Введение
Читателю, знакомому с историей строительства федеративных отношений в современной России, едва ли нужно доказывать, что деньги и власть в национальной и региональной политике очень тесно связаны. Очевидно, что и в Российской империи экономический фактор играл важнейшую роль в отношениях между центром и окраинами, а «фактор империи» оказывал влияние на формирование всех элементов экономической системы. Мое исследование посвящено анализу взаимодействия этих двух факторов — экономического и имперского. Объект исследования — имперское хозяйство, точнее, та его часть, которая связана с финансовым управлением.
Почему имперские финансы представляют собой особый предмет исследования? Чем отличается экономическая политика в империи и национальном государстве? Начнем с того, что Российская империя, как и любая другая, характеризуется ярко выраженной асимметрией экономического и социального развития территорий. Власть российского императора распространялась на регионы, чрезвычайно разнящиеся по ресурсному потенциалу, уровню институционального развития, культуре хозяйства и финансового управления. Западные окраины — Царство Польское, Финляндия, Западный край — к концу XIX века обгоняли некоторые центральные губернии по темпам индустриального развития и урбанизации. В то же время Сибирь, Дальний Восток, Север оставались по большей части неосвоенными. Асимметрия экономического и социального развития диктовала необходимость формирования особой, регионально ориентированной финансовой политики и ставила проблему выравнивания.
Многонациональность империи — второй фактор, обусловивший специфику экономического развития и финансовой политики. Правительство вынуждено было принимать в расчет не только национальные традиции управления, но даже, например, «религиозный контекст» налогообложения. С другой стороны, региональная и национальная экономическая специализация (межэтническое разделение труда, по терминологии Андреаса Каппелера1), а также распространение националистических концепций способствовали возникновению идеологий экономического национализма и регионализма. К концу XIX — началу XX века формируется сеть национальных и региональных экономических сообществ, конкурирующих между собой, в том числе за влияние на правительство2. В результате в финансовых мероприятиях правительства на окраинах нередко отражалось соперничество национальных и региональных лобби. Таким образом, складывание финансовой системы империи можно рассматривать отчасти как результат экономической конкуренции и взаимодействия разных национальных и региональных экономических сообществ.
Экономическая асимметрия и национально-культурная неоднородность оказывали влияние на формирование институтов административного и экономического управления. Асимметричная система власти — еще одна специфическая черта финансового хозяйства империи. Управленческая централизация сочеталась с вынужденной диффузией политической власти и полномочий по распоряжению экономическими ресурсами. Одной из главных задач правительства был поиск оптимальной для каждой окраины и империи в целом модели властно-бюджетных отношений между центром и регионами. Поэтому формы бюджетного управления постоянно менялись под влиянием политической конъюнктуры, обострения национальных противоречий, стремления сократить затраты на управление.
Необходимость согласования различных целей имперской политики ярче всего проявлялась в дилемме приоритетности внешней экспансии или внутреннего развития. За приобретение новых территорий и их удержание приходилось довольно дорого платить: в дебете имперских финансов значились огромные военные расходы, затраты на охрану границ и формирование системы управления. В то же время социальное и экономическое развитие «ядра» — внутренних российских губерний — требовало значительных инвестиций. Геополитическое могущество империи, часто выражавшееся в квадратных верстах, контрастировало с разреженностью власти и недостатком ресурсов во «внутренней» России, ее социальной и экономической отсталостью. Российская империя разделяла с большинством империй проблему выбора между расширением границ и внутренним развитием. Эту проблему предполагалось решить путем институциональной организации экономического управления, рационального расчета и распределения средств между регионами и центром.
Цель моей работы состоит в том, чтобы показать, как отразились особенности имперской системы (многонациональность, асимметрия регионального развития и правовая гетерогенность, активная внешняя политика и стремление к расширению) на функционировании финансовой системы и, напротив, как финансовые императивы влияли на цели и механизмы имперской политики. Мое исследование — лишь шаг в направлении решения одного из важнейших вопросов развития имперского хозяйства: являлся ли «фактор империи» для России тормозом или катализатором развития.
Как ни парадоксально, проблема согласования геополитических целей с внутренними задачами социального и экономического развития, ставшая столь актуальной в связи с возникновением в начале XXI века «моды» на империи, применительно к имперскому прошлому России практически не изучена. Несмотря на то что Россия всегда привлекала внимание как пример отстающей «великой державы», существующие исследования (например, известные концепции Александра Гершенкрона, Теодора фон Лауэ, Питера Гэтрелла, Пола Грегори3) обходят стороной этот вопрос. Между тем он занимал российских политиков и экономистов не меньше, чем их английских коллег, которые со времен Адама Смита оспаривали преимущества политики завоевания новых колоний.
В современной историографии колониальных империй Нового времени проблема взаимосвязи имперской политики и экономического роста обсуждается давно и интенсивно. Например, Мартин Блинкхорн изучил роль «имперского мифа» в социальном и экономическом развитии Испании и выдвинул гипотезу, что именно сохранение колоний являлось одной из причин периферийного положения Испании в европейской экономической системе Нового времени. Блинкхорн предположил, что Испания выиграла бы, если бы в 1828 году потеряла все свои колонии (а не только их основную часть — страны Латинской Америки). Сохранение остатков колониальных владений препятствовало индустриализации и модернизации аграрного общества: национальная буржуазия, пользуясь дешевыми рынками Кубы, не выработала навыков конкурентного предпринимательства, сохранив черты аграрно-аристократической корпорации, а воспоминания о былом могуществе империи поддерживали в правительстве и обществе тлеющую надежду реванша. Правительство, вместо того чтобы инвестировать средства в индустриальное развитие, финансировало военные расходы, и его поддерживало общество, зараженное имперской идеей4. Таким образом, эта идея являлась одним из факторов периферийности, то есть экономической отсталости страны.
Аналогичные дебаты о позитивных и негативных последствиях имперской политики для внутреннего развития Великобритании — отнюдь не периферийной страны континента — будут рассмотрены в начале второй части книги. Здесь лишь отмечу, что заметное место в историографии занимает концепция, связавшая закат Британской империи во второй половине XIX столетия с влиянием фактора «империи». Таким образом, противопоставление имперской идеи и концепции внутреннего развития, социальных реформ было распространено в политических дебатах и последующей историографии как великих держав, лидеров индустриализации, например Британии и Франции, так и аутсайдеров — Испании и Португалии.
Влияние «фактора империи» может быть рассмотрено и в более узких контекстах. Например, до сих пор остается неясным, каково было влияние многонациональности на процессы индустриализации и экономического развития таких государств, как Россия и Австро-Венгрия. Известная концепция Эрнеста Геллнера, связавшего возникновение национализма в Европе с индустриальным развитием, подвергается сомнению исследователями экономической истории Габсбургской империи. Так, Георги Ранки пришел к выводу, что идея национальности иногда служила не катализатором, а тормозом индустриализации, или, по словам Ранки, вносила дисгармонию в экономическое развитие многонациональных государств5. Экономический национализм и регионализм российской буржуазии тоже рассматривается исследователями (Томасом Оуэном и Альфредом Рибером) как препятствие для развития, в частности для формирования единого среднего класса. В этом исследовании я коснусь лишь некоторых значимых проявлений экономического национализма — в связи с обсуждением финансовых отношений центра и периферии, что поможет оценить влияние националистической идеологии на финансовую политику в регионах.
Очерченные выше границы исследования могут показаться чрезмерно широкими, а проблема — чересчур значительной. Ясно, что мне пришлось ограничиться в выборе методологии, сюжетов и источников.
Первое ограничение — методологического характера. Заметное место в историографии империй (прежде всего Британской) занимают работы, принадлежащие к особому направлению историко-экономических исследований — клиометрике. Главный акцент в работах этой школы сделан на количественные исследования, в частности на расчет прибылей и убытков имперского строительства. Как будет показано в дальнейшем, эти трудоемкие и несомненно нужные расчеты все же не дают полноценного ответа на вопросы, связанные с функционированием финансовой системы империи. Поэтому мне пришлось ограничиться лишь самыми важными статистическими данными, почерпнутыми в основном из вторичных источников.
К счастью, такие источники существуют. Пожалуй, единственная работа о финансах Российской империи, которая по названию близка к одному из направлений моего исследования, была опубликована в конце XIX века. Николай Петрович Яснопольский собрал и систематизировал бюджетные данные, почерпнутые им из отчетов Государственного контроля и казначейства, из других источников, и издал двухтомный труд «О географическом распределении государственных доходов и расходов России» (Киев, 1890-1897), с приложением статистических таблиц, картограмм и диаграмм. Публикация Яснопольского послужила толчком к обсуждению вопроса о «цене» империи и о справедливости распределения бремени имперских расходов между центром и окраинами. Многими оспаривалась правомерность использования данных бюджета для анализа реальной обремененности населения. С другой стороны, опубликованные Яснопольским данные стали основанием для полностью противоположных заключений (об этом подробнее в главе 9). Возможно, имеет смысл пересмотреть или, точнее, пересчитать географическое распределение расходов и доходов. Но это не входит в мою задачу. Книга Яснопольского важна для меня как источник, которым пользовались его современники и который давал материал для дебатов о финансовой политике империи.
Рассматривая отдельные эпизоды обсуждения проблем финансового взаимодействия с окраинами, я попыталась проследить, как и когда российские бюрократы и общественные деятели стали думать, писать и говорить об империи как о хозяйстве. Как появилась идея обремененности и опасения «надрыва», как националистический дискурс влиял на принятие решений в области экономики, и наоборот.
Особенно полезным в анализе финансовых отношений между центром и периферией представляется мне институциональный подход. Правительство империи, сталкиваясь с проблемами роста издержек на управление окраинами, угрозой утраты власти (в силу центробежных тенденций, реального или мнимого национального вызова) и проблемами соперничества (также реального или вымышленного) с другими империями, постоянно находилось в поиске оптимальных и безопасных механизмов получения дохода и финансового взаимодействия с территориями. Институционализация финансовых отношений между центром и периферией — одна из главных сюжетных линий в книге.
Следующее, тематическое ограничение моего исследования связано с тем, что в книге пойдет речь только о государственных финансах: развитие частных и акционерных финансовых институтов, например деятельность российских банков на окраинах, а также муниципальные финансы остаются за пределами моего анализа. Кроме того, в сфере государственных финансов меня прежде всего интересуют вопросы формирования бюджета, бюджетных связей между центром и окраинами, проблемы равномерного распределения доходов и расходов, налоговой политики, денежного обращения и региональных займов. Этот принцип определил структуру книги. Выбор этих сюжетов не обусловлен убеждением, что, скажем, тарифная политика или торговые отношения не являлись существенными элементами имперской экономики. Напротив, именно потому, что эти сюжеты заслуживают особого внимания и отдельного исследования, они не вошли в книгу.
Наконец, для анализа указанных выше проблем я выбрала лишь ряд регионов: Царство Польское, Великое княжество Финляндское, Закавказье и Туркестан. Почему эти регионы, а не Прибалтика или Бессарабия, Сибирь или Дальний Восток? Во-первых, избранные сюжеты дают идеальную возможность рассмотреть разные модели построения финансовых отношений между империей и окраинами. Каждый из этих регионов представляет уникальную эволюцию принципов, определявших его связи с центром. Польша и Финляндия — примеры наиболее «европеизированных» окраин. Их финансовое законодательство и структура экономики складывались под сильным влиянием взаимодействия с Западной Европой. В разные периоды своего существования в составе империи Польша и Финляндия обладали правами финансовой автономии. Закавказье и Туркестан, напротив, рассматривались правительством как колонии. Отсюда — особые принципы экономической политики, которые определялись и ориенталистски- ми концепциями, и колониальным опытом других империй. Вместе с тем эти четыре окраины, различные в культурном, политическом и экономическом отношениях, должны были, по идее правительства, быть интегрированы в единую экономическую систему империи. Выбранные мной в качестве объектов исследования «случаи» характерны тем, что они демонстрируют переплетение проблем экономических и национальных отношений, а также характеризуют процессы сложной интеграции в систему финансов империи тех регионов, которые были подвержены сильному влиянию внешних (зарубежных) тенденций финансового развития и имели особую культуру и традиции финансового управления.
Второе обстоятельство, предопределившее выбор именно этих окраин, связано со степенью изученности экономической политики в различных регионах империи и наличием источников. Читатель, вероятно, обратит внимание на то, что проблемы финансовой политики на окраинах освещены в книге неравномерно: польские сюжеты значительно «перевешивают» прочие. Вопросы финансовой политики в Польше — бюджетных связей, налогообложения, введения российского рубля в денежное обращение, а также политики по отношению к Польскому банку и внешним займам Царства Польского — до сих пор являлись предметом лишь единичных работ, в основном польских историков первой половины XX века6. Исключение составляет монография Л. А. Обушенковой, посвященная главным образом внутреннему экономическому развитию Царства Польского в период 1815-1830 годов7. Меня же интересует прежде всего не собственно история польских (финляндских etc.) финансов, а их связь с российской финансовой системой. Опираясь в основном на документы Министерства финансов Российской империи, а также других правительственных учреждений (территориальных комитетов — Комитета по делам Царства Польского, Кавказского комитета, Статс-секретаря Великого княжества Финляндского; Комитета и Совета министров, Государственного совета и др.) я постаралась представить «взгляд из Петербурга» на проблемы польских (финляндских etc.) финансов. В ходе работы над книгой местные источники почти не использовались. Исключение составляют документы Архива древних актов в Варшаве, куда были переданы хранившиеся в Ленинграде документы ряда фондов.
Наличие в фондах Министерства финансов и других учреждений комплекса материалов по определенным вопросам финансовой политики на окраинах является весьма красноречивым свидетельством интереса правительства к конкретным региональным проблемам. Для сравнения: обсуждение проблем финансового управления в Прибалтике или Бессарабии практически никак не отразилось в материалах Министерства финансов. Рискну предположить, что эти вопросы были на периферии внимания ведомства и региональных администраций. Напротив, в фондах министерства представлен целый комплекс документов, касающихся организации финансового управления Закавказским краем с 1801 года. Эти документы, ранее не привлекавшиеся исследователями, составили основу для анализа развития бюджетных связей между регионом и Государственным казначейством, связей, особенно интересных с точки зрения зависимости процессов административной и финансовой централизации, деконцентрации и т.д. Не уступают им по значимости и вопросы налогообложения в крае. Налоговые реформы в Закавказье частично освещены в исторической литературе, преимущественно 1960-1980-х годов. Но в силу того, что советская историография строилась по строго территориальному принципу («республиканская» историография экономического развития Армении, Грузии и т.д.), эти сюжеты выпадали из общего контекста налоговой политики империи на окраинах8.
То же можно сказать и о проблемах налогообложения и финансовой политики в Средней Азии9. Рассмотрение этих проблем было замкнуто в сугубо территориальных рамках, несмотря на то что экономическая политика правительства в этом регионе и особенно сюжеты, связанные с развитием хлопководства, являлись одной из наиболее популярных тем советской историографии среднеазиатских республик. В последние годы проблемы экономической и финансовой политики в Туркестане стали привлекать все большее внимание исследователей. Из новых работ следует прежде всего выделить публикации Мюриэл Джоффе, С. Абашина и Н. Хотамова10.
Экономические отношения между Финляндией и Россией из всех рассматриваемых мной сюжетов имеют, наверное, самую богатую историографию. Особенно внимание исследователей привлекали вопросы денежной политики, торговых связей и таможенного регулирования, железнодорожного строительства. Поэтому в данной работе главный акцент будет сделан на проблемы бюджетных отношений между империей и Великим княжеством, а также на проблемы участия Финляндии в общеимперских расходах11.
Почти в каждой главе книги читатель найдет сравнительный анализ решения рассматриваемых проблем правительствами других империй и национальных государств. Методология сравнительного анализа довольно часто и плодотворно используется в исследованиях империй, причем наиболее распространенным является сопоставление России с Австро-Венгрией и Османской империей, то есть с империями-современниками и соседями12. В нашем случае — в исследовании экономики России как империи — в ряд объектов сравнительного анализа целесообразно включить также и империи, типологически отличающиеся от России, — колониальные системы Британии и Франции. Основанием для такого сравнения может служить, во-первых, то, что Россия обладала характеристиками, свойственными как континентальным, так и колониальным империям, или, по словам Доминика Ливена, представляла собой «гибрид» этих двух типов13. Во-вторых, современники и участники описываемых событий и процессов — чиновники, политические деятели и писатели как в центре, так и на окраинах Российской империи — часто прибегали к такого рода сравнениям. Так, колониальный опыт Британии и Франции анализировался при подготовке правительственных мероприятий в Закавказье и Средней Азии. Эти два региона изначально позиционировались именно как объекты колониальной политики. Со временем Закавказье стало реже появляться в рамках колониального дискурса14, но за Туркестаном понятие «колония» закрепилось. Сравнение Туркестана с заморскими территориями колониальных империй, например с Британской Индией, было довольно устойчивым штампом и в произведениях «официального жанра» (проектах, записках чиновников), и в сочинениях публицистов и исследователей15. В то же время Польша и Украина часто сравнивались с периферийными территориями континентальных империй, например Австро-Венгрии, поскольку границы России и Габсбургской империи разделяли этнические общности — поляков и украинцев. С другой стороны, в позитивном опыте некоторых «альянсов» национальные деятели российских окраин искали образцы для построения отношений с российской властью. Например, польские экономисты ориентировались на опыт Шотландии, видя в ней образец процветающей периферии16.
Компаративный анализ — разумеется, в определенных границах — имеет большое значение для понимания специфики экономических отношений центра и периферии в разных имперских государствах. Смысл сравнения состоит не только и не столько в том, чтобы сопоставить внешне похожие институциональные модели, а, скорее, в анализе ситуаций и методов решения сходных проблем экономической политики, с которыми сталкивались правительства империй. Это поможет вписать эволюцию российских имперских финансов в общий контекст развития систем финансовых отношений между центром и периферией государств разного уровня экономического развития, национального состава, государственного устройства и форм правления.
И последняя, пожалуй, самая важная часть предисловия. Я чрезвычайно благодарна всем друзьям и коллегам за помощь, поддержку и критику. Первым, кто поддержал мою идею заняться исследованием имперских финансов, был мой учитель Б.В. Ананьич. Он же познакомил меня с организаторами и участниками проекта по изучению истории России в региональной перспективе — А.В. Ремневым, П.И. Савельевым и Джейн Бурбанк. С 1997 года мне посчастливилось участвовать в целом ряде семинаров, посвященных истории Российской империи, что дало мне возможность сотрудничать с Марком фон Хагеном, В.О. Бобровниковым, Полом Вертом, Л.Е. Горизонтовым, С.И. Каспэ, Е.И. Кэмпбэлл, И.Н. Новиковой, Чарльзом Стайнведелем, Виллардом Сандерлендом, Н.Ф. Тагировой и другими замечательными исследователями.
Благодарю коллег из Санкт-Петербургского института истории РАН Е.В. Анисимова, Р.Ш. Ганелина, Б.Б. Дубенцова, Б.И. Колоницкого, В.А. Нардову, В.М. Панеяха, В.Н. Плешкова, А.А. Фурсенко, В.Г. Чернуху, А.Н. Цамутали и многих других за советы и поддержку; С.Г. Беляева и С.К. Лебедева — за полезную критику и замечания. Очень важным было для меня общение с коллегами из Европейского университета в Санкт-Петербурге, прежде всего В.В. Волковым и В.Я. Гельманом, подсказавшим замечательные идеи.
Работа над проектом стала возможна благодаря финансовой поддержке фондов American Council of Learned Societies и Фонда поддержки отечественной науки. Грант фонда Fulbright (программа Fulbright-Kennan) в 2003-2004 годах дал мне возможность работать над рукописью и общаться с коллегами в Институте Дж. Кеннана в Вашингтоне (Kennan Institute for Advanced Russian Studies).
Я очень признательна за содействие сотрудникам института, особенно Маргарэт Пэксон и директору института Блэру Рублу.
Особо признательна первым читателям отдельных фрагментов и всего текста рукописи — редактору журнала Ab Imperio A.M. Семенову, чьи замечания к опубликованной в журнале статье оказались для меня очень полезными, А.И. Миллеру, М.Д. Долбилову, Б.Б. Дубенцову, В.В. Лапину и И.А. Христофорову.
И наконец, я бесконечно благодарна моим родителям Н.В. Правиловой и A.M. Правилову за поддержку, понимание и терпение.
1 Каппелер А. Россия — многонациональная империя. М., 2000. С. 96-104.
2 О национальных и региональных экономических сообществах в России см.: Suny R. The Emergence of Political Society in Georgia // Transcaucasia, Nationalism and Social Change: Essays in the History if Armenia, Azerbaijan and Georgia / Ed. by R. Suny. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1996. P. 109-140; AlstadtA. The Azerbaijani Bourgeoisie and the Cultural-Enlightenment Movement in Baku: First Steps toward Nationalism // Ibid.; Owen T. Impediments to a Bourgeois Consciousness in Russia, 1880-1905: The Estate Structure, Ethnic Diversity and Economic Regionalism // Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia / Ed. by E.W. Clowes, S.D. Kassow, J.L. West. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1991. P. 75-89; Rieber A.J. Merchant and Entrepreneurs in Imperial Russia. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1982. P. 52-73.
3 Gerschenkron A. Russia: patterns and problems of Economic Development, 1861-1958 // Economic backwardness in historical perspective. Cambridge: Belknap Press of Harvard University Press, 1962. P. 119-151; Laue T. von. Sergei Witte and the industrialization of Russia. N.Y.: Columbia University Press. 1963; Gatrell P. The tsarist economy, 1850-1917. N.Y.:
St. Martin's Press, 1986; Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчеты и оценки. М., 2003.
4 Blinkhorn М. Spain: the "Spanish Problem" and the Imperial Myth // Journal of Contemporary History. 1980. Vol. 15. № 1 (January). P. 5-25.
5 Ranki G. On the Development of the Austro-Hungarian Monarchy // Economic development in the Habsburg monarchy in the nineteenth century / Ed. by J. Komlos. Boulder: East European Monographs, 1983. P. 51.
6 Из наиболее значительных работ польских историков первой половины XIX века следует упомянуть работы С. Смолки, X. Раджишевского, Н. Гонщоровской, С. Кошуцкого: SmolkaS. Polityka Lubeckiego przed powstaniem listopadowym. Krakow, 1907. T. 1-2; RadziszewskiH. Skarb i organizacya wladz skarbowych w Krolestwie Polskim. Warszawa, 1907-1908. T. 1-2; Radziszewski H. Bank Polski. Warszawa, 1918; Gqsiorowska N. Polska na przefome zycia gospodarczego (1764-1830). Warszawa: Wiedza, 1921; Gqsiorowska N. Likwidacya polsko-rosyiska w Krolestwie Kongressowym. Warszawa, 1916; Koszutski S. Rozwoj ekonomiczny Kroiestwa Polskiego w ostatnim trzydziestoleciu (1870-1900). Warszawa, 1905. Значительное число публикаций по истории польских финансов появилось в известном журнале Ekonomista в 1900-1930-х годах.
Из более поздних работ польских историков см.: Kotodziejczyk R. Ksztaltowanie burzuazji w Krolestwie Polskim (1815-1830). Warszawa, 1957; Рутковский Я. Экономическая история Польши. М.. 1953; Куля В. Формирование капитализма в Польше. М., 1959. Особое место занимают работы по польской нумизматике Владислава Терлецкого (Terlecki); см. его публикации в «Ведомостях нумизматики» (WiadomoSci Numizma-tyczne. i960. Z. 1-2,4; 1962. Z. 1; 1966. Z. 10; 1967. Z. 1).
7 Обушенкова Л.А. Королевство Польское в 1815-1830 гг.: Экономическое и социальное развитие. М., 1979. Среди работ российских историков следует обратить внимание на следующие: Познанский И.С. Исторический очерк экономического положения Польши. СПб., 1875; Дружинин А. Очерк развития податных реформ в Привислинском крае. Плоцк, 1896. Т. 1-2; Брандт Б.Ф. Иностранные капиталы: Их влияние на экономическое развитие страны. Мануфактурная промышленность в Царстве Польском. СПб., 1899; Пресняков А.С. Экономика и политика в польском вопросе начала XIX в. // Борьба классов. 1924. № 1/2, С. 29-49; Шустер У.А. Экономическая борьба Москвы с Лодзью (из истории русско-польских отношений в 8о-х годах прошлого века) // Исторические записки. Т. 5. М., 1939. С. 188-234; Костюшко И.И. Крестьянская реформа 1864 г. в Царстве Польском. М., 1962; и др.
8 Гвахариа Л.А. Государственные подати и повинности в Восточной Грузии в первой половине XIX в.: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Тбилиси, 1956. Из общих работ по экономической истории регионов см.: Адонц М.А. Экономическое развитие Восточной Армении в XIX в. Ереван, 1957; Туманян О.Е. Экономическое развитие Армении. Ереван, 1954; Мильман А. Политический строй Азербайджана в XIX — начале XX в. Баку, 1966; Тунян В.Г. Административная и экономическая политика самодержавия в Закавказье, 1801-1853: Автореф. дис.... д-ра ист. наук. Тбилиси, 1989; Он же. Восточная Армения в составе России. Ереван, 1989; Искандеров А. Социально-экономическое положение Северного Азербайджана в период российских завоеваний (первая треть XIX в.): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Баку, 1992. Собственно российской экономической и финансовой политике в Закавказье посвящено немного работ. Среди них стоит отметить:
Маркова О.П. Финансово-экономическое обследование Грузии в первой трети XIX в. // Исторические записки. М.. 1949. Т. 30. С. 172-210; Колониальная политика российского царизма в Азербайджане в 20-60-х гг. XIX в.: Сборник документов. М.; Л., 1936; Нардова В.А. Начало монополизации нефтяной промышленности, 1880-1890-е гг. Л., 1974.
9 Налоговой политике в Средней Азии посвящены следующие диссертации: Масанов Н.Э. Налоговая политика царизма в Казахстане (20-60-е гг. XIX в.): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Алма-Ата. i960; Несинбаева К.Р. Налоговая политика царизма в Казахстане (1867-1914): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Фрунзе, 1988; Сапелкин А. Налоговая политика царизма в Киргизии (1867-1914): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Фрунзе, 1963. Вопросы налоговой политики также освещены в трудах по аграрной истории Туркестана: Галузо П.Г. Аграрные отношения на юге Казахстана, 1867-1914. Алма-Ата, 1965; Ильясов С. Земельные отношения в Киргизии в конце XIX — начале XX в. Фрунзе, 1963; Савицкий А.П. Поземельный вопрос в Туркестане (в проектах и записках 1867-1886 гг.). Ташкент. 1963; Сапелкин А.А. Аграрные отношение в Киргизии в начале XX в. Фрунзе, 1977; Сулейменов Б.С. Аграрный вопрос в Казахстане последней трети XIX — начале XX в. Алма-Ата, 1963; Юлдашев A.M. Аграрные отношения в Туркестане конца XIX — начале XX в. Ташкент, 1969. Из многочисленных трудов по экономической политике отмечу общие работы: Абдурахимова Н.А. Колониальная система власти в Туркестане: Автореф. дис.... д-ра ист. наук. Ташкент, 1994; Аминов Л.М. Экономическое развитие Средней Азии со второй половины XIX в. до Первой мировой войны. Ташкент, 1959; Рожкова М.К. Экономическая политика царского правительства на Среднем Востоке во второй четверти XIX в. и русская буржуазия. М.; Л., 1949; Она же. Экономические связи России со Средней Азией в 40-60-х гг. XIX в. М., 1963; Халфин Н.А. Присоединение Средней Азии к России. М., 1965.
10 Joffe М. Autocracy, Capitalism and Empire: the Politics of Irrigation // Russian Review. 1995. Vol. 54. № 3 (July). P. 365-388;Joffe M. Diamond in the Rough: The State, Entrepreneurs and Turkestan's Hidden Resources in Late Imperial Russia // Extending the Borders of Russian History: Essays in Honor of A.J. Rieber / Ed. by M. Siefert. N.Y.. Budapest: CEU Press, 2003; Абашин С. Быть или не быть общине в Туркестане: споры в русской администрации в 1880-х гг. // Вестник Евразии. 2001. № 4 (15). С. 36-62; Хотамов Н.Б. Роль банковского капитала в социально-экономическом развитии Средней Азии. Душанбе, 1990.
11 Ананьин Б.В. Золотой стандарт в Финляндии и России: финансовый аспект имперской политики // Россия на рубеже XIX-XX веков: Материалы научных чтений памяти проф. В.И. Бовыкина, МГУ. 20 января 1999 г./Под ред. А.Г. Голикова, А.П. Корелина. М., 1999. С. 115-124;
Бобович И.М. Русско-финляндские экономические отношения накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Л., 1968; Винклер П.П. фон. Из истории монетного дела в России: Финляндская монета. СПб., 1900; Корнилов Т.Д. Русско-финляндские таможенные отношения в конце XIX — начале XX в. Л., 1971; Рейн Т. Иоганн Вильгельм Снельман: Историко-биографический очерк. СПб.. 1903; Суни Л.В. Очерк общественно-политического развития Финляндии (50-70-е годы XIX в.). Л.. 1979; Он же. Самодержавие и общественно-политическое развитие Финляндии в 80-90-е гг. XIX в. Л.. 1982; СуниЛ.В., Ошеров Е.Б. Финляндская политика царизма на рубеже XIX-XX вв.: Учебное пособие. Петрозаводск. 1986; Шибергсон Э. Финляндский Банк, 1811-1911. Гельсингфорс. 1914; Polvinen Т. Die finnischen Eisenbahnen in den militarischen und politischen Planen Russlands vor dem ersten Weltkrieg. Helsinki, 1962; и др.
12 О сравнительном анализе империй: Рибер А. Изучая империи // Исторические записки. 2003. Т. 6 (124). С. 86-88.
13 Lieven D. Dilemmas of Empire, 1850-1918: Power, Territory, Identity //Journal of Contemporary History. 1999. Vol. 34 (2). P. 163.
14 Brower D. Turkestan and the fate of the Russian Empire. London; N.Y.: Routledge Curzon, 2003. P. XI.
15 Ibid.
16 Koszutski S. Rozwoj ekonomiczny Krolestwa Polskego w ostatnim trzydziestoleciu. Warszawa, 1905. S. 28. Автор цитирует Юзефа Супиньского («Szkofa polska gospodarstwa spoiecznego», 1862,1865) — философа и публициста, одного из идеологов концепции «органичной работы».
Вперёд>>
