3

А конца войне не было видно. Готовилось новое наступление. Штаб армии направлял группу офицеров на курсы. Выдали направление и Щорсу.

Занятия начались в апреле, под Черновцами. Большинство офицеров особого рвения к учебе не проявляло, кое-кто посмеивался над его старательностью. Щорс подавлял вспышки гнева. Пускай себе изощряются в остроумии. А он будет учиться. Потому что новое время, о котором говорил ему Митин, еще не пришло. И, судя по всему, за него еще придется побороться. С оружием в руках...

Но его все чаще стало одолевать чувство какой-то непонятной общей усталости, опустошенности. Появился кашель, тупая боль в груди. С каждым днем становилось все хуже.

Уже перед окончанием учебы решил сходить к врачу.

Седой краснолицый старик выстукивал его, сердито кряхтел, прослушивая грудь. После недолгого молчания сказал:

— Не смею вводить в заблуждение — тэ-бэ-цэ, батенька мой. Как ни печально в ваши-то годы... Вот они, последствия окопной жизни. Или по наследственности туберкулез получили?

— Мать от этого умерла, — тихо ответил Щорс. Врач развел руками.

— Ну, вам о смерти помышлять рано. А вот лечиться необходимо. Считайте, батенька, что эту войну вы уже окончили.

Через несколько дней слушатели курсов выстроились на плацу. В зачитанном приказе значилось, что Николай Александрович Щорс производился в подпоручики. Щорс по форме вышагал из строя, принял документы. Делал это механически, будто во сне.

В армейском лазарете его не задержали, отправили долечиваться в Симферополь.

Плоский, как блюдце, пыльный, знойный город. Впрочем, все ему сейчас казалось опостылевшим. Легко ли сказать: в двадцать два года — смертный приговор...

Нет, он не был трусом и никогда за военные годы не боялся смерти. Но здесь — не фронт, и чувствовать себя обреченным, приговоренным было бесконечно больно и обидно. Мог бы обманывать себя, утешать, да ведь сам имеет медицинское образование. От правды не уйдешь...

Он обычно сидел один в больничном дворике 61-го отряда Красного Креста, думая свою невеселую думу. Иногда издалека, с плаца, где занимались шагистикой запасные, до него долетали бодрые слова строевой песни:

Солдатушки, бравы ребятушки, А кто ваши деды?..

Кто-то еще надеялся на новые «славные победы». Откуда? Сколько надежд возлагали люди на революцию, но ведь что изменилось? Та же бессмысленная война с немцами до непонятной, не видной за дымами снарядных разрывов победы.

Домой писал редко. Настоящую причину своего пребывания в лазарете не назвал, не хотелось огорчать отца, братьев, сестер. Сослался на легкое ранение. Неожиданно пришло письмо от дяди Казимира. Оно и огорчило — Казимир Михайлович вернулся из ссылки тоже с туберкулезом — и обрадовало. О своей болезни дядя писал легко, будто обычный насморк схватил, звал племяша поскорее возвращаться домой, чтобы принять участие в предстоящих больших событиях.

Каких? Казимир Михайлович, он знал это твердо, зря слов на ветер не бросал. Значит, то, что случилось в феврале, — не конец? Готовится что-то новое, значительное?

Сюда, в Симферополь, вести о событиях докатывались медленно. Но это ворвалось словно буря: в Петрограде — революция! Временное правительство низложено, власть взяли большевики. Изданы декреты о мире, о земле.

Щорс бегом отправился в запасной полк. Солдаты сгрудились вокруг матроса в расстегнутом бушлате, засыпали его вопросами. Многие интересовались положением на Украине, но матрос достоверных сведений не имел. По слухам, было в Киеве вооруженное восстание, но власть захватили буржуазные националисты, ратуют за «самостийную», за отделение от России.

— Ишь, канальи! — вставил свое Николай, но закашлялся. Отошел в сторону, приложил к губам платок — снова кровь.

«Болезнь болезнью, — подумал зло, — а кое-что он еще может сделать. И нечего засиживаться в лазарете, когда в стране вершатся такие дела!»

Лазарет постепенно пустел. Отбывали куда-то офицеры, каждый лишь в ему известном направлении. Обратился и Щорс с просьбой комиссовать его, отпустить домой долечиваться. Начальство не возражало. Ему выдали свидетельство о том, что от воинской повинности по состоянию здоровья он освобождается полностью.

Николай собрал пожитки и отправился на вокзал.

Трудной была дорога домой. Казалось, не так далеко, всего несколько сот километров, но что это были за километры! Поезда часами простаивали на полустанках, на каждой остановке вагоны штурмовали армии мешочников, отпущенных или беглых солдат, переселенцев. Наломала дров война, разбросала людей по всей земле, скоро ли каждый прибудет по назначению, найдет свое место? Ой как нелегко будет новой власти навести во всем этом порядок!

Однако же какой власти? Всего несколько сот километров пути, а через каждых два-три часа сменяется власть. Настоящая «чересполосица»! Над некоторыми станциями развеваются красные флаги, кое-где устрашающе перепоясанные пулеметными лентами матросы бузят у вагонов с надписями «Анархия — мать порядка». А больше всего — синежупанников, гайдамаков. Тех, которые, пользуясь ситуацией, пытаются создать «самостийную», буржуазно-националистическую украинскую республику.

Находясь в лазарете, Щорс слышал о том, что вскоре после Февральской революции украинская буржуазия, опираясь на кулачество, учредила так называемую Центральную раду. А теперь, рассказывают, пока большевики дрались на баррикадах, Рада захватила власть. Вот ведь как случается!

Морозы прижимали. Скоро иссяк скудный паек, полученный в лазарете. На остановках к вагонам приходили добротно одетые и обутые мужики, предлагали хлеб, сало в обмен на пулемет, в худшем случае — на винтовку или бомбу.

«Вот он, резерв Петлюры и прочих хозяев Центральной рады», — думал Щорс. В котомке у него хранилось две гранаты, но, глядя на сытых кулацких сынков, приценивавшихся к оружию, зло стискивал кулаки: да лучше с голоду умереть, чем сменять на их хлеб эти гранаты. Не дождутся!

С горем пополам добрался в родные места.

Когда за домашним просторным столом осушили по рюмке, прибежал дядя Казимир. Тряс Николаю руку, любовно окидывая взглядом его сухую, подтянутую фигуру.

— Гляди, какой гвардеец вымахал! А ведь вчера только хлопчиком был. И вот тебе, настоящий боевой офицер. Ну рассказывай, с чем прибыл в наши края?

Николай опустил взгляд. Все равно шила в мешке не утаишь. Рано или поздно узнают.

— Хвастать нечем, дядя. С туберкулезом прибыл... Казимир Михайлович сгоряча чертыхнулся.

— Тьфу, балбес! Я из Сибири ту же награду привез. Да что же мне из-за этого загодя в гроб ложиться?

Табельчук страстно рассказывал племяннику о сложности настоящего момента, о бесчисленных врагах, угрожающих молодой Советской республике, о предательских действиях Центральной рады, которая лижет сапоги то французам, то немцам — лишь бы втянуть Украину в братоубийственную войну с Россией.

— Одним словом, драться еще придется, Колюша. И грамотные командиры нам очень понадобятся!

С облаком морозного пара в избу ворвался брат Константин.

— Николай, ховайся! Да побыстрей... Чекисты в город приехали, офицеров вылавливают. Кто-то на Николая донес. Могут сейчас к нам пожаловать.

Казимир Михайлович возмутился:

— Что ты мелешь, Емеля. Да у нас же, слава богу, Советская власть. Сейчас пойду к Михайловскому, он Совет возглавляет. Тоже нашли, понимаешь ли, врага!

Отец взволнованно заходил по комнате.

— Помолчи, Казимир. Пока будешь Михайловского искать, Колю заметут.

Пришлось затаиться на чердаке у друга детства, Дмитрия Плюща. Зябко кутаясь в полушубок, Николай всю ночь не смыкал глаз. Горькая обида давила горло. Какая нелепость! В родном городе, где народная власть, где Совет возглавляют друг его отца, дядя Казимир, другие достойные люди, он, фронтовик, сын рабочего, оказался в роли врага...

Утром за ним пришел Табельчук. Словно извиняясь, сообщил, что конфликт улажен. Потом уже тверже добавил:

— Однако ты, Николай, обиды на чекистов не держи. Сейчас через Украину на Дон, к Каледину, много белогвардейской шушеры пробирается.

Он задержал внимательный взгляд на лице племянника.

— Учти, Николай, время сейчас такое, что не быть врагом народной власти мало. Нейтральным тоже оставаться нельзя!

— Да уж урок получил основательный, — грустно улыбнулся Щорс. — Но могу тебя уверить, дядя, что в роли постороннего наблюдателя я не собирался оставаться!

<< Назад   Вперёд>>