Круг чтения
Постепенно, в течение XIX века в деревню попадает все больше новой печатной литературы. Среди подписчиков газет и журналов, альманахов, исторических сочинений появляются крестьяне. Складываются отдельные крестьянские библиотеки из покупных книг, включающие беллетристику, религиозно-нравственные сочинения и справочные или научно-популярные издания. Некоторые частные библиотеки крепостных крестьян насчитывали до 2000 томов.
Что же читали грамотные крестьяне в конце XIX века? Круг чтения крестьянства привлек особенно активное внимание общественности России во второй половине 80-х — 90-х годах. Факт сам по себе примечательный: широко обсуждается, что читают, следовательно, чтение крестьянства — явление достаточно массовое. Повышенный интерес был связан с усилением деятельности земства в области крестьянской грамотности и образования, а также с обострением вопроса о характере лубочной литературы[Лубочная литература (лубок) —иллюстрированные издания, изготовляемые литографским способом и предназначенные преимущественно для крестьян.], наводнявшей сельский книжный рынок, и появлением специальной «литературы для народа» просветительно-демократического направления. Журналы «Русское богатство», «Северный вестник», «Русская мысль», «Вестник воспитания», «Русское обозрение» и другие живо откликнулись на эти проблемы. Д. И. Шаховской разработал специальную программу для собирания сведений о том, что читает народ (1885 г.). За нею последовала более развернутая программа А. С. Пругавина (1888 г.), первые результаты которой он обобщил уже в 1890 году, издав в этой же книге вторую, улучшенную и расширенную, редакцию программы. Известный деятель просвещения Н. А. Рубакин, полагая, что важнее выявить отношение самих читателей из народа к той литературе, которая издается специально для них, чем круг фактически находящихся в их руках книг, подготовил «при деятельном участии нескольких народных учителей и учительниц» свою программу (1889 г.). В ответ на нее было получено более 500 писем и других материалов, сводку которых Н. А. Рубакин сделал в своей работе уже в 1891 году. В полемике, развернувшейся вокруг лубочной литературы, острая критика ее А. С. Пругавиным и другими авторами вызвала отпор некоторых крестьян, непосредственно участвовавших в ее создании.
Горячая заинтересованность современников лишала подчас их объективности, особенно в пылу журнальной полемики. Но у нас есть возможность представить, что и как читали крестьяне, по многочисленным ответам на программы научных обществ. Для конца XIX века среди источников такого рода на первое место следует поставить материалы Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. Обширная программа Тенишева по разностороннему изучению народной жизни опиралась на опыт аналогичных программ Географического и других научных обществ России предшествующего периода. Она включала около пятисот пунктов, в число которых вошли ,и вопросы о чтении крестьян. Поступавшие в течение 90-х годов ответы корреспондентов об источниках получения книг, характере библиотек, вкусах и интересах крестьян в этой сфере, как и отклики на другие вопросы программы, были очень различны и по степени осведомленности, и по форме изложения: от лаконичных и неопределенных отписок до детальных перечней полного состава книг в отдельных деревнях. В целом же степень надежности фонда по этим вопросам очень высока: как в силу охвата многих губерний и получения информации непосредственно на местах от крестьян, так и благодаря многообразию социальной и идейной принадлежности самих корреспондентов.
Жители самых различных частей России, откликнувшиеся на тенишевскую программу и затронувшие в какой-либо мере вопрос о круге чтения, единодушно отмечали интерес крестьян (как грамотных, так и неграмотных) к чтению, авторитет печатного и письменного слова в их среде. При большом количестве неграмотных широко практиковалось чтение вслух. Посмотрим, как это конкретно выглядело в разных губерниях.
Мне удалось найти в архиве, например, две относительно подробные информации о крестьянском чтении, поступившие в 1898 году в Бюро Тенишева из разных мест Орловской губернии. Начинаю с Орловской губернии потому, что нередко приходится слышать такие возражения: это, мол, только на Севере, да в Сибири крестьяне читали, а в центральных губерниях, где помещичьи крестьяне (или бывшие помещичьи, если речь идет о пореформенном периоде), там, мол, этого не было. Автор одного из орловских сообщений (Малоархангельский уезд, Алексеевская волость) отмечал, что духовная литература — «любимое чтение огромного большинства крестьян». Особенно предпочитали ее «пожилые и среднего возраста крестьяне и крестьянки», «серьезно относящиеся к чтению». Читали Евангелие на русском языке, жития святых. Из житийной литературы наиболее распространены были в этой местности: «Страдания св. мучеников Киприана и Юстины; Св. Евстафий Плакид; Жизнь и чудеса св. Иоанна, епископа Новгородского; Житие св. мучеников Гурия, Соймона и Авива».
Крестьянская молодежь — и парни, и девушки — любила, по мнению автора этого сообщения, светские книги: повести, рассказы и романы в лубочных изданиях. Но известны были и сказки Пушкина, «Тарас Бульба» и другие произведения Гоголя, сочинения Льва Толстого, Крылова, Кольцова. Все крестьяне ценили юмор в литературе. Всеобщим представлялся также этому наблюдателю интерес к книгам по отечественной истории. Он выделил особый интерес к событиям Куликовской битвы; очень популярны были здесь эпизоды благословения преподобным Сергием, участие в битве Пересвета и Осляби. Любили рассказы о Петре Великом, Екатерине II, о выдающихся полководцах — Суворове, Кутузове и других. Любили читать о событиях войны 1812 года (особенно об участии в ней простого народа), о русско-турецкой войне и осаде Севастополя. Сказки читали преимущественно дети — точнее, взрослые стеснялись в этом признаться. В каждой избе был печатный календарь; широко бытовали «Сонник», «Оракулы», «Соломоны».
Вторая информация из той же губернии (Орловский уезд, Богдановская волость) — о приобщении крестьян к чтению через бесплатные народные библиотеки, открывавшиеся в этот период на средства губернских земских управ. В Богдановской волости такая библиотека помещалась при сельском земском училище. По отчету библиотеки за 1896/97 учебный год она насчитывала 2864 постоянных посетителя; в отдельные дни количество их доходило до 50. Основную массу читателей составляли подростки и молодежь. Книги на дом брали в течение года 183 человека, из них 169 — крестьяне (остальные — духовные лица и разночинцы). Читали беллетристику, религиозно-нравственные, исторические, медицинские, сельскохозяйственные книги.
Крестьянин среднего достатка из Рязанской губернии, постоянно живущий в деревне, писал своему знакомому в Москву: «На прилагаемые шесть рублей прошу Вас покорнейше похлопотать выслать книг из сочинений Пушкина, по Вашему выбору, какие найдете для меня больше подходящими, в числе коих непременно «Евг. Онегин», а том 8-й («Пугачевский бунт») и вовсе не надо, так как он у меня есть, стихотворения Некрасова в одном томе, Астырева «В волостных писарях» и если можно что-нибудь из изданий «Посредника», из которых какие подходящей для моих птенцов, двое из них у меня уже ходят в школу, книги высылайте без переплета, потому у меня брат по этой части смекает».
Приобретение художественной литературы этим крестьянином носит отнюдь не случайный характер. У него есть свои пристрастия и некоторая осведомленность о современных изданиях. Знание разнообразной литературы обнаруживает и крестьянин Василий Кузьмич Влазнев из села Верхний Белоомут Зарайского уезда Рязанской губернии - корреспондент Этнографического бюро князя Тенишева, этнографические наблюдения которого отличались четкостью и обстоятельностью.
Учительница из Саратовской губернии Журавлева предостерегала против прямого использования числа посещений библиотеки и сроков пользования отдельными книгами, как показателей интенсивности чтения, отмечая важную особенность бытования книги в деревне: «Хорошую книжку всегда до тех пор не отдают обратно, пока книга не перебывает в руках у всех грамотных и мало-мальски читающих крестьян. Вот для примера «Князь Серебряный» А. К. Толстого ходит по деревне. В настоящее время читали его такие домохозяева, которые даже и не берут у меня книг. Такие случаи с хорошими книгами весьма нередки».
Другая сельская учительница (из Задонского уезда Воронежской губернии) подчеркивала активное отношение крестьян к нричшанниму. «К некоторым изданиям «Посредника» крестьяне относятся симпатично, даже часто просят у меня подобных книг для чтения, но большое количество этих изданий кажутся не только вполне взрослым, но и молодым парням слишком детскими, на чтение которых не стоит и времени тратить». Речь шла о нарочито упрощенном разговоре с сельским читателем некоторых авторов, писавших специально «для народа» .
Обращение крестьян к библиотекам разного типа отмечено в письме из Новгородской губернии (Белозерский уезд). В селе Бечевинском было две библиотеки — при школе и при больнице (в обеих книги выдавались бесплатно и без налога). По данным школьной библиотеки, имебшей довольно разнообразный состав духовной, художественной, исторической, справочной литературы, путешествий, крестьяне больше всего брали «рассказы бытового содержания» и сказки. Больничная библиотека располагала, кроме духовной литературы, историческими сочинениями, собраниями Аксакова, Гоголя, Гончарова, Тургенева, Данилевского, романами Диккенса, Вальтера Скотта и других, а также литературой по сельскому хозяйству и промыслам. Особенно спросом у крестьян пользовались здесь сочинения Гоголя, Данилевского и рассказы Льва Толстого. Школьники предпочитали сказки и рассказы «военного характера».
Далеко не всякое село, не говоря уж о деревне, располагало такими возможностями, как Бечевинское. Но сеть библиотек при церковно-приходских школах и церквах в Новгородской губернии была довольно значительной уже в 60-х годах XIX века. Эти библиотеки имели книги преимущественно духовно-нравственного содержания. Интерес к текущим политическим сообщениям, особенно обострявшийся во время войн и других крупных событий, крестьяне удовлетворяли, читая газеты. Некоторые зажиточные крестьяне сами выписывали газеты, иногда — в складчину, другие — брали на время, читали вслух.
Учитель И. Осипов из села Новый Городок Самцовской волости Дорогобужского уезда Смоленской губернии рассказал о библиотеке начального земского училища. Отметив «порядочное» количество взрослых «чтецов», он подчеркивает значение школьников, «которые и являются первыми распространителями среди своих отцов любви к чтению». Это утверждение учителя Смоленской земской школы не вполне верно.
Крестьяне старшего поколения были нередко инициаторами совместных чтений не только книг духовного содержания, но и светской литературы. О движении интереса к книгам от старших к младшим свидетельствует и распространение обучения детей у крестьян-грамотеев. Во многих районах сохранялась и в конце XIX века традиция переписки книг, составления рукописных сборников — в бытовании рукописной литературы инициатива была также за старшим поколением.
О крестьянском чтении вслух на Смоленщине сохранилась подробная информация в книге В. П. Вахтерова, объездившего в конце прошлого века многие сельские школы и библиотеки для изучения внешкольного крестьянского образования. По свежим впечатлениям он писал:
«Всякий, кто наблюдал за чтением в деревне, кто видел, с каким трепетом сердечным следят деревенские читатели за терзанием героя рассказа, с каким восторгом узнают они о его удачах, кто слышал этот искренний, неудержимый гомерический хохот деревенской аудитории, когда положение действующих лиц рассказа становится комичным, видел эти слезы наиболее впечатлительных слушателей, сопровождаемые вздохами и восклицаниями других при талантливом воспроизведении кем-нибудь печального события, кто слышал суждения крестьян по поводу просто и толково прочитанного, тот знает, что при хорошем чтеце талантливая, интересная и доступная пониманию народа книга оставляет неизгладимый след в душе простолюдина, входит в его мировоззрение, становится заметным фактором в его духовной жизни».
По сведениям В. П. Вахтерова, в деревнях Дорогобужского уезда слушать чтеца собиралось часто более тридцати человек. Иногда крестьяне здесь нанимали особую «читальню». Едва научившийся читать ученик на вопрос, прочитал ли он кому-либо взятую в библиотеке книгу, отвечал, что прочел ее сначала один; потом — вслух всей своей семье; затем — семье своего дяди; во дворе — своей крестной матери; еще каким-то знакомым.
Факты общего чтения книг, взятых из библиотеки, подтверждались здесь многими наблюдателями. В Сагуновской сельской библиотеке из 34 рассмотренных Вахтеровым случаев только в четырех читали в одиночку, в остальных тридцати — в семье, иногда в присутствии посторонних.
Иные крестьяне зрелого возраста были настоящими организаторами чтения в своей деревне. Крестьянин из Петербургской губернии (отвечавший письменно на вопросы программы Рубакина) подчеркнул, что в их местности «редкий дом без грамотного»; бесплатные библиотеки, существовавшие почти при каждом сельском училище, не удовлетворяли тех, кто читал много. Поэтому он раздавал собственные книги по избам и в соседние деревни; по праздникам читал подобранную им заранее книгу вслух. .Этот крестьянин имел собственные четкие ориентации в круге чтения: критиковал в письме некоторых издателей лубочной литературы; подчеркивал значение книг Священного писания, житий святых; осуждал апокрифический «Сон Богородицы», ходивший в рукописи.
В деревне один активный читатель, как правило, приобщал к чтению многих. Крестьянин деревни Коробово Тверской губернии начал ходить в избу, где играли в карты, и читать вслух. Мужики предпочли чтение; читал рассказы Наумова, «Касимовскую невесту» Соловьева, «Юрия Милославского» Загоскина — эти вещи нравились. Его знакомый из соседней деревни, перечитав все в школьной библиотеке, начал собирать свою (в частности, благодаря односельчанам, работавшим в Петербурге) и раздавал для чтения в своей и соседних деревнях.
«Книг нет ни при школе, ни при церкви»,— писал в 1898 году корреспондент Тенишевского бюро из Ляховской волости Меленковского уезда Владимирской губернии. Тяга крестьян к чтению удовлетворялась в таком случае только покупкой книг «на базаре, у проезжего коробейника, на толчке». Покупка книг у бродячих разносчиков товара, которых называли офенями, или коробейниками, была регулярным и доступным источником приобретения книг, особенно во Владимирской губернии, где «офенский» промысел приобрел, как мы уже знаем, особенный размах.
Само развитие книжной торговли офеней во Владимирской, Костромской, Московской, Тульской, Ярославской губерниях говорит о нарастании спроса на книгу в русской деревне XIX века. Непременному появлению книг в коробах офеней, где бывали иконы и ситец, чай и галантерея, способствовало освобождение книжной торговли в деревне от уплаты пошлин. Для продажи книг в деревне не нужно было брать промыслового свидетельства. Не случайно именно из офеней вышли такие крупные издатели лубочной литературы, как А. В. Морозов, Е. А. Губанов. Офеней был и дядя знаменитого нашего издателя И. Д. Сытина.
Положение дел с крестьянским чтением было отчасти выявлено владимирскими земскими статистиками на рубеже XIX—XX веков. Они составили 90 списков найденных у крестьян книг. 58,8 процента выявленных книг — духовно-нравственного содержания (из них примерно четверть составляли жития святых); беллетристика—23 процента.(в том числе рассказы Л. Толстого в издании «Посредника», отдельные сочинения Пушкина, «Бедная Лиза» Карамзина, романы Майн Рида, «Потерянный и возвращенный рай» Мильтона, «пользующийся вообще широким распространением»; в большом количестве лубочные издания «Никольских писателей»: «Страшный клад или татарская пленница» Евстигнеева, «Ночь у сатаны», «Мертвые без гроба» и др. Встречались научно-популярные книги по медицине, о животных, историческая литература, справочные издания, календари, учебники, разрозненные номера журналов. Сельскохозяйственной литературы было мало, но не из-за отсутствия интереса к ней, а потому, что трудно было ее достать. Большим спросом пользовались газеты: в каждое волостное правление приходило по 20—50 экземпляров «Сельского вестника» (крестьянам особенно нравились в нем материалы по земледелию); кое-где получали «Свет», «Биржевые ведомости»; зажиточные крестьяне выписывали «Ниву», «Родину».
Корреспонденты статистического отделения Владимирской земской управы собрали также 283 ответа на вопрос о том, какие книги находят «полезными и желательными» сами сельские жители. Вот каков результат их анкеты в процентах (к числу упоминаний): «божественные» книги — 60,8; сельскохозяйственные — 17,9; исторические — 11,5; повести и рассказы — 3,6; сказки и прибаутки — 2,2; «ремесленные» — 1,1; учебные— 1,1; прочие— 1,8. Было отмечено, что, кроме покупки, грамотные крестьяне получают здесь книги в подарок от отходников из Москвы, Петербурга, Одессы и других городов, а также «достают книги везде, где можно»: у учителей, священников, друг у друга. Появился даже особый промысел: накупить книг и давать читать односельчанам за 5 копеек в месяц. Пользовались также библиотеками при фабриках. Земские статистики справедливо считали все эти источники ограниченными и недостаточными.
По Московской губернии для конца прошлого века есть интереснейшее свидетельство о грамотности и чтении крестьян, принадлежащее крестьянину Ивану Ивину, который был одним из авторов лубочных сочинений (под псевдонимом Кассиров). Сообщения Ивана Ивина тем более интересны, что относятся не к Гуслице, а к отдаленной от нее части губернии — Поречской волости Можайского уезда. Ивин сам вырос в деревне, на себе испытал все положительные и отрицательные особенности обучения и чтения крестьян и писал к тому же о местах, хорошо ему известных.
В Поречской волости в начале 90-х годов XIX века было три школы. Одна из них — в селе Поречье — была открыта в 40-х годах помещиком Уваровым и предназначалась только для его дворовых. После 1861 года она стала доступна для всех бывших крепостных Уварова. В момент написания статьи Ивина, то есть к 1893 году, эта школа содержалась целиком на средства графини Уваровой, и обучение в ней было бесплатным. Обучалось обычно 100—130 мальчиков и девочек; 30 из них жили постоянно при школе на полном содержании. Школа размещалась в каменном здании, обставленном «хорошей мебелью» и обеспеченном учебными пособиями. Преподавали две учительницы и местный священник.
Гораздо более скромной была казенная школа в деревне Никитиной. Третий вид сельских школ — церковноприходские — был представлен в Поречской волости как раз в родной деревне Ивина — Старой Тяге. Возникла здесь школа по инициативе местного священника, который преподавал в ней сам вместе с одной учительницей. Школа помещалась в крестьянской избе и принимала 35—40 учащихся обоего пола. Платить надо было за ученика 2 рубля в год. Крестьяне критиковали школы за то, что в них не учат, как лучше хозяйничать. Детей забирали из школы иногда после двух-трех классов, при полном четырехклассном обучении.
«Еще в трех деревнях,— пишет далее Ивин,— учат по зимам ребятишек или отставные солдаты, или просто грамотные мужики; также было и в нашей деревне до открытия в ней церковноприходской школы».
В результате, по ориентировочным подсчетам Ивана Ивина, в волости насчитывалось процентов 20 грамотных крестьян. Но при этом автор отмечал: «спрос на книги... громадный: любят читать и сами грамотные крестьяне, особенно молодежь, и еще более любят слушать чтение, если кто хорошо читает, в особенности пожилые и неграмотные мужики и бабы».
Наиболее распространены здесь были в это время лубочные издания Никольского книжного рынка, как духовные, так и светские. Ивин подробно разобрал состав этих изданий, разделив их на восемь групп в зависимости от того, каким потребностям читателей они должны были отвечать.
Группы эти следующие: духовная литература; учебная; духовно-обиходная; для удовлетворения фантазии (сказки, фантастические рассказы) ; для изучения истории; для эстетического удовольствия (повести, рассказы, романы, картины и песенники); для развлечения (сонники, оракулы и пр.); для деловых потребностей и справок (письмовники, календари и пр.).
Деление это, разумеется, очень условное, но оно дает некоторое представление о широте тематики так называемой лубочной литературы, которая ассоциируется обычно лишь с подписями под картинками, упрощенно перелагающими содержание какого-либо художественного произведения (своего рода предшественники нынешних комиксов, появившиеся в России уже во второй половине XVIII века). Против такого представления о лубочной литературе и восстал решительно Иван Ивин, подвергнув резкой критике статьи, которые «глумились» над изданиями для народа. Это из-за них, по мнению Ивина, слово «лубочный» стало синонимом пошлого. Он обвинил критиков в односторонности, в отсутствии у них характеристики внутренних достоинств содержания.
Примечательно, что первым аргументом в защиту лубочных изданий у Ивина был тот, что народ не стал бы так долго пользоваться плохой литературой. При этом автор дает характеристику народа, которую мы приведем здесь полностью, так как она исходит от недавнего крестьянина, выступившего в защиту достоинства крестьян и отразившего в значительной мере их социальное, национальное самосознание и в особенности крестьянский нравственный идеал.
«Неужели можно допустить,— восклицает Ивин,— что наш народ, при всем его здравом уме, который признан Европой, при всем его глубоком разуме и мудрости, выразившейся в его пословицах, при всем его художественном чутье и поэтическом творчестве, сказавшемся в создании таких прекрасных песен, былин и сказок, при всех его нравственных достоинствах и чисто христианских идеалах, выразившихся в его жизни «по-Божьи» и в его отношениях ко всем прочим народам,— в его вере, терпении, кротости, мягкости и доброте, в любви к отечеству и государю, в его покорности судьбе, трудолюбии и готовности щедро благотворить всем нуждающимся, хотя бы и преступникам,— неужели, говорю я, возможно допустить, чтоб этот народ в продолжение целого века читал и слушал одну сущую пошлость и дрянь?»
Ивин утверждал, что критики лубочных изданий не знают духовных потребностей и нравственных идеалов народа. Они не понимают, что у народа — серьезный взгляд на книгу: он хочет учиться в ней мудрости. Ивин полагал, что лубочные издания в значительной своей части отвечали этой потребности, так как авторы сумели постигнуть дух и вкусы народа, потому что сами вышли из него. Он указывал на широкое хождение духовной литературы в рукописях в прежнее время. «И все эти повести и сказания были распространены в народе в таком громадном количестве, что даже трудно себе представить. Это подтверждается тем, что они в таких многочисленных списках дошли до нас, несмотря на все бедствия и события. Чтение этой литературы до XVIII века было единым для всего русского общества. При Петре I произошел разрыв между «интеллигентным» и «народным» чтением. В XVIII веке началось «глумление над народным творчеством и народными картинками».
Иван Ивин противопоставлял духовно-нравственную литературу, которую, по его мнению, предпочитал народ, художественной. «Наши изящные авторы,— писал он,— творили под влиянием болезненных общественных явлений, непонятных народу». Народу же близки вечные идеалы, правда. В этой связи Ивин возвращается к характеристике крестьянского нравственного идеала и развивает ее в духе христианства, давая при этом собственное идеальное представление о народной жизни.
«И весь этот многомиллионный, верующий народ во все времена своей исторической жизни заботился о религии, о жизни «по-Божьи», об устроении церквей и о спасении души гораздо больше, чем о политико-экономическом или общинном благоустройстве. Дух этого православного народа — христианско-человеческий; вечный идеал его — полная святость: в нем заключается источник света, правды и общественной нравственности для всех других народов. Любить ближнего и делать для него добро, по убеждению народа, можно только для Бога, для спасения души. Поэтому для народа прежде всего нужны духовные книги, без коих он никогда не обходился и не обходится, а затем такие, которые вызываются потребностью самой жизни».
По наблюдению Ивина, подтверждающемуся и другими источниками, в крестьянской среде «прежде всего идут»: Священное Писание (Библия, Евангелие, Псалтырь), поминанья заздравные и заупокойные, молитвенники, святцы (простые и с тропарями и кондаками), творения святых Отцов — Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Тихона Задонского; жития святых (более ста наименований); сочинения и наставления на религиозно-нравственные темы— «Жизнь Иисуса Христа», «Жизнь Божией Матери», «Понятие о Церкви Христовой и объяснения семи церковных таинств», «Поучение как стоять в церкви», «О грехе и вреде пьянства», «Благочестивые размышления» и др.
На втором месте по уровню спроса Ивин поставил азбуки, буквари, самоучители, прописи. Далее — басни, разные виды художественной литературы на исторические темы и сказки.
Отвечая критикам, подвергавшим справедливым нападкам лубочные переложения низкопробных переводных романов, Иван Ивин обращал внимание на преооладание в луоочных изданиях русских исторических романов и очерков. В них — вся русская история, утверждал он, от первых князей до Александра II, и все эти сочинения имеют нравственную тенденцию. В этом споре были правы, по-видимому, обе стороны: уровень исторических сочинений в исполнении «лубочников» оставлял желать многого, но рассказанные занимательно и снабженные яркими картинами события запоминались, и книжки несли таким образом не только развлекательную, но и просветительную нагрузку. Полученные из них сведения накладывались на устную традицию исторических песен и сказаний, обогащали и укрепляли историческое сознание народа.
Это видно даже из названий книжечек, пользовавшихся особой популярностью у крестьян: «Как жили-были наши предки славяне», «Дмитрий Иванович Донской», «Иоанн Калита», «Гибель Кучума, последнего сибирского царя», «Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири», «Великий князь Василий Темный и Шемякин суд», «Пан Сапега, или 16-месячная осада Троицкой лавры», «Избрание на царство Михаила Федоровича Романова и подвиг крестьянина Ивана Сусанина», «Иван Мазепа — гетман малороссийский», «Москва — сердце России», «Карс - турецкая крепость и взятие ее штурмом русскими войсками», «Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й», «Очерки 1812 года» и многие другие.
Следует иметь в виду, что Ивин (Кассиров) сам писал для лубочных изданий преимущественно сказки — то есть свои переложения известных сказок, имевших уже до него немало редакций: «Бова Королевич», «Еруслан Лазаревич», «Иван Богатырь» и пр. Его «Сказка о храбром воине прапорщике Портупее» выдержала более 40 изданий! Его перу принадлежали также компиляции и адаптированные переложения романов и повестей на исторические темы, с увлекательными сюжетами и воспеванием верности, честности, трудолюбия и справедливости.
Такая ориентация его собственных и некоторых других переложений и позволяла Кассирову говорить, что не только религиозная, но и художественная литература «лубочников» отвечала нравственным запросам крестьян. Однако и этот творец и горячий защитник лубочных изданий не мог не признавать их недостатки, утрату художественного уровня классических и фольклорных произведений при их произвольном упрощенном изложении.
Ивин отмечал, что издано уже (статья его написана в 1893 г.) много хороших и дешевых, но не лубочных книжек для народа: произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Григоровича, Лескова, Немировича-Данченко, Гаршина, Островского, А. Толстого, Кольцова, Шевченко, Никитина, Некрасова, Салтыкова-Щедрина. За распространение их взялись сами «лубочники» — Сытин, Губанов, Морозов, Абрамов и др. Он подчеркивал, что «все эти книжки во множестве проникают в народ». Такое свидетельство в устах Ивина особенно достоверно, поскольку он стремился доказать, что неадаптированные издания классиков не могут конкурировать с лубочными.
Н. А. Рубакин критиковал мнение, что для народа должна существовать особая, упрощенная литература. Он утверждал: «произведения лучших наших авторов понимаются и находят прекрасный прием в деревне». Особенно его возмущал упрощенный разговор с крестьянином в печати, низводивший иной раз народную литературу до детской, если он велся с позиций ощущения собственного превосходства, без знания своих читателей. Автор с Никольского рынка (то есть «лубочник» типа Ив. Ивина) разговаривает с равными, у него нет третирования свысока. А издания «Общества распространения полезных книг» лишь поучают крестьян.
Одним из показателей незнания авторами крестьянина-читателя Рубакин считал обилие чертей и упоминаний о них в изданиях для деревни. И Л. Н. Толстой сделал ошибку, вводя в свои рассказы чертей. В 127 крестьянских ответах, полученных Рубакиным, осуждались «книжки с чертями», и только в 37 отношение было положительное либо ничего не говорилось об этом. В письмах крестьян осуждалось употребление в книгах «черных слов», «частое призывание антихриста» (письма крестьян из Тульской и Санкт-Петербургской губерний). Крестьянин С. Т. Семенов из Московской губернии, который сам был автором многих изданий «Посредника», сообщал, что хотя ему очень понравилась сказка Л. Н. Толстого «Иван Дурак», но она «многими обегается, потому что в ней — черти». Из Воронежской губернии также писали, что многие отцы запрещают детям читать на этом основании некоторые новые издания: «К чему пригодны такие книжки? В них только и говорится, что про чертей». Рубакин пришел к выводу: «Масса деревенских читателей относится к сказкам с чертями враждебно».
Хорошо представлен круг чтения крестьян в материалах по Ярославской губернии, собранных А. В. Валовым — одним из самых активных корреспондентов Этнографического бюро и других научных обществ. Его сведения дают возможность, в частности, восстановить довольно полно круг произведений А. С. Пушкина, бытовавших в крестьянской среде в Романо-Борисоглебском уезде, и определить отношение к великому поэту.
Читали крестьяне Пушкина очень охотно. Приобретали его сочинения, рекомендовали и передавали друг другу. Особенной популярностью пользовались повести. Из них более других были любимы «Капитанская дочка» и «Дубровский». «Встречаются крестьяне,— отмечал А. В. Балов,— которые очень живо обрисовывают Гринева, Пугачева». Из прозы Пушкина очень популярна была также «История Пугачевского бунта» и, конечно же, сказки. «Сказки Пушкина знают даже безграмотные старухи»,— подчеркивал корреспондент. Из поэтических произведений были популярны «Полтава» и многочисленные стихотворения, ставшие народными песнями. В этом качестве в Ярославской губернии в конце XIX века среди крестьянства бытовали «Утопленник», «Сквозь волнистые туманы», «Буря мглою», «Черная шаль», «Под вечер осенью ненастной в пустынных дева шла местах», «Талисман», «Бесы» и др. (названо двадцать восемь стихотворений). У отдельных крестьян встречалось Полное собрание сочинений Пушкина.
Разумеется, полные собрания сочинений классиков были редкостью в домашних библиотеках крестьян. В Пошехонском уезде, по наблюдениям корреспондента, они встречались «главным образом у деревенских «полированных» питерцев», то есть у тех, кто пожил на заработках в Петербурге. В качестве примера упоминается крестьянин из деревни Гари (ТрушковскаяЛюл.), который имел полные собрания Некрасова, Тургенева и Пушкина. Больше в ходу были доступные издания отдельных произведений. Часто встречались рассказы Льва Толстого, Короленко и Гаршина; их читали охотно. Басни Крылова приходили в крестьянские избы из школы — дети выучивали их наизусть. Широким спросом пользовались сказки, преимущественно в лубочных изданиях.
В целом в Пошехонье «интерес к чтению силен как среди грамотных, так и среди неграмотных». «В настоящее время (то есть 90-е годы XIX века — М. Г.) все крестьяне сознают пользу грамоты. Неграмотные сожалеют, что их не учили. Малограмотные, читающие с трудом, предпочитают слушать чтение кого-либо, чем читать сами». «Читают и в одиночку, и собираясь вместе».
Возрастные различия в круге чтения выражались на Ярославщине, как и в других местах, обычно в предпочтении старшими духовной литературы. «Пожилые люди более любят читать Евангелие и различные жития святых, а молодежь — светские книги. В Великий пост иные большаки семьи запрещают чтение светских книг, читают только «божественное». При чтении религиозно-нравственных книг как взрослых, так и детей интересовали, по мнению А. В. Балова, «главным образом, чудеса, подвиги и строгость жизни различных святых и деятельность их на пользу ближних». Из житийной литературы наибольшей популярностью пользовались здесь «Житие св. Алексея, человека Божия», «Житие св. Параскевы, нареченной Пятницы», «Житие св. Великомученика Георгия Победоносца», «Житие св. Марии Египетской». Широкое распространение имели церковные календари. Существенное дополнение в круге чтения духовной литературы составляли рукописи. В их числе в домах крестьян встречались и очень древние. В рукописях ходили также: «Устав о христианском житии» (сборник выдержек из Большого Устава, Устава Соловецкого монастыря и др.), «Сон Богородицы», «Страсти Христовы», «Сказание о двенадцати пятницах», «Сказание о Иерусалиме диакона Арсения», «Свиток иерусалимского знамения», многие молитвы и др. Часто встречались рукописные травники и лечебники.
Корреспондент отмечал большой интерес у крестьян Ярославской губернии к книгам по медицине и географии, этнографии, описаниям путешествий и различных местностей России. Но своих таких книг крестьяне, как правило, не имели; брали их у местной интеллигенции.
Сходная с Ярославским краем картина чтения крестьян вырисовывается из ответов на тенишевскую программу, полученных из разных уездов Вологодской губернии. «Крестьяне очень любят книжки»,— подчеркивал корреспондент из деревни Погореловой Тотемского уезда И. Суворов. Чтением здесь тоже интересовались как грамотные, так и неграмотные. Читали индивидуально и сообща, преимущественно в праздники и воскресные дни. На приобретении книг мало сказывалось материальное положение, определяли дело склонности.
Три крестьянина — Иван Линьков, Степан Волокотин и Степан Клоков — имели в 1898 году библиотеки довольно разнообразного состава. В подборе духовной литературы (она явно преобладает) заметен интерес к деятельности подвижников («Житие Серафима, иеромонаха Саровской тустыни», две книги об Иоанне Кронштадтском и др.) и истории монастырей русского Севера: Тотемского, Спасского, Соловецкого, Вологодского Свято-Духова. Много житий святых, поучительно-нравственных сочинений. Состав житийной литературы говорит об особом почитании среди крестьян Андрея Первозванного, Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, Зосимы и Савватмя Соловецких, Феодосия Тотемского, великомучениц Параскевы и Екатерины. Могли крестьяне почитать и о святых местах, куда отправлялись наиболее благочестивые: в списке видим «Гору Афон» иер. Арсения и «Путеводитель в Святом граде Иерусалиме, ко гробу Господню и на Синай» И. А. Святогорца.
Среди светской литературы — описание Архангельского края, «Сведения о Сибири», история Куликовской битвы, сочинение об императоре Александре I, биографии Минина и Пожарского, «Юрий Милославский» Загоскина, «Где любовь, там и Бог» Л. Н. Толстого, учебники, сказки, песенники и пр. Всего у крестьян этой деревни (Погорелова насчитывала 49 домов и 218 жителей) было свыше 1200 книг. Когда на этом фоне и при наличии библиотеки при сельской школе открыли новую библиотеку, при волостном правлении крестьяне сделали частные пожертвования на приобретение ею книг и, кроме того, обязались ежегодно выдавать всей общиною около 20 рублей на ее нужды!
Заметным источником пополнения книг служили покупки у «паломников по святым местам». Евангелие было в каждом доме «и не по одному экземпляру». На время книги брали в школьной и волостной библиотеках, а также у священников, дьякона, псаломщика, учителя, писаря. Здесь тоже старики предпочитали книги духовного содержания, а молодые — сказки, песенники, рассказы из отечественной и всеобщей истории, сельскохозяйственные статьи, газеты, журналы. Обращает на себя внимание широта круга интересов молодых читателей-крестьян, раскрытая в этом сообщении.
Корреспондент Аристархов из Фетиньинской общины Вологодского уезда (она состояла из двух деревень, насчитывавших 205 крестьян; грамотных было 69, в том числе — 5 женщин, «полуграмотных» — 2) представил «полный список» книг, находившихся у крестьян. Относительность полноты списка выясняется из его собственных пояснений. Во-первых, в него не вошло «много старинных книг и рукописей», имевшихся у крестьян, так как Аристархов не умел читать по церковнославянски; кроме того, часть из них владельцы скрывали. Во-вторых, в список попали лишь издания с целыми переплетами и полным составом листов. Поэтому в список вошло только 387 книг.
Духовные книги представлены в списке Евангелием, сочинениями Тихона Задонского, житийной литературой, «Историей ветхого и нового завета» А. Никольского, «Полным православным катехизисом» Филарета и другими. Среди художественной литературы — «Два старика» Льва Толстого, «Бежин луг» Тургенева, «Робинзон Крузо» Дефо, «Конек-Горбунок» Ершова, былины, басни, сказки и пр. Была у фетиньинских крестьян и некоторая справочная и научно-популярная литература — «Наставление волостным старшинам», «Скот — наше богатство» (издание ветеринарного комитета), брошюры о сибирской язве, о сифилисе и, наконец, «Курс отечественной истории» Г. Преображенского. За исключением духовной литературы (она насчитывала около ста наименований; некоторые из них — 3—5 экземпляров), все остальные виды чтения были представлены довольно случайным набором, хотя и отражали в известной мере вкусы крестьян. Аристархов отметил, что обычно мальчик или взрослый грамотный крестьянин в праздничные дни читает вслух. Был среди читателей двух деревень и местный книголюб молодой крестьянин Князев, прочитавший «очень много книг».
Из Вельского уезда Вологодской губернии корреспондент Рождественский сообщал, что в их волости — три церковноприходских школы и две земские школы грамоты. При одной из них — библиотека, где книги выдаются крестьянам на дом. Крестьяне детей отдают в школу охотно, но преимущественно мальчиков, девочек редко. Отдельные ученики переходили потом в уездное Вельское училище. Информатор подчеркивал внимательное отношение родителей к обучающимся детям. Их не отвлекали от уроков, учительницу просили спрашивать с них построже. «Ждет не дождется крестьянин, когда сын начнет читать»,— писал Рождественский, отвечая на вопросы Этнографического бюро.
Грамотея заставляли читать вслух по вечерам. Кроме того, от ученика требовали рассказывать, что узнал в школе, учить вслух уроки дома. Содержание их старались запомнить все — вся семья. Иногда в своих спорах призывали ученика: «Эй, школа, рассуди наши дела!» Школьник старался — доказывал, ссылаясь на учебники и учителей. В сообщении отмечалось уважительное, почтительное отношение крестьян к учителю или учительнице.
Во время ярмарки (здесь она бывала на Сретение) покупали дешевые книжки. Среди них часто — «Кавказский пленник» Толстого, «Паштюха, Сидорка и Филатка в Москве» и другие. Чтение вслух сопровождалось непременно обсуждением. Рождественский записал почти дословно обсуждение «Кавказского пленника». Крестьяне восхищались «занятностью» книги Толстого, хвалили Жилина («руськие-те каки удалы бывают!»), удивлялись смелости и доброте Дины, жалели Костылина. Любимым чтением были здесь и басни Крылова.
Эти сведения легко дополнить за счет многочисленных владельческих надписей на книгах, принадлежавших вологодским крестьянам. Я говорю «легко» потому, что благородными усилиями вологодских музейных работников и ученых недавно издан многотомный каталог, где описаны все книги и рукописи, хранящиеся в музеях Вологодской области. И в описание каждого экземпляра включены пометы владельцев, записи о передаче, продаже или вкладе книги в церковь или монастырь и т. д.
Вот перед нами «История российская» В. Н. Татищева — книга первая, часть I, напечатанная в типографии Императорского Московского университета в 1768 году. На ней есть запись XIX века: «Сия книга принадлежит деревне Космозерской Погоской крестьянам братьям Вавилиным». Замечу попутно, что в наши дни ценнейшую «Историю» Татищева и в библиотеке профессионального историка редко встретишь.
Или вот «Священные размышления, ведущие к настоящему исправлению в христианской жизни»— сочинение И. Г. Буссе, изданное в русском переводе типографской компанией Н. И. Новикова в Москве в 1784 году. На форзаце записи: «Шускаго села крестьянина економического 1826 сентября 2-го»; «Сия книга принадлежит крестьянину Василию Михайлову сыну Старикову. Точно ево собственная февраля 2 дня: Василий Михайлов Стариков»; «1827-го года февраля 17 дня»; «Свидетель Петровский, что точно ево Старикова». В этом же собрании книг гражданской печати Вологодского областного музея есть другая книга с владельческой записью этого же книголюба —«О подражании Иисусу Христу» Фомы Кемпийского, тоже московское издание 80-х годов XVIII века. Дата на ней записана лишь на несколько дней раньше, чем на предыдущей книге: «1826 года августа 27»; «Сия книга Вологоцкой губернии Татемского уезда Шуского села крестьянского сына Василия Михайлова Старикова».
Примечательна популярность у крестьян «Описания Архангельской губернии» К. Молчанова (1813 г.). В книге были собраны архивные и литературные данные по истории края, местные предания, сведения о городах и достопримечательных местах. На двух экземплярах этой книги одинаковая запись: «Сия книга Прилуцкаго волостного правления государственного крестьянина Лариона Васильева Михнова, писанная в подать государственным крестьянином Иваном Григорьевым Тимофеевым». По-видимому, прежний владелец книг И. Г. Тимофеев отдал их в зачет причитавшейся с него подати, а Л. В. Михнов, заплативший за него нужную сумму, приобрел книги. Другие записи на обоих экземплярах свидетельствуют о том, что книги принадлежат уже сыну Михнова — Федору Ларионовичу.
По записям на книгах обнаруживаем и иную ситуацию, когда издание не сохраняется в одной семье, а кочует по разным владельцам, перебираясь даже из губернии в губернию. Так, «Пролог» (сборник проповедей, житий святых и отрывков из духовных сочинений, приуроченных к годичным праздникам) на сентябрь — ноябрь, напечатанный в Москве в 1689 году, имеет первую владельческую запись 1711 года, вторую — тоже XVIII века, а далее следуют записи XIX века разных крестьян, в том числе ярославской крестьянки. Аналогичный «Пролог» на март — май принадлежал в начале XIX века крепостному крестьянину Вологодской губернии .
В Вологодской, Архангельской, Олонецкой губерниях в XIX веке продолжают активно входить в круг чтения части крестьян рукописные книги. Продолжается и переписывание книг, художественное оформление их. О чтении крестьянами в это время старопечатных и рукописных книг XVII—XVIII веков свидетельствуют опять-таки пометы на книгах. Иные из таких записей говорят о прямой преемственности рукописной книги внутри семьи в третьем поколении. Так, на рукописном сборнике XVIII века, составленном из поучений, читаем: «Сия книга, глаголемая святое Евангелие, истолкован Иоанном Златоустом, Тотемского уезда удельного ведомства Спасского приказа Верховской волости деревни Яфановской удельного крестьянина Николая Евдокимова сына Армеева» — запись XVIII века. И на этом же сборнике: «Сия книга Василия Николаева Армеева внука его» — запись XIX века.
Сборники старинных сочинений духовно-нравственного, исторического, богословско-полемического содержания при переписывании составлились по-новому, пополнялись новыми текстами. В круг рукописного чтения, как и в XVIII веке, входила литература, созданная самими крестьянами. Переписывали также крюковые ноты и светскую литературу, например, стихи Кольцова, басни, песни.
В Вятской губернии к концу XIX века в каждом сельском обществе (общине) была небольшая крестьянская библиотека, созданная на средства губернского земства. Наряду с этим источником новой печатной продукции и устойчивым набором лубочных изданий, поступавших с рынков и от офеней, сохраняются целые районы, где в круг чтения крестьян входит старопечатная церковная литература и рукописные сочинения религиозно-нравственного и богословско-полемического характера.
Сложную структуру, в которую входили очень различные хронологические и тематические пласты (от древнерусской литературы до новейших изданий по сельскому хозяйству), являл собой круг крестьянского чтения в Сибири. Современный исследователь отмечает «расширение и углубление потребности крестьянства в просвещении», «рост крестьянской инициативы в деле развития школьной сети в деревне». Увеличивается количество и официальных, и домашних школ в сельской местности. Существенное влияние на расширение и тематическое обогащение состава читаемой литературы оказало участие крестьян в деятельности научных обществ. В 1891 году в Иркутской губернии из 165 корреспондентов Восточносибирского отдела Русского Географического общества было 33 крестьянина. Из 62 корреспондентов Иркутского общества распространения народного образования и народных развлечений 27 были крестьянами.
Результаты специального обследования 1900 года показывают регулярность чтения значительной части крестьян: из 104 обследованных населенных пунктов Иркутской губернии в 50 были крестьяне, постоянно занимавшиеся чтением. Один из них, особенно интересовавшийся сельскохозяйственной литературой, регулярно выписывал несколько журналов и имел свою библиотеку. Корреспонденты научных обществ фиксировали, как правило, наличие газет и журналов в одной-двух, а иногда и нескольких семьях отдельной деревни; в то же время из Вельской волости (Енисейская губерния) сообщалось о частой присылке подводы за 30 верст (из одной деревни в другую), чтобы привезти газету .
Как и в европейской части страны, крестьяне в Сибири получали книги в сельских (волостных), школьных, приходских и личных (самих крестьян, учителей, церковнослужителей, писарей) библиотеках. Сельские и многие школьные библиотеки комплектовались «в основном за счет средств крестьянских обществ». По неполным данным, в Иркутской губернии лубочная литература по степени распространенности в сельской местности конкурировала с религиозной. В библиотеках сельских училищ зимой спросом крестьян пользовались произведения Пушкина, Толстого, Гоголя, Грибоедова, Крылова, Ершова, Жуковского, Мамина- Сибиряка, Гаршина. В личной собственности части крестьян как Западной, так и Восточной Сибири сохранялись ценнейшие старопечатные издания и рукописные книги, передаваемые из поколения в поколение. Продолжала жить традиция переписывания духовных и светских сочинений.
Нетрудно заметить, что сведения о чтении крестьян из разных районов страны дают сходную в основных чертах картину. Они свидетельствуют о резком превышении запросов, потребностей над возможностями книжного рынка и книжных запасов в деревне. Это при том, что снабжение книгами — и рыночное, и библиотечное — явно растет. Повсеместно существенной особенностью бытования книги в крестьянской среде было широкое распространение чтения вслух, вовлекавшее неграмотных в число читателей.
Обращает на себя внимание активное отношение значительной части крестьянства к грамоте и чтению. У одних оно проявлялось в том, что стремились выучить детей. Отнюдь не по принуждению властей, а вопреки ограниченности официальных возможностей для обучения. У других — в том, что сами брались обучать чужих детей стихийно, самодеятельно и много вкладывали в это сил, душевного тепла и таланта. Третьи — приобретали, сохраняли и переписывали старинные книги. Иные, выучившись сами грамоте, стремились широко поделиться обретенной возможностью и читали вслух целым компаниям односельчан или даже в соседних деревнях. Немалое число крестьян живо откликалось на деятельность и запросы научных обществ, земских обследований, имело свою позицию в оценке разных видов литературы или состояния школьного дела в своей местности. А какая активная позиция видна, например, в приобретении дорогой для крестьянина книги или подписке на газету, журнал всей деревней или группой лиц! Вот эта активность, пожалуй, самая характерная черта в старых традициях бытования книги в русской деревне.
<< Назад Вперёд>>
