XXII
Берусь за перо, чтобы здесь опять с тяжелым чувством писать об отрадном чувстве, на некоторое время заставившем забыть мое одиночество и глубоко тогда взволновавшем мою жизнь, как будто бы принявшую правильное течение, но быстро окончившееся странным разочарованием и долго терзавшею меня тоскою, долго преследовавшею меня, тем более что она произошла по моему чистому и глубокому увлечению, а увлечения у таких бедняков и бесприютных, как я, никогда не должно быть. Но со мною случилось то, что почти всегда бывает с двадцатилетними мужчинами: я влюбился первою, горячею, невинною, искреннею любовью в красивую девушку, глубокую брюнетку, с великолепными голубыми глазами, что у брюнеток бывает очень редко, с чудною косою, с белым румяным лицом. Она была старше меня года на четыре, состояла в каком-то дальнем родстве с управляющим, но служила у него хозяйкою, как тогда говорили, «ходила в ключах»; прежде была нянькою и почти что вынянчила всех троих детей, теперешних моих учеников. Я, как учитель, она, как хозяйка, часто встречались и иногда просиживали в буфете с глазу на глаз; меня к ней тянула какая-то сверхъестественная сила, причем я замечал, что и она встречалась со мною почти с нескрываемым удовольствием. Таким образом у нас возникла горячая платоническая любовь, и мы были счастливы. Она, кажется, сама боялась своего увлечения и часто твердила:
- Не обидь меня, не сделай несчастной, ведь я сирота и живу у моей барыни, которая почему-то меня недолюбливает.
- Что ты это вздумала, чтобы я тебя обидел. Я люблю тебя и буду любить чистою, святою любовью и чуть ли в этом не поклялся даже тенью моей матери.
И действительно я полюбил ее первою, глубокою, чистою любовью, не думая никогда прикоснуться к ней с какими-либо дурными намерениями. Она мне верила.
Настала весна, как я уже и прежде описывал, в тех местах с изобилием садов, всегда прекрасная; последняя была особенно хороша, может быть потому еще, что мы были счастливы любовью. Мы почти чуть не каждый вечер, иногда часов до 11—12 гуляли или в укромных уголках двух больших садов или в рощах, окружающих усадьбу. Соловьи свистали неумолкаемо, из усадьбы доносились хороводные песни дворни. Но, увы! наступил конец нашей чистой любви; мы слишком доверяли себе, и в один прекрасный майский вечер, в каком-то одурении, как-то нежданно для себя и святая любовь отлетела... Она села на ближайшую скамейку и плакала навзрыд, как дитя; я, ставши на колени и уткнувшись в ее платье, тоже плакал. Тут я понял, что поступок этот может быть исправлен только женитьбой, я несколько раз просил управляющего дозволить мне жениться, но он всегда принимался строго выговаривать мне и бранить и однажды даже замахнулся на меня палкою, приговаривая:
- Я тебя научу, как приставать ко мне с этою просьбою, мальчишка; тебя надо выпороть за все эти проделки, а ты знаешь, что я имею на это полное право. Ни у тебя, ни у ней нет ничего, кроме глупостей в голове. А что скажет Аграфена Яковлевна (моя сводная сестра в Петербурге, начавшая хлопотать об отпуске меня на волю). Убирайся, чтобы я не слыхал более этих глупостей.
Жена управляющего перестала со мною говорить, хотя я по-прежнему приходил заниматься с детьми.
Переживая это горькое время, я по-прежнему в свободные часы мыкал грусть мою на берегу Хопра в лесу, ловя рыбу и охотясь с ружьем. Но ничто не помогало. Чем более я думал, тем более, несмотря ни на что, решался жениться на моей возлюбленной. Скорому исполнению этого твердого намерения помешало нижеописанное обстоятельство.
<< Назад Вперёд>>
