8. ПОД ГОСУДАРЕВОЮ ВЫСОКОЮ РУКОЮ: КОЛОНИАЛЬНЫЕ ПОДДАННЫЕ И ИМПЕРСКАЯ ПОЛИТИКА МОСКОВИИ
В отношении подчиненных земель и народов московские правители, администраторы, картографы и служилые люди действовали в рамках концептуальной схемы, объединяющей все темы, затронутые в этой книге. В последней главе мы переходим от земель, изображенных на колониальных картах, к людям, жившим на этих землях, и рассматриваем то значение, которое включение в царскую империю имело для коренного населения. В буквальном и переносном смысле сибирские племена были занесены в чертежные книги империи, а их имена и обязанности были зафиксированы в реестрах и списках подданных царя. Колонизация подвергла завоеванные народы чрезмерному насилию, экономическим и политическим притеснениям и суровым психологическим и физическим лишениям. Даже при поверхностном знакомстве с источниками, рассказывающими о завоевании Сибири, невозможно не заметить печальные свидетельства жестоких столкновений русских с местными жителями. Шедшие в авангарде завоевания ратные люди и землепроходцы жгли, кололи, стреляли, били, похищали, порабощали свои жертвы и лишали их имущества, и в своих отписках воеводам без угрызений совести демонстрировали жестокость, с которой они осуществляли имперское дело. Организационное и культурное неравенство было встроено в саму структуру имперского правления.

Но, как имперский владыка, царь не мог полагаться только на чистое принуждение, и поэтому вырабатывались различные практики для включения коренных сибиряков в империю и для обеспечения их преданности и стабильной уплаты ясака. По мере того как завоеватели и картографы затягивали континент в сеть империи, коренные жители тоже оказывались в этой сети, и их статус менялся. Из немирных, неясачных иноземцев они превращались не просто в мирных и ясачных, а в московских подданных, «сирот» царя, со всеми вытекающими из этого печальными последствиями и скромными преимуществами. В то время как глубокое изучение колонизации, с точки зрения колонизированных, остается далеко за пределами данного исследования, в этой последней главе мы сделаем хотя бы один шаг в этом направлении, изучив положение коренных народов как подданных царя. Карты только изредка фигурируют в этом анализе, но пространственные концепции статуса человека, выявленные в этой книге, формировали способы понимания московскими колониальными властями своих отношений с колонизированными народами и таким образом формировали опыт колонизации у коренных сибиряков.

Определяющие условия московских имперских амбиций лаконично изложены в отписке Петра Бекетова о его миссии к озеру Байкал.

И велел им сказать государево жалованное слово, чтоб они, братцкие и тунгусские люди и мунгалские люди, были под государевою царскою высокою рукою и жили бы по своим урочищам по Селенге реке, и на Байкале озере, и по Килке реке безстрашно, от государевых бы служилых людей не бегали1.

В этом насыщенном отрывке переплетаются все важные составляющие царской политической теории. Бекетов говорит о сибирских народах как о коллективных единицах, этнотерриториальных сообществах с четко идентифицируемыми географическими границами, определяемыми природными объектами. Когда эти народы входили в империю, они оставались в своих естественных границах, составлявших их пространственную идентичность. Как крестьяне и посадские люди в Центральной России, они получали некоторые минимальные гарантии и права благодаря связи с определенными местами. Внутри своих границ они могли в принципе жить «безстрашно», в безопасности, под защитой и контролем. Земля могла находиться одновременно во владении собственников разного уровня. Коренные жители продолжали ею владеть по праву традиции и по праву официального пожалования от государя, а государь владел ею по праву завоевания, подтвержденному клятвой повиновения, принесенной местным населением. Как подписи свидетелей-крестьян, заполнявшие края имущественных чертежей в московских судах, так и рисунки якутов заполняют страницы за страницами ясачных договоров и клятв, подтверждающих и делающих законным господство над ними царя. С помощью примитивных изображений людей, лодок, животных, оружия и вооруженных воинов обитателей Дальнего Востока заставили наглядно подтвердить свое присутствие на земле и власть над ними русских завоевателей2. Без голосов мужчин и иногда женщин, действительно живших на этой земле и обрабатывавших ее, притязания на владение землей оставались слабыми и могли быть легко оспорены. Взаимное подтверждение многоуровневого владения связывало царя и подданных совместным правом на землю.

При наилучшем развитии событий, через «государево жалованное слово», местные жители интегрировались в Московское государство, как остальные подданные царя. «Жалования» включали выплаты деньгами и натурой, но также подразумевали военную и судебную защиту, защиту прав н5а землю и средства существования и милосердное правосудие. Конечно, была понятна и обратная сторона «жалованного слова». Оказавшись «под государевою высокою рукою», новые подданные испытывали тяжелое бремя пошлин и обязанностей и приписывались к своим традиционным землям. Когда в 1623 году служилый человек Ждан Козлов отправился на разведку в «Братские земли»*, с тем чтобы подчинить жителей, ему были даны приказы склонить «братских людей» на свою сторону обещаниями милости царя и «всякими мерами проведывати». Убедившись в их преданности и в том, что они будут платить ясак, он должен был выдать им царские «жалования» и отпустить их «тотчас в свою землицу»3. Согласно этому идеалистическому представлению московского колониализма, завоеванные народы продолжали жить свободно, в пределах своих естественных границ, в соответствии со своими традициями, «безстрашно» и входили в большое царство как приемные дети царя, обязанные подчиняться и имеющие право на милосердную защиту4. Следуя этой логике, даже самые жестокие деятели русских окраин — такие горячие люди, как Дежнев, Атласов и Хабаров, — могли терпеть и даже восхвалять пестрое собрание разнообразных и на первый взгляд непримиримых культур, верований, практик и политических устройств.

Московиты, управляя колониями, неизменно связывали определенных людей с определенными местами. Различные группы и народы рассматривались как от природы различные, от природы отдельные и имеющие точное местонахождение в пространстве. Люди принадлежат конкретным местам. На чертежах была представлена таксономия явлений, существующих в природе, а не просто политическое разделение пространства. Развивая логику такого представления о политической географии, московский имперский проект состоял во включении, а не в разрушении уже существующих «в природе» или «божественно предопределенных» пространственных или этнических единиц. Если язык, вера и место определяли народ, то империя могла стремиться к подчинению, а не уничтожению, перемещению или переопределению каких-либо из этих существенных характеристик. На понятийном уровне это представление о сформированной провидением политической и культурной географии вело московских агентов империи по определенному пути завоевания, при котором различия были прочно закреплены в пространстве.

Семен Ремезов, создававший свои труды в самом конце XVII века, добавил к этому видению имперского разнообразия особую нотку раннего Просвещения. Ремезов утверждал, что, как только сибирские племена подчинятся русскому господству, новые правители возьмут на себя обязательство защищать их и сохранять их образ жизни. В замечательной главе под названием «О мирном поставлении» Ремезов предупреждает:

Философ не довлеет правду во всех делах хранити, от сего велия любовь межь всеми роды добре живет, и новых вещей не вносити, а пришлецов за рубежь высылати. Обаче попечение имети должни есмы, да нашему Сибирству вовеки пребывати, дабы отчизна наша, когда тогда ныне требует совета и мудрости, и подлиным советом здравым, а не спылчивым, что исцелити добрыми обрасцы, которыми мочно междуусобные и градские ухищрения и злобы утишити, ниже сокрушатися; от повестей неискуства смотрети подобает; ведомо мирное поставление крепце в мире чисте...5

Любопытно, что на иллюстрации к этому тексту изображены выстроившиеся в линию люди в западноевропейских платьях, над которыми ангел несет ленту со словами «vreede vreede», что означает «мир» на староголландском (рис. 8.1).

Рисунок и светский философский тон отрывка указывают на западный источник, а личные связи Ремезова и его возможное сотрудничество с Виниусом — голландцем, руководившим в то время Сибирским приказом, указывают на вероятный способ передачи текстов и идей из Голландии через Москву в Тобольск Ремезову.

Идея, выраженная в этом тексте и образе, тем не менее соотносится с московским прецедентом. Ремезов выражает в философских терминах и представляет как моральное обязательство общую политику, характерную для московской имперской экспансии по меньшей мере с 1552 года. Взятие Казани, как и покорение Сибири, было кровавым процессом, но, как только территорию усмирили, местных жителей поощряли продолжать жить в соответствии со своими традициями, держать землю и разрешать споры согласно обычаю, и просто платить дань не хану, а царю6.

Рис. 8.1. Ремезов С. У. Краткая сибирская летопись. Ст. 152. «О мирном поставлении».
Рис. 8.1. Ремезов С. У. Краткая сибирская летопись. Ст. 152. «О мирном поставлении».

В соответствии с взглядами, литературно оформленными Ремезовым, московские переселенцы следовали — или притворялись, что следовали, — стратегическим указаниям быть сдержанными при общении с местными и как можно меньше вмешиваться в их внутреннюю организацию. Когда московские передовые агенты не стреляли и не брали пленных, они, согласно приказам, «ясак збирали с них ласкою и приветом, а не жесточью, чтоб, видя нашу царскую милость, и иных немирных земель люди нам, великому государю, учинились в вечном холопстве и ясак с себя давали»7. Несмотря на западный просвещенческий наряд, философские размышления Ремезова не выражают ничего нового или радикального. Они, напротив, основываются на традиционном московском подходе к колониальному правлению. Внутренняя логика имперского продвижения царского режима покоилась на его стремлении прежде всего сохранить мир и порядок. Согласно этой благотворной идее, колониальное правление должно как можно меньше нарушать существующую социальную организацию, чтобы обеспечить лояльность покоренных народов и вызвать доверие к милостивому, покровительствующему имперскому правителю.

Конечно, поскольку имперское продвижение по сути своей было уродливым процессом, не все встречи проходили в мирном духе, как представлялось на бумаге в чертежах и официальных указах. В 1556—1557 годах в дружеском приглашении югорским князьям царь Иван IV предлагал им возможность продолжать владеть своими собственными землями, которые с типичным высокомерием описывались как уже являющиеся частью царской «вотчины», и платить дань с этих земель. Далее следовало менее сердечное дополнение: «А не зберете вы нашее дани со всякого человека по соболю и к нам на Москву не пришлете, и мне на вас послать рать своя и вострая сабля... и тому от меня, царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, быть в опале и в продаже»8. В следующем веке первопроходец Хабаров рассказывал, что, после того как он сжег даурские поселения и изгнал всех жителей, ему удалось захватить несколько «языков», и он «у тех языков роспрашивал и огнем жег», чтобы получить сведения9. Свидетельства ужасного обращения с сибиряками, попавшими в руки русских, встречаются повсеместно. Абстрактно размышляя о своих владениях, московские администраторы и ратные люди представляли себе имперское пространство, состоящее из разнообразных земель и народов, добровольно гнездящихся под распростертыми руками царя, а их картографы наносили этот воображаемый сценарий на бумагу. Получалась приятная картина, в которой разные народы и верования могли гармонично объединиться под единым защитным панцирем. Когда в реальных обстоятельствах такая интерпретация была отдаленно возможна, завоевание даже представлялось как добровольный союз. Когда Атласов отправился в обусловленную чисто экономическими причинами экспедицию «для прииску новых землиц и для призыву под самодержавную великого государя высокую руку вновь неясачных людей, которые под царскою великодержавною рукою в ясачном платеже не бывали»10, ему повезло обнаружить на Камчатке общину из 400 с лишним юрт, которая никогда никому не платила дань. Он с удовлетворением сообщил, что «по государскому счастию русским людям они были рады» и просили русских защитить их от грабежей соседей11.

Что бы ни говорили о мирном и добровольном присоединении, Московия покоряла и подчиняла Сибирь с не меньшей жестокостью и насилием, чем любая другая имперская держава раннего Нового времени. Стремление Бекетова к мирному союзу, например, не слишком убедило его целевую аудиторию и не смягчило его собственную яростную реакцию. Разозленный намеренным, как он интерпретировал, упрямством местных жителей, он гневно сообщал, что «иноземцы, брацкие и тунгусские люди, малоумны, глупы, как видят государевых служилых людей мало, и они побивают государевых служилых людей»12. Обругав «малоумных» туземцев за сопротивление своему предложению завоевать их, он санкционировал полномасштабное нападение в ответ. Исследуя Амурский край, Василий Поярков и Ерофей Хабаров открывали огонь по сопротивляющимся даурам из ружей и пушек13.

Рис. 8.2. Ремезов С.У. Краткая сибирская летопись. Ст. 73. Помощники Ермака усмиряют коренных жителей Назымской волости.
Рис. 8.2. Ремезов С.У. Краткая сибирская летопись. Ст. 73. Помощники Ермака усмиряют коренных жителей Назымской волости.

Рис. 8.3. Фрагмент чертежа верховьев реки Тобола. «Служебная чертежная книга». Л. 47 об. — 48 (вклейка 25). Человеческая фигура висит вниз головой, подвешенная за одну ногу, обозначая место, где казаки творили свои жестокости.
Рис. 8.3. Фрагмент чертежа верховьев реки Тобола. «Служебная чертежная книга». Л. 47 об. — 48 (вклейка 25). Человеческая фигура висит вниз головой, подвешенная за одну ногу, обозначая место, где казаки творили свои жестокости.

Эти донесения заставляют нас вспомнить о насилии, которое характеризовало завоевание московитами восточных племен и без которого не обходились европейские столкновения в Новом Свете. Наглядные и словесные каталоги Ремезова могут показаться безобидными, но в его чертежных книгах смело заявлено, что цель, которую он преследует при картографировании и описании всех многочисленных народов Сибири, — это завоевать их и присоединить к Русскому царству. Ремезов включил в «Служебную чертежную книгу» насыщенное действием, напоминающее комикс изображение нападения Ермака на лагерь Кучума, в котором весь передний план усыпан трупами (вклейка 30). Плотное войско русских лучников и всадников с копьями не оставляет сомнений в том, какими средствами русские покорили Сибирь. В своей «Летописи» Ремезов с одобрением описывает, как один из помощников Ермака усмирил коренных жителей Назымской волости, нападая на поселения, захватывая самых сильных мужчин, вешая их на виселице за одну ногу, а затем стреляя в них. Иллюстрация этой сцены есть в «Летописи», и она настолько захватила воображение Ремезова, что он изобразил маленького человечка, подвешенного за одну ногу, на нескольких своих чертежах, буквально сделав частью ландшафта жестокость имперского завоевания (рис. 8.2 и 8.3)14. В других местах Ремезов изобразил сражения и смерти как русских, так и местных жителей, которые сопровождали русское завоевание, с подписями, разбросанными по ландшафту на карте. На чертеже реки Амур среди примечательных объектов местности есть место, обозначенное «Бои окольничего, убито 30 человек ниж Нерчинска»15. Тесная связь между принудительной мощью и добычей ресурсов очевидна на прекрасном чертеже, где изображена солеварня с соседним острогом и калмыцкий лагерь вдоль верховьев Иртыша. Острог, окруженный воинами в полном вооружении, ощетинился пушками, ружьями и копьями (см. вклейку 24)16. Понимая стратегическую пользу мягкого подхода и идеологические выгоды добровольного подчинения, ни один из московитов, участвовавших в колонизации Сибири, не выразил ни малейших сомнений в необходимости прибегнуть к насилию, когда получал отказ на свое приглашение.



1 Отписка Петра Бекетова о походе в Забайкалье // Записки русских путешественников. С. 364—365.
2 РГАДА. Ф. 1177. № 12. Л. 183—186; Колониальная политика Московского государства в Якутии. Таблицы 2—14.
3 Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 2. С. 307—308.
4 Slezkine Yu. Arctic Mirrors. P. 29—31. (Слёзкин Ю. Арктические зеркала. С. 45—47).
5 Ремезов С.У. Краткая сибирская летопись. Ст. 152. Стб. 44 (2-й паг.).
6 Pelenski J. Russia and Kazan: Conquest and Imperial Ideology (1438—1560s). The Hague: Mouton, 1974; Idem. State and Society in Muscovite Russia and the Mongol-Turkic System in the Sixteenth Century // The Mutual Effects of the Islamic and Judeo- Christian Worlds: The East European Pattern / Ed. A. Ascher, T. Halasi-Kun, B. K. Kiraly. Brooklyn, N.Y.: Brooklyn College Press, 1979; Rywkin M. The Prikaz of the Kazan Court: First Russian Colonial Office // Canadian Slavonic Papers. 1976. Vol. 18. P. 293—300. См. также: A Discussion on Kazan’ and Muscovy // Slavic Review. 1967. Vol. 26. P. 541—583 (статьи И. Шевченко, Э. Кинана, О. Прицака и Я. Пеленского). Опубликовано слишком поздно, чтобы попасть в англоязычную версию этой книги: Romaniello, Matthew P. The Elusive Empire: Kazan and the Creation of Russia, 1552—1671. Madison: University of Wisconsin Press, 2011.
7 Russia’s Conquest of Siberia / Ed. B. Dmytryshyn, E.A.P. Crownhart-Vaughan, T. Vaughan. P. 315—316; Русско-китайские отношения в XVII веке. С. 203—204.
8 Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 331—332. Прил. № 1.
9 Отписка Ерофея Хабарова о походе в Даурию // Записки русских путешественников. С. 377.
10 Скаски Владимира Атласова о путешествии на Камчатку // Там же. С. 415.
11 Там же. С. 418. Дежнев рассказывает о просьбе чуванцев защитить их от «погромов» нечестных русских. Они также просили уменьшить для них ясак. Русские в то время держали чуванских пленников, чтобы добиться подчинения (Отписки Семена Дежнева о походе на Анадырь // Записки русских путешественников. С. 401—402).
12 Отписка Петра Бекетова. С. 365.
13 Отписка Ерофея Хабарова. С. 374. Жуткий рассказ об обращении московитов с «малыми народами Севера» в Сибири дает Юрий Слёзкин в первой главе книги «Арктические зеркала». В. И. Огородников рисует героическую картину отваги и верности русских завоевателей (Из истории покорения Сибири. С. 51—82), за которой следует резкое осуждение того, как они обращались с местными жителями.
14 Ремезов С.У. Краткая сибирская летопись. Ст. 73. Рис. на л. 19; Служебная чертежная книга. Л. 47 об. — 48.
15 Хорографическая книга. Л. 147.
16 Там же. Л. 97.
* Имеются в виду места обитания бурятских племен. (Прим. ред.)

<< Назад   Вперёд>>