Глава 5. 1887–1904. Обзор правления князя Фердинанда. – Женитьба князя. – Эпоха единоличного правления. – Переход княжича Бориса в православие. – Болгария и македонское повстанческое движение
Обзор правления князя Фердинанда

14 августа 1887 года князь Фердинанд принял присягу перед Народным собранием в Тырнове, древней болгарской столице, и в тот же день выпустил прокламацию, в которой извещал «наш свободный народ», что он взошел на трон прославленных болгарских царей. Я уже описывал обстоятельства, при которых он был выбран, и в этой главе я предлагаю читателям краткое изложение событий от начала его карьеры балканского князя до момента моего прибытия в Софию в 1904 году.

В первые семь лет его царствования страной управлял Стамболов, и только в 1894 году после отставки всемогущего премьер-министра он взял бразды правления в собственные руки. Первый из этих двух периодов был отмечен открытой враждебностью со стороны России и постоянной угрозой оккупации с ее стороны, а также множеством заговоров с целью лишить его жизни. В 1896 году Россия признала его и возобновила дипломатические отношения с Болгарией, перейдя таким образом от открытой враждебности к более хитроумным попыткам вернуть позиции, утраченные из-за ее собственного безрассудства. Но была особенность, общая для обоих периодов, – с одной стороны, это уязвленная гордость России, требовавшей на основании жертв, принесенных ею в войне за свободу, предоставить ей право определять курс болгарской политики, а с другой стороны, это явление сильной, молодой, демократической нации, отстаивающей свою независимость и полной решимости самой, без вмешательства каких-либо иностранных держав, определять свою судьбу. Князь Фердинанд с самого начала стремился примирить эти враждующие стороны, так как его убедили, что ни Болгария, ни ее правитель не смогут долгое время существовать без доброжелательного отношения со стороны России. Еще до своего приезда в Софию он пытался заигрывать с Россией через ее посла в Вене – правда, без особого успеха. Россия была неумолима, и в последующие шесть месяцев она дважды пыталась убедить Порту, чтобы та настаивала на освобождении трона, незаконно ей занятого.

К счастью для князя Фердинанда, Великобритания, Австрия и Италия ясно видели угрозу возникновения панславистского режима в Болгарии, и они не только отговаривали султана от действий, которые могли закончиться применением силы как со стороны России, так и Турции, но и уполномочили своих представителей в Софии вступить в конфиденциальные отношения с Фердинандом. Хотя благодаря этому он продолжал править как фактический суверен, пользующийся неофициальной поддержкой со стороны так называемых дружественных держав, его положение еще долго оставалось шатким. Армия никогда не была ему верна, и весна 1890 года была отмечена раскрытием широкого военного заговора с целью его свержения. Неуверенность в лояльности армии заставляли Стамболова прилагать максимум усилий, чтобы убедить султана признать князя, но из-за возражений со стороны России его попытки не нашли отклика в Константинополе. Однако ему удалось получить берат[33] на назначение болгарских епископов в Охрид, Ускюб,[34] Велес и Неврокоп. Он был хозяином положения и поэтому мог диктовать правительству свою волю. Когда ситуация того требовала, он не боялся воздействовать на султана с помощью скрытых угроз, однако в целом он вел примирительную политику. Он не требовал для Македонии большей автономии, чем та была наделена по Берлинскому трактату, уверенный, что при предоставлении большей автономии Македония так же естественно и неизбежно соединится с Болгарией, как Восточная Румелия.

Угроза насильственной смерти, которая могла случиться в любой момент вследствие постоянных заговоров русофильской партии, делала женитьбу князя и основание им династии как никогда желательными. В 1892 году были начаты переговоры с герцогом Пармским о руке его дочери, принцессы Марии-Луизы. Поскольку герцог настаивал, что дети от этого брака должны быть воспитаны в католической вере, Стамболов взялся обеспечить пересмотр статьи 32 Конституции, согласно которой наследник должен был принадлежать к православной церкви. Россия тот же час заявила протест против этого шага, который, по ее мнению, противоречил религиозным чувствам болгарского народа. В стране эта идея действительно была непопулярна, но Стамболов полагал, что иначе брак князя невозможен, и поэтому, взвалив всю одиозность этого решения на свои плечи, он вынудил собрание принять поправку. Свадьба князя Фердинанда, состоявшаяся весной 1893 года, и наступившая в конце того же года смерть его единственного соперника, князя Александра, сильно упрочили его положение. Но тем невыносимее для него стала опека человека, который мог сломить любое сопротивление своей воле, даже со стороны его монарха. Чувствуя в себе достаточно сил, чтобы действовать самостоятельно, князь решился отделаться от премьер-министра, которого считал главной преградой для официального признания его державами. Разногласия, уже давно существовавшие между князем и премьером, обострились до крайней степени из-за инцидента, связанного с отставкой военного министра, и Стамболов подал в отставку, которая сразу же была принята.

Падение Стамболова ознаменовало поворотный момент в конституционной истории Болгарии и стало началом эпохи единоличного правления князя, особенно в области международных отношений. Главой коалиционного правительства стал лидер Консервативной партии господин Стоилов, но князь сразу же дал понять, что намерен сам ведать министерством иностранных дел. Одним из его первых шагов стали поиски пути сближения с Россией. В ноябре 1894 года он обменялся телеграммами с императором Николаем II по случаю смерти Александра III и в июле того же года послал в Санкт-Петербург делегацию во главе с архиепископом Климентием, чтобы возложить венок на его могилу. Прием, оказанный делегации, был подчеркнуто холодным, и единственным результатом миссии стал полученный намек, что, если бы наследник, княжич Борис, принял православие, это соответствовало бы чаянием императора, и тогда просьба о посылке российского посланника в Софию была бы рассмотрена с благосклонностью. Но пока князь старался восстановить добрые отношения с Россией, его обхождение со Стамболовым привело к тому, что Болгария лишилась симпатии, которую ранее испытывали к ней Вена и Лондон. Хотя правительство князя неоднократно получало предупреждения об опасности, которой подвергается жизнь этого государственного деятеля, оно не только не предприняло никаких мер для его защиты, но и отказало ему в разрешении выехать в Карлсбад. Циничное равнодушие, которое оно проявило, когда в июле 1895 года тот был убит, ставит вопрос о моральной, если не непосредственной, ответственности правительства за его гибель.

Другой причиной разногласий между западными державами и Болгарией было терпимое и даже поощрительное отношение правительства последней к болгарским повстанцам в Македонии. В отличие от отрядов, состоящих из греков и сербов, это было движение природных македонцев. Это был протест против географических ограничений, которые Берлинский трактат налагал на национальные надежды, разбуженные не только Сан-Стефанским миром, но и решениями конференции в Константинополе, прошедшей накануне русско-турецкой войны. В «Projet du Règlement pour la Bulgarie»[35] Европа признала претензии болгарской нации на три северные казы[36] Адрианопольского вилайета; княжество, учрежденное впоследствии Берлинским трактатом; санджаки[37] Ускюб и Монастир (за исключением двух его южных каз); три северные казы Сереса; а также казы Струмница и Кастория. Сразу же после публикации положений Берлинского трактата последовали два восстания в долине реки Струмы, закончившиеся неудачей, а в 1880 году был раскрыт более обширный заговор в Охриде. Затем, в течение десяти с лишним лет, никаких попыток восстания не было, хотя разбойничьи банды, всегда существовавшие в Македонии, то и дело давали о себе знать. Стремление к окончательному освобождению, однако, сохранилось, и мысль о нем, пусть и в некой перспективе, поддерживалась постоянным потоком эмигрантов, двинувшихся в свободное княжество. Более того, национальные чувства усиливало расширение влияния экзарха. До 1870 года верховным авторитетом в церковных и богословских вопросах был патриарх Константинопольский, в политическом плане являвшийся мощным орудием эллинизации. После уничтожения епархии в Охриде в 1767 году исчезли последние остатки болгарской церкви, и все православные христиане считались паствой патриаха, причем принадлежность к православной религии стала превратно трактоваться как принадлежность к греческой нации. Фирман[38] 1870 года наделил вновь учрежденного болгарского экзарха правом назначать епископов в некоторые особо оговоренные епархии на юге до Флорины, а также в те, где три четверти населения признавали его юрисдикцию. Это право с самого начала яростно оспаривалось патриархатом, и развившийся в дальнейшем конфликт носил скорее национально-политический, чем церковно-религиозный характер. Экзарх, поддержанный Стамболовым, намеревался обеспечить преобладание болгар при назначении епископов, священников и учителей, но в 1893 году группа молодых болгар-македонцев, посчитавших такие средства слишком постепенными, основала «Внутреннюю организацию».[39] В Македонии эта организация могла существовать только подпольно, но она сформировала постоянно действующие политические структуры среди македонцев, проживающих в Болгарии. Пока Стамболов оставался у власти, эта деятельность сдерживалась правительством, но вскоре после его падения активность организации резко возросла, и в 1895 году в Софии был основан Македонский центральный комитет.

В то же время общественное мнение склонялось в пользу восстановления дружественных отношений с Россией, и открыто обсуждался вопрос религиозной принадлежности наследника. Позволив превратить вопрос об обращении княжича Бориса в пункт политической программы, князь Фердинанд недооценил как твердость религиозных принципов родных своей жены, так и силу политического давления, которое в конце концов заставило его пойти на этот шаг. Поскольку он взял бразды правления в свои руки, все атаки оппозиции теперь были направлены против него лично, и он стал считаться препятствием на пути осуществления желаний нации. Было раскрыто несколько заговоров с целью его убийства, и для обеспечения его безопасности приходилось принимать исключительные меры. Возникла угроза правительственного кризиса, и собрание высказало пожелание, чтобы княжич Борис принял православие. Перед тем, как принять окончательное решение, князь Фердинанд совершил паломничество в Рим в надежде убедить папу освободить его от обязательств, взятых им при заключении этого брака. Однако его святейшество был неумолим. По возвращении в Софию князь Фердинанд после притворной попытки отречения официально объявил, что княжич Борис перейдет в православие.[40] Император Николай согласился стать крестным отцом, и был назначен российский дипломатический представитель в Софию – Чарыков. Одновременно с этим султан признал его высочество князем Болгарии и генерал-губернатором Восточной Румелии; остальные державы выразили свое согласие, и положение князя Фердинанда было формально урегулировано. Однако признание держав было куплено ценой моральной жертвы, которая хотя и диктовалась ему соображениями высокой политики, но и в не меньшей степени подстегивалась его собственным честолюбием. Нарушив торжественное обещание, без которого его брак был бы невозможен (сам он представлял это как жертву, принесенную ради благополучия Болгарии), он ослабил узы, связывающие его с его семьей и западными державами. «Запад, – заявил князь Фердинанд собранию, – объявил мне анафему. Заря с Востока озаряет своими лучами мою династию и наше будущее».

Но вернемся к Македонии, где за это время возросло влияние «Внутренней организации». Период тайных приготовлений, длившийся пять лет, подошел к концу. Пришла пора активных действий, и комитет был преобразован в террористическую организацию, чьи решения приводились в исполнение вооруженными отрядами. Каждый год мы становились свидетелями крайних мер со стороны турок и дерзких актов возмездия со стороны комитета. Отношение сменявших друг друга болгарских правительств к повстанческому движению отличалось лишь по степени: осуждая преступные методы, они все сочувствовали его целям. Всякий раз, когда казалось, что кризис неминуем, державы заявляли Софии протест. Однако Россия и Австрия не всегда были единодушны, и отношение российского дипломатического представителя Бахметева и адептов панславизма на Балканах не всегда соответствовало заявлениям официального Санкт-Петербурга. Присутствие русского великого князя и генерала Игнатьева осенью 1902 года на празднествах в честь взятия Шипки явно не способствовало смирению македонских комитетов, а высказывания генерала Игнатьева были прямым призывом к действию.

В декабре граф Ламздорф сам лично прибыл в Софию с коротким визитом, в ходе которого он дал понять, что Россия не позволит македонским комитетам втянуть ее в вооруженный конфликт на Балканах. По дороге домой он останавливался в Вене, где они вместе с графом Голуховским выработали план преобразований, стержнем которых было назначение Хильмипаши генеральным инспектором трех македонских вилайетов. Этот план бы приведен в действие в феврале 1903 года, но оказался недостаточно дальновидным, чтобы удовлетворить общественное мнение в Болгарии. Вскоре после этого в Болгарии к власти пришло стамболистское правительство, которое было твердо намерено возобновить традиционную для этой партии политику: поддерживая хорошие отношения с Турцией, одновременно с этим выжимать из нее уступки, играя на ее страхе перед внешней интервенцией. Однако российское правительство мешало установлению непосредственного взаимопонимания между вассалом и сюзереном, и болгарская делегация, отправленная в Константинополь для установления такого взаимопонимания, вернулась ни с чем. В то же время в Македонии полным ходом шли приготовления ко всеобщему восстанию, и в августе сигнал был дан.[41]

Болгарское правительство было не готово к войне, и, несмотря на всеобщее негодование, вызванное жестокостью применяемых Турцией мер, оно всеми силами стремилось избежать отрытого разрыва с Турцией – так велико было его недоверие к российской политике. Оно полагало, что Россия ведет двойную игру. Российский посол в Константинополе высказывался в пользу жестокого подавления восстания, в то же время российский посланник в Софии поддерживал повстанцев, и оба они, казалось, стремились внести разлад в отношения между Болгарией и Турцией, что дало бы России повод для вмешательства. Единственным результатом восстания было осознание Европой серьезности ситуации и необходимости принятия более радикальных и конкретных мер. В значительной степени благодаря инициативе лорда Лэнсдоуна обширный план реформ был согласован графом Ламздорфом и графом Голуховским в октябре в Мюрцштаге. Основу этого плана составляли назначение австрийского и русского гражданского представителей советниками Хельми-паши, реорганизация жандармерии посредством набора иностранных офицеров, финансовая помощь возвращающимся беженцам и тому подобные меры.

Хотя некоторые положения договора были приняты болгарским правительством с удовлетворением, но, как оно считало, план в целом очень портило то обстоятельство, что контроль за его исполнением был возложен на Австрию и Россию – две наиболее реакционные и эгоистичные европейские державы. Таково было положение дел к началу Русско-японской войны, заставившей болгарское правительство пересмотреть свою позицию. Раньше болгары хотя и опасались российских интриг, но у них всегда оставалась надежда, что, если Болгария потерпит сокрушительное поражение в войне с Турцией, Россия придет ей на помощь. Теперь же они страшились не только оказаться в изоляции в случае неудачи в войне, но и того, что Австрия может воспользоваться российскими затруднениями и оккупировать северные районы Македонии. В связи с этим были возобновлены переговоры о заключении прямого соглашения с Турцией, и в апреле 1904 года был подписан договор, призванный послужить установлению более дружественных отношений между вассалом и сюзереном, хотя, из-за противодействия России, в него не удалось включить пункт о расширении мюрцштагских реформ на Адрианопольский вилайет, столь желанный для Болгарии.

Эти переговоры еще продолжались, когда я прибыл в Софию, вскоре после начала Русско-японской войны.



<< Назад   Вперёд>>