Глава 16. О причинах закрепощения крестьян
Сельскохозяйственное развитие России и других остэльбских стран так же, как развитие стран, лежащих к западу от Эльбы, шло в направлении капиталистической интенсификации. Но если в XVI—XVII вв. западные страны далеко шагнули в этом направлении, то развитие стран Центральной и Восточной Европы характеризовалось усилением факторов, тормозивших движение к капитализму. Утверждение крепостничества затрудняло процесс накопления предпринимательского капитала, рост городов и торгово-промышленного населения, развитие широкого рынка сбыта, в том числе и сельскохозяйственной продукции.

Как в Западной, так и в Центральной и Восточной Европе капитализм активнее распространялся в промышленных регионах, чем в сельскохозяйственных. Характерно, что в Центральной Европе элементы капитализма быстрее проникали в хозяйство Саксонии с более развитой (в сравнении с соседними германскими землями) текстильной и горнорудной промышленностью, а в промышленно развитой Англии — быстрее, чем во Франции.1

Общей причиной живучести феодализма в Пруссии и Померании, Чехии и Венгрии, Польше и Литве, на эстонских и латышских землях и в России был аграрный характер экономики. Здесь значительно медленнее, чем в Англии, Фландрии или во Франции, шел процесс разделения труда и медленнее росла мануфактура.

Неблагоприятному ходу экономического развития способствовали некоторые историко-географические особенности региона.2 На развитии русских городов и вообще всей экономической жизни России невыгодно сказалось перемещение важных торговых путей. Дореволюционные историки говорили о «засорении» великих водных путей из Балтийского моря по Днепру и Волге еще в XI—XII вв. и о невозможности, особенно после монгольского завоевания, воспользоваться выгодами, какие извлекли Венеция и Генуя Международные торговые связи Руси не прерывались в период монгольского ига, но быть посредником в торговле между Европой и Азией Русь не могла. Эта торговля осуществлялась по Средиземному морю.

Пока продукты сельского хозяйства, производимые на Руси, не стали предметом международного обмена, Русь выступала в качестве экспортера продуктов промыслового труда: охота и бортничества. Воск и пушнина были главными статьями новгородского экспорта на Запад в XIV—XV вв.3 Из Москвы в Крым в XIV—XV вв. вывозились меха, рыбий зуб, охотничьи птицы.4 Вывоз пушнины и воска больше всего давал прибыли феодалам и феодальному государству, которые получали оброки с охотничьих и бортных угодий или продолжали получать дань с охотничьих народов. Из представителей торгового капитала от такой экспортной торговли выгадывали купцы, которые либо вовсе не торговали ремесленными изделиями, либо мало были связаны с городским ремеслом.

В XIV—XV вв. в обмен на продукты охоты и бортничества в Россию ввозились прежде всего ткани (с Запада — сукна, из Крыма — шелк), затем соль, благородные металлы. Такой характер импорта затруднял развитие собственного производства высококачественных тканей в русских городах.

К. Маркс доказал, что «современный способ производства в своем первом периоде, мануфактурном периоде, развивался только там, где условия для этого создались еще в средние века». В Восточной Европе эти условия создавались значительно медленнее, чем в Англии или Голландии. К. Маркс установил, что «не торговля революционизирует промышленность, а промышленность постоянно революционизирует торговлю». Одновременно он писал о, великих революциях, произошедших в торговле XVI и XVII вв. в связи с географическими открытиями, которые «составляют один из главных моментов, содействовавших переходу феодального способа производства в капиталистический».5 Революционизирующее воздействие географических открытий в разной степени сказывалось на европейских странах.

Так, географическое положение в исторических условиях XVI—XVII вв. в одних европейских странах способствовало быстрейшему переходу от феодализма к капитализму, а в других, и в их числе в России, замедляло этот переход. Страны Центральной и Восточной Европы также постепенно втягивались в мировые рыночные связи, но выступали в качестве поставщика продуктов сельского хозяйства, а отчасти и традиционных продуктов охоты.

Другой географический, точнее, географо-демографический фактор также действовал в связи с конкретно-историческими условиями, сложившимися в результате значительного расширения Русского государства в XVI—XVII вв. в южном и особенно в восточном направлениях. Это характер колонизации, влиявший на плотность населения, темпы и уровень роста городов и способствовавший аграрному развитию страны.

Некоторые буржуазные историки полагали, что переход от одной системы хозяйства к другой объясняется ростом плотности населения.6 Только увеличение плотности населения заставляло, по их мнению, переходить от охоты к скотоводству, от скотоводства — к подсечному земледелию и перелогу, от подсеки и перелога — к трехполью, от трехполья — к многополью. Даже развитие промышлености и торговли они выводили из растущей плотности населения, а медленный рост плотности населения России рассматривался как основная причина экстенсивности ее экономического развития.

Сводить особенности исторического развития народов к плотности населения, конечно, невозможно: наиболее густо населенные страны не всегда являются наиболее развитыми в экономическом отношении. Но отрицать тот факт, что высокая плотность населения дает толчок к усилению общественного разделения труда, и прежде всего к росту городов и промышленности, не приходится. Колонизация и хозяйственное освоение новых районов не означали установления в них натурального хозяйства. Здесь возникали местные рынки, отчасти связанные с другими. Однако то обстоятельство, что из наиболее населенных сельских районов трудящиеся уходили не столько в города, сколько в малонаселенные сельские районы, тормозило развитие разделения труда, рост городов и повышение интенсивности сельскохозяйственного труда.

Характеризуя значение демографических факторов, К. Маркс писал: «Если для разделения труда внутри мануфактуры предпосылкой является определенная численность одновременно занятых рабочих, то для разделения труда внутри общества такой предпосылкой являются численность населения и его плотность...». В качестве дополнительного аргумента для обоснования этой мысли К. Маркс приводит слова Дж. Милля о необходимости определенной плотности населения для повышения производительности труда.7

Аграрный характер и особенности колонизации восточноевропейских стран существенно влияли на расстановку классовых сил в них, ослабляя городские сословия и усиливая класс феодалов.

Во второй половине XV—XVI вв. сельское хозяйство Северо-Западной и Северо-Восточной Руси по уровню развития не отличалось существенно от нечерноземной зоны Западной Европы. Города же Северо-Восточной Руси, которые особенно сильно пострадали от монгольского нашествия, в XIV—XV вв. вновь становились центрами ремесла и торговли. В Новгороде и других городах Новгородской земли, меньше пострадавших от монгольского завоевания, проживало на рубеже XV и XVI вв. около 9,3% всего населения. Быстро развивалась Москва, которая уже в XV в. стала крупнейшим русским городом, важнейшим центром дифференцированных и наиболее квалифицированных ремесел (оружейного, ювелирного, колокольного), средоточием грандиозных сооружений крепостного, церковного и гражданского каменного зодчества.

Развитие городов и прежде всего Москвы явилось одной из предпосылок образования единого Русского государства. Трудно представить себе объединение земель и княжеств и освобождение от монгольского ига без учета роста ремесла, и в том числе оружейного, без учета материальных средств, накопленных как за счет деревень, так и за счет городов, без учета торговых связей, осуществлявшихся городскими торговцами между областями.

Создание единого государства, в свою очередь, явилось стимулом для развития города, городской промышленности и торговли. Прекращение внутренних военных конфликтов, облегчение связей между областями и с другими государствами способствовали развитию русского города.

Особо следует остановиться на конфискации городов у частных феодалов. Это имело существенное значение, так как ликвидировало местные препоны, создаваемые по произволу тех или иных феодальных владельцев.

Есть все основания утверждать, что в конце XV в. и в первой трети XVI в. русский город не был в состоянии упадка. Когда страны, лежащие к западу от Эльбы, двинулись по пути капитализма, разрыв между уровнем хозяйственного развития их городов и деревень и уровнем развития в остэльбских странах (включая Россию) существовал, но не был так велик, как через 100—150 лет.

Историко-географические условия, замедлявшие на протяжении веков развитие русского города и поддерживавшие преимущественно аграрный характер русской экономики, позволяют понять, почему в России, как и в других остэльбских странах, дольше держался феодализм и позднее произошел переход к капитализму, чем в Англии, Голландии или Франции. А поскольку капитализм знаменовал значительно более быстрое движение по пути экономического прогресса, чем отношения докапиталистические, уровень хозяйственной отсталости России и других стран, лежащих к востоку от Эльбы, в XVII в. увеличился. Существенной и еще недостаточно изученной особенностью социально-экономической жизни России XVII в. было противоречие между развитием национального рынка и движением в сторону буржуазного строя, с одной стороны, и усилением экономической отсталости и отставанием в степени развития разделения труда, рыночных связей, в темпах роста городов и промышленности — с другой. Это противоречие было следствием более медленного продвижения крепостной России по пути хозяйственного прогресса, по сравнению с вступившими в стадию капиталистического развития странами.

Отставание в экономическом развитии остэльбских стран само по себе не может объяснить закрепостительных процессов, протекавших в этих странах. Почему в отставших районах в XVI—XVII вв. не только наблюдалось замедленное движение, но и внедрялись самые жестокие формы внеэкономического принуждения, явившиеся главным тормозом на пути экономического прогресса, на пути перехода к капитализму? Нам представляется, что объяснение следует искать в исторических событиях XVI—XVII вв. Причины закрепощения заключались в чрезвычайно высокой норме эксплуатации, в том, что у крестьян не только изымали весь прибавочный продукт, но и часть необходимого.

В результате развития мировой торговли и промышленности в XVI в. в Европе повсеместно возрастал уровень потребностей землевладельческого класса.8 Диспропорция между потребностями и доходами возникала и там, где еще медленно проникали в быт новые дорогие предметы потребления, а размеры земельных владений были невелики или сокращались. В России эта диспропорция прослеживается по данным о доходах помещиков и их многочисленным жалобам в XVI в. на материальную недостаточность и отсутствие средств для снаряжения на военную службу.

Возрастание потребностей феодалов в XVI в. в Европе привело к повышению экономической активности дворянства, которая на востоке выразилась в стремлении получить больше доходов путем увеличения размеров ренты.

Возрастают и потребности государства. Страны Восточной и Центральной Европы, в которых денежное хозяйство п военная промышленность не могли расти, быстро, как в странах, уже ставших на путь капиталистического развития, должны были тянуться за этими последними в деле укрепления вооруженных сил. Это относится даже к тем странам, которые еще не преодолели феодальную раздробленность, но в централизованных государствах расходы на аппарат управления особенно сильно увеличились. Рост потребностей государства повсеместно в Европе покрывался за счет увеличения налогообложения. К западу от Эльбы вместе с ростом экономической активности дворянства и усилением податного пресса увеличивался народный доход сначала от роста промышленности, а затем и от продуктивности сельского хозяйства.

В России и Польше народный доход возрастал сравнительно медленно. Моделируя крестьянские хозяйства конца XV — начала XVI в. в Новгородских пятинах, мы пришли к выводу, что повинности, которые требовали тогда феодалы и феодальное государство, составляли менее половины совокупного продукта, вырабатываемого в среднем однолошадном хозяйстве.9 В последние десятилетия XVI в. более значительными стали нормы государственных повинностей, и все чаще крестьяне испытывали тягостные последствия произвола помещиков, правительственных чиновников и военных людей (особенно опричников).10 В результате стал изыматься весь прибавочный продукт, а часто и часть необходимого продукта. Мы имеем полное право сделать такой вывод, несмотря на то, что состояние источниковой базы не позволяет восстановить хотя бы приблизительно средние бюджеты крестьянских дворов этой поры. Изучение причин кризисов и запустения конца XVI в. и начала XVII в. позволяет говорить об изъятии у крестьян части необходимого продукта. Рост повинностей (особенно государственных) и неслыханный со времени ликвидации монгольского ига произвол господствующих верхов вместе с войной и моровыми поветриями побуждали сельское и городское население к массовым переходам и побегам, а феодалов и феодальное государство— к новым насильственным мерам для его удержания на месте.11

В усилении эксплуатации, как нам представляется, следует видеть общую причину изменений в положении крестьянства в XVI—XVII вв. Однако эта общая причина проявлялась по-разному. В одних районах на первый план выступал резкий рост барщинной эксплуатации, в других — особенно сильно увеличивались оброчные повинности крестьян.

К. Маркс писал, что «барщина редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины».12 Из этого не следует, что крепостное состояние непременно развивалось из барщины, как это было в Пруссии, на Эстонских и Латвийских землях, в Румынии и в некоторых других регионах Центральной и Восточной Европы, где развитие крупного барщинного фольварка было вызвано к жизни потребностями капиталистических стран в продуктах сельского хозяйства. Выгодная конъюнктура явилась предпосылкой роста экспорта (особенно хлебного), который способствовал развитию крупного барщинного фольварка, а из барщины — возникновению крепостничества.

Если ранее мы полагали, что эта схема была типична и для Польши, то В. А. Якубский показал: «...схема: экспорт сельскохозяйственных продуктов — барщинное хозяйство — закрепощение, где каждое звено детерминировано предыдущим, не находит достаточного подтверждения в польских источниках».13 Прикрепление к земле осуществлялось в этой стране раньше, чем произошло распространение на внешние рынки барщинного хозяйства.

Относительно Центра и Северо-Запада Русского государства XVI—XVII вв., как и Восточной Белоруссии и Восточной Украины, не приходится говорить о значительной роли сельскохозяйственного экспорта в процессе перехода к крепостничеству. И в XVI в., и XVII в. хлеб вывозился из России лишь эпизодически и в небольших количествах. По мнению Б. Д. Грекова, решающую роль в процессе закрепощения играло развитие не внешнего, а внутреннего рынка. Повышение в XVI—XVII вв. спроса на продукты сельского хозяйства побуждало землевладельца заводить барскую запашку, рост барской запашки приводил к значительному увеличению отработочной ренты (барщины), а барщина — к закрепощению.14

Эта схема вызвала сомнения у Б. Зентары и С. Д. Сказкина, которые считали, что «развитие барщинно-фольварочного хозяйства в своей экономической сущности противоречит развитию внутреннего рынка». Не изучая специально ход социально-экономического развития России, они только полагали, что эта схема не может быть распространена на все земли к востоку от Эльбы.15 Однако поскольку речь идет о закрепощении в XVI — первой половине XVII вв., схема Б. Д. Грекова не может быть безоговорочно отнесена и к России.

Вопрос о распространении, удельном весе и размерах господской запашки рассматривался выше.16 Приведенные подсчеты показывают, что с конца XV в. до конца XVI в. доля господско-служних обеж сильно возросла. Однако это увеличение произошло не потому, что землевладелец стал производить больше товарного хлеба, а потому, что запустение и сокращение тяглой крестьянской пашни заставило его производить для себя и дворни больше хлеба. Усиление подвижности крестьян и запустение последних десятилетий XVI в., приведшие к закрепостительным законам, не были следствием роста барской запашки, наоборот, рост барской запашки был следствием запустения и других кризисных явлений.17

Мы полагаем, что причины массовых переходов крестьян следует искать в общем усилении феодального гнета в конце XVI в., а не связывать его только с барщиной. Крупная барская запашка, обрабатываемая крестьянами и ориентированная на рынок, получила распространение в имениях русских помещиков только после закрепощения и особенно в XVIII в., когда крепостное право уже полностью оформилось. Поэтому в XVI в. развитие внутреннего и особенно внешнего рынка нельзя рассматривать как определяющий фактор, который привел через барщину к закрепощению.18

Поскольку речь идет о закрепостительных мерах конца XVI—первой половины XVII в., необходимо добавить, что войны и эпидемии увеличивали нехватку рабочей силы в поместьях и вотчинах. Это, в частности, относится к длительной Ливонской войне и к непрекращавшимся набегам татар (последний набег на Москву относится к 1571 г.). Опричное разорение ряда районов и угон опричниками крестьян из имений не входивших в опричнину владельцев тоже способствовали остроте кризиса.19

Кризис 1570—1580 гг. и еще более жестокий кризис 1600— 1610 гг., обостренный польско-шведской интервенцией, миновали. Но даже в условиях восстановления хозяйства и значительного увеличения численности рабочего населения во второй четверти и во второй половине XVII в. бремя крестьянских повинностей оставалось очень тяжелым, а побудительные мотивы к побегам отнюдь не исчезли. При таких обстоятельствах феодалы и феодальное государство продолжали держаться за крепостное право, развивать его: в XVII в. были, как известно, отменены урочные лета, совершенствовалась система сыска беглых, началась практика торговли крестьянами без земли. Крепостничество стало приобретать наиболее грубые формы, приближавшие его к рабству. Таковы были условия закрепощения крестьян в Центральной и Северо-Западной части Руси — важнейших экономических районах страны.

Крепостнические отношения распространились в России с деревни на город. И здесь бремя повинностей стало настолько обгонять рост доходов посадских людей, что они переходили в другие сословия (закладывались за монастыри и бояр) или массами бежали на новые места. В результате правительство решительно стало на путь закрепощения посадских. А. Г. Маньков отмечает, что еще до Уложения 1649 г. посад был сферой приложения крепостного права. «Уложение в еще большей степени ввело развитие городов в рамки крепостнических отношений и подчинило это развитие интересам феодального государства. Закон о прикреплении посадских людей к посаду с запретом покидать посад и уходить на сторону под страхом наказания получил в Уложении законченное и полное выражение».20

У нас нет оснований именовать запрещение переходов в деревне и на посаде в России «вторичным изданием крепостничества», поскольку широкие массы русского крестьянства не переживали до XVI в. такого решительного поворота к лучшему, какой около середины XIII столетия наступил в положении крестьян в Германии.21 Применительно к России не приходится говорить о рефеодализации XVI в., поскольку ранее не была дофеодализации.

Нельзя также считать установление крепостнических отношений в XVI—XVII вв. «восходящей линией» развития феодального хозяйства, тем более считать крепостное хозяйства воротами в капитализм (это относится и к тому времени, когда в России, как и в Польше и Прибалтике, барщинные имения стали «выбрасывать» продукты сельского хозяйства на внутренний и внешний рынок). Напротив, установление и распространение крепостнических отношений означало задержку в темпах развития народного хозяйства и в переходе от феодализма к капитализму.

Простого односложного ответа на вопрос о происхождении крепостничества дать невозможно. Географическое положение стран Центральной и Восточной Европы и в их числе России, особенности протекавших в XVI—XVII вв. колонизационных процессов и демографической ситуации, близость или удаленность важнейших торговых путей и другие факторы оказали существенное влияние на темпы продвижения этого региона к капитализму. Поскольку в XVI—XVII вв. он являлся преимущественно аграрным районом, где феодализм был живуч, в нем держался социально-экономический строй, при котором города и бюргерство были слабы, а могущество феодальных землевладельцев особенно значительно.

В некоторых из остэльбских стран раннее развитие капитализма на Западе привело к интенсивному росту сельскохозяйственного экспорта и росту крупных барщинных хозяйств, ориентированных на рынок, а рост барщины привел к закрепощению. На Россию и некоторые другие восточноевропейские страны утверждение раннекапиталистических отношений на Западе оказывало иное влияние. Экспорт сельскохозяйственных продуктов приобрел немалые размеры лишь тогда, когда закрепощение крестьян было полностью завершено. А в XVI — XVII вв. у крупных феодалов увеличились потребности в новых заморских предметах потребления. Вместе с измельчанием многих помещичьих и вотчинных владений это обстоятельство увеличивало стремление повысить доходность своих имений. Еще сильнее сказывалась потребность государства в новом оружии и новых военных формированиях (также частично заимствованных в странах капиталистических).

Усиление эксплуатации крестьянства в последние десятилетия XVI—XVII в. при относительно медленном росте производительности труда в аграрных, не ставших еще на путь капитализма странах привело к тому, что крестьянину приходилось отдавать не только весь прибавочный, но и часть необходимого продукта. В России возникла кризисная ситуация с массовыми переходами, побегами крестьян, с запустением и сокращением тяглых наделов. Это и послужило непосредственным толчком к проведению закрепостительных мер.22




1См. с. 28 настоящей книги.
2Обзоры литературы по этой проблеме см.: Сказкин С. Д. Основные проблемы так называемого «второго издания крепостничества» в средней и Восточной Европе. — ВИ, 1958, № 2; Аграрная историография в странах народной демократии.— Приложения к ЕАИ за 1959 г., М., 1961; Я и е л ь 3. К. О некоторых вопросах «второго издания» крепостного права и социально-экономического развития барщинного поместья в России. — Исторические записки, № 78, 1965: Дорошенко В. В. «Модель» аграрного строя Речи Посполитой XI—XVIII вв. — ЕАИ за 1965 г. М., 1970; Sliclicrvan Bath В.. Н. Vrijneid en lijfeigenschap in agrarisch Europa (16—c—18 eeuw.). Wageningen, 1970, s. 75—98.
3Хорошкевич A. JI. Торговля Великого Новгорода. M., 1963, с. 337.
4Сыроечковский В. Е. Гости — сурожане. М.; JI., 1935, с. 59—63.
5Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 365—366.
6См., напр.: Ковалевский М. М. Современная социология. СПб., 1905, с. 201—202.
7См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 365.
8См. там же, т. 19, с. 340.
9АИСЗР, I, с. 367.
10См. с. 106—107 настоящей книги.
11О причинах запустения и кризиса в последние десятилетия XVI в. см.: АИСЗР, II, с. 293—299.
12Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 248.
13Якубский В. А. Проблемы аграрной истории позднесредневековой Польши. Л., 1975, с. 15. — Поскольку закрепостительные процессы протекали в Польше задолго до XVI в., их невозможно объяснять хозяйственными сдвигами, относящимися к этому столетию. В интересном исследовании, посвященном бюджетам крестьян Белоруссии и Литвы, Д. Л. Похилевич отмечал, что в XVI в. феодальная рента поглощала «лишь около трети прибавочного продукта и труда в его денежном выражении». А в конце XVI — начале XVII в. положение крестьян ухудшилось. В это время у крестьян «стал изыматься весь прибавочный, а временами и часть необходимого продукта» (Похилевич Д. Л. Бюджет крестьян Белоруссии и Лит^вы в XVI в. — ИСССР, 1972, № 1, с. 156). Это изменение сильно тормозило развитие сельского хозяйства и всей экономики региона. Но объяснять им произошедшее ранее закрепощение невозможно. Интересную попытку иного объяснения предпринял В. А. Якубский (Якубский В. А. Проблемы аграрной истории... с. 6— 103).
14Греков Б. Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. М.; Л., 1946, с. 597.— Б. Д. Греков считал, что и в других^ странах, расположенных к востоку от Эльбы, вместе с внешней торговлей особую роль играло образование внутреннего рынка хлебов. Он писал: «Мы смело можем утверждать, что появление собственного барского хозяйства падает главным образом на XVI в., и в этом отношении Русь ничем не отличалась от всех других европейских государств, расположенных на восток от Эльбы». Далее Б. Д. Греков говорил о реорганизации сельского хозяйства, произошедшей на Руси, как и в западных государствах, «под натиском требований внутреннего и внешнего рынка» (там же).
15Об этом см.: Сказкин С. Д. Основные проблемы так называемого «второго издания крепостничества» ... с. 112.
16См. с. 81 и сл. настоящей книги; см. также: АИСЗР, I, с. 350; II, с. 280.
17Более подробное рассмотрение вопроса о роли барщины в закрепостительных процессах см.: Шапиро А. Л. Барщина в России XVI в — ВИ, 1978, № И, с. 41—50.
18Об этом на Московской сессии симопозиума по аграрной истории Восточной Европы говорила Л. В. Данилова (Данилова Л. В. К вопросу о причинах утверждения крепостничества в России. — ЕАИ за 1965 г., с. 137) и на Сигулдской — Г. В. Абрамович (Абрамович Г. В. Новгородские писцовые книги как источник по истории барщины в поместном хозяйстве XVI в. — ЕАИ за 1970 г. Рига, 1977, с. 14—30).
19Говоря о хозяйственном кризисе 1570—1580-х годов, Л. В. Данилова высказала предположение, что «едва ли не первопричиной его была перетасовка земельных владений, нарушившая сложившуюся хозяйственную структуру и экономические связи» (ЕАИ за 1965 г., с. 140). Однако кризис охватил как поместные, так и вотчинные земли, как владения новых, так и владения старых владельцев. Нам представляется, что Л. В. Данилова, а задолго до нее Н. А. Рожков несколько преувеличили воздействие поместной системы на кризис (Рожков Н. А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. М., 1899, с. 467). Но особенно тяжелое положение крестьян на поместных землях, очевидно, было характерно для кризисных десятилетий конца XVI — начала XVII в. Об этом свидетельствует тот факт, что восстановление крестьянского хозяйства относительно быстрее протекало в XVII в. на дворцовых и монастырских землях, чем в поместьях.
20Маньков А. Г. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII в. М.; Л., 1962, с. 317.
21См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 339.
22Л. В. Милов признает, что повышение нормы эксплуатации, стремительный рост налогов и другие факторы форсировали процесс закрепощения. Но глубинной причиной «была борьба господствующего класса за укрепление феодальной собственности на землю, выразившаяся в стремлении разрушить общинный строй крестьянина» (Милов Л. В. О причинах возникновения крепостничества в России. — ИСССР, 1985, № 3, с. 200). Для обоснования своей концепции он предлагает новое понимание вопросов об особенностях древнерусской общины, о развитии феодальной собственности на землю, об эволюции феодальной ренты и о категориях сельского населения.

<< Назад   Вперёд>>