Из «Дневника партизанских действий 1812 года» Д. В. Давыдова
21 августа князь меня позвал к себе1; представ к нему, я объяснил ему выгоды партизанской войны при обстоятельствах того времени. «Неприятель идет одним путем», — говорил я ему. — «Путь сей протяжением своим уже вышел из меры; транспорты жизненного и боевого продовольствия неприятеля покрывают пространство от Гжатска до Смоленска и далее - это Ксерксова армия! В противоположность сему, обширность части России, лежащей на юге Московского пути, способствует изворотам не только партий, но и целой армии; что делают толпы казаков наших при авангарде? Оставив достаточное число их для содержания аванпостов, разделите остальные на партии и пустите их в середину каравану, следующему за Наполеоном. Пойдут ли на них сильные отряды? Им есть поле избегнуть поражения; оставят ли их в покое, они истребят источник жизни и силы неприятельской армии; откуда она возьмет заряды и пропитание? Наша земля не так изобильна, чтоб придорожная часть ее могла пропитать двести тысяч человек. К тому же это обратное появление войск наших посреди рассеянных войной поселян ободрит их и обратит войсковую войну в народную. Князь, я вам откровенно скажу: душа болит от этих параллельных позиций нашей армии! Пора видеть, что они не закрывают недра России, ибо известно, что лучший способ защищать предмет неприятельского стремления состоит не в параллельном, а перпендикулярном положении армии относительно к сему предмету; и потому, если продолжится избранный Барклаем и принятый светлейшим род отступления, Москва будет взята, мир в ней подписан и мы пойдем в Индию сражаться за французов...2 я теперь обращусь к себе собственно! Если должно непременно погибнуть, то лучше я лягу здесь! В Индии я пропаду с 50-ю или 60-ю тысячами моих соотечественников без имени, и за пользу чуждую моего отечества, а здесь умру, держа твердой рукой знамя мщения и независимости, около которого столпятся поселяне, ропщущие на насилие и безбожие врагов наших... а кто знает, может быть, и армия, определенная действовать в Индии!..» Князь прервал нескромный полет моего воображения, пожав мне руку и сказав: «Сейчас пойду к светлейшему и изложу ему твои мысли».
Светлейший в то время отдыхал, до пробуждения его вошли к князю Василий и Дмитрий Сергеевичи Ланские, которым он читал письмо, полученное им от Ростопчина и в котором сказано было похожее на это: «Я полагаю, что вы будете драться прежде, нежели отдадите столицу, если вы будете побиты и пойдете к Москве, я выйду из нее к вам на подпору со 100 тысячами вооруженных жителей, если и тогда — неудача, то злодеям вместо Москвы, один ее пепел достанется»3. Это намерение меня восхитило!.. Я видел в исполнении его сигнал общего ополчения.
22-го числа по утру армия подошла к Бородину. Эти поля, это село мне были более нежели другим знакомы! Там я провел и беспечные лета детства моего, и ощутил первые порывы сердца к любви и славе! Но в каком виде я нашел колыбель моей юности! Дом отеческий одевался дымом биваков, и ряды штыков сверкали между классами, и войско толпилось на родимых холмах и долинах; там, на пригорке, где я некогда резвился... там закладывали редут Раевского; красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и наполнялся егерями; в селе уже не было жителей, один из них с женой бродил между войсками, кочующими на огороде его, - он узнал, что я в армии, и нашел меня; я ему давал деньги - он просил хлеба! Горжусь слабостью; этот день был из жестоких в моей жизни! Так как 2-я армия составляла левый фланг линии, князь остановился в Семеновском. Вечером прислал он за мною и сказал мне: «Светлейший согласился послать для пробы одну партию в тыл французской армии, но, полагая предприятие это неверным, определяет на него только 50 гусар и 150 казаков, он хочет, чтоб ты сам взялся за это». Я отвечал: «Вы уже знаете, князь, что я готов, но людей мало!» — «Он более не дает!». - «Я иду». Тогда князь сел писать и, написавши мне инструкцию своеручно, также письма к генералам Васильчикову и Карпову (одному, чтобы назначил мне лучших гусар, другому - лучших казаков), спросил: «Есть ли карта?» и на слово «нет», дал мне свою, перекрестил меня и сказал: «Ну! С Богом! Я в тебе уверен!».
ИНСТРУКЦИЯ
«Ахтырского гусарского полка господину подполковнику Давыдову. С получения сего извольте взять сто пятьдесят казаков от генерал-майора Карпова, и пятьдесят гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю вам употреблять все меры, беспокоить неприятеля со стороны нашего левого фланга и стараться забирать их фуражиров не с фланга его, а в средине и в тылу; расстраивать обозы, парки, ломать переправы, и отнимать все способы; словом сказать, я уверен, что сделав вам такую важную доверенность, вы почтитесь доказать вашу расторопность и усердие и тем оправдаете мой выбор; впрочем, как и на словах я вам делал мои приказания, вам должно только меня обо всем рапортовать, а более никого; рапорты же ваши присылать ко мне тогда, когда будете удобный иметь случай, о движениях ваших никому не должно ведать, и старайтесь иметь их в самой непроницаемой тайности. Что ж касается до продовольствия команды вашей, вы должны иметь сами о ней попечение. Генерал от инфантерии князь Багратион».
22 августа 1812 года, на позиции4.
23-го рано я отнес письмо к генерал-адъютанту Васильчикову; у него много было генералов - не знаю, как узнали они о моем назначении. Через окружающих ли светлейшего, слышавших разговор его обо мне с князем, или через окружающих князя, стоявших пред овином, в котором он мне давал наставления; как бы то ни было, но господа генералы встретили меня шуткой: «Кланяйся Павлу Тучкову5 и скажи ему, чтобы он уговорил тебя не ходить в другой раз партизанить».
Однако, если некоторые видели в любезном виде гибель мою, то должно сказать, что другие соболезновали о моей участи, а вообще, все понимали опасность, на которую я отважился. Прошу читателя привести на память себе случай сей. Когда я сойдусь с армией под Смоленском; я же ему обязан неусыпной моей деятельностью. Вышедши оттуда, я отправился к Колоцкому монастырю, куда в тот день отступал арьергард наш под командой генерала Коновницына; проехав несколько верст за монастырь, мне открылась долина битвы: неприятель ломил всеми силами, гул орудий был беспрерывен, дым их мешался с дымом пожаров, и вся окрестность была как в тумане. Я с арьергардом ночевал у монастыря, полагая на завтра отобрать 50 гусар, мне назначенных, и ехать к Карпову, находившемуся с казаками своими на конечности левого фланга армии. >
Но 24-го с рассветом началось дело с сильнейшей яростью; неприятель всеминутно усиливался, и грозные тучи его кавалерии облегали фланги нашего арьергарда, в одно время как необозримое число орудий, размешенных перед густыми колоннами пехоты, быстро подвигалось прямо на него. Коновницын требовал умножения кавалерии; Уваров прибыл со своей и великодушно поступил под его начальство, сказав: «Петр Петрович! Не то время, чтоб считаться старшинством; вам поручен арьергард, я прислан к вам на помощь, приказывайте!» Такие черты забываются; зато долго помнят каждую ошибку, сделанную против правил французского языка истинным россиянином! Но к славе нашего отечества это не один пример: Барклай, без ропота поступивший под начальство Витгенштейна в Бауцене, Витгенштейн поступивший снова под начальство Барклая во время и после перемирия, и, прежде сего, — в Италии Милорадович, явившийся в команду младшего себе по службе Багратиона, представляют возвышенность в унижении, достойное геройских времен Рима и Греции...
Из «Дневника партизанских действий 1812 года» Д. В. Давыдова о сражение при Бородине.
Бородино: документы, письма, воспоминания.
М., 1962. С. 346-349.
1Это было при Колоцком монастыре, в авине, где была княжая квартира. (Примеч. авт.)
2Отточия в тексте
3Письмо сие находится у г-на Старынкевича. (Примеч. авт.)
4Я не переменил ни слова всей инструкции; оригинал можно видеть у меня - это последняя бумага князя Багратиона. (Примеч. авт.)
5Он был ранен и взят в плен в сражении под Заболотьем, что французы называют Валутинским. (Примеч. авт.)
<< Назад Вперёд>>
