Российская империя и русское общество после 1815 г.
Если оценивать в самых общих чертах людские потери и материальные жертвы в приведенных нами даже в относительных данных, то необходимо подвести печальный итог. За победу в борьбе с Наполеоном России пришлось заплатить очень высокую цену. Что же она получила за потоки русской крови, за эти неслыханные людские потери, материальные издержки и подорванную войной экономику и финансы?
Ценностно-стоимостный анализ плюсов и минусов империи после 1815 г. начнем с того, о чем уже мы упоминали. Россия осталась крепостническим государством. Она упрочила и отстояла свою независимость и свой суверенитет во время, когда ее существование подверглось суровым испытаниям на прочность. Но, считаем необходимым подчеркнуть, Россия победила, мобилизовав для военных нужд все имеющиеся ресурсы, используя опять же в первую очередь феодальные методы: административно-полицейский аппарат, рекрутские наборы, помещичье ополчение, корпоративные сословные институты, феодальные способы управления и консолидацию государства и общества. Да, рядовые ополченцы были почти исключительно крепостными крестьянами, отданными по разнарядке дворянами (добровольное поступление в рядовые практически исключалось, кроме разве санкт-петербургского ополчения), а командные кадры поставило дворянство (вот они поступали добровольно). Безусловно, можно найти и либеральные моменты, но в основном в ведении антинаполеоновской пропаганды. Тут нужно заметить, что правительство использовало на сто процентов один примечательный (в то же время весьма опасный для государства) факт – массовый призыв в ополчение, большинство мобилизованных туда крестьян были тогда послушными крепостными. Для победы над Наполеоном Россия достаточно эффективно (хоть и на пределе своих возможностей) использовала крепостническую систему и самодержавие как институт верховной власти.
Созданная и пропагандируемая марксистско-ленинская историческая доктрина категорически отвергала тезис «единения всех сословий вокруг престола» в 1812 г. и на все лады ругала так называемую «дворянскую историографию». Историки-марксисты фактически оставляли открытой проблему, каким образом и вокруг чего в «годину бед, годину славы» сплотились все разнородные слои в религиозной стране, где неграмотное и забитое крестьянство составляло подавляющее большинство, где среди населения господствовали царистские и в целом монархические настроения, а император (Помазанник Божий) являлся символом и олицетворением всего государства. Марксистская позиция не дает ответа на вопрос: а кто же тогда объединял все население и руководил процессом сопротивления вторгшимся иноземцам? Тем более, интересно отметить и сопоставить, что марксистские авторы с большим воодушевлением в свое время писали о руководящей и направляющей роли коммунистической партии в годы Великой Отечественной войны. Как бы ни подгоняли советские историки версии о самоотверженности и сознательности народных масс (в противовес Александру I и антипатриотичному дворянству), что, дескать, именно он, народ, победил врага, увязывая классовую борьбу с проблемой патриотизма и делая вывод, что именно крестьянство во время войны боролось как с угнетателями-помещиками, так и иноземным нашествием, эти «подгонки» и построения имеют весьма уязвимые точки. Исключения тогда делались лишь для будущих декабристов и М.И. Кутузова (доживи он до 1825 г., видимо, возглавил бы декабристов).
Но кто как не русский монарх и его чиновники вдохновляли народные массы и руководили страной в годы войны и крестьянством в ополчении? Кто как не генералы и офицеры (т. е. дворяне и помещики) вели солдат в бой против неприятеля? Многие из них не на словах, а на деле доказали свою любовь к Отечеству и кровью заплатили за сохранение независимости страны. В центре событий в эпоху 1812 г., без всякого сомнения, находилось дворянство (во главе с монархом), и оно руководило всеми процессами в стране для обеспечения государственных приоритетов и задач. Такой объективный вывод необходимо сделать вне зависимости от идеологических и личных пристрастий, нравится кому-то или нет феодально-крепостническая формация, Российская империя, император Александр I, а также русская бюрократия, помещики и крепостники. Именно дворянство осуществляло ряд важнейших государственных обязанностей, управляло трудовыми ресурсами закрепощенного крестьянства, являлось фактическим сборщиком налогов и, по сути, рекрутским агентством в крепостной деревне, а также выполняло охранительные функции еще до возникновения знаменитого III отделения и корпуса жандармов. Огромные людские массы в начале ХIХ в. (да и в любые времена) могли правильно и эффективно использоваться только тогда, когда они были обучены, организованны (а также снабжены всем необходимым) и направлены властными структурами для выполнения определенных задач. В противном случае вся эта масса людей превратилась бы в толпу или случайное сборище и оказалась бы не только совершенно бесполезной в военное время, а и крайне вредной. В качестве примера можно привести объявленный Ф.В. Ростопчиным перед сдачей Москвы сбор вооруженных граждан для реализации его идеи священной народной битвы. Собралось несколько десятков тысяч москвичей. Хорошо, что их распустили, иначе военачальник любого ранга, понимающий тот реальный вред, который они, как сборище гражданских лиц, без сомнения, нанесли бы армии, приказал бы их разогнать. И оказался бы абсолютно прав[673]. Без соответствующей организации и дисциплины – патриотизм, самопожертвование, любовь к Родине – только слова, не приносящие никакой пользы для реального дела. В тогдашней России невозможно было найти иной силы, умевшей управлять государственной машиной, кроме дворян и чиновников, которые могли бы обучить, организовать, вдохновить и направить народную энергию против напавшего на страну врага.
Не случайно даже А.И. Герцен, которого не заподозришь в симпатиях к самодержавной власти, в своей работе «О развитии революционных идей в России» писал по этому поводу: «Первая часть петербургского периода закончилась войною 1812 года. До этого времени во главе общественного движения стояло правительство; отныне рядом с ним идет дворянство. До 1812 года сомневались в силе народа и питали несокрушимую веру во всемогущество правительства... Со времен Петра I русские государи не говорили с народом; надо думать, велика была опасность, если император Александр во дворце, а митрополит Платон в соборе заговорили об угрозе, которая нависла над Россией. Дворяне и купцы протянули руку помощи правительству и выручили его из затруднения. А народ, забитый даже в это время всеобщего несчастия или слишком презираемый, чтобы просить его крови, – народ этот, не дожидаясь призыва, поднимался всей массой за свое собственное дело. Впервые со времени восшествия на престол Петра I имело место это безмолвное единение всех классов. Крестьяне безропотно вступали в ряды ополчения, дворяне давали каждого десятого из своих крепостных и сами брались за оружие; купцы жертвовали десятую часть своих доходов»[674]. Да и в сложившейся военной ситуации только не хватало устроить классовые разборки, недосуг было и выяснять ради чего и как объединяться – враг стоял на дворе. Единение сословий могло состояться, что и произошло, только вокруг символа и главы государства – российского императора. И ничего другого быть не могло.
Главное – цель, а она оказалась выполненной. В результате Наполеон сошел с исторической сцены. Россия сохранила свою политическую независимость и в дальнейшем получила возможность развиваться самостоятельно, а не по чужеземным рецептам и приказам. Если она делала ошибки в своем поступательном развитии, то эти ошибки были ее собственные, а не совершенные в рамках политики иностранного государства, в данном случае – французской империи, которая, благодаря русским усилиям, перестала существовать на политической карте. Голос России стал одним из самых весомых в Европе и в мире. Это стало основным достижением эпохи 1812 года. Так, в манифесте от 1 января 1816 г. «О благополучном окончании войны с французами и об изъявлении высочайшей признательности к верноподданному народу, за оказанные в продолжении войны подвиги» следующим образом оценивались итоги войн против Наполеона: «Мы спасли Отечество, освободили Европу, низвергли чудовище, истребили яд его, водворили на земле мир и тишину, отдали законному Королю отнятый у него престол, возвратили нравственному и естественному Свету прежнее его блаженство и бытие»[675].
Тут необходимо сделать небольшую ремарку по поводу феодализма в России. Это был закономерный этап развития страны, миновать или перепрыгнуть через него было невозможно. Каждая страна проходит определенные вехи, включая варварство и прочие прелести, о которых как бы и не совсем удобно сегодня вспоминать. Таковые страницы, если поискать, можно без труда найти и в истории европейских цивилизованных стран: Германии, Великобритании, Франции и других. Да и самая передовая капиталистическая держава США в свое время с успехом прошла период работорговли и рабовладения. Перескочить через заданные историческим развитием времена невозможно, как невозможно человеку повзрослеть, не пережив детства и юности. За эпоху же 1812 года России нечего стыдиться, она по праву лишь может гордиться воистину историческим подвигом своих сограждан, несмотря на феодальный уклад и крепостничество. Это также ни в коей мере не означает, что если страна являлась не в такой мере прогрессивной и передовой, как Франция, то она должна была уступать ей дорогу или смириться с чужеземным диктатом. Наоборот, как для современников событий, так и для будущих поколений эта победа в титаническом противостоянии имела громадное значение.
Отметим то, что с трудом поддается простому арифметическому исчислению – моральный фактор после окончания войн с Наполеоном. «Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при славе отечества! ...С каким единодушием мы соединяли чувство народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута», – вспоминал А.С. Пушкин в повести «Метель». Ему вторил А.И. Герцен: «Это было действительно самое блестящее время петербургского периода; сознание силы давало новую жизнь...»[676]. При желании можно привести целый набор высказываний видных общественных и государственных деятелей ХIХ столетия о морально-нравственном значении и влиянии победы над Наполеоном для россиян.
Эпоха 1812 года – это длительный процесс, а события непосредственно 1812 года и взятие Парижа в 1814 году – стали пиком военной и национальной гордости нашего государства. Действительно, если хорошенько вспомнить историю, то увидим, что всего лишь однажды Россия одержала верх над величайшим полководцем в мировой истории (Наполеоном), больше победы такого масштаба в анналах российской армии не зафиксировано. Даже Берлин русские войска брали три раза (в Семилетнюю войну, в 1813 и 1945 гг.), а вот в Париж россияне как триумфальные победители вошли лишь только один раз – в марте 1814 г. Только единожды наши казаки стояли бивуаком на Елисейских полях и купали лошадей в Сене. Дальше в Европу наши войска не заходили, да, думаю, и вряд ли зайдут.
Окончательная победа над наполеоновской Францией стала ярким дополнением к предшествовавшей военной славе, приобретенной еще Петром Великим, Румянцевым и Суворовым. Все это создало прочный и мощный исторический фундамент для российской идентичности и ментальности на оставшийся период ХIХ и ХХ в. Российские подданные могли по праву гордиться своей историей. После 1812 г. в самосознании и в восприятии русскими самих себя возникло характерное подчеркивание русской уникальности и особого пути развития. В первую очередь носителями российского имперского мировоззрения стало российское дворянство (как наиболее образованный слой), причем это были не обязательно русские дворяне. Если взять представителей прибалтийского дворянства (преимущественно немецкого происхождения), мы без труда сможем отыскать в их рядах большое количество патриотов Российской империи, а значительная часть этого немецкоговорящего благородного сословия со временем перешло в лоно православия. 1812 год в значительной степени консолидировал правящий класс Российской империи. Ведь, по выражению Д. Ливена, вся русская элита «охотно отождествляла себя с династическим государством, чья история в определенной степени была историей их семей»[677].
Но и на другие сословия и социальные группы населения эпоха 1812 года оказала значительное влияние. Можно привести мнение А.Н. Пыпина, с присущим ему здравым смыслом и проницательностью: «Война Двенадцатого года была из тех великих войн, которые оставляют по себе долгую память и производят сильное действие на народную жизнь. Таковы бывают войны, в которых выражается известное историческое начало, сильно затрагивающее народные понятия, или решается вопрос национальной независимости, – войны, в которых действующим лицом является не одна армия, но и народ»[678]. Очень высоко оценивал значение наследия Наполеоновских войн и великий русский критик В.Г. Белинский: «Время от 1812 до 1815 года было великой эпохою для России. Мы разумеем здесь не только внешнее величие и блеск, каким покрыла себя Россия в эту великую для нее эпоху, но и внутреннее преуспеяние в гражданственности и образовании, бывшее результатом этой эпохи. Можно сказать без преувеличения, что Россия прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года. С одной стороны, 12-й год, потрясши всю Россию из конца в конец, пробудил ее спящие силы и открыл в ней новые, дотоле неизвестные источники сил, чувством общей опасности сплотил в одну огромную массу косневшие в чувстве разъединенных интересов частные воли, возбудил народное сознание и народную гордость и всем этим способствовал зарождению публичности, как началу общественного мнения; кроме того, 12-й год нанес сильный удар коснеющей старине... глушь и дичь быстро исчезали вместе с потрясенными останками старины»[679]. Мы привели такой большой отрывок из сочинений В.Г. Белинского, написанный в 1846 г., чтобы понять, как оценивали спустя 30 лет прошедшие события достаточно объективные современники, которых, наверное, никто не заподозрит в симпатии и верноподданнической любви к властям.
Осознание величия подвигов в годину испытаний внушало уважение к прошлому. У русского общества возникла потребность оглянуться назад и осознать пройденный путь. Не случайно в этот период появляется карамзинская «История государства российского» (первое систематическое изложение отечественной истории), и этому сочинению был предопределен небывалый доселе успех в обществе. В начале же ХIХ в. свет увидело 25 исторических произведений по русской истории, адресованных не только профессионалам, но и широкой аудитории[680]. Исторические книги стали находить своего читателя, они раскупались. «Давно стали сознавать у нас, – писал А.Н. Пыпин, – что Двенадцатый год был эпохой в истории нашего внутреннего развития в том отношении, что с него начинается сильный поворот к национальному сознанию, что русская жизнь с этого времени, оставив прежнюю подражательность, выходит на дорогу народности, что литература с этих пор принимает национальный характер, и первый поэт, выросший под впечатлениями знаменательного времени, был Пушкин»[681]. Действительно под влиянием мощных импульсов, необходимых для дальнейшего развития, вследствие огромных сдвигов в духовном, гражданском и политическом сознании общества начинается великая русская литература, рождается русский литературный язык, и эти процессы связаны напрямую с именем А.С. Пушкина [682]. Много ли сочинений литераторов ХVIII столетия можем мы вспомнить, а вспомнив, с удовольствием прочитать? Вряд ли. Стиль «тяжеловесной славянщины» труден для восприятия нашими современниками, он интересен (следовательно, доступен) только узкому кругу специалистов. А во времена Пушкина, живого свидетеля 1812 г., вошли в литературу Н.В. Гоголь, М.Ю. Лермонтов, Ф.М. Достоевский и другие известные литераторы. Начался расцвет художественной прозы, поэзии, драматургии. Очень рано в духовной жизни русского общества появилось такое явление, как мемуаристика эпохи 1812 года, став важным фактором общественно-идейного движения и даже ареной столкновения различных идейных течений. Только корпус составленных ветеранами мемуарных источников 1812 г., по подсчетам А.Г. Тартаковского, составил 457 произведений[683]. И все это происходило на фоне развивавшегося в то время обскурантизма, ужесточения цензуры, гонений на университеты, наступления реакции.
Русские люди долгое время купались в лучах военной славы, но не могли сразу же полностью осознать тот факт, что победили величайшего полководца и гения войны, – аж самого Наполеона! Даже в головах просвещенных дворян еще не укладывалось, как это «лапотная и посконная» Россия смогла одолеть «прогрессивную и передовую» Францию? У некоторой части общества еще присутствовало определенное неверие в собственные силы, вернее, они не могли адекватно воспринять то, что произошло. Естественно, многие современники объясняли победу над Наполеоном только проявлением Божественного Провидения. Если внимательно перечитывать прессу и текущую переписку очевидцев событий в 1812–1820-х г., то там, как правило, встречаются фразы и толкования об орудии Божественных сил, «Глаголе Всевышнего» и о Божественной помощи России в этот период: «Сколь Промысел для нас необъясним!», «перст Божий», «Велик русский Бог», «заступление Всевышнего», «покровительство Провидения», «Бог спас и помог России», «совершившийся над Нами промысел и милость Божья», «Доколе рука Бога над нами, до тех пор мудрость и шла с нами» и тому подобные высказывания в категориях христианского сознания и теологических принципов истолкования хода истории. Все укладывалось в знаменитый литературный слоган того времени – «Рука Всевышнего Отечество спасла». Победа же воспринималась как божественный приговор и кара Наполеону за его гордыню и честолюбивые замыслы («гений зла, побежденный Провидением», «Свершитель роковой»). Сам же российский император стал восприниматься как орудие Промысла Божьего, а Российская империя – как государство, отмеченное печатью Божественного Провидения. Не случайно и на медали «В память войны 1812 году» были выбиты слова: «Не нам, не нам, а имени Твоему», а от них исходили лучи от всевидящего ока, как знака Господа.
Налицо было и влияние резко возросшего мистицизма. Тем более что этой болезнью переболел сам Александр I, по инициативе которого в 1815 г. был заключен акт о Священном союзе. Заключение договора с отнюдь не случайным названием и необычным для дипломатических документов того времени «содержанием и формой», в котором европейские монархи на собственном примере рекомендовали своим подданным «почитать всем себя как бы членами единого народа христианского», свидетельствовало не только о влиянии и проникновении мистики в умы, а говорило о том, что потрясения, пережитая эпоха и победа над Наполеоном (вселенский мировой конфликт) оставили неизгладимый след в менталитете высших представителей власти. В мистический период Александра I был сделан крен в сторону идеи сближения всех направлений в христианстве. Прошлое, настоящее и будущее России рассматривалось через призму религиозных понятий. Русское дворянское общество во многом стало подражать моде и императору. Об этом свидетельствует и победная символика, запечатленная в нумизматике, живописи, графике, архитектуре. Мистические настроения тогда охватили довольно широкие слои общества, господствовали даже у части дворянской интеллигенции, а во многих фактах («дивные знамения», пророчества, «огневая комета» 1812 года, парящий орел над Кутузовым перед Бородинским сражением, отыскание сокровенного смысла и апокалиптического числа «666» в имени Наполеона и т. п.) усматривали предзнаменования даже люди весьма просвещенные. О том, насколько был силен спрос на мистическую литературу, свидетельствует тот факт, что за десятилетие после войны на русский язык оказалось переведено около 60 книг иностранных мистических сочинений и осуществлялось специальное издание мистического журнала «Сионский вестник», пользовавшегося большим успехом в высшем обществе[684]. На этот же период падает активная деятельность Библейского общества, санкционированного высшей властью. В целом расцвет мистических настроений в обществе обычно характерен для государства, переживавшего состояние эйфории после успешно разрешенного кризиса или находившегося в периоде стагнации. В данном случае в какой-то степени совпали оба явления. С одной стороны, общество испытывало моральный подъем после одержанной победы, с другой стороны, экономика переживала ощутимые потери, нанесенные войной, и не имела возможности для реализации каких-либо новых идей для экономического подъема.
Русское общество (и старое и молодое поколение), без всякого преувеличения, после окончания Наполеоновских войн с воодушевлением встретило своего императора на Родине как триумфатора. Как написал тогда в кантате по этому поводу главный пиит страны Г.Р. Державин:
Нет необходимости описывать правительственную внутреннюю политику после окончания Наполеоновских войн в разных сферах жизни Российской империи. Эти темы нашли отражение в отечественной историографии. Но без 1812 г. нельзя понять появившуюся в будущем ответственность русских за судьбу человечества. 1812 год и заграничные походы русской армии крепко связали затем Россию с Европой. Именно поэтому современники стали привыкать рассматривать Россию в контексте общеевропейских и общемировых проблем и процессов. Отсюда возникла питательная почва для появления в будущем самых разных идей о миссии России и о ее роли в мировой истории, вплоть до внедрения на русской почве марксизма, а затем его дальнейшую трансформацию.
После 1812 г. новый импульс получило и духовное развитие в России. Крепостничество не только тормозило социально-экономическое развитие страны, но и уродовало морально-нравственное состояние общества. Противоречия между наглядными внешнеполитическими достижениями и очевидной внутриполитической отсталостью, косностью крепостничества заставляли общественную мысль работать. Брожение идей способствовало появлению самых разнообразных течений и кружков – от религиозных и философских до общественно-филантропических идей, от создания революционных организаций до спора между «западниками» и «славянофилами». Этим можно объяснить и созревание правительственной идеологии – теории официальной народности («Вера, самодержавие, народность»). Несмотря на кажущуюся тривиальность и критику этой идеи интеллектуалами, более простых и доступных для широких слоев населения лозунгов найти было трудно. Именно эти подкорректированные лозунги в середине ХХ столетия взяли на вооружение коммунистические идеологи, полностью отказавшись от малопонятной массам теории Мировой революции – она не работала в условиях глобального международного кризиса и кризиса международного коммунистического движения. Государство тогда переживало трудный момент (шла Великая Отечественная война), и велосипед было изобретать некогда. Формулу «За веру, царя и отечество» видоизменили словосочетанием «За партию, за Сталина, за Родину» и выиграли войну.
Теперь попробуем ответить на главный вопрос, который должен волновать историков: эпоха 1812 года ускорила или же отодвинула отмену крепостного права в России? Современные исследователи стараются обойти этот сугубо академический, но очень важный вопрос, в силу чего он еще долго будет оставаться ключевым в истории России ХIХ столетия. Честно говоря, только один А.А. Корнилов четко высказался в пользу первого предположения, считая, что последствия Наполеоновских войн «оказались благоприятными прогрессу в одном весьма существенном отношении: они приблизили полную ликвидацию главного зла тогдашней жизни – крепостного права и крепостного строя – и не только приблизили ее, но и подготовили такие формы этой ликвидации, на которые едва ли можно было бы рассчитывать без их влияния»[687]. Но вряд ли можно согласиться с таким мнением. Слишком длительный временной промежуток (от 1812 до 1861 г.) ставит под сомнение правильность сделанного вывода. Ведь этот вопрос оказался поднят (хоть и секретно) самой высшей властью после 1815 г. Логично предположить, раз уж вектор развития явно обозначился, что отмену крепостного права задержал даже не 1812 год, а события на Сенатской площади 1825 г. Безусловно, декабристы самим актом общественного возмущения (или попыткой военного переворота) актуализировали проблему отмены крепостного права, коль ее признавали и новый император, и высшие сановники империи. Но Николай I, не желая идти на поводу у бунтовщиков, считал, что только самодержавная власть (как единственно мудрый орган в стране) имеет право самостоятельно решать, когда, где и как предпринимать какие-либо изменения (тем более столь масштабные) в государстве. Во время его правления заседали секретные крестьянские комитеты, проводились эксперименты и делались конкретные шаги в сторону освобождения крестьян. Готовилась и прощупывалась почва для будущих преобразований. Ведь реформа по отмене крепостничества во многом была подготовлена не Александром II, а еще в царствование его отца, не успевшего доделать начатую работу. Так, нередко силы, старавшиеся придать ходу событий революционное ускорение (в данном случае декабристы), наоборот, затормозили их. Попытки скоростных забегов с претензиями на рекорды, как показывает опыт истории, чаще всего в силу неподготовленности приводят к длительным остановкам, а иногда и к откату назад.
Результаты окончательной победы России в войнах эпохи 1812 г. в последующей истории пытались использовать в своих целях самые разные силы и идейные течения. В первую очередь партия политических староверов, отстаивавшая незыблемость самодержавия и крепостнических отношений, а также молодежь из радикальных кругов, стремившаяся к коренной ломке политической и социальной системы. Прежде всего борьба развернулась между этими силами, и необходимо признать, что консерваторы имели подавляющее большинство в дворянском сословии, а меньшинство оказалось представлено молодыми офицерами-романтиками. Хотя в это время существовали либералы и уже стали появляться демократы (в основном – разночинцы), выступавшие за необходимость общественных преобразований без революционных потрясений, – те, кого позже в обобщенном виде стали называть русским передовым общественным мнением. Вообще скрытых оппозиционеров и критиков (справа и слева) правительственному курсу в России всегда хватало даже в рядах бюрократии и высшей элиты. При этом каждая из сторон стремилась найти аналогии с событиями 1812 г. и аргументы в свою пользу, так как многие из сторонников этих сил (реакционеры, революционеры, либералы и т.д.) являлись непосредственными участниками военных действий.
Безусловно, в России (как всегда) многое зависело от решений первого лица. Думаю, Александр I искренне стремился осуществить освобождение крестьян, хотя, видимо, понимал всю сложность и трудность подобных шагов. Капитальным преобразованиям в стране в первую очередь мешала бюрократия, по мнению С. В. Мироненко, «в руках которой находилось решение любого важного вопроса политической и социально-экономической жизни России». Эти представители русской элиты сами являлись крупными помещиками, пользовались поддержкой всего дворянства и «вовсе не были заинтересованы в освобождении крестьян»[688]. Для реализации своих целей русский монарх, столкнувшийся с оппозицией дворянства, продумывал не только пробные и конкретные шаги, а даже замыслил сложную политическую конфигурацию. Если во внешней политике он связал Россию со Священным союзом (надеясь на солидарность или нейтралитет крупных европейских держав), то в главном внутриполитическом вопросе он решил найти новую опору в военных поселениях. В данном случае преследовалось несколько целей. С одной стороны, он стремился уменьшить финансовые расходы на армию (государство все еще находилось в тисках финансового кризиса), а с другой – создать независимый, или минимально зависимый от дворянства социальный слой (военных поселян), на который император мог опираться при решении трудных внутриполитических задач. Не случайно в манифесте от 30 августа 1814 г., выражавшем признательность всем сословиям за участие в Отечественной войне 1812 г., Александр I, несмотря на возражение А.С. Шишкова, на первое место велел поставить воинство, а лишь затем дворянство[689]. Именно поэтому Александр I, несмотря на ропот и общественное недовольство, давление высших чиновников, бунты военных поселян, так упорно и настойчиво (во что бы то ни стало) продвигал в жизнь это нововведение. В последнее десятилетие его царствования резко усилилась и роль А.А. Аракчеева (ему было поручено создание военных поселений), очень способного администратора и беспрекословного исполнителя державной воли, а главное, человека, никак не связанного с высшими кругами дворянства. Выходцы же из русской аристократии не стремились попасть на службу в военные поселения, а как раз напротив, цвет русской дворянской молодежи оказался в рядах декабристов. Возможно, не просто так Александр I опасался дворянского радикализма или революционности.
Но, видимо, в разработанной схеме русского самодержца оказались изъяны, и далеко не все складывалось таким образом, как он это задумывал. В его планы вмешивалась и подводила неблагоприятная конъюнктура: и нестабильное положение в Европе (военные революции), и резко возросшая возможность войны с Турцией из-за Греции (этого от императора требовали патриоты и все высшее общество), и внутренние неурядицы (лично его особенно больно задела за живое Семеновская история), и неудача в деятельности Библейского общества. Именно поэтому, как отмечали многие исследователи, у Александра I в последнее годы царствования наблюдались признаки депрессии и явная усталость. В качестве примера приведем мнение декабриста А.М. Муравьева: «Последние годы своей жизни Александр находился во власти смутной меланхолии: болезнь, которую бог иногда посылает сильным мира сего, чтобы смиренно согнуть их под бременем скорби – тем самым преподав величественный урок равенства»[690]. Но именно депрессия Александра I в последние годы послужила основанием после его смерти для возникновения красивой легенды о старце Федоре Кузьмиче.
Ценностно-стоимостный анализ плюсов и минусов империи после 1815 г. начнем с того, о чем уже мы упоминали. Россия осталась крепостническим государством. Она упрочила и отстояла свою независимость и свой суверенитет во время, когда ее существование подверглось суровым испытаниям на прочность. Но, считаем необходимым подчеркнуть, Россия победила, мобилизовав для военных нужд все имеющиеся ресурсы, используя опять же в первую очередь феодальные методы: административно-полицейский аппарат, рекрутские наборы, помещичье ополчение, корпоративные сословные институты, феодальные способы управления и консолидацию государства и общества. Да, рядовые ополченцы были почти исключительно крепостными крестьянами, отданными по разнарядке дворянами (добровольное поступление в рядовые практически исключалось, кроме разве санкт-петербургского ополчения), а командные кадры поставило дворянство (вот они поступали добровольно). Безусловно, можно найти и либеральные моменты, но в основном в ведении антинаполеоновской пропаганды. Тут нужно заметить, что правительство использовало на сто процентов один примечательный (в то же время весьма опасный для государства) факт – массовый призыв в ополчение, большинство мобилизованных туда крестьян были тогда послушными крепостными. Для победы над Наполеоном Россия достаточно эффективно (хоть и на пределе своих возможностей) использовала крепостническую систему и самодержавие как институт верховной власти.
Созданная и пропагандируемая марксистско-ленинская историческая доктрина категорически отвергала тезис «единения всех сословий вокруг престола» в 1812 г. и на все лады ругала так называемую «дворянскую историографию». Историки-марксисты фактически оставляли открытой проблему, каким образом и вокруг чего в «годину бед, годину славы» сплотились все разнородные слои в религиозной стране, где неграмотное и забитое крестьянство составляло подавляющее большинство, где среди населения господствовали царистские и в целом монархические настроения, а император (Помазанник Божий) являлся символом и олицетворением всего государства. Марксистская позиция не дает ответа на вопрос: а кто же тогда объединял все население и руководил процессом сопротивления вторгшимся иноземцам? Тем более, интересно отметить и сопоставить, что марксистские авторы с большим воодушевлением в свое время писали о руководящей и направляющей роли коммунистической партии в годы Великой Отечественной войны. Как бы ни подгоняли советские историки версии о самоотверженности и сознательности народных масс (в противовес Александру I и антипатриотичному дворянству), что, дескать, именно он, народ, победил врага, увязывая классовую борьбу с проблемой патриотизма и делая вывод, что именно крестьянство во время войны боролось как с угнетателями-помещиками, так и иноземным нашествием, эти «подгонки» и построения имеют весьма уязвимые точки. Исключения тогда делались лишь для будущих декабристов и М.И. Кутузова (доживи он до 1825 г., видимо, возглавил бы декабристов).
Но кто как не русский монарх и его чиновники вдохновляли народные массы и руководили страной в годы войны и крестьянством в ополчении? Кто как не генералы и офицеры (т. е. дворяне и помещики) вели солдат в бой против неприятеля? Многие из них не на словах, а на деле доказали свою любовь к Отечеству и кровью заплатили за сохранение независимости страны. В центре событий в эпоху 1812 г., без всякого сомнения, находилось дворянство (во главе с монархом), и оно руководило всеми процессами в стране для обеспечения государственных приоритетов и задач. Такой объективный вывод необходимо сделать вне зависимости от идеологических и личных пристрастий, нравится кому-то или нет феодально-крепостническая формация, Российская империя, император Александр I, а также русская бюрократия, помещики и крепостники. Именно дворянство осуществляло ряд важнейших государственных обязанностей, управляло трудовыми ресурсами закрепощенного крестьянства, являлось фактическим сборщиком налогов и, по сути, рекрутским агентством в крепостной деревне, а также выполняло охранительные функции еще до возникновения знаменитого III отделения и корпуса жандармов. Огромные людские массы в начале ХIХ в. (да и в любые времена) могли правильно и эффективно использоваться только тогда, когда они были обучены, организованны (а также снабжены всем необходимым) и направлены властными структурами для выполнения определенных задач. В противном случае вся эта масса людей превратилась бы в толпу или случайное сборище и оказалась бы не только совершенно бесполезной в военное время, а и крайне вредной. В качестве примера можно привести объявленный Ф.В. Ростопчиным перед сдачей Москвы сбор вооруженных граждан для реализации его идеи священной народной битвы. Собралось несколько десятков тысяч москвичей. Хорошо, что их распустили, иначе военачальник любого ранга, понимающий тот реальный вред, который они, как сборище гражданских лиц, без сомнения, нанесли бы армии, приказал бы их разогнать. И оказался бы абсолютно прав[673]. Без соответствующей организации и дисциплины – патриотизм, самопожертвование, любовь к Родине – только слова, не приносящие никакой пользы для реального дела. В тогдашней России невозможно было найти иной силы, умевшей управлять государственной машиной, кроме дворян и чиновников, которые могли бы обучить, организовать, вдохновить и направить народную энергию против напавшего на страну врага.
Не случайно даже А.И. Герцен, которого не заподозришь в симпатиях к самодержавной власти, в своей работе «О развитии революционных идей в России» писал по этому поводу: «Первая часть петербургского периода закончилась войною 1812 года. До этого времени во главе общественного движения стояло правительство; отныне рядом с ним идет дворянство. До 1812 года сомневались в силе народа и питали несокрушимую веру во всемогущество правительства... Со времен Петра I русские государи не говорили с народом; надо думать, велика была опасность, если император Александр во дворце, а митрополит Платон в соборе заговорили об угрозе, которая нависла над Россией. Дворяне и купцы протянули руку помощи правительству и выручили его из затруднения. А народ, забитый даже в это время всеобщего несчастия или слишком презираемый, чтобы просить его крови, – народ этот, не дожидаясь призыва, поднимался всей массой за свое собственное дело. Впервые со времени восшествия на престол Петра I имело место это безмолвное единение всех классов. Крестьяне безропотно вступали в ряды ополчения, дворяне давали каждого десятого из своих крепостных и сами брались за оружие; купцы жертвовали десятую часть своих доходов»[674]. Да и в сложившейся военной ситуации только не хватало устроить классовые разборки, недосуг было и выяснять ради чего и как объединяться – враг стоял на дворе. Единение сословий могло состояться, что и произошло, только вокруг символа и главы государства – российского императора. И ничего другого быть не могло.
Главное – цель, а она оказалась выполненной. В результате Наполеон сошел с исторической сцены. Россия сохранила свою политическую независимость и в дальнейшем получила возможность развиваться самостоятельно, а не по чужеземным рецептам и приказам. Если она делала ошибки в своем поступательном развитии, то эти ошибки были ее собственные, а не совершенные в рамках политики иностранного государства, в данном случае – французской империи, которая, благодаря русским усилиям, перестала существовать на политической карте. Голос России стал одним из самых весомых в Европе и в мире. Это стало основным достижением эпохи 1812 года. Так, в манифесте от 1 января 1816 г. «О благополучном окончании войны с французами и об изъявлении высочайшей признательности к верноподданному народу, за оказанные в продолжении войны подвиги» следующим образом оценивались итоги войн против Наполеона: «Мы спасли Отечество, освободили Европу, низвергли чудовище, истребили яд его, водворили на земле мир и тишину, отдали законному Королю отнятый у него престол, возвратили нравственному и естественному Свету прежнее его блаженство и бытие»[675].
Тут необходимо сделать небольшую ремарку по поводу феодализма в России. Это был закономерный этап развития страны, миновать или перепрыгнуть через него было невозможно. Каждая страна проходит определенные вехи, включая варварство и прочие прелести, о которых как бы и не совсем удобно сегодня вспоминать. Таковые страницы, если поискать, можно без труда найти и в истории европейских цивилизованных стран: Германии, Великобритании, Франции и других. Да и самая передовая капиталистическая держава США в свое время с успехом прошла период работорговли и рабовладения. Перескочить через заданные историческим развитием времена невозможно, как невозможно человеку повзрослеть, не пережив детства и юности. За эпоху же 1812 года России нечего стыдиться, она по праву лишь может гордиться воистину историческим подвигом своих сограждан, несмотря на феодальный уклад и крепостничество. Это также ни в коей мере не означает, что если страна являлась не в такой мере прогрессивной и передовой, как Франция, то она должна была уступать ей дорогу или смириться с чужеземным диктатом. Наоборот, как для современников событий, так и для будущих поколений эта победа в титаническом противостоянии имела громадное значение.
Отметим то, что с трудом поддается простому арифметическому исчислению – моральный фактор после окончания войн с Наполеоном. «Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при славе отечества! ...С каким единодушием мы соединяли чувство народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута», – вспоминал А.С. Пушкин в повести «Метель». Ему вторил А.И. Герцен: «Это было действительно самое блестящее время петербургского периода; сознание силы давало новую жизнь...»[676]. При желании можно привести целый набор высказываний видных общественных и государственных деятелей ХIХ столетия о морально-нравственном значении и влиянии победы над Наполеоном для россиян.
Эпоха 1812 года – это длительный процесс, а события непосредственно 1812 года и взятие Парижа в 1814 году – стали пиком военной и национальной гордости нашего государства. Действительно, если хорошенько вспомнить историю, то увидим, что всего лишь однажды Россия одержала верх над величайшим полководцем в мировой истории (Наполеоном), больше победы такого масштаба в анналах российской армии не зафиксировано. Даже Берлин русские войска брали три раза (в Семилетнюю войну, в 1813 и 1945 гг.), а вот в Париж россияне как триумфальные победители вошли лишь только один раз – в марте 1814 г. Только единожды наши казаки стояли бивуаком на Елисейских полях и купали лошадей в Сене. Дальше в Европу наши войска не заходили, да, думаю, и вряд ли зайдут.
Окончательная победа над наполеоновской Францией стала ярким дополнением к предшествовавшей военной славе, приобретенной еще Петром Великим, Румянцевым и Суворовым. Все это создало прочный и мощный исторический фундамент для российской идентичности и ментальности на оставшийся период ХIХ и ХХ в. Российские подданные могли по праву гордиться своей историей. После 1812 г. в самосознании и в восприятии русскими самих себя возникло характерное подчеркивание русской уникальности и особого пути развития. В первую очередь носителями российского имперского мировоззрения стало российское дворянство (как наиболее образованный слой), причем это были не обязательно русские дворяне. Если взять представителей прибалтийского дворянства (преимущественно немецкого происхождения), мы без труда сможем отыскать в их рядах большое количество патриотов Российской империи, а значительная часть этого немецкоговорящего благородного сословия со временем перешло в лоно православия. 1812 год в значительной степени консолидировал правящий класс Российской империи. Ведь, по выражению Д. Ливена, вся русская элита «охотно отождествляла себя с династическим государством, чья история в определенной степени была историей их семей»[677].
Но и на другие сословия и социальные группы населения эпоха 1812 года оказала значительное влияние. Можно привести мнение А.Н. Пыпина, с присущим ему здравым смыслом и проницательностью: «Война Двенадцатого года была из тех великих войн, которые оставляют по себе долгую память и производят сильное действие на народную жизнь. Таковы бывают войны, в которых выражается известное историческое начало, сильно затрагивающее народные понятия, или решается вопрос национальной независимости, – войны, в которых действующим лицом является не одна армия, но и народ»[678]. Очень высоко оценивал значение наследия Наполеоновских войн и великий русский критик В.Г. Белинский: «Время от 1812 до 1815 года было великой эпохою для России. Мы разумеем здесь не только внешнее величие и блеск, каким покрыла себя Россия в эту великую для нее эпоху, но и внутреннее преуспеяние в гражданственности и образовании, бывшее результатом этой эпохи. Можно сказать без преувеличения, что Россия прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года. С одной стороны, 12-й год, потрясши всю Россию из конца в конец, пробудил ее спящие силы и открыл в ней новые, дотоле неизвестные источники сил, чувством общей опасности сплотил в одну огромную массу косневшие в чувстве разъединенных интересов частные воли, возбудил народное сознание и народную гордость и всем этим способствовал зарождению публичности, как началу общественного мнения; кроме того, 12-й год нанес сильный удар коснеющей старине... глушь и дичь быстро исчезали вместе с потрясенными останками старины»[679]. Мы привели такой большой отрывок из сочинений В.Г. Белинского, написанный в 1846 г., чтобы понять, как оценивали спустя 30 лет прошедшие события достаточно объективные современники, которых, наверное, никто не заподозрит в симпатии и верноподданнической любви к властям.
Осознание величия подвигов в годину испытаний внушало уважение к прошлому. У русского общества возникла потребность оглянуться назад и осознать пройденный путь. Не случайно в этот период появляется карамзинская «История государства российского» (первое систематическое изложение отечественной истории), и этому сочинению был предопределен небывалый доселе успех в обществе. В начале же ХIХ в. свет увидело 25 исторических произведений по русской истории, адресованных не только профессионалам, но и широкой аудитории[680]. Исторические книги стали находить своего читателя, они раскупались. «Давно стали сознавать у нас, – писал А.Н. Пыпин, – что Двенадцатый год был эпохой в истории нашего внутреннего развития в том отношении, что с него начинается сильный поворот к национальному сознанию, что русская жизнь с этого времени, оставив прежнюю подражательность, выходит на дорогу народности, что литература с этих пор принимает национальный характер, и первый поэт, выросший под впечатлениями знаменательного времени, был Пушкин»[681]. Действительно под влиянием мощных импульсов, необходимых для дальнейшего развития, вследствие огромных сдвигов в духовном, гражданском и политическом сознании общества начинается великая русская литература, рождается русский литературный язык, и эти процессы связаны напрямую с именем А.С. Пушкина [682]. Много ли сочинений литераторов ХVIII столетия можем мы вспомнить, а вспомнив, с удовольствием прочитать? Вряд ли. Стиль «тяжеловесной славянщины» труден для восприятия нашими современниками, он интересен (следовательно, доступен) только узкому кругу специалистов. А во времена Пушкина, живого свидетеля 1812 г., вошли в литературу Н.В. Гоголь, М.Ю. Лермонтов, Ф.М. Достоевский и другие известные литераторы. Начался расцвет художественной прозы, поэзии, драматургии. Очень рано в духовной жизни русского общества появилось такое явление, как мемуаристика эпохи 1812 года, став важным фактором общественно-идейного движения и даже ареной столкновения различных идейных течений. Только корпус составленных ветеранами мемуарных источников 1812 г., по подсчетам А.Г. Тартаковского, составил 457 произведений[683]. И все это происходило на фоне развивавшегося в то время обскурантизма, ужесточения цензуры, гонений на университеты, наступления реакции.
Русские люди долгое время купались в лучах военной славы, но не могли сразу же полностью осознать тот факт, что победили величайшего полководца и гения войны, – аж самого Наполеона! Даже в головах просвещенных дворян еще не укладывалось, как это «лапотная и посконная» Россия смогла одолеть «прогрессивную и передовую» Францию? У некоторой части общества еще присутствовало определенное неверие в собственные силы, вернее, они не могли адекватно воспринять то, что произошло. Естественно, многие современники объясняли победу над Наполеоном только проявлением Божественного Провидения. Если внимательно перечитывать прессу и текущую переписку очевидцев событий в 1812–1820-х г., то там, как правило, встречаются фразы и толкования об орудии Божественных сил, «Глаголе Всевышнего» и о Божественной помощи России в этот период: «Сколь Промысел для нас необъясним!», «перст Божий», «Велик русский Бог», «заступление Всевышнего», «покровительство Провидения», «Бог спас и помог России», «совершившийся над Нами промысел и милость Божья», «Доколе рука Бога над нами, до тех пор мудрость и шла с нами» и тому подобные высказывания в категориях христианского сознания и теологических принципов истолкования хода истории. Все укладывалось в знаменитый литературный слоган того времени – «Рука Всевышнего Отечество спасла». Победа же воспринималась как божественный приговор и кара Наполеону за его гордыню и честолюбивые замыслы («гений зла, побежденный Провидением», «Свершитель роковой»). Сам же российский император стал восприниматься как орудие Промысла Божьего, а Российская империя – как государство, отмеченное печатью Божественного Провидения. Не случайно и на медали «В память войны 1812 году» были выбиты слова: «Не нам, не нам, а имени Твоему», а от них исходили лучи от всевидящего ока, как знака Господа.
Налицо было и влияние резко возросшего мистицизма. Тем более что этой болезнью переболел сам Александр I, по инициативе которого в 1815 г. был заключен акт о Священном союзе. Заключение договора с отнюдь не случайным названием и необычным для дипломатических документов того времени «содержанием и формой», в котором европейские монархи на собственном примере рекомендовали своим подданным «почитать всем себя как бы членами единого народа христианского», свидетельствовало не только о влиянии и проникновении мистики в умы, а говорило о том, что потрясения, пережитая эпоха и победа над Наполеоном (вселенский мировой конфликт) оставили неизгладимый след в менталитете высших представителей власти. В мистический период Александра I был сделан крен в сторону идеи сближения всех направлений в христианстве. Прошлое, настоящее и будущее России рассматривалось через призму религиозных понятий. Русское дворянское общество во многом стало подражать моде и императору. Об этом свидетельствует и победная символика, запечатленная в нумизматике, живописи, графике, архитектуре. Мистические настроения тогда охватили довольно широкие слои общества, господствовали даже у части дворянской интеллигенции, а во многих фактах («дивные знамения», пророчества, «огневая комета» 1812 года, парящий орел над Кутузовым перед Бородинским сражением, отыскание сокровенного смысла и апокалиптического числа «666» в имени Наполеона и т. п.) усматривали предзнаменования даже люди весьма просвещенные. О том, насколько был силен спрос на мистическую литературу, свидетельствует тот факт, что за десятилетие после войны на русский язык оказалось переведено около 60 книг иностранных мистических сочинений и осуществлялось специальное издание мистического журнала «Сионский вестник», пользовавшегося большим успехом в высшем обществе[684]. На этот же период падает активная деятельность Библейского общества, санкционированного высшей властью. В целом расцвет мистических настроений в обществе обычно характерен для государства, переживавшего состояние эйфории после успешно разрешенного кризиса или находившегося в периоде стагнации. В данном случае в какой-то степени совпали оба явления. С одной стороны, общество испытывало моральный подъем после одержанной победы, с другой стороны, экономика переживала ощутимые потери, нанесенные войной, и не имела возможности для реализации каких-либо новых идей для экономического подъема.
Русское общество (и старое и молодое поколение), без всякого преувеличения, после окончания Наполеоновских войн с воодушевлением встретило своего императора на Родине как триумфатора. Как написал тогда в кантате по этому поводу главный пиит страны Г.Р. Державин:
Даже желчный А.П. Ермолов, на склоне лет характеризуя российского монарха, отмечал «прозорливость покойного императора, которого продолжительная борьба с величайшим своего времени полководцем и низложение его поставили на такую высокую степень славы, каковой судьба немногим достигнуть предоставляет»[685]. Несмотря на то что император уклонился от пышных встреч и отказался от наименования «Благословенного», многое ждали от Александра I, уже ставшего признанным вождем нации и государства, адекватного победителю Наполеона нового курса во внутренней политике. Он должен был оправдать надежды общества. «Россия гордилась им и ожидала от него новой для себя судьбы», – вспоминал декабрист князь С.П. Трубецкой. Но даже представители дворянства, находившиеся в центре событий и представлявшие единственную политическую силу, из-за своего расслоения имели разные интересы. Необходимо засвидетельствовать некоторые робкие попытки российского императора после окончания войн с Наполеоном дать стране конституцию и на основе принципа добровольности попробовать решить вопрос об отмене крепостного права, как несоответствующего «духу времени». До 1821 г. в правительственных кругах разрабатывались проекты преобразований крепостной деревни. Но одно только намерение русского монарха (варшавская речь 1818 г. Александра I как прелюдия к общероссийской конституции) вызвало ответную реакцию патриархальных кругов и заставило его быть более осторожным, а затем свернуть почти все свои послевоенные начинания, поскольку намерения приходили в конфликт с реальной политикой и с настроениями подавляющей части дворян-землевладельцев. В практической плоскости либеральные потуги никаким образом не реализовывались. По словам А.И. Герцена: «Сам Александр желал улучшений, но не знал, как приступить к ним». В целом общество не получило от Александра I вразумительного и четко обозначенного вектора будущего развития страны, хотя до 1815 г. лейтмотив официальной пропаганды можно было определить, как «свободу и независимость». В то же время неудовлетворенная послевоенными результатами жизни передовая радикальная дворянская молодежь (польская конституция породила некоторые надежды и даже ревность) осталась недовольной внутренней реакционной политикой, получившей название «аракчеевщина», что сначала толкнуло ее к организации тайных обществ (тогда не существовало открытых форм выражения политического мнения), а затем заставило ее выйти на Сенатскую площадь в 1825 г. Это был откровенный симптом неблагополучия феодальной системы в России. Можно привести авторитетное суждение С.В. Мироненко: «Именно тогда решался вопрос, пойдет ли страна в ногу со временем или самодержавие и крепостничество и далее будут сковывать ее развитие. Возникла реальная альтернатива иного пути развития, и от результатов политических сил зависело будущее России». По его мнению, «крепостническая действительность того времени находилась в явном противоречии с курсом на коренные реформы»[686]. В этот послевоенный период развернулась борьба между сторонниками и противниками перемен внутри самого дворянства и в правительственных структурах. Собственно столкновение этих сил было закономерно и неизбежно. Война объединила все слои страны и все даже полярные общественные элементы против общего врага. Но вот выводы из победы были сделаны разными силами совершенно противоположные. События 1825 г. на Сенатской площади послужили началом разлада между обществом и государством. После чего эти институты стали развиваться в разных направлениях. Русский двуглавый орел формально всегда смотрел в разные стороны, а тут налицо и реально уже оказался факт раздвоения. Самое страшное для будущих поколений – возникла оппозиционность (постепенно она стала традицией) образованных слоев населения к самодержавию. Государство и общество постепенно перестали понимать и слышать друг друга, что в итоге привело империю к краху в 1917 г.
Ты возвратился, благодатный,
Наш кроткий ангел, луч сердец.
Нет необходимости описывать правительственную внутреннюю политику после окончания Наполеоновских войн в разных сферах жизни Российской империи. Эти темы нашли отражение в отечественной историографии. Но без 1812 г. нельзя понять появившуюся в будущем ответственность русских за судьбу человечества. 1812 год и заграничные походы русской армии крепко связали затем Россию с Европой. Именно поэтому современники стали привыкать рассматривать Россию в контексте общеевропейских и общемировых проблем и процессов. Отсюда возникла питательная почва для появления в будущем самых разных идей о миссии России и о ее роли в мировой истории, вплоть до внедрения на русской почве марксизма, а затем его дальнейшую трансформацию.
После 1812 г. новый импульс получило и духовное развитие в России. Крепостничество не только тормозило социально-экономическое развитие страны, но и уродовало морально-нравственное состояние общества. Противоречия между наглядными внешнеполитическими достижениями и очевидной внутриполитической отсталостью, косностью крепостничества заставляли общественную мысль работать. Брожение идей способствовало появлению самых разнообразных течений и кружков – от религиозных и философских до общественно-филантропических идей, от создания революционных организаций до спора между «западниками» и «славянофилами». Этим можно объяснить и созревание правительственной идеологии – теории официальной народности («Вера, самодержавие, народность»). Несмотря на кажущуюся тривиальность и критику этой идеи интеллектуалами, более простых и доступных для широких слоев населения лозунгов найти было трудно. Именно эти подкорректированные лозунги в середине ХХ столетия взяли на вооружение коммунистические идеологи, полностью отказавшись от малопонятной массам теории Мировой революции – она не работала в условиях глобального международного кризиса и кризиса международного коммунистического движения. Государство тогда переживало трудный момент (шла Великая Отечественная война), и велосипед было изобретать некогда. Формулу «За веру, царя и отечество» видоизменили словосочетанием «За партию, за Сталина, за Родину» и выиграли войну.
Теперь попробуем ответить на главный вопрос, который должен волновать историков: эпоха 1812 года ускорила или же отодвинула отмену крепостного права в России? Современные исследователи стараются обойти этот сугубо академический, но очень важный вопрос, в силу чего он еще долго будет оставаться ключевым в истории России ХIХ столетия. Честно говоря, только один А.А. Корнилов четко высказался в пользу первого предположения, считая, что последствия Наполеоновских войн «оказались благоприятными прогрессу в одном весьма существенном отношении: они приблизили полную ликвидацию главного зла тогдашней жизни – крепостного права и крепостного строя – и не только приблизили ее, но и подготовили такие формы этой ликвидации, на которые едва ли можно было бы рассчитывать без их влияния»[687]. Но вряд ли можно согласиться с таким мнением. Слишком длительный временной промежуток (от 1812 до 1861 г.) ставит под сомнение правильность сделанного вывода. Ведь этот вопрос оказался поднят (хоть и секретно) самой высшей властью после 1815 г. Логично предположить, раз уж вектор развития явно обозначился, что отмену крепостного права задержал даже не 1812 год, а события на Сенатской площади 1825 г. Безусловно, декабристы самим актом общественного возмущения (или попыткой военного переворота) актуализировали проблему отмены крепостного права, коль ее признавали и новый император, и высшие сановники империи. Но Николай I, не желая идти на поводу у бунтовщиков, считал, что только самодержавная власть (как единственно мудрый орган в стране) имеет право самостоятельно решать, когда, где и как предпринимать какие-либо изменения (тем более столь масштабные) в государстве. Во время его правления заседали секретные крестьянские комитеты, проводились эксперименты и делались конкретные шаги в сторону освобождения крестьян. Готовилась и прощупывалась почва для будущих преобразований. Ведь реформа по отмене крепостничества во многом была подготовлена не Александром II, а еще в царствование его отца, не успевшего доделать начатую работу. Так, нередко силы, старавшиеся придать ходу событий революционное ускорение (в данном случае декабристы), наоборот, затормозили их. Попытки скоростных забегов с претензиями на рекорды, как показывает опыт истории, чаще всего в силу неподготовленности приводят к длительным остановкам, а иногда и к откату назад.
Результаты окончательной победы России в войнах эпохи 1812 г. в последующей истории пытались использовать в своих целях самые разные силы и идейные течения. В первую очередь партия политических староверов, отстаивавшая незыблемость самодержавия и крепостнических отношений, а также молодежь из радикальных кругов, стремившаяся к коренной ломке политической и социальной системы. Прежде всего борьба развернулась между этими силами, и необходимо признать, что консерваторы имели подавляющее большинство в дворянском сословии, а меньшинство оказалось представлено молодыми офицерами-романтиками. Хотя в это время существовали либералы и уже стали появляться демократы (в основном – разночинцы), выступавшие за необходимость общественных преобразований без революционных потрясений, – те, кого позже в обобщенном виде стали называть русским передовым общественным мнением. Вообще скрытых оппозиционеров и критиков (справа и слева) правительственному курсу в России всегда хватало даже в рядах бюрократии и высшей элиты. При этом каждая из сторон стремилась найти аналогии с событиями 1812 г. и аргументы в свою пользу, так как многие из сторонников этих сил (реакционеры, революционеры, либералы и т.д.) являлись непосредственными участниками военных действий.
Безусловно, в России (как всегда) многое зависело от решений первого лица. Думаю, Александр I искренне стремился осуществить освобождение крестьян, хотя, видимо, понимал всю сложность и трудность подобных шагов. Капитальным преобразованиям в стране в первую очередь мешала бюрократия, по мнению С. В. Мироненко, «в руках которой находилось решение любого важного вопроса политической и социально-экономической жизни России». Эти представители русской элиты сами являлись крупными помещиками, пользовались поддержкой всего дворянства и «вовсе не были заинтересованы в освобождении крестьян»[688]. Для реализации своих целей русский монарх, столкнувшийся с оппозицией дворянства, продумывал не только пробные и конкретные шаги, а даже замыслил сложную политическую конфигурацию. Если во внешней политике он связал Россию со Священным союзом (надеясь на солидарность или нейтралитет крупных европейских держав), то в главном внутриполитическом вопросе он решил найти новую опору в военных поселениях. В данном случае преследовалось несколько целей. С одной стороны, он стремился уменьшить финансовые расходы на армию (государство все еще находилось в тисках финансового кризиса), а с другой – создать независимый, или минимально зависимый от дворянства социальный слой (военных поселян), на который император мог опираться при решении трудных внутриполитических задач. Не случайно в манифесте от 30 августа 1814 г., выражавшем признательность всем сословиям за участие в Отечественной войне 1812 г., Александр I, несмотря на возражение А.С. Шишкова, на первое место велел поставить воинство, а лишь затем дворянство[689]. Именно поэтому Александр I, несмотря на ропот и общественное недовольство, давление высших чиновников, бунты военных поселян, так упорно и настойчиво (во что бы то ни стало) продвигал в жизнь это нововведение. В последнее десятилетие его царствования резко усилилась и роль А.А. Аракчеева (ему было поручено создание военных поселений), очень способного администратора и беспрекословного исполнителя державной воли, а главное, человека, никак не связанного с высшими кругами дворянства. Выходцы же из русской аристократии не стремились попасть на службу в военные поселения, а как раз напротив, цвет русской дворянской молодежи оказался в рядах декабристов. Возможно, не просто так Александр I опасался дворянского радикализма или революционности.
Но, видимо, в разработанной схеме русского самодержца оказались изъяны, и далеко не все складывалось таким образом, как он это задумывал. В его планы вмешивалась и подводила неблагоприятная конъюнктура: и нестабильное положение в Европе (военные революции), и резко возросшая возможность войны с Турцией из-за Греции (этого от императора требовали патриоты и все высшее общество), и внутренние неурядицы (лично его особенно больно задела за живое Семеновская история), и неудача в деятельности Библейского общества. Именно поэтому, как отмечали многие исследователи, у Александра I в последнее годы царствования наблюдались признаки депрессии и явная усталость. В качестве примера приведем мнение декабриста А.М. Муравьева: «Последние годы своей жизни Александр находился во власти смутной меланхолии: болезнь, которую бог иногда посылает сильным мира сего, чтобы смиренно согнуть их под бременем скорби – тем самым преподав величественный урок равенства»[690]. Но именно депрессия Александра I в последние годы послужила основанием после его смерти для возникновения красивой легенды о старце Федоре Кузьмиче.
<< Назад Вперёд>>
