Из «Воспоминаний офицера кирасирского № 2 полка о кампании 1812 года» А. Тириона
А. Тирион при Бородине был старшим вахмистром 2-го кирасирского полка 1-го кавалерийского корпуса.

Поле сражения было слишком тесно для огромного количества стиснутых на нем войск; пришлось располагать войска в глубоком порядке нескольких линий, почему снаряды, перелетевшие первую линию, поражали вторую, а некоторые снаряды поражали несколько линий; побоище было ужасающее, и самое сражение явилось наиболее кровопролитным со времени употребления огнестрельного оружия.

Странное и удивительное явление — современный бой: две противные армии медленно подходят к полю сражения, открыто и симметрично располагаются друг против друга, имея в 140 шагах впереди свои артиллерии, и все эти грозные приготовления исполняются со спокойствием, порядком и точностью учебных упражнений мирного времени; от одной армии до другой доносятся громкие голоса начальников; видно, как поворачивают против вас дула орудий, которые вслед за тем понесут вам смерть и разрушение; и вот, по данному сигналу, за зловещим молчанием внезапно следует невероятный грохот — начинается сражение.
В течение нескольких часов обе армии остаются неподвижны, одна только артиллерия говорит и действует; число орудий и меткость стрельбы — вот что дает первый успех; тот, кто подобьет более орудий, тот, кто, произведя в линиях противника более опустошений, внесет в ряды его более ужаса, тот и вынудит своего противника к отступлению.

Нужно отдать справедливость французской артиллерии, что она превосходила артиллерии других государств живостью и меткостью огня, что признавалось всей Европой. После нескольких часов оживленной канонады, потому ли, что неприятель заметил некоторое замешательство в наших рядах, или наше нетерпение нашло этот обмен снарядов слишком продолжительным, но только мы перешли в наступление, и наша пехота атаковала редут, расположенный посреди равнины и посылавший нам смертоносный огонь. Этот редут, ключ поля сражения, был блистательно атакован и столь же мужественно обороняем. Вся местность перед редутом была завалена телами французов, а самый редут и местность позади — телами русских. На этом пункте русские переходили несколько раз в наступление, но новая атака в штыки заставила их отступить. Тела убитых затрудняли движение сражающихся, они ходили по крови, которую насыщенная земля отказывалась поглощать.
Наконец император, утомившись сопротивлением и чувствуя, что от успеха на этом пункте поля сражения зависит успех дня, приказал пехоте отступить, что было принято русскими с торжеством: они думали, что мы уже сдались перед их сопротивлением, и уже было восхваляли победу. Но напрасно, так как пехота была заменена лишь кавале-риею, в составе всех почти кирасирских полков армии, в числе до 15, считая в том числе саксонцев и полк голландцев. Мгновенно развернутая, эта железная линия, предводимая Мюратом, понеслась в атаку. Ничто не устояло, все было опрокинуто, пройдено и взято (т.е. только до оврага). 5-й кирасирский полк, бывший фронтом к редуту, перешел ров, взобрался на небольшой вал и ворвался в редут, рубя и давя пехоту своими конями.

Мы продолжали нашу атаку на равнине вплоть до артиллерии, поддерживаемой русскими кирасирами и драгунами. Доскакав до них, мы были поражены их неподвижностью, не понимая, почему неприятельская кавалерия не вынеслась перед своей артиллерией для ее защиты и для встречи нашей конницы; только очутившись в 100—110 шагах от русской артиллерии, мы поняли, в чем дело, ибо причина стала ясна — это условия местности, что не могло быть нами принято в соображение. Та часть России, по которой мы двигались, представляла собой равнину, частью покрытую лесами, но никакие возвышения не представлялись взору, а между тем на пути было немало крутых спусков и подъемов. Обстоятельство это объясняется тем, что равнины эти (т.е. равнины для глаз) изборождены оврагами, которые только тогда и заметишь, когда они уже у вас под ногами, подобный же овраг находился теперь перед линией русского расположения, играя роль рва и вала, которые и помешали нам атаковать эту линию. Доказывая наше желание видеть русскую армию поближе, мы спустились в овраг с целью выскочить на противоположный берег, но дно оврага оказалось болотистым, передовые лошади в нем завязли, и нам волей-неволей пришлось вернуться обратно и стать в боевом порядке фронтом к неприятелю, по сию сторону оврага и на краю его.

В подобных условиях расположения мы очутились в 100 шагах от русских орудий, которые не замедлили встретить нас беглым огнем. Признаюсь, редко когда приходилось мне переживать подобную передрягу. Во время атаки, которая к тому же и не может быть продолжительной, каждый всадник, находясь в оживлении, наносит удары, отражает, если может, ему наносимые, — вообще тут существует движение, действие, борьба человека с человеком, но в данном случае было нечто совсем другое. Неподвижно стоя перед русскими, мы отлично видели, как орудия заряжались теми снарядами, которые должны были лететь в нашу сторону, и как производилась наводка орудий наводчиками; требовалось известное хладнокровие, чтобы оставаться в этом неподвижном состоянии. К счастью, вследствие ли взволнованного состояния прислуги или плохой стрельбы или по причине близости расстояния, но только картечь перелетала наши головы в нераскрытых еще жестянках, не успев рассыпаться и рассеяться своим безобразным веером.
Долго простояли мы здесь, ожидая пехоты.
Наконец подошла вестфальская дивизия и стала позади нас, отделенная от русских двумя шеренгами наших лошадей, совершенно нами прикрытая, но когда поворотом «повзводно направо» мы открыли интервалы между взводами, по которым пехота могла бы пройти вперед, стать перед нами и вступить в бой, то бедные вестфальцы, наполовину рекруты, изумленные подобной близостью орудий, а также и под впечатлением того обстоятельства, что мы собираемся отходить, начали кричать: «Wir bleiben nicht hier, wir bleiben nicht hier»1 — и пожелали присоединиться к нашему отступательному движению.
Это обстоятельство вынудило нас вернуться, чтобы поддержать или, вернее, успокоить пехоту, по пятам которой шли наши лошади. Этим маневром мы продвинули пехоту эту к краю оврага, в который и заставили ее спуститься на несколько шагов, с расчетом укрыть людей от огня русской артиллерии... Эта пехота из оврага немедленно открыла огонь по артиллерии и прикрывающей ее кавалерии. Тогда русской артиллерии и кавалерии, очутившейся в 85 шагах под огнем пехоты вестфальцев, только и оставалось, что отойти назад и дать место своей пехоте, которая и завязала ружейный огонь с вестфальцами. Нас отодвинули назад, чтобы вывести из сферы ружейного огня.

Во время этого движения назад моя лошадь была ранена картечной пулей в верхнюю часть шеи, под гривой, с повреждением только мягких частей.
Став в боевом порядке в вырубленном лесочке, мы в нем несколько передохнули, посматривая, что делается перед нами в только что нами оставленной местности. Много снарядов, однако, прилетали к нам сюда, напоминая, что мы все еще участники великой разыгрывающейся здесь драмы, и один снаряд ранил меня в левую руку.

Во время этой передышки на нашем правом фланге сражение заканчивалось на нашем левом, где начальствовали Монбрен и Коленкур, оба убитые во главе своей кавалерии. 
Они атаковали правое крыло русской армии, заставив ее обнажить свой центр, дабы поддержать свой правый фланг, взятый во фланг этой активной стратагемой.
Для нас этим эпизодом и закончился боевой день, да и было уже время, так как наши люди и, в особенности, лошади изнемогали от усталости и голода.

А. Тирион. Воспоминания офицера кирасирского № 2 полка о кампании 1812 года. Б. м., б. г. С. 14—19



1Мы не останемся здесь, Мы не останемся здесь (нем.).

<< Назад   Вперёд>>