Все хлопоты и формальности, связанные с переездом Деникиных на постоянное жительство в Соединенные Штаты, взял на себя один из бывших офицеров Добровольческой армии. Он же предоставил своему бывшему Главнокомандующему и его супруге комнату в своей квартире и оказал им сердечное гостеприимство. Там, поблизости от Нью-Йорка, Деникины прожили до сентября 1946 года. Несмотря на квартирный кризис, им удалось найти скромное, маленькое помещение в окрестностях города и таким образом, как говорил Антон Иванович, "приобрести некоторую оседлость".
Первое известие о решении Деникина переехать в Соединенные Штаты было полной неожиданностью для американцев русского происхождения. Они узнали о нем из заметки в нью-йоркской газете "Новое русское слово" от 5 декабря 1945 года, где сообщалось, что "генерал Деникин покинул Францию и выехал по иммиграционной визе в С. Штаты". Дальше корреспондент газеты добавлял, что отъезд Деникина вызвал в русском Париже много толков и даже некоторое беспокойство в связи с усилившимся советским влиянием во Франции.
9 декабря, через два дня после приезда Антона Ивановича в Америку, в той же газете была напечатана довольно обширная беседа с ним.
«Антон Иванович Деникин почти не изменился за последние пять лет, тот же твердый, стальной взгляд, все та же осторожная точность выражений. И политически его взгляды за эти годы не изменились: бывший Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России остался патриотом и антибольшевиком. Он по-прежнему с русским народом, но не с советской властью».
На вопрос: чем вызван его отъезд из Франции, А. И. Деникин ответил, что "во Франции стало душно", что нет свободной русской печати, что русские газеты выходят там под "прямым или косвенным советским контролем" и что, следовательно, ему, Деникину, там закрыта возможность высказывать свои взгляды в печати.
Газетная статья, в высшей степени корректная в отношении Деникина, заканчивалась утверждением, что в Америке он найдет свободную трибуну и возможность защищать свои политические идеалы.
В дальнейшем мы увидим, насколько это предсказание сбылось.
Приезд генерала Деникина в Америку взбудоражил местных коммунистов. Против него началась систематическая травля в пробольшевистской печати. Обвиняли его в желании организовать новый крестовый поход против Советского Союза, называли черносотенцем и врагом народа. Обвиняли его в еврейских погромах на Юге России во время гражданской войны; устраивали "массовые митинги", требуя от американских иммиграционных властей немедленной высылки Деникина из Соединенных Штатов. Некоторые органы еврейской печати в Нью-Йорке, вроде "Морген журнал" и "Форвертс", тоже выступили против Деникина. В весьма нелестных выражениях по адресу генерала винили его в попустительстве погромам.
"Морген журнал" в азартном потоке своих обвинений настолько увлекся, что смешал Деникина в одну кучу с "Петлюрой, Махно и другими белогвардейскими черносотенцами".
Надо думать, что бывший социалист Петлюра (убитый в 1926 году в Париже Шаломом Шварцбардом в отместку за еврейские погромы на Украине) и особенно полуграмотный крестьянин анархист Махно, странной волей судьбы попавший после гражданской войны в эмиграцию и в 1935 году похороненный в Париже, оба были бы очень изумлены, увидев себя в компании "белогвардейских черносотенцев".
Досталось от "Морген журнал" не только Деникину, но и "Новому русскому слову". Начиналась статья так: "В город самых бойких репортеров, в мировой центр еврейской печати, в страну, где находится, возможно, самое большое число евреев, помнящих еще украинские погромы, прибыл незаметно самый отъявленный из всех еще оставшихся в живых русских черносотенцев". Затем, отдав "должное" генералу Деникину, газета взялась за "Новое русское слово": "Этот журналист, перед которым генерал Деникин излил свою душу, не был посланцем "отца" Коглина или Джеральда К. Смита, а представителем русской газеты "Новое русское слово", чей издатель — еврей В. И. Шимкин, главный редактор — еврей M. E. Вейнбаум, а сотрудники тоже в большинстве евреи, включая нескольких известных русских евреев-социалистов и русско-еврейских писателей... Возможно ли, что евреи издатели и члены редакции "Нового русского слова" забыли все это и устроили столь дружеский прием генералу Деникину только потому, что он делит их вражду к Советской России?"
За долгие годы жизни в эмиграции Антон Иванович привык, конечно, к травле в коммунистической печати и потому новую версию на старые темы оставил без внимания. Но на травлю в еврейских газетах Деникин решил реагировать.
«Я узнал, что в вашей газете помещена статья, воздвигающая на меня необоснованные и оскорбительные обвинения", — писал он в редакцию как "Морген журнал", так и в редакцию "Форвертс". Сообщаю вам:1) Никаких "тайных" задач у меня не было и нет. Всю жизнь я работал и работаю на пользу русского дела — когда-то оружием, ныне словом и пером — совершенно открыто.
2) В течение последних 25 лет я выступал против пангерманизма, потом против гитлеризма в целом ряде моих книг и брошюр, на публичных собраниях в разных странах, в пяти европейских столицах. Книги мои попали в число запрещенных и были изъяты гестапо из магазинов и библиотек. Пять лет немецкой оккупации я прожил в глухой французской деревне под надзором немецкой комендатуры, не переставая все же распространять противонемецкие воззвания среди соотечественников.
Эта моя позиция, равно как и несправедливость обвинения меня газетой в "черносотенстве", известна всей русской эмиграции. К сожалению, неизвестна редакции вашей газеты».
Касаясь обвинения в погромах, А. И. Деникин писал, что "волна антисемитских настроений пронеслась по югу России задолго до вступления белых армий в "черту еврейской оседлости", что "командование принимало меры против еврейских погромов" и что "если бы этого не было, то судьба еврейства южной России была бы несравненно трагичнее".
После встречи в Мимизан с русскими военнопленными Деникина волновала их судьба. Личное общение с ними открыло ему ту глубокую драму, которую переживали в душе своей эти люди. Теперь же его мучила мысль, что в оккупированной союзниками Германии и Италии сидят в лагерях сотни тысяч человек, что им грозит выдача советской власти, которая с необыкновенным, зловещим упорством добивается этой репатриации. "Знала ли история, — говорил он, — подобное явление, чтобы десятки, сотни тысяч людей, вывезенных из родной страны, где протекала вся их жизнь и где, следовательно, сосредоточились все их интересы, где остались их семьи и близкие, — не только всеми силами противились бы возвращению, но одна возможность его доводила бы их до сумасшествия, до самоубийства..." Деникин считал, что "подобный торг человеческими душами не может быть оправдан никакими политическими договорами. Ибо есть нечто превыше политики — христианская мораль, достоинство и честь человека". Он указывал: "Все эти люди — мужчины, женщины, дети, старики — чувствуют себя на краю пропасти, перенесли такие лишения, страдания, что, если описать все, ими пережитое, получилась бы небывало жуткая книга человеческой скорби. Они стучатся, — говорил Деникин, — во все сердца, они шлют повсюду свое тревожное SOS, не переставая верить, что и за ними будет признано право на жизнь".
Молчать Деникин не мог и решил открыто выступить ходатаем перед американскими властями за невыдачу большевикам "власовцев", попавших в плен к англо-американцам. Вот выдержки из текста его письма от 31 января 1946 года генералу Эйзенхауэру:
«Ваше Превосходительство,В газете "Таймc" я прочел описание тех ужасов, которые творятся в лагере Дахау, находящемся под американским управлением, над несчастными русскими людьми, которых называют то "власовцами" то "дезертирами и ренегатами" и которые предпочитают смерть выдаче их советской власти.
Полагая, что Вам неизвестна подлинная история этих людей, я хочу познакомить Вас с ней".
И тут генерал Деникин вкратце изложил те факты, которые, с его слов, уже цитировались в одной из предыдущих глав.
"Я встречался, — писал он, — и беседовал во время немецкой оккупации с сотнями русских солдат и офицеров, состоявших на германской службе, среди которых были люди разного возраста и социального положения — были беспартийные, были комсомольцы и коммунисты. Поэтому я хорошо знаю их тогдашние настроения. Прежде всего среди них совсем не было германофильства, они даже ненавидели немцев и, попав в среду французского населения, выражали эти свои чувства словами и мимикой так открыто и экспансивно, что французы стали относиться к ним с сочувствием и доверием.
Люди эти попали в тупик и искали выхода.
Они придумывали самые фантастические планы — то переход через испанскую границу, то переправа на лодках через Ла-Манш в Англию... Общей была решимость — при приближении союзников перебить немецкое начальство и перейти на сторону англо-американских войск или французских партизанских отрядов.
Вашему Превосходительству должно быть известно, что так именно и поступило большинство русских батальонов.
Когда война окончилась, появились в печати объявления советского генерала Голикова, заведующего репатриацией военнопленных и обещавшего, что все понято, прощено и забыто. Многие поверили, явились на сборные пункты и были отправлены в СССР. Но скоро оттуда всякими путями пришли вести о том, какая страшная доля уготована всем бывшим пленным и особенно "надевшим немецкие мундиры", этих последних ждали пытки и смерть...
Так что эти несчастные люди отлично знают, что ждет их в "советском раю", и неудивительно поэтому, что собираемые в Дахау военнопленные предпочитают искать смерти на месте, и какой смерти!.. Перерезывают себе горло маленькими бритвенными лезвиями, испытывая невероятные предсмертные муки; поджигают свои бараки и, чтобы скорее сгореть живьем, сбрасывают с себя одежду; подставляют свои груди под американские штыки, и головы под их палки — только бы не попасть в большевистский застенок...
Я могу себе представить, какие чувства должны испытывать американские офицеры и солдаты — участники таких экзекуций...
Ваше Превосходительство, я знаю, что имеются "Ялтинские параграфы", но ведь существуют еще, хотя и попираемые ныне, традиции свободных демократических народов — право убежища. Существует еще и воинская этика, не допускающая насилий даже над побежденным врагом. Существует, наконец, христианская мораль, обязывающая к справедливости и милосердию.
Я обращаюсь к Вам, Ваше Превосходительство, как солдат к солдату и надеюсь, что голос мой будет услышан.
Генерал А. Деникин».
В отсутствие генерала Эйзенхауэра ответ пришел за подписью генерала Томаса Ханди, исполнявшего обязанности начальника штаба.
Он указывал на параграфы Ялтинского договора, требующие насильственной репатриации в Советский Союз всех тех, кто 1 сентября 1939 года был гражданином СССР, находился в пределах Советского Союза и принадлежал к одной из следующих категорий:
1) был захвачен в плен в германской военной форме; 2) состоял 22 июня 1941 года (или позже) в вооруженных силах Советского Союза и не был из них уволен; 3) сотрудничал с неприятелем и добровольно оказывал ему помощь и содействие.
В заключение генерал Ханди сообщал, что американская армия обязана выполнять решение, принятое правительством Соединенных Штатов.
Ответ, по существу деловой, по форме своей был вполне корректен, но с обращением "Mister" хотя чин и прошлое звание генерала Деникина были указаны в письме, которое он отправил Эйзенхауэру. Вряд ли генерал Ханди имел хотя бы малейшее представление об истории русской гражданской войны и о личности того, кому он отвечал.
Несколько лет спустя Фишер в своей книге дал ответ на вопрос, почему тогда никто в Америке не двинул пальцем, чтобы помочь "власовцам".
Фишер правильно отметил, что в глазах Запада, который в тот момент яростно ненавидел Германию и наивно верил в возможность дружбы с советами, люди, принадлежавшие к категории "власовцев", являлись предателями. И трагедия этих несчастных заключалась именно в том, что при подобных обстоятельствах не могло быть и речи о праве убежища, когда-то гордом принципе западных демократий".
Со временем, но уже после смерти Деникина политические трения и разногласия, быстро нараставшие между Вашингтоном и Москвой, более, чем чувство справедливости, действительно открыли двери в Соединенные Штаты тем, кого еще не успели выдать советским властям.
В начале 1946 года Антон Иванович сделал в Нью-Йорке два доклада.
Первый доклад "Мировая война и русская военная эмиграция" не являлся публичным выступлением. Это было закрытое, но многолюдное собрание 21 января. Билеты на него, разосланные по особому списку, включали лишь бывших русских офицеров и участников гражданской войны, обосновавшихся в Америке. Кроме желания познакомить известную группу лиц со своими взглядами А. И. Деникин хотел также "войти в личное общение с уцелевшими от жизненных бурь соратниками по старой армии", от которых в течение многих лет отделяли его тысячи километров и океан.
Несмотря на плачевное материальное положение Деникина, сбор с первого доклада пошел целиком в пользу Союза русских военных инвалидов во Франции.
Второй доклад (5 февраля) на тему "Пути русской эмиграции" был публичным выступлением. Это был первый заработок Антона Ивановича в Америке. Лекция принесла генералу несколько сот долларов ,и дала ему краткую передышку от безденежья.
Свое двухчасовое публичное выступление А. И. Деникин закончил призывом к русской эмиграции стоять на страже национальных интересов России и все тем же призывом: "будить мировую совесть".
К началу лекции ожидалась "грандиозная массовая демонстрация". Коммунистическая печать призывала всех сочувствующих явиться на демонстрацию с протестом против "лидера погромщиков", недавно прибывшего в США генерала Деникина, который пытается мобилизовать силы реакции и поджигать третью мировую войну.
Однако к 8 часам вечера линия пикетчиков насчитывала лишь около 35 человек. Когда доклад кончился, пикетчики убрали свои плакаты и мирно разошлись по домам.
<< Назад
Вперёд>>
