В поход на Пекин
22 июля
В день Тезоименитства Государыни Императрицы Марии Феодоровны 22 июля русский отряд, совместно с отрядами союзных наций, двинулся против китайского лагеря Бэйцан, чем было положено начало похода на Пекин.На улицах Тяньцзиня шум и движение. Загремели огромные неуклюжие американские фуры, запряженные четверкою рослых жирных мулов и живо напомнившие американские прерии, романы Майн Рида и его героев. Замелькали маленькие и чистенькие остроглазые японские кавалеристы на маленьких веселых вороных жеребцах. Застучали легкие скорострельные пушки франтовских и воинственных англичан в желтых шлемах и желтых тропических костюмах. Затопотали своими крепкими копытами тонкинские мулы, перевозившие на своих хребтах легкую горную батарею красивых и добродушных французов, одетых в синие шлемы и синие костюмы. Замаршировали всегда парадные вымуштрованные и краснощекие германцы в круглых серых шлемах и широких блузах цвета китайских песков. Ржали, кричали и ревели лошади, мулы и ослы. Потащились грязные обозы, наполненные всяким скарбом, но только не огнестрельными припасами, тощих и голодных чернокожих индийцев, в цветных чалмах, песочных блузах и шароварах, с серыми лентами, обвивающими ноги, и в черных кожаных башмаках.
Гневное Небо – Тен было умилостивлено неисчислимыми и неисчерпаемыми потоками пролитой китайской и заморской крови и само пролило наконец первые тяжелые капли небесной влаги. Весь день и всю ночь шумел крепкий и упорный южный дождь и заливал лужами пыльные улицы Тяньцзиня, дороги и изнемогавшие от засухи поля. В ответ на смертоносные раскаты еще недавно гремевших стальных орудий откликнулся небесный гром. Тяжело перекатываясь от одного небосвода до другого, он точно негодовал и смеялся над жалкими потугами людей подражать его царственным правам и потрясал тучи и землю своим победным грохотом.
Но, видно, еще мало было пролито крови. Сквозь шум ливня и среди торжествующих ударов грома было слышно, как тысячи людей шли в поход, тысячи ног топтали грязь, подковы коней разбрызгивали лужи, ружья и сабли бряцали, колеса орудий и телег скрипели, погонщики кричали, мулы и ослы ревели.
Так как общее наступление всех союзных колонн должно было последовать с рассветом, а до места было не более 12 верст, то я еще располагал временем и ночью, сидя в гостинице «Astor-House», писал корреспонденцию о последних событиях.
Около 2 часов ночи, задолго до рассвета, послышались отдаленные раскаты выстрелов. Видно, снова началось кровопролитие.
Я бросил писать и поспешил уложить на дорогу мой самый упрощенный корреспондентский багаж, т. е. ничего, кроме записной книжки с карандашом, засунутой в карман, и бутылки красного вина, уложенной в седло. Тут я вспомнил о револьвере, который был мне любезно подарен мичманом З. и, забытый, ровно два месяца мирно лежал на дне чемодана. Я живо разыскал оружие, которое могло быть весьма полезным, так как мне предстояло ехать одному, в темноте, по неизвестным дорогам. Я начал храбро заряжать револьвер, но… несмотря на все мои усилия, пули не имели никакого намерения держаться в барабане. Пули и револьвер оказались разных калибров. Окончательно убедившись, что мне не судьба носить оружие, я отправил револьвер обратно в чемодан и, вооружившись для обороны, если не от боксеров, то от комаров, хорошим плетеным хлыстом, похищенным мною из одной китайской кавалерийской импани, я вскочил на лошадь, которую когда-то купил у китайца-христианина и потерял ее во время своей болезни. Наши всеведущие и вездесущие казаки разыскали эту лошадь и объездили.
Меня постигла новая неудача. Лишь только я выехал из ворот гостиницы, лошадь пробежала несколько шагов и сейчас же основательно и с чувством так заиграла задними ногами, что я, недолго думая, очутился в луже.
Меня не столько испугала участь моего белого тропического костюма, который приобрел весьма странный вид, точно был разрисован смелой кистью импрессиониста или декадента. Меня больше встревожило будущее бутылки красного вина, находившейся в седле. В походе вино незаменимое питье, и с ним можно пить даже воду из Пэйхо. Я снова поймал лошадь, снова влез на нее и снова полетел на землю. При каждой моей попытке взобраться на седло лошадь начинала играть задними ногами и выказывать самые враждебные намерения. К моей величайшей досаде, лошадь не только не убежала совсем, чтобы оставить меня по крайней мере в покое, но продолжала ходить возле дороги. Была ли эта лошадь настроена боксерами и потому ненавидела всех иностранцев, или она слушалась только русских казаков, которые на ней ездили, или, быть может, она не терпела только одних журналистов и корреспондентов, но она решительно отказалась меня возить, и я был принужден отвести ее обратно в конюшню и взять другого коня. Я был в отчаянии и боялся, что благодаря капризу моего четвероногого врага я не успею нагнать наш отряд и не увижу самого интересного момента боя.
Проехав через мирно спавший Тяньцзинь и обогнув разрушенные и сожженные деревни перед вокзалом, с валявшимися прогнившими трупами китайцев, я пересек опустошенные поля, на которых два последних месяца бились международные отряды желтого, красного и белого племени. Дрались здесь китайцы и японцы, маньчжуры, чжунгары и монголы, буряты, татары, английские индусы, бенгалы, пенджабы, сикхи, гуркасы, раджипуты, французские анамиты, малайцы, американцы, евреи, англичане, германцы, австрийцы, итальянцы, французы, австрийские чехи, словаки, поляки и русские.
На самых мирных землепашцев и торговцев, двести лет ни на кого не нападавших и ненавидевших войну, ополчились племена Азии, Европы и Америки. На желтых китайцев пошли войною единоплеменные и единоверные им желтолицые японцы. Приплыли посланные англичанами индусы, разделенные от китайцев величайшими горами и равнинами и давно не враждовавшие с ними.
Перепутались не только племена, но и веры. В обоих воюющих лагерях были конфуцианцы, буддисты, магометане и шаманы. Заодно с христианами шли брамины и язычники. На стороне европейцев были китайцы-христиане и целый китайский полк, привезенный англичанами из Вэйхайвэя. С другой стороны, у китайцев было европейское оружие, и они дрались по правилам европейского военного искусства, которому их обучили европейцы-инструктора.
Это было такое странное и роковое смешение людей и понятий, что спуталось даже представление о смысле и цели всей этой войны.
И китайцы и союзники дрались друг с другом ради одной и той же цели и одними и теми же средствами – «на пользу Китая». Первые отстаивали честь и свободу Китая. Вторые шли устанавливать в нем порядок и освободить посланников. Но было ли от этого Китаю легче?
Впервые в истории человечества на берегах Тихого океана сошлись для кровавого спора разные племена Азии, Европы и Америки. Если война разъединяет и ссорит народы, то она же собирает, связывает и даже сближает враждующие племена. Духовная сила и ширина каждого народа и отдельного человека полнее и глубже всего познаются в пору испытаний. Пестрые разноязычные и разноверные отряды, собравшиеся на печилийских полях, и под огнем и во время мира имели много случаев приглядеться и привыкнуть друг к другу, заметить, кто в чем силен и слаб, и потом дома на родине рассказать все то, что они видели и слышали.
В 1860 году Китай имел столкновение с двумя державами – Англией и Францией. Через 35 лет он воевал с Японией. Через 40 лет ему пришлось вступить в борьбу уже с восемью державами.
He есть ли китайская распря 1900 года предзнаменование грядущей великой борьбы, которая разразится в неотдаленном будущем на Китайской равнине между разными народами Европы, Азии и Америки, для дележа берегов Тихого океана?
<< Назад Вперёд>>
