5. Капитуляция, 1478 г.
Политическая программа Москвы, подобно новгородской, основывалась на сплочении русского народа. Ее методы достижения единства весьма отличались от новгородских. Москва предложила русским людям единство путем их подчинения политической и военной власти великого князя. Вся Россия рассматривалась в Москве как вотчина великокняжеской короны. Итак, в противовес республиканской идее свободной русской федерации (поддержанной новгородцами), Москва выдвинула монархическую идею централизованного русского государства. Вследствие подобного расхождения в основных политических целях, конфликт между, Новгородом и Москвой оказался неизбежным.
Хотя московские великие князья, подобно суздальским и тверским, заверяли в сохранении новгородских свобод в соответствии со «стариной» (древними обычаями), им хотелось постепенно увеличить свою власть над Новгородом, предлагая свое собственное понимание «старины». Со времени правления сына Даниила Московского – Ивана I (Калиты) – новгородцы, за некоторым исключением, всегда выбирали великих князей московских (потомков Ивана I) на должность новгородских князей. Предпочтение, отдаваемое ими Москве, может быть объяснено желанием иметь лучшую защиту от врагов. Но настало время, когда сама Москва стала угрозой. В особенности это проявилось после победы Василия II над своими врагами. Василий учитывал тот факт, что многие его предки были новгородскими князьями, и для него это был предлог усиления власти Москвы над Новгородом. Такой была его трактовка «старины» в московско-новгородских отношениях, и поэтому он настаивал, чтобы новгородцы принесли заверения в сохранении великокняжеской власти «честно и грозно».
Когда после окончательного поражения (1452 г.) основной соперник и враг Василия Дмитрий Шемяка сбежал в Новгород, и новгородцы предоставили ему убежище, Василий воспринял это как нарушение новгородцами верности. В следующем году Шемяка был тайно отравлен московскими агентами. Новгородцы устроили ему официальные похороны в монастыре Св. Георгия, которые были расценены Василием II как очередное оскорбление. Ему также не понравилось, что новгородцы приняли в качестве своего служилого князя одного из князей суздальского дома – Василия Гребенку Шуйского, состоявшего ранее на его службе. Более того, Василий II пожаловался новгородским властям, что они не выплачивают ему регулярно его долю судебных штрафов. Не получив удовлетворительного ответа из Новгорода, Василий II повел свои войска против мятежного города. Небольшой отряд под командованием князя Ивана Васильевича Стриги-Оболенского и «боярского сына» Федора Басенка захватил и разграбил богатый город Рузу, к югу от озера Ильмень. Новгородцы послали пятитысячный кавалерийский корпус для освобождения Рузы. Всадники были облачены в тяжелые пластинчатые доспехи и вооружены длинными копьями. Их кони, однако, защищены не были. По сообщениям, лишь две сотни воинов были готовы к встрече новгородцев, остальные же отправились назад к основной части армии со своей добычей. По мере приближения новгородцев московиты направили свои стрелы на коней, а не на всадников. Большое количество всадников попадало, другие обратились в паническое бегство, и битва завершилась полной победой московитов.53
Новгородцы не могли далее оказывать сопротивление и послали архиепископа Евфимия в лагерь великого князя, прося о мире, который был дарован, но на тяжелых условиях. Их, тем не менее, приняли (1456 г.), и заключили новый договор от имени Василия II и его сына Ивана III, который был тогда шестнадцатилетним мальчиком.54 Этот мастерский удар московской дипломатии дал позднее Ивану возможность объявить Новгород своей «отчиной» (родовым владением). На новгородцев наложили штраф в размере 8500 рублей, кроме того великий князь мог теперь собирать с некоторых новгородских провинций специальный налог, так называемый «черный бор», остаток монгольской дани. Вече было лишено древнего права принимать договорные грамоты независимо от князя. Печать великого князя должна была присутствовать на всех договорных грамотах. Новгородцы обязывались не допускать в Новгород сына Шемяки (который бежал в Литву после смерти своего отца), а также кого-либо из других врагов Василия II («лиходеев»). Тем самым новгородцы не только отошли от своего древнего правила давать убежище любому просящему его, но также приняли политический контроль Москвы над их отношениями со всеми русскими князьями, не подчиненными власти великого князя московского. Более того, этим пунктом договора было введено новое понятие в отношениях между Москвой и Новгородом – «предательство». Любой союз новгородцев с врагом великого князя мог теперь рассматриваться московскими властями как политическое преступление против князя, который сам решал что считать предательством, а что нет. Ему одному теперь принадлежала власть наказывать за действия, которые он трактовал как преступный Ничего не говорилось об участии новгородских официальных лиц в политических процессах.
Договор 1456 г. оказался серьезным ударом по новгородской свободе. Он означал, что первый этап борьбы с Москвой был проигран. Это подготовило почву для похода Ивана III на Новгород пятнадцать лет спустя.
История московско-новгородского конфликта 1470-1471 гг. известна нам в основном из московских источников. Лишь отрывок из новгородских записей событий сохранился в четвертой новгородской летописи. Некоторая дополнительная информация может быть получена из псковских летописей. Московские описания естественным образом тенденциозны в пользу Ивана III, и некоторые из них звучат как политические памфлеты, разъясняющие московскую доктрину церкви и государства. Без сомнения памфлеты подобного рода писались также и в Новгороде, с тем чтобы объяснить и защитить новгородскую политическую программу, но ни один из них до нас не дошел.
По понятным причинам трудно было ожидать от новгородцев окончательного принятия условий договора 1456 г.; они был готовы избавиться от унизительных условий договора при первой же возможности. Влиятельная группа новгородских бояр теперь искала помощи у Литвы. Во главе этой группы стояла женщина – Марфа Посадница. Марфа Борецкая была без сомнения одной из наиболее замечательных русских женщин этого периода. По закону, она не являлась городским головой (посадником) – лишь мужчины могли выбираться в Новгороде на эту должность. Но она была вдовой посадника и матерью посадника, и ее влияние на новгородскую политику, в особенности на политику боярской партии, было значительным. К сожалению, известно о ней немного, поскольку после падения Новгорода архивы Борецких, равно как и большинства новгородских бояр, были уничтожены или конфискованы. Часть государственных документов из архивов Борецких увезли в Москву, а частную переписку, скорее всего, уничтожили.
Московские летописи говорят о Марфе с очевидной предвзятостью и ненавистью. Они утверждают, что Марфа и ее сыновья были «научены диаволом».55 Они уподобляют ее Иезавели, Далиле, Иеродиаде и византийской императрице Евдокии, которая преследовала Св. Иоанна Хризостома.56 Они утверждают, что она хотела порушить греко-православную веру и обратить новгородцев в римский католицизм. Более того, они обвиняют ее в личном тщеславии и утверждают, что она намеревалась выйти замуж за литовского вельможу, которого Казимир должен был послать в Новгород как своего представителя, и таким образом управлять Новгородом от имени Казимира. Последнее обвинение звучит абсурдно, поскольку Марфа была уже пожилой женщиной. В это время Марфе было, вероятно, лет 65, если не больше. Ее муж Исаак Андреевич Борецкий стал важным новгородским официальным лицом уже в 1426 г. В 1439 г., будучи новгородским посадником, он подписал договор с немецкими купцами.57 Умер до 1459 г. Их старший сын Дмитрий стал новгородским посадником в 1471 г.
Хотя Марфа и была активна в политике, но не упускала из виду семейное благополучие. Борецкие являлись наибогатейшими землевладельцами. Они имели огромные угодья в различных частях Новгородской земли и в других местах – на побережье Белого моря напротив Соловецких островов. После смерти своего мужа Марфа управляла имуществом семьи твердой рукой. Она была главой; ее сыновья лишь помогали ей. Относительно обвинений в предательстве Марфой греческого православия, следует отметить, что по крайней мере два раза она дарила ценные земельные угодья с рыболовными местами Соловецкому монастырю. Одно из них было даровано между 1459 и 1469 гг.; другое – в 1469-1470 гг.58
Интересно отметить, что память об этом хранилась среди поморов (населения побережья Белого моря) вплоть до недавнего времени. Около 1908 г. один рыбак сообщил писателю Михаилу Пришвину, что соловецкие монахи имеют очень давние права на рыболовные места – фактически «со времен Марфы Посадницы».,59
В соответствии с новгородскими политическими традициями, боярская партия сначала собиралась иметь дело не с великим князем литовским, а с неким младшим князем из дома Гедимина который бы представлял русское население в Великом княжестве Литовском. Соответственно, где-то в 1470 г. они пригласили князя Михаила Олельковича (сына Олелько, т.е. Александра) в Новгород со своей свитой в качестве «служилого князя».
Отец и дед Михаила были князьями Киевскими, а его старший брат Симеон занимал киевский трон около 1454 г. Симеон б] весьма популярен в Пскове, и, предположительно, в Новгород" По случаю его кончины в 1470 г. псковский летописец отмечал что он с честью защищал свою родную вотчину, Киев, от Золото) Орды и других татар, и его имя было высоко чтимо как на Рус так и в зарубежных землях.60 Следует заметить, что мать Симеона и Михаила была сестрой Василия II, и, следовательно, они был двоюродными братьями Ивана III.
Михаил принял новгородское предложение и прибыл со своей свитой в Новгород 8 ноября 1470 г.61 В Никоновской летописи говорится, что король Казимир (великий князь литовский) послал его в Новгород.62 В четвертой новгородской летописи зафиксировано, что Михаил «приехал в Новгород».63 В действительности отношения между Казимиром и Олельковичами (сыновьями Олелько) отнюдь не были сердечными, и Олельковичи могли надеяться укрепить свое положение путем договора между Киевом и Новгородом. И случись это, Казимир вряд ли был бы счастливы.
Вместе с Михаилом в Новгород прибыло много киевских купцов, среди них несколько евреев.64 Один их них, Захария (Cxaрия), был ученым человеком, хорошо знакомым с философией и астрономией; в своих беседах с новгородскими учеными он посеял на Руси зерна интеллектуального течения, которое впоследствии стало известно как «ересь жидовствующих».
Предположительно Михаил Олелькович или кто-то из его свиты организовал путешествие новгородских художников в Краков (Польша). Им принадлежит стенная роспись «Последний ужин» в часовне Святого Креста в Краковском соборе, датируемая 1471 г.65
Московское правительство не могло не интересовать прибытие Михаила Олельковича в Новгород. Политическая напряженность между Москвой и Новгородом усугублялась религиозными трениями. За три дня до появления Михаила в своем дворце скончался архиепископ Иона, и через десять дней после его кончины вече собралось на площади у Святой Софии для избрания нового архиепископа. Единодушного решения достигнуто не было. Выдвигались три кандидата, все монахи, тесно связанные с покойным Ионой, а именно: исповедник Ионы Варсанофий, управитель архиепископа Пимен, глава церковного совета Феофил. Избрание архиепископа решилось жеребьевкой: был избран Феофил.
Следующим шагом стало извещение Москвы о выборах и запрос о разрешении московскими властями поездки Феофила в Москву с целью возведения в сан митрополитом Филиппом. Московское правительство согласилось принять Феофила без каких-либо колебаний. Однако, когда это сообщение достигло Новгорода, там началось волнение. Боярская партия возражала против подчинения новгородского архиепископа митрополиту московскому и настояла, чтобы избранный архиепископ ехал в Киев принять благословение митрополита киевского Григория. Феофил твердо отказался от возведения в сан греко-униатским патриархом и римским папой, и лишь позднее (в 1469 г.) был благословлен греко-православным патриархом. Феофил, очевидно, сомневался в искренности обращения Григория в православие. Московские власти, как мы знаем, отказались признать Григория.
Однако Пимен, бывший вместе с Феофилом кандидатом на архиепископскую должность, хотя на него и не пал жребий, заявил, что он готов отправиться в Киев для принятия благословения Григория. Пимен, который был управителем архиепископского дворца, контролировал крупные денежные суммы и, согласно московским летописям, позволил Марфе Борецкой использовать часть денег для подкупа людей в пользу боярской партии. Князь Михаил Олелькович, скорее всего, был в тесной связи с Марфой и Пименом. План возведения Пимена в сан главы Новгородской епархии был нарушением новгородских законов, поскольку Феофил был уже провозглашен вновь избранным архиепископом и не мог быть смещен без участия веча. Итак, в Новгороде должно было возникнуть значительное возмущение среди простого люда против действий боярской партии. Огромная толпа прорвалась в архиепископский дворец: Пимен был схвачен и избит, а часть архиепископской казны, как говорит летописец, была «разграблена» (возможно, укрыта для предотвращения дальнейшего использования на нужды боярской партии).
Несмотря на этот эпизод, боярская партия все же решила рекомендовать вечу формальное соглашение с Литвой, дабы направит ее действия против Москвы. Согласно московским летописцам, в целях обеспечения поддержки бояре подкупили столько людей сколько смогли. После шумных дебатов вече проголосовало за заключение договора с королем Казимиром (в качестве великого князя литовского). Затем к Казимиру была отправлена посольская миссия, и состоялось подписание договора на весьма приемлемы для Новгорода условиях.66 Общая форма соглашения следовала типу предшествующих новгородских договоров с русскими великими князьями, но сфера полномочий, гарантированная Казимиру, была более узкой, нежели данная русским великим князьям даже во времена до правления Василия II. В тексте договора новгородцы называли себя «мужами вольными». Существовали некоторые новые пункты, предусмотренные религиозными соображениями. Казимир обещал не наносить вреда православной церкви Новгороде и разрешить новгородскому архиепископу рукополагаться в сан там, где того желали новгородцы. Представителем Казимира в Новгороде должен был быть православный христианин. Казимир также обещал не строить на новгородской земле римско-католические соборы. Наиболее важным для новгородце было, конечно, военное соглашение. Казимир и литовские вельможи обязывались защищать Новгород от Москвы всеми силами литовской армии. Договор был подписан в начале 1471 г., возможно, в феврале.
В договоре 1471 г. вопрос о том, где и кем должен возводиться в сан архиепископ новгородский, оставлялся на усмотрение новгородцев. Это показывает, что хотя бояре и преуспели в достижении своих политических целей, они должны были найти компромисс с Феофилом в церковных делах. И только при этом условии Феофил одобрил договор и согласился на упоминание своего имени в его преамбуле. Заключение новгородского договора с Казимиром не могло удовлетворить Михаила Олельковича. Он имел свои собственные политические планы и, очевидно, не хотел оставаться в Новгороде лишь в качестве пешки Казимира. Старший брат Михаила князь Симеон Киевский умер в декабре 1470 г., и Михаил надеялся занять его место. Однако Казимир под воздействием литовцев отказался отдать Киев Михаилу или сыну Симеона Василию и назначил вместо них одного из могущественнейших литовских вельмож – Мартина Гаштольда – своим наместником в Киеве. Согласно польскому летописцу Длугошу, киевляне проявляли сильное недовольство изменением статуса Киева с княжества на управляемую наместником территорию, и по религиозным соображениям возражали против назначения римского католика в качестве их «губернатора». Более того, клан Олельковичей был популярен в Киеве, и киевляне хотели видеть Михаила своим новым князем.67
Свидетельства отношений между Новгородом и Михаилом Олельковичем скудны. Можно предположить, что Михаил ожидал от новгородцев помощи в получении киевского княжества и настойчивости на переговорах с Казимиром, но подобный пункт не был включен в соглашение с Казимиром. 15 марта 1471 г. Михаил покинул Новгород и увел свою свиту в Литву. По пути его вассалы разграбили богатый город Рузу и несколько деревень.68
Обидев Михаила и разрешив ему вернуться в Литву, новгородцы лишили себя способного военачальника и хорошо обученных воинов. Разумеется, взамен они ожидали получить поддержку всей литовской армии. В этом, как показали будущие события, им пришлось горько разочароваться.
Новгородцы считали, что их договор с Казимиром не противоречил «старине», согласно которой Новгород имел право выбирать своего князя по желанию. С другой стороны, по мнению московитов, Новгород был связан с Москвой и договором и ходом событий. Своим договором с Казимиром новгородцы, как полагали московиты, порвали со «стариной» и совершили предательство. И поскольку Казимир был римским католиком, новгородцы, приняв его в качестве князя, подвергли опасности целостность греко-православной веры и, таким образом, подорвали религиозную «старину» в дополнение к политической. Основываясь на этих двух посылках Иван III организовал моральное давление на новгородцев, которое подготовило почву для политических, а затем и военных действий. Митрополит Филипп всецело поддерживал великого князя и направил новгородцам множество посланий, призывая их быть верными православию.
Возможно в апреле 1471 г. Иван III обратился за советом к своей матери, митрополиту и крупным боярам. На небольшом совете в принципе было принято решение о войне с Новгородом. Вслед за этим Иван разослал приглашения приехать в Москву своим братьям и всем епископам, малым князьям, зависимым от него, боярам, воеводам и «воинам» («вси вои своя») – т.е., как мы можем полагать, всем «боярским сынам» и дворянам, находившимся на его службе.69 Это была по существу национальная ассамблея церковных и государственных лидеров, аристократии и дворянства. Хотя в дискуссиях не были приглашены участвовать ни купцы, ни крестьяне, этот сбор может быть назван прототипом земского собора XVI и XVII веков. Он собрался в Москве в мае, и решение начать войну против Новгорода было подтверждено без обсуждения. Единственным обсуждаемым вопросом было время похода. Из-за особенностей природы новгородской земли – обилия озер, рек и болот – зима, а не лето обычно рассматривалась как подходящее время для похода на Новгород. Однако после продолжительного обсуждения было решено начать поход немедленно. Митрополит Филипп и все присутствующее духовенство благословили данное решение.
Дипломатическая почва была подготовлена предварительно. Псков, Тверь и Вятка согласились поддержать Ивана III. Новгородцы надеялись на союз с Псковом, и новость о союзе Пскова с Москвой была для них тяжким ударом. С помощью псковичей они надеялись выстоять против московских армий до прибытия сил Казимира. Теперь они стали просить Казимира послать литовскую армию для их спасения как можно скорее, и посылали письмо за письмом к Казимиру, но Казимир не отвечал.
Его бездействие объяснялось различными причинами. Во-первых, он, очевидно, не хотел порывать с Псковом. Единственным путем для достижения Новгорода литовской армией в обход Пскова была дорога через владения ливонских рыцарей. Казимир обратился к магистру ливонцев за разрешением на проход литовских войск, но магистр после долгой проволочки отказал. Более того, согласно польскому хронисту Длугощу, Казимир ожидал помощи Польши.70 Согласно Нешавскому статуту 1454 г., король Польши нуждался в одобрении провинциальных ассамблей шляхты (сеймиков) для мобилизации польских армий.71 Это означало еще одну задержку. Наконец, в это время Казимир был занят чешскими и венгерскими делами.72 Сложилось так, что Новгород остался без союзников, и новгородцы зависели только от самих себя.
Трагическим для Новгорода было и то, что в этот судьбоносный час жители не могли договориться между собой. Бояре целенаправленно готовились к обороне. Но духовенство и многие простолюдины были приведены в смятение религиозным разногласиями, и многие из них находились под впечатлением посланий митрополита Филиппа. Вновь избранный архиепископ Феофил отказался послать свое конное войско («архиепископское знамя») против Ивана III и разрешил использовать его только против псковичей.
Московская армия была укреплена татарской кавалерией, приведенной вассалом Ивана III царевичем Даньяром, и в июне несколько частей московских и татарских войск с трех сторон вторглись на новгородскую землю. Сам Иван выступил из Москвы 20 июня в сопровождении царевича Даньяра. Они достигли Торжка 29 июня. Там к ним в июле присоединились тверские войска, а псковская армия начала кампанию 10 июля.
Война фактически была комбинацией отдельных кампаний. Было несколько столкновений и битв. Позднее летописцы попытались рассказать о войне, исходя из отдельных описаний, и картина выглядит довольно противоречивой. В любом случае точно, что решающая битва состоялась на берегах реки Шелонь, на юго-западе от Новгорода. Описание этой битвы в Никоновской летописи73 существенно отличается от описания в новгородских источниках.74 Согласно Никоновской летописи, бояре собрали в Новгороде 40000 ремесленников и торговцев, посадили их на коней и направили против московского передового отряда в 5000 человек, бывшего под командованием князя Михаила Холмского (тверская княжеская ветвь). Малые, но хорошо обученные московские кавалерийские силы легко разбили неподготовленный новгородский конный отряд. Двенадцать тысяч новгородцев, по сообщениям, были убиты, а две тысячи захвачены в плен.
Согласно четвертой новгородской летописи новгородцы в этой битве совсем не имели кавалерии, вследствие отказа вновь избранного архиепископа послать свое «знамя» против московитов. Тем не менее, новгородцам удалось оттеснить московские войска назад через реку Шелонь, но в этом месте им подготовили засаду татары Даньяра, и их постигло тяжелое поражение. Многие были убиты, некоторым удалось бежать, другие же были схвачены. Точных цифр не приводится.
Как видно, существуют два главных расхождения между московскими и новгородскими повествованиями: (1) Никоновская летопись, в противовес четвертой новгородской летописи, не упоминает об участии татар в Шелоньской битве; (2) четвертая новгородская летопись вопреки Никоновской летописи утверждает, ч новгородцы не имели в этой битве кавалерии.
Новгородское описание хода битвы более достоверно, нежели московское. Последнее кажется воспроизведением описания сражения при Рузе в 1456 г. Что же касается результата, то источники обеих сторон сходятся в том, что Новгород цы проиграли и их потери были очень велики, а также и относительно того, что среди новгородских пленных был один из сыновей Марфы Борецкой, Дмитрий Исаакович Борецкий и несколько других новгородских бояр.
Иван III рассчитывал, что новгородцы запросят мира. Н< новгородская боярская партия настаивала на продолжения борьбы. Новгородец Упадыш, который оказался агентом Москвы, был казнен. Начались беспорядки и, как отмечает хронист, «и хлебъ дорогъ, и не бысть ржи на торгу в то время ни хлеба, толко пшеничный хлебъ, и того по оскуду (т.е. в недостатке)».75 В несчастьях люди начали обвинять бояр. Teм временем были получены известия, что московские и тверские войска одолели новгородские силы в двинской земле и районе Печоры. Разрушалась вся новгородская земля.
Для действий Ивана III настало подходящее время. Чтобы запугать боярскую партию, он приказал казнить Дмитрия Борецкого и трех других новгородских бояр. Другие пленные бояре и житьи люди были увезены в Москву и заключены под стражу. Пленники из молодших людей были освобождены и получили разрешение вернуться в Новгород. Это был умелый психологический ход, который укрепил промосковскую партию в Новгороде. В итоге «едоки ржаного хлеба» взяли там верх над «едоками пшеничного хлеба», и вече поручило архиепископу Феофилу отправиться в лагерь Ивана, расположенный в устье реки Шелонь, для заключения договора о мире.
Мир был дарован на условиях менее жестких, чем можно было ожидать в сложившейся ситуации. Новгородцы должны были выплатить штраф в размере 15500 рублей и разорвать свой договор с Казимиром. В договоре от 11 августа 1471 г. были повторены наиболее важные статьи договора 1456 г.76 Новгородцы также торжественно заверяли в том, что никогда не будут искать защиты у короля (великого князя) Литвы и никогда не примут служилых князей из Литвы. Более того, новгородцы должны были повторить обещания, данные ими отцу Ивана III в 1456 г. – никогда не принимать любого из потомков Шемяки или любого из «врагов» великого князя.
Новгородцы все еще называли себя в тексте договора «свободными людьми», но должны были признать Новгород «отчиной» (родовым владением) великого князя московского. Новгородская судная грамота должна была быть переделана от имени великого князя и скреплена его печатью.77
Иван вернулся в Москву 1 сентября 1471 г. Феофил прибыл в Москву из Новгорода 30 ноября и 15 декабря был торжественно возведен в сан митрополитом Филиппом. В честь этого события все новгородские пленники и получили разрешение вернуться домой.

<< Назад   Вперёд>>