Глава VII. Управление кабаками Кабацкие головы, целовальники, откупщики

Когда жизнь шла ещё по-старому, когда народ для того, чтоб «помянуть родителей», или «канунъ доспѣти», спокойно выкуривал себе известное количество вина и варил меды и пьяные браги, — вдруг в городе, или в селе появлялся царёв кабак, поставленный наместником. Запретили курить вино и сказали, чтоб «средним и молодчим людям пива варить и меду ставить отнюдь никому не давать, а вина горячаго и лутчим людям курить не давать». Вино велено было покупать на кабаке. Сначала народ и духовенство просили снести кабаки, потому что «подле государева кабака жить не мочно», и кабаки сносили; но потом уже никто не просил и рядом с кабаками для вина, пива и мёду заводились квасные кабаки: в 1628 году во Пскове, в 1673 году в Астрахани и так далее, пока, наконец, в 1705 году везде отданы были на откуп сусленые, квасные и уксусные промыслы. До 1655 года в Калуге квас и сусло были на откупу у Тиличейки Карева, но в этом году по указу из Владимирской четверти велено посадским и всяким жительским людям квас и сусло на продажу держать.

Крестьянину, таким образом, было запрещено всё, кроме царёва кабака, который крестьяне же должны были «ставить на свои деньги». Ставя чужие кабаки и не имея возможности приготовлять свои питьи, они в то же время курили вино и варили пиво, и для царя, и для монастыря, и для помещика, да ещё сбирали на царя кабацкую прибыль, ибо питейное управление было повинностью. И вот крестьяне пишут к своему помещику и плачутся: «Государю Федору Ивановичу бьють челомъ и плачутся бѣдные и беспомощные сироты твои, вотчины твоей костромской, села Есипова и изъ деревень, не имянами, всѣми своими головами, милости у тебя, государя, просимъ объ винномъ сидѣньѣ. По указу твоему, государь, насъ, сиротъ, приказной человѣкъ и староста въ винномъ сидѣньѣ сутки держали, в сѣновнѣ и на привескѣ (пытке) были, а намъ, сиротамъ, вина сидѣть нечѣмъ, а пить-ѣсть стало нечево».

Высший надзор за продажей вина в кабаках поручен сначала был царским наместникам, а потом находился в ведении приказов, управляющих областями, упоминаемых с 1512 года. В Москве и в причислявшихся к ней городам для этого существовало особое учреждение — Новая четь, или четверть, известная с 1597 года, и по указу 1678 года переименованная в Приказ новой четверти. При Алексее Михайловиче всё это управление, разбросанное по отдельным ведомствам, стягивается в Приказе большого дворца и в Приказе большой казны.

Вино приготовлялось казною на винокурнях, находившихся при кабаках, или поставлялось в кабаки от подрядчиков — торговых людей и помещиков, или шло от откупщика, взявшего на откуп кабак, и поэтому в одних кабаках продавали вино верные целовальники, а в других — откупщики. В указах, посылаемых в конце года об отдаче кабачных сборов на следующий год, предоставлялась полная власть отдать кабаки «на веру» или «на откуп», а потому, смотря по обстоятельствам, то одна форма управления действовала, то другая. Заводя кабаки, отдавали их земству и поручали продавать вино целовальникам, избранным на вере.[104] В Новгороде целовальниками назывались присяжные — люди, которые пользовались всеобщим уважением; но когда это звание перешло в Москву, когда целовальник стал присягать для продажи царского вина, когда к слову целовальник прибавилось кабашный, народ тотчас же заклеймил это имя тем презренным значением, с каким оно дошло до нашего времени. В кабацкие выборные никто не шёл, в откупщики мог пойти любой из московских жителей, но откупщики хоть и выгодны были для казны, но ненавистны народу, и поэтому московское правительство до самого конца XVII века старалось освободить питейное дело от откупщиков и сосредоточить его в руках выборных людей. Уложением 1649 года кабаки отданы на откуп; в 1651 году откупа уничтожены и везде введена казённая продажа; в 1663 году решили, чтобы кабакам быть на откупу и на вере; в 1619 году патриарх на соборе восставал против откупов в подмосковных селах; в 1681 году подгородные откупные кабаки уничтожаются и вводится продажа на вере; в 1681 году откупа окончательно уничтожены. Но к началу XVIII века выборное начало, которым держалась ещё Древняя Русь, совершенно ослабло, откупа возникли с новой силой и с тех пор развивались спокойно вплоть до нашего времени.

Люди, выбранные для торговли в кабаках на вере и называвшиеся поэтому верными людьми, были головы и целовальники. Сначала они избирались из местных жителей, а в Москве — из торговых людей, составлявших гостиные и суконные сотни и слободы; от выбора освобождались только те, которые жили на монастырских землях по тарханным грамотам. По закону они должны были избираться по очереди, но скоро всякая очередь была нарушена, и хотя целовальников выбирали ещё из местных жителей, но головы для большей верности посылались из Москвы, вообще со стороны. Так как в государстве не было ещё резко отдельных сословий, то головы бывали из боярских детей и выбирались всяких чинов людьми. В дворцовых сёлах и чёрных волостях[105] головы вместе с целовальниками выбирались из местных жителей; но господские крестьяне этого права были лишены: целовальников к ним присылали из городов. Вообще старались всеми силами удалить крестьян от продажи питей. По Уложению 1649 года пашенным людям в Москве и в городах, «буде у них объявятся погреба с иностранными винами, велено их продавать государевым тяглым людям, и, кроме их, никому погребов не держать». В сёлах же и деревнях крестьянам, которые «наперед сего в посадских не бывали, впредь в погребах не сидеть, и кабаков не откупать под страхом смертной казни». Исключение, как увидим, делалось крестьянам, находившимся во владении Воротынских, Ромодановских, Собакиных. Здесь случалось, что крестьяне откупали кабак всем миром, и он писался «за всеми крестьяны».

Было общим правилом — выбирать в головы людей первых статей, богатых, и, если можно, грамотных; в целовальники же — людей вторых статей, молодших, средних и мелких. Но обыкновенно делалось так, что зоевода да богатые люди, которые, опираясь на московских дьяков, всё больше и больше забирали в свои руки общественные дела, «собрався одни», по недружбе на мелких людей писали их без очереди в службу. Как и было в 1665 году во Пскове, когда мелкие люди вынуждены были жаловаться на богатых. Так делалось в течение всего XVII века и в начале XVIII, когда старинное выборное начало не было ещё уничтожено. Посошков в книге своей «О скудости и богатстве» (1724) писал: «Выбираютъ въ целовальники самыхъ бѣдняковъ, то какъ ему правду дѣлать, что если ему не украсть, то и хлѣба ему добыть негдѣ». Головы и целовальники — это были как будто закрепощённые кабацкие служители. Оторвут его от дома, посадят в кабак собирать питейную прибыль, а чём ему питаться — того не спрашивают. Посошков — человек, хорошо знакомый с питейным делом, предлагал выдавать выборным не только годовое жалованье, но ещё со всякого рубля по гривне. Но Москва XVI–XVII веков ничего знать не хотела, кроме государевой службы, а потому одни бежали от выборов, чтоб не разориться, а другие, которым терять было нечего, а напротив представлялась возможность нажиться, шли в кабак и разоряли народ, и таким образом день от дня, год от году, всё более и более складывался и крепнул в Москве тип кабацкого целовальника.

Народ, как мы сказали, всеми силами старался отделаться от выбора в кабацкие должности. Получали в городе царский указ о выборах, и лучшие люди отписывали в Москву, что им не из кого выбирать голов и целовальников, ибо одни отлучились на промыслы, другие заняты делами, а выбирать им из других городов, как велит государь, опасно, потому что тех людей они не знают. На это им обыкновенно отвечали: как хотите, а выбирайте, но отнюдь не смейте, по стачке семьями, очередными службами от выборов отбиваться; а буде явится остановка какая-нибудь, или выберете дурных людей, или учините какой-нибудь убыток, то быть вам в опале и во всяком разореньи.

Но вот выборы сделаны и выборные едут на место, где они должны на свой счёт поставить или устроить кабак, — а кабаки вечно стояли развалившиеся, — затем на свой счёт заподрядить вино и так далее. В 1619 году усольцы выбрали к Соли Вычегодской в головы кружечных дворов Мишку Леонтьева, и велено ему было заводить на кружечных дворах вино и пиво, а денег ему не дали. Хотел он подрядить для этого посадских людей на Устюге Великом, но воевода без царской грамоты курить вина не позволяет. Делать нечего, берёт он на Устюге с государева двора, пятьсот вёдер в долг и, не зная чем расплатиться, плачется в Москву. «Выбрали меня, пашенного крестьянина, неграмотного, и непромышленного, и неторгового, и животом я, сирота твой, неприжиточен, и преж сего ни у какого твоего, великого государя, дела не бывал, и кружечных дворов дела не ведаю, а в целовальники выбраны люди молодые и недостаточные, денег нет, а вина за скудостию не пьют». Из Москвы ему ответили; велели дать ему на завод двести рублей, а устюжанам посадским людям позволили подряжаться на винное куренье.

В 1640 году вся Шуя выгорела, а между тем к шуянам прислана грамота выбрать из посадских людей на Углич верного голову к таможенному и кабацкому сбору. Шуянам выбрать некого; погорели все, и разбрелися розно скитатися по миру. И они пишут в Москву: «Не вели, государь, у нас, сирот своих, на Углечь верного голову имати, чтоб нам бедным погорелым сиротам твоим государевым, в твоих государевых во всяких доходах, от такого разоренья не стояти на правеже с голоду и стужи, и достальным не погибнути и розно не разбрестися».

В 1659 году в Суздальском уезде в Ивановской слободе сидят на кружечном дворе у вина и пива в головах и целовальниках шуяне, посадские люди, сидят без перемены пять лет, и обиду и наготу всякую терпят, от частых служб обедняли и задолжали. Переносят этот кружечный двор в Ерополченскую волость, и снова приходит к шуянам грамота, чтоб они к этому кабаку выбрали голов и целовальников. Шуяне бьют челом царю избавить их от этого кабака. «У нас-де, — пишут они, — народ малолюдной, а люди скудные и должные, и от пожарого разоренья многие не построились; а тот-де новостройной кружечной двор от нас верст за сто. И великому государю пожаловать бы, от того новостроенного кружечного двора их отставить, а вместо их сбирати прибыльные деньги суздальским посадским людям». Просьбу их удовлетворили. В 1666 году послана суздальцам грамота, чтоб бирючи кликали по многим торговым дням, не захотят ли посадские люди и крестьяне держать за собою кружечные дворы «в откупехъ», и такие люди, взяв добрые поручные записи, записывались бы в съезжей избе и ехали к Москве. «А буде никто не похочет взять кабаки в откуп», то велят земскому старосте и всем посадским людям выбрать в головы тотчас самого «лучшего и пожиточного и правдивого человѣка», которого бы на такое великого государя дело стало; также выбрать «в ларешные и рядовые целовальники к такому делу знающих людей, которые б великого государя казну собрали с немалою прибылью. И буде выборные против откупа чего не доберут, и те недоборные деньги велеть управить на них выборных».

Вступая в управление кабаком, выборные опутывались целой системой обязательств и надзора. С выборных брали записи за подписью избирателей и отцов духовных. Потом они давали присягу и целовали крест, обязываясь собрать не только положенный кабацкий доход, но ещё непременно с прибылью. Мы уже говорили, что это были за люди, которые шли сидеть по кабакам, и потому понятно, что присяга на кресте была лишь формой, и, присягнув, выборные начинали грабить и казну и народ. В Москве догадались об этом.

В 1679 году патриарх на соборе говорил, чтобы на Москве и в городах, на кружечных дворах, быть головам и целовальникам за выбором мирских людей, а к вере их не приводить, «чтобы клятвы и душевредства не было»; если же окажутся недоборы, то их взыскивать с имущества выборных и тех, которые их выбирали, чтоб им впредь неповадно было таких непристойных людей выбирать. При этом было предложено установить высокую пеню. Бояре на это возражали, что и за верою у голов и целовальников было воровство многое, а без подкрепления веры (присяги) опасно: воровство будет больше прежнего. Решено было, чтоб выборных к присяге более не приводить, а недоборы и убытки взыскивать с избирателей. Бояре хорошо знали купцов и мужиков, торговавших по кабакам. Два года не было присяги, и объявилось многое воровство, и питейной казне кража, и во многих городах большие недоборы. Другой причиной этому выставляли то, что в подгородных кабаках откупщики продавали вино гораздо дешевле. В 1681 году снова была восстановлена присяга, но с условием, что если впредь на кружечных дворах будет сборов меньше прежнего, а за верными целовальниками не будет никакого порока, то недоборов с них не править, потому что они выбраны за крестным целованием. Но всё шло по-старому, и недоборы взыскивались по-прежнему.

Выборные и откупщики, вступая в должность, принимали от своих предшественников по описи все кабацкие запасы — посуду, питьё, винокурню, кабак, — и за всё это платили по оценке земских людей. Откупщики иногда не хотели сдавать кабака и тянули дело, несмотря на все предписания из Москвы, несмотря даже на то, что новый голова начинал об этом дело. Но не лучше откупщиков были и верные головы. В 1622 году угличанин Пашин, вздумал ли он нажиться от своего города, или выместить над посадскими людьми свои старые счёты, только он вызвался перед Михаилом Фёдоровичем и перед отцом его, Филаретом, что он может в Угличе «надъ откупщиками, надъ москвичи», учинить прибыль и собрать таможенной и кабацкой казны 1300 рублей. Царь согласился и послал углицкому воеводе грамоту, чтоб посадские люди выбрали к этому сбору государеву, к таможенной и кабацкой казне в целовальники, к Ивану Пашину в товарищи известное число человек. Приехав в город, Пашин стал грозить: «Чего деи не наберу, сидя городом, и я деи напишу тое недоборную казну на посадских людей, на тех деи, которые по государеве грамоте даны мне в товарищи». Видно, что он «сидѣлъ городомъ» хорошо, ибо на следующий год угличане жаловались царю, что он «въ досталь разорилъ ихъ».

В 1673 году жалуется новгородский посадский человек Солодовников на кружечного голову Тихонова и на ларёчного Клукина с целовальниками в том, что по указу великого государя прислана была память к голове и велено им принять у него, Степана, подрядного вина на кружечном дворе тысячу вёдер. И голова с целовальниками приняли вино сполна и с наливочными кружками, но в приёмном вине расписки не дают, а им «волотчат и убытчат» многое время, и за «тое их распискою» ему, Степану, из приказной палаты за то вино денег не выдают, а ему от этого «проторы и убытки» большие чинятся: «А того де вина они приняли по счету мерников двадцать три, да он же, Тихонов, имал своим самовольством у всякого мерника вина по ведру и по полтора, да у того ж мерника у его, Степана, были воском края навощены, чего предь сего не бывало».

Всякий расход кабацких сумм производился не иначе, как с разрешения воевод и по царским грамотам, причём всегда делалась оговорка: держать денег на расход вполовину против прежнего и даже меньше, «чтоб государевой казне порухи не было». Разрешая расход на заготовление питей, приказывали произвести его по самым выгодным и дешёвым ценам «с великим сбережением для казны». О подряде на поставку вина выборные могли уговариваться с людьми всяких чинов; «а в которые кружечные дворы вино ставить никто не похочет», то они должны были подряжать уговорщиков в других городах с условием, как говорит грамота 1682 года, чтоб ценою дешевле и не выше московских цен. Когда же случалось, что подряд отдан был за высшую цену, то посылались новые грамоты «разыскивать про то накрепко».

При сборе и хранении кабацких сумм были приняты всевозможные предосторожности. Было сказано «великое подтвержденiе подъ смертною казнiю», чтоб головы на кружечном дворе питейную прибыль сбирали мелкими деньгами. Деньги должно было класть в ящики, а мимо ящиков в мошны, и карманы, и под блюда, и под ставцы, и никуда не клали б, «и въ питье не метали бъ», а ящики печатать голове своею печатью, а вынимать деньги понедельно или помесячно, и писать в книги. Для пущего наблюдения за денежной прибылью и для записки прихода и расхода сумм велено было на кружечных дворах у денежных сборов быть подьячим, выбранным миром; но потом оказалось, что на кружечных дворах сидят подьячие без мирских выборов, по воеводским подписным челобитным «и по накупомъ», чинят людям на- логи, и теснения, «и уѣзды пустѣют». Толпы кабацких подьячих записывали в книги каждую мелочь. Записывали кому продано полведра, или четверть ведра, или даже кружка, а потому при большом кабаке было нечто вроде канцелярии, помогавшей головам и целовальникам опустошать уезды. Собранные по кабакам деньги отвозились в Москву помесячно или раз в год, как пригоже; но с 1660 года велено было во всех городах, подчинённых Приказу большого прихода, высылать в Москву кабацкие сборы один раз в год к первому сентября, для того, как наивно признаётся грамота, чтоб выборных и целовальников не подвергнуть лишний раз «въ московской волокитѣ и проѣсти». С 1668 года велено было высылать кружечные сборы два раза в год, в феврале и августе, а самих кабацких голов «для счёту» высылать в Москву после Семёнова дня вскоре. Всякий кабацкий голова был обязан двойным отчётом: и местному воеводе, и Москве. Поэтому сибирские воеводы, чтобы по дальности расстояния не подвергать голов слишком большим издержкам, посылали отчёты в Москву прямо от себя; но в 1696 году, вследствие злоупотреблений, велено было высылать к отчёту самих голов. Было объявлено, чтоб сборщиков, приезжавших в Москву, отпускать вскоре, без задержания, «чтобы имъ, волочась по приказамъ многое время, напрасныхъ убытковъ и проѣстей не было, и оттого бъ въ убожество не впадали, и приказные бы люди съ вѣрныхъ головъ и цѣловальниковъ ничего не брали, и тѣмъ ихъ не тѣснили». Но тесноты были страшные, ибо недаром по всему царству славилась московская волокита. Один целовальник рассказывал: «Будучи у сбору на кружечном дворе, воеводам в почесть для царского величества, и для высылки с казною к Москве, и для долговой выборки (напойные деньги с питухов), и за обеды харчем и деньгами носили не по одно время; и как к Москве приехали, дьяку в почесть для царского величества харчем и деньгами носили не по одно время, да подьячему также носили, да молодым подьячим от письма давали же, а у отдачи денежной казны для отписки, для отпуску дьяку да подьячему харчем и деньгами носили же не по одно время; а носили в почесть из своих пожитков, да что брали с товарищей своих целовальников в подмогу, из государевых сборных денег, и носили по воле, а не от каких нападков». Выборных высылали в Москву «съ цѣлымъ причтомъ». Кабацкого голову Орлова города, внесшего сборные кабацкие деньги в Белгороде, куда воевода посылал его с провожатыми, потом велели выслать в Москву со всем причтом. «И ты б, — писали воеводе, — Орлова городка таможенного и кружечного голову, и целовальников, и дьячка таможеннаго и кружечнаго двора с сборными запасными тетрадьми, каковы даны им для записки за приписью дьяка, и с белогородскими отписьми, и с росписными списки, выслать в Москву в разряд к отчету к первому числу ноября нынешняго 1676 года». Грамота писана была в октябре, а в декабре её снова подтверждали. В 1678 году орловские кружечные сборы приказано было высылать в Москву; но на следующий год опять велели высылать их в Белгород. Если б воевода не выслал в срок голову, то на нём правили пеню. В 1658 году белогородскому воеводе было объявлено, что за невысылку в Москву кабацкого головы «быть ему в опале», и кроме того на нём будет доправлено пятьдесят рублей бесповоротно. Но сами воеводы вносили ещё больше беспорядка в управление. Они делали различные налоги и притеснения, и «наровили откупщикамъ».

Псковские челобитчики в 1650 году писали царю, что воеводы на указанные сроки жалованья не выдают, норовя откупщикам, чтоб жалованье ложилось у кабацких откупщиков. В 1677 году в Перми учинился недобор, стали расспрашивать голов и целовальников, и они сказали: учинились те недоборы от воеводских налогов и приметов. В 1663 году воеводам запрещено было считать голов и целовальников, а в 1677 году головы и целовальники окончательно были изъяты из ведомства воевод и подчинены надзору земских старост.

На каждый кабак был положен оклад, определяемый доходами предыдущих лет, откупными суммами и другими обстоятельствами. Главным и постоянным правилом при этом было то, что головы и целовальники должны были собрать кабацкие деньги с прибылью против прошлых лет. Для это- го целовальникам было позволено действовать «бесстрашно», за прибыль ожидать его государевы милости, и «въ томъ приборѣ никакого себѣ опасенiя не держать», а главное «питуховъ не отгонять». Целовальники так и поступали. «Я, государь, — доносил Михаилу Фёдоровичу в 1618 году Андрей Образцов, — никому не норовил, правил твои государевы доходы нещадно, побивал на смерть». Но если случался недобор, то казна не принимала никаких оправданий: «А о недоборах пишешь воровством, хочешь воровать — велим недобор доправить вдвое». Всякий недобор ставился в нерадение, и выборные должны были идти на правёж. Когда с выборных нечего было взять, то правёж обращался на земских людей, на избирателей, посадских и крестьян, которые обязаны были наблюдать за кабацкими выборными, и, пользуясь этим, выборные сами старались свалить на них свою вину. Попался кабацкий голова в недоборе и грозится земским людям: «И я де напишу тое недоборную сумму на посадских людей, на тех, которые де по государеве грамоте даны мне в товарищи». Мирские люди обыкновенно предупреждались насчёт взысканий, которые их ожидали, следующим образом: «А которой голова будетъ уличенъ какою хитростiю или нерадѣнiемъ въ недоборѣ, a мipcкie люди того не усмотрятъ, и те недоборы доправить на нихъ, на мiрскихъ людяхъ, да имъ же будетъ учинено наказанiе безо всякой пощады».

Взыскание прежде всего обращалось на людей достаточных, изможных, но они раскидывали недоборные деньги на бедных, приволакивая их к обыску и силой вынуждая от них поручные записи. В июле 1685 года средние и мелкие люди города Пскова жаловались на посадских, на прожиточных людей, на Сергея Поганина, Никиту Иевлева и Мокея Сигова, «как после году, у которого их выборного головы или у целовальника учинятся государевой казне недоборы, а те прожиточные люди бьют челом великому государю на Москве об обысках, и теми обысками те недоборы в государевых сборах отбывают, и сами государевою казною корыстуются, потому что те обыски мы, сироты, заручаем по нужде, что волочат стрельцами нас, сирот, из домишок наших за батогами, а сказывать велят в сказках, что их же братья, прожиточные люди, сказывают, и во всяких недоборах те изможные, прожиточные люди нас, бедных сирот, выдают, и ставят, и бьют на правеже ж большим боем, и мы, бедные, те недоборы платим из своих домишок и из станчишков». При недоборах, как было сказано, казна не принимала никаких оправданий, — ни того, что народ пить не хочет, ни того, что пить ему не на что, — и настоятельно требовала недоборной суммы. Народ переставал пить, и целовальники доносили царю: «Въ твоихъ, государь, царскихъ кабакахъ питуховъ мало». А царь на это им отвечал: «Вамъ бы гдѣ искать передъ прежнимъ прибыли, а вы кабаки хотите оставить, чего прежде не бывало». В 1681 году в Орлове городке перед прошлыми годами сделался недобор в восемь рублей, потому что мужикам не на что было пить: не родился хлеб, скотина померла и воры грабили. Донесли об этом в Москву. Там, без сомнения, не верят этому и приходит повеление дознать, правда ли это, и не делали ль головы и целовальники каких-либо хитростей, и допросить всех вместе и порознь всеми способами, и узнать «меж себя целовальники чем-нибудь не упрекались ли»: «И буде кто из стороны про голову и товарищей скажет, и сыщется то допряма, то этим людям дано будет царское жалование по разсмотрению, да им же того головы и целовальников будут отданы животы и промыслы». На белозерском кружечном дворе в 1677 году против 1651 года не добрано было 537 рублей 20 алтын полпяты деньги, и голова Симошка объяснял: «Недобор де у них учинился против окладу 1651 года от того, что де в том году питье продавали на кружечном дворе и на многих стойках, и в уездах на праздники и на ярманки с питьем ездили и продавали, и в долг и под заклад в том году питье давали, а хлеб был дешевле»; а они в 1677 году питьё продавали на одном только кружечном дворе, и в долг и под заклад питья не давали, а белозерцы посадские люди оскудали и питухов на кружечном дворе мало было. В Москве велели сыскать про то большим повальным обыском, вникая в малейшие подробности. Но бывали и такие случаи, что головы, пропив и прогуляв казённые деньги, отправлялись в бегство. В 1637 году чердынский воевода доносил, что таможенный голова пил, бражничал, за целовальниками не смотрел и, украв много казённых денег, бежал в Соликамск. Делался ли недобор, или голова убегал с кабацкими деньгами, или что-нибудь другое случилось в кабаке, во всяком случае производился обыск, но на обыске город, посад, село говорили в один голос, что они ничего знать не знают, ведать не ведают.

Когда же кабацкие деньги собраны были с прибылью, то воеводу за это похваляли, а голову награждали милостивым словом. В 1698 году в Сибири головы и целовальники находились в таком положении, что им приходилось или помирать с голоду, или воровать, а из Москвы им писали: «Буде явится, что перед прежними (выборными) у него, у головы и у целовальников, радение было, и прибыль не малая есть, и им на пропитание дать небольшое, как пристойно, чтоб они и иные головы и целовальники охотнее и прилежнее, без повреждения своей души, о делах великаго государя всеусердно старались и сбор кабацкий умножали». Иногда голову дарили дорогим ковшом, сукном и тафтою, смотря по прибыли и по человеку. В конце XVII века в Ярославле жил купец Кучумов, происходивший, как видно, из татар. Он был кабацким головою, в 1684 году доставил казне прибыль 1551 рублей 11/2 деньги, и награждён за это был серебряным вызолоченным ковшом, который, переходя из рода в род, дошёл до известного богача-заводчика Ивана Кучумова, и теперь хранится у любимовского купца Нила Сторожева. На дне ковша — двуглавый орёл; на носу — женщина в хитоне, которая держит на голове козла; у ручки ковша изображены женщины во весь рост, в одежде наподобие стихаря; в правой руке они держат книгу с надписью: «Тако верую», а в левой ветвь древесную. Над нею надпись: «Сивилла Европия». Затем кругом ковша обычная надпись, что он дан такому-то и прочее. В Ярославле в приходской церкви Фёдоровской Божией Матери хранится ковш, пожалованный в 1686 году ярославскому посадскому человеку Ерёмину от государей Ивана и Петра Алексеевичей за прибылые деньги по кружечному двору. На дне ковша высечен двуглавый орёл, на отгубе ручки вырезан пеликан, терзающий грудь свою и кормящий детей (!), а снаружи, вокруг ковша, надпись: «1686 года генваря въ 25-й день пожалованъ симъ ковшомъ посадскiй человѣкъ Родiонъ Леонтьевъ сынъ Ереминъ за службу его и за приборъ ярославского кружечнаго двора 1686 года». В 1707 году пожалован ковш в два фунта Соликамскому посадскому человеку Андрияну Жданову, что он, будучи в Сибири якутским кабацким головою, с 12-го ноября 6026 по 1-е число 704 года учинил против прежних годов (прибыли) «у вина и у картъ, и у мены соболей 11 721 рубль два алтына».

Таким образом, главная обязанность выборных, сидевших в царёвом кабаке, состояла в том, чтоб сбирать питейную прибыль и явочные пошлины. Мы уже видели, что в кабаках были заведены пиво и мёд, и народу запрещено было приготовлять домашние напитки. Но если б крестьянину пришла нужда сварить пивца к празднику или к свадьбе, или к родинам, или к крестинам, словом, как выражался сам народ — помолиться, он должен был идти в съезжую избу, или к кабацкому голове и целовальникам, и платить явку, впоследствии подавать им челобитные, да те челобитные подписывать именно, на сколько дней того питья дадут, и печатать те челобитные великого государя печатью. В 1705 году в знак явки в Москве давали позволительные виды из ратуши, а в городах и уездах из земских изб на гербовой бумаге ярлыки. Явку брали в 1654 году с четверти вина московской меры по два алтына, с пуда мёду по алтыну, с пива с четверти по 4 деньги, с браги пьяной по 2 деньги. В Верхотурьи в 1697 году с четверти — по 4 деньги, с пуда мёду — по 6 денег. В Москве в 1705 году с четверти — по 10 денег, и с медовых ставок — по 10 денег. Вино курить запрещено было крестьянам без всякого исключения: безо всякой явки, безо всякой милости; но народ тайно всё-таки курил вино и в XVII веке. В 1660 году предписано было: «А будетъ крестьяне учнутъ вино курить и продавать, и у тѣхъ крестьянъ сѣчь руки и ссылать въ Сибирь».

Все эти установления, вдруг возникшие в Московском царстве, весь этот быт с кабаками и целовальниками, с подьячими в кабаках, с явкой питей, с записыванием в книги, сколько и когда выпить пива, — всё это было ново для народа, привыкшего жить в течение длинного ряда веков при свободном пользовании напитками, составлявшими такую же насущную потребность жизни, как и хлеб. Народ никак не мог помириться с этим новым положением дел и принимал все меры жить своей старой корчемной жизнию, хотя этот порядок жизни считался уже противозаконным, сделался преступлением, не допускающим никакой милости. Поэтому вдруг вся русская земля оказалась повинной в корчемстве, и казнь за корчемство несла в течение почти трёхсот лет. Корчемство в XVII веке распространялось как зараза, и там, внизу, у народа, оно было совершенно понятно и естественно, ибо вызывалось нуждою, а вверху оно сделалось средством наживы и грабежа. Итак, вторым делом кабацких выборных было преследование корчемства и взыскание корчемных пошлин.



<< Назад   Вперёд>>