III
В течение второго срока пребывания Никона в должности патриарха (1655-1658 гг.), отношения между ним и царем складывались не так гладко по сравнению с первым сроком (1652-1655 гг.).
Хотя в начале второго срока царь держал сторону Никона против бояр, но жалобы последних накапливались и не могли со временем не подействовать на царя. С психологической точки зрения, лично участие Алексея в войне против Литвы и Польши (1654-1655 гг.) и в еще большей степени – против Швеции (1656 г.) укрепило его в сознании собственной власти как царя и главнокомандующего армией и, одновременно, сделало независимым от Никона. Теперь Алексей начал возмущаться по поводу титула «Великий государь», который сам пожаловал Никону в 1653 г.
Что касается церковных дел, то когда царь вернулся из Литвы 1 декабре 1655 г., то обнаружил патриарха Антиохии Макария в Москве. Никон пользовался авторитетом патриарха Макария для решительного введения греческих образцов в русский церковный ритуал. Макарий, высоко ценивший Никона за грекофилию, пользовался высоким доверием царя. Но он значительно сильнее уважал царя, как возможного спасителя греко-православных народов Ближнего Востока от исламского ига.
В определенном смысле, экуменическая политика Никона оборачивалась против него самого, поскольку царь и бояре в случае несогласия с Никоном могли апеллировать высоким авторитетам – восточным патриархам.
Серьезный конфликт произошел между Адексеем и Никоном после смерти киевского митрополита Сильвестра Коссова. Царь и бояре хотели воспользоваться этим случаем и посадить на киевский престол кандидата, который бы устроил царя, и чтобы тот был возведен, в сан Никоном. Некоторые украинские иерархи желали следовать именно этой процедуре, но Никон, по каноническим соображениям, отказался действовать без согласия патриарха Константинопольского. Царь Алексей был разъярен и ругался на Никона, используя самые грубые выражения.1224
Изменение царского отношения к Никону обратило его на сторону религиозных оппонентов Никона, Бояре следовали в этом отношении за царем, что видно на примере случая Ивана Неронова. Никон отдал приказ о его ссылке на север России в августе 1653 г. Два года спустя ему удалось бежать из монастыря и с помощью Стефана Вонифатьева и ряда влиятельных бояр в декабре 1655 г. он тайно проник в Москву. В день Рождества он принял монашеский постриг под именем Григория.
Это означало, что он прекращал противостояние существующей церкви. Однако публично он не отрекался от старого обряда, и для многих старообрядцев отец Григорий продолжал оставаться авторитетом. 8 мая 1656 г. во время обедни, которую служили два патриарха, Никон и Макарий Антиохийский, Григория подвергли анафеме.1225
11 ноября 1656 г. умер Стефан Вонифатьев. И Никон, и Неронов были глубоко опечалены. Психологически общая скорбь, казалось бы, сгладила враждебные отношения, хотя бы на короткое время и 4 января 1657 г. Неронов заявил Никону о своем желании принять вероисповедание московской церкви и восточных патриархов. Никон с готовностью и благосклонностью отнесся к смирению Неронова, не требуя отречения от старого обряда. По этому случаю он сказал Неронову: «Есть много хороших книг, как среди заново напечатанных, так и среди старых. Ты можешь пользоваться теми, которые тебе по нраву».1226
Заявление Никона явилось свидетельством знаменательной перемены в его взглядах на место церковного обряда в культовом служении. Совет, полученный им от патриарха Константинопольского Паисия в 1655 г. и сначала отвергнутый, по всей видимости, был тщательно обдуман и принят.
К 1657 г. Никон осознал, что патриарх в одиночестве, недостаточно силен, чтобы совладать с царем и боярами. Ему нужна была поддержка общественного мнения внутри церкви, ценностью которого он до этого пренебрегал. Установление мира с прежним противником внутри церкви, человеком благочестивым и целомудренным, таким, как Неронов, было важно для Никона не только с этической точки зрения, но также и исходя из практических соображений.
К несчастью для Никона (и для русской церкви), перемена его взглядов на значение церковного обряда наступила слишком поздно. Хотя Неронов и принял установившуюся церковь, он не стал другом Никона. А шаг Неронова осуждался, как отступничество, протопопом Аввакумом (тогда все еще находившегося в сибирской ссылке) и другими непримиримыми лидерами старообрядческого движения.
Второй трехлетний срок патриаршества Никона, как это было согласовано между ним и царем Алексеем, должен был закончиться в июле 1658 г. К началу этого года Никон осознал, что царь, поддерживаемый боярами, не намерен отменять те положения свода законов 1649 г., которые Никон считал оскорбительными для церкви. Наоборот, бояре стали пренебрегать соглашением 1652 г. между Никоном и Алексеем, согласно которому действие этих положений временно приостанавливалось.
Для Никона это означало нарушение царем и боярами торжественной клятвы, принесенной перед возведением Никона в сан патриарха. Вся ответственность, с точки зрения Никона, ложилась на царя, потому, что нарушив клятву, царь разрушил диаду и, в чем Никон был убежден, совершил смертный грех, за который не только он, но и весь русский народ будет наказан Господом. Никон чувствовал, что его долг патриарха в том, чтобы совершить последнюю попытку заставить царя одуматься и восстановить «симфонию» церкви и государства. Следуя духу проповеди Иоанна Хризостома о Добром Пастыре, Никон решил взять царский грех на себя и уединиться, если царь не раскается.1227
Могло бы показаться, что раньше, когда Никон говорил о своей отставке, он имел в виду уход с должности патриарха. По всей очевидности, к 1658 г. Никон пришел к иному решению для того, чтобы поставить вопрос ребром. Если не будет других способов убедить царя изменить его политику, Никон планировал покинуть Москву, переехать в Воскресенский монастырь и перестать исполнять рутинную работу церковного администратора, сохраняя за собой верховную власть патриарха.
В поисках выхода из тупика, Никон, как сам он сказал в письме царю от 1671 г., «начал постоянно раздражать царя»1228 (напоминал ему о клятве).
Тривиальная стычка между слугами царя и патриарха во время торжественного вступления в Москву грузинского князя Теймураза 6 июля 1658 г. ускорила роковой конфликт между патриархом Никоном и царем Алексеем. Окольничий Б.М. Хитрово, отвечающий за соблюдение порядка во время процессии, оттолкнул со своего пути и побил дубиной патриаршего служащего, князя Дмитрия Мещерского, который, естественно, пожаловался Никону.
Никон сразу же написал письмо царю, прося его отдать приказ о расследовании и наказании виновного. Царь ответил Никону, что расследует это дело и лично приедет к нему, чтобы объясниться. Но этого не произошло.1229
Письмо Алексея показывает, что его первым порывом было броситься к своему прежнему «особому другу» и попытаться уладить их отношения в искренней и сердечной беседе по поводу недоразумений накопившихся у обеих сторон. Не менее очевидно, что бояре, по всей вероятности, опасались подобной встречи между царем и патриархом, считая, что это приведет к возобновлению дружеских отношений. Поэтому бояре, должно быть, делали всевозможные попытки убедить царя, чтобы тот не уступал Никону, делая ему честь своим личным разговором и относился к Никону как узурпатору царских прав. И это им удалось.
От защиты царь перешел к нападению на Никона, открыто показывая свое недовольство им. Бояре убеждали Алексея, что патриарха следует поставить на место и заставить склониться перед царем. Через два дня после инцидента с Хитрово должен был отмечаться праздник иконы Казанской Богоматери в посвященном этой иконе соборе. Согласно установленному обычаю, в этот день патриарх служил обедню в присутствии царя. На этот раз царь не появился.
10 июля Никон должен был проводить празднование годовщины перенесения одеяний Христа из Персии в Москву (это событие произошло во время патриаршества Филарета) в Успенском соборе в Кремле. Царь никогда не пропускал этой службы.
Перед самым началом службы Алексей послал князя Юрия Ивановича Ромодановского к Никону передать ему, чтобы он не ждал Царя, потому что тот не придет. После того, как он передал это известие, Ромодановский добавил: «Его царское величество гневается на тебя. Ты называешь себя великим государем, а у нас есть всего один великий государь – наш царь».
Никон резко отпарировал, что он не сам так назвался, а именно царь возложил этот титул на него и по своей (царской) инициативе. Ромодановский повторил царский приказ – не называть себя «великим государем» и не употреблять этого титула, подписывая какие-либо бумаги. После этого Ромодановский ушел. Никон понял, что настал решающий момент и что ему надо действовать немедленно.
Он не цеплялся за титул «великий государь». Действительно, титул был дарован ему царем, и он соответствовал положению Никона как регента, во время польской и шведской войн. Однако Никон не считал его необходимым для патриарха, как высшего иерарха церкви. Действительно, Никон не использовал его в церкви. Во время обедни к нему всегда обращались как к «господину», а не как к «государю».
Но Никон прекрасно понимал, что аннулирование царем титула «великий государь» являлось всего лишь первым шагом в кампании, развязанной боярами, чтобы поколебать престиж патриарха и обуздать требования Никона, касающиеся свободы церкви от вмешательства государственной администрации.
Оскорбление, нанесенное Хитрово служащему патриарха, показало, что бояре хотели утвердить главенство государственных должностных лиц над церковными чиновниками. Сам факт, что царь, вопреки его первоначальному обещанию, не стал расследовать дело Хитрово, свидетельствовало подобном отношении со стороны бояр и царского нежелания защищать патриарших чиновников, а также свидетельством нового нарушения обещаний со стороны царя.
Никон не был уверен, что если он уступит требованиям бояр, т.е. прекратит критиковать свод законов 1649 г. и согласится подчинить духовенство и патриарших чиновников административной и юридической власти приказов, то царь ему позволит, или хотя бы попросит продолжать свою деятельность, сохраняя внешнюю роскошь и материальные выгоды, которые дает патриарший престол.
Но, с точки зрения Никона, это будет обозначать довольствование церемониальным призраком патриаршей должности и предательство священного долга патриарха, как он понимал его, более того – осквернение и отрицание сущности симфонии церкви и государства. Этого Никон не мог принять. Поэтому он надумал принять решительные меры, чтобы раскрыть сложившуюся ситуацию перед народом.
Никон дал указание своим помощникам сложить в мешок монашеские одеяния и быть готовыми привести их ему, когда он отдаст приказание.
После этого он пошел в собор и, как обычно, отслужил обедню. Но после обедни вместо традиционной заключительной молитвы он прочел проповедь Иоанна Хризостома о Добром Пастыре. Затем, пользуясь этой проповедью, как отправной точкой для разговора, Никон объявил, что не в состоянии более исполнять свои обязанности пастыря из-за собственных грехов в из-за царского гнева на него. «Я свидетельствую перед Богом, что если бы царь [шесть лет назад] в этом самом храме не принес клятву в присутствии епископов, бояр, я народа неизменно соблюдать учение Евангелия, апостолов и отцов церкви, я бы не принял патриаршего сана. Теперь, когда великий государь нарушил свою клятву и несправедливо обрушил на меня свой гаев, я вынужден оставить этот храм и этот город».1230
В этот момент помощник Никона принес ему мешок с монашеским одеянием. Прежде чем он успел снять с себя церемониальную мантию и облачиться в монашеские одежды, вся паства бросилась к нему, умоляя остаться. Они отобрали мешок Никон пошел в ризницу и написал там письмо царю, в котором сообщал Алексею, что из-за его неправедного гнева (который вредил церкви и ее установлением) он вынужден покинуть Москву: «Тебе придется держать ответ перед Богом за это всe».1231
После того, как это письмо было доставлено царю посланцем, Никон надел мантию и черную рясу, взял посох и попытался покинуть собор. Паства не давала ему выйти. Однако народ позволил уйти Крутицкому митрополиту Питириму, и тот отправился прямо к царю сообщить ему о происходящем в соборе.
По всей видимости, в этот момент Никон ожидал, что царь побеседует с ним. Но царь отказался взять письмо Никона и сразу же возвратил его обратно. Затем он отправил одного из своих главных бояр, князя А.Н. Трубецкого сказать Никону, что царь не сердится на него лично, и что он может продолжать свою деятельность патриарха.
Никон ответил Трубецкому, что бояре оскорбляют церковь и церковных служителей, а царь отказывается расследовать их злодеяния, а вместо того гневается на него самого. "Я освобождаю место для его гнева''.1232 Никон подчеркнул, что с его точки зрения, основная причина заключается в самом принципе (автономии церкви), а не в лично царской благосклонности или неблагосклонности. После этого Никон вручил Трубецкому свое письмо (то, что было возвращено) и попросил снова передать его.
После того, как Трубецкой ушел, Никон остался в соборе со всей паствой. Все ожидали, что царь должен появиться и разрешить все проблемы. Вместо этого возвратился Трубецкой, опять с письмом Никона царю, которое Алексей вторично отказался принять. Трубецкой повторил Никону, что царь желает, чтобы тот продолжал оставаться патриархом. Но отказ царя принять письмо означал, что царь отказывается принять условия Никона.
Таким образом, Никон уже не смог отменить свое решение покинуть Москву в знак протеста против политики царя и бояр. Двумя днями позже он уехал в Воскресенский монастырь.

<< Назад   Вперёд>>