя уже не существовала, он остался всего лишь императором австрийским.
Все это свидетельствовало о резком изменении ситуации на европейском континенте и новом соотношении сил. Роль французской империи неизмеримо возросла. Это были прямые последствия Аустерлица. Косвенным свидетельством этого стала активная семейная матримониальная политика Наполеона – брачные альянсы его родственников с августейшими коронованными особами, потомками древних домов Германии и Италии. По словам русского историка С.С. Татищева: «Старая монархическая Европа беспрекословно признала братьев его королями, родственников и слуг – владетельными князьями и герцогами. Древние династии вступали в брачные союзы с членами его дома»[69]. Наполеон в первую очередь решил женить своего пасынка Эжена Богарне (вице-короля Италии) на баварской принцессе Августе-Амалии. Правда, принцесса уже была обещана баденскому наследнику. Но это препятствие скоро устранили (территориальные приращения и новый королевский титул Баварии), и брак быстро состоялся 14 января 1806 г. Чтобы не обижать баденского наследника Карла, все-таки нужный и завидный жених, ему в жены предложили Стефанию Богарне (племянницу Жозефины и приемную дочь Наполеона), и тот не отказался. Чуть позже Жером, младший брат Наполеона, по его настоянию женился на дочери вюртембергского короля Екатерине. Таким образом, военно-политический союз Франции с тремя главными государственными образованиями Южной Германии (Баварией, Баденом и Вюртембергом) оказался подкреплен и брачными узами. Именно через эти обласканные им государства Наполеон добивался усиления французского влияния в германских делах, доказывая, насколько выгоден союз с ним, и в то же время благодаря своим сателлитам последовательно извлекал преимущества из последних побед. Прямым следствием Аустерлица стало объявление в 1806 г. двух братьев Наполеона королями: Жозефа королем неаполитанским, Луи – королем голландским. Французскому императору, почувствовавшему вкус к монархическому устройству Европы и желавшему надеть короны на всех родственников, трудно было сохранить чувство меры. Это только добавило ему потенциальных врагов. Подобные шаги (создание новых тронов) вряд ли способствовали успокоению феодальной Европы, ее представители могли только негодовать, испытывать страх за свое будущее и лишь надеяться, что новое передвижение пограничных столбов не коснется лично их.
Российские правящие круги в новом раскладе сил в Европе оказались особенно обеспокоенными двумя моментами – потерей Пруссии как потенциального союзника (особенно переживал Александр I) и выходом французов к границам Османской империи на Балканах. Последнее обстоятельство волновало всех высших российских сановников без исключения, поскольку они увидели угрозу не только усиления Франции в этом регионе, но и создания реальных предпосылок захвата балканских провинций Турции стремительно набиравшей обороты могущественной империей Наполеона. А в сохранении этого «слабого соседа» Россия тогда была кровно заинтересована. Российские власти также опасались усиления французских позиций среди православного населения и народов Балканского полуострова, где русское влияние было традиционно очень сильным. Французские же войска под командованием генерала Г.Ж.Ж. Молитора постарались быстро завладеть всей Далмацией, как стратегически важным краем. Но генерал все же не успел занять самую южную точку на Адриатике, которую австрийцы обязались передать французам, – Которскую бухту с первоклассным портом. Рядом находились Ионические острова, важнейшей русской военно-морской базы, где оказались сосредоточены российские войска, эвакуированные из Неаполя (до 12 тыс. человек), а также находилась мощная группировка русского флота (15 кораблей, не считая малых судов) под командованием адмирала Д.Н. Сенявина. Возглавивший русские вооруженные силы в этом районе Сенявин, получая разноречивые и постоянно запаздывающие указания из Петербурга, решил без всяких санкций правительства самостоятельно занять Котор (Бокко-ди-Катторо), используя помощь обеспокоенных ситуацией черногорцев. Что он и сделал 5 марта 1806 г., высадив десант, поддержанный черногорцами, а австрийцы предпочли сдать крепость русским без сопротивления. Это событие, с одной стороны, резко изменило ситуацию в этом регионе в пользу России, но с другой – чуть не стало поводом новой войны между Францией и Австрией, поскольку Наполеон обвинил австрийцев в попустительстве русским и в невыполнении международных договоров. Венский кабинет, опасаясь нового разгрома, стал упрашивать Александра I вывести из Котора войска.
Интересы России требовали спасения обломков старой Европы. В то же время она старалась выйти из специфических обстоятельств, сложившихся в Европе, на почетных условиях, без потери лица. Но даже бывшие союзники по коалиции уже с трудом находили общий язык друг с другом. Великобритания (позже к ней присоединилась Швеция) вообще объявила войну Пруссии, блокировала ее порты и захватила ее торговый флот (свыше 400 судов), в ответ на занятие прусскими войсками Ганновера. Россия же попала в несколько двусмысленное положение. Юридически она продолжала находиться в состоянии войны с Наполеоном, но, поскольку Россия и Франция не имели общих границ или территорий, где бы они могли вести боевые действия (кроме внезапно появившегося Котора), фактического состояния войны не было. Еще в январе 1806 г. Александр I созвал высших чинов империи на совещание, обсудившее вопрос о мире и войне, вопрос, вызвавший разногласия в правящей среде. Но именно после этого совещания русская дипломатия провела неофициальный зондаж через оставшегося в Петербурге французского генерального торгового консула Ж.Б.Б. Лессепса. Англия также проявила готовность начать переговоры с французами, после смерти 23 января 1806 г. непримиримого врага Наполеона премьер-министра У. Питта. Поэтому, с целью устранить грозившую новую войну и выиграть время, в Париж из Петербурга в апреле 1806 г. направился бывший секретарь русского посольства, а затем и поверенный в делах во Франции статский советник П.Я. Убри. В его задачу входила подготовка официальных переговоров о мире, а предлогом послужила судьба русских военнопленных. Причем его миссия была согласована с англичанами, но единая выработанная платформа отсутствовала, русские и английские дипломаты должны были лишь советоваться и взаимно поддерживать друг друга, поскольку Наполеон отказался вести коллективные переговоры с союзниками, так как предпочитал договариваться с каждой страной отдельно. Переговоры оказались трехсторонними.
Убри получил трудновыполнимые инструкции и имел полномочия подписать договор, «соответствующий чести и выгодам России», т. е. документ об установлении почетного мира между Францией и Россией. Будучи второстепенным дипломатом, Убри, попав в сложное положение, невольно учитывал и самые разные веяния в среде российской верхушки. Он же имел дело с самим Ш.М. Талейраном, возглавлявшим французское внешнеполитическое ведомство. Мало того, что министр являлся организатором в духе новых веяний дипломатической службы Франции в соответствии с потребностями буржуазной эпохи, многие его называли «первым дипломатом века». Опытный Талейран сразу понял, что русский посланец не имел четких указаний (они действительно были расплывчатыми), и без труда разыграл свою собственную партию. Угрожая срывом русско-французских переговоров, он добился 8(20) июля 1806 г. подписания мирного договора, фактически продиктованного французской дипломатией, но крайне невыгодного для России. Этот договор не был одобрен специально собранным для рассмотрения этого вопроса совещанием высших сановников империи и не ратифицирован Александром I, посчитавшим, что он «противен чести и обязательствам России в рассуждении союзников ее, безопасности государства и общего спокойствия Европы». Убри же уволили со службы «за превышение полномочий», правда, позднее простили.
Обстановку в Европе внезапно и радикально изменило прусское «прозрение». Прусское королевство, находясь между двумя империями (Францией и Россией), постоянно вело двойную игру, давая определенные посылы сразу на два фронта, а в итоге результат оказался плачевный. С Францией в 1806 г. у ней складывались далеко не безоблачные отношения. На прусского короля Фридриха-Вильгельма III влияли разные придворные группировки, сам же он, колеблясь между чувствами удовлетворенной алчности и откровенным стыдом за содеянное (некоторые в Берлине называли Ганновер «данайским даром»), позволил себе при ратификации Шенбрунского договора внести в текст некоторые поправки. Чтобы утрясти эти изменения, в Париж был направлен все тот же Гаугвиц, но Наполеон заставил Пруссию заплатить за Ганновер новыми уступками, в том числе пруссаки вынуждены были признать свержение Бурбонов в Неаполе. Новый франко-прусский договор был подписан 3(15) февраля 1806 г. Одновременно в Россию прусским королем был послан престарелый генерал-фельдмаршал герцог К. Брауншвейгский, который согласился на заключение союзного оборонительного договора, по которому Россия брала на себя обязательства гарантий целостности Пруссии.
12 июля 1806 г. была создана Рейнская конфедерация первоначально из 16 южно-германских государств. Пруссии, которая не могла безучастно смотреть на то, что творится рядом с ее границами, Наполеон в виде компенсации предложил создать аналогичный союз из северо-германских государств. Но вот реальных возможностей для реализации этого предложения (главенствовать на севере Германии) у представителей Гогенцоллернов в той политической ситуации уже не имелось, учитывая скрытое противодействие этому процессу французской дипломатии и продолжавшуюся англо-шведскую блокаду побережья Пруссии. Да и большинство северо-германских государств не испытывали доверия или уважения к государству-соседу, претендовавшему на лидерство, поэтому не горели желанием подчиниться двуличной политике Пруссии, так ярко проявившейся именно в этот период. В это же время до Берлина начали доходить упорные слухи, что на англо-французских переговорах Наполеон предложил вернуть Ганновер английскому королю. Это была всего лишь очередная дипломатическая комбинация французского императора, в которой Ганновер становился очередной разменной картой, так же как и Пруссия. Правда, договоренности об этом Наполеон не достиг, но сам факт (даже слух) свидетельствовал о том, сколь мало Наполеон считался с Пруссией, что было оскорбительно для этого королевства и даже очень обидно. Еще бы! Пруссию так нагло обманывали и унижали, и в будущем она попадала в неловкое положение (по словам К. Клаузевица, «перспектива недостойным образом приобретенный Ганновер потерять еще более недостойным образом»), оскорбительное для ее политической чести. Предав своих потенциальных союзников, Пруссия осталась в Европе без друзей и фактически оказалась в результате своей политики в изоляции, один на один со своими проблемами. Вдобавок шла война с Англией, а главный партнер, на которого до этого делалась ставка, фактически предавал ее, тайно торгуя на переговорах ее же владениями, даже не ставя хозяина в известность. А что ждало Пруссию в случае заключения мира Франции с Россией и Англией? Ясно – перспектива усиления изоляции и бесцеремонное обращение с ней Наполеона. Жаловаться было некому. Воистину, Берлин пожинал плоды того, что посеял. По словам К. Клаузевица, «своим отчаянным положением в 1806 г. Пруссия обязана только своей плохой политике». Наполеон действительно уже ни в грош не ставил пруссаков, решил, что, заключив мир с русскими (что не оправдалось), а затем, договорившись с англичанами, уломать Пруссию не составит труда. Французский император, на войне бивший противников поодиночке, и в международной политике старался разобраться с ними по отдельности, а именно на этом методе строились многие успехи его дипломатии. При этом использовался эффект рикошета – заключив договор с одним государством, затем этим соглашением оказывалось давление на менее сговорчивого партнера, а чаще всего ставили его перед свершившимся фактом, заставляя признать достигнутые результаты.
Прусская элита боялась оказаться в хвосте событий, безуспешно силилась понять, каковы истинные планы Наполеона (узнавая об этом случайно из непроверенных источников), что же готовится в отношении ее страны? Только когда Берлинский кабинет осознал гибельность последствий предшествовавшего курса, все колебания были отринуты и он совершил внезапный поворот во внешней политике и наконец вспомнил про наличие последнего козыря, который имелся в распоряжении – овеянную славой Фридриха Великого армию. Армия с немецкой педантичностью была приведена в полную готовность. Действительно, в феодальной Европе прусская армия до 1806 г. имела незапятнанную репутацию (оказавшуюся иллюзорной), отчасти потому что ей еще не доводилось воевать против Наполеона. Но тогда в европейских кругах ее почитали как грозную военную силу, а прусский офицерский корпус, воспитанный и слишком долго почивавший на лаврах ХVIII столетия, не просто горел желанием, а уверенный в том, что прусское оружие ждут великие победы, постоянно оказывал давление на своего крайне осторожного короля, чтобы преподнести хороший урок французам и приставить шпагу к горлу безродному и обагренному кровью корсиканцу.
Но прежде, почти одновременно, прусская дипломатия сразу вспомнила про Россию и про ее монарха, всегда выражавшего дружеские чувства к прусской королевской чете. Фридрих-Вильгельм III резко пошел на сближение с Россией, заключив с ней в июле 1806 г. уже союзный договор и дав согласие готовиться к войне против наполеоновской Франции. Тем самым был нейтрализован прежний договор Пруссии с Францией от 15 февраля 1806 г. В августе 1806 г. пруссакам при помощи русской дипломатии удалось урегулировать отношения со Швецией и Великобританией, последняя обещала денежные субсидии за участие в войне против Наполеона. Таким образом, предшествующая позорная и неудачная политика, зашедшая в тупик, заставила задуматься прусскую элиту, почувствовать угрозу реальной потери государственного суверенитета и решительно взяться за оружие. Вот как писалось в прусском манифесте по поводу французского императора: «Относительно намерений Наполеона не могло быть больше никаких сомнений. Он хотел внести войну в Пруссию или навсегда лишить это королевство способности браться за оружие, доводя его от унижения к унижению до такой степени политической деградации и ослабления, при которой ей, лишенной своих оплотов, не оставалось бы ничего другого, как подчиниться воли своего грозного соседа». Во всяком случае, пруссаки не захотели (хотя и весьма запоздало) подчиняться чужой воле. И им удалось за несколько месяцев до войны сделать многое, по словам К. Клаузевица, открывалась хотя бы перспектива «оказаться на арене борьбы не в полном одиночестве»[70]. Так был поднесен новый факел к европейской пороховой бочке и так создавались прямые предпосылки к образованию новой уже четвертой коалиции. Это была прямая реакция на наполеоновские планы закладки фундамента новой европейской империи.
<< Назад Вперёд>>
