Введение
Операция эта интересна, прежде всего, по масштабу и характеру театра непосредственного ее развертывания и выполнения: пересеченный, островной район, с узкими фарватерами, усложненными широким использованием обороняющейся стороной минных заграждений, частично защищавшихся береговыми батареями; длина района по меридиану — около 70 миль, ширина — по параллели — около 55 миль, т. е. вся площадь непосредственного театра операции — около 3800 квадр. миль. Ни одна из морских операций Мировой войны, направленных против неприятельского побережья, не охватывала собой театра столь большой площади, при столь сложном его характере. Операция эта интересна и по масштабу участвовавших в ней сил: морские силы нападавшей стороны, т. е. германского флота, насчитывали в своем составе: 1 линейный крейсер, 10 новейших линейных кораблей, 9 легких крейсеров, 47 эскадренных миноносцев, б подводных лодок и около 100 вспомогательных судов (транспорты, тральщики, моторные катера, искатели и пр.); с русской стороны в Моонзундской операции принимали непосредственное участие: 2 устаревших линейных корабля, 3 столь же старых крейсера, 12 новых эсминцев (типа «Новик»), 14 старых эсминцев, 3 английские подводные лодки, 3 канонерские лодки, сторожевые и вспомогательные суда, транспорты и пр. Опять-таки следует констатировать, что ни в одной из смешанных операций Мировой войны (включая в том. числе и Дарданелльскую операцию) не участвовало такое большое количество морских вооруженных сил — в особенности со стороны нападавшей.
Моонзундская операция интересна также и по стратегической важности своего объекта. Уступая в этом отношении Дарданелльской операции, объект которой, в случае его успешного достижения, повлиял бы самым решительным образом на всю стратегическую обстановку Мировой войны1, — Моонзундская операция тем не менее также являлась операцией большого стратегического значения: ее успешный исход обеспечил германскому флоту абсолютное владение Рижском заливом, обнажил с моря правый фланг русского сухопутного фронта, сузил плацдарм стратегического развертывания русских морских сил до рубежа Центральной позиции, предоставил в распоряжение германских морских сил отличную естественную маневренную базу перед самым устьем Финского залива. Иными словами, успех Моонзундской операции коренным образом изменил стратегическое положение на Балтийском море, отдав его в весьма действительной степени в условное владение германскому флоту — со всеми проистекавшими от этого последствиями для прилегавшего к этому морю сухопутного театра.
Моонзундская операция является единственной смешанной операцией Мировой войны, сопровождавшейся таким полным успехом нападавшей стороны. Было бы предвзятостью и большой ошибкой, в отношении извлечения полезных выводов из опыта Мировой войны, если бы мы всю причину столь полного успеха немцев в Моонзундской операции видели исключительно в том состоянии морального и организационного разложения русских вооруженных сил, которое явилось неизбежным следствием процесса развития величайшей из революций, охватившей в то время огромную империю и ломавшей все ее старые устои. Несомненно, эта причина сыграла свою большую роль в Моонзундской операции, — явилась, так сказать, основным фоном, на котором развивалась эта операция. Но тем не менее мы, с одной стороны, видим почти на всем протяжении этой операции доблестное поведение одной из наиболее революционных частей русских вооруженных сил — Балтийского флота, героически отражающего энергично наседающие превосходящие силы противника; мы видим такое же поведение некоторых береговых батарей и частей (батареи у м. Серро, Ревельского ударного батальона, команд службы связи). С другой стороны, наряду с разложением сухопутных частей, составлявших гарнизон островов, а также и перебрасывавшихся на них во время самой операции, мы должны констатировать весьма серьезные недочеты в подготовке и в организации обороны Моонзундского плацдарма, а также в деятельности и поведении его командования, не только непосредственно влиявшие на исход операции, но и в большой степени способствовавшие разложению участвовавших в операции русских вооруженных сил. Нельзя, наконец, не отметить образцовой подготовки к Моонзундской операции германских вооруженных сил, а также весьма искусного и решительного выполнения ими этой сложной и трудной по своим масштабам и обстановке смешанной операции.
Если бы вся причина германского успеха в Моонзундской операции лежала только в моральном состоянии русских вооруженных сил, то польза изучения этой операции ограничивалась бы только рамками военно-политического исследования, имеющего притом для настоящего времени лишь исторический интерес, так как для изучения опыта политработы в военной обстановке несравненно более ценный и богатый материал дает нам Гражданская война. На самом деле, как мы уже сказали и как это с несомненностью видно из содержания настоящей книги, это не так. Общие для всей охваченной революцией России и для ее вооруженных сил причины действовали разлагающим образом, конечно, и на сухопутные и морские силы, участвовавшие в Моонзундской операции; но этому разложению в большой степени, как уже сказано, содействовали весьма серьезные недочеты как в самой подготовке и организации обороны Моонзундского плацдарма, так и в деятельности его командования во время операции; этому же разложению, с другой стороны, содействовали решительные и искусные действия германских сил, атаковавших Моонзундский укрепленный район. Вот в этом отношении, т. е. в чисто военной стороне Моонзундской операции, и лежит интерес и практическая полезность тщательного ее изучения для настоящего времени.
С этой же точки зрения мы и считаем необходимым в настоящем нашем «Введении» подвести некоторые, по нашему мнению важнейшие, итоги изучения Моонзундской операции.
В нашем «Введении» к книге Н. А. Данилова «Смешанная операция в Рижском заливе» мы уже рассмотрели стратегическое значение Моонзундской позиции как составного звена всего огромного позиционно-оборонительного плацдарма, созданного русскими на Балтийском море, преграждавшего противнику входы, в Ботнический, Финский и Рижский заливы и доставлявшего русским морским силам условное владение морем в этих заливах. Импровизированное создание этого Балтийского плацдарма уже во время войны — без всякой его подготовки еще в мирное время—не могло, конечно, не отразиться существенным образом на характере его оборудования. В меньшей степени эта импровизация могла сказаться на позиционных минных заграждениях; в большей — на береговых фортах и укреплениях; наконец — в наибольшей степени — на устройстве и оборудовании стратегических фарватеров, рейдов и баз флота. Не только не оправдывая в этом отношении деятельность русского морского ведомства по подготовке Балтийского театра до войны, но считая вопиющей его ошибкой упор на создание Центральной позиции без соответствующего укрепления и оборудования Моонзундского и Або-Оландского архипелагов, мы, однако, в настоящем «Введении» полагаем более целесообразным остановиться только на разборе решений и поступков русского морского командования уже во время войны, когда под влиянием ее событий и обстановки им было принято определенное решение создать Моонзундский укрепленный район как соединительное звено между Передовой и Ирбенской позициями.
Мы ограничиваем себя этими рамками потому, что, во-первых, фактическому боевому испытанию подверглась именно эта оборонительная система, созданная русскими во время войны; во-вторых, потому, что мы и впредь не гарантированы от не зависящей от нашей предусмотрительности необходимости создавать во время войны импровизационным порядком укрепленные позиции и даже целые плацдармы на наших морских театрах. Изучению такой импровизированной позиционной борьбы на море мы непременно должны уделять соответствующее внимание в нашей теоретической работе и в практической подготовке к будущей войне. В искусстве вести такую импровизированно-позиционную борьбу на море заключается ведь сущность активного использования позиционных средств в морской войне, которое на таких пересеченных театрах, как, например, Балтийский, может сыграть большую роль.
Само географическое расположение островов Моонзундского архипелага показывает, что наиболее уязвимым и опасным местом этого архипелага как соединительного звена между Передовой и Ирбенской позициями является Соэлозунд — пролив, разделяющий друг от друга внешние и самые большие острова архипелага — Эзель и Даго и ведущий из Балтийского моря во внутренние воды Моонзунда. Опасное положение Соэлозунда усугубляется тем, что на острове Эзеле, перед самым входом в этот пролив с моря, имеются две самые большие и закрытые бухты на всем внешнем побережье архипелага — Таггалахт и Мустельгам, удобные для стоянки в них большого флота. Пролив Соэлозунд по своим природным условиям был доступен лишь для судов с осадкой не более 10 футов и весьма неудобен для плавания, обладая узким и извилистым фарватером. Создавая Моонзундскую укрепленную позицию, русское морское командование решило выпрямить и углубить до 16 футов этот пролив, чтобы сделать его удобным для быстрого через него выхода, днем и ночью, наших эсминцев из внутренних вод Моонзунда в море, — что и было выполнено к весне 1917 года. Трудно представить себе действительные выгоды от такого добавочного выхода в море для русских эсминцев: если объект для их действий находился бы где-либо вообще в Балтийском море, то вполне очевидно, что выход через Соэлозунд не давал особых преимуществ перед выходом по северную сторону о. Даго или даже через Ирбенский пролив. Если выход эсминцев через Соэлозунд в Балтийское море предполагался для действий их против германского флота, оперирующего против нашей Передовой позиции, то, — как это мы уже выяснили в нашем «Введении» к книге Н. А. Данилова, — трудно представить себе, чтобы германский флот приступил бы к каким-либо серьезным операциям в устье Финского залива, не заняв предварительно бухты Тагалахт и не устроив в ней для себя маневренную базу. Если, наконец, выход наших эсминцев через Соэлозунд предназначался именно на случай занятия германскими морскими силами бухты Таггалахт — для действий против этой бухты, — то трудно опять-таки себе представить, чтобы германское морское командование, решив устроить в бухте Таггалахт маневренную базу для своего флота и в особенности для десантной операции на Эзель и Даго, оставило бы без внимания Соэлозунд. В худшем для нас случае — как это и имело место в действительности — оно поставило бы целью своим морским силам овладеть Соэлозундом как путем для вторжения их во внутренние воды Моонзунда, что, прежде всего, в огромной степени облегчало дальнейшие операции германского десантного отряда по овладению о. Эзелем и дамбой, соединяющей его с о. Мооном, а также по высадке на южном берегу о. Даго, а во-вторых, выводило прорвавшийся через Соэлозунд германский минный флот на Кассарский плес — в тыл и наперерез коммуникации наших морских сил, оперирующих в Рижском заливе и в южной части Моонзунда. В лучшем для нас случае германцы закупорили бы мористый выход из Соэлозунда, и, следовательно, нашим эсминцам не пришлось бы им пользоваться для действий против занятой противником бухты Тагалахт.
Только в том случае Соэлозунд сохранил бы для нас действительно большое стратегическое значение, если бы — одновременно с его выпрямлением и углублением — был оборудованы для стоянки нашего флота и соответственно защищены береговыми укреплениями и позиционными средствами бухты Таггалахт и Мустельгам. Такое оборудование этих бухт имело бы большой стратегический смысл, так как доставляло бы нашим главным силам возможность выдвигаться на юго-запад от Передовой позиции, — в случае, например, операций германских морских сил против Ирбенского пролива. Само собой разумеется, что защита бухт Таггалахт и Мустельгам для такого их использования должна была бы быть настолько солидной, чтобы не только защищать входы в. эти бухты, но и обеспечивать стоящий в них наш флот от неприятельской бомбардировки с моря. Соэлозунд в этом случае являлся бы внутренним, обеспеченным путем коммуникации наших морских сил, стоящих в этих бухтах, с их главной базой через Моонзунд.
Такое оборудование бухт Таггалахт и Мустельгам, как передовых маневренных баз нашего флота, лучше всего было бы выполнить, конечно, еще в мирное время, в тесной связи вообще с оборудованием всего Моонзундского района как обширной операционной базы флота. Во время войны должное оборудование этих бухт выполнить, конечно, было труднее, хотя и не невозможно. На мысах Хундва и Ниннаст пришлось бы воздвигнуть 12-башенные батареи, входы в бухты защитить бонами и вспомогательной артиллерией; на побережье бухт устроить пристани и склады; морские подступы к этим бухтам и к Соэлозунду следовало прикрыть минными полями и пр. Ничего этого, по оборудованию бухт Тагалахт и Мустельгам как стоянок для нашего флота, — ни в мирное время, ни во время войны не делалось. В 1916 году предприняты лишь были меры, весьма недостаточные, для защиты этих бухт от занятия их противником. При таких условиях следует признать выпрямление и углубление фарватера в Соэлозунде весьма крупной ошибкой, сыгравшей на руку германцам и весьма облегчившей им операцию по завладению Моонзундским районом.
В описании Моонзундской операции в настоящей книге мы видим, какую решающую роль сыграл прорыв германских эсминцев через Соэлозунд, на Кассарский плес. При невозможности соответственно оборудовать и укрепить бухты Таггалахт и Мустельгам, в качестве маневренных баз для нашего флота, была бы несравненно целесообразнее вместо улучшения соэлозундского фарватера его заблаговременная и основательная закупорка на все время войны. Необходимо попутно отметить, что история морских войн неоднократно показывает, как неосторожны бывают расчеты на своевременное закрытие входов и фарватеров разного рода способами в момент появления противника. Случай с бомбардировкой «Гебеном», в первый день войны против нас Турции, Севастополя, когда «Гебен» прошел по выключенному и вовремя не замкнутому нашему крепостному минному заграждению, ярко иллюстрирует этот вывод; неудачная попытка заградить Соэлозунд в первую ночь Моонзундской операции вновь подтверждает тот же вывод: приткновение к мели предназначенного для этого парохода «Латвия» и отказ команды заградителя «Припять» идти заграждать минами Соэлозунд, казалось, расстроили план этой заградительной операции; но мы не знаем, имела бы эта попытка успех и в том случае, если бы «Латвия» не приткнулась к мели еще в Моонзунде, а дошла до Соэлозунда, а команда «Припяти» не отказалась бы идти в эту операцию; мы не знаем, какие меры приняли немцы для ночного охранения Соэлозунда. Соглашаясь поэтому с автором в отношении недостаточности принятых; нашим командованием мер для заграждения Соэлозунда во время начатой уже противником операции, мы все же думаем, что рациональнее было бы еще заблаговременно надежно завалить соэлозундский фарватер — вместо того чтобы его выпрямлять и углублять.
Столь же серьезные упущения проявлены были русским командованием в отношении защиты подходов с моря к Соэлозунду и в бухты Таггалахт и Мустельгам. Редкие минные поля, поставленные на этих подходах, не защищавшиеся артиллерийскими батареями, установленными на берегу, не могли, конечно, служить серьезным препятствием для неприятеля, располагавшего многочисленным и отлично организованным флотом тральщиков. Входы в бухты Таггалахт и Мустельгам защищались открыто установленными на мысах Ниннаст и Хундва 6 батареями. Отлично видные с моря, ничем не замаскированные и защищенные лишь земляными брустверами, батареи эти, конечно, не могли оказать никакого сопротивления даже таким судам противника, как его старые броненосные крейсера, не говоря уже о его современных линейных кораблях. Отсутствие средств и времени могло заставить наше командование ограничиться пока для защиты бухт Таггалахт и Мустельгам этими батареями, но расположение их было крайне нерационально: калибр их исключал возможность непосредственной борьбы их с тяжелой судовой артиллерией противника; их и надо было поэтому расположить вне обстрела их с моря тяжелой неприятельской артиллерией, т. е. не на выступающих в море, совершенно открытых мысах, но в глубине бухт, в лесу, дав им задачей защищать постановленные в бухтах минные заграждения от неприятельских тральщиков. При достаточной густоте этих минных заграждений (что было бы рациональнее, чем ставить на подходах к этим бухтам редкие минные поля, ничем не защищавшиеся) комбинация их с так расположенными теми же 6 батареями задержала бы вход неприятельского флота с десантом в эти бухты на срок достаточный, чтобы на берегу можно было успеть сосредоточить достаточные силы для отражения готовящегося к высадке неприятельского десанта. История последних войн не знает случая, чтобы открыто расположенная батарея выдержала накрытие ее огнем неприятельского флота. Не разложение наших вооруженных сил сыграло решающую роль в судьбах батарей Хундва и Ниннаст, но нерациональное их расположение. Совершенно то же приходится сказать и о батарее из четырех 100-мм орудий, установленных также совершенно открыто у м. Серро, на юго-западной оконечности о. Даго, имевшей важное значение — защищать с моря вход в Соэлозунд; эта батарея была ярким примером покушения с совершенно негодными средствами. Надо только удивляться геройскому духу команды этой батареи, вступившей в заведомо безнадежный бой с несравненно сильнейшим противником.
Мы нарочно остановились в первую очередь на устройстве защиты центральной, самой уязвимой и важной части Моонзундской позиции, чтобы показать, насколько не продуман был план этой защиты.
В непосредственной близи к бухте Таггалахт была расположена на западном берегу Эзеля, в м. Кильконда, самая оборудованная и большая гидроавиационная станция, служившая в то же время базой для всех остальных гидроавиационных станций на Эзеле и Мооне. Трудно понять причины такого ее расположения. От района неприятельских налетов, наиболее интенсивных и опасных для нашего флота, береговых батарей и военных сооружений — от Цереля и вообще южной части о. Эзеля, а также от места стоянки нашего флота у Куйваста — эта гидроавиационная, станция была наиболее удалена; в отношении снабжения ее с материка Килькондская станция также находилась в наибольшем удалении, а между тем она являлась центральной питающей базой для всех остальных гидросамолетных островных станций, ближе ее расположенных к источникам питания. Удаление ее от неприятельских авиабаз было все же недостаточно, чтобы обеспечить ее от налетов противника, что и подтверждалось неоднократными атаками ее неприятельскими эскадрильями. В то же время, при необеспеченности бухты Таггалахт от высадки неприятельского десанта, непосредственная близость Килькондской станции к этой бухте делала ее положение весьма опасным с сухопутной стороны и даже превращала ее в вероятный специальный объект для небольшой десантной операции противника. С другой стороны, такое расположение «на отлете» Килькондской гидроавиационной станции, являвшейся центром наших воздушных сил на островах Моонзундского архипелага, связывало дислокацию и последующие боевые действия сухопутных сил на Эзеле, налагая на них лишнюю и пассивную обязанность — защиту этой станции. Нам представляется, что расположение центральной базы островных воздушных сил было бы более рациональным на о. Мооне, где такая центральная гидроавиационная станция была бы, во-первых, более выгодно расположена в отношении борьбы с неприятельской авиацией, перманентно совершавшей налеты на Церельские батареи, на Аренсбург и на стоянку нашего флота в Куйвасте; во-вторых, она была бы ближе расположена к источникам питания ее с материка; в-третьих, она была бы несравненно более обеспечена от захвата и уничтожения ее неприятельским десантом; в-четвертых, такое ее расположение не являлось бы более для нее опасным в отношении неприятельских налетов, чем в Кильконде.
Далее, мы должны коснуться важного вопроса местонахождения на о. Эзеле центра командования всей Моонзундской позицией; рассматривая этот вопрос, нельзя, однако, отделить его от основного, еще более кардинального вопроса организации этого командования. Из настоящей книги видно, что этот вопрос возбуждал большие сомнения еще задолго до Моонзундской операции, причем — как всегда это было в дореволюционной России — по линии этого сомнения развертывалась междуведомственная борьба между сухопутным и морским командованиями. Учитывая, что начальнику Моонзундской позиции были подчинены сухопутные воинские части, составлявшие гарнизон и активную силу обороны островов, а также береговые батареи, составлявшие пассивную ее силу; что никаких частей флота в его подчинении не было, — мы не видим никаких причин, чтобы во главе позиции был поставлен адмирал, не могущий быть достаточно компетентным в деле подготовки и руководства боевыми действиями подчиненных ему сухопутных войск. Нельзя было не иметь в виду, что в случае высадки на островах значительного неприятельского десанта сухопутному гарнизону островов — также довольно значительного размера, который мог быть, кроме того, усилен переброской подкреплений с материка, — пришлось бы вести с высадившимся противником целую самостоятельную маленькую войну на территории островов, также, в общем, довольно значительного протяжения. Приводимое в настоящей книге соображение морского представителя при Главкосеве, Альтфатера, что специально руководить действиями сухопутных войск должен был начальник дивизии, непосредственно подчиненный моряку — начальнику позиции, нельзя признать достаточно обоснованным: во время боевых операций против высадившегося противника руководитель этих операций должен был быть свободным и полномочным в своих решениях, согласованных с общей, данной ему от высшего командования оперативной задачей. И судьба береговых батарей, и гидроавиационных станций, и постов службы связи, и прочих вообще военных сооружений должна была бы решаться им самим в зависимости от развертывающейся борьбы с высадившимся противником. Между тем при организации, предлагавшейся Альтфатером, начальник Моонзундской позиции, да еще находящийся в глубоком ее тылу — в Гапсале, непрерывно связывал бы оперативную мысль и волю подчиненного ему начальника сухопутных войск, действующих на Эзеле, лишенного к тому же полномочий в отношении действий и судьбы береговых батарей, гидроавиации, службы связи и пр. Вполне ясно, что начальник Моонзундской позиции, находящийся в Гапсале, являлся бы в этих условиях лишней и вредной инстанцией. Правильнее было бы эту лишнюю инстанцию уничтожить и все вооруженные силы и военные учреждения Моонзундской позиции подчинить непосредственному начальнику ее сухопутных сил, как начальнику единственной части, воплощающей в себе идею активной оборрны составляющих ее островов.
Доводы Альтфатера, что во главе Моонзундской позиции должен быть моряк, заключавшиеся в том, что в судьбах Моонзундской позиции ближе всего заинтересован флот, заботами которого она и создана; что оперативные приказания начальник позиции непосредственно будет получать от Комфлота, не являются убедительными; если Командующий Балтийским флотом, адмирал, получал непосредственные оперативные приказаний от Главкосева, генерала, которому он был подчинен во всех отношениях, то почему сухопутный генерал, начальник Моонзундской позиции, не мог получать, правильно понимать и разумно выполнять оперативные приказания Командующего Флотом? Само собой при этом разумеется, что начальнику Моонзундской позиции должны были быть оперативно подчинены не только войска гарнизона островов, но й все расположенные на них береговые батареи, гидроавиационные станции, посты службы связи и прочие военные и морские сооружения и учреждения. На самом деле гидроавиация и служба связи были изъяты из ведения начальника позиции, что также нельзя признать правильным.
Теперь перейдем непосредственно к рассмотрению вопроса о месторасположении центра командования Моонзундской позицией. До начала операции этот центр располагался в Аренсбурге, что также нельзя признать правильным. Сухопутная коммуникация всего Эзеля, в том числе и Аренсбурга, с внутренними водами Моонзунда и через них с материком шла через дамбу, соединяющую Эзель с Мооном. Правда, Аренсбург, кроме того, имел с Моонзундом и с материком еще и морскую коммуникацию; но, во-первых, эта коммуникация проходила через воды Рижского залива, которые вообще не были обеспечены от действий неприятельских подводных лодок и от разбрасываемых ими минных заграждений; во-вторых, эта коммуникация пресекалась в случае прорыва в Рижский залив через Ирбенский пролив германского флота; в-третьих, эта морская коммуникация ни при каких обстоятельствах не смогла бы заменить вышеуказанную сухопутную в качестве пути отступления Эзельского гарнизона. Наконец, морской коммуникацией через Рижский залив можно было пользоваться не во всякую погоду; шторм мог прервать ее в самое критическое время.
Следовало поэтому заранее предвидеть, что в случае высадки германского десанта в бухтах Таггалахт и Мустельгам его ближайшие действия будут направлены на овладение дамбой и ее Орисарским тет-де-поном, чтобы отрезать гарнизон Эзеля от единственной его надежной сухопутной коммуникации с внутренними водами Моонзунда и с материком. Отсюда должно было бы вытекать естественное соображение, что как главная квартира командования позицией, так и все прочие управления ее (береговой обороной, авиацией, службой связи, строительством и пр.), а также склады и мастерские следовало располагать на о. Мооне, обратив Орисарский тет-де-пон в мощный редюит, надлежаще укрепленный, вооруженный и обладающий надежным гарнизоном; состав последнего должен был соответствовать не только узкой задаче обороны тет-де-пона, но и обеспечению коммуникационных путей с сухопутными силами, обороняющими Эзель. Разброска последних по всей территории острова также представляется нам большой ошибкой: вероятные пункты высадки неприятельского десанта, каковыми надо было считать удобные для высадки и дальнейшего продвижения десанта по острову пункты побережий бухт Таггалахт, Мустельгам, Кюросар (на западном берегу о. Эзеля, против о. Фильзанда) и Лео (на юго-западном берегу о. Эзеля, у основания п. о. Сворбэ), следовало заранее укрепить полевыми позициями, наблюдаемыми небольшими, но сильными по своему вооружению и подвижными отрядами, задачей которых было бы лишь оказание первоначальной задержки высаживающемуся противнику и дальнейшее за ним наблюдение; остальное побережье острова должно было наблюдаться постами службы связи и кордонами пограничной стражи. Главные силы сухопутного гарнизона Эзеля следовало расположить в центре — между вышепоименованными вероятными пунктами неприятельских высадок и Орисарским тет-де-поном, причем заранее следовало разработать пути и средства для быстрого сосредоточения этих главных сил на определившееся уже направление наступления высадившегося противника. Задачей боевых действий сухопутных сил Эзеля следовало ставить не противодействие высаживающемуся противнику, что приводило бы лишь к бесполезному дерганию и разброске этих сил, но поражение уже высадившегося противника, с одновременным стремлением перерезать коммуникацию его с местом высадки. Само собой разумеется, что охранение и обеспечение путей коммуникации главных сил сухопутного гарнизона Эзеля с Орисаром должно было бы составлять непрерывную работу их командования. В свою очередь, на Начальнике позиции, кроме директивных указаний и распоряжений действующим сухопутным силам, а также береговым батареям, гидроавиации и прочим военно-морским частям и учреждениям, расположенным на Эзеле, должна была лежать забота о своевременном формировании и направлении к действующим частям прибывающих с материка, через о. Моон, подкреплений, пополнений, снабжения и проч.
Такова, в общих чертах нам рисуется, целесообразная идея организации сухопутной обороны о. Эзеля, соответственно которой весь центр обороны Моонзундской позиции должен был бы располагаться на о. Моон, а не в Аренсбурге, как это было на самом деле, и тем более не в Гапсале, как это предполагало изменить морское командование. Не подлежит никакому сомнению, что в случае пребывания начальника позиции в Гапсале с первых же моментов десантной операции противника против Эзеля начальник позиции выпустил бы из своих рук все руководство операциями по обороне островов; начальники сухопутных войск на островах, не обладая полнотой власти над всеми военными частями и учреждениями, на этих островах расположенными, и не имея полномочий на увязку своих действий с действиями морских сил Рижского залива, попали бы в чрезвычайно трудное положение; береговые батареи также не имели бы объединяющего их начальника...
В действительности вышло еще хуже: до начала операции немцев против Моонзундской позиции начальник ее (объединявший в своем лице, правда, только действия сухопутных войск и береговых батарей, но не распространявший свою власть на расположенные на островах отряды гидроавиации, посты службы связи и маневренные базы флота) помещался со своим штабом в Аренсбурге. В критический момент энергичных действий высадившегося на Эзеле противника и начальник позиции, и Командование Балтийским флотом вдруг вспоминают о состоявшемся еще до операции решении о переводе квартиры начальника позиции из Аренсбурга в Гапсаль, — что немедленно и выполняется. Фактически с этого момента начальник позиции оказался от нее отрезанным, как бы отстраненным от командования ею; начальники сухопутных отрядов на островах, а также командиры батальонов береговых батарей (объединявших под своей командой батареи на каждом острове) предоставлены были самим себе и самостоятельно вступали в связь с частями морских сил Рижского залива; гидроавиация и служба связи также действовали самостоятельно, также вступая по своей инициативе в соглашения с теми или другими частями сухопутных и морских сил, действовавших по соседству. Никем не обороняемый и не охраняемый Орисарский тет-де-пон в первый же день операции был занят германскими отрядами мотоциклистов, беспрепятственно высадившихся в Таггалахте. Предоставленные самим себе, разрозненны^ отряды сухопутных войск Эзеля, не имея плана действий, директив начальника позиции, информации о происходящем, собственной разведки и твердого руководства, инстинктивно стягивались по имевшимся дорогам к дамбе, пока не оказались от нее отрезанными неприятельскими войсками неизвестной численности и прижатыми к юго-восточному побережью острова. В мрачной картине беспорядочного отступления и агонии разложившихся частей Эзельского гарнизона, ярко изображенной в настоящей книге по показаниям очевидцев, можно ли считать основной причиной исторически неизбежный распад в процессе развивавшейся революции старой вооруженной силы России? Не получилось бы той же картины, при существовавшей организации командования Моонзундской позицией, и в предшествовавшие годы войны, — в особенности если принять во внимание и персональные качества этого командования (отлично, однако, известные высшему морскому командованию задолго до операции), и боевые качества сухопутного гарнизона островов («ополченские» дивизии); нельзя также не считаться с тем моральным впечатлением «бегства» начальника позиции, какое произвел на войска Эзеля внезапный для них переезд его из Аренсбурга в Гапсаль в решительный момент развития неприятельской десантной операции на Эзеле.
Идя последовательно в нашем рассмотрении подготовки Моонзундской позиции к обороне, коснемся теперь знаменитых Церельских батарей, на мощи которых, по-видимому, основывалась оборона Ирбенского пролива. Центром этого южного артиллерийского узла позиции была 12" открытая батарея, расположенная на самом мысе Церель. Следует отметить изумительную энергию и искусство, проявленные моряками и строителями, воздвигшими эту батарею на южной оконечности полуострова Сворбе в течение зимы 1916/17 г.: огромные и тяжелые орудия и части их установок пришлось выгружать при тяжелых условиях погоды с барж на совершенно открытый и лишенный каких бы то ни было механических устройств берег; на песчаном мысу одновременно рыли огромные котлованы, сооружали мастерские, устанавливали силовые установки, краны, бетоньерки; производили бетонные работы большого масштаба, вследствие морозов — в деревянных прикрытиях; строились казармы, склады и проч., — словом, энергия была проявлена огромная по размаху, сложности и срочности выполнения работ, в необычайно трудных местных условиях.
Но подлежит большому сомнению, насколько серьезно были продуманы вопросы оперативного назначения и использования этой батареи. Из приложенной к настоящей книге карты видно, что эта 12" Церельская батарея имела возможность стрелять только в южную половину описанного вокруг нее круга, причем дальностью своего огня перекрывала весь Ирбенский пролив и защищала, таким образом, обильно разбросанные в нем минные заграждения. В отношении надежности этой защиты минных заграждений иг следовательно, проходимости Ирбенского пролива необходимо, однако, иметь в виду, что вполне достаточный по глубине для прохода самых больших судов фарватер в Ирбенском проливе проходил под курляндским берегом, занятым и укрепленным немцами, в расстоянии 115—120 кабельтовых от Церельской 12" батареи. Принимая во внимание, что в особенности осенью средняя ясность в этцх местах не превосходит 90—100 кабельтовых, можно сказать, что в огромном большинстве случаев Церельская 12» батарея не могла реально мешать производившимся под курляндским берегом тральным работам противника, а также проходу по протраленному фарватеру в Рижский залив неприятельского флота; с этих дистанций четырьмя пушками 12" Церельской батареи вряд ли можно было нанести кораблям противника такие существенные повреждения, которые заставили бы его отказаться от форсирования Ирбенского пролива. Церельская батарея имела бы реальное оперативное значение только в том случае, если бы Ирбенский пролив защищался против форсирующего его противника эскадрой наших линкоров. В этом случае дальность действительного обстрела неприятельского флота Церельской батареей (80—110 кабельтовых) заставляла бы противника прижиматься к курляндскому берегу, т. е. суживала бы его маневренную свободу, что давало бы большие тактические преимущества нашей эскадре. В этом случае даже дальний обстрел (с расстояний больше 110 каб.) Церельской батареей неприятельских кораблей, форсирующих южную часть Ирбенского пролива и ведущих бой с нашей эскадрой, имел бы большое тактическое значение.
Таким образом, Церельская 12" батарея имела бы реальное оперативное значение, оправдывающее затраченные на ее установку усилия и средства, только в случае совместного ее боя с нашей эскадрой против форсирующего Ирбенский пролив неприятельского флота. Но для этого было необходимо прежде всего,, чтобы в Рижском заливе была сосредоточена эскадра такой боевой силы, которая действительно могла бы оказать сопротивление и даже нанести определенное поражение противнику, форсирующему при этих условиях Ирбенский пролив. Мы, однако, видим, что на самом деле морские силы Рижского залива к началу Моонзундской операции германского флота (неожиданность которой для русского командования — в особенности после падения Риги — совершенно исключалась, как: это видно из настоящей книги) возглавлялись двумя совершенно устаревшими линейными кораблями, из которых «Гражданин» имел 12" орудий, стреляющих только на 100 кабельтовых. Мы в дальнейшем еще вернемся к вопросу о составе морских сил Рижского залива; теперь же мы приводим этот факт лишь как одно из доказательств того, что русское морское командование переоценивало оперативное значение 12" Церельской батареи, полагая, что она одна способна преградить путь неприятельскому флоту через Ирбенский пролив. Это мнение наше подтверждается теми директивами, распоряжениями и воззваниями, которые направлялись и до, и во время Моонзундской операции от Высшего Командования к командованию и личному составу Церельской батареи.
С другой стороны, возводя при исключительно трудных местных условиях с огромной энергией 12" открытую батарею на мысе Церель, русское морское командование не проявило достаточной заботливости о ее защите. Самый тип сооружений этой многоценной батареи, которой придавалось морским командованием столь преувеличенное оперативное значение, был весьма несовершенен: орудия с их установками не были защищены даже брустверами (к сооружению которых, и то только со стороны Ирбенского пролива, было приступлено лишь незадолго до Моонзундской операции) от неприятельского судового огня; еще более несовершенен был тип боевых погребов, которые были открыты с тыловой стороны, имея здесь обширные входы (для пропуска через них тележек со снарядами и зарядами), закрываемые лишь дубовыми дверями; в близком соседстве с орудиями были расположены, без всякого перекрытия, помещения для силовых установок, питающих батарею электрической энергией; посты управления и кабельная проводка от них к орудиям также были совершенно открыты. Взрыв одного из боевых погребов батареи, случившийся незадолго до начала Моонзундской операции и происшедший от пробития дубовой двери погреба осколком сброшенной с немецкого аэроплана бомбы, наглядно показал всему личному составу батареи ее беззащитность и уязвимость от неприятельского огня. Из настоящей книги мы видим, какое угнетающее моральное впечатление на команду Церельской батареи произвел этот взрыв, сопровождавшийся большими человеческими жертвами; здесь же мы видим, какую малую заботливость проявило морское командование для рассеяния этого впечатления; к началу Моонзундской операции на батарее не были восполнены даже потери в личном составе. Систематические, почти ежедневные налеты на батарею неприятельских аэропланов, продолжавшиеся после взрыва погреба и почти не встречавшие сопротивления со стороны наших воздушных сил (вследствие малочисленности и технического несовершенства имевшихся на Сворбе наших аппаратов) и зенитной артиллерии (состоявшей из 75-мм пушек на Меллеровских установках), не могли, конечно, не поддерживать угнетенное настроение личного состава Церельской батареи.
Серьезным упущением, допущенным морским командованием во всем плане установки Церельской батареи и вообще укрепления полуострова Сворбе, следует признать полную беззащитность 12" батареи от обстрела ее неприятельским флотом со стороны бухты Лео: по этому направлению батарея даже не могла отвечать неприятельским кораблям своим огнем, так как бухта Лео была вне ее обстрела. Ни одной батареи, хотя бы сравнительно небольшого калибра, лишь для защиты минных заграждений, которыми можно было бы забросать бухту Лео, не было установлено на ее побережье, равно как и сама бухта Лео не была забросана минами. Уязвимость 12" батареи со стороны бухты Лео была известна личному ее составу, который в любой момент начавшейся германской операции мог ожидать расстрела батареи неприятельскими линкорами с этого направления. Это опасение команды Церельской батареи могло перейти в полную ее уверенность после обращенного к ее командованию во время операции германского ультиматума о сдаче батареи.
Преувеличенные надежды морского командования на оперативное значение 12" Церельской батареи сопровождались преувеличенными его требованиями к геройскому духу ее личного состава. Не принимая никаких реальных мер к защите батареи от неприятельских ударов с моря и с воздуха, не заботясь в должной степени даже о пополнении убыли в ее личном составе, подвергавшемся в течение всего лета почти ежедневным налетам неприятельских воздушных сил и перенесшим только что тяжелый материальный и моральный удар при взрыве погреба, морское командование в дни Моонзундской операции возложило на плечи этой батареи всю тяжесть и ответственность задачи обороны Ирбенского пролива, удерживая ядро морских сил Рижского залива в Моонзунде, у Куйваста. Когда командование Моонзундской позицией спешно эвакуировалось в самом начале германской операции против Эзеля в Гапсаль, когда лишенный руководства сухопутный гарнизон Эзеля, совершенно уже деморализованный, разрозненными отрядами отступал к дамбе, очищая остров и открывая подход с севера к полуострову Сворбе, местный гарнизон которого не мог вселить в команде батареи уверенности в своей стойкости (от него также при условиях, создавшихся на всем Эзеле, нельзя было требовать героической стойкости) и, по дошедшим до команды батареи сведениям, уже вступил в переговоры с германским командованием о сдаче, — можно ли было при всех этих условиях требовать большой стойкости от команды Церельской батареи, хотя эти события происходили в первый период войны, задолго до революции и общего «военного переутомления»?
Мы рассмотрели только несколько пунктов подготовки Моонзундской позиции к обороне — именно те пункты, которые, но нашему мнению, оказали главное влияние на ход операции.
Чтобы не затягивать наше «Введение», мы перейдем теперь к рассмотрению чисто морской стороны подготовки и действий наших морских сил по обороне Рижского залива и Моонзунда. Задачи, возложенные в 1917 г. на морские силы Рижского залива, были формулированы пунктом «в» директивы Высшего Командования, легшей в основу «плана кампании Балтийского флота» на этот год:
«в) Всеми силами, могущими быть сосредоточенными в Моонзунде и Рижском заливе, оказывать упорное сопротивление проникновению в залив противника, а в случае прихода его туда, всеми мерами затруднить его операции в Рижском заливе».
Эта директива, данная Балтийскому флоту, очевидно, в начале 1917 года, соответствовала той обстановке, которая тогда существовала на морском театре и на Северном фронте, и тем задачам, которые тогда ставились нашим сухопутным силам на этом фронте. Понятно, что с достаточно крупным изменением обстановки и задач на сухопутном (Северном) фронте — в течение 1917 г. — существенное изменение должна была потерпеть и директива Главкосева Балтийскому флоту, а следовательно, должен был измениться и план операций Балтийского флота. Такие крупные изменения в обстановке на Северном фронте действительно произошли к осени 1917 года: 24 августа германцы произвели прорыв у Икскюля, а 3 сентября заняли Ригу и прилегающий к ней правофланговый район нашего Северного фронта, который отошел на рубеж, приближенно, за линией реки Аа (северной, на которой расположен г. Венден, а не западной, на которой расположен г. Митава). Но, кроме этих изменений в обстановке — чисто военного порядка, — к этому времени произошли крупнейшие и глубочайшие изменения не только на фронте войны, но, главное, в тылу русской армии, в самой России. Вспыхнувшая 27 февраля в Ленинграде великая русская революция неудержимо развивалась и углублялась, вскрывая накопившиеся социальные и национальные противоречия. Действительное соотношение классовых сил не позволило буржуазным и коалиционным «временным» правительствам укрепить свою власть в огромной стране, подавить растущие возмущения рабочих, восстания крестьян и сепарастические устремления угнетенных национальностей, а также остановить начавшийся еще при царском режиме и стихийно разраставшийся при Временном правительстве развал транспорта и экономики. Такое состояние тыла, естественно, не могло не отразиться самым гибельным образом на состоянии многомиллионной армии, огромное большинство рядового состава которой принадлежало к тем угнетенным в старой России классам и национальностям, которые в это время поднимали и разжигали в тылу факел гражданской войны. Те же социальные и национальные противоречия с неумолимостью рока разъедали огромный организм армии, делая ее все менее боеспособной. Июньское наступление Керенского закончилось катастрофой и решительно доказало моральную неспособность армии к большим наступательным операциям; этот же вывод в большой степени подкреплялся расстройством снабжения и питания армии вследствие прогрессивно развивавшейся разрухи тыла. Контрреволюционное выступление Корнилова нанесло окончательный удар боевой мощи русских армий: только пассивная сила сопротивляемости огромной массы живой силы и техники фронта сдерживала еще переход противника в решительное наступление.
В наши задачи не входит сейчас рассмотрение за это время деятельности Временного правительства, упорно отстаивавшего продолжение войны «до победоносного конца». События показали, насколько губительной была эта политика для самого правительства и русской буржуазии. Нас сейчас интересует деятельность военного командования в период после падения Риги, имевшего директивы от правительства О продолжении войны и в верхах своих вполне сочувствовавшего этим директивам.
Русскому командованию в это время вполне была ясна полная неспособность наших вооруженных сил вести наступательные операции, во всяком случае на германском фронте. Отсюда необходимо было сделать вывод в отношении безнадежности перехода в наступление Северного фронта нашего и обратного взятия Риги. Общей задачей для сухопутных и морских сил в районе Рижского залива в это время следовало поставить — удержание рубежа, занятого нашей очистившей Ригу армией, к югу от Пернова. Вот с этой точки зрения и следует рассмотреть, насколько изменились задачи морских сил Рижского залива против задачи, изложенной в вышеприведенной директиве Высшего Командования.
Несомненно, лучшим решением задачи обеспечения правого, упирающегося в Рижский залив фланга нашей армии было бы удержание в наших руках Ирбенского входа в этот залив. Такая постановка операционной цели морским силам Рижского залива была необходима в тот период войны, когда Рига и весь прилегающий к ней район были в наших руках: когда по совокупности всей обстановки войны русское командование могло задумывать широкие наступательные операции вообще на австро-германском фронте, и в частности на северном его участке. В нашем «Введении» к книге Н. А. Данилова «Смешанная операция в Рижском заливе в 1916 г.» мы уже разобрали такую задачу и пришли к выводам, что в решении ее должен был принимать участие весь Балтийский флот: главные его силы должны были выдвигаться вперед, к Передовой позиции, а если возможно,то и еще дальше к юго-западу, в бухту Таггалахт, для занятия флангового угрожающего положения по отношению к германским морским силам, идущим форсировать Ирбенский пролив; для непосредственной защиты последнего в Рижском заливе следовало заблаговременно сосредоточить всю вторую дивизию линкоров, т. е. и корабли «Павел» и «Андрей Первозванный», — для которой, также заблаговременно, необходимо было оборудовать маневренную базу в южной части Моонзунда. Прорытие через Моонзунд фарватера для прохода всех линкоров 2-й дивизии было желательно, но необязательно для выполнения такой основной идеи плана обеспечения Рижского залива от проникновения в него неприятельских крупных сил. Само собой разумеется, что такой план мог быть реален только при существовавшем уже оборудовании позиций Ирбенской и Моонзундской, причем, однако, следовало все-таки предусмотреть, при всех этих условиях, возможность успеха прорыва германских сил через Ирбенский пролив и вынужденного отступления наших морских сил Рижского залива в свою маневренную базу в южной части Моонзунда. Подходы к последней нужно было, в этих видах, соответственно оборудовать артиллерийско-минными позициями, обеспечивающими маневренную свободу нашим морским силам, затрудняющими противнику их заблокирование и препятствующими ему бомбардировать наши морские силы, стоящие в маневренной базе. Мы при этом указывали, что такое обеспечение входа в Рижский залив можно было признать достаточным — даже для производства на занятой германцами части рижского побережья десантной операции — только при существовавшей в начале лета 1916 г. стратегической обстановке на северных морских театрах, характеризующейся производившимся крупным аварийным ремонтом значительной части германского флота после Ютландского боя; мы отмечали также, что, при всех этих условиях, усиление активной деятельности британского флота в Северном море также должно было явиться одним из желательных условий обеспечения защиты входа в Рижский залив.
Уже из краткого перечисления этих условий видно, что обеспечить вход в Рижский залив, при исключительно благоприятной обстановке начала лета 1916 г., можно было только на определенный, в общем, довольно короткий срок, необходимый, например, для производства замышлявшейся русским командованием в 1916 г. десантной операции в Рижском заливе. Задачу же полного обеспечения владения (хотя бы условного) Рижским заливом на неопределенный срок русский флот во все время Мировой войны ставить себе не мог вследствие огромного общего превосходства над ним сил германского флота, который нельзя было считать прочно привязанным к Северному морю. Германское командование могло выбрать подходящий, сравнительно не слишком длительный промежуток времени, на который без большого риска оголения северно-морского театра могло бы послать в Балтийское море для выполнения определенной, имеющей для него серьезное значение операции часть своего флота, достаточно превосходящую силами наш Балтийский флот, чтобы обеспечить успешное выполнение такой операции, — например, операции прорыва через Ирбенский пролив, для последующей борьбы с нашими морскими силами за овладение Рижским заливом.
Из вышеизложенного видно также, какое большое напряжение всех сил нашего Балтийского флота требовалось, чтобы при исключительно благоприятной обстановке июня—июля 1916 г. (после Ютландского боя) на сравнительно ограниченный срок обеспечить владение Рижским заливом в степени, необходимой для производства десантной операции довольно крупного размера на занятое германскими войсками побережье этого залива. Из книги Н. А. Данилова мы знаем, что морское командование наше тогда не прибегло к такому полному напряжению всех сил Балтийского флота для обеспечения замышлявшейся десантной операции, а ограничилось лишь сосредоточением в водах Рижского залива двух совершенно устарелых линкоров («Слава» и «Цесаревич»), минной дивизии и канлодок. Право было поэтому морское командование тогда, во время переписки его с Высшим Командованием по вопросу о подготовке и обеспечении десантной операции, когда оно сообщало, что форсирование германским флотом Ирбенского пролива есть вопрос жертв, которые оно согласится для этого понести, и сравнительно очень короткого времени.
В 1917 г. осенью в Рижском заливе были сосредоточены те же слабые морские силы, усиленные ко времени начала германских операций против Моонзунда (после падения Риги, когда — и по обстановке, и по разведочным данным — выяснилась почти несомненная близость германских активных операций в Рижском заливе и против Моонзунда) несколькими старыми крейсерами. Признак проходимости судов через Моонзундский фарватер по-прежнему служил руководящим для русского морского командования при определении состава сил Рижского залива. Положение русских морских сил в Рижском заливе в 1917 году усилилось против 1916 года лишь готовностью 12" Церельской батареи, оперативное значение которой мы уже рассмотрели. К осени 1917 года, как мы уже отметили, выяснилась неспособность русской армии к ведению широких наступательных операций; падение Риги отодвинуло правый фланг нашего Северного фронта за реку Северная Аа.
Мы выше говорили также о том, что лучшим способом обеспечения со стороны моря правого фланга Северного фронта нашего было бы владение водами Рижского залива, что достигалось бы обеспечением Ирбенского пролива от прорыва его германским флотом. Мы, однако, пришли к заключению, что даже при полном напряжении сил Балтийского флота этого обеспечения можно было достигнуть лишь на некоторый, не слишком длинный промежуток времени, при условии связанности на это время большей части германского флота
(что и имело место в июне 1916 года, когда после Ютландского боя значительная часть германского флота ремонтировалась в своей базе). Очевидно, когда инициатива в операциях находится в руках противника, — как это имело место осенью 1917 года, когда на нашу долю приходилось лишь отражать неприятельские удары, — мы не можем заранее определить с нужной нам точностью сроки этих ударов, почему и вся организация подготовки к отражению их должна быть рассчитана либо на долгие сроки полной уже готовности отражать неприятельский удар в любой момент, либо на весьма короткие сроки подготовки к их отражению. Понятно, что в отношении стратегического развертывания всего Балтийского флота, необходимого для противодействия прорыву германских морских сил в Рижский залив, — развертывания, выше нами рассмотренного (выдвижение главных сил к западу от Передовой позиции и сосредоточение всей второй бригады линкоров в Рижском заливе), — ни долгие сроки полной законченности этого развертывания, ни весьма короткие сроки его выполнения были бы неосуществимы: первые вследствие неподготовленности длительного базирования флота на местах того развертывания; вторые — физически были невыполнимы, так как измерялись бы теми немногими часами, которые в лучшем случае оставались бы в распоряжении русского морского командованйя от времени получения известия о выходе германского флота в операцию до его появления перед Ирбенским проливом или перед западными берегами Эзеля или Даго (не говоря уже о том, что это появление в виду наших позиций германского флота могло еще и не означать начала его активных операций, но могло иметь лишь демонстративное значение).
Из всего вышесказанного мы можем заключить, что обеспечение осенью 1917 года правого, упирающегося в воды Рижского залива фланга Северного фронта от ударов с моря — путем обеспечения за нашим флотом владения Рижским заливом — было невозможно. Условия внутренние — политического порядка, создавшиеся в наших вооруженных силах к концу сентября, которые также должно было учитывать наше командование с должной трезвостью (чего, однако, на самом деле не было), делали еще более невозможной постановку такой задачи Балтийскому флоту. Из дошедших до нас документов мы не видим, однако, чтобы возложенная на Балтийский флот «планом кампании на 1917 г.» задача — «всеми силами, могущими быть сосредоточенными в Моонзунде и Рижском заливе, оказывать упорное сопротивление проникновению в залив противника»- была отменена.
Существовал другой способ обеспечить приморский фланг Северного фронта от вражеских нападений с моря, каковые могли выразиться либо в обстреле флангового расположения нашей армии огнем флота с целью облегчить германским войскам его атаку и обход по береговой полосе, либо в высадке с той же целью германского десанта во фланг или в ближайший тыл нашего Северного фронта (например, в район Пернова). Этим способом могли быть активные действия наших морских сил, опирающихся на южную часть Моонзунда, оборудованную для этого в маневренную базу. Вышеотмеченная директива Балтийскому флоту, указанная в «плане кампании на 1917 г., предусматривала такие операции наших морских сил второй частью пункта «в»: «а в случае прихода его туда (т. е. прорыва германского флота в Рижский залив) — всеми мерами затруднить его операции в Рижском заливе». Надо всячески осуждать такую неопределенную формулировку директив; ясно ведь, что, в зависимости от вполне конкретного назначения и характера неприятельской операции, должен быть выбран и соответствующий способ помехи ей. Существует только один универсальный способ помехи всяким операциям противника на данном морском театре — это «абсолютно» завладеть морем, что в данном случае для русских морских сил было неосуществимой задачей. Уже условное владение морем, достигаемое блокадой неприятельского флота, требует постановки конкретной стратегической цели, для которой это условное владение морем осуществляется, так как от существа этой цели зависит выбор формы блокады (узкая, широкая, выбор места блокадной линии в последнем случае и пр.). В еще большей степени требуется конкретность постановки стратегической цели для спорного владения морем — для чего именно нужно оспаривать владение морем у сильнейшего противника, каким именно его операциям надо оказывать помеху этим оспариванием: его морским коммуникациям, торговым сообщениям, десантным операциям, бомбардировке наших побережий и портов и пр. Методы и средства оспаривания владения морем значительно будут меняться в зависимости от того, какая именно стратегическая цель будет преследоваться этим оспариванием. Вполне, наконец, очевидно, в какой тесной зависимости от поставленной стратегической цели находится позиционная борьба на море: месторасположение, форма, размеры и характер оборудования позиции, равно как и примыкающих к ней маневренных пространств, всецело зависят от тех вполне конкретных задач, которые поставлены позиции. Помеху операциям более сильного неприятельского флота на таких ограниченных и мелководных морских театрах, каковым является Рижский залив, бывает весьма выгодно производить комбинированным методом оспаривания владения морем и позиционной борьбы, — каковой метод, собственно говоря, и следовало бы принять русскому командованию в рассматриваемом случае, но тогда совершенно необходимо было указать конкретную стратегическую цель: каким именно операциям германского флота в Рижском заливе должны были мешать наши морские силы. Ни в «плане кампании на 1917 г.», ни осенью этого года, после падения Риги и отхода за р. Аа правого фланга нашего Северного фронта, такой конкретной стратегической цели Балтийскому флоту и его части, сосредоточенной в Рижском заливе, поставлено не было. А между тем создавшаяся на Северном фронте и в Рижском заливе к сентябрю 1917 г. обстановка вполне ясно намечала такие стратегические цели: во-первых, обеспечение упертого в залив правого фланга армий и их ближайшего тыла, т. е. Перновского района, от угрозы с моря; во-вторых, защита Моонзундского укрепленного района, и в частности оборона подходов из Рижского залива к южному входу в Моонзунд.
В последнее время часто приходится встречать мнения, что постановка одному и тому же соединению вооруженных сил двух разных, но одинаково важных стратегических задач является неправильной, противоречащей основному стратегическому правилу — сосредоточению сил и усилий на важнейшее операционное направление. Мы бы считали ошибочным принять такую формулу безотносительно, равно обязательной во всех случаях. В рассматриваемом случае, исходя из анализа обстановки, создавшейся в Рижском заливе осенью 1917 г., мы как раз и пришли к заключению о необходимости постановки морским силам Рижского залива в тот период двух стратегических задач, важность которых для стратегического положения всего Северного фронта была одинакова: успешное выполнение первой задачи непосредственно обеспечивало правый фланг Северного фронта от угрозы с моря и, таким образом, его устойчивость; неуспех в выполнении второй задачи, т. е. переход Моонзундского укрепленного района в руки противника, создавал весьма серьезную угрозу высадки значительных германских сил на материковом побережье Моонзунда (между Вердером и Гапсалем), с последующими действиями его против Ревеля и в тылу Северного фронта. Сам Моонзундский укрепленный район в этом случае оказался бы для германской десантной флотилии отличной маневренной базой, надежно охраняющей весь район высадки от покушений наших морских сил. В морском отношении переход Моонзундской позиции в руки противника сводил на нет значение Передовой позиции и предоставлял германскому флоту отличную маневренную базу для действий против наших главных сил, отошедших в Финский залив, за Центральную позицию; наконец, с падением Ревеля (непосредственную и серьезную угрозу которому представлял германский десант в Моонзунде) л и к в идировалас ь и сама Центральная позиция.
Таким образом, обе стратегические задачи, постановка которых морским силам Рижского залива осенью 1917 года вытекала из создавшейся на Северном фронте обстановки после падения Риги, т. е. обеспечение упертого в море его правого фланга и защита Моонзундского укрепленного района, мы считаем одинаково важными. Противоречит ли такая постановка двух, одинаково важных стратегических задач морским силам Рижского залива правилу сосредоточения сил на одном, важнейшем операционном направлении? Мы считаем, что вообще о таком противоречии можно было бы говорить в следующих случаях:
1) если обе поставленные данной вооруженной силе задачи, разные по месту их выполнения, приходится решать одновременно;
2) если решение одной задачи в порядке последовательности хотя и раньше другой, но связано с риском гибели значительной части сил и средств, необходимых для решения другой задачи. В этих случаях, безусловно, следует выбрать из двух важных задач одну, важнейшую, и на ее выполнении сосредоточить наши силы и усилия, выделяя для другой задачи лишь такую часть наших сил, потеря которой не ослабит нас чувствительно при решении важнейшей задачи. Было бы, однако, неправильным такой выбор важнейшей задачи делать закостенелым на долгий срок; изменение обстановки на данном театре должно соответственно отзываться не только на удельном весе поставленных нами на нем стратегических задач вооруженным силам, но и, быть может, на существенном их изменении.
В рассматриваемом случае задача обеспечения с моря правого фланга Северного фронта должна была представляться, в силу просто географических причин, первой по времени: пока наши морские силы Рижского залива будут в состоянии мешать активным операциям Германского флота против правого фланга нашей армии, до тех пор одновременно они будут обеспечивать от таковых же операций противника и южный выход из Моонзунда, а также и омываемое Рижским заливом побережье о. Эзеля. Нельзя было, опять-таки и прежде всего в силу географических причин, возлагать на морские силы Рижского залива защиту балтийского побережья островов Эзеля и Даго, — каковая задача должна была быть возложенной, как мы выше говорили, на главные силы Балтийского флота и на средства береговой обороны и гарнизона этих островов. Выше мы также указывали, что Соэлозунд надо было надежно закупорить еще до начала операций германцев против Моонзундской позиции; следовательно, оборона Соэлозунда и Кассарского плеса также не должна была входить в задачи морских сил Рижского залива. Мы приходим, таким образом, к заключению, что помеха активным операциям германского флота против упертого в Рижский залив правого фланга нашего Северного фронта и должна была составлять первую по времени своего выполнения стратегическую задачу морских сил Рижского залива, так как успешное ее выполнение в то же время разрешало и другую задачу этих морских сил — защиту Моонзундского плацдарма — в тех пределах, в которых вообще эта последняя задача могла быть возложенной на морские силы Рижского залива.
Только тогда, когда активные действия превосходящих сил противника лишили бы наши морские силы возможности противодействовать его активным морским операциям против правого фланга нашего Северного фронта, задача обороны Моонзундского плацдарма явилась бы единственной для наших морских сил Рижского залива.
Такова, как нам представляется, должна была бы быть последовательность в постановке осенью 1917 г. стратегических задач нашим морским силам Рижского залива.
Как показывают ход событий и распоряжения русского командования (от верховного до местного) во время Моонзундской операции, — все его помыслы и заботы фактически были сосредоточены только на защите Моонзундского архипелага. Задача обеспечения правого фланга Северного фронта от угрозы активных операций против него германского флота вовсе, по-видимому, не ставилась морским силам Рижского залива. Подходы к южному входу в Моонзунд со стороны Рижского залива были весьма слабо подготовлены к обороне, почему и защита их выразилась в арьергардной, вполне безнадежной для наших устарелых линкоров и беззащитных крейсеров перестрелке их с неприятельскими сверхдредноутами, подошедшими к южному входу в Моонзунд и почти беспрепятственно прошедшими поставленные на подходах к нему минные заграждения. Сама же защита Моонзундского архипелага нашими морскими силами Рижского залива выразилась только в попытках парировать неприятельские удары. Борьба с германскими эсминцами, прорывавшимися на Кассарский плес, преимущественно заполнившая собой борьбу на море во время Моонзундской операции, носила именно такой пассивный характер. Эта оценка стратегического характера борьбы русских морских сил за Моонзунд, конечно, ни в какой мере не отрицает доблести, проявленной во время этих операций отдельными русскими кораблями, — что, наоборот, является еще одним доказательством нашего утверждения, что не разложение русских вооруженных сил в процессе развития революции явилось основной причиной столь легкого успеха германцев в операциях их против Моонзунда, но весьма серьезные недочеты в организации и деятельности русского командования.
Отмеченную пассивность, проявленную русским морским командованием во время Моонзундской операции, сказавшуюся также и в преждевременном очищении всего Моонзунда русскими морскими силами, и в бездействии во время операции главных сил Балтийского флота, в первую очередь и следует объяснить отсутствием постановки конкретных стратегических целей и соответственно им разработанного, столь же конкретного плана операций морских сил Балтийского моря после падения Риги.
Характерно отметить здесь, что идея выдвинуть главные силы Балтийского флота на помощь сражавшимся в Моонзунде морским силам Рижского залива явилась у командования не тогда, когда эти главные силы, одним своим появлением к юго-западу от передовой позиции, могли бы оказать весьма существенную помеху германским операциям против Моонзундского укрепленного района, и в первую очередь их десантной операции в бухте Таггалахт, — но тогда, когда, по мнению русского морского командования, создалась угроза благополучному уходу из Моонзунда в базы Финского залива морских сил Рижского залива. Если принять во внимание, что эта угроза не могла быть слишком действительной для ночного прорыва из Моонзунда эсминцев, то выходит, что командующий Балтийским флотом, не находя возможным рисковать главными силами флота ради защиты всего Моонзундского укрепленного района (потеря которого весьма существенно меняла всю стратегическую обстановку на Северном фронте, в Эстляндии и на морском театре, где теряла свое значение Передовая позиция, а в дальнейшем, с падением Ревеля, судьба которого предрешалась падением Моонзундского плацдармами Центральная позиция), считал это возможным ради спасения устарелых, фактически утративших боевую ценность двух линкоров, нескольких крейсеров и канонерских лодок, находившихся в Моонзунде.
Мы не останавливаемся на многих других, весьма существенных недочетах оперативного и организационного порядка в деятельности нашего командования, отчетливо выявленных автором книги, а также частично указанных в наших редакционных примечаниях. Мы считаем, что в изучении этих недочетов именно и лежит ценность исследования Моонзундской операции. Недостаток материалов, рисующих деятельность германского командования во время Моонзундской операции, не позволяет нам сейчас подойти к этой деятельности с должным критическим анализом, которого в высшей степени, конечно, заслуживает успешно проведенная германцами эта сложная, смешанная операция. Этот дефект, не зависящий от воли автора и редакции настоящей книги, должен быть восполнен нами при первой возможности.
Б. Жерве
1 См. наше «Введение» к книге П. В. Гельмерсена «Операции флота против берега на западных театрах».
Вперёд>>
