Глава 8. Богослужение

Слово «богослужение» буквально раскрывается как служение Богу. Вся монашеская жизнь была не чем иным, как постоянной, ежеминутной службой Богу, и церковное богослужение всегда составляло сердцевину и главный смысл монастырского бытия. На молитве в храме или в келье монах проводил большую часть времени, но церковная молитва почиталась святыми отцами неизмеримо выше молитвы келейной. Преподобный Евфросин Псковский говорил так: «Если и всю ночь простоишь в своей келье на молитве, это не сравняется одному общему «Господи помилуй» (Серебрянский. Т. 4. С. 522). А преподобный Иосиф Волоцкий добавлял: «Помолиться дома можно, но помолиться так, как в церкви, где множество отцов, где единодушно воссылается к Богу пение, где единомыслие, и согласие, и союз любви, — невозможно. В это время… не только люди вопиют трепетным гласом, но и ангелы припадают к Владыке, и архангелы молятся» (Просветитель. С. 202).

До конца XIV века богослужение русских монастырей совершалось исключительно по Студийскому уставу, который был составлен во второй четверти XI века константинопольским патриархом Алексием Студитом. В основу устава была положена традиция знаменитого Студийского монастыря в Константинополе. В начале XV века на Руси получил распространение Иерусалимский богослужебный устав (его происхождение связано с лаврой Саввы Освященного, находящейся близ Иерусалима), который постепенно вытеснил Студийский. Поскольку эта замена везде шла неодновременно, то богослужение русских монастырей в XV–XVI веках отличалось большим разнообразием. Даже в XVI веке еще существовали обители, в которых службы совершались по Студийскому уставу, и монастыри (например, Кирилло-Белозерский), где сосуществовали оба пласта богослужебной культуры.

В большинстве монастырей службы были вседневными, то есть совершались каждый день. Из них складывались три круга богослужений: суточный, недельный и годовой. Центром этих трех своеобразных орбит стало главное священное событие мировой истории — Распятие и Воскресение Спасителя. Именно события Страстной пятницы определили смысл и порядок суточных служб. Время взятия Спасителя в саду Гефсиманском и осуждения Его архиереями и старейшинами на страдания и смерть Церковь ознаменовала богослужением утрени; время ведения Спасителя на суд к Пилату — богослужением первого часа; время осуждения Христа на суде у Пилата — совершением третьего часа; время крестных страданий Христа — шестым часом; а снятие тела Христова со креста службой девятого часа и вечерней (Дебольский. Т. 2. С. 146).

Суточный круг богослужений

В монастырях обычно совершалось семь богослужений в сутки. Они разделялись на три времени: богослужение вечернее (им начинается новый день, поскольку при сотворении мира (Быт. 1, 5) вечер предшествовал дню), утреннее и дневное.

В состав вечернего богослужения входят: девятый час, вечерня и повечерие. Время каждого богослужения в монастыре определялось часами, установленными самой природой. Первый час дня наступал с восходом солнца, последний — с заходом, после захода начинался отсчет ночного времени, но в сутках обязательно считалось, как и сейчас, 24 часа. Служба девятого часа примерно соответствовала четвертому, пятому или шестому часам дня по нашему исчислению времени, так как девятый час считался от восхода солнца. Однако понятно, что в разное время года начало девятого часа, как и всех остальных служб, варьировалось. Девятый час обычно поется перед вечерней, хотя порядок его совершения может меняться.

Вечерня начиналась в монастырях с заходом солнца. Объясняя смысл этого богослужения, святой Василий Великий писал: «Отцы наши не хотели принимать в молчании благодать вечерняго света, но тотчас, как он наступал, приносили благодарение» (Скабалланович. Вып. 2. С. 134). С древнейших времен христиане выражали свою благодарность Богу за прожитый день и дивный вечерний свет в словах одного из песнопений вечерни — «Свете тихий». По Церковному преданию его автором был иерусалимский патриарх Софроний (634–644), который однажды, любуясь закатом солнца, воспел из глубины своего любящего сердца: «Свете тихий святыя славы бессмертнаго Отца Небеснаго святаго, блаженнаго. Пришедшие на запад солнца, видевшие свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа Бога» [ «Ты, Христе, свет тихий (в виду вечера) святой славы бессмертного Отца Небесного, святого, блаженного. Дожив до заката, мы, в благодарность за это, воспеваем Святую Троицу: Отца, Сына и Святаго Духа» (Там же. С. 132)]. Историки оспаривают принадлежность этой песни патриарху Софронию, однако совершенно точно известно, что во времена этого патриарха Церковь уже знала молитву «Свете тихий».

Когда солнце начинало садиться, пономарь приходил к игумену, а если его не было, то к екклесиарху, и просил благословения на службу. Получив его и поклонившись игумену, он шел оповестить братию о службе, медленно, с интервалами, звонил в колокол или било («било» — от слова «бить» — деревянная или металлическая доска). В древности в монастырях предпочитали било, считая колокола «латинским» (католическим) изобретением. В новгородском Хутынском монастыре в разных случаях использовали два била: деревянное или железное. Призывая братию к вечерне, пономарь сначала ударял в деревянное било, при этом он читал двенадцать раз 50-й псалом «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих, очисти беззаконие мое…» (Горский. С. 289). Затем шел в церковь, приготавливал кадило и ставил зажженную свечу перед Царскими вратами. После этого он выходил из храма и вновь ударял в било, теперь уже железное, более настоятельно созывая братию на службу. В псковском монастыре преподобного Евфросина в колокола звонили только на праздники, а в обычные дни — в било.

Услышав благовест, монахи должны были все оставить, как будто их укусила змея или случился пожар, и идти в церковь. Поучая новоначальных иноков, старцы говорили так: «Если к тебе пришел брат или даже келарь, а в это время возвестили к службе, оставь беседу и другие дела, не боясь никого обидеть». Развивая это поучение, преподобный Иосиф Волоцкий писал: в церковь надо спешить как на раздачу царской милости. Ведь если царь раздает дары, то пришедший раньше больше и получит. Также если кто придет раньше в храм, больше обогатится, но не земным, а Небесным богатством. Поэтому никогда нельзя думать: вот приду раньше и буду долго ждать и бесполезно сидеть (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 504).

Одеваясь на службу, монах возлагал на себя мантию и клобук, поцеловав его «в крыльца». При этом он произносил молитвы: «Достойно есть» с земным поклоном, «Слава и ныне», «Господи, помилуй» дважды и отпуст с тремя земными поклонами. В церковь шли сосредоточенно, покрывшись клобуком, не озираясь по сторонам и не останавливаясь для разговоров с братией. Руки держали прижатыми к груди, монашеская походка, как учили старцы, должна быть «ни сурова, ни ленива». Входили в церковь со страхом и трепетом, как на земное Небо. У каждого инока в храме было свое место, определенное настоятелем, на чужое становиться запрещалось. В Кирилло-Белозерском монастыре игумен стоял у правого столба Успенского собора, соборные старцы и священники неподалеку от него, а рядовая братия размещалась на левой стороне храма.

Встав на своем месте, монах творил пять земных поклонов (если в этот день они полагались) с молитвами: «Боже, милостив буди мне грешному», «Боже, очисти мя грешнаго и помилуй мя», «Без числа согреших, Господи, прости мя», «Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим», «Достойно есть», «Слава и Ныне», «Господи помилуй» дважды, «Господи благослови» и отпуст. Во время отпуста инок три раза кланялся поясным поклоном Царским вратам, один раз игумену земным поклоном (если игумена не было, то месту, где он обычно стоял), потом братии на обе стороны и просил благословения у монахов, стоящих рядом. Кланяясь и благословляясь, инок не должен был выступать со своего места. Эти поклоны назывались входными или начальными. Так молились перед началом любого богослужения и прежде чем приступить к келейной молитве.

Когда начиналась вечерня, пономарь выходил со свечой из алтаря и говорил: «Востаните!» После него выходил священник с кадилом и возглашал: «Слава Святей Единосущней и Животворящей Троице» и кадил храм и братию. Правый клирос отвечал: «Аминь», и следовали начальные молитвы вечерни. Если монах по каким-то причинам опаздывал в храм на службу, то начальные молитвы и поклоны он не творил. Опоздавший кланялся игумену, прося прощения, и на обе стороны — клиросам, где стояли клиросные монахи (которые пели и читали на службе). Если монах не успевал по каким-то причинам получить прощения за опоздание, то не мог на этой службе брать просфору, святой антидор или «хлебец Пречистой» — Богородичную просфору.

Вернувшись в келью после службы, он вычитывал все молитвы, которые пропустил («то проговорити, что проходил» — сказано в уставе). В Иосифо-Волоцком монастыре за опоздание на богослужение по собственной небрежности назначалась епитимья (наказание) в 50 земных поклонов, которые могли заменяться одним днем сухоядения (под сухоядением в монастырях подразумевались хлеб и вода).

Внешний монастырский устав, а также духовные наставления старцев требовали, чтобы монах в храме стоял так, как стоял бы перед земным царем: сосредоточенно, с благоговением, не озираясь по сторонам, не кашляя и не сморкаясь. «Стисни свои руки и соедини свои ноги, и очи сомкни и ум собери, мысль же свою и сердце возьми на Небо», — сказано в духовной грамоте преподобного Иосифа Волоцкого (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 505). Того, кто ходил по храму во время службы, преподобный Иосиф и преподобный Корнилий Комельский наказывали одним днем сухоядения или поклонами, числом 50. А тех, кто смеялся или беседовал, а также выходил из храма во время службы, — сотней поклонов. Старец, наблюдавший за церковным благочинием (порядком), предупреждал нарушителей, а при повторном замечании и вовсе изгонял из церкви. Строго-настрого запрещалось сходить со своего места или переговариваться даже по какому-нибудь важному, неотложному делу во время чтения святого Евангелия, пения Херувимской песни, Богородичного песнопения «Величит душа моя Господа», во время чтения «Символа веры» и молитвы «Достойно есть», а также когда священник кадил храм или братия совершала земные поклоны. Даже немощным не рекомендовалось тогда прислоняться к стене или клиросу, лежать на посохе или просто держать его в руках.

Однако старцы всегда предупреждали монахов, что одного чинного стояния на службе недостаточно. Можно исполнять все внешние правила, говорили они, но если ум будет занят мыслями о собственных или монастырских делах, такой монах не получит никакой пользы от своего присутствия в храме. Наоборот, он будет осужден, ибо Господь видит сердце каждого человека. Лучше было бы ему тогда совсем не приходить в церковь.

Молитвенное состояние иноков во многом зависело от того, насколько четко и благоговейно читались молитвы, от пения хора. Поэтому настоятель и екклесиарх всегда особенно заботились о красоте и благочинии богослужения. Преподобный Евфросин Псковский требовал, чтобы братия пели «с тихостью и разумно, а не козлогласованием» (Серебрянский. Т. 4. С. 522), а шестопсалмие читали бы тихим голосом, со вниманием, как будто беседовали с Самим Христом (Там же. С. 385). Преподобный Пафнутий Боровский, если случалось ему не расслышать стихиру или только одно слово в стихе, повелевал канонарху возвратиться и несколько раз повторить этот стих, чтобы до конца понять его смысл.

Освещение в храме также настраивало иноков на сосредоточенную молитву. В храме обычно царил полумрак. Когда служили вечерню или заутреню, за окном было темно. Даже в дневное время узкие щелевидные окна пропускали немного света (не случайно в XVIII столетии, когда стремились к внешнему благолепию, такие окна растесывали и прорубали новые). Солнечные лучи проникали сверху и освещали иконостас, а не стоящих в храме монахов. Большинство светильников (паникадил и свечей) также размещалось перед иконостасом. В Успенском соборе Кирилло-Белозерского монастыря напротив деисуса висело три медных паникадила, а немного западнее еще три: два деревянных и одно медное. Напротив местных икон в нижнем ярусе иконостаса стояло двенадцать поставных свеч (подсвечники у них были глиняными, а насвечники, куда вставляли свечи, — медными). Горящие кусты паникадил и мерцание отдельных свечей освещали дивной красоты иконостас. «Это сосредотачивало взоры молящихся на священных изображениях, собирало их силы для умной молитвы, отчуждая их от всего земного» (Никольский. Т. 1. Вып. 1. С. 138). В храме звучал знаменный распев — торжественное, спокойно-сосредоточенное молитвенное пение, вытесненное в XVIII веке ариями партесного пения. Этот синтез разных искусств превращал храм в настоящее земное Небо.

Во время службы монахи, чтобы не рассеиваться, читали тихо, про себя Иисусову молитву (однако эти молитвы не входили в то число, которое инок должен был вычитывать в келье). «Во едино слово», то есть не отставая от хора, инок произносил вместе с братией: «Господи помилуй». Разрешалось также повторять за читающим псалмы, но только так, чтобы слышно было самому себе. Инок не должен был в храме держать в руках книги, заглядывать в устав и изучать его, но только внимать общей молитве.

На службе соблюдался строгий порядок. Все монахи знали, когда, сколько и каких творить поклонов, когда креститься. Новоначальным этот порядок объясняли старцы. На вечерне по три земных поклона полагалось делать, когда читали молитву «Святый Боже», «Аллилуйя», «Приидите поклонимся»; после молитвы «Честнейшую херувим» делали один поклон. Однако земные поклоны творили не всегда. В уставе отмечены дни, в которые земные поклоны не разрешались ни в церкви, ни в кельях. К таким дням относились: субботы (кроме Великой субботы на Страстной седмице) и воскресенья (поклоны в воскресенье творили только на отпусте повечерия), двунадесятые праздники, праздники Рождества и Усекновения честной главы святого Иоанна Предтечи, дни памяти святых апостолов Петра и Павла, Иоанна Богослова, дни от Рождества Христова до отдания праздника Крещения, время от Пасхи до Троицы (Пятидесятница), неделя о мытаре и фарисее (перед Великим постом). В дни памяти больших «святых трезвонных» (то есть когда перед службой святому звонили во все колокола трезвоном и служили утреню с великим славословием) вместо земных клали поясные поклоны, а земной — только после молитвы «Достойно есть».

Особые правила существовали и для поклонения святым иконам. В дзунадесятые праздники и в «трезвоны» иноки ходили по храму и прикладывались (по одному) к иконам. Перед целованием надо было два раза поклониться образу. Образ Спасителя полагалось целовать «в ножку», «Нерукотворный образ» и икону святого Иоанна Предтечи — «в косу», образы Богородицы, святителей и преподобных — «в ручки», а мучеников — в сердце (Серебрянский. Т. 4. С. 566).

В обычные дни через час-полтора после вечерни братия собиралась в храме и к повечерию (мефимону, от греческих слов — «с нами», потому что на повечерии произносятся слова: «С нами Бог, разумейте языцы»). Подводя итог минувшему дню и готовясь ко дню грядущему, монахи обязательно за вечерним богослужением (на всенощной или повечернице) исповедовали свои согрешения. «Пусть ни один вечер не пройдет без исповеди страха ради смертнаго», — сказано в духовной грамоте преподобного Иосифа Волоцкого (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 528). После повечерия монахи обычно ходили «прощаться» (благословляться) ко гробу основателя монастыря. Здесь у раки читали начальные молитвы, тропарь главному храмовому празднику обители (в Кирилло-Белозерском монастыре — Успению, в Павло-Обнорском — Троице) и преподобному, потом после «Славы» — кондак святому и на «Ныне» — кондак празднику. Подойдя ко гробу святого, творили три земных поклона с молитвой: «Прости мя, Отче святый преподобный [Кирилл], благослови и помолись о мне грешнем» и прикладывались к раке. Отступив от нее, опять читали ту же молитву, клали земные поклоны, кто сколько хотел, и в молчании расходились по кельям.

До сна уже не ели и не пили, даже воды; исключение делалось только для больных и немощных. Монастырский устав строго запрещал после повечерия собираться вместе в келье либо «стоять на монастыре» и беседовать, ибо «навечерница — ключ и исполнение (итог. — Е.Р.) всего дня». После повечерия преподобный Пафнутий Боровский не зажигал даже свечу в своей келье, но всегда молился без света. Часто он так и засыпал — сидя, держа в руках четки, с Иисусовой молитвой на губах. У преподобных Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского, Иосифа Волоцкого и других святых был обычай обходить монастырь после повечерия. И если святые отцы слышали, что иноки беседовали в келье, то ударяли пальцем в окно, сообщая о своем посещении, и уходили (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 470). Однажды некому брату из обители преподобного Даниила Переяславского довелось поговорить с другим монахом. Беседа происходила в пекарне, где упомянутый брат проходил послушание. Иноки беседовали «сокровенно», в полной уверенности, что их никто не слышит. Может быть, оно так и было, но наутро игумен Даниил вызвал инока и сказал ему: «Некрасиво, брат, некрасиво после повечернего правила разорять безмолвие. Ты же этой ночью беседовал в пекарне с братом, оставь эти привычки, брат!» Обличенный инок упал в ноги святому и просил у него прощения (Смирнов. С. 46).

Кроме того, за порядком в ночном монастыре у преподобного Иосифа Волоцкого следил «церковный назиратель». Он внимательно смотрел, чтобы никто из иноков не ходил по кельям и не выходил за ограду обители. Если замечал подобное, то обязательно сообщал настоятелю или келарю. Он же проверял, закрыты ли монастырские ворота, чтобы от малой небрежности не случилось большого греха (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 528–529).

После полуночи начинался черед служб утреннего богослужения: полунощница, утреня и первый час. Следует заметить, что полночь монастырская не соответствовала современному исчислению времени, поскольку считалась от захода солнца, и если 9 декабря в Кирилло-Белозерской обители ночь продолжалась 17 часов, а солнце заходило около четырех вечера, то полночь наступала около часа ночи, и в течение года ее время постоянно менялось. Церковная служба, совершаемая в полночь или любой час ночи до восхода солнца, называется полунощницей. Монахи, в зависимости от устава, совершали полунощницу в храме или в кельях. Эта служба призывает подражать ангелам, которые ночью прославляют Бога, а также напоминает о ночной молитве Спасителя в Гефсиманском саду и о грядущем Втором Пришествии Христа, которое, по толкованию Церкви, произойдет в полночь.

Утреня (заутреня) начиналась в монастырях перед восходом солнца. Подтверждение этому находим не только в монастырских уставах, но и в житиях. Однажды в Горицком монастыре преподобного Даниила Переяславского инок Иона, болевший ногами, услышал ночью колокольный звон и увидел свет в храме. Иона решил, что началась заутреня, и пополз к церкви. Каково же было его удивление, когда он увидел, что храм закрыт и там никого нет. На обратном пути Иона встретил монастырского сторожа и спросил его: «Неужели минуло утреннее пение?» Тот ответил: «Еще, отче, петухи не пели, и нигде в киновиях к утреннему славословию звона не было». Оказалось, что свет, который видел Иона, исходил от раки преподобного Даниила (Смирнов. С. 93).

Если звон к заутрене заставал инока еще на постели, то он, «от одра вставая», должен был произнести «Душе моя, востани, что спиши» и другие утренние молитвы. А услышав благовест, монах читал молитву «Глас радости и спасения». Когда одевался, то по обыкновению так же творил молитвы. Препоясываясь, он произносил: «Препоясываю чресла своя нечистая во образы: образ Пречистыя Ти (Твоея. — Е.Р.) Матери и Петра, и Павла, и прочих апостол; огради мя (меня. — Е.Р.), Господи, молитвами их и воздвижи мысль от земных сластей, настави мя небесныя искати и тех любити и Тебе кланятися ныне и присно и во веки веков. Аминь» (Никольский. Общинная и келейная жизнь. С. 898–899).

Заутреня продолжалась четыре или четыре с половиной часа. В зависимости от того, какой праздник приходился на этот день, утреня могла совершаться с великим славословием или полиелеем (в переводе с греческого языка слово «полиелей» означает «великая милость»). В будни служили утреню без полиелея и великого славословия (оно на такой утрене читалось, а не пелось). Если в монастыре совершалось богослужение по Студийскому уставу, то вечерню и утреню служили раздельно. Если обитель придерживалась Иерусалимского устава, то накануне воскресного дня и великих праздников великую вечерню соединяли с утреней и служили всенощное бдение (в Студийском уставе такая служба, как всенощное бдение, отсутствует). Так, например, в Волоколамском монастыре в XVI веке на все двунадесятые и великие праздники служили всенощное бдение, а в Кирилло-Белозерской обители на двунадесятые праздники (кроме Благовещения, если оно совпадало с воскресным днем), в дни Усекновения главы пророка Иоанна Предтечи, святых апостолов Петра и Павла служили вечерню и утреню, а на остальные великие и большие праздники — всенощное бдение.

Всенощное бдение могло продолжаться около семи часов. Святитель Игнатий (Брянчанинов), оценивая духовное воздействие этой долгой и трудной службы на монаха, говорил, что «проведший в молитве значительную часть ночи с должным благоговением и вниманием, ощущает на следующий день особенную легкость, свежесть, чистоту ума, способность к богомыслию» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). Т. 2. С 179).

Одним из самых священных и торжественных моментов богослужения, особенно праздничной утрени, является чтение святого Евангелия. Когда хор перед выносом Евангелия пел «Хвалите имя Господне», екклесиарх раздавал всем свечи. Игумен и все священнослужители («собор») облачались в праздничные ризы. Во время пения величания и чтения Евангелия все монахи стояли с зажженными свечами. Святое Евангелие, как и крест, который священник выносит из алтаря, символизирует собой Воскресшего из гроба Спасителя (престол в алтаре символизирует гроб Спасителя). Поэтому целование Евангелия знаменует собой радостное приветствие Спасителя с Его Воскресением (Скабалланович. Вып. 2. С. 251). К целованию Евангелия подходил сначала настоятель, потом иноки попарно, по старшинству («по чину»). Перед Евангелием полагалось кланяться трижды поясным поклоном и произносить молитву: «Со страхом и любовию приступаем Ти, Христе, и веруем словесем твоим; страхом убо греха ради (со страхом, потому что грешны. — Е.Р.), любовию же спасения ради (с любовью же из-за того, что спасены Тобой. — Е.Р.)». После целования, отступив от аналоя и сделав поклон, говорили: «Веруем, Господи, во святое Твое Евангелие, Христе Боже, помози (помоги) нам и спаси души наши». И затем иноки просили прощения у клиросов, положив земные поклоны.

Поскольку всенощное бдение было чрезвычайно длительной службой, для подкрепления сил братии после псалма «Благословлю Господа на всякое время», когда священник говорил: «Благословение Господне на всех», монахам раздавались благословенные хлеб и вино, освященные на вечерне (в Кирилло-Белозерском монастыре инокам полагалось по две чаши вина (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137.Л. 130)).

Служба утрени была построена так, что с первым проблеском утренней зари священник, повернувшись лицом к алтарю, торжественно возглашал: «Слава Тебе, показавшему нам свет». Начиналось «Великое славословие», древнейшая, как и «Свете тихий», христианская песнь. «Вид рождающегося из ночной тьмы утреннего света настраивал молящихся к созерцанию Бога как несозданного света («во свете Твоем узрим свет»)» (Скабалланович. С. 305). «В этом прославлении… мысль уже… всецело погружается в благодарное созерцание всей высоты Божией и всего ничтожества и недостоинства нашего перед Ним». Великое славословие является зенитом утрени, во время его пения все монахи, как и во время чтения Евангелия, стояли с зажженными свечами и гасили их, когда заканчивалась песнь.

В конце первого часа утрени совершалось елеопомазание, которому предшествовал особый процесс приготовления освященного масла. Перед иконой праздника, который совершался в этот день, ставили лампаду (кандилию), в нее наливали масло и перед чтением Евангелия зажигали. После Евангелия масло гасили и снова зажигали на девятом каноне утрени, теперь оно уже горело до самого конца утрени. К елеопомазанию подходили в том же порядке, что и сейчас: сначала целовали праздничную икону, потом помазывались — святым маслом начертывался крест на челе (на лбу). В монастырях служащий священник первым помазывал игумена, затем игумен помазывал священника и остальную братию, через некоторое время священник менял игумена. Помазывая иноков, игумен называл их имена и говорил молитву: «Благословение Господа Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа, на рабе Божием (имя) на здравие и на спасение, на оставление грехов» (Устав церковный Иосифова монастыря // Горский. С. 324).

В некоторых общежительных монастырях всенощное бдение служили по скитскому обычаю, например, в обители преподобного Евфросина Псковского. Такой порядок службы преподобный, видимо, выбрал, чтобы усугубить подвиг, который несли его монахи. От службы общежительных монастырей скитское всенощное отличалось своим составом и продолжительностью. Оно начиналось после вечерней трапезы, в первом или втором часу ночи (считая от захода солнца), и продолжалось всю ночь до утренних зорь. После обычных начальных молитв вычитывали сразу три кафизмы (из Псалтыри) подряд, канон Пресвятой Богородице. После молитвы «Достойно есть» все садились и слушали божественные писания. Чтение продолжалось час или два (по усмотрению настоятеля). Читали внятно, не торопясь, как бы рассказывая, чтобы все было понятно. Если кто из монахов что-то не понимал, то спрашивал и слушал объяснения. В это время проходила исповедь.

Затем вновь читали три кафизмы, канон Иисусу Христу или тот, который повелит настоятель. И опять три кафизмы, стихиры празднику, в канун которого собралась братия. Если это была воскресная служба, то читался канон Святой Троице. После канона пели молитву «Достойно есть», служили литию («всенародное моление», общее моление, совершаемое в притворе храма), далее следовали молитвы «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», «Богородице Дево, радуйся» (три раза), «Буди имя Господне» (три раза) и опять следовало чтение божественных писаний. Потом звонили к заутрене. Читали «Трисвятое», тропарь «Спаси, Господи, люди твоя», шестопсалмие, тропарь Воскресению или предстоящему празднику и 17-ю кафизму (таким образом, на скитском всенощном вычитывали десять кафизм). После тропарей «Ангельский собор» совершался выход с Евангелием. Затем следовало чтение канона, на седьмой песни канона читали Пролог, в это время можно было сидеть. Затем следовала «Песнь Богородицы»: «Величит душа моя Господа» (ее не пели, а говорили на скитской службе), канон, «Великое славословие» (по правилу скитской службы, все молитвы, тропари, кондаки читались, пели только «Достойно есть» и «Великое славословие»), молитвы и отпуст, затем молитвы первого часа дня и отпуст, после которого все благословлялись у настоятеля и расходились по кельям. Повечерие и полунощницу иноки скита вычитывали в кельях.

Нетрудно догадаться, что такая служба была под силу далеко не всем и требовала определенного навыка. Однажды в монастырь преподобного Евфросина пришел некий священник из Великого Новгорода. Он считал себя духовным подвижником и в глубине души даже гордился этим. Священник много слышал о подвигах монахов Елеазарова монастыря и решил сравнить их со своими. Преподобный Евфросин принял его с радостью и даже выделил ему отдельную келью для отдыха душевного и телесного. Весь день священник трудился вместе с братией, а как село солнце, пошел на службу. Уже было глубоко за полночь, когда прочитали почти полпсалтыря, каноны и закончилось «великое чтение» (видимо, чтег ние божественных писаний) и половина «прочего пения» (то есть других молитв).

Это перечисление состава службы в Житии преподобного Евфросина говорит о том, что служили именно скитское всенощное. Кроме того, если бы служили обычную службу, она бы не вызвала удивления у священника. А тут он, не понимая состава странной службы и утомившись от дневных трудов, стал впадать в малодушие. Сон валил его с ног, он шатался как пьяный, прислонялся к стене, часто кивал головой, которая падала ему на грудь; глаза закрывались сами собой. Наконец, немного справившись со сном и не видя ни конца, ни края службе, он подошел к одному из клириков и спросил его: «Уже далеко за полночь. И что это за пение (то есть служба. — Е.Р.): то псалтырь, то каноны, то продолжение чтения. И будет ли этому конец или мне конец придет?» (ПДПИ. Т. 173. С. 73). Опять же из перечисленного состава службы видно, что священник достоял только до конца вечерни. Клирик ответил: «Когда час дня начнется (то есть в седьмом часу утра. — Е.Р.), тогда закончится служба».

Ничего не сказав на это, священник достал лентеон (полотенце), опоясался им, связал концы вместе и накинул их на спицу, торчавшую из стены, потому что стоять он уже не мог, а в церкви, видимо, не было даже скамеек, чтобы сидеть во время чтения святоотеческих творений. На полотенце священник провисел до конца бдения. В монастыре преподобного он прожил еще десять дней, «едва скоротав» их. Когда вернулся в Новгород, к нему собрались домашние и знакомые и спросили его, какое впечатление на него произвели иноки обители преподобного Евфросина. Помолчав немного, он ответил: «Видите ли вы это дерево? Оно не требует ни сна, ни дремания, никакого покоя. Так и он (Евфросин) пребывает там с братией: железный с железными». Они же услышав такой ответ, спросили его: «Ты еще пойдешь туда, где такие многие духовные труды совершаются?» Он же ответил им: «Не могу я, плотской человек, перестоять дерево и превзойти бесплотных в трудах» (Там же. С. 75).

Когда завершалась служба первого часа дня, начинался цикл дневного богослужения, состоящий из третьего часа, шестого часа и литургии. Третий час соответствует нашему десятому, одиннадцатому и двенадцатому часам дня; шестой соответствует первому, второму и третьему часам после полудня. Суточное богослужение завершалось обедней, за которой служили литургию — самое важное христианское богослужение, ибо за литургией совершается таинство евхаристии — приношение Богу таинственной жертвы Тела и Крови Христовой под видом хлеба и вина в воспоминание совершенного Им искупления мира.

Обедня

Обедня в обычные дни начиналась через два с половиной — три с половиной часа после заутрени. Когда звонили к обедне, пономарь зажигал свечу на престоле, перед Царскими вратами и «перед Пречистой» (иконой Пресвятой Богородицы). Чин литургии в XV–XVI веках почти не отличался от нынешнего за исключением некоторых богослужебных особенностей — проскомидию совершали на трех и пяти просфорах. При возгласе «Возлюбим друг друга» священник говорил особую «Молитву в любовь, еже есть мир»: «Господи Иисусе Христе, любви творче и дателю благых, дай же нам рабом твоим любити друг друга, якоже ны (нас. — Е.Р.) Ты возлюби, да единою любовию уединени сущи к Тебе Богу приближаемся и хвалы Тебе воссылаем и причастимся Святых Твоих Тайн» (Горский. С. 21–22).

На литургии, как на любой монастырской службе, соблюдалось четкое правило о поклонах и возжжении свеч. Монахи творили земные поклоны на выходе с Евангелием, на ектеньях и на сугубых (особых) ектеньях за царя — по три поклона, на Херувимской песни — два поклона поясные, один земной. Во время чтения «Символа веры» («Символ» раньше читали, а не пели, как сейчас) каждый человек, как гласит устав, должен перекреститься. После молитвы «Отче наш» следовал земной поклон. Перед Святым причастием, когда священник говорил: «Со страхом Божиим», и на благодарственной молитве после причастия «Да исполнятся уста наша» иноки творили один земной поклон. В конце литургии, на молитве «Буди имя Господне», и на отпусте часов следовало три поклона.

Перед чтением Евангелия зажигали свечу у иконы Спасителя в местном ряду иконостаса. Когда после Евангелия читали молитвы за усопших (в монастырях в это время прочитывали синодики), свечу гасили. Во время различных священнодействий на литургии — при начале Великого входа, при внесении Святых Даров в алтарь и когда священник перед причастием возглашал «Со страхом Божиим» — иноки должны были произносить про себя особые молитвы. Молитва «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси Сын Божий», которую сейчас читают перед Святым причащением, раньше произносилась монахами еще в начале Великого входа, причем она немного отличалась от современной (Никольский. Общинная и келейная жизнь. С. 906).

Во время причастия соблюдалось строгое благочиние. Когда ожидали причастия, братия по двое подходили к настоятелю или священнику (если не было игумена) и просили у него прощения, затем у клироса и у остальной братии, после чего целовали образы Спасителя и Пресвятой Богородицы. К святыне шли уже по одному, положив три земных поклона и поцеловав праздничную икону. Схимники причащались в схимах, монахи малой схимы — с непокрытой головой, сняв клобук и скуфью и положив их за пазуху. После причастия вкушали просфору, запивая ее «укропом» — теплой водой, после чего умывали уста над лоханью. Ко дню причастия монахи всегда готовились особенно тщательно: постились несколько дней, усиливали свое молитвенное правило.

Преподобный Пафнутий Боровский, например, когда хотел причаститься, то накануне целую неделю ни с кем не разговаривал: не только с мирянами и братией, но и со своими келейниками, даже о неотложных делах. Пост перед причастием преподобный Пафнутий не оставлял и во время болезни. Повесть о последних днях Пафнутия, написанная его келейником Иннокентием, рассказывает, как, предчувствуя свое преставление, святой стал готовиться к последнему причастию. Преподобный был уже очень слаб, и братия уговаривали его поесть, к тому же наступила праздничная суббота накануне дня Святой Троицы. Но на все уговоры святой ответил так: «Я и сам знаю, что суббота и Пятидесятница, но написано в правилах: хоть и очень тяжело будет, но три дня поститься болящему ради причащения Святых Тайн». Услышав такой ответ, иноки удивились великой предосторожности святого и больше не докучали ему (Ключевский. С. 443).

Раньше отпуста службы из церкви выходить не разрешалось, кроме случаев болезни или крайней необходимости. Причем инок, который находился под руководством старца, мог уйти только с его благословения и сказав ему о причине. Один старый монах Волоколамского монастыря рассказал крутицкому епископу Савве Черному — автору Жития преподобного Иосифа Волоцкого, что во времена преподобного монахи никогда не дерзали покидать храм прежде отпуста. Тогда в обители еще не было теплой церкви, служба даже зимой проходила в единственном неотапливаемом храме монастыря. Ни у кого из монахов не было шуб, «и у обедни стояли те доблестные Христовы страдальцы в одной ризе», не ропща, а вспоминая адский холод, ожидающий грешников. Зима же стояла такая студеная, что птицы замерзали на лету (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 467–468).

Чин Панагии

После литургии братия всегда ждала, когда вынесут Панагию. «А доколе панагии не вынесут, и ты с места своего не мози ступати», — сказано в уставе Кирилло-Белозерского монастыря (Никольский. Общинная и келейная жизнь. С. 907. Прим. 2). Этот чин иноку не следовало оставлять даже во время путешествия. Слово «Панагия» в переводе с греческого языка значит «Всесвятая», так именуется обычно Богородица, но в чине Панагии это название относится к просфоре, из которой на литургии была изъята частица в честь Пресвятой Богородицы. По окончании литургии эта просфора переносится из храма в монастырскую трапезу, где ее полагают на особом блюде в «устроенном месте» — на аналое под иконами; рядом помещаются иконы Святой Троицы и Пречистой Девы, необходимые для совершения чина. Чин Панагии соединяет трапезу с только что окончившейся литургией настолько, что литургия передает свою благодать трапезе. Благодаря чину Панагии монастырский обед превращается в настоящее богослужение (Скабалланович. Вып. 2. С. 51).

История этого монастырского чина уходит в апостольские времена. Согласно церковному преданию, апостолы после Сошествия на них Святаго Духа жили вместе и обычно за столом оставляли незанятое место для Христа, полагая там «укрух» (кусок) хлеба. По окончании обеда и благодарственных молитв они поднимали этот укрух со словами: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Велико имя Святой Троицы. Господи Иисусе Христе помогай нам». Этот чин они совершали и отдельно, когда разошлись для проповеди Евангелия по всему свету. Собранные чудесно на Успение Божией Матери и совершив ее погребение, они на третий день сидели вместе за трапезой. Когда после обеда апостолы по своему обыкновению подняли укрух и произнесли: «Велико имя…», то увидели на воздухе Пресвятую Богородицу, окруженную ангелами. Она обещала пребывать с ними всегда. Тогда апостолы невольно воскликнули вместо «Господи Иисусе Христе, помогай нам» — «Пресвятая Богородице, помогай нам» (Там же. С. 58).

В XV–XVI веках чин Панагии в русском монастыре происходил таю первым из храма в трапезную шел священник, служивший литургию, он нес на особом блюде Панагию; за ним следовал игумен и вся братия строго по одному («един по единому») с пением 144-го псалма (неумеющие грамоте читали про себя Иисусову молитву). Псалом пелся так, чтобы его можно было закончить со входом в трапезную. Войдя в трапезную, священник становился на правой стороне и читал молитву «Господи, Боже наш, небесный, животворящий…». По окончании молитвы священник кланялся игумену и вынимал частицу из Панагии, которая называлась «Хлебец Пречистой» (в XVI веке в Кирилло-Белозерском монастыре возносили не всю просфору, а ту часть, которую вынимали перед трапезой), говоря тропарь Благовещению Пресвятой Богородицы: «Днесь спасению нашему начатою». Вынутую частицу полагали на панагиаре и ставили в трапезной на аналое. Затем читали молитвы перед вкушением пищи, и начиналась трапеза.

По окончании обеда следовало краткое благодарение за трапезу, все вставали и молились, прося благословения на совершение чина Панагии. Возношение мог совершать диакон, чтец, келарь или один из иноков. В Кирилловском монастыре игумен передавал «Хлебец» диакону. Тот просил прощения у игумена, готовя себя к священнодействию: «Прости мя, отче святый…» И игумен отвечал: «Благодатию Своею Бог да простит и помилует». Диакон, сняв куколь, брал просфору тремя пальцами (двумя с правой руки и одним с левой), а остальными делал сень над просфорой и поднимал ее немного над иконой Святой Троицы, громко говоря: «Велико имя». А настоятель отвечал: «Пресвятыя Троица». Далее диакон переносил просфору и крестообразно знаменовал ею икону Богородицы, говоря: «Пресвятая Госпоже Богородице, помогай нам». И клиросные монахи отвечали: «Тоя (Ее. — Е.Р.) молитвами, Христе Боже, помилуй и спаси душа наша», «Блажим Тя вси роди, Богородице Дево». Далее клирос пел: «Блажим Тя вси роди, Богородице Дево, преблаженную и непорочную и Матерь Бога нашего. Тебе, Богородице, блажим вси роди, Ты бо молиши за нас Христа Бога нашего». Потом пели молитву «Достойно есть». Игумен говорил молитву: «Милостив и щедр Господь, пищу дал есть боящимся Его». То же повторял клирос. После этого игумен раздроблял «Хлебец Пречистой» и раздавал братии. Далее читали «Трисвятое» и после молитвы «Отче наш» кондак празднику или благодарственные тропари и молитвы («Чин о Панагии» опубл.: Шаблова. О трапезе. С. 35–36).

После заключительных благодарственных молитв игумен говорил: «Благословен Бог, милуяй…» и благодарил всех, служивших за трапезой. Так заканчивалась трапеза и Чин Панагии.

Годовой круг богослужений

Суточные службы не совершаются отдельно от служб недели или года. Их разнообразный состав определяется тем, что к одной и той же службе: вечерне, утрене и литургии присоединяются чтения и пения, связанные с воспоминаниями определенного дня недели или праздника года.

В каждом монастыре существовал особый календарь, где подробно перечислялись все службы на каждый день года. Все праздники, по Иерусалимскому уставу, принятому Русской Церковью в XV веке, делились на несколько степеней: великие, средние и малые. Великие праздники в календаре обозначались крестом в круге. Они имели дополнительные дни празднования: предпразднства и попразднства. К числу великих праздников относились не только двунадесятые праздники (Рождество Пресвятой Богородицы, Воздвижение Честнаго Креста, Введение во храм Пресвятой Богородицы, Рождество Христово, Крещение Господне, Сретение Господне, Благовещение Пресвятой Богородицы, Вход Господень во Иерусалим, Вознесение Господне, Пятидесятница или Троица, Преображение, Успение Пресвятой Богородицы), но и дни великих святых, апостолов Иоанна Богослова, Петра и Павла, Рождество и Усекновение честной главы святого пророка Иоанна Предтечи.

По чину великих праздников в монастырях праздновались дни памяти местных святых. В Кирилло-Белозерском монастыре к великим праздникам по чину богослужения были причислены также день преставления преподобного Сергия Радонежского (25 сентября), день памяти апостола Иоанна Богослова (26 сентября), день святого Варлаама Хутынского (6 ноября), преподобного Димитрия Прилуцкого (11 февраля), преподобного Зосимы Соловецкого (16 апреля), хотя устав о трапезе в эти дни был все-таки на ранг ниже, чем в двунадесятые и великие праздники. В великие праздники отменялись службы часов, поклоны и работы на монастырь в течение всего дня. В средние праздники братия освобождалась от службы часов, поклонов и от работ до обеда. В менее крупные праздники отменялись часы и поклоны, но не отменялись послушания. В каждом монастыре разные праздники (кроме основных великих) могли попасть в разные категории в зависимости от установившейся традиции и воли настоятеля.

Неподвижный круг праздников

Церковный год — «новолетие» начинался 1 сентября, в этот день также празднуется память святого Симеона Столпника. Накануне праздника служили великую вечерню. К службе звонили трезвоном, но без большого колокола. В самый день праздника служили утреню с великим славословием и литургию, по окончании которой в некоторых монастырях совершался особый древний чин, заимствованный из Византии, — «чин летопроводства». Прошедший год — лето — провожали молением, дабы Господь благословил его «венец» (конец). В храме совершали молебен и литию, а затем Крестным ходом обходили монастырь, завершали «чин летопроводства» молебном. На молебне священник или игумен возносил ектеньи «О благочестивом царе нашем, о всей палате и воинстве его и о христолюбивых людех» и обо всей Русской земле: «О еже не движиму и не сожигаему и не обагряему сохранитися граду нашему и всякому граду и стране». После ектеньи священник трижды знаменовал народ крестом на все четыре стороны и следовало чтение из Евангелия от Луки о проповеди Господа Иисуса Христа в Назарете (Лк. 4, 16–22). В конце молебна священник всех поздравлял с «новолетием» — с Новым годом. Крестный ход возвращался в храм с пением стихир уже новому лету (Никольский К. С. 112).

8 сентября подходил первый двунадесятый праздник года — Рождество Пресвятой Богородицы. В навечерие праздника звонили во все колокола. В Волоколамском монастыре совершали всенощное бдение, как и полагалось по Иерусалимскому уставу. А в Кирилло-Белозерском монастыре служили вечерню, повечерие и утреню, которая предварялась полунощницей. Утреня начиналась с шестопсалмия в конце пятого часа ночи (то есть около трех утра по нашему исчислению). Игумен служил с большим кадилом, на величании он и священники облачались в камчатые ризы (из камки — шелковой цветной ткани с разными узорами и разводами), а на литургии — в жемчужные. На утрене в начале первого часа совершалось помазание освященным маслом (елеопомазание).

14 сентября — Воздвижение Креста Господня. Накануне предпразднества Воздвижения ризничий возлагал крест на жертвенник. Когда начинали звонить к вечерне, священник облачался в ризы и вместе с диаконом кадил крест. На вечерне, после пения тропаря и кондака Кресту, священник возлагал крест на голову и переносил его на престол, на евангельское место, а Евангелие перекладывалось на Горнее место. Перед крестом ставили возжженную свечу на всю ночь. Этот обычай имеет свое историческое объяснение. Светильник, зажженный перед крестом на всю ночь в предпразднество Воздвижения, напоминает о лучезарном свете, среди которого крест явился на Небе византийскому императору Константину Великому (Дебольский. Ч. 1. С. 90).

Придворный историк императора Евсевий Кесарийский рассказывает об этом чуде так. Константин Великий собирался сразиться с Максенцием, но силы его были гораздо слабее войска противника. Император, понимая, что ему нужна помощь свыше, раздумывал, какого Бога призвать себе на помощь. И вот однажды в полуденные часы Константин и его войско увидели «составившееся из света и лежавшее на солнце знамение креста с надписью: сим (этим. — Е.Р.) побеждай. Это зрелище объяло ужасом как его самого, так и все войско, которое, само не зная куда, следовало за ним и продолжало созерцать явившееся чудо» (Евсевий Памфил. С. 44).

Сам праздник Воздвижения связан с обретением в 326 году императрицей Еленой (матерью императора Константина) креста, на котором был распят Иисус Христос. Императрица, иерусалимский патриарх Макарий и множество людей поклонялись обретенному кресту на Голгофе, но из-за большого стечения народа не все могли видеть Животворящий крест. И тогда патриарх Макарий, взяв крест, стал воздвигать (поднимать) его, показывая народу. А христиане, видя крест, с благоговением молились: «Господи помилуй!»

Чин Воздвижения Креста в монастырях совершал игумен или священник, служивший утреню. Когда клирос пел великое славословие, игумен облачался в ризы и во время пения последнего «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» возлагал себе на голову блюдо с крестом и выходил северными дверями из алтаря. Перед ним торжественно несли два светильника. В это время отворялись Царские врата. Игумен полагал крест на аналое, устроенном среди церкви перед Царскими вратами, и, взяв кадило у диакона, кадил крестообразно крест, потом трижды кланялся кресту до земли. Диакон возглашал: «Премудрость прости», а клирос трижды пел тропарь Кресту: «Спаси, Господи, люди своя», диакон возглашал ектенью, после чего игумен, встав с крестом перед аналоем, лицом к востоку, громко произносил: «Помилуй нас, Боже» и воздвигал крест на четыре стороны света: сначала на восток, потом на юг, на запад, на север и снова на восток. Чин воздвижения сопровождался пением «Господи помилуй». Интересную особенность этот чин имел в Антониево-Сийском монастыре. Когда священник воздвигал крест, диаконы, подложив ему «под пазухи» полотенце, придерживали его за концы (Дмитриевский. С. 150).

После пятикратного воздвижения креста при пении кондака празднику «Вознесыйся на крест волею» он полагался на дискосе, лежавшем на аналое. Игумен и священники целовали крест и просили прощения с земным поклоном у клиросов и уходили через Царские врата в алтарь. Далее к целованию креста подходили братия по двое: поцеловав крест, иноки также просили прощения у клиросов. А братский хор до конца целования все время пел тропарь Кресту. В самый день праздника игумен служил литургию в жемчужных ризах. Крест на аналое лежал до отдания праздника — до 21 сентября, в этот день после обедни священник с диаконом уносили крест в алтарь (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 48 об. — 50 об.).

Великим праздником, как уже говорилось выше, в Кирилло-Белозерском монастыре был день преставления преподобного Сергия Радонежского — 25 сентября. Чин богослужения в этот день совершался так же, как и в великий праздник: служили всенощное бдение с елеопомазанием, к службе звонили во все колокола. Утром совершали «монастырский молебен» (более торжественный, чем рядовой), а литургию служил игумен со всем «собором». Братии на праздник преподобного Сергия полагался большой корм, как в двунадесятые праздники.

Праздник Покрова Пресвятой Богородицы (1 октября) всегда был большим и любимым праздником на Руси. Греческая Церковь его не знала. Накануне вечерни в Кирилло-Белозерском монастыре звонили во все колокола, утреню служили с полиелеем. В день праздника совершался монастырский молебен, но литургию совершал не «собор» с игуменом, а «прибылой священник» — из тех, кого монастырь иногда нанимал для совершения богослужений.

Накануне предпразднества Введения Пресвятой Богородицы, которое совершалось 20 ноября, вечером звонили только в два колокола, братия в этот день до вечерни ничего не вкушали, кроме одной просфоры, и квас перед мефимоном не пили («на погреб келарь не зовет»). На следующий день, накануне самого праздника, служили вечерню. Все иноки на службу одевали «долгие» (длинные) мантии. В девятом часу ночи, то есть около четырех утра, после будила звонили во все колокола к полунощнице, потом служили утреню и обедню.

Далее подходил черед величайшего праздника — Рождества Христова (25 декабря). В последний день перед праздником совершается навечерие Рождества Христова, свидетельствующее об особенной важности наступающего торжества. В навечерие совершаются часы, именуемые Царскими, потому что в древности при этом богослужении пели многолетие царям (Дебольский. Т. 1. С 32). Древний обычай Греческой Церкви был принят и на Руси, в некоторых монастырях многолетие — «Обыденное многолетно» совершалось на Царских часах, в других — в конце, вечерни. Пономарь во время чтения 33-го псалма ставил напротив Царских дверей зажженную свечу По окончании псалма диакон возглашал: «Премудрость». Правый клирос пел: «Достойно есть», левый: «Слава и ныне», «Господи помилуй» (дважды), «Господи благослови». После отпуста левый клирос пел тропарь празднику, правый — кондак, а затем левый — многолетие: «Многолетны устрой Бог благородныя, христолюбивыя, богоизбранныя князья наша многа лета». Затем следовало многолетие митрополиту: «Многолетна устрой, Боже, преосвященного господина нашего митрополита киевского всея Руси на многа лета». И в конце пожелание многолетия звучало в адрес игумена и братии: «Спаси, Христе Боже, преподобного отца нашего (имя), со всею ему о Христе братиею» (Дмитриевский. С. 159).

Царские часы совершаются при открытых Царских вратах, среди храма, перед Евангелием, положенным на аналое, как бы в знамение того, что Спаситель уже не таится, как некогда во мраке вертепа, но сияет всем народам. За час до вечера, то есть около четырех вечера, совершали литургию Василия Великого и вечерню (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 59). Столь позднее совершение литургии в сочельник является особенностью древнего монастырского богослужения, в настоящее время литургия так поздно никогда не служится. После литургии и вечерни «на третьем часу ночи», то есть в седьмом часу вечера по нашему исчислению, совершалась трапеза «при свечах» (Волоколамский обиходник. С. 11). Такая трапеза полагалась по монастырскому уставу только в навечерие Рождества и Крещения (Богоявления). Понятно, что любая вечерняя трапеза проходила при свечах. Но это особое указание типикона подчеркивает торжественность обстановки трапезы, во время которой зажигалось, видимо, множество свечей. Поскольку трапеза в монастыре всегда тесным образом связана с богослужением, то подобный характер трапезы имел свой богословский смысл. Тема света буквально пронизывает песнопения Рождественской службы: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума».

После трапезы братия расходились по кельям. В сам праздник Рождества в Волоколамском монастыре совершалось всенощное бдение: перед чтением Евангелия игумен со всем собором облачался в «большие саженные ризы», а екклесиарх раздавал братии и мирянам свечи. А в Кирилло-Белозерском монастыре служили великую вечерню и в конце девятого часа ночи (около четырех утра) утреню. Молебен и обедню служили в первом часу дня (то есть в шестом-седьмом часу утра по нашему исчислению).

Служба на Богоявление (6 января) совершалась по тому же порядку, как и на Рождество, ибо эти два праздника связаны между собой неразрывно и составляют как бы одно торжество. В стихире службы празднику Крещения Церковь так и говорит: «От Вифлеема на Иордан прейдем» (Дебольский. Кн. 1. С. 58). В древности Богоявление называли еще «праздником светов», «святыми светами» или «просвещением». Если в Рождестве своем Сын Божий явился еще «сокровенно» (слова блаженного Иеронима), то в день Крещения этот Божественный свет стал явленным для всех. Когда Спаситель крестился в водах Иорданских, произошло явление Пресвятой Троицы. «Бог Отец явился из отверзтых небес, гласом свидетельствуя о Христе крестившемся: „Сей есть Сын мой возлюбленный, о нем же благоволих“ (Мф. 3, 17)». И подтверждая глас Бога Отца, явился Дух Святый в виде голубя. Особо торжественно в этот день была явлена Божественная природа Спасителя, «вступившего в свое открытое служение для искупления мира» (Дебольский. Т. 1. С. 54). Поэтому тема света, которая как бы только разгоралась в рождественских песнопениях, в службе празднику Богоявления становится доминантной.

Крещению предшествует празднование Навечерия, именуемое Крещенским сочельником. К литургии звонили за два часа до вечера, то есть около трех часов дня, а к вечерне — за час до вечера (около четырех часов). После литургии и вечерни в храме игумен, облаченный в праздничные ризы, освящал воду. Возложив блюдо с крестом себе на голову, он выходил через северные двери алтаря в храм, впереди шли диаконы со свечами, а позади священники и диаконы без скуфей. Во время освящения воды священники и клиросные монахи стояли с зажженными свечами. После великого освящения воды крест клали рядом с Евангелием на аналое. После целования креста братия причащалась святой воде и вкушала антидор. В Волоколамском монастыре вся братия, освятив воду, направлялась в трапезную. Здесь один священник «знаменовал» монахов крестом, а другой кропил их водой. Затем монахи вкушали антидор (частицы просфоры, из которой на проскомидии вынимается Агнец) и освященную воду, после чего произносился отпуст службы.

Накануне самого праздника в Волоколамском монастыре совершалось всенощное бдение. В Кирилло-Белозерском монастыре утреня начиналась в половине девятого часа ночи (то есть в половине четвертого утра). Подчеркивая богословский смысл праздника, на службе зажигались все светильники. Так, например, в обиходнике Волоколамского монастыря особо оговорено, что на службе Богоявлению в храме должны гореть все паникадила, и не только братия, но и миряне должны стоять с зажженными свечами (Волоколамский обиходник. С. 12).

После всенощной или утрени во втором часу дня (то есть в седьмом-восьмом часу утра по нашему исчислению) братия шествовала Крестным ходом («со кресты») при колокольном звоне, свете светильников и пении праздничных песнопений на Иордан — прорубь на реке, вырубленную крестообразно. Здесь совершалось великое освящение воды в воспоминание Крещения Иисуса Христа «в водах Иорданских». Священник, читая молитву «Велий еси Господи», трижды благословлял воду рукой. У «Иордана» стояли диаконы с тремя зажженными свечами в руках, когда священник говорил прошение: «Сам и ныне владыко освяти воду сию Духом твоим святым и огнем», горящие свечи погружали в воду (Горский. С. 77–78). Это действие символизировало собой нисхождение на воду Святаго Духа, который в день Пятидесятницы сошел на апостолов в виде огненных языков (Одинцов. С. 291–292).

В завершение чина в воду троекратно погружали Крест с молитвой «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» в знак того, что Господь, принимая крещение, трижды погружался в Иордан. Завершая великое освящение воды, пели тропари Кресту. Вернувшись с Иордана в храм, братия во главе с игуменом служили всем собором праздничный молебен. После молебна священник кропил крещенской водой иноков и мирян. Далее следовала обедня, которую совершал игумен с собором. Освященную воду обыкновенно посылали государю.

Праздник Сретения (2 февраля) был установлен Церковью в воспоминание встречи (сретения) праведного старца Симеона и младенца Христа, которого по исполнении сорока дней от Рождества Дева Мария и Иосиф принесли в храм на посвящение Богу. В день Сретения, принимая на свои руки Младенца Христа, старец Симеон (которого так и прозвали — Богоприимец) засвидетельствовал перед всеми, что Младенец, которого он держит в своих объятиях, — сам Господь. Согласно церковному преданию, праздник Сретения стал торжественно совершаться при византийском императоре Юстиниане I (527–565) после трагических событий, потрясших империю. Сначала в Антиохии случилось страшное десятидневное землетрясение, спустя несколько лет в Константинополе и его окрестностях распространилась моровая язва, унесшая тысячи жизней. По откровению свыше было совершено всенощное бдение празднику Сретения и Крестный ход, после чего бедствия прекратились (Дебольский. Ч. 1. С. 52). В русских монастырях (например, в Волоколамском, Кирилло-Белозерском) сохранился обычай после всенощного бдения или утрени совершать Крестный ход вокруг обители с пением литии и канона празднику, на статиях (остановках) читались ектеньи (прошения) о даровании здравия, спасения и мира благоверным князьям и княгиням, братии обители и всем православным христианам. Торжественность сретенского Крестного хода подчеркивалась тем, что все монахи, стоявшие до этого на службе в коротких мантиях, переодевались на Крестный ход в длинные мантии, которые носили даже не на каждый двунадесятый праздник. После Крестного хода все возвращались в храм и совершали обедню.

Праздник Благовещения Пресвятой Богородицы приходится обычно на Великий пост (в редких случаях он может совпадать по времени с Пасхой). Накануне праздника в Волоколамском монастыре служили всенощное бдение, игумен облачался в белые ризы, все священники — в «камчатыя». Утреня в Кирилло-Белозерском начиналась ангельским славословием, воспетым при Рождестве Спасителя: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение» (Лк. 2,14). После кафизмы начиналась самая торжественная часть утрени — полиелей. Перед пением величания празднику братии раздавали свечи. Великое славословие на этой службе не пели, как в другие праздники. После службы, во втором часу дня (то есть в восьмом часу утра по нашему исчислению), как и на праздник Сретения, братия совершала Крестный ход вокруг обители, на статиях возносили ектеньи, после Крестного хода все возвращались в храм к обедне. В Кирилло-Белозерском монастыре игумен и священники служили обедню в жемчужных ризах.

Подвижный круг праздников

Подвижный круг праздников (триодный круг) начинается тремя подготовительными неделями к Великому посту. Далее следуют шесть недель Великого поста, Страстная седмица, семь седмиц Пятидесятницы, и заканчивается круг седмицей после Пятидесятницы. Сейчас на службах подготовительных недель поются покаянные стихи: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче». В прежние время в это время пели только одну стихиру: «Множество содеянных ми зол». Последняя, именуемая Сырной, седмица перед Святой Четыредесятницей завершается воскресением, посвященным воспоминанию изгнания прародителей — Адама и Евы из рая. На литургии словами Евангелия Церковь учит всех, что для получения от Бога прощения своих грехов надо прежде всего простить ближних: «Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный» (Мф. 6, 14–20).

Вечерню в воскресенье Сырной седмицы совершали уже в черных великопостных ризах. В древние времена пустынники египетские собирались в Сырную неделю последний раз за общим богослужением и, испросив друг у друга прощение, уходили в пустыню, чтобы в молитве и безмолвии совершать подвиг Четыредесятницы. В неделю Ваий они возвращались в монастырь. Этот обычай прощения перед Великим постом сохранился и в последующей истории Церкви. Интересные особенности чин прощения имел в русских обителях. В Троице-Сергиевом монастыре он совершался так. После отпуста вечерни на аналое помещали образ Пресвятой Богородицы. Архимандрит прикладывался к раке преподобного Сергия и аналойному образу, потом просил прощения, положив земные поклоны, у монахов на клиросах. За архимандритом следовали священники по двое и братия по двое. Приложившись к раке и иконе, они просили прощения у архимандрита (тот благословлял их рукой) и у клиросов. Во время чина к образам только прикладывались, но не целовали. Затем иноки просили прощения у келаря, казначея и друг у друга. Все это время клирос пел покаянные стихиры. В Кирилло-Белозерском монастыре чин прощения совершался у иконы Пресвятой Богородицы, которую после заупокойной литии выносили в середину храма для целования. Братия ходили по двое и прощались у клиросов. Если кто по болезни не мог присутствовать в храме, то игумен ходил к нему прощаться в келью.

Обид за год действительно накапливалось немало. В одной рукописи XVI века, принадлежавшей Кирилло-Белозерскому монастырю, среди текстов служб находятся весьма необычные стихи, положенные на ноты. Стихи называются «Убо живу и како терплю» (РНБ. Кир. — Бел. № 649/906. Л. 142–144). Это слезная жалоба клиросного монаха на игумена, келаря, подкеларников и чашников, то есть на все монастырское начальство. Монах жалуется, что живут они, как на чужбине. Игумен, келарь и подкеларники упрекают и порицают их за любую мелочь, а сами, впав в грехи самолюбия, скупости и братоненавидения, творят непотребные дела: вкушают не в установленное время различные яства, а монахам и худых не дают, сами пьют вино, а они ни одной чаши не получают, хвалятся богатством одежд, а нищих и странников не милуют и оскорбляют. Стихи заканчиваются молитвой: «Владыко Царю Небесный Христе Боже наш, подаждь нам терпение противу их оскорбления и избави от насилия их и спаси ны Господи, яко человеколюбец» (Там же. Л. 144). Ропот на игумена и соборных старцев был тяжелым грехом для монаха, видно и то, что автор стихов — инок явно не подвижнического склада души. Но в монастыри приходили люди разные, были и малодушные. Как любой человеческий коллектив, монастырь не избегал противоречий и столкновений интересов и характеров. И лучшим способом их разрешить было покаяние и прощение друг друга.

На вечерней трапезе после чина прощения троицкий архимандрит угощал всю братию, слуг и служебников монастыря медом как бы в знак того, что никакой горечи обид не осталось в сердцах иноков перед Великим постом. Это угощение совершалось очень торжественно. Монахи сидели в трапезе за столами, клирос пел стихи, диакон держал большую зажженную свечу, а архимандрит обходил всех: сначала священников, потом клиросных монахов и остальную братию. Каждому он подавал по два ковша меду: «обварного» и паточного. Затем садился на скамью, устланную ковром, к нему подходили слуги и также получали по ковшу меда (Горский. С. 383).

В Волоколамском монастыре игумен после вечерни посещал в кельях всех немощных и больных, кто не смог прийти в храм. В тот же день игумен обязательно посещал всех страждущих и престарелых старцев в Богорадном монастыре. «Сей бо есть долг наш неотложен, — сказано в обиходнике монастыря, — нужнейший всех других дел. Ради этого мы и сами помилованы будем» (Горский. С. 393).

Монашеский подвиг, смысл которого — труды покаяния и спасения собственной души, еще более усугубляется во время Великого поста. «Душе моя, душе моя, востани, что спиши, конец приближается» — в этих проникновенных и горьких словах звучат призыв и надежда, что душа сможет стряхнуть с себя сонное дремание в грехах и труды покаяния увенчаются успехом: «Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог».

На первой неделе Великого поста все ворота обители, большие и малые, затворялись до пятницы. Никто из монастырских слуг или гостей не входил в монастырь. В понедельник первой недели в девятом часу ночи (около пяти часов утра по нашему исчислению) звонили к утрене, потом следовали часы. Службы первой недели совершались в том же порядке, что и сейчас. Четыре дня — в понедельник, вторник, среду и четверг — служили, по уставу, великое повечерие с Великим покаянным каноном преподобного Андрея Критского. В среду и пятницу служили литургию преждеосвященных даров. Обедня начиналась в четвертом часу дня (то есть около десяти утра). Трапезник к службе «припасал» укроп, на целование в Кирилло-Белозерском монастыре ставили образ Пресвятой Богородицы. После целования братия просила прощения у служившего священника, а на мефимонах первой недели поста (до пятницы) прощения не просили, как это обычно было в монастырях. В пятницу на обедне совершался такой же чин прощения, как и в Прощеное воскресенье, исповедь в этот день совершалась еще и на мефимоне.

В пятницу после литургии, начинавшейся на полчаса раньше, чем в среду, пели канон великомученику Феодору Стратилату и священник освящал «кутью» (коливо, сочиво — пшеницу, сваренную с медом). После освящения священник раздавал монахам антидор и кутью. Обычай вкушения колива в Православной Церкви является выражением веры в воскресение из мертвых, уподобленное зерну, которое, будучи брошенным в землю, хотя и подвергается тлению, но затем возрастает и приносит совершенный плод. В некоторых монастырях во время вкушения колива читали псалом «Благословлю Господа на всякое время» (в Кирилловом монастыре его читали сразу после литургии, еще до освящения колива).

Первая седмица (неделя) Великого поста в обиходниках русских монастырей именуется «Федоровой» в честь святого Федора Тирона. Воскресный день этой недели носит название Торжества Православия. Служба в этот день напоминает о драматических событиях борьбы за святые иконы в Византийской империи. В 727 году император Лев Исавр обнародовал указ, запрещавший почитать иконы. В империи наступила страшная эпоха иконоборчества, продолжавшаяся с перерывами более сотни лет. Святые иконы и мощи бросали в болота, в море и во всякие нечистые места, разрубали секирами, уничтожали фрески и мозаики, иконопочитателей подвергали пыткам, убивали и ссылали. Византийские монастыри опустели, иноки были вынуждены бежать во внутренние районы империи.

Последним из гонителей святых икон был император Феофил. В конце жизни его постигла жестокая болезнь, от которой уста его разверзлись до самой гортани. Жена Феофила — благочестивая царица Феодора увидела во сне Пресвятую Богородицу в окружении сонма ангелов, которые наносили Феофилу многочисленные раны. Феофил все время кивал головой и кричал: «Горе мне бедному! Меня бьют за непоклонение иконам, за неуважение к ним меня мучат» (Дебольский. Ч. 2. С. 86). В 842 году после смерти императора Феодора повелела освободить всех узников, пострадавших за почитание икон. Восстановив иконопочитание, царица просила константинопольского патриарха Мефодия молиться о своем муже, чтобы Господь простил ему грех иконоборчества. С тех пор, по уставу Церкви, в течение Четыредесятницы после часов в притворе храмов совершаются литии по усопшим. Особым поминальным днем является суббота. Так, в Волоколамском монастыре, как и в других русских обителях, каждую субботу Великого поста (кроме Великой) перед обедней игумен со всем собором служил панихиду.

Восстановление иконопочитания в Византии было ознаменовано торжественным Крестным ходом с иконами в первое воскресенье Великого поста, после которого при большом стечении народа была произнесена анафема гонителям святых икон. С той поры, по уставу Церкви, накануне праздника Торжества Православия совершается всенощное бдение. На праздничной службе в Кирилло-Белозерском монастыре читали «Слово» о явлении Пречистой Богородицы царице Феодоре, которое называлось так: «Если кто не покланяется образу, написанному на иконе, да будет проклят». Его дочитывали еще в понедельник на утрене (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 88–88 об.).

Каждое воскресенье Великого поста, по церковному уставу, служится литургия святого Василия Великого. На этой литургии полагается петь задостойник «О тебе радуется, обрадованная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род». Однажды во время исполнения этого песнопения преподобный Елеазар Анзерский удостоился видения Пресвятой Богородицы. Сначала Она стояла у левого клироса лицом к храму. Когда запели «О тебе радуется», Богородица переместилась в центр храма и стояла так до окончания стиха. Пропев молитву, иноки по обычаю поклонились алтарю, Пречистая Дева поклонилась монахам и стала невидима (Крушельницкая. С. 332).

Особенно торжественно в монастырях всегда праздновалась третья неделя Великого поста — Крестопоклонная. В навечерие Крестопоклонной недели, как и на праздник Воздвижения, крест на всю ночь оставляли на престоле, а перед ним ставили зажженную свечу. На утрене праздничной службы, во время пения Великого славословия, игумен, облаченный в «большие постные» ризы, переносил крест на аналой и кадил большим кадилом, после чего вся братия прикладывались к кресту. В понедельник четвертой недели поста священник с диаконом выносил крест для поклонения в трапезу. Священник кадил крест и трижды пел со всем священным собором тропарь кресту, после чего клирос пел также трижды тропарь, потом стихиры и снова тропарь, во время пения которого братия подходили на целование ко кресту. После целования крест уносили в храм. Такой же чин совершался и во вторник. В пятницу четвертой недели крест выносили в начале службы часов. На шестом часу диакон кадил крест, игумен пел трижды тропарь кресту, клирос трижды повторял тропарь, стихиры и снова тропарь, братия подходили к целованию креста, а псаломщик начинал читать девятый час, после целования крест уносили в алтарь (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 89–89 об.).

На утрене в четверг пятой недели поста по уставу полностью читаются Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского и Житие преподобной Марии Египетской. Вечерня в Волоколамском и Кирилло-Белозерском монастырях начиналась в четвертом часу ночи (то есть в одиннадцать-двенадцать часов ночи по нашему исчислению). К службе звонили в четыре колокола. После вечерни, «без расхода по кельям», служили утреню. Перед каноном во всех монастырях читали «слово» из творений святого Ефрема Сирина. В Нило-Сорском скиту служба Великого канона проходила в трапезном храме. Брат, стоя посреди трапезы, читал канон, положенный на аналое, а все остальные в молчании творили земные поклоны (РНБ. Соф. № 1519. Л. 74–74 об.). В больших монастырях канон читал канонарх. Перед каждой песней канона исполнялся припев: «Господи, услыши молитву раб твоих», а на каждом стихе канона полагалось творить три земных поклона. Житие преподобной Марии Египетской делили на две части: первую читали после третьей песни канона, а вторую — после шестой. На седьмой песни канона читали пролог и синаксарь. После утрени ради «труда бденного» служили литургию преждеосвященных даров.

В субботу пятой недели Великого поста Церковь совершает празднование Похвалы Пресвятой Богородицы, на праздничной службе поется акафист Богородице, поэтому праздник еще называют субботой Акафиста. Накануне служили мефимон меньшой. Ко всенощной звонили во все колокола, кроме большого, в конце пятого часа (около часа ночи). Акафист на утрене поется не весь сразу, а делится на четыре выхода, каждый выход начинается первым кондаком «Взбранной воеводе». Перед чтением акафиста на середине храма ставилась зажженная свеча на подсвечнике, на котором еще висело кадило с зажженным ладаном и благовониями. Канон читали перед аналоем, на котором лежало Евангелие. Во время первого икоса игумен или священник облачались в ризы, под ноги игумена расстилали ковер, на котором он и священники стояли во время чтения акафиста. Песни канона утрени пели, а не говорили, при пении начального кондака «Взбранной воеводе» екклесиарх кадил весь храм (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 92 об—93). В Кирилло-Белозерском монастыре слова: «Радуйся, Невесто Неневестная» сначала пел правый клирос, а «Аллилуйя» — левый, потом наоборот. Кондак «Взбранной воеводе» повторяли оба клироса на середине храма. В конце службы Акафиста Евангелие уносили в алтарь, а братия прощалась у клиросов.

В пятницу шестой недели накануне Лазаревой субботы на монастырских службах предлагалось много чтений из патерика, «Лествицы» святого Иоанна Лествичника и творений преподобного Ефрема Сирина, который среди Отцов Церкви именуется «учителем покаяния». Приближалась Страстная седмица, и проникновенные слова святых отцов должны были еще раз напомнить монашествующим о покаянии перед великими и страшными событиями последней недели Великого поста.

Накануне Страстной седмицы Церковь празднует Вход Господень в Иерусалим. В этот день Церковь вспоминает, как Господь вступал на свои страдания и смерть в Иерусалим, а народ встречал Его как победителя ада и смерти, потому что перед Входом в Иерусалим Господь воскресил из мертвых Лазаря. В Евангелии рассказывается, как перед Христом, кротко шествующим на молодом осленке, люди постилали свои одежды, резали ветви финиковых пальм и радостно восклицали: «Осанна Сыну Давидову. Благословен грядый во имя Господне, царь Израилев, осанна в вышних». В древности финик был символом победы, ветвями финиковых пальм приветствовали царей, возвращавшихся с победой. В IV–V веках в богослужении Церкви появилась традиция праздновать Вход Господень в Иерусалим с пальмовыми ветвями и свечами, поэтому праздник получил название «Недели Ваий», или «Недели цветоносной». Святой Кирилл Александрийский в своем слове на неделю Ваий так говорит об этом обычае: «Свечи наши светлы возьмем, одежды душевные изменим; ветви как победоносцы понесем» (Дебольский. Т. 2. С. 125).

На Руси пальмовые ветви и цветы заменила верба, а сам праздник в просторечии стал называться Вербным воскресеньем. Накануне праздника в Волоколамском монастыре служили всенощное бдение, а в Кирилло-Белозерском — вечерню и утреню с полунощницей. На утрене во время величания настоятель кадил храм, впереди шел диакон со свечою в правой руке и с «серебряной ладоницей» в левой. Пономарь в это время постилал на клиросах ковры, на которых сидели игумен и священники во время «чтений» из творений святых отцов. Перед Евангелием в Волоколамском монастыре братии монастыря и мирянам раздавали свечи, они горели до великого славословия, их гасили только во время «чтений».

После целования Евангелия игумен раздавал всем священникам, братии и мирянам освященную перед этим вербу, с которой все, стоящие в храме, как бы выходили на встречу Господа, прославляемого в песнопениях канона утрени. Такая традиция существовала, видимо, во всех обителях, даже в скитах; она описана, например, в правиле всенощного бдения Нило-Сорского скита. В Кирилло-Белозерском монастыре игумен раздавал свечи не на величании, а вместе с вербой после Евангелия перед каноном. После утрени, в седьмом-восьмом часу утра (по нашему исчислению) в монастырях, как на праздники Сретения и Благовещения, совершался Крестный ход, все его участники несли в своих руках вербу (Дмитриевский. С. 207). Обедню в этот день также служили в белых ризах.

Наступала Страстная неделя. После Входа в Иерусалим, согласно Евангелию от Луки, Иисус Христос каждый день бывал в Иерусалимском храме, творя чудеса и уча народ. Чтобы послушать его, люди собирались с самого утра (Лк. 21, 37–38). В это время он среди других поучений произнес: «Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пианством и печальми житейскими» (Лк. 21, 34–36). Поэтому на время Страстной седмицы, по уставу Церкви, устанавливается сугубый пост. В древности монастырские врата закрывались, и никто из мирян до Великой субботы не входил в обитель, дабы никакие тревоги и заботы житейские не тревожили иноков.

В Великий понедельник и Великую среду служили литургию преждеосвященных даров. В Великую среду, когда Церковь вспоминает предательство Христа Иудой, во время совершения богослужения девятого часа в монастырях (например, в Нило-Сорском скиту, Кирилло-Белозерской обители) читали слово святого Ефрема Сирина об Иосифе Прекрасном. Жизнь Иосифа (Быт. 37, 39–50), проданного в рабство своими родными братьями, прообразовала, по толкованию святого Ефрема, первое пришествие Христа, преданного и распятого, и Его Второе пришествие в славе для Страшного суда над человечеством (Творения святого Ефрема Сирина. С. 29).

В Великий четверг Церковь вспоминает Тайную вечерю, когда Иисусом Христом было установлено таинство Святого причащения. Накануне, в Великую среду, как и в Прощеное воскресенье, монахи просили прощения друг у друга. После отпуста службы девятого часа наступал черед обычного «земного прощения»: братия с земным поклоном «прощались» друг с другом. После этого игумен возносил ектенью за всех православных христиан и просил прощения у братии, а те, в свою очередь, ему отвечали: «Бог да простит и помилует всех нас». Потом монахи по двое прощались у игумена, говоря так: «Прости мя, отче святый, и благослови грешнаго, елико (за то, что. — Е.Р.) согреших во вся дни живота моего и в нощи, и во всю святую Четыредесятницу словом и делом, и помышлением, в разуме и недоведании (неведении. — Е.Р.), и всеми моими чувствы (чувствами. — Е.Р.)» (РНБ. Соф. № 1519. Л. 82–82 об.). Перед наступающей службой Великого четверга книгохранитель готовил какие-то «списочки», видимо, в них были перечислены все причащающиеся (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 100 об.).

Вечером в среду служили большой мефимон, за которым молились за всех усопших православных христиан. Так, помолившись за всех и простив всем, живым и мертвым, их согрешения, братия вступала в день Тайной вечери, исполняя завет Спасителя, сказавшего: «Аще ли же вы не отпущаете, ни Отец ваш, Иже есть на Небесех, отпустит вам согрешений ваших» («Если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших») (Мк. 11,26). В Кирилло-Белозерском монастыре к утрене звонили в обычные колокола в шестом часу ночи (около трех ночи по нашему исчислению). Утреня начиналась с шестопсалмия, после которого читали сдержанный в своей скорби тропарь об апостолах, причащавшихся Тайной вечери и Иуде, замышлявшем в это время свое страшное предательство. После тропаря все внимательно слушали чтение из слов святого Иоанна Златоуста: «Да не будет здесь ни одного Иуды, ни одного сребролюбца. Если кто не ученик Христов, тот да удалится; трапеза не допускает тех, кои не из числа учеников. Ибо Христос говорит: „Сотворю Пасху со ученики Моими“ (Мф. 26, 18)» (Дебольский. Ч. 2. С. 143).

После утрени читали правило для причастников и звонили в малые колокола к исповеди. В два часа дня (около девяти утра) глухие удары в било созывали братию к службе часов, которые говорили просто, без чтения «Блаженны» и без Апостола. В конце пятого часа дня (около двенадцати дня) звонили к обедне. В этот день обедню служил сам игумен, а вся братия причащались Святых Христовых Тайн. Перед обедней в Волоколамском монастыре еще служили панихиду. Воспоминание Тайной вечери было настолько значительным событием для каждого монаха, что в этот день соловецкие отшельники, жившие в тайном уединении на островах, собирались в монастырь, чтобы причаститься Святых Тайн. Житие преподобного Зосимы Соловецкого рассказывает, как отшельник Герман, пришедший в Великий четверг в монастырскую церковь, с удивлением увидел стоящего среди братии давно почившего преподобного Зосиму. Преподобный сказал Герману: «Иди и ты причастись». После окончания причастия святой стал невидим (Яхонтов. С. 271–272).

В Великий четверг Церковь вспоминает также умовение ног апостолов, совершенное Иисусом Христом. «Внушая, что в Царстве Божием, которое не от мира сего, не земное величие и слава, но любовь, смирение и чистота духа отличают истинных членов, Господь, восстав от вечери, умыл ноги своим ученикам» (Дебольский. Т. 2. С. 141). В некоторых монастырях после литургии во время чтения Евангелия совершался особый обряд священного умовения ног, в Троице-Сергиевом монастыре его совершал архимандрит.

На утрене Ведикой пятницы «пели страсти», то есть читали двенадцать евангельских чтений, называемых страстными Евангелиями — «благовестие о страданиях и смерти Богочеловека». Накануне службы в Волоколамском монастыре звонили во все колокола, в Кирилловом — в два колокола. Утреня начиналась в пять часов ночи (около двух утра). После шестопсалмия трижды читали тропарь и раздавали братии свечи. Игумен и священники облачались в «постные камчатые» ризы и, выходя каждый раз по одному, читали Евангелие (игумен обязательно читал первое и последнее Евангелие). Диаконы кадили клиросы и всю братию. Перед каждым чтением Евангелия и после него пели «Слава страстем Твоим, Господи». Слушая слова Евангелия, иноки держали в руках зажженные свечи, что символизировало «торжество и славу, сопровождавшие Сына Божия и во время Его крайнего уничижения среди поругания и страданий и свидетельствующие о Его высочайшей святости и Божестве» (Дебольский. Т. 2. С. 141). После седьмого Евангелия читали пролог и синаксарь.

В Нило-Сорском скиту на шестом часу ночи (в первом часу ночи по нашему исчислению) пономарь звонил в колокол, ставил посреди церкви аналой, покрытый паволокою. Священник, держа в руке свечу, звонил в колокол, призывая братию на службу. Когда монахи собирались в храм, священник возлагал на себя епитрахиль, поручи и ризы и, взяв Святое Евангелие, нес его в трапезу. Впереди шел со свечой пономарь, позади вся братия. Евангелие полагалось на аналое, священник кадил Евангелие, и начиналась утреня (РНБ, Соф. № 1519.Л. 85–85 об.).

В Великую пятницу на пятом часу дня (то есть в двенадцатом часу дня по нашему исчислению) в Волоколамском монастыре раздавались удары в деревянное било, сначала в малое, потом в большое. Братию созывали в церковь к Царским часам, которые заключают в себе богослужение первого, третьего, шестого и девятого часа. Когда все монахи собирались в храме, игумен со священниками, взяв мощи святых из Успенского собора, на серебряных блюдах несли их на своих головах в трапезу. В это время в монастыре звонили во все колокола. В трапезе были приготовлены столы, по обе стороны от которых горели две витые свечи, в центре между столов стояло большое Распятие, перед ним горела третья витая свеча. На столы ставили серебряные блюда с мощами. Здесь, в трапезе всем собором пели Царские часы. По окончании службы девятого часа монахи целовали сначала Распятие, потом мощи. Во время целования хор пел стих «Приидите, ублажим вси», затем совершали отпуст девятого часа. Мощи несли в Успенский собор, диакон возглашал здесь ектенью, и следовал отпуст часам.

В Нило-Сорском скиту к Царским часам братия, заслышав удары в «доску» (било), собиралась в три часа дня (в десять утра по нашему исчислению). Во время богослужения девятого часа в монастырях читалось слово святого Ефрема Сирина «О великих страстях Господних» (РНБ. Соф. № 1519. Л. 88).

Время снятия со Креста Тела Христова Церковь освящает в Великую пятницу великой вечерней, которая состоит из пророческих, апостольских и евангельских чтений о страданиях и смерти Иисуса Христа. В Нило-Сорском скиту она начиналась за два часа до ночи (то есть около восьми вечера). В Волоколамском монастыре вечерня совершалась в Успенском соборе, все колокола созывали братию на службу. Вечерня служилась при открытых Царских вратах. Священник, стоя во вратах, читал Евангелие, которое держал перед ним диакон. В наше время в Страстную пятницу для поклонения верующим из алтаря выносится Святая Плащаница. В прежние времена Плащаница в этот день оставалась в алтаре. Великое повечерие, на котором читается канон под названием «Плач Пресвятой Богородицы», иноки вычитывали в кельях.

В Великую субботу Церковь вспоминает телесное погребение Иисуса Христа и сошествие Его во ад. На утрене Великой субботы совершается образ погребения Христова. В Кирилло-Белозерском монастыре утреня начиналась в шестом часу ночи (около двух ночи). Повечерие и начало утрени в Волоколамском и Кирилловом монастырях служили в трапезе. После шестопсалмия пономарь раздавал братии свечи. Посреди трапезы хор пел 17-ю — погребальную кафизму, разделенную на три статии (части), псалмы дополнялись стихирами и чтениями из творений святых Георгия Никомидийского и Григория Антиохийского. Во время пения кафизмы на середину трапезы выходил игумен со священниками и становился перед аналоем, на котором лежала икона «Положения во гроб». Во время пения величания игумен кадил трапезу, а братия зажигали свечи (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 103–103 об.).

На девятой песни канона игумен и братия со свечами шли в собор, где продолжалась служба. После великого славословия священники, благоговейно взяв «Святой воздух» (Плащаницу) и возложив на свои головы, при надгробном пении «Святый Боже» выносили Плащаницу из алтаря в жертвенник, а потом в храм. Впереди шли диаконы, кадившие Плащаницу, и пономари с большими витыми свечами. Замыкал процессию игумен, который нес Святое Евангелие. Плащаницу несли медленно — «косно», пока продолжалось пение «Святый Боже». Зажженные свечи буквально иллюстрировали слова церковных песнопений Великой субботы, которые называют гроб Христов светлейшим, ибо он — источник нашего Воскресения (Дебольский. Т. 2. С. 168).

Когда другой клирос начинал петь «Святый Боже», вся процессия через Царские врата входила в алтарь. В некоторых монастырях воздух и Евангелие помещали в центре храма для целования братией, а потом уносили в алтарь. Здесь Плащаница и Евангелие полагались на престоле, воздух покрывал престол всю пасхальную седмицу до субботы (Дмитриевский. С. 222). После чина погребения следовало чтение паремий, Апостола, Евангелия. В Кирилло-Белозерском монастыре после отпуста утрени игумен, священники и диаконы, облаченные в ризы, подходили в алтаре к целованию Плащаницы. В это время хор пел «Приидите, ублажим вси». Остальная братия по двое подходили к целованию иконы «Положение во гроб» (к Плащанице кирилловские монахи не прикладывались), около которой совершался надгробный канон. Затем к целованию иконы выходили священники, диаконы и игумен.

В десятом часу дня (то есть около четырех часов дня) в монастыре звонили во все колокола, служили вечерню и литургию святого Василия Великого. В то же время (за четыре часа до ночи — в четыре дня) совершались вечерня и литургия в Нило-Сорском скиту. На вечерне читается 15 паремий, содержащих пророчества об уничижении Господа и о Божественном Его прославлении. Литургия в Великую субботу совершается позже литургий всех дней года. Она предвозвещает всем о приблизившемся времени Воскресения Иисуса Христа. Игумен и священники в самом начале вечерни облачались в праздничные белые ризы, что символизировало преддверие Пасхальной радости. Сейчас священники начинают службу в черных великопостных ризах и только после чтения Апостола, во время пения «Воскресни, Боже, суди земли» облачаются в белые ризы. Литургия заканчивалась около восьми часов вечера. Поскольку пост в Великую субботу такой же строгий, как и в Великую пятницу (те, кому это было по силам, не вкушали ничего), то Церковь постановила по окончании литургии благословлять пять хлебов для телесного подкрепления верующих. В монастыре преподобного Иосифа Волоцкого после отпуста литургии священник совершал молитву над пятью хлебами, освещая принесенные калачи и квас, которые ставили посреди храма. Потом калачи и квас несли в трапезную, здесь братия в молчании (на этой трапезе не читали, как обычно, житий и поучений святых отцов), сев на свои места, получали от трапезников по полукалачу и «малую мерку медового кваса» и, вкусив их, расходились по своим кельям. В Нило-Сорском скиту и на Соловках братия вкушала «укрухи». Это была единственная пища монахов за два последних дня Страстной седмицы.

В час ночи (около девяти вечера) пономарь трижды ударял в колокол. Братия вновь собирались в храме на предпасхальное бдение, которое подчеркивало высокую важность ожидания предстоящего события. На клиросе читали Деяния святых апостолов. После чтения ударяли в деревянное било, и начиналась предпраздничная полунощница, во время которой повторяли надгробный канон, составляющий продолжение и окончание богослужения Великой субботы. После канона читали «Слово» святого Епифания Кипрского, диакон возглашал ектенью. После отпуста все расходились на полчаса по кельям. В Нило-Сорском скиту монахи после окончания бдения, до Пасхальной заутрени, творили келейные поклоны.

В седьмом часу ночи (то есть около двух часов ночи) начиналась Пасхальная заутреня. В Кирилло-Белозерском монастыре еще до Пасхального благовеста перед образом Пресвятой Богородицы ставили лампаду и разжигали в ней ладан (РНБ. Кир. — Бел. № 60/ 1137. Л. 105–105 об.). В других монастырях канонарх ставил на середине храма и у Царских врат два сосуда с горячими угольями, в алтаре помещалось кадило с зажженным ладаном. Это делалось для того, чтобы всю церковь наполнить благовонными ароматами (Дмитриевский. С. 224–225). Все свечи в паникадилах и у местных икон были зажжены. После благовеста игумен облачался в праздничные ризы. Пономарь раздавал всем инокам свечи.

Под звон во все колокола на паперть церкви выходили священники с зажженными свечами, игумен с кадилом и вся братия с крестами, иконами, свечами. Впереди шли два пономаря с подсвечниками, за ними диакон с лампадой. В церкви никто не оставался (в обиходнике об этом сказано особо: «И не един в церкви не останется») (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 105 об.). После того как все выходили на паперть, церковные двери закрывались. Игумен начинал заутреню: «Слава Святей Единосущней». Настоятель пел два раза пасхальный тропарь, который тогда произносился немного иначе: «Христос воскресе из мертвых, смертию на смерть наступив, и гробным живот дарова» (РНБ. Соф. № 1519. Л. 91 об.). В третий раз он его пел только до половины, окончание допевал клирос. После этого игумен говорил стихи пасхального приветствия, а хор трижды ему отвечал: «Христос воскресе». В заключение игумен опять пел пасхальный тропарь, а когда клирос и братия его допевали, отворял двери в храм.

Диакон в церкви возглашал ектенью, а игумен со священниками кадил храм. Все песни пасхального канона начинал петь в алтаре игумен. Во время пения канона все стояли с зажженными свечами и гасили их только во время чтения пролога и других «слов». После пасхальных стихир, при пении тропаря «Христос воскресе», все священники выходили из алтаря с иконами, Евангелием и крестом и христосовались со всей братией. После этого читалось, как и сейчас, «Огласительное слово святого Иоанна Златоуста в день Пасхи». Пасхальная радость «Слова» не померкла за многие века: в храмах и монастырях средневековой Руси ему внимали во времена самого святителя; и точно также в ожидании его радостного приветствия мы стоим уже в наши дни на пасхальной литургии. Чтение «Слова» Иоанна Златоуста завершалось всеобщим радостным возгласом: «Многа лета, владыко!»

Пасхальная литургия начиналась во втором часу дня (то есть в восьмом часу утра). Торжественнее обыкновенного на пасхальной литургии читалось Евангелие. Игумен становился с восточной стороны престола лицом к западу, перед ним два инока держали Евангелие, а в центре храма лицом к алтарю вставал диакон с Евангелием. Игумен возглашал: «Премудрость прости. Услышим святаго Евангелия чтение». Ему, по обычаю, отвечал диакон. Игумен читал Евангелие от Иоанна, обращаясь как бы на запад, а после игумена Евангелие читал диакон, обращаясь уже к востоку (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 106 об. — 107). Обычай попеременного чтения пасхального Евангелия священником и диаконом известен на Руси с XI–XII веков и заимствован из практики богослужения Софии Константинопольской — главного храма всего Православного Востока («Великой Церкви») (Богослужение РПЦ. С. 489). После каждого евангельского чтения на пасхальной службе ударяли «в кандилию», висевшую в храме, а екклесиарх ударял «в великое било»; завершая чтение, опять ударяли «в великое било» (Дмитриевский. С. 230).

После чтения братия по одному подходили к целованию Евангелия. Сначала целовали крест, потом Евангелие, икону Воскресения и священника, приветствуя его пасхальным: «Христос воскресе», а священник отвечал: «Воистину воскресе».

В понедельник, среду и пятницу Светлой или Святой, как она именуется в обиходнике Волоколамского монастыря, недели, следующей за Пасхой, служили пасхальную заутреню. В час дня (около восьми утра) совершался пасхальный Крестный ход вокруг монастыря с пением молебна.

В субботу Святой недели на литургии благословляется и раздробляется артос — освященный хлеб («просфора всецелая»). В продолжение всей Светлой недели артос лежит на аналое перед святым иконостасом, напоминая верующим о пребывании с ними Воскресшего Спасителя. С артосом совершается и Крестный ход после литургии. После окончания Крестного хода в монастырях артос приносят на трапезу и полагают на особом столе, в напоминание инокам, что среди них, как некогда среди апостолов, невидимо присутствует сам Господь, истинный хлеб жизни. Во время Светлой недели после трапезы вместо возношения Панагии совершался чин возношения артоса. Каждый день после обедни братия по одному следовали из храма в трапезную. Впереди шел хор, за ними священник, служивший литургию, с образом «Воскресения Господня», за ним диакон с артосом, потом игумен и остальная братия. После пасхальной трапезы иноки трижды пели пасхальный тропарь, потом «Слава и Ныне», «Господи помилуй», «Господи благослови», после чего диакон трижды поднимал артос со словами: «Христос воскресе» и завершал словами: «Покланяемся тридневному его Воскресению». Все монахи целовали артос, пели пасхальные молитвы и расходились по своим местам (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 107 об. — 108). Артос не вкушался до субботы, потому что все дни Святой недели олицетворяют собой один — Пасху.

Игумен благодарил за трапезу: «Благословен Бог, милуяй и питаяй нас». Ему отвечал диакон: «За молитв (молитвами. — Е.Р.) святых отец наших, Господи помилуй нас», и все в том же порядке возвращались в храм с пением пасхального тропаря и девятого ирмоса песни канона. В храме диакон через Царские врата отдавал артос в алтарь священнику и говорил отпуст. В субботу после литургии священник читал молитву над артосом, а пономарь его дробил. Затем братия следовала в трапезную, впереди шел келарь с артосом, за ним клирос, потом священник с иконой «Воскресения», а за ним другой священник с Панагией, далее игумен и братия. Келарь нес артос в шегнушу. А когда перед обедом вынимали «Хлебец Пречистой», то келарь приносил артос из шегнуши в трапезную и раздавал братии. Стоя, монахи вкушали артос, хор в это время пел «Христос воскресе» и «Отче наш».

В субботу и до отдания Пасхи чин Панагии проходил особым образом: после трапезы хор пел пасхальный тропарь, «Слава и Ныне», «Господи помилуй» (трижды), «Господи благослови». Диакон дважды поднимал Богородичную просфору и говорил: «Христос воскресе», братия ему отвечали: «Воистину воскресе Христос». На третий раз диакон говорил: «Пресвятая Госпоже Богородице, помогай нам», а монахи отвечали: «Тоя молитвами Христе Боже помилуй и спаси нас», «Блажим тя вси роди простую». После благодарственной молитвы за трапезу «Милостив и щедр Господь, пищу дал еси боящимся Его» все расходились (РНБ. Кир. — Бел. № 60 /1137. Л. 108 об. — 109 об.).

На сороковой день после Пасхи Церковь празднует двунадесятый праздник Вознесения Господня. В навечерие праздника иконы в храме украшали пеленами, служили вечерню и мефимон, в два часа ночи (около двенадцати ночи) начиналась утреня, перед которой ударами в било братию созывали к полунощнице. На величании братии раздавали свечи, а игумен облачался в камчатые ризы. Обедню игумен служил собором в жемчужных ризах.

Пятьдесят праздничных дней от Пасхи до Троицы получили в Церкви торжественное название Пятидесятницы. «Как в преемстве годичных времен и изменений одно время следует за другим, — писал святой Иоанн Златоуст в беседе на праздник Пятидесятницы, — так и в Церкви праздник идет за праздником, и один отсылает нас к другому. Недавно праздновали мы Кресту, страданию, Воскресению, потом Вознесению Господа на небо, а сегодня наконец достигли самого края благ, вступили в самую митрополию праздников, достигли до самого плода Обетования Господня» (Цит. по кн.: Дебольский. Ч. 2. С. 257). «Митрополией праздников» назвал святитель Иоанн Златоуст день Святой Троицы и следующий за ним — праздник Сошествия Святаго Духа. Святой Дух, в виде огненных языков сошедший на апостолов в день Пятидесятницы, сообщил им благодать для проповеди Евангелия по всей вселенной и стал свидетельством примирения человека с Богом. Возможно, в знак этого примирения на праздник Пятидесятницы существует давний обычай украшать храмы ветвями, травами и цветами. Строгого богословского объяснения этой традиции не существует. Может быть, в ее основу положено воспоминание ветхозаветной Церкви о явлении Святой Троицы в виде трех ангелов праотцу Аврааму в Мамврийской дубраве.

Накануне Троицы в Волоколамском монастыре совершалось всенощное бдение. Утром в самый день праздника — обедня. После литургии, не ходя на трапезу, вся братия шла «по лист на рощу». Когда возвращались, благовестили вечерню, звонили во все колокола. Вечерню служил игумен. В состав Троицкой вечерни входила, кроме коленопреклоненных молитв, особая ектенья, состоявшая из двадцати шести прошений (Дмитриевский. С. 239). Молитвы вечерни произносил игумен, стоя на коленях в Царских вратах лицом к молящимся. После вечерни поставлялась трапеза (Волоколамский обиходник. С. 88).

В Кирилло-Белозерском монастыре накануне праздника храм украшали большими пеленами, которые не снимали до самого отдания праздника. Утреня начиналась, когда исполнялось полтора часа ночи (около половины двенадцатого). На величании братии раздавали свечи, после Евангелия елеопомазания не полагалось, во время службы первого часа инокам предлагалось чтение из творений святого Феодора Студита («Студита чтут»). К обедне, которую служил игумен в жемчужных ризах, звонили в два часа дня (около восьми утра). После обедни братии раздавали «кусие просфирное» (частицы просфор) и все расходились. Через «час боевой» (когда часы пробьют следующий час) вновь собирались в храме к вечерне. После вечерни полагался ужин, к которому звонили праздничным звоном, на богослужение монахи надевали короткие мантии.

Неподвижный круг (продолжение)

Через неделю после праздника Святой Троицы наступает Петров пост, который завершается празднованием святым первоверховным апостолам Петру и Павлу (29 июня). Накануне праздника в волоколамской обители совершалось всенощное бдение со свечами. К службе, которая начиналась в два часа ночи, звонили во все колокола, храм торжественно украшался, к иконам прикладывали вышитые пелены. После всенощного, когда совершалась служба первого часа, братию и богомольцев помазывали маслом. Обедню служил игумен со всем собором.

1 августа праздником Происхождения (изнесения) честных древ Животворящего Креста Господня начинается Успенский пост. Накануне праздника священник, облачившись в ризы и покадив крест, переносил его с жертвенника на престол, а Евангелие полагалось на Горнем месте. Перед престолом на всю ночь оставляли зажженную свечу. Вечерню служили, как и на Воздвижение. К заутрене звонили за три часа до рассвета. После великого славословия на последнем «Трисвятом» игумен, облачившись в ризы, торжественно выносил на главе крест. Впереди шли диаконы со свечами, а большой диакон — с кадилом. Игумен полагал крест на аналое перед отворенными Царскими вратами, а диакон в это время возглашал: «Премудрость», игумен отвечал: «Мир ти» и, взяв кадило у дикона, кадил святой крест под пение тропаря кресту: «Спаси, Господи, люди своя».

Покадив крест, игумен снова возлагал его себе на главу и шел вместе с Крестным ходом на Иордан — реку или озеро. Впереди шли диаконы со свечами, а хор пел ирмос празднику. Придя на воду, диакон кадил Иордан, а канонарх возглашал стихиры кресту. Потом трижды пели тропарь, и после чтения Апостола игумен, говоря тропарь, трижды погружал крест в озеро. Освятив воду, которая называлась «авгусной», шли обратно в храм, где все целовали крест. Канонарх читал стихиры «на целование», игумен кропил святой водой всю церковь и алтарь, а братия по двое подходили к кресту. Перед целованием творили два земных поклона и один поклон после целования. Потом игумен кропил братию водой. Служба заканчивалась утренними молитвами и первым часом. «Авгусная вода» прежде очень почиталась. Ею освящали новые храмы, жилища, монастырский скот на молебнах. 1 августа священники ходили по всем кельям и монастырским службам и кропили их святой водой. К праздничной обедне в монастыре звонили во все колокола, после Причастия все пили освященную воду. Крест в алтарь уносили в тот же день, после обедни во время чтения часов (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 72–74 об.).

6 августа всенощным бдением со свечами в Волоколамском монастыре встречали двунадесятый праздник Преображения Господня. В Кирилло-Белозерском монастыре служили великую вечерню и утреню. К заутрене звонили в три часа ночи (около двенадцати ночи по нашему исчислению). Обедню служил игумен с собором в жемчужных ризах. Как известно, на праздник Преображения принято освящать плоды. Сейчас освящают виноград и яблоки. Что же освящали в русских северных обителях? Иногда яблоки, иногда огурцы, в зависимости от того, что имелось в обители. В Сийском монастыре после литургии совершался девятый час, в конце которого читалась молитва «над гроздием»: «от огурцов свежих блюдо». После освящения келарь раздавал всем монахам по огурцу (Дмитриевский. С. 190).

15 августа — в день Успения Пресвятой Богородицы завершался Успенский пост. Для многих русских монастырей, которые были посвящены Успению, этот день становился двойным торжеством, так что некоторые особенности празднования напоминали пасхальные (на трапезе, например, подавали куличи — «перепечи»). В разных обителях празднование Успения имело свои особенности. На праздник Успения Кирилловскую обитель посещал игумен соседнего Ферапонтова монастыря с братией. Накануне предпразднества Успения (13 августа вечером) звонили в три колокола и служили вечерню. Утром 14 августа служили молебен за всех православных христиан, в конце второго часа дня (около девяти утра) служили обедню. После нее братия получали по просфоре, а келарь приглашал всех в «сытню» пить квас. Трапеза в этот день полагалась один раз — после вечерни, даже если предпразднество приходилось на воскресенье.

К заутрене Успения звонили в конце третьего часа ночи (около часа ночи). Перед службой, как на Пасху, пономарь ставил перед образом Пречистой Девы лампаду с углем и возжигал в ней ладан. В храме горели все паникадила, иконы были украшены дорогими пеленами. К полунощнице звонили во все колокола. Служащий священник и диакон облачались в жемчужные ризы. На утрене после чтения второй кафизмы совершалось «Надгробное пение» Пресвятой Богородице, подобно надгробному пению Спасителю в Великую субботу. Этот чин сейчас называется «Чином погребения Пресвятой Богородицы».

На середине храма ставили аналой с праздничной иконой. Из алтаря выходили игумен, священники и диаконы со свечами в руках и становились перед аналоем. Все молящиеся также стояли с зажженными свечами. Тропарем «Блажим Тя вси роди» начиналось надгробное пение. После тропаря пели 17-ю кафизму, разделенную на три статии. После первой, второй и третьей статий произносилась малая ектенья. Вторая ектенья начиналась пением «Достойно есть», третья — песнопением «Роди вси песньми едину Богородицу блажим». После окончания «Надгробного пения» читали творения святых отцов, посвященные празднику (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 76–78; Дмитриевский. С. 190–191). После утрени служили молебен за государя в жемчужных ризах.

В Волоколамском монастыре 14 августа, накануне праздника, звонили трезвоном к великой вечерне. В храме зажигали все свечи в паникадилах, у местных образов, а перед праздничной иконой на аналое горела тройная витая свеча в светильнике. Перед службой Успенский собор устилали «листом» (в Псково-Печерском монастыре и поныне дорожку к храму убирают травой и цветами). Игумен облачался в «большие саженые ризы».

После вечерни, не выходя из церкви, всем собором пели молебен Пресвятой Богородице. Вечером этого дня в монастыре кормили всех нищих, как на память основателя обители. Братия выпекала в этот день специально для нищих 3300 хлебов, каждому давали по чети хлеба, кашу и квас. За монастырскими воротами всех оделяли хлебом и деньгами. После вечерни, если благословлял настоятель, устраивалась трапеза. В ночь на праздник служили всенощное бдение со свечами. По окончании праздничной утрени в Волоколамском и Троице-Сергиевом монастырях, как и в Кириллове, совершалось «Надгробное пение».

Утром обедня совершалась во всех храмах Волоколамского монастыря и по селам. После обедни всех нищих, но только мужского пола, пускали в монастырь, кормили хлебом и давали милостыню. Иноки на праздник Успения в качестве утешения получали по деньге, миряне по полуденьге, также священники и диаконы в селах монастырской вотчины оделялись деньгами.

29 августа Церковь празднует Усекновение главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Накануне в Волоколамском монастыре служили всенощное бдение со свечами. В Кирилло-Белозерском монастыре в храме в честь Усекновения главы Иоанна Предтечи совершали великую вечерню, после которой полагался ужин. Утреню служили с полиелеем, а молебен и обедню во втором часу дня (то есть в восьмом часу утра) совершал игумен с собором в больших «камчатых» ризах. Это было последнее большое торжество в годовом круге богослужений, с 1 сентября год начинался сначала.

Местные праздники

Особо торжественно в монастырях праздновали дни храмовых праздников и дни памяти местных подвижников. На эти торжества, как правило, собиралось множество паломников из соседних деревень и монастырей. Описание подобного праздника есть в Житии преподобного Евфросина Псковского.

Главный храм в Елеазаровской обители был посвящен трем святителям — Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту. В Житии святого Евфросина рассказывается, что в этот день Спасо-Елеазаров монастырь посещали монахи из Верхнеостровского монастыря со своим игуменом. Однажды в Островском монастыре остался только один диакон Закхей, который был тяжело болен. Оставшись без праздника и находясь по этому поводу в большой скорби, Закхей стал слезно молиться преподобному Евфросину и был исцелен им. После этого чуда Закхей перешел жить в Елеазаровский монастырь (ПДПИ. Т. 173. С. 81). С конца XV столетия начались паломничества жителей Пскова на праздник Успения Божией Матери в Псково-Печерский монастырь. «Как велико было стечение народа, не можно исчитати (посчитать. — Е.Р.)», — сказано в летописце монастыря. И на другие праздники в честь Богородицы в монастырь стекалось огромное количество людей не только православных, но «и от иноверных» из «немецкой земли» (Серебрянский. Т. 4. С. 370).

21 ноября — на Введение Пресвятой Богородицы, которое было главным праздником для Богорадного монастыря, созданного как богадельня, «малый монастырь» при обители преподобного Иосифа, игумен служил в Богорадном монастыре великую вечерню и всенощное бдение.

Самым большим праздником Кирилло-Белозерского и Волоколамского монастырей, как уже говорилось выше, было Успение Пресвятой Богородицы. Особо праздновали в Кирилловой обители 13 июля храмовый праздник Собору архангела Гавриила. В этот день «звонили во вся», а в церкви архангела Гавриила служили молебен и обедню. За трапезой на братию полагалось по чаше вина. Через день на память равноапостольного великого князя Владимира — 15 июля — служили утреню с полиелеем и соборную литургию в церкви, посвященной святому Владимиру. Священники облачались в «княжии ризы».

Не менее торжественно, чем храмовые праздники, в обителях праздновались дни основателей монастырей. На память преподобного Никодима Кожеозерского в его обитель собиралось множество богомольцев, а за праздничной трапезой всем предлагалось чтение Жития святого (Яхонтов. С. 209). Первое время, когда «начальник» обители еще не был канонизирован, его память отмечали панихидами и щедро кормили нищих.

9 сентября — день преставления преподобного Иосифа Волоцкого. Накануне праздника в Волоколамском монастыре вечерню совершал игумен, облаченный в большие «камчатые» ризы. К службе звонили во все колокола. По окончании вечерни свечи у местных образов и паникадила в храме и в его приделах не гасили, как это делали обычно. Игумен, все священники и братия служили панихиду у раки основателя обители. Здесь горели две свечи. У раки совершался отпуст вечерни, после которого пели вечную память старцу Иосифу. За ужином, если день был непостный, подавали братии квас «сычен». В монастырь впускали всех нищих, каждому давали по чети хлеба, кашу и квас «ячной» (ячневый). «Большой корм» (большое угощение) бывал на следующий день — 9 сентября. К заутрене и к обедне звонили во все колокола. После молебна всем собором пели панихиду по «начальнику» обители. Священник и певчие стояли со свечами. Обедню служил игумен в дорогих «камчатых саженых» ризах. Панихиды и обедни совершались во всех храмах обители, в соседних монастырях и селах. Отпуст обедни, как и вечерни, совершался на гробе преподобного Иосифа.

В этот праздник каждый инок получал из монастырской казны по деньге. Милостыня раздавалась по всем селам монастырской вотчины: священники получали по алтыну, диаконы — по четыре деньги, пономари и просвирницы — по деньге, а нищие все, «где их сколько ни есть», — по полуденьге. Никто не оставался неутешенным и обделенным.

В Кирилло-Белозерском монастыре 9 июня — день памяти основателя монастыря — был особенно радостным и праздничным для всей округи. Как мы знаем из Жития преподобного Александра Ошевенского, со всех сел стекались в обитель богомольцы. Преподобный Кирилл был любимым и почитаемым святым, многим в своей жизни довелось испытать его чудесную помощь и заступничество. Накануне праздника 8 июня, перед обедней служили молебен за всех православных христиан. Священники и диаконы надевали «бязинные» ризы (из бязи). А на обедню они облачались в «трезвонные» ризы. К обедне брали в алтарь три-четыре калача, резали их на куски, освящали и после службы раздавали народу, а «отрадным» (причастникам) полагались просфоры. Также служили обедню и в сам день праздника — 9 июня. Накануне праздника у монахов была одна трапеза — после вечерни (Обиход Кириллова монастыря // Горский. С. 389).

От ужина все возвращались в храм и служили мефимон. К полунощнице звонили во все колокола, как на великие праздники. Утреню совершали с полиелеем. Перед обедней служили молебен за государя и освящали воду, которой кропили братию и весь народ (РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 67–67 об.). Воду, освященную на праздничном молебне, и «кирилловские калачи» игумен или кто-нибудь из священников обычно возили государю. Даже в 1622 году, несмотря на то, что после Смутного времени дороги были еще небезопасны, игумен Матфей со старцем Филаретом Владимирцем поехали в Москву с «чудотворцевой святыней». Между Переяславлем и Троице-Сергиевой лаврой на них напали «воровские люди», самого игумена «разбили» (избили), а слуг поранили и пограбили.

25 сентября — на память преставления преподобного Сергия Радонежского — в Троицкий монастырь приезжали царь и царица. Этот день всегда особенно красив в монастыре. Осенняя листва придает ему торжественный и праздничный вид. Пестрым ковром из листвы убраны дорожки обители, золотится на солнце купол белокаменного Троицкого собора. Накануне праздника служили две вечерни — малую и великую, три часа не смолкал трезвон колоколов. После вечерни архимандрит со священниками и братией в праздничных ризах шел к Святым вратам встречать государя. В это время благовестили в большой колокол. Архимандрит благословлял государя большим крестом и провожал его в Троицкий собор к преподобному. Диакон в храме произносил ектенью, а государь прикладывался к раке преподобного Сергия и храмовым иконам. После отпуста архимандрит подносил государю посох, и они направлялись в придел преподобного Никона Радонежского, а затем в Успенский собор. Везде диакон произносил ектеньи. Посетив святыни, государь шел в свои кельи, здесь ему подносили «питие».

Далее наступало время всенощного бдения. На всенощном архимандрит раздавал всем боярам и дворянам посохи. Перед Евангелием, когда начинали петь «Хвалите имя Господне», он подносил свечи сначала государю, а потом боярам и дворянам и кадил храм. Когда пели величание, все стояли с зажженными свечами, священники держали витые монастырские свечи, а клиросные монахи — гладкие. В конце службы государь прикладывался к раке преподобного и праздничной иконе. Потом подходил под благословение к архимандриту. Тот благословлял его рукой и низко кланялся ему «челом». После первого часа и отпуста архимандрит провожал государя до келий и приглашал на монастырскую трапезу. Государь, по своему желанию, ужинал у себя или в братской трапезе.

5 июля — память обретения мощей преподобного Сергия. Накануне вечером служили малую и большую вечерню, утром — праздничный молебен Святой Троице и преподобному Сергию и обедню. Государь уже не приезжал, к нему посылали священника со святой водой, освященной на молебне.

Большими праздниками в монастырях были дни чудотворных икон. В архангельских лесах на Северной Двине находился мало кому известный Черногорский монастырь. Он стоял на горе, поросшей густым лесом и прозванной за свой мрачный вид Черной. 22 августа 1629 года ярославский купец Егор Лыткин принес в обитель Грузинскую икону Пресвятой Богородицы. Его приказчик Стефан Лазарев купил икону в Персии, а Лыткину было во сне повеление, чтобы он эту икону отправил на Черную гору. В монастыре икону встречали торжественно. Ночью, когда в обители служили праздничную утреню, слепой и глухой монах Питирим вышел на предсение своей кельи, чтобы помолиться. Вдруг его осенил дивный свет. Испуганный монах перекрестился и в ту же минуту увидел, как солнечный свет блистает над Черной горой. С этого времени он стал видеть и слышать. Прозревший монах пришел в церковь, чтобы рассказать братии о чуде (РГБ. Волог. № 104. Л. 23).

Находившийся там Егор Лыткин был настолько потрясен его рассказом, что повелел построить церковь в Похвалу Пресвятой Богородицы и до конца своей жизни оставался щедрым благотворителем обители. Вскоре у иконы от тяжелых болезней стали исцеляться люди. В 1630 году Новгородский митрополит Киприан повелел братии Черногорской обители каждый вторник петь молебен перед образом Пречистой Девы (Описание Красногорского монастыря. С. 13). А в 1650 году другой Новгородский митрополит — Никон, получив из монастыря подробное описание чудес, повелел ежегодно 22 августа праздновать день Грузинской иконы по всем церквям Холмогорского уезда. После появления иконы монастырь буквально преобразился, к чудотворному образу потекли многочисленные паломники, появились средства на строительство храмов и распашку земель. И вскоре монастырь за его красивый живописный вид назвали Красногорским. В 1698 году по благословению архиепископа Холмогорского и Важского Афанасия икону принесли в Архангельск «ради освящения града». И потом каждый год, после 22 августа, Грузинскую икону отправляли из Красногорского монастыря в Архангельск и возвращали обратно в четвертую неделю Великого поста. В субботу пятой недели поста, когда празднуется Похвала Пресвятой Богородицы, в монастыре при стечении многочисленных паломников совершалось большое торжество у иконы.

Немало праздников в обителях было связано с освящением сельскохозяйственных работ. Интересные особенности имело празднование дня двенадцати апостолов — 30 июня — в Кириллове монастыре. В этот день вокруг обители ходили Крестным ходом и освящали воду в озере, «едучи в судне» (на лодке). После освящения воды Крестный ход следовал на конюшню, которая находилась на хозяйственных дворах слева от Святых врат монастыря. Здесь читали Евангелие и кропили лошадей святой водой. Таким образом Крестный ход завершал свой круг вокруг монастыря.

Святые Флор и Лавр издавна почитались как покровители пастухов и домашних животных. 18 августа в день святых Флора и Лавра в Кирилловом, Волоколамском и Сийском монастырях священника посылали «в стадо», он служил молебен и кропил животных святой водой (в Волоколамском монастыре освящали только лошадей). По уставу Сийской обители, молебен служили прямо в лодке, когда ехали в стадо. Воду для молебна брали, естественно, из реки. А в Кирилло-Белозерской обители освященная вода приносилась на молебен из монастыря (Дмитриевский. С. 192–193).

Поминания

Важной частью монастырского повседневного богослужения были поминания иноков и благотворителей обители. В своем завещании преподобный Евфросин Псковский повелел служить сорокоуст (40 литургий) по умершим инокам и мирянам, подвизавшимся в монастыре два или три года (ААЭ. Т. 1. № 108). Сохранилось завещание преподобного Нила Сорского, в котором он просит братию скита отслужить за него сорокоуст. Подобные завещания всегда свято соблюдались. На сороковой день после преставления по монастырскому обычаю устраивали корм на помин души почившего игумена или инока. Он представлял собой не только особое угощение для братии, отличное от обычной, рядовой пищи, но и особое молитвенное последование. После трапезы, как обычно, игумен ударял в «кандею», все вставали, совершали чин «Возношения Панагии», а потом — молитвы над кутиею «о оставлении согрешений» всех почивших царей, цариц, князей и княгинь, создателей и братии обители и всех православных христиан. Завершалось последование пением вечной памяти «приснопоминаемому и блаженному брату иноку или священноиноку (имярек)» (Чин опубл.: Шаблова. Практика поминовения. С. 66–67). Этот монастырский чин описан не только в монастырских обиходниках, но и в житиях, например, в Житии преподобного Иринарха Соловецкого.

После преставления преподобного Иринарха на монаха Виталия нашла такая «печаль велия и тута», что инок плакал по игумену много дней подряд. Он скорбел, что не стало настоятеля, который всегда любил его и с пониманием относился ко всем его нуждам и немощам. Наступил сороковой день после смерти преподобного. День поминовения еще более усилил скорбь инока. Во время пения панихиды он стоял около края скамьи, у самого игуменского стола, поникнув головой и покрывшись клобуком, чтобы никто не видел слез, застилавших ему глаза. От плача монах впал в забытье и увидел игумена Иринарха «с светлым лицем», в епитрахили и с кадилом в руке: почивший игумен ходил по трапезной и кадил братию. Виталий очень обрадовался, но, открыв глаза и посмотрев по сторонам, обнаружил только иноков, стоявших в трапезной на своих местах. Однако явление святого утешило его, с того дня он перестал печалиться и унывать (РНБ. Соф. № 452. Л. 327–327 об.).

Поминание усопших — важнейший долг живых, нарушение этой святой обязанности всегда воспринималось как тяжелый грех. В Печенгском монастыре существовал благочестивый обычай служить панихиды в пустыни преподобного Трифона, гле лежали мощи святого и тела иноков, замученных шведами. Однажды пришлось одному печенгскому монаху Ионе (Сорокоумову) проезжать рядом с той пустынью. Он позабыл о заповеди и, не воздав должного усопшим братиям, продолжал свой путь. Но едва Иона отъехал немного от пустыни, как его постигла «паралижная болезнь» (то есть разбил паралич): у Ионы отнялось полголовы и половина туловища. Чуть живого его привезли в Печенгскую обитель. На четвертый день болезни Ионе Сорокоумову явился святой Трифон и убиенный инок Иона, которого он не захотел помянуть в своих молитвах. Они и исцелили больного (РНБ. Сол. № 188/188. Л. 22–22 об.).

Обязательное поминание усопших основано на непоколебимой вере в то, что Церковь своей молитвой может изменить посмертную участь умершего. В предисловии к синодику псковского Мирожского монастыря сказано: «Когда иерей служит Божественную литургию и вынимает частицы из просфор, говоря: о памяти и оставлении грехов усопших рабов Божиих, по именам перечисляя их, то эти имена ангел Господень невидимо начертывает в книги жизни и возносит на небо» (Серебрянский. Кн. 4. С. 382). В Иосифо-Волоцком монастыре существовали «сорокоустные списки», которые хранились в «церкви под колоколы», где каждый день служились сорокоусты.

Кроме того, уставщик монастыря записывал усопшего брата еще в другие списки: на три года — в «урочные тетради» для вседневного поминовения, а для вечного поминовения — в монастырский синодик и в особую игуменскую тетрадь. Если кто из монахов или родственников давал вклад в монастырь, то «урочные лета» для таких иноков продлевались. Каждый новый год в урочном списке стоил один рубль. Вклад давали не только деньгами, но и платьем, хлебом. Все это тщательно записывалось. Посоветовавшись с соборными старцами, игумен мог прибавить некоторым старцам «урочных лет» и без вклада, за особые труды на монастырь. По прошествии «урочных лет» уставщик должен был вычеркнуть из списка имя инока, но оно оставалось в вечном синодике. Вседневное поминание считалось самым важным, потому что оно читалось во все дни, когда служили литургию, не исключая и великих праздников. Священник или диакон прочитывал вседневные списки вслух или тайно на литургии два раза: во время проскомидии и после чтения Евангелия. Кроме того, их читали на утрене, на заупокойных литиях, которые служили после вечерни и утрени, на панихиде и над заупокойной кутьей после обедни.

Вечный же синодик читался не всегда: в Великий пост его читали только по субботам; от Лазаревой субботы до недели Фоминой и во все воскресенья, великие и большие праздники со всенощным бдением его не читали. Чтение синодика совершалось не священниками, а простыми монахами в таком порядке: начинали на часах перед литургией, а если не успевали прочитать за литургией, то продолжали на вечерне и панихиде. Иногда чтение синодика заканчивали уже на полунощнице (Шаблова. Практика поминовения. С. 56).

Три раза в неделю в Волоколамском и Кирилло-Белозерском монастырях пели большие соборные панихиды — вечером (перед мефимоном) в понедельник, среду и пятницу (если в этот день не случался праздник со всенощным, полиелеем и великим славословием, попразднество Владычных праздников или навечерие того дня, когда служба совершалась собором). В Кирилло-Белозерском монастыре во время царских панихид на столе ставили по четыре свечи, кутью и мед на блюде в большем количестве, чем на рядовых панихидах. А на каноне в чаше ставили квас. На рядовых панихидах на столе зажигали одну свечу, также ставили кутью и мед, а на каноне — рядовой квас. В понедельник, вторник и четверг служили заупокойные литии после вечерни и заутрени, половину списков прочитывали вслух, а половину про себя, чтобы ускорить службу (Обиходник Иосифова монастыря. XVI в. // Горский. С. 396–397).

Кроме того, в Православной Церкви существуют дни сугубого поминовения усопших: Дмитровская суббота (суббота перед 26 октября), мясопустная (перед Великим постом), все субботы Великого поста (кроме Лазаревой и Похвалы Пресвятой Богородицы), Троицкая (перед Троицей). В субботу мясопустную в Кирилло-Белозерском монастыре на клирос приносили две «коробьи» свертков с поминальными записками, монахи читали их на вечерне, заутрене и на обедне, а оставшиеся — на панихиде (Сводный устав Кириллова и Троицкого монастырей. XVII в. // Горский. С. 383). А каждую пятницу Великого поста пели панихиду перед повечерием (Там же. С. 384). В Волоколамском монастыре панихиды Великим постом служили по субботам перед обедней. В пятницу накануне Троицкой родительской субботы на ектеньях прочитывали сначала монастырский синодик, а потом «кормовой» (где были записаны имена всех благотворителей обители, велевших после своей смерти «кормить» братию монастыря). После вечерни служили панихиду во время которой братия вычитывала поминальные списки из всех монастырских церквей. Их чтение продолжалось и на утрене субботы.

Дмитровская суббота всегда была особым днем в Троице-Сергиевом монастыре. Вселенская панихида накануне праздника святого воина Димитрия Солунского была установлена при великом князе Димитрии Донском в память воинов, убиенных на Куликовом поле. Из Жития преподобного Сергия Радонежского известно, что во время битвы преподобный молился в алтаре и называл имена павших в сражении. В Дмитровскую субботу в монастыре молились «об оставлении согрешений и блаженной памяти преставившихся иноков обители, воинов, на поле брани убиенных, и повсюду православных христиан» (Горский. С. 380).

Иноки и богомольцы монастыря могли подавать за плату и на определенный срок поминания (записки с именами) за своих родственников и знакомых. Формула этих записок не изменилась до наших дней. На обложке переплета Апостола, принадлежавшего церкви, сохранилось поминание XVI века: «Фетенью, Матруны, Селифонтея младенца, Костка» (Серебряиский. Кн. 4. С. 383). Поминание одного имени для мирянина стоило в Волоколамском монастыре «четверть» рубля, а для инока — две гривны. Записать одно имя на год в повседневные списки для инока и мирянина стоило одинаково — один рубль. Кто хотел, чтобы его имя, а также и весь род поминали вечно, должен был дать монастырю вклад на 100 или 200 рублей, или село, или деревню за ту же цену. В этом случае имя этого человека и весь его род записывали в повседневный список, в синодик и в «кормовые книги». За помин его души каждый год в монастыре устраивался «корм» для братии. Точно такой же тариф существовал и в Кирилло-Белозерском монастыре.

Кто давал 200 рублей, за того в Волоколамском монастыре устраивалось два корма, а кто 300 — три корма больших и три имени записывали в повседневный список. Пожертвовавший на монастырь 50 рублей получал право записать только свое имя в повседневный список и в вечный синодик, а кормы за него не устраивали (Горский. С. 396–397). Пожертвовавший меньше пятидесяти рублей по правилам Кирилло-Белозерского монастыря записывался после своего преставления во вседневный синодик на столько лет, сколько дано рублей, а в вечный — «без выгладки», но кормы за него не устраивались.

Записи монастырских кормов об упокоении располагались в месяцеслове (то есть в календаре), здесь указывалось, сколько дано вклада, когда совершать корм. Так, в кормовых книгах Волоколамского монастыря под 21 мая записан корм по благоверной княгине Елене — жене великого князя Василия Иоанновича, здесь сказано: «Кормити доколе и монастырь Пречистой стоит» (Горский. С. 400). 4 декабря, на праздник великомученицы Варвары, в монастыре был большой корм за великого князя Василия III Иоанновича, во иноках Варлаама (ум. в 1533 году). Панихиду служил игумен в больших «камчатых» ризах. Значительность службы подчеркивалась тем, что она проходила в главной церкви монастыря. Вся братия стояла с зажженными свечами, а игумен кадил храм серебряным кадилом (Волоколамский обиходник. С. 10). В этот день братии на трапезе подавалась свежая жареная рыба в сковородах, два рыбных блюда (из хорошей рыбы) с горчицей или хреном, два вида пирогов: одни — с вязигой и перцем, другие — с горохом, оладьи с медом и квас паточный.

Кормы устраивали не только за упокой, но и за здравие. Корм за здравие государя назывался «За приливок о здравии государя». Он также совершался на трапезе, после чина Панагии. Сначала служили молитвенное последование о здравии государя, царицы, их благородных чад, благоверных князей и бояр, христолюбивого воинства и всех православных христиан, которое завершалось пением многолетия. Потом всей братии раздавались «чаши заздравные» или «ковшы заздравные». Игумен поднимал кубок и провозглашал заздравную речь: «Дай, Господи, государь наш Богом избранный и Богом венчанный, благоверный и благородный и христолюбивый царь и великий князь (называлось имя. — Е.Р.) всея России самодержец здрав был на многа лета с своею благоверною и христолюбивою царицею и с великою княгинею (имя), и с своими благородными чады (имена), и с своим отцем и богомольцем святейшим (имя) патриархом московским и всея России, с митрополиты и со архиепископы и епископы, со архимариты (архимандритами. — Е.Р.) и игумены, и со всем священным собором, и с своими благоверными князи и боляры, и с христолюбивым воинством, и з доброхоты, и со всеми православными християны» (Шаблова. Практика поминания. С. 65–66). На это братия отвечала своему игумену: «Буди по глаголу твоему, честный отче». После этого провозглашалось здравие игумену и всей братии. Чин «За приливок о здравии государя» совершался с конца XVI века во всех крупных монастырях в дни великих праздников, в день именин царя и царицы, а также в день памяти святого, во имя которого в обители был храм, и «аще когда восхощет настоятель».

Кроме того, за здравие служили молебны. В монастыре преподобного Евфросина Псковского молебны пели три раза в неделю: в понедельник — Святой Троице и трем святителям, в среду — иконе Одигитрии и преподобному Онуфрию Египетскому, в пятницу — канон с акафистом Пресвятой Богородице и молебен преподобному Евфросину. На молебне пономарь зажигал свечу в храме, перед иконой Богородицы и перед образом того святого, кому служили молебен. После молебна свечи гасили (Серебрянский. № 4. С. 385).

В Волоколамском монастыре молебны служили каждый день, если в этот день не случался великий праздник: в воскресенье (кроме Пасхи и двунадесятых праздников) — Благовещению Пресвятой Богородице, в среду — иконе Одигитрии, в четверг — храмовым праздникам: Успению и Богоявлению (чередуя по неделям), в пятницу — канон с акафистом Пресвятой Богородице, в субботу — тому же празднику, что и в четверг (Горский. С. 394–395).

Поминания о здравии различались в зависимости от размеров «дачи» на монастырь. Если кто давал 100 рублей, его имя поминали на всех молебнах, пели ему «Многая лета» и кормили братию в воскресенье или в тот день, который выберет сам жертвователь. Если кто давал 200 или 300 рублей, за него также молились на всех молебнах, а кормили братию, когда благословит игумен. За жертвователя, подавшего 50 рублей, молились на одном молебне в неделю, а корм не устраивали (Горский. С. 398). При желании можно было подать на разовый корм для братии. Большой корм стоил 12 рублей, средний — 6 или 7 рублей, а меньший — 5 рублей. Бывали и кормы «квасом», за два рубля братию поили «добрым» квасом «за здравие подающего», а «сыченым» квасом поили за рубль или 20 алтын (Горский. С. 398).

Келейное правило

Однажды преподобный Мартиниан Белозерский, будучи еще молодым монахом Кириллова монастыря, пошел после трапезы к некоему брату. Увидев, что Мартиниан повернул к другой келье, святой Кирилл подозвал его к себе и спросил: «Куда ты идешь?» Тот ответил: «У меня есть дело к живущему там брату, и потому я хотел зайти к нему». Святой же, как бы укоряя, сказал ему: «Так ли соблюдаешь ты монастырский чин? Разве ты не можешь сначала пойти в свою келью и прочесть там положенные молитвы, а затем, если тебе нужно, идти к брату?» И Мартиниан, чуть улыбнувшись, ответил: «Когда я прихожу в келью, выйти оттуда я уже не могу». Святой же сказал ему: «Так и поступай всегда: первым делом иди в келью, и келья всему тебя научит» (Прохоров. С. 89).

Молитвы и поклоны, которые инок творил в своей келье, не случайно назвали правилом, ибо именно они, по мнению старцев, учили монаха правильно жить. Келейное правило у всех было разным, точно так же, как все люди отличаются друг от друга по своей крепости и устроению. В монастырях обычно говорили: «Келья устава не имат (не имеет. — Е.Р.)», то есть устав не определял келейного правила, меру и образ правила каждому монаху давал настоятель либо духовный наставник, старец. Так, преподобный Иосиф Волоцкий благословлял одному из своих монахов носить «панцирь» на голом теле под свиткой, другим носить тяжелые железные вериги и в них класть земные поклоны: кому — 1000, кому — 2000, а иному — 3000; другие же монахи спали сидя, у каждого был свой личный подвиг, ведомый только настоятелю и Богу (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 467).

По келейному обычаю старцев Иосифо-Волоколамского монастыря, монах должен был прочитывать за день четыре кафизмы, с тем чтобы всю Псалтирь совершить за пять дней (с вечера воскресенья по вечер четверга). Кроме Псалтири на день полагалось 1900 молитв Иисусовых и 100 Богородичных: «Пресвятая Владычице Богородице, помилуй мя и помози ми грешному», малое повечерие, два канона и полунощница (в воскресенье вместо полунощницы читали канон Святой Троице). Из двух канонов дня один был неизменный — Иисусу Сладчайшему, а второй — определенный для каждого дня: в воскресенье — Благовещению Пресвятой Богородицы, в понедельник — ангелу-хранителю, во вторник — святому пророку Иоанну Предтече, в среду — иконе Одигитрии, в четверг — святым апостолам и Николаю Чудотворцу, в пятницу — Честному Кресту, в субботу — акафист Пресвятой Богородице. В субботу и воскресенье в келье вычитывались часы. Великим постом келейное правило изменялось: каноны не пели, за пять дней совершали две Псалтыри, а не одну, как в обычные дни. В келье совершали повечерие (в ночь с пятницы на субботу «говорили» мефимон большой, канон и полунощницу, а в субботу и в воскресенье — мефимон «меньшой») (ГИМ. Щук. № 212. Л. 207 об. — 208).

Исходя из такого келейного правила и суточного цикла богослужений, нетрудно понять, что времени на сон оставалось немного. В Житии преподобного Иринарха Соловецкого описана обычная келейная молитва трудника Иоанна, работавшего на монастырь в кузнечной службе. Он молился по ночам в холодном чулане своей кельи, зажигал свечу перед большим образом Спасителя и читал Иисусову молитву, творил поклоны; спать Иоанн ложился в седьмом часу ночи (если считать от заката солнца). В келейном правиле иноков Нило-Сорского скита сказано, что спать можно пять-шесть часов ночью и один час днем. Не дольше спали, наверное, и монахи в киновиях.

В Житии преподобного Мартирия Зеленецкого рассказывается, как он семь лет жил в послушании у старца Боголепа в Сергиевом монастыре в Великих Луках. Возвратившись в келью после вечерни, старец и ученик читали повечерие, потом четыре (а не два) канона, иногда к ним прибавляли еще два, по собственному желанию. Затем следовали 1000 молитв Иисусовых и 200 Богородичных, 600 поклонов и «молитвы спасительные», которые были в правиле у некоторых особо крепких подвижников (какие именно, Житие не объясняет). После совершения такого правила старец Боголеп разрешал ученику ненадолго уснуть. Но бывало, когда старец хотел усугубить подвиг преподобного Мартирия, он ставил перед ним жернова и велел молоть пшеницу, ячмень или плевелы со словами: «Как мелешь, так и получишь» (Крушельницкая. С. 300).

Пока Мартирий спал, старец читал дополнительное правило. Затем будил ученика и, повелев ему вычитать то же правило, ложился немного отдохнуть. Восстав от сна через малое время, он благословлял Мартирия спать, а сам читал полунощницу. Затем старец снова будил ученика. Теперь он читал полунощницу, а старец разжигал кадило и кадил келью. Так подходило время утренней соборной молитве. Старец Боголеп благословлял преподобного Мартирия, который был «ключехранителем» (хранителем ключей, возможно, екклесиархом) церкви, звонить («клепать») к заутрене, а сам шел в храм. После заутрени старец и ученик пели часы в келье, каждый отдельно, чередуясь, как ночью. Потом старец Боголеп читал молитвы ко святому причащению, а Мартирий звонил к Божественной литургии. После литургии монахи вкушали пищу (старец ел раз в день хлеб и немного овощей, пил только воду) и расходились на монастырские послушания. И разве можно сказать, что такая повседневная жизнь не была подвигом?

Не менее суровое келейное правило исполнял преподобный Кирилл Белозерский. Почти до самого утреннего клепания молился он каждую ночь, а его ученик — преподобный Мартиниан — творил в это время земные поклоны и лишь ненадолго преподобный Кирилл позволял ему уснуть. Из Жития святого Кирилла известно, что его келейное правило имело одну особенность — каждый день он неопустительно пел акафист Пресвятой Богородице и во время молитв не мог удержаться от слез.

В житиях древних святых есть рассказы о том, как ангел, явившийся с небес, давал святым подвижникам устав или правило молитвы. Есть такой эпизод и в Житии русского святого — преподобного Елеазара, основателя скита на Анзерском острове Соловецкого архипелага. Однажды преподобный сидел в своей келье и размышлял, какой молитвой он может более всего угодить своему Творцу: «псалмопением или красною молитвою»? И услышал голос, повелевающий ему каждый день произносить «великое славословие»: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение» (до конца), «Господи прибежище бысть нам» (до конца) и «Сподоби, Господи, в день сей» (также до конца). И следующей ночью преподобный Елеазар услышал, что «великое славословие» надлежит исполнять каждый день, ибо «это есть песнь к Богу общая — ангельская и человеческая» (Крушельницкая. С. 333–334).

Келейная молитва для монахов, живших в одиночестве, часто становилась настоящим подвигом. В житиях часто рассказывается о бесовских страхованиях и привидениях, посещавших инока во время уединенной молитвы. Как только монах вставал на молитву, раздавались странные звуки, сотрясались стены кельи и происходили другие непонятные явления. Однажды уже упоминавшийся соловецкий трудник Иоанн молился в чулане и увидел пришедшего к дверям черного кота. Кот замяукал, и Иоанн хотел было пустить его в свою келью, но он в келью не пошел и превратился в большого пса. Испуганный Иоанн начал усерднее молиться Богу. Пес исчез, но Иоанн, не выдержав внутренней борьбы со страхом, пошел в келью и лег спать. Во сне ему явился преподобный Иринарх и стал будить: «Востани, Иоанне!» Иоанн встал, поклонился и принял от преподобного благословение. «Почто ты, — сказал Иринарх, — этой ночью бесовского привидения устрашился и, молитву оставя, пошел в келью? Молись Богу, а вражьего мечтания не бойся!» (РНБ. Соф. № 452. Л. 335). В это время стали хлопать дверями проснувшиеся люди, и Иоанн тоже пробудился от своего видения.

В другой раз, когда Иоанн молился, он услышал, что под окном его кельи кто-то творит молитву, но только как-то неясно и невразумительно. Сначала Иоанн не придал этому никакого значения, но за окном раздался голос: «Что ты, Иван, ничего мне не отвечаешь?» Затем неизвестный стал сильно ударять в стену, так что оконная рама выпала на пол. Иоанн пришел в ужас, ушел из чулана в келью и начал снова молиться. Но пережитый страх был так велик, что Иоанн не мог стоять на ногах, его била дрожь, и он лег спать. Наутро окно в чулане оказалось целым. Через два дня Иоанну явился преподобный Иринарх и ободрил его. «Почто, Иоанне, — сказал преподобный, — третьего дня убоялся и вышел из чулана? Ибо враг на тебя тяготу наложил; ты же впредь не бегай, уповай на Бога и молись ему прилежно, и не оставит Господь боящихся Его, вражия же мечтания не бойся» (РНБ. Соф. № 452. Л. 334 об. — 335). Во время ночных страхов старцы советовали инокам встать неподвижно, и, воздев руки крестообразно, читать Иисусову и другие молитвы: «Помилуй мя, Господи, создание твое», «Помилуй мя, неключимаго раба Твоего», «Отче наш» (РГБ. Унд. № 52. Л. 367 об.).

Однако не только искушения и страхования сопровождали келейную молитву иноков, но и неведомые миру благодатные откровения. Их радость покрывала все труды и скорби, которые несли иноки в монастырях. Святой Исаак Сирин говорил: «Сладость, даруемая подвижникам в течение дня, источается из света ночных молитв» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). Т. 2. С. 179). Житие преподобного Александра Свирского, как ни одно другое, насыщено описаниями таинственных и непостижимых явлений: ему являлась Святая Троица, Пресвятая Дева; ученик преподобного видел во сне образ рая, описание которого помещено в Житии.

Однажды преподобный Александр читал свое обычное правило перед образом Спасителя, но часто, как заметил келейник, взирал на икону Богородицы, потому что пел Ей акафист. Закончив петь, преподобный сел отдохнуть, но ученику своему повелел бодрствовать, предчувствуя грядущее чудо. Через некоторое время преподобный вышел в предсение своей кельи и увидел дивный свет, озаряющий монастырь. Особенно ярким он был там, где находился фундамент новой строившейся церкви. Святой Александр хотел посвятить новый храм празднику Покрова Пресвятой Богородицы. Взглянув на храм, святой увидел, что на месте алтаря сидит Сама Богородица с Младенцем Иисусом на руках, а вокруг предстоит многочисленное ангельское воинство.

Преподобный в страхе упал на землю, но Богородица сказала ему: «Востани и не ужасайся», пообещав, что отныне Она будет заботиться о его обители. И тогда преподобный Александр увидел своих иноков, которые несли к фундаменту церкви камни, кирпичи, известь. В то же время он услышал голос, обращенный к нему: «Александре, если кто хоть один кирпич принесет на сооружение Моей церкви во имя Иисуса Христа Сына и Бога Моего, того избавлю от вечного мучения». После этих слов Богородица стала невидима, и монастырь снова погрузился в темноту. Но для преподобного Александра эта ночь была как день, он позвал к себе своего духовного отца — Исайю, рассказал ему о видении и от радости уже не заснул до утра (РГБ. Унд. № 1253. Л. 183 об — 186).

Обретение мощей

Важнейшим событием в истории любого монастыря была канонизация его основателя. Иногда, хотя и далеко не всегда, прославление святого сопровождалось или следовало за обретением его мощей (нетленных останков тела).

Поклонение святым мощам в Православной Церкви основано на учении святых апостолов. Апостол Павел в Первом послании к коринфянам, не спрашивая, а утверждая, говорит: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа!» (1 Кор. 6, 19). Тела святых еще при жизни становились жилищем Святого Духа, ведь они «измыли» их «слезами, выстлали многотрудными молитвами, украсили добродетелью, покадили жертвенными воздыханиями» (Златоструй. С. 206), и после преставления преподобных Святой Дух не отступил от них. «И как при жизни сподобил их Владыка духовных дарований и сил и способности творить чудеса, — так и по отделении душ их от тел не лишает этих дарований». «Кости эти кажутся прахом и землей, но страшны для бесов, дают слепым прозрение, врачуют прокаженных и расслабленных и всякие болезни…» (Просветитель. С. 181). День обретения мощей, как и день преставления святого, становился праздником всей Русской Церкви. Обретение мощей сравнивали с малой Пасхой, ибо становилось явным, что вопреки законам бытия через много лет или веков после погребения тело святого не подверглось тлению.

Иногда обретение мощей происходило как бы случайно: строили новый храм вместо обветшавшей церкви, где был погребен святой, и находили его мощи. Случалось, что обретению предшествовало какое-нибудь чудо или чудесное предзнаменование. Но если на то не было Божественного указания свыше, гробницы святых не трогали, а если осмеливались, то наказание было неминуемо. Через 21 год после преставления преподобного Ферапонта Монзенского игумен Монзенского монастыря — преподобный Адриан — решил обрести мощи преподобного. Накануне Петровского поста он призвал на совет игумена Антония из Солигалича и другого Антония, игумена Арсениево-Комельского монастыря, монастырских старцев Назария, Леонтия, Феодосия и Никандра и заповедал им сугубо поститься.

Прошла неделя поста, игумен Адриан со всеми упомянутыми игуменами и старцами пошел в Никольскую церковь и здесь долго молился, потом вскрыл помост (пол) и повелел копать землю, но гроб оказался почти вровень с полом, хотя, как помнил преподобный Адриан, хоронили святого Ферапонта глубоко в земле. Преподобный Адриан хотел было сделать раку для мощей Ферапонта, но решил немного подождать, чтобы удостовериться в правильности своего решения. Гроб укрыли покровом и разошлись по кельям. Когда настало время вечерни, игумены и старцы вновь пришли в церковь и с изумлением увидели, что гроб находится в глубине земли, а покров остался на поверхности. Преподобный Ферапонт как бы показывал им, что хочет остаться под спудом. Но старцы подумали, что они виноваты тем, что промедлили и не достали мощи. Они спрыгнули в яму, чтобы поднять гроб на поверхность. А преподобный Адриан подозвал к себе одного из старцев и, отодвинув немного доски гроба, показал ему мощи святого Ферапонта: оказалось, что они были целы и источали благоухание.

Но напрасно старцы пытались сдвинуть гроб с места. Тогда старец Адриан, решив помочь им, взялся за возглавие, но тут невидимая сила отбросила его в угол ямы. Ужас объял всех. Полумертвого старца Адриана, который не мог двинуть ни рукой, ни ногой, принесли в его келью. Здесь ему пришло на ум помолиться преподобному Ферапонту и попросить прощения. После молитвы старец вновь стал здоров. Тогда он пошел в церковь, обложил гроб новыми досками и, отпев панихиду, снова похоронил его. После этой неудачной попытки обретения мощей старцы еще сорок дней служили сорокоуст об упокоении старца Ферапонта, прося у него прощения за свою дерзость.

Обретение мощей — это всегда сокровенная тайна, в которую посвящаются немногие, поэтому авторы житий обычно оставляли за рамками повествования все подробности, связанные с этим событием. Но иногда агиограф приоткрывает завесу над тайной. И оттого чудо, описанное в его бытовых подробностях и земных реальностях, становится еще более пронзительным. Такой редкий рассказ находится в «Повести об обретении мощей преподобного Адриана Пошехонского», трагическая история жизни которого уже пересказывалась выше. Иноки Адрианова монастыря много лет безуспешно пытались найти тело своего игумена, но напрасно. Со временем жители окрестных селений стали рассказывать друг другу о чудодейственной рябине, которая росла около заброшенной церкви во имя Ильи Пророка и святой Параскевы Пятницы на реке Ухре. Само церковное место уже давно сравнялось с землей, и здесь косили сено, но раз в году сюда собирались священники, купцы и крестьяне, приносили икону святой Параскевы и служили молебны. Веря в чудодейственную силу рябины, росшей неподалеку, люди протаскивали своих больных детей сквозь сучья дерева. Поэтому церковный дьяк Иван Прокопиев из соседнего села Гусева решил поставить на рябине икону, чтобы крестьяне поклонялись не дереву, как язычники, а святому образу. Он приложил немало трудов, чтобы возобновить церковь, ив 1619 году здесь возник монастырь, настоятелем которого стал игумен Лаврентий.

Однажды в монастырь пришел крестьянин деревни Иваникова Белосельской волости — Иоанн. Он принял постриг с именем Иона и стал духовным сыном игумена Лаврентия. 1 апреля 1626 года Иона, предчувствуя смерть, призвал к себе игумена и рассказал ему то, что никогда не рассказывал ему даже на исповеди. Эту тайну поведал Ионе перед смертью его родной отец Исидор. Когда разбойники бросили тело преподобного Адриана на берегу реки Ушломы, то Исидор со своими соседями отвезли его тайно к Ильинской церкви и здесь погребли наспех, без службы, не совершив панихиды и не отпев. Видимо, Исидор и его соседи сами были участниками нападения, так как боялись преследований губных старост, которые расследовали дело о нападении на монастырь. Игумен Лаврентий, услышав этот рассказ, повелел священнику Лукиану Козмину записать его слово в слово и заверил эту «память» собственноручной подписью.

Затем он послал в Адрианов монастырь старца Исайю с письмом. Игумен Лаврентий знал, что монахи в Адриановом монастыре уже давно живут невоздержанно, предаются пьянству. Не видя другой возможности исправить их, он решил им поставить условие. Старец Исайя должен был собрать в монастыре собор во главе с игуменом Порфирием и зачитать им письмо такого содержания: «Если желаете про отца своего начальника игумена Адриана узнать, где его мощи почивают и поныне, то, Бога ради, оставьте в обители хмельное питие и до конца откажитесь от пиянственного обычая, и тогда отец наш игумен новой пустыни (Ильинской. — Е.Р.) Лаврентий про такое великое духовное дело подробно расскажет вам. Если же его духовного совета не послушаете и пиянственный обычай до конца не оставите, то игумен Лаврентий никакого совета и дел по этому великому поводу никогда с вами иметь не будет, отныне и до века» (РГБ. Унд. № 273. Л. 30–31).

Услышав такую весть, игумен Порфирий и все иноки воздели руки к небу и обещали отказаться от пиянственного жития, призывая в свидетели своему покаянию преподобного Адриана Пошехонского и Пресвятую Богородицу. Тогда старец Исайя повелел игумену Порфирию ехать на совет к игумену Лаврентию в Ильинскую пустынь. Радостно встретив Порфирия, игумен Лаврентий преподал ему краткое назидание: «Отцы наши начальники игумен Адриан (Пошехонский. — Е.Р.) да старец Леонид не питались разными сладкими яствами и хмельным питием, строя дом Пречистой Богородицы (то есть монастырь. — Е.Р.). Но насыщались они словами божественного писания, всенощными стояниями, непрестанным постом и молитвами. А еда их была былие и немного хлеба с водой, да и то в установленное время. А если бы не совершали они такой подвиг поста и молитвы, то не распространилась бы обитель их». После такого справедливого поучения, игумен Лаврентий вручил Порфирию духовную «память» (рассказ) старца Ионы. Узнав обо всем, игумен Порфирий поехал в Москву бить челом царю Михаилу Феодоровичу о разрешении на обретение мощей преподобномученика Адриана.

Патриарх Филарет, посоветовавшись с царем и со всем церковным собором, дал игумену святительскую грамоту с благословением искать мощи святого Адриана. А тем временем в Ильинской пустыни игумен Лаврентий размышлял, где же погребены святые мощи, ведь могила преподобного уже давно сравнялась с пожней (покосом). Поклонившись кресту на куполе храма и прочитав молитву «Достойно есть», он в полутора саженях с южной стороны от дерева начертил своим посохом предполагаемое место раскопок, но до патриаршей грамоты не решился их производить. Когда игумен Порфирий вернулся в свой монастырь, он созвал собор, на который пригласил еще одного игумена — Серапиона из Никольского Тройского монастыря. На соборе решили начинать раскопки. 16 декабря, во второй день Филиппова поста, игумен Порфирий с братией, священниками и диаконами пришел на реку Ухру. Игумен Лаврентий был тогда в отъезде.

Отслужив панихиду под рябиной, игумен Порфирий повелел копать там, где раньше отметил место игумен Лаврентий. Земля была мерзлой и с трудом поддавалась. Как только сняли первый слой земли толщиной в пядь (ладонь) и принялись за второй, пошла земля с остатками сгнившего дерева толщиной в три пальца. Сняв еще под древесной гнилью пядь земли, монахи обнаружили мощи. Но стояли и сомневались, то ли они нашли, ведь копали не под самой рябиной. В этот момент вернулся игумен Лаврентий. Увидев мощи лежащими открыто и непокровенно на земле, он повелел принести из хлебни «хлебную чашу» (чашу, в которой подавали хлеб) и положил в нее мощи. Покрыв их покровом, он отнес их в теплую трапезную и сказал инокам: «Не скорбите, Бога ради, братия. По вере вашей да явит нам Бог достоверно мощи преподобного отца нашего начальника Адриана» (Там же. Л. 37 об.).

На всякий случай игумен повелел продолжить раскопки у самого дерева. Монахи прокопали с северной и южной стороны от рябины траншею в полторы сажени, а с восточной и западной стороны — в сажень. И не нашли ничего, кроме нетронутой «матерой земли». Наутро игумен Лаврентий пошел в церковь к заутрене. Здесь он помолился святым иконам и решил зайти в трапезную. Взяв свечу, он снял покров над мощами и стал их рассматривать. Мерзлая земля вся стаяла и обнажила мощи. Игумен увидел, что на главе у мощей сохранился венец волос на три пальца в ширину и длину. Волосы были черного цвета, какими они были изображены на иконе преподобного Адриана, написанной по рассказам людей, знавших преподобного при жизни. Сохранились также остатки власяницы и других одежд святого, сделанные то ли из золотого атласа, то ли из узорчатого бархата.

Сердце игумена «обрадовалось великой радостью» в тот самый момент, когда он увидел мощи. Теперь у него были неопровержимые доказательства, что обретено искомое сокровище. Он созвал братию и сказал, что Господь явил им мощи преподобного. Монахи, положив мощи в раку и покрыв их покровом, понесли их на своих головах в Адрианов монастырь. За пять поприщ от обители их встречали братия Адриановой пустыни и жители окрестных сел с женами и детьми. Отпев панихиду, раку с мощами установили с правой стороны Успенского собора Адрианова монастыря. Так преподобный, претерпев мученическую кончину, через много лет возвратился в свой монастырь и был прославлен как святой и чудотворец. Оказалось, что не рябина, а мощи святого, положенные в землю как «небесный испеченный хлеб», исцеляли приходивших к ним людей.



<< Назад   Вперёд>>