Экономическая история России: что мы о ней знаем и чего не знаем. Оценка экономиста

Статья американского профессора-экономиста Грегори Пола анализирует основные экономические показатели развития России в период со второй половине 19 века до 1920-х годов и влияние институтов на экономические развитие России. Первоначально статья опубликована в сборнике "Экономическая история. Ежегодник. 2000" (М.: РОССПЭН, 2001. С. 7-97).

---

Модели и экономическая история

Изучение российской экономической истории, как и других проблем экономической науки, находится под сильным влиянием моделей, которые объясняют сложные явления, сосредоточиваясь только на наиболее важных объясняющих факторах.

В XIX в. русские «западники» предложили модель отсталой российской экономики, которая требовала вестернизации и иностранных капиталов для развития. «Традиционалисты», или славянофилы, представляли иную модель экономики России — с традиционными внутренними источниками силы, такими как традиции крестьянского хозяйства и «крестьянские фабрики», которые, в конце концов, позволят России развиваться за счет собственных ресурсов, без помощи и влияния Запада¹.

Удивительно, но круг вопросов для изучения российской экономической истории как в самой России, так и вне ее, определялся моделями, имевшими очень много общего. Тематика работ советских исследователей была задана В. И. Лениным, целью которого было объяснить, почему вопреки предсказаниям Маркса социалистическая революция произойдет не в Англии или в Германии, а в России. Ленин объяснял причины, по которым социалистическая революция начнется в России, слабейшем звене в цепи капитализма².

С его точки зрения, экономика России представляла собой комбинацию развитого капитализма и феодализма. Как полуколония Запада, она развила крупную промышленность и революционный фабричный пролетариат. С другой стороны, ее сельское хозяйство все еще было феодальным и отсталым. Индустриальный капитализм в России был более грубым и отличался большей степенью концентрации, чем на Западе. Поэтому российская фабрика воспитывала пролетариат, в большей мере ориентированный на то, чтобы свергнуть своих капиталистических хозяев. Более того, революционный пролетариат имел в России естественного союзника — крестьянина, несшего бремя феодальных пережитков. Этот набор противоречий делал весьма вероятным начало социалистической революции в России.

Ленинская интерпретация экономической истории России привлекла историков и на Востоке, и на Западе. Она рисует картину кризиса капитализма. Русская история, как ее писали на Западе и на Востоке, сосредоточивалась на объяснении того, почему произошла российская революция³. Если она произошла в соответствии с марксистской диалектикой, то внутренние кризисы должны характеризовать последние стадии капитализма. Таким образом, российская история преподносилась как история кризисов — аграрных, политических, экономических депрессий и биржевых крахов. Экономический крах царизма был заранее предопределенным результатом, и революция служила доказательством этого краха.

Ленинская модель на 60 лет определила тематику исследований для советских историков. Позитивное влияние Ленина было связано с его интересом к реальным данным — классовой структуре, уровню концентрации производства в промышленности и т.п. Негативное влияние ленинской концепции состоит в том, что она ставила исследователей в жесткие рамки, требовала от них использовать экономические события для объяснения политических. Она также ограничивала российских исследователей в том смысле, что от них требовалось изучать экономические проблемы строго в рамках марксистских схем.

Западные ученые тоже оказались захвачены схожей тенденцией, ориентирующей экономический анализ на объяснение политических событий. Александр Гершенкрон применил свою модель относительной отсталости к России для объяснения революции 1905 г.⁴ Модель Гершенкрона рассматривает Россию как типичную страну, осуществляющую позднюю индустриализацию в условиях отсутствия необходимых предпосылок (т.е. при недостаточном уровне накопления национального капитала, отсутствии среднего класса и недостатке квалифицированных рабочих) с целью обеспечить быстрый промышленный рост после 1880 г. Неудача попытки создания частного рыночного сельского хозяйства ограничивала российский экономический рост и привела к тому, что крестьянский класс рухнул под тяжестью своих долгов в 1905 г. И только после 1905 г. ошибки, совершенные при освобождении крестьян, были исправлены столыпинскими реформами, однако время было уже упущено, и слабая экономика царской России оказалась неспособна устоять в Первой мировой войне.

Две наиболее влиятельных модели российской экономической истории имеют одну общую черту: обе они стремятся определить уникальные особенности экономического развития России, которые создавали предпосылки для тех или иных политических событий. Ленин сосредоточивал внимание на тех особенностях России, которые должны были стать причиной социалистической революции. Гершенкрон останавливался на факторах, которые могли объяснить революцию 1905 г., и на уникальных ошибках, не позволивших России преодолеть переходный период. По Ленину, провал российской экономики был неизбежен из-за открытых Марксом сил общественного развития. Для Гершенкрона ее неудачи были следствием политических ошибок, которые находились в процессе исправления.

Модели — это мощные орудия. На их основе формулируются верифицируемые гипотезы. Они дают стимулы к координации исследований. В СССР идеологические ограничения затрудняли критическое обсуждение ленинской модели российской экономической истории. На Западе не существовало ограничений на проверку модели Гершенкрона, и многие из ее верифицируемых положений оказались неверными. Но эти неудачи не умаляют важности моделей как способа осмысления и проверки гипотез.

Экономические историки могут использовать и множество других моделей, чтобы объяснить экономическое развитие России. Концепция современного экономического роста, предложенная Нобелевским лауреатом С. Кузнецом, описывает эмпирические закономерности экономической истории большого количества стран на протяжении длительного периода времени⁵. Модель Кузнеца показывает, что в каждой промышленно развитой стране наблюдаются общие тенденции к уменьшению доли сельскохозяйственного производства; росту доли услуг; первоначальное ускорение, а затем замедление роста населения; изменения в распределении доходов и т.д. Модель Кузнеца также устанавливает пределы, в которых эти явления имеют место. Существуют и другие полезные модели развития (Льюиса, Фея и Рэмса, Ростоу и других), слишком многочисленные, чтобы упоминать их все.

Экономические историки в последнее время сосредоточили внимание на институциональных аспектах, с опозданием признав, что институты определяют экономические успехи или неудачи, быть может, в большей степени, чем осязаемые факторы вроде накопления капитала или сдвигов в распределении рабочей силы. Новая институциональная экономическая теория имеет много общего с традицией Маркса — Ленина — Гершенкрона: она делает упор на том, как мы организуем свои ресурсы, а не просто на самих ресурсах.

Основным вкладом таких экономических историков, как Нобелевские лауреаты Дуглас Норт, Роберт Фогель и другие, было утверждение о том, что непрерывный экономический рост невозможен, пока экономические институты не приведены в порядок. Недостатки в функционировании институтов могут помешать успешному развитию экономики, обладающей потенциалом роста⁶. Действительно, неудачи экономического роста в Латинской Америке, Азии и Африке вызваны институциональными провалами, особенно стремлением к изысканию монопольной ренты — наличием политических соглашений, поощряющих индивидов добиваться от правительства доступа к существующим монопольным правам и установления новых.


Ловушки единичных свидетельств

В этой статье дается обзор квантитативной экономической истории России. Количественный анализ охватывает только часть вопросов исторического развития нации. История состоит не только из динамики объема выпущенной продукции и роста производительности, колебаний конъюнктуры на рынках ценных бумаг или изменений сравнительных цен. Количественные показатели не могут учитывать законодательные инициативы, договоры или изменяющиеся моральные и социальные ценности.

По большей части исторический анализ опирается на единичные свидетельства, — т.е. на факты, которые в основном относятся к микроэкономическому уровню. Единичными источниками могут быть описания путешественников, счета отдельных крестьянских хозяйств и бухгалтерские книги заводов, беллетристические рассказы о деревенской или фабричной жизни, бюджетные обследования российских крестьянских семей, проводившиеся местными органами власти (земствами) в конце XIX в.⁷

Есть несколько причин, по которым опасно делать обобщения на основе единичных свидетельств. Во-первых, они фокусируются на крайностях. Жизненные стандарты русских крестьян в XIX в. различались в зависимости от региона, состава и численности семьи, форм собственности и множества других факторов. Фактически существовало определенное статистическое распределение жизненного уровня русских крестьян. Маловероятно, что в то время газеты и литературные описания крестьянской жизни концентрировались на типичном среднем крестьянском хозяйстве. Скорее их привлекали беднейшие крестьянские семьи.

Во-вторых, единичные свидетельства не позволяют оценить долговременные тенденции. Выдающиеся или катастрофические события (например, голод) оставляют более сильное впечатление, нежели обыденные явления. Влияние катастрофических событий настолько сильно, что оно затмевает постоянные тенденции, которые представляют собой усреднение периодических катастроф с нормальными годами. Подобно тому, как люди после самой холодной зимы столетия считают, что существует общая тенденция к похолоданию, историки склонны делать обобщения на основе уникальных или катастрофических событий⁸.

В-третьих, используя единичные свидетельства, легко перепутать относительные и абсолютные тенденции, поскольку имеется склонность судить об экономическом благосостоянии в относительных, а не в абсолютных терминах. Люди лучше представляют свое относительное, а не абсолютное положение. Если в 1880-1990 гг. в России жизненный уровень на селе рос, но меньшими, чем в остальных отраслях экономики темпами, крестьянские семьи легко могли заключить, что их абсолютный уровень жизни понижался.

В-четвертых, конец XIX в. с его высоким уровнем детской смертности, периодическими голодовками и неразвитой транспортной сетью был жестоким временем. Никто не сможет отрицать тяжесть российской крестьянской и фабричной жизни в XIX в. по сравнению с современной нам жизнью или даже с жизнью в Западной Европе в том же веке. Стоит напомнить, что многие состоятельные западные предприниматели умерли в России от эпидемий и инфекций⁹. Однако, когда жизнь на рубеже XIX и XX вв. рассматривается в сравнении с жизнью столетием раньше, она оказывается гораздо менее жестокой.

В-пятых, современники, даже высококвалифицированные, могли оказаться слабыми интерпретаторами наблюдаемых ими экономических событий. Давид Рикардо, писавший в разгар английской промышленной революции, совершенно неправильно оценил значение происходивших технологических изменений и предсказывал длительную стагнацию. Поэтому не следует удивляться, когда менее опытные наблюдатели делали неправильные выводы.

Несмотря на внутреннюю ненадежность единичных источников, на их основе сложился мощный консенсус. Наблюдатели в конце XIX в. в большинстве своем соглашались в том, что экономическое состояние русского крестьянина действительно стало хуже после освобождения. Для информированных исследователей, писавших в этот период, ухудшение жизненных стандартов русского крестьянина не требовало доказательств¹⁰. Сила сложившегося в конце XIX в. консенсуса относительно аграрного «кризиса» является поистине впечатляющей, причем это убеждение до сих пор остается предметом веры среди историков.

Несмотря на обилие первичной статистической информации, заключение о провале царской экономики было сделано без рассмотрения даже таких ключевых показателей экономического развития, как рост объема продукции или рост производительности труда. Разделяемый многими вывод о том, что после освобождения крестьян Россия 40 лет испытывала аграрный кризис, сделан даже без серьезного изучения объема сельскохозяйственного производства на душу населения. Многочисленные финансовые кризисы в последние годы царизма провозглашались признаками грядущего краха без глубокого анализа реальных тенденций деловой активности в реальном секторе.


Состояние экономики

Насколько успешно работала экономика России в последние тридцать лет существования монархии? У нас нет единых стандартов для оценки состояния национальной экономики. Нам доподлинно известно только то, что экономического успеха удалось добиться только ограниченному числу стран — промышленно развитому миру, на который приходится не более 20% населения земного шара.

Экономическое состояние любой страны необходимо оценивать с учетом соответствующего исторического контекста. Подходящим стандартом для оценки экономики царской России будут показатели ее функционирования в конце XIX-начале XX в. относительно промышленно развитых стран. Как работала российская экономика в сравнении со странами Запада?

Поскольку в этот период существовало мало промышленно развитых стран (менее двадцати), мы можем обозначить общие тенденции и определить пределы сравнения, только основываясь на относительно малой выборке¹¹.

Эта оценка уделяет главное внимание последним тридцати предреволюционным годам в России по двум причинам. Во-первых, мало смысла в исследовании докапиталистического прошлого России до освобождения крестьян в 1861 г. и строительства железнодорожной сети. Индустриализация началась по-настоящему только в восьмидесятые годы XIX в.¹² Во-вторых, отсутствуют заслуживающие доверия оценки экономического роста царской России до 1880-х гг.

Оценки экономического роста и структурных перемен в России, используемые в этой обзорной статье, преимущественно мои собственные, хотя использовались и альтернативные оценки¹³. В Приложении дается краткий обзор имеющихся оценок. Общие выводы данной статьи не зависят от того, какие оценки экономического развития России использовать.


Два моментальных снимка российской экономики: 1861 и 1913 гг.

Исследователь часто подвергается опасности не разглядеть за деревьями леса. В квантитативной экономической истории «лес» лучше виден, если рассмотреть состояние экономики в два далеких друг от друга момента времени. Перемены, малозаметные в короткие временные отрезки, не могут оставаться незамеченными на протяжении четверти или половины века. Кроме того, ошибки и неточности в исторических данных играют менее важную роль, когда используются две удаленные точки отсчета.

Для России двумя подходящими точками отсчета являются 1861 г., год освобождения крестьян, и 1913 г., год наивысшего подъема экономики царской России.

1861 г. застал Россию накануне главной социальной реформы — освобождения крепостных. Этот год также предшествует началу широкого строительства железных дорог в Российской империи — событию, которое некоторые исследователи приравнивают по важности к освобождению крестьян¹⁴.

Два временных среза российской экономики, разделенные периодом продолжительностью в полвека, свидетельствуют о переменах, произошедших с момента вступления России в современную эру до начала Первой мировой войны.

К середине XIX в. Западная Европа и Британская империя имели 50-100 лет опыта современного экономического роста. Благодаря непрерывному росту производства на душу населения, континентальная Европа и Англия достигли беспрецедентного уровня благосостояния; трансформация аграрной экономики в индустриальную завершилась. Крестьянин больше не был там основным работником, им стал промышленный рабочий. И уровень рождаемости, и уровень смертности в процессе демографических изменений понизились, освобождая индустриальные страны от мальтузианских проблем, связанных с перенаселением и установлением заработной платы на уровне минимума средств к существованию. В 1861 г. Соединенные Штаты были на пороге превращения в ведущую экономическую державу мира.

Абсолютные размеры и уровень развития: российская экономика. Россия накануне Первой мировой войны была одной из основных экономических держав мира. Она занимала четвертое место среди крупнейших промышленно развитых стран¹⁵. Российская империя выпускала почти такой же объем промышленной продукции, как и Австро-Венгерская империя, и была крупнейшим производителем сельскохозяйственной продукции в Европе.

Наиболее поразительное различие между Россией и индустриальными странами было в дихотомии между совокупным объемом производства, который явно определялся ее огромными размерами, и относительно низким уровнем производства в расчете на душу населения.

В 1861 г. Россия в 2 раза превосходила ближайшую по численности населения страну в Европе и Северной Америке (Францию), а в 1913 г. население России было в 3 раза больше населения ее крупнейшего соседа, Германии. В 1913 г. единственной страной, которая могла соперничать с Россией по численности населения, были Соединенные Штаты Америки, где население составляло чуть более половины российского (Рисунок 1).

Учитывая большую численность населения России, лишь исключительно низкие показатели в расчете на душу населения помешали бы ей стать одной из ведущих экономических держав мира. В 1861 г. объем производства в России составлял примерно половину американского, 80% объема производства в Великобритании и Германии и лишь ненамного отставал от французского. В 1913 г. по этому показателю Россия почти сравнялась с Англией, значительно превзошла Францию, в два раза обогнала Австро-Венгрию и удержала позиции на уровне примерно 80% объема производства в Германии. Единственный случай нарастания сравнительного отставания на протяжении этого периода наблюдался относительно США, где экономика быстро росла между 1861 и 1913 гг. (Рисунок 2).

Экономический потенциал России концентрировался в аграрном секторе. В 1861 г. она произвела больше зерна, чем любая другая страна, и только США произвели больше зерна в 1913 г. Однако в 1861 г. Россия была незначительным производителем основных промышленных товаров и имела отсталую транспортную систему. К 1913 г. относительное положение России по производству основных промышленных товаров улучшилось, однако она все еще отставала от ведущих индустриальных держав мира. Только по производству текстиля Россия занимала положение примерно равное Германии, крупнейшему промышленному производителю на континенте.

Относительная отсталость экономики России очевидна, если обратиться к показателям, рассчитанным на душу населения (Рисунок 3). В 1861 г. Российская империя имела доход на душу населения, составлявший 50% немецкого и французского, одну пятую английского и 15% американского. К 1913 г. относительная позиция Российской империи ухудшилась из-за быстрого роста населения и сравнительно низких темпов роста объема производства между 1861 и 1880-ми гг. Производство на душу населения в России в 1913 г. составляло 40% от французского и немецкого, все те же 20% английского и одну десятую американского. Среди крупнейших экономик мира, для которых имеются данные, в 1913 г. по доходу на душу населения Россия превосходила только Японию и сильно отставала от Испании, Италии и Австро-Венгрии.

Рисунок 1. Население России и других стран в 1861 и 1913 гг., млн. чел.


Рисунок 2. Национальный доход России и других стран в 1861 и 1913 гг., в млн. руб. 1913 г.


Рисунок 3. Национальный доход на душу населения в России и других странах в 1861 и 1913 гг., руб.


Рисунок 4. Детская смертность в России и других странах в 1861 и 1913 гг., чел.


Внушительные объемы производства зерна в России не были следствием высокого объема производства в расчете на одного работника. Три четверти рабочей силы были заняты в сельском хозяйстве, но производство зерна на душу населения в 1861 г. было намного ниже, чем во Франции, Германии и Соединенных Штатах, а в 1913 г. — ниже, чем в Германии и в США¹⁶. Однако в сельском хозяйстве положение России по показателям на душу населения было относительно более благоприятным, чем в промышленности. Производство зерна на душу населения в России в 1861 и 1913 гг. почти равнялось австро-венгерскому, тогда как производство промышленной продукции на душу населения составляло в 1913 г. 50% от уровня производства в Австро-Венгрии. Тот факт, что Россия обладала сравнительными преимуществами в сельском хозяйстве, иллюстрируется ее успехами в сельскохозяйственном экспорте.

Уровни детской смертности и общей смертности населения в России в 1861 г. незначительно отличались от показателей Германии, Италии и Австро-Венгрии десятилетием раньше (Рисунок 4). Спустя сорок лет уровень детской смертности в России практически не изменился, тогда как в других странах он значительно снизился. Населению российских деревень были недоступны западноевропейские достижения системы общественного здравоохранения.

Россия была явно отсталой по сравнению со своими основными европейскими соперниками и в начале своего «современного периода» (1861 г.), и в последние годы царизма. Этот вывод недвусмысленно следует как из экономических показателей, рассчитанных на душу населения, так и из социальных показателей. Россия была относительно сильна в сельском хозяйстве, где сравнение с индустриальными странами по производству на душу населения было для нее более благоприятным, чем в промышленности.

Темпы перемен. Коэффициенты роста экономических и социальных показателей даны на Рисунке 5. Цифра 2,35 для населения России означает, что в 1913 г. оно было в 2,35 раза больше, чем в 1861 г. Национальный доход Российской империи к 1913 г. вырос в 3,84 раза по сравнению с 1861 г., и т.д. Эти коэффициенты роста показывают относительные темпы экономических и демографических перемен в России между 1861 и 1913 гг. на фоне аналогичных изменений в странах Европы и США.

Приведенные коэффициенты обнаруживают, что темпы экономических и социальных перемен в России были сравнимы с европейскими, хотя заметно отставали от показателей США. Рост населения в России был самым быстрым в Европе и даже приближался к высокому, поддерживаемому иммиграцией, темпу роста населения в Соединенных Штатах. Только в Германии и Швеции рост национального дохода был равен российскому или превосходил его. Но сочетание быстрого роста объема производства и исключительно высоких темпов роста населения делало рост производства в расчете на душу населения сравнительно низким. Только в Италии темп роста данного показателя был ниже. Тем не менее, увеличение дохода на душу населения после 1861 г. не следует списывать со счетов: темп роста данного показателя составил 85% от среднеевропейского.

Рисунок 5. Отношение показателей в 1913 г. к показателям в 1861 г. в России и других странах


Наиболее серьезной неудачей России была ее неспособность снизить уровень детской смертности. Этот показатель в 1913 г. едва ли был ниже, чем за полвека до того. Россия с ее суровым климатом, высоким уровнем неграмотности и малой доступностью медицинской помощи оставалась неблагоприятным местом для новорожденных. С другой стороны, темпы демографических изменений в сторону снижения высоких уровней рождаемости и смертности незначительно отличались от средних по Европе.

Показатели роста ставят под сомнение преждевременные заключения о провале экономики царской России. Промежуток с 1861 г. по 1913 г. включает продолжительный период замедленного развития (1861-1880 гг.), поэтому темпы роста в «современную эпоху» (1880-е гг.-1913 г.) выглядят по сравнению с европейскими еще более благоприятно¹⁷.


Российский экономический рост: 1885-1913 гг.

Насколько сравним российский экономический рост в индустриальную эру с экономическим ростом других государств в период индустриализации? Исторические данные о темпах экономического роста России и других стран собраны в Таблице 1 по трем периодам: «среднему», «развитому» и «раннему». Показатель «среднего» периода представляет собой средний темп роста по странам на протяжении периода с 1850 г. по 1913 г. Понятие «развитого» периода (high period) заимствовано у С. Кузнеца, который определяет его как «период (обычно продолжительностью около 20 лет), отличающийся от других самым высоким темпом роста совокупного продукта»¹⁸.

Показатели роста совокупного продукта в России вполне сравнимы со средними долговременными темпами роста индустриальных стран между 1850 и 1914 гг. Действительно, только США, Канада, Австралия и Швеция по темпам экономического роста не отставали от России или превосходили ее; при этом Россия опережала две другие страны «поздней индустриализации», Японию и Италию. По уровню экономического роста Россия была схожа с далеко опередившими всю Европу (за исключением Швеции и Дании) Северной Америкой и Австралией, где наблюдался быстрый рост населения за счет иммиграции и высокого уровня естественного прироста. Но в России быстрое увеличение населения было вызвано высоким уровнем рождаемости, поскольку в этот период она имела отрицательный миграционный баланс¹⁹.

Высокий (по международным стандартам) темп роста совокупного продукта в России был следствием быстрого роста населения, а значит, и рабочей силы. Тем не менее, даже по показателям на душу населения и на одного работника (столбцы D и Е), экономический рост в России тоже соответствовал мировому уровню. По темпу роста на душу населения на протяжении «среднего» периода (1,65%) Российская империя превосходила все страны, кроме Бельгии, Норвегии, Швеции, США и Дании. По данным Мэдиссона, в период с 1870 г. по 1913 г. среднегодовой темп прироста объема производства на душу населения в странах Запада составлял 1,6%, будучи равен российскому.

Таблица 1. Темпы роста в России и индустриальных странах в конце XIX-начале XX вв., по «среднему», «развитому» и «раннему» периодам (% в год)



Следует быть осторожным при интерпретации показателей роста рабочей силы (столбец С) и роста производства в расчете на одного работника (столбец Е), поскольку существуют проблемы их измерения. Не существует единого соотношения между ростом рабочей силы и населения, характерного для периода современного экономического роста. Тем не менее, как правило, население и рабочая сила увеличиваются примерно равными темпами. Долговременные показатели увеличения производства на одного работника в среднем должны быть равны соответствующим показателям в расчете на душу населения. Средние показатели по странам в Таблице 1 приводятся с учетом данного предположения²⁰.

Темп роста производства на одного работника (1,6%) был близок к среднемировому. Среднее количество рабочих часов на одного работника в описываемый период, как правило, уменьшалось. Таким образом, общее количество рабочего времени росло медленнее, чем население. Однако невозможно установить, каково было положение России по этому показателю в сравнении с другими странами. В любом случае, количество рабочего времени сократилось здесь в меньшей степени, чем в более развитых европейских странах.

При рассмотрении «развитого» периода российской индустриализации обращает на себя внимание неожиданный вывод о том, что по среднему темпу экономического роста Россия выдерживает сравнение с другими странами во время их «развитого» периода. Российская экономика росла так же быстро, или даже быстрее, чем британская, германская, норвежская и итальянская, но заметно медленнее, чем в таких странах, как США, Канада, Австралия, Япония, Швеция и Дания, которые пережили короткие периоды исключительно быстрого экономического роста. По показателям в расчете на душу населения (на одного работника) средний темп роста в России на протяжении «развитого» периода оказывается ниже, нежели в других странах.

«Развитый» период экономического роста занимает в России более короткий промежуток времени (12 лет), чем в других государствах, и, следовательно, ее темпы роста в это время нельзя напрямую сравнивать с подсчетами С. Кузнеца для «развитого» периода экономик других стран. Тем не менее можно заметить, что темп экономического роста в России на протяжении «развитого» периода (который приходится в основном на 1890-е гг.) превышает аналогичные показатели всех остальных стран, исключая США. По темпам экономического роста в расчете на душу населения Россия в «развитый» период выглядела достаточно благополучно на фоне стран с самыми высокими темпами роста (США, Япония, Швеция).

Период современного экономического роста начался в России после 1880 г., и этот рост ограничился менее чем тридцатью годами. Более длительные тенденции для России проследить невозможно. Первая мировая война, а затем события 1917 г. прервали этот рост. Поэтому трудно судить, сохранялся бы в России экономический рост и дальше, увеличивались или, наоборот, убывали бы его темпы.

Структурные изменения

Структурные изменения дают дополнительные доказательства того, что после 1880 г. Россия переживала современный экономический рост. Приблизительные даты начала этого процесса в Европе и Северной Америке и национальный доход на душу населения в тот момент по оценке С.Кузнеца приводятся в Таблице 2 ²¹. Можно сравнить изменения долей ведущих секторов производства (сельское хозяйство, промышленность, услуги) в первые тридцать лет современного экономического роста с изменениями в производственной структуре Российской империи между 1885 и 1913 гг.

Россия, как и Япония, начала современный экономический рост со сравнительно высокой долей сельскохозяйственного производства и низкой долей промышленности. В отличие от других стран, тоже начавших процесс роста в аналогичных условиях, в России уменьшение доли сельского хозяйства и увеличение доли промышленного производства происходило более плавно. Однако масштаб структурных изменений в России был равен среднему для других стран или ненамного уступал ему.

Схожие тенденции демонстрирует и статистика изменений в долях потребления, инвестиций и государственных расходов в совокупном продукте. Опыт России в 1885-1913 гт. в целом был одинаков с опытом других стран на ранних этапах современного экономического роста.

Относительная производительность в сельском хозяйстве

И Ленин, и Гершенкрон описывали экономику России как «двойственную»²². Согласно этим авторам, промышленность, подпитываемая иностранными инвестициями, состояла из в значительной мере «модернизированных» отраслей. С другой стороны, в сельском хозяйстве доминировала феодальная техника ведения хозяйства. Основываясь на описаниях Ленина и Гершенкрона, можно ожидать, что между производительностью труда в аграрном и промышленном секторах обнаружатся огромные расхождения.

Уровень производительности труда в сельском хозяйстве России — вопрос достаточно важный, и его необходимо исследовать, даже несмотря на недостаток статистических материалов²³.

Таблица 2. Структурные изменения в экономиках России и других стран за первые тридцать лет современного экономического роста


Производительность, труда в сельском хозяйстве России росла ежегодно на 1,35% в 1883-1887 гг. и 1909-1913 гг.. в этот же период в промышленности – на 1.8%. а общий рост производительности труда составлял 1.5% в год. В России не удавалось поддерживать темпы роста производительности труда в аграрном секторе на том же уровне, что и в промышленности, и в экономике в целом. Темп роста производительности сельскохозяйственного труда составлял три четверти от роста производительности труда в промышленности.

Таблица 3. Соотношение темпов роста производительности туда в сельском хозяйстве и промышленности в России и некоторых зарубежных странах


В Таблице 3 представлены имеющиеся данные об относительном росте производительности в аграрном и индустриальном секторах. Наиболее обоснованный вывод, который можно сделать из Таблицы 3, состоит в том, что сравнительная производительность труда в промышленности и сельском хозяйстве России незначительно отличалась от аналогичных показателей других гран. Относительный уровень производительности труда в российском сельском хозяйстве действительно был в числе низких, но он ненамного расходился с показателями Германии, Канады и Великобритании, которые никто не может назвать странами с «двойственной» экономикой.

Эти подсчеты относительной производительности труда приблизительны, но они достаточно чувствительны, чтобы обнаружить существенные отличия России от других стран. Данные Лениным и Гершенкроном описания экономики России как «двойственной» оказываются неточными для периода с 1885 г. по 1913 г.

Распределение конечных расходов

Открыто признанной целью экономической политики царизма в годы индустриализации было поднятие уровня капиталовложений выше обычного для страны с низким уровнем дохода путем привлечения иностранных инвестиций и увеличения внутренних сбережений²⁴. В соответствии с гершенкроновской моделью «азиатского» развития России, высокий уровень внутренних сбережений должен был быть достигнут главным образом за счет снижения жизненного уровня деревенского населения. Характерными чертами «азиатской» модели являются высокий уровень инвестиций и низкий уровень потребления при низком уровне экономического развития.

В Таблице 4 приведены сведения о распределении национального дохода по видам конечных расходов в России и в странах, по которым имеются соответствующие сведения. Они разделены на «ранние» (с 1850-х до 1890-х гг.) и «поздние» (с рубежа веков до начала 1920-х гг.). Отличалось ли распределение ресурсов в России от их распределения в других странах?²⁵

Определенные признаки «азиатского» пути видны как в «ранних», так и в «поздних» показателях России. В «ранний» период (1885-1889 гг.) по уровню чистых капиталовложений Россия (7,8%) уступала только Германии, США и Австралии, странам с гораздо более высоким доходом на душу населения. Другой экономикой, явно развивавшейся по «азиатскому» пути, была японская, где уровень чистых инвестиций был примерно равен российскому, несмотря на более низкий доход на душу населения. Однако в Японии часть (15%) чистых капиталовложений была профинансирована за счет иностранных средств, тогда как в России на протяжении всего раннего периода инвестиции финансировались за счет внутренних сбережений.

Таблица 4. Распределение чистого национального дохода в текущих ценах (процентные доли)



Российский «ранний» уровень личного потребления был исключительно низок для страны с низким доходом. В то время как страны с более высоким доходом на душу населения в «ранний» период обычно имели уровень потребления лишь немного ниже 90%, российский уровень потребления (84%) был очень схож с показателями государств с самым высоким уровнем дохода.

Другой отличительной чертой «азиатской» модели в этот ранний период являлась высокая доля правительственных расходов. В России доля правительства в конечных расходах (8%) была самой высокой из всех стран, по которым имеются данные. Поскольку расходы российского правительства шли в основном на оборону и управление, а не на здравоохранение и образование, они обнаруживают тяжелое бремя соревнования с более развитыми странами в военной области и значительные размеры российской бюрократии.

«Азиатские» черты раннего периода стали еще более заметными накануне Первой мировой войны. Уровень капиталовложений в России теперь уступал только германскому и был примерно равен американскому. Однако по уровню внутренних сбережений Россию превосходили сразу несколько стран, так как к позднему периоду она стала крупнейшим международным заемщиком. На протяжении начального периода (в годы подготовки к введению золотого стандарта) Россия полностью финансировала капиталовложения за счет внутренних сбережений. К концу периода внутренние инвестиции начали финансироваться и из внутренних, и из иностранных источников.

Трудно установить, играл ли иностранный капитал «исключительную» роль в России, поскольку трудно определить «нормальную» роль иностранного капитала в других странах. Если судить по опыту менее крупных импортеров капитала (скандинавские страны, Канада, Австралия, Япония и, в ранний период, США), показатели России, где чистые иностранные инвестиции составляли до 20% внутренних капиталовложений, не выглядят необычными. Однако мы не в состоянии определить «нормальный» приток капитала, а отношение иностранных средств к общему объему выпуска демонстрирует отрицательную корреляцию с размером страны²⁶. Российская экономика была очень крупной, поэтому возможно, что приток иностранных инвестиций в Россию на самом деле был исключительно большим.

Распределение ресурсов в России демонстрирует «азиатский» путь развития экономики, черты которого проявлялись в том, что, по сравнению со стандартами стран с низким уровнем национального дохода, Россия имела высокий уровень внутренних капиталовложений и внутренних сбережений, высокую долю расходов правительства и низкую долю личного потребления. В этом отношении Россия была схожа с Японией. Загадкой является механизм, каким Россия достигла «азиатского» распределения ресурсов, поскольку в Японии более половины инвестиций обеспечивалась за счет государственных капиталовложений, тогда как в России государственные инвестиции (исключая вложения в железнодорожное строительство) сыграли сравнительно малую роль²⁷.


Аграрный кризис

Западная и марксистская литература утверждают, что российская революция в немалой степени стала следствием аграрного кризиса, от которого российское сельское хозяйство страдало с 1870-х гг. до начала XX в.

Как отмечалось, черты аграрного кризиса ярко определены в работах Ленина, посвященных предреволюционной России. Его симптомами были рост цен на землю, увеличивающаяся налоговая задолженность крестьян, голод начала 1890-х гг., уменьшение подушевного размера крестьянских наделов, обнищание крестьян в зернопотребляющих губерниях и, что наиболее важно, падение крестьянских доходов на душу населения. Восстание 1905 г. было реакцией крестьян на ухудшающееся экономическое положение.

Западные экономические историки, такие как Александр Гершенкрон, Лазарь Волин, Алек Ноув, во многом признавали существование аграрного кризиса. Они проводили параллели между царской и сталинской аграрной политикой²⁸. В обоих случаях формирование промышленного капитала происходило за счет ухудшения жизненного уровня крестьянства. Сельское хозяйство голодало, чтобы оплатить амбициозные индустриальные программы царизма.

Большинство историков полагает, что сельское хозяйство пореформенной России переживало кризис²⁹. Снижение жизненного уровня крестьян на протяжении последней четверти XIX в. «не требовало специальных доказательств»³⁰. Лишь немногие авторы социальных и экономических исследований чувствовали, что российское сельское хозяйство прогрессировало, развиваясь по перспективному пути. Советские исследователи дореволюционного сельского хозяйства считали существование аграрного кризиса очевидным фактом³¹.

Определение аграрного кризиса

Чтобы определить, действительно ли Россия страдала от аграрного кризиса, мы должны ответить на вопрос: имелись ли в структуре ее сельского хозяйства организационные механизмы, которые мешали ему развиваться темпами, достаточными для поддержания современного экономического роста? Если ответ будет утвердительным, то российское сельское хозяйство на самом деле находилось в состоянии кризиса.

Если принять такое определение, для соответствующей проверки существования аграрного кризиса необходимо рассмотреть рост совокупного объема производства, производительности труда и жизненного уровня в сельскохозяйственном секторе российской экономики. Хотя, как отмечалось ранее, региональные различия имеют большое значение для объяснения политических и социальных действий, главное внимание следует уделить функционированию сельского хозяйства в целом.

Сомнения относительно аграрного кризиса

Сельское хозяйство России столетиями развивалось экстенсивно³². Российский «фронтир», экспансия в малонаселенные районы на периферии, а позднее экспансия вдоль железных дорог были основными источниками увеличения объема аграрного производства. Даже Центрально-Черноземный район считался относительно неразвитой сельскохозяйственной зоной, где в начале XIX в. поощрялся быстрый рост населения.

Развитие сельского хозяйства в Российской империи шло по типичному образцу «экономики фронтира» («frontier economy» — «пограничной» экономики). Россия могла расширять обрабатываемые земли, раздвигая свои границы. По мере того как открывались новые области, старые сельскохозяйственные районы приходили в упадок.

Сторонники аграрного кризиса ничего не говорят о его существовании в районах сельскохозяйственного фронтира. Институциональные преграды рациональному ведению хозяйства там были меньше. Например, Западная Сибирь развивалась главным образом на основе свободного землевладения.

Долговременное ухудшение жизненного уровня российского крестьянства, особенно на фоне значительного прогресса сельского хозяйства в других странах, является редким историческим феноменом. Содержательно аграрный кризис характеризуется действительным падением крестьянских доходов на протяжении тридцатилетнего периода, вызванным глубокими долговременными причинами. Более того, аграрный кризис в России проявился в то самое время, когда начало приносить свои плоды железнодорожное строительство, снижались транспортные расходы, технологический прогресс в мировом сельском хозяйстве был быстрым, а российское сельское хозяйство интегрировалось в международный рынок. Именно в этот период Россия и США превратились в крупнейших поставщиков зерна остальному миру³³.

Объяснение Гершенкрона

Александр Гершенкрон попытался разработать теоретическую модель, объясняющую долговременное снижение жизненного уровня российских крестьян в течение 30 лет после реформы 1861 г. Он был склонен считать, что причиной аграрного кризиса стало решение сохранить общинное хозяйство³⁴. Реформа передала землю в пользование общине, а не индивидуальным крестьянским хозяйствам, и именно община отвечала за выкупные платежи, которые она собирала с крестьянских семей.

Гершенкрон полагал, что власти хотели, чтобы община продолжала выполнять полицейские и налоговые функции, а дворянство было заинтересовано в дешевой рабочей силе, которую должны были гарантировать недостаточные земельные наделы в общине.

Сохранение общинного хозяйства, по мнению Гершенкрона, исключало западноевропейский путь развития сельского хозяйства. Ограничительные правила общины не поощряли повышения производительности труда. Если крестьянская семья вносила какие-либо улучшения в обработку надела, она теряла их результаты в очередном переделе общинной земли. Коллективная ответственность за выплату налогов создавала крайне острую «проблему безбилетников» («free riders»). Более трудолюбивые крестьянские семьи, теоретически, должны были оплачивать долги остальных.

Главные решения об обработке земли принимались сельскими старостами, которые зачастую обеспечивали свое избрание, спаивая крестьян водкой. Крестьянские семьи, отправлявшие своих взрослых членов в город, должны были потерять часть земельного участка при очередном переделе земли.

Из-за природных различий в качестве и расположении земельных участков, община с ее уравнительным мышлением не могла объединить их. Вместо этого крестьянские наделы включали в себя полоски земли, расположенные в разных местах. Чересполосица сдерживала рост производительности.

По Гершенкрону, сохранение общинного сельского хозяйства, чрезмерно обремененного долгами, приводило к тому, что рост аграрного производства не поспевал за ростом сельского населения. Гершенкрон подсчитал, что внутреннее потребление пшеницы и ржи на душу населения в конце 1890-х гг. было ниже, чем в начале 1870-х.³⁵ Другими проявлениями аграрного кризиса являлись рост крестьянской задолженности по налоговым платежам, а также растущие цены на землю и ставки арендной платы.

Общинное землевладение в конечном счете душило индустриализацию. Ограниченная мобильность рабочей силы оставляла промышленность на голодном пайке и вынуждала российских предпринимателей использовать капиталоемкие технологии. Истощение крестьянства вызывало политическую нестабильность. Общинное хозяйство подавляло рост производительности сельского хозяйства и лишало промышленность сельскохозяйственного сырья. Аграрный кризис держал крестьянского потребителя вне рынка, заставляя государство быть главным покупателем промышленных товаров в России³⁶.

Восстание 1905 г. вынудило российское правительство начать столыпинские реформы. Эти реформы аннулировали крестьянскую задолженность и дали крестьянским семьям право выделения своего надела из общинной земли. Столыпинские реформы слишком опоздали. За началом Первой мировой войны последовала Октябрьская революция, которая лишила частное сельское хозяйство в России всех шансов на процветание.

Состояние сельского хозяйства и аграрный кризис

Большинство дискуссий об аграрном кризисе не основывалось на прямых данных о жизненном уровне деревни. Вместо этого, для того чтобы доказать его существование, привлекались косвенные доказательства, такие как налоговая задолженность крестьян, акцизные выплаты, увеличение арендных ставок и свидетельства растущего обнищания³⁷.

Самым убедительным доказательством существования аграрного кризиса было бы снижение жизненного уровня деревни по всей стране. Если реальный доход сельских жителей на душу населения на самом деле падал или оставался неизменным на протяжении десятилетий до революции 1905 г., гипотезу о существовании аграрного кризиса можно было бы считать доказанной. Давайте обратимся к цифрам.

Совокупный объем производства

Как было отмечено в предыдущем разделе, рост реального дохода на душу населения в России с 1861 г. по 1913 г. был сравним с показателями других стран. В период индустриализации и предполагаемого аграрного кризиса (1880-е — 1890-е гг.) темп роста производства в расчете на душу населения в России примерно равнялся западноевропейскому. В преимущественно аграрной стране любое продолжительное снижение доходов на душу населения в сельской местности неизбежно вызовет уменьшение соответствующего общенационального показателя. Данные о национальном доходе в Таблице 1 не свидетельствуют об охватившем всю страну аграрном кризисе перед началом XX в.

Сельскохозяйственное производство

Наиболее всестороннее исследование сельскохозяйственного производства в России в 1861-1913 гг. было выполнено Раймондом Голдсмитом в 1961 г.³⁸ Он использовал данные по 50 губерниям Европейской России, поэтому вне его внимания остались быстро развивающиеся периферийные районы. Кроме того, временные ряды Голдсмита относились к валовой, а не к чистой продукции³⁹. Поэтому данные Голдсмита представляют консервативную оценку объема аграрного производства в России. Они обнаруживают (Таблица 5), что этот показатель в расчете на душу населения, по-видимому, не увеличивался с начала 1870-х гг. до начала 1880-х, но заметно вырос в период с начала индустриальной эры в 1880-е гг. до 1905 г.

Поскольку данные Голдсмита являются агрегированными, они мало говорят о региональных тенденциях. Маловероятно, чтобы рост сельского хозяйства по среднедушевым показателям не затрагивал большинство сельского населения. Крестьянское хозяйство было доминирующей формой сельскохозяйственного производства в последние годы царизма. Между 1885 и 1913 гг. доля помещичьих хозяйств в обрабатываемой земле упала с 30 до 25%, тогда как доля крестьянских наделов и земли в частном владении крестьян выросла с 60 до 66%⁴⁰. Похоже, что эти цифры занижают относительную долю крестьянских хозяйств, поскольку часть помещичьей земли была арендована крестьянами⁴¹.

Таблица 5. Индексы сельскохозяйственного производства, промышленного производства и численности населения в 50 губерниях Европейской России, 1870—1904 гг. (в %)


Автор построил собственные ряды данных о сельскохозяйственном производстве для периода с 1885 г. по 1913 г., которые исправляют два важнейших недостатка в данных Голдсмита⁴². Эти временные ряды (Таблица 6) включают данные по неевропейским губерниям и учитывают снижение пропорции между посеянным и собранным зерном⁴³. По этим двум причинам, наши данные показывают более высокие темпы роста аграрного производства, чем временные ряды Голдсмита.

Таблица 6. Рост российского национального дохода, 1883-1913 гг. (среднегодовой темп роста в %)


Результаты, полученные автором, подтверждают вывод Голдсмита о росте сельскохозяйственного производства в расчете на душу населения на протяжении двух десятилетий, предшествовавших 1905 г. С 1883 г. по 1901 г. объем сельскохозяйственного выпуска увеличивался на 2,55% ежегодно — этот темп вдвое превосходил темп прироста населения (1,3%).

Третьим агрегированным показателем является индекс производства потребительских товаров на душу населения, подготовленный выдающимся русским статистиком В. Е. Варзаром, но не опубликованный⁴⁴. Индекс Варзара (Таблица 7) состоит из рядов данных о физическом объеме производства в ценах 1913 г. Поскольку на сельских жителей приходилось 85% населения, простые арифметические расчеты устраняют вероятность того, что рассчитанное им увеличение реального потребления на душу населения касалось только городского населения.

Таблица 7. Индекс производства потребительских товаров В. Е. Варзара (в ценах 1913 г.)


Имеющиеся статистические ряды данных об объеме сельскохозяйственного производства показывают, что в России в период с 1880 г. по 1905 г. оно росло быстрее, чем сельское население. Наблюдался как общий рост объема продукции аграрного сектора (около 2,5% в год), так и его рост в расчете на душу населения (около 1% в год). Имеющиеся временные ряды объема производства сельскохозяйственной продукции более чем за 20 лет свидетельствуют о достаточно значительном росте производства на душу населения. Если данная картина вызвана завышением показателей, маскирующим подлинное снижение производства на душу населения, это завышение должно быть поистине огромным.

Действительной сложностью при оценке временных рядов аграрного производства, приведенных в Таблицах 5 и 6, является то, что до сих пор не было предпринято попыток изучить проблему сравнимости данных (intertemporal bias). Возможно, что увеличение полноты данных в результате улучшения отчетности сообщает любому ряду исторических данных тенденцию к возрастанию, хотя пока что исследователям не удалось показать наличие подобного уклона в российских данных. Я полагаю, что следует провести тщательное исследование этого феномена.

Сельскохозяйственный экспорт

Принуждение сельского населения к «голодному экспорту» рассматривалось в качестве еще одного аргумента для признания существования аграрного кризиса. Гипотеза «голодного экспорта» утверждает, что увеличение объема сельскохозяйственного производства на душу населения все же могло согласовываться с понижением жизненного уровня селян. Увеличение экспорта зерна в этот период свидетельствовало не о растущем благосостоянии, а об отчаянных попытках крестьян выполнить налоговые обязательства.

Статистика зернового экспорта обнаруживает, что он на самом деле рос быстрее, нежели производство зерна. Между 1884 и 1904 гг. хлебный экспорт возрастал на 3,5% в год в сравнении с ежегодным ростом производства зерна на 2,5%⁴⁵.

Более вероятно, что, продавая зерно, крестьяне обменивали наличный урожай на фабричные товары и другие виды сельскохозяйственной продукции. Подобные обмены, если они совершаются добровольно, скорее повышают, чем понижают уровень благосостояния. Таким образом, вопрос в следующем: был ли этот обмен добровольным?

Сомнительно, что российское правительство обладало в сельской местности властью, достаточной для того, чтобы заставить крестьян принудительно расставаться с произведенной ими продукцией. Свидетельства о налоговой задолженности показывают, что крестьяне весьма вольно относились к прямым налоговым обязательствам. «Фиксированные» налоговые платежи положительно коррелировали с сельскохозяйственными доходами. Когда урожаи были хорошими и цены высокими, крестьяне платили налоги. Когда же урожаи были плохими и цены низкими, они их не платили⁴⁶.

Трудно представить, чтобы крестьянская община продавала зерно перед лицом голода с целью выплатить налоги. Опора государства на косвенные налоги поддерживает предположение о том, что прямыми налогами невозможно было заставить крестьян продавать зерно против их собственного желания.

Сельскохозяйственные активы

Следующим индикатором жизненного уровня являются реальные основные фонды сельского населения, состоящие из принадлежащего ему поголовья скота, сельскохозяйственного инвентаря, запасов и построек. К несчастью, самый простой показатель богатства сельского населения — поголовье скота — в российской статистике исчислялся с существенными неточностями. Два исследования, которые рассматривают поголовье скота, приходят к весьма разным результатам⁴⁷. В зависимости от того, какое из них мы возьмем, между 1885 и 1905 гг. поголовье скота в расчете на душу населения может или незначительно падать, или оставаться постоянным.

По остальным формам реального основного капитала в российском сельском хозяйстве мы располагаем данными лучшего качества. Имеющиеся оценки сельскохозяйственных капитальных фондов даны в Таблице 8. Они показывают, что эти фонды в период с 1890 г. по 1904 г. росли быстрее, чем крестьянское население. Это заключение не зависит от того, какими данными о поголовье скота мы пользуемся.

Таблица 8. Годовые темпы роста сельскохозяйственного основного капитала, Россия (1890-1914, цены 1913 г.), в %


Жизненный уровень села

Мы не можем разделить временные ряды сельскохозяйственных показателей между помещичьими и крестьянскими хозяйствами. Однако важно показать, что рост в расчете на душу населения захватывал и крестьянские хозяйства, а не был присущ исключительно дворянским поместьям. Количество зерна, которое крестьяне оставляли для собственного потребления, может служить индикатором потребления хлебных продуктов деревенским населением. Зерно составляло значительную часть бюджета крестьянской семьи, и, следовательно, потребление зерна выступает как ключевой индикатор реального дохода крестьян.

В Таблице 9 приводятся данные о количестве пищевого зерна, потребленного в аграрных хозяйствах. Между 1885-1889 и 1897-1901 гг. количество зерна, оставленного сельским населением для собственного потребления, в постоянных ценах выросло на 51%, тогда как собственно сельское население увеличилось на 17%. Потребление зерна в аграрных хозяйствах росло в три раза быстрее, чем сельское население.

Таблица 9. Объем потребления зерновых и картофеля в аграрных хозяйствах России (в ценах 1913 г., млн руб. (%))


Заработная плата в аграрном секторе

Правительственные статистические органы собрали значительный объем данных о зарплате наемных сельскохозяйственных рабочих. Большая часть этих данных была суммирована С. Г.Струмилиным⁴⁸. Представляется почти невероятным, чтобы реальная заработная плата в сельском хозяйстве росла, в то время как реальный доход селян в целом падал.

Данные Струмилина касаются средних заработков наемных сельскохозяйственных работников по 50 губерниям Европейской России. После корректировки на темпы инфляции он обнаружил, что реальная средняя поденная оплата труда сельскохозяйственного рабочего выросла на 14% между 1885-1887 и 1903-1905 гг. Мы снова не находим доказательств спада, охватившего все сельское хозяйство страны. Струмилин, видный работник Госплана, вряд ли был заинтересован в получении именно такого результата.

Мы привели впечатляющую схему доводов против предположения о том, что состояние сельского хозяйства пореформенной России ухудшалось. И объем аграрного производства, и потребление зерна указывают на тот факт, что производство и потребление сельскохозяйственной продукции с начала 1880-х гг. до 1905 г. росли быстрее, чем сельское население. Данные Варзара о среднедушевом потреблении не поддерживают мнения о падении жизненного уровня деревни. Реальная заработная плата в сельском хозяйстве в этот период росла. Фактически все приводимые временные ряды противоречат основным предположениям концепции аграрного кризиса.


Иностранный капитал и международные экономические связи

«Современные» экономические взаимоотношения России с Европой ясно разделяются на четыре этапа. Первый из них начинается со вступлением России в современный мир в период между освобождением крестьян в 1861 г. и началом крупного железнодорожного строительства в конце 1870-х — начале 1880-х гг., а заканчивается он революцией 1917 г. Второй период, с 1921 г. по 1928 г., был связан с нэпом, когда Советская Россия экспериментировала со смешанной экономикой и пыталась восстановить нормальную торговлю с Европой. Третий период — это продолжительная эра административно-командной экономики с конца 1920-х до 1980-х гг. Четвертый период датируется с начала горбачевской перестройки до наших дней.

Экономические отношения России с остальным миром были разными в каждый из периодов. Их последствия ощущаются до сих пор. Отказ от уплаты царских долгов и сегодня продолжает бросать тень на вопрос об иностранных инвестициях. Наследство административно-командной системы просматривается в недостатке опыта торговли, отсутствии стабильных законов, регулирующих внешнеторговые операции, и отсутствии банковских традиций.

Экономические проблемы России 1990-х гг. имеют сильное сходство с ее проблемами 1870-х гг., хотя их и разделяет промежуток более чем в сто лет. В обоих случаях Россия серьезно отставала в развитии относительно Запада; России требовались значительные капиталы и технологии, и Россия должна была доказать, что она достаточно стабильна, чтобы привлечь эти капиталы. В обоих случаях российскому руководству приходилось бороться с внутренними антизападными силами, которые или были удовлетворены российским стилем жизни, или относились с подозрением к западному влиянию.

Указанное сходство не должно уводить нас от понимания серьезных различий между Россией семидесятых годов XIX в. и современной Россией. В 1870-х гг. перед Россией стояла задача участия в промышленной революции. Шаги, которые требовалось предпринять, были довольно очевидны: реформа земельных отношений, строительство железных дорог и улучшения в сфере образования. Шаги, которые Россия должна предпринять ныне, являются более сложными. Следует исправить урон, связанный с последствиями шестидесяти лет изоляции в условиях административно-командной системы. Искаженная экономическая структура должна быть открыта рыночным силам. Кто-то должен оплатить и вынести политические и экономические издержки переходного периода.

Внешнеэкономические отношения России до 1917 г.

Накануне Первой мировой войны Российская империя являлась крупнейшим мировым заемщиком. Золотой рубль имел фиксированный обменный курс. Российские ценные бумаги активно продавались и покупались во всех мировых фондовых центрах. Транснациональные компании конца XIX — начала XX в. — Зингер, Сименс, Крупп — вели дела в России. Деловое законодательство России было достаточно стабильно, чтобы привлекать инвестиции. На международных рынках Россия обменивала свои лес, пшеницу, нефть и текстиль на машины и оборудование, предметы одежды и автомобили. Финансовые кризисы в Париже и Лондоне поражали финансовые рынки в Москве и Петербурге. Состоятельные россияне не были чужими в европейских столицах, проводя время не только в делах, но и в развлечениях на знаменитых курортах Европы.

Золотой стандарт. Финансовая и фискальная политика России начиная с 1870-х гг. была направлена на присоединение к международной системе золотого стандарта. С этого времени российские министры финансов проводили последовательную политику поддержания бюджетного профицита и ограничения роста денежной массы, для того чтобы стабилизировать валюту. К 1895 г. российский кредитный рубль обменивался по фиксированному курсу на золотые рубли. В 1897 г. Россия официально ввела золотой стандарт.

Золотой стандарт принес международное уважение. Отличительной чертой российской политики в последней четверти XIX в. было ее целенаправленное стремление к финансовой стабильности, чтобы привлекать иностранный капитал.

В своем знаменитом меморандуме министр финансов С. Ю. Витте декларировал важность привлечения иностранного капитала для поддержки недостаточных внутренних накоплений в России⁴⁹. В отличие от других стран, которые проводили политику финансовой стабильности и накапливали золотые резервы с целью достичь твердого обменного курса, Россия делала это именно для того, чтобы привлечь капиталы из-за рубежа.

Промышленная политика? Очень много было написано о российской промышленной политике. Государство управляло строительством принадлежащих ему железных дорог, помогало размещать займы в иностранной валюте на крупнейших европейских финансовых рынках и обеспечивало контракты для национальной промышленности. Тарифные барьеры увеличивали спрос на отечественные товары и привлекали прямые иностранные инвестиции на территорию страны. Государство проводило кампанию по привлечению западных предпринимателей и специалистов в Россию.

Однако реальные масштабы российской промышленной политики были ограничены. Единственными промышленными субсидиями, предусмотренными государственным бюджетом, являлись гарантии по займам частных компаний, ведущих железнодорожное строительство, и субсидии на строительство портов и производство военного снаряжения. Государственные расходы на военные нужды были относительно невелики и не могли служить серьезным двигателем для скрытого финансирования промышленности⁵⁰. Таким образом, субсидии, ключевой элемент современной промышленной политики, в России не являлись таковым. За исключением государственных железных дорог, российские государственные предприятия представляли из себя или обычно находившиеся в государственном владении коммунальное предприятия, или государственные монополии, такие как водочная монополия.

Уровень российских таможенных тарифов диктовался скорее потребностями в государственных доходах, чем приоритетами промышленной политики. Не существовало специальных тарифов в интересах отдельных отраслей или с целью поощрять иностранные компании размещать предприятия в России⁵¹. Промышленные ресурсы облагались пошлиной по той же ставке, что и готовые товары. Иностранные производители, стремясь проникнуть на российский рынок, не добивались снижения таможенных пошлин, потому что интересы государственного бюджета делали невозможным изменение тарифов. Иностранные компании были больше заинтересованы в получении монопольного положения на российских рынках, с тем чтобы переложить оплату таможенных пошлин на российского потребителя⁵².

Имидж политической и финансовой стабильности, создаваемый правительством Российской империи, был действительно важен для привлечения зарубежного капитала, однако остается спорным, в какой мере этот имидж влиял на иностранных инвесторов. Джон Маккей показал, что их привлекала прежде всего высокая норма прибыли, а не усилия российской бюрократии⁵³. Разница в процентных ставках объясняет движение капитала в Россию лучше, чем любое государственное вмешательство⁵⁴. Россия в конце XIX в. была страной неограниченных экономических возможностей, хотя работа на российском рынке была сопряжена со значительным риском.

Работы, посвященные деятельности иностранных инвесторов в России, показывают, что они рассматривали государство скорее как препятствие, а не как источник помощи⁵⁵. Зарубежным компаниям приходилось иметь дело с «византийской» российской бюрократией. Само собой, чиновникам следовало давать взятки, и требовались годы на то, чтобы научиться вести дела с российской бюрократией и найти подходящего покровителя. Например, лишь немногие из германских компаний получали быстрые и легкие прибыли. К долговременному инвестированию были склонны те компании, которые в течение долгого времени получали прибыли на российском рынке.

В оправдание российской бюрократии можно отметить, что, по всей видимости, взятки не играли столь уж существенной роли. Чиновники выдавали патенты на деятельность той или иной компании скорее на основании ее репутации. Разрешение от российских властей получали те компании, которые являлись мировыми лидерами. Бюрократия просто делала консервативный выбор. Российским властям не удалось развить конкуренцию, они предпочитали в каждой отрасли выдавать патент одной компании. Власти также покровительствовали картелям и трестам, которые заняли доминирующее положение в российской промышленности на рубеже веков.

Российское государство не торопилось поощрять корпорации ограниченной ответственностью. Немало состояний было потеряно, прежде чем появился принцип ограниченной ответственности. И в XVIII в., и в начале XIX в. риск для российских предпринимателей был исключительно высоким. Томас Оуэн зафиксировал постепенные изменения в российском коммерческом праве и двойственное отношение российской бюрократии к акционерным обществам⁵⁶. Медленное развитие корпоративного законодательства оказало затормаживающее воздействие на индустриализацию.

Иностранный капитал в России. Финансовая стабильность, обеспеченная золотым стандартом, была важным достоянием российской экономической политики. Помимо улучшения своего положения в мировом финансовом сообществе, Россия сделала ставку на привлечение в больших размерах иностранного капитала. К моменту падения царизма Россия была крупнейшим мировым заемщиком, на которого приходилось около 11% мирового объема международной задолженности. Смогла бы Россия привлечь столько иностранного капитала без введения золотого стандарта?

Таблица 10 суммирует данные о чистых иностранных инвестициях в Россию с 1881 г. по 1913 г.⁵⁷ В период, предшествовавший введению золотого стандарта, шла длительная подготовка к этому, а именно: постепенное уменьшение количества кредитных рублей в обращении, введение золотых тарифов, увеличение таможенных пошлин, сбалансирование государственного бюджета и субсидирование фрахтовых ставок. Царское правительство и прежде безуспешно пыталось ввести твердую валюту с золотым обеспечением. От того, ожидалось ли введение твердой, обеспеченной золотом валюты задолго до 1897 г., зависит ответ на вопрос о том, начала ли Россия получать выгоды от этой политики еще до введения полной конвертируемости рубля.

Средний ежегодный приток иностранных инвестиций в России до введения золотого стандарта (1885-1897 гг.) составлял 43 млн. руб. При действии золотого стандарта (1897-1913 гг.) он составлял 191 млн. руб. в год — увеличение почти в 4,4 раза. До введения золотого стандарта отношение суммы иностранных инвестиций к объему национального дохода равнялось чуть более 0,5% (или 5,5% от всех чистых инвестиций); после введения золотого стандарта это соотношение составляло около 1,5% (11% всех чистых капиталовложений в России).

Если предположить, что увеличение доли иностранных инвестиций в национальном доходе после 1897 г. произошло всецело за счет введения золотого стандарта, ежегодный уровень прироста производства после 1897 г. без введения золотого стандарта ил бы на 0,5% в год ниже, или 3,5% против реальных 4% в год. На протяжении этого периода⁵⁸.

Восстание 1905-1907 гг. привело к немедленному пересыханию потока зарубежного капитала. В период с 1906 г. по 1908 г. наблюдалось значительное возобновление иностранных инвестиций в Россию, несмотря на снижение реального объема производства. Возвращение доверия иностранных компаний после 1905 г., вполне возможно, не могло бы иметь места, если бы в России не действовал золотой стандарт. Один факт, что российская экономика, даже несмотря на бурные события 1905-1907 гг., привлекла после 1897 г. столько иностранных финансовых средств, свидетельствует о том, чго введение золотого стандарта в значительной мере оправдало себя.

Финансирование иностранных капиталовложений. По определению, чистые иностранные инвестиции равны чистому увеличению частных и государственных долговых обязательств перед иностранцами плюс чистое уменьшение государственных резервов в золоте и иностранной валюте. Иностранные инвестиции представляют собой рост обязательств перед иностранцами. Соответственно, прирост иностранных капиталовложений представляет собой либо рост задолженности российской стороны перед иностранцами (Таблица 10), либо чистый поток в Россию товаров и услуг из остального мира (Таблица 11).

В период с 1885 г. по 1897 г. официальные займы за рубежом использовались для создания государственных резервов. Государство занимало за границей около 49 млн. руб. в год (6096 всех займов царского правительства). Из этих 49 миллионов, 33 миллиона шли на приобретение золото и конвертируемой валюты, а оставшиеся 16 миллионов (плюс около 36 млн. руб. внутренних займов) использовались для финансирования строительства железных дорог и общих расходов правительства. Значительные средства иностранных займов были использованы для создания государственного золотого резерва при подготовке к введению полной конвертируемости рубля⁵⁹. Между 1885 и 1897 гг. российские государственные резервы выросли на 860 млн. руб. Из них примерно половина (425 млн. руб.) была получена за счет иностранных займов государства, а остальная часть — за счет внутренней добычи золото⁶⁰.

Для того чтобы оценить, насколько велики были российские резервы, подходящим критерием является их сравнение с государственными резервами других стран. Артур Блумфилд показал, что по резервному отношению Россия была близка к Франции (стране, с которой она имела наиболее тесные экономические связи) и мало отличалась от остальных государств⁶¹.

Ресурсы, использованные для создания российского золотого резерва, составляют наиболее значительную часть альтернативных издержек введения золотого стандарта. Если сделать радикальное предположение о том, что половина суммы, потраченной на приобретение золота, пошла бы на производственные инвестиции (реально же только около одной четверти средств шло на железнодорожное строительство, а остальная часть — на общие правительственные расходы), то потеря этих инвестиционных ресурсов сократила бы ежегодный уровень прироста производства на 0,1%.

Таблица 10. Чистые иностранные инвестиции, изменение государственного золотого запаса и иностранной задолженности: Россия , 1885-1897 и 1897-1913 гг. (млн. кредитных руб.)


Таблица 11. Чистые иностранные инвестиции (подсчет согласно данным платежного баланса по текущим операциям): Россия, 1881-1913 гг. (млн. кредитных руб. в ценах текущего года)


Если в результате введения в 1897 г. золотого стандарта увеличение ежегодного прироста производства составило 0,5%, а потери равнялись 0,1%, то положительный эффект ускорения экономического роста после 1897 г. намного превышает тс потери, которые связаны с созданием золотых резервов.

После 1897 г. размеры частных займов как источника иностранного капитала превысили размеры государственных займов. До этого года главным источником средств для инвестиций были правительственные займы. После 1897 г. увеличение долгов частных компаний перед иностранцами стало наиболее важным средством финансирования иностранных капиталовложений.

Норма прибыли в России. Финансовые средства перетекают из тех национальных экономик, где производительность капитала низка, туда, где она является высокой⁶². Экзогенные факторы (войны, контроль над экспортом капитала и т.п.) могут изменить направление финансовых потоков, однако в целом капитал будет реагировать на разницу в прибыльности, перераспределяя мировые финансовые ресурсы и выравнивая норму прибыли в разных странах.

Реальная процентная ставка, с учетом величины риска и срока выплат, может служить мерой различий прибыльности между странами. В России, где доминировал германский и французский портфельный капитал, соответствующими процентными ставками являются российская, германская и французская. В Таблице 12 приводятся средние учетные ставки по облигациям со сроком погашения 1 год за пятилетние интервалы с 1881 г. по 1913 г. в Петербурге, Париже и Берлине. Между 1885 и 1890 гг. средняя российская процентная ставка была выше, чем средняя французская или германская, почти в 2,5 раза. Эта разница оставалась неизменной до середины 1890-х гг., когда она увеличилась, а затем упала, в результате чего в конце периода процентная ставка в России оказалась в 1,3 раза выше германской и французской.

Изучение динамики процентных ставок в России показывает, что иностранный капитал изначально привлекался в страну их более высоким, нежели в остальных странах, уровнем. В результате в конце изучаемого периода, как и предсказывает теория, приток капитала понизил процентные ставки. Поскольку российские цены в это время изменялись параллельно с европейскими, изменение номинальных процентных ставок также отражает изменение реальных ставок.

Таблица 12. Официальные учетные ставки в Петербурге, Берлине и Париже (по облигациям со сроком погашения 1 год)


Потребность России в капитале. В конце XIX в. России требовались финансовые средства, чтобы преодолеть ее относительную отсталость. Учитывая сравнительно низкий доход на душу населения в России, кажется невероятным, чтобы одних только внутренних сбережений хватило для финансирования национальных инвестиций.

Таблица 13 показывает, что Россия в начале индустриализации имела сравнительно высокий уровень чистых внутренних сбережений, хотя она и не получала иностранных инвестиций. В это время Россия финансировала формирование капитала полностью за счет внутренних сбережений.

К концу периода в России была одна из самых высоких норм накопления капитала, что обусловливалось сочетанием высокого уровня чистых национальных сбережений и достаточно значительного притока иностранного капитала.

Привлекала ли Россия «достаточно» иностранного капитала, чтобы удовлетворить свои потребности в финансовых ресурсах? Если мы подразумеваем под «достаточным» капитал, обеспечивающий темп роста на уровне среднеевропейского, то Россия привлекала его достаточно. Если бы она привлекала больше капитала, она имела бы еще лучшие возможности роста.

Россия начала индустриализацию с удивительно адекватной нормой внутренних сбережений. Это означало, что иностранные финансовые ресурсы играли вспомогательную роль в повышении нормы накопления капитала. Правительство дореволюционной России, в отличие от советского руководства в тридцатые годы XX в., не было вынуждено принимать радикальную инвестиционную программу с целью за несколько лет догнать Запад. Необходимость в осуществлении коренных мер в случае царской России была гораздо меньшей.

Таблица 13. Внутреннее накопление капитала в России и других странах (в процентах от чистого национального продукта)


Интеграция в мировую экономику. Чувствительность российской экономики к внешним потрясениям была важным политическим вопросом в царской России. Шла дискуссия о том, были ли колебания в национальной экономике вызваны экзогенными факторами, международным деловым циклом, или внутренними аграрными колебаниями⁶³. Этот спор имел большое политическое значение: следует ли России идти по «некапиталистическому» аграрному пути или же копировать капиталистическую модель индустриализации Запада?

Вопрос о соответствии российского делового цикла циклам в других странах хорошо изучен советскими исследователями. Этой проблеме было уделено больше внимания в дореволюционной русской и в советской, чем в западной литературе⁶⁴.

На Рисунках 6-8 приведено сопоставление временных рядов цен, объема производства и инвестиций в российской экономике с аналогичными показателями ведущих экономических держав: Великобритании, Франции, Германии, США и Швеции. Из этой группы только Россия и Швеция импортировали капитал. Остальные государства экспортировали его, причем Англия, Германия и Франция являлись наиболее важными источниками капитала для других стран.

Временные ряды цен демонстрируют сильную взаимозависимость между уровнем цен в разных странах — результат, ожидаемый в соответствии с классической количественной теорией денег. Российские цены временами отклонялись от мировых из-за колебаний аграрного производства, однако в целом они следовали за динамикой мировых цен.

Российский инвестиционный цикл в общем соответствовал инвестиционным циклам в других странах: Россия приняла участие в общемировом скачке инвестиционных расходов в девяностые годы XIX в., в их снижении на рубеже веков и новом подъеме между 1908 и 1913 гг. Российский инвестиционный цикл оказался наиболее тесно связан с германским и шведским циклами.

Главной отличительной чертой инвестиционного цикла в России было влияние событий 1905 г. на российские инвестиции. Вслед за революцией 1905 г. произошло резкое снижение российских инвестиционных расходов в 1906 г., несмотря на общемировую тенденцию к увеличению капиталовложений. Однако Россия избежала сильного спада инвестиционных расходов, наблюдавшегося в других странах в 1908 и 1909 гг.

Между революцией и пятилетним планом

Опасения иностранных инвесторов, связанные с политической нестабильностью в России, подтвердились в 1917 г. Наиболее важной акцией, предпринятой новым ленинским правительством, было аннулирование иностранных долгов 21 января 1918 г.⁶⁵ Хотя европейские правительства пытались добиться от Советской России отказа от этого решения на Генуэзской и Гаагской конференциях 1922 г., большевистское руководство настаивало на своей позиции.

Отказ России от выплаты долгов был беспрецедентным событием, которое, имей оно место в более спокойное время, привлекло бы гораздо большее внимание экономических историков. К концу Первой мировой войны долг царской России достигал 13,8 млрд. рублей. Главными ее кредиторами являлись Франция, Великобритания, США и Бельгия. Если исключить военные займы, иностранный долг России составлял 7,1 млрд. рублей. Он равнялся 35% российского национального дохода в 1913 г.⁶⁶ Распределение внешнего долга России по ее основным кредиторам приводится в Таблице 14. Таблица 15 показывает, что на долю России приходилось более 10% объема размещенных за границей активов крупнейших государств-кредиторов.

Рисунок 6. Индексы цен в России и в некоторых других странах, 1885-1913 гг.


Рисунок 7. Реальный ВНП России и некоторых других стран, 1885-1913 гг.


Рисунок 8. Реальные инвестиционные расходы в России и некоторых других странах, 1885-1913 гг.


Таблица 14. Распределение внешнего долга России в 1914 г., млрд. руб.


В современных масштабах отказ России от уплаты внешнего долга был бы равносилен аннулированию всех иностранных долгов Мексики, а также стран Латинской и Центральной Америки.

Хотя в середине двадцатых годов советское правительство стремилось уменьшить урон, нанесенный этим решением, путем благоприятной концессионной политики и использования других стимулов, Россия уже не могла вести переговоры о получении иностранных кредитов, и ей приходилось финансировать инвестиции в промышленность из собственных средств. Если в 1913 г. иностранные капиталовложения составляли четвертую часть чистых инвестиций, то после 1917 г. их доля равнялась нулю, несмотря на все усилия России получить займы за границей⁶⁷.

Таблица 15. Примерная доля России в займах четырех ведущих стран — экспортеров капитала иностранным государствам


Хаос в российской политике и финансах распространился и на сферу торговли. Революция и гражданская война прервали не только движение капиталов, но и движение товаров. В 1928 г. промышленное и сельскохозяйственное производство, а также транспорт достигли довоенного уровня, однако объем торговли составлял лишь 40% от предвоенного.

На протяжении двадцатых годов XX в. проблемы привлечения зарубежных инвестиций и займов в Россию имели двоякий характер. Во-первых, отказ от царских долгов и экспроприация иностранной собственности создали климат, исключающий предоставление новых займов, хотя Европа и предлагала условия, при которых займы будут возобновлены, если Советская Россия после моратория признает внешние долги царского правительства. Во-вторых, даже если Россия и признала бы довоенные долговые обязательства, ее способность обеспечить положительный баланс внешней торговли, необходимый для выплат основной суммы и процентов по иностранным долгам, была сомнительной.

До Первой мировой войны выполнение Россией обязательств перед иностранными кредиторами зависело от положительного сальдо ее зернового экспорта. Но это активное сальдо не было стабильным из-за колебаний в объеме аграрного производства и цен на мировых рынках. Кроме того, средства от экспорта зерна должны были обеспечивать импорт наиболее важных промышленных товаров, необходимых для дальнейшего развития российской индустрии. Именно по этой причине в предвоенный период Россия оказалась вынуждена непрерывно прибегать к займам за границей, чтобы финансировать индустриализацию. Ввиду разрушительных последствий революции и гражданской войны, а также решения Ленина вернуть крестьян к общинному сельскому хозяйству на небольших участках, оставалось очень мало перспектив для быстрого роста производства в аграрном секторе. С точки зрения банкиров, кредитование России, даже если бы ее политический режим был бы более приемлемым, являлось очень рискованным.


Административно-командная эра

Советская административно-командная система заменила рыночное управление административным принятием решений как во внутренней хозяйственной сфере, так и в области международных экономических отношений. Во многом исходя из политических и стратегических оснований, советское руководство пришло к выводу, что советская экономика должна развиваться на базе автаркии. После короткого периода конвертируемости в двадцатые годы (червонец) советский рубль оставался неконвертируемым с конца 1920-х гг. до начала 1990-х.

Стратегия автаркии была избрана по нескольким причинам. Одна из них состояла в том, что советская плановая экономика должна была быть подвержена подъемам и спадам капиталистического делового цикла. Во-вторых, Советский Союз, окруженный врагами, должен был быть экономически независим. В-третьих, резкое падение цен на сельскохозяйственные продукты в конце 1920-х — начале 1930-х гг. лишило Россию возможности экспорта. В-четвертых (что наиболее важно), административно-командная экономика, в том виде, в каком она развивалась, была не в состоянии содействовать международному движению товаров и капитала⁶⁸.

Как следствие, размеры российской внешней торговли резко упали. В 1913 г. товарный экспорт и импорт России в сумме составляли 21% валового национального продукта. К концу НЭПа, в 1928 г., они равнялись 6% ВНП, даже несмотря на заметную либерализацию советского режима. К окончанию 1930-х гг. это соотношение составляло 1%. Оно снова поднялось до уровня в 5-6% в 1960-е гг. Если бы Россия развивалась «нормальным» капиталистическим путем, размеры ее торговли в этот период были бы в рамках 16-18% ВНП⁶⁹. Российский рынок, учитывая его потенциальные размеры, мог бы предложить большие возможности для расширения торговли. В период господства административно-командной экономики Россия использовала только около трети своего торгового потенциала.

Административно-командная система ставила неисчислимые препятствия для иностранных инвестиций. Из-за запрета частной собственности иностранные инвесторы не могли приобретать доли участия в российских инвестиционных проектах, как это было до революции. Даже если бы они получили возможность принять участие в инвестировании, им по-прежнему угрожала бы национализация и экспроприация в том случае, если режим займет недружественную позицию. Не существовало законов, которые гарантировали иностранным инвесторам возврат собственности и выплату прибылей, и сами инвестиции находились во власти произвольных решений бюрократии.

Хотя предпринимались некоторые попытки обойти указанные институциональные барьеры — бартерные сделки, соглашения о разделе продукции и т.д., — объем частного иностранного капища был незначительным на протяжении всей административно-командной эры. Советское государство делало займы за рубежом, но только под гарантии Госбанка или у тех европейских банков, которые предоставляли средства с целью обеспечить экспортные кредиты своим национальным производителям. Такие займы составляли умеренный процент от российских поступлений твердой валюты, и до перестройки Россия имела безупречную репутацию в области расчетов по международным обязательствам. Все сделки строго контролировались плановыми органами, но помимо этого они были естественным образом ограничены недостаточными доходами страны в твердой валюте. Эти доходы зависели от объемов добычи нефти и других видов сырья, а также от цен на эту продукцию.

Такие препятствия на пути притока капиталов означали, что советское экономическое развитие в административно-командную эру происходило без участия иностранного капитала. Если в последние годы царизма около 15% внутреннего накопления капитала происходило за счет иностранных ресурсов, в период господства административно-командной системы этот процент упал до нуля.

Экономика царской России зависела от европейского делового цикла. Это проявлялось в движении цен, инвестиционном и производственном цикле. Автаркическая политика советского руководства освободила Россию от этой зависимости. Начиная с конца 1920-х гг., цены, объем производства и инвестиций изменялись в СССР независимо от Европы. Действительно, период самого быстрого индустриального роста в СССР имел место в самые тяжелые годы Великой депрессии. Именно очевидные успехи СССР в самый худший период европейского экономического развития придали административно-командной экономике ее первоначальный блеск.

Россия и мировая экономика: уроки и наследство

Опыт России в конце XIX — начале XX вв. содержит уроки и для современной России. Он показывает, что России пришлось заплатить высокую цену за получение доступа к иностранному капиталу. Россия должна была соблюдать стандарты и правила международной коммерции, чтобы получить этот капитал. Ей пришлось терпеливо готовить базу для интеграции в господствующую мировую денежную систему. Последовательное проведение жесткой бюджетной и денежно-кредитной политики в течение 20 лет было заслугой руководства Министерства финансов, которое не было связано ограничениями демократической политики. России приходилось отвлекать свои скудные ресурсы для образования значительного золотовалютного запаса. Отдача была значительной: за счет увеличения иностранных инвестиций было профинансировано около 15% накопления внутреннего капитала. Это дополнительное накопление не могло бы произойти на базе ограниченных внутренних сбережений.

Россия заплатила за поддержание твердого курса рубля и другую цену, которую приходилось платить всем странам, поддерживающим фиксированный курс национальной валюты: она оказалась зависимой от подъемов и спадов мировых инфляционных инвестиционных и производственных циклов. Опыт России показывает, однако, что внутренние политические беспорядки и колебания сельскохозяйственного производства создавали большую нестабильность в экономике страны, чем внешние циклические силы.

Тогда, как и теперь, Россия была экономической территорией высокого риска и высокой прибыли. Как и сегодня, крупнейшие международные концерны устремлялись в Россию, чтобы получить эту прибыль. Они организовывали производство и успешно преодолевали препятствия, связанные с несовершенством российского законодательства и деятельностью бюрократии. Сам факт того, что иностранные инвестиции в таком количестве направлялись в Россию, указывает, что законодательная и бюрократическая система того времени, при всех ее недостатках, превосходила государственное устройство современной России.

Как и сегодняшняя Россия, Россия дореволюционная считалась в осведомленных западных кругах страной высокого политического риска. Крестьянские восстания, отсутствие демократических институтов, «маленькая» революция 1905 г., грубые ошибки неспособного к управлению царя — все это вызывало беспокойство западных инвесторов. Похоже, этот высокий политический риск объясняет высокую прибыльность инвестиций в России. Инвесторы не были готовы вкладывать средства в проекты, которые не приносили достаточно прибыли, чтобы компенсировать политический риск. В этом состоит еще один урок для нынешнего политического руководства России: более высокий риск должен компенсироваться более высокой прибылью.

Сегодняшняя Россия похожа на Россию столетней давности по своему потенциалу, но ее способность участвовать в мировых потоках товаров и капитала снизилась. В последние три десятилетия царизма законодательная и институциональная система России, хотя и не идеальная, была достаточно здоровой, чтобы позволить российской торговле достичь относительных размеров, соответствующих стандартам нормальных капиталистических стран, и привлечь в страну более 10% совокупного объема международных кредитов. Россия имела стабильную валюту (введение которой потребовало серьезных затрат), работающие корпоративные законы и институт частной собственности. Россия, и тогда, и теперь, остается одной из последних сравнительно «неосвоенных» территорий, богатых минеральными и иными природными ресурсами, которые требуют для своей разработки западной помощи. Российская система власти была слишком бюрократизирована, однако менее запутана, чем сегодня, когда распределение власти между центром и регионами, а также между президентом и парламентом остается неясным.

Потребность России в капиталах в 1990-е гг. оценить гораздо сложнее. Хотя административно-командная экономика добилась высоких уровней накопления капитала исключительно за счет внутреннего финансирования, использование инвестиционных ресурсов было неудачным. Современные российские капитальные фонды — несмотря на значительные жертвы для их создания — не соответствуют потребностям открытой рыночно ориентированной экономики. Поэтому потребность России в капитале зависит от того, какую часть от ее капитальных фондов еще можно использовать, и от того, сколько нового капитала понадобится, чтобы достичь темпов роста, необходимого для осуществления хозяйственной трансформации. И эти темпы намного выше, чем те, которые требовались в начале столетия. Упадок налоговой дисциплины лишил государство возможности финансировать накопление капитала за счет бюджетных доходов. Действительно, государственный бюджет является главным потребителем внутренних сбережений. Немногие российские компании в состоянии накапливать прибыль, а большинство не может покрыть и амортизационные расходы. Среди тех немногих фирм, которые получают прибыль, существует тенденция переводить ее за границу, где уровень риска меньше.

Таким образом, для накопления собственного капитала Россия должна обратиться к промышленно развитому Западу. Она должна привлечь инвестиции в таких количествах, которые затмят те суммы, которые получала Россия в XIX в. и в начале XX в.

Развитие экономических институтов

Правильно ли будет считать российскую экономику 1880-1913 гг. рыночной? Мнения историков и социальных исследователей по этому вопросу разделились⁷⁰.

Гипотеза о нерыночной экономике России

Гипотеза о том, что российская экономика не являлась рыночной, покоится на двух опорах. Первое утверждение состоит в том, что российское сельское хозяйство по своей природе было феодальным. Решения о размещении ресурсов принимались не на основе нормальных рыночных принципов, а на основании обычаев и традиций. Наиболее влиятельным сторонником этого мнения был А. В. Чаянов, который доказывал, что процесс принятия экономических решений в российском крестьянском хозяйстве принципиально отличался от подобного процесса в капиталистическом фермерском хозяйстве⁷¹. Крестьянское хозяйство не применяло наемный труд и делало свой выбор в отношении производства, потребления и досуга иначе, чем капиталистическое фермерское хозяйство.

Второй довод приводится А. Гершенкроном, который утверждал, что государство в России взяло на себя столько функций рынка, что российская экономика не была больше «рыночной экономикой» в нормальном смысле этого термина⁷². Государственные чиновники выступали в качестве предпринимателей; государственные заказы заменили частный рынок; государственная промышленная политика диктовала направления экономической деятельности. Гершенкрон также поддерживал тезис Чаянова, подчеркивая особые некапиталистические черты российского сельского хозяйства, которые стали следствием выбора государства в пользу общинного хозяйства во время реформы 1861 г.

Экономика царской России как рыночная экономика

Несмотря на серьезные работы Чаянова и Гершенкрона, есть многочисленные свидетельства того, что российская экономика в последние тридцать или сорок лет царизма была настоящей рыночной экономикой.

Как было указано ранее, экономическая роль государства в России была гораздо меньшей, чем полагал Гершенкрон. Государственные предприятия играли в России не большую роль, чем в Западной Европе. Значительные бюджетные субсидии, которые являлись бы основой государственной промышленной политики, не обнаруживаются в российских бюджетных данных. Таможенные пошлины и косвенные налоги определялись исключительно соображениями пополнения государственных доходов и не играли роли инструментов промышленной политики. Российское государство на самом деле играло важную роль в железнодорожном строительстве, но государственное финансирование железных дорог не является аргументом в пользу тезиса о нерыночном распределении ресурсов в России⁷³.

Государство в дореволюционной России не участвовало в экономическом планировании, а цены товаров и факторов производства устанавливались благодаря действию рыночного механизма. Россия имела оживленные товарные рынки и активно участвовала в международном рынке капиталов. Значительные потоки иностранных инвестиций приходили в Россию (которая была в тот период крупнейшим заемщиком в мире), реагируя на показатели прибыльности, а акции российских компаний котировались как на внутренних, так и на зарубежных биржах. Как убедительно показал Джон Маккей, иностранные инвестиции шли в Россию, потому что Россия, будучи новой индустриальной страной, предлагала значительно более высокую, чем на Западе, норму прибыли, чтобы компенсировать больший риск⁷⁴.

Хотя Россия развивала современные капиталистические институты позже, чем Западная Европа, к последней четверти XIX в. она уже располагала собственным корпоративным законодательством и создала собственные товарные и финансовые рынки⁷⁵. Исследователю российской экономической истории достаточно обратиться к детальным статистическим материалам российских фондовых и товарных бирж, чтобы почувствовать активную деловую жизнь Москвы и Петербурга. Свидетельства иностранных предпринимателей демонстрируют обилие экономических возможностей в России на рубеже веков.

Хотя в последние тридцать предреволюционных лет в российской экономике все больше доминировали тресты, их существование еще не означает нерыночного распределения ресурсов. Это просто означает, что тресты устанавливали монопольные цены, но даже и этот вывод сомнителен. Мы недостаточно хорошо знаем о ценовой политике российских монополий, а те из них, которые производили сырье (нефть и металл), должны были устанавливать цены на уровне мировых.

Хотя указ 1861 г. об освобождении крестьян предусматривал сохранение общинного земледелия, российские крестьяне находили способы обойти те феодальные черты сельского хозяйства, которые отрицательно воздействовали на аграрное производство. Несмотря на то что условия освобождения предполагали «заморозить» передвижение сельской рабочей силы, имеется достаточно свидетельств значительной мобильности крестьян, которая делала возможными быстрый рост рабочей силы в промышленности и региональное перераспределение трудовых ресурсов.

Наиболее убедительным доказательством того, что российское сельское хозяйство действовало в соответствии с рыночными принципами, являлось его состояние после завершения железнодорожного строительства в восьмидесятые годы XIX в. Россия стала крупнейшим экспортером зерна в мире. Эконометрические исследования советских историков показали, что региональный разброс цен снизился, после того как понизились транспортные расходы, а продажа аграрной продукции и земельная рента определялись «нормальными» рыночными законами⁷⁶.

Макроэкономические свидетельства также указывают на то, что российская экономика была рыночной экономикой, интегрированной в мировую хозяйственную систему. Российский деловой цикл определялся европейским. Более того, структура росссийской экономики накануне революции была похожа на структуру других рыночных экономик с близким уровнем развития⁷⁷. Статистический портрет российской экономики — это портрет ночной экономики, делающей первые шаги в направлении современного экономического роста.

В своей юридической форме русская община и до, и после освобождения крестьян создавала наихудшие условия для роста производительности труда. Периодическое перераспределение наделов, сильные уравнительные принципы и коллективная ответственность, если бы они строго проводились в жизнь, должны были сильно препятствовать увеличению производительности в сельском хозяйстве. Реальным вопросом, однако, остаются не формальные правила общины, а действительные механизмы ее функционирования. Чаянов полагал, что крестьяне действовали в соответствии с особым набором правил, которые заставляли их довольствоваться уравнительными соображениями и отдавать предпочтение этим соображениям как внутри семьи, так и внутри общины⁷⁸.

Если мы предположим, что российские крестьяне действовали по «рациональным» неоклассическим экономическим законам, изыскивая возможности получения прибыли и максимизируя полезность, то мы можем ожидать, что многие из формальных правил общины будут отвергнуты в пользу соображений экономической рациональности.

Если бы община на самом деле распределяла землю независимо от хозяйственных способностей крестьян (подобно первоначальному распределению земли по реформе 1861 г.), тогда существовало бы стремление крестьянских хозяйств к перераспределению земельных наделов, основанное на неформальных соглашениях и выплатах. Более способные крестьяне предлагали бы условия, на которых они могли бы обрабатывать землю менее способных крестьян, что увеличивало бы благосостояние обеих сторон. Взаимовыгодный обмен дал бы менее способным к ведению хозяйства крестьянам возможность использовать свой труд в других сферах. Неформальная плата за пользование землей могла варьироваться от предоставления рабочего скота до передачи части урожая или уплаты денег.

Также утверждалось, что тяжесть крестьянских налогов подавала инициативу и лишала крестьян возможности накапливать капитал. Источником чрезмерного налогового бремени стала завышенная во время освобождения крестьян оценка стоимости крестьянской земли относительно капитализированной стоимости чистого дохода с этой земли. В результате бремя долгов сокращало способность крестьян выплачивать налоги. Оставшись с меньшим количеством земли, чем до реформы 1861 г., крестьяне стремились получить дополнительную землю. Эта борьба за землю стимулировала рост цен на нее, создавая «земельный голод», который делал еще более затруднительной уплату налогов.

Цены на землю в течение продолжительного периода должны придти в соответствие с дисконтированным размером дохода от земли после уплаты налогов. Рост цен на землю мог наблюдаться только в случае роста цен на сельскохозяйственную продукцию или роста производительности, поскольку эти факторы увеличивают размер дохода после уплаты налогов. Растущие цены на землю обычно рассматриваются как свидетельство не уменьшения, а увеличения дохода от сельскохозяйственного производства.

На микроэкономическом уровне рост цен и арендной платы, безусловно, будут восприняты крестьянами как нежелательный рост затрат на ведение хозяйства, и крестьяне с меньшими хозяйственными способностями или с меньшим накопленным капиталом будут вытеснены с рынка. Однако в среднем рост стоимости земли означает увеличение эффективного спроса на землю со стороны части крестьянского населения. Распределение земли между крестьянами и помещиками изменилось в этот период в пользу крестьян⁷⁹. Таким образом, заметная часть эффективного спроса на землю исходила от крестьянского населения.

Обширное исследование И. Д. Ковальченко и Л. В. Милова подтверждает теоретически ожидаемое соотношение между ценами на сельскохозяйственную продукцию, ценами на землю и стоимостью аренды земли в период с 1861 г. по 1900 г.⁸⁰ Данные И. Д. Ковальченко и Л. В. Милова подчеркивают опасность построения обобщающих выводов на основе изолированных региональных данных. Огромное расхождение в ценах на сельскохозяйственную продукцию, ценах на землю и в величине арендной платы по регионам в данный период дает возможность сделать любое заключение, выбрав тот регион, который подтверждает желаемую картину.

И. Д. Ковальченко и Л.В.Милов избежали подобной ловушки, оценивая общие функциональные связи, которые проявляются в региональных данных. Они подтверждают, что цены на землю находились в положительной зависимости от цен на сельскохозяйственную продукцию и что стоимость аренды земли коррелировала с ценами на землю. Так, цены на землю росли быстрее, если ускорялся рост цен на сельскохозяйственную продукцию. Если же цены на продукцию земледелия снижались (или рост их замедлялся), то и цены на землю падали (или замедляли свой рост).

Исследование И. Д. Ковальченко и Л. В. Милова также обнаружило, что цены на землю к 1879 г. выросли до уровня в целом более высокого, чем те завышенные оценки, на которых основывались выкупные платежи. Хотя российские крестьяне вступили в пореформеииую эру с грузом долгов, обусловленных завышений оценкой стоимости их земли, влияние данного фактора было гранено в течение менее чем двух десятилетий.

Наиболее важным доводом против утверждения о разрушительном воздействии налогов является долгосрочная тенденция к повышению цен на землю. Так как цены на землю представляют капитализированную стоимость доходов от земли, их рост демонстрирует, что растущая производительность и ожидаемая будущая цена на землю более чем компенсируют тяжесть земельных налогов. Важно подчеркнуть и то, что налог на землю не влияет на объем выпуска и производительность в сельском хозяйстве. Как указывал Генри Джордж, налог на землю воздействует только на распределение дохода, передавая часть ренты от владельца земли в пользу государства. В этом смысле налог на землю не может влиять на объем производства и производительность труда в сельском хозяйстве.


Уроки для настоящего

Право собственности в сельском хозяйстве остается одним из животрепещущих вопросов для нынешнего руководства стран бившего Советского Союза. Оно продолжает приводить два довода против возврата к частному крестьянскому хозяйству. Первый — это провал частного сельского хозяйства в царской России. Советская литература подчеркивает глубокий аграрный кризис, характеризовавший сельское хозяйство пореформенной России. Второй довод состоит в неудаче частного крестьянского хозяйства при нэпе.

Несмотря на свои институциональные проблемы, российское сельское хозяйство в последние тридцать лет перед Первой мировой войной прогрессировало нормальными или даже превышавшими нормальные темпами (если судить по опыту стран Западной Европы). Эмпирические свидетельства не подтверждают представлений о глубоком аграрном кризисе. На самом деле, в Целом показатели российского сельского хозяйства в расчете на душу населения росли, жизненный уровень крестьян и реальная заработная плата повышались, а экспорт сельскохозяйственной продукции переживал настоящий бум. Проявления аграрного кризиса были ограничены традиционными сельскохозяйственными районами.

Опыт царской России, следовательно, не дает дополнительных аргументов нынешним противникам частного сельского хозяйства. Уровень сельскохозяйственного производства и изобилия, достигнутый к 1913 г., был снова достигнут, вероятно, только после окончания Второй мировой войны.


Программа исследования

Количественные показатели состояния экономики

Оценки российского национального дохода выполнены западными учеными и эмигрантами из России. Выдающиеся российские ученые, такие как А. Вайнштейн и В. Е. Варзар, сделали важный вклад в литературу по этому вопросу, но они не построили интегрированных рядов данных об объеме производства и национальном доходе⁸¹.

Западные оценки, в том числе и моя собственная, далеки от совершенства. У нас все еще мало информации о степени сравнимости данных о сельскохозяйственном производстве за разные периоды (intertemporal bias), об изменении соотношения между чистым и валовым объемом земледельческого производства, а также об урожаях сельскохозяйственных культур, исключая основные культуры. Временные ряды данных об инвестициях требуют заметного улучшения. Данные о потреблении до сих пор основаны исключительно на налоговой статистике.

Для России имеется богатый исходный статистический материал. Многочисленные статистические учреждения царского правительства собрали статистику по сельскохозяйственному производству, промышленной продукции, посевным площадям, экспорту и импорту. Более того, так как в то время Россия являлась крупнейшим заемщиком, в мировом финансовом сообществе поддерживался интенсивный интерес к российской экономике. Поэтому большой объем статистической информации был собран и в Российской империи, и в Европе. Помимо этого, в России имелось значительное количество талантливых статистиков, которые умело обрабатывали и анализировали эти данные⁸².

Для российского исследователя или группы исследователей было бы важно построить более надежные временные ряды данных о российском национальном доходе, используя весь имеющийся набор библиотечных ресурсов.

Сельское хозяйство

Свидетельства, представленные в данной работе, — это свидетельства об общих тенденциях для всей экономики. Единичные свидетельства говорят об огромных региональных различиях в российском сельском хозяйстве. Моя рекомендация состоит в том, чтобы будущая работа российских исследователей сосредоточилась на региональной дифференциации сельского хозяйства России. Необходимо ответить на несколько вопросов: почем возник социальный консенсус относительно того, что российское земледелие переживало кризис? Какими были региональные модели развития?

Имеется большой объем нетронутой информации, которая могла бы быть введена в научный оборот, — данные многочисленных обследований сельских общин, счета крестьянских хозяйств, деловая документация поместий. В этом отношении российские источники по микроэкономике крестьянского и помещичьего хозяйства столь же обширны и надежны, как и источники по сельскому хозяйству США.

Результаты обследований крестьянских семей могут быть использованы для проверки предположений об экономическом поведении крестьян, они также могут дать некоторые сведения о тенденциях изменения объема производства и активов крестьянских хозяйств.

Россия и мировая экономика

Российских исследователей давно интересует роль иностранного капитала в России. Среди прочих, я могу назвать работы В. И. Бовыкина, Б. В. Ананьича, Л. Е. Шепелева и других⁸³. Было бы полезно продолжить эту традицию, поскольку существуют очевидные параллели с нынешними проблемами России в сфере привлечения иностранного капитала.

Опыт царской России был последним опытом работы с большими объемами иностранного капитала и иностранными предпринимателями в России. Было бы важно исследовать, почему Россия преуспела в привлечении столь значительного объема финансовых средств, несмотря на существовавшую политическую нестабильность.

В этом отношении я предложил бы исследовать институциональные рамки — российское коммерческое законодательство и законодательство о совместных предприятиях, таможенную политику, налоговое законодательство и т.п., для того чтобы определить, насколько полезными и применимыми эти институты могут быть в наши дни. Я также порекомендовал бы изучить российские рынки ценных бумаг и их эффективность в привлечении иностранных инвесторов. Как и в других республиках бывшего Советского Союза, в России существовавшие до революции законы действительно могут быть полезной отправной точкой.

Важно также, чтобы молодые российские исследователи, работающие в этой области, имели серьезные знания в сфере международной экономики и финансов.

Нам необходимо больше знать о том, как работали российская промышленность, сельское хозяйство и торговля до революции.

Были ли российские правовые, экономические и социальные институты того времени подходящей моделью для современной России? Поскольку эти институты были уже приспособлены к уникальным особенностям России, они могли бы быть лучшим образцом, чем опыт других стран.

Нам необходимо знать больше и о российском экономическом законодательстве — законах о собственности, налоговом кодексе, антимонопольном законодательстве и т.д. Как работали российские рынки ценных бумаг? Почему они привлекали так много капитала? Как работал Государственный банк? Как разрабатывался государственный бюджет? Как центральное правительство сотрудничало с местными властями и другими центральными органами?

Нам необходимо знать больше о том, как на самом деле функционировало крестьянское хозяйство. Историкам еще предстоит провести необходимые исследования реального функционирования общины. Тщательный анализ общины мог бы дать яркие примеры неформального перераспределения земли и богатства, основанные на взаимовыгодных неформальных выплатах. Распределение земли по справедливости, а не по соображениям наибольшей производительности не уменьшало долгосрочную производительность труда, если система неформальных выплат перераспределяла землю с целью ее более продуктивного использования.

Ограничительной чертой общины, активно подчеркиваемой в модели Гершенкрона, являлась неспособность (или нежелание) взрослых членов общины покидать свой земельный надел для поиска альтернативной занятости. Окончательный уход взрослых членов семьи уменьшал бы ее права на общинную землю при следующем переделе. Неоклассическая модель, однако, предполагает, что решение оставить общину требует сравнения пожизненных (lifetime) доходов крестьянской семьи (предполагая, что максимизирующей единицей является именно крестьянская семья) в случае ухода взрослых членов семьи из общины и без него⁸⁴.

Изучение внутренних паспортов, обнаружение слабости связей городской рабочей силы с селом, быстрый рост числа занятых и промышленности и интенсивная внутренняя миграция российского населения после 1861 г. доказывают, что способность общины удерживать своих членов была слабой⁸⁵. Действительно рост рабочей силы в промышленности (основанный на притоке населения из сельской местности) по международным стандартам был в этот период весьма быстрым⁸⁶.

Удивительной чертой ограниченной власти общины в отношении покидающих ее членов было то, что ее слабость была очевидной уже в XVIII в.⁸⁷ Чувство постоянной привязанности к общине у тех, кто ее оставил, было скорее романтическим, чем реальным.

Если бы величина надела крестьянской семьи на самом деле висела от се размера, то там, где земля периодически перераспределялась, рождаемость могла быть выше. Этот вопрос следует изучить эмпирически, соотнося уровни рождаемости и брачности зафиксированной в источниках практикой перераспределения земли. Эмпирические свидетельства не дают однозначных вывозов, потому что характер связи между размером надела земли на душу и брачностью неясен, а брачность и рождаемость определяюсь традиционными обычаями и устоями, которые варьировались по регионам (например, более «западная» модель демографического поведения существовала в Прибалтике)⁸⁸.

Еще один открытый вопрос — в какой степени община в пореформенной России действительно проводила в жизнь свои формальные эгалитарные принципы. Если крестьянская семья в самом деле могла быть лишена улучшенной ею земли, то это создавало препятствия для повышения производительности труда. На основе неоклассической теории можно предположить, что переделы земли стали бы проводиться через все больший срок (de facto предоставляя владельцу землю в долгосрочное пользование) и что проводившиеся земельные переделы не вносили бы серьезных изменений в существующее распределение земли.

Если существующее распределение земли было основано на неформальных выплатах, то их осуществление могло быть продолжено и после передела. Возможно, что выборные сельские старосты избирались из числа более опытных и добившихся успеха хозяев, и вряд ли эти старосты «наказывали» те семьи, которые хорошо работали и несли непропорционально большую часть бремени общинных налоговых платежей. Рациональное руководство общины, обязанное обеспечить уплату налогов, признало бы наличие «проблемы безбилетника», обусловленной уравнительным перераспределением земли.

Анализ этих проблем требует способности заглянуть в руководство общиной изнутри, чтобы понять, как эти вопросы решались на практике. Косвенным индикатором приверженности общины к чисто эгалитарной политике является то, насколько уравнительно распределялись между членами общины налоговые платежи. Некоторые факты указывают на то, что распределение платежей происходило в соответствии с платежеспособностью крестьян⁸⁹. Принятие этого принципа делало бы проведение последовательной эгалитарной политики затруднительным.

Русская община в своем реальном функционировании, вероятно, была гораздо более гибкой, чем предполагали ее формальные правила. На протяжении своей истории российское крепостное и общинное сельское хозяйство оказалось относительно гибким институтом. В XVIII в. оно было достаточно гибким, чтобы позволить крепостным иметь собственных крепостных, оно не помешало появлению крепостных-заводчиков и заселению обширных территорий России. Отмена феодальных повинностей реформой 1861 г. должна была скорее увеличить, а не уменьшить естественную гибкость общины.

Советский период

Российская экономическая история не завершилась Октябрьской революцией. Для молодых российских историков предельно важно изучать советский период. Они не должны ограничивать себя периодом создания административно-командной экономики. Им следует активно изучать структуру и функционирование административно-командной экономики от ее зарождения в начале 1930-х гг. до распада в 1980-х-1990-х гг.

Несмотря на большое количество западных исследований по этим проблемам, у нас все еще больше вопросов, чем ответов.
1. Какова была реальная эффективность административно-командной экономики?
2. Как реально работала самая бюрократическая и иерархичная экономика в мире?
3. Как принимались решения по вопросам экономической политики?
4. Почему потерпели неудачу предшествующие попытки реформировать административно-командную систему?
3. Насколько велика была реальная тяжесть военных расходов?
6. Как отражается влияние коллективизации на современном состоянии сельского хозяйства и всей экономики?



Автор Грегори Пол - профессор факультета экономики Хьюстонского университета США

---

¹ Tugan-Baranovsky M. I. The Russian Factory in the 19th Century. Homewood, ill.: Richard Irwin, 1970; Chayanov A. V. The Theory of Peasant Economy Homewood, ill.: Richard Irwin, 1966.
² Ленин В.И. Развитие капитализма в России. М., 1977.
³ Даже оказавшие существенное влияние на изучение экономической истории России работы А. Гершенкрона рассматривали российскую экономическую историю как средство объяснения революционных событий. См.: Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Caьbridge, Mass.: Harvard University Press, 1962. Essay 1.
⁴ Gerschenkron A. Russian Agrarian Policies and Industrialization, 1861-1917 // The Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.
⁵ Kuznets S. Modern Economic Growth. New Haven, Conn.: Yale University press, 1966.
⁶ North D. Economic Performance Through Time // American Economic Review. Vol. 84. №. 3. June 1994. и Fogel R. Economic Growth, Population Theory, and Physiology: The Bearing of Long-Term Processes on the Making of Economic Policy // American Economic Review. Vol. 84. № 3. June 1994.
⁷ Свавицкая 3. M., Свавицкий H. A. Земские подворные переписи 18801913. М.: Издание ЦСУ, 1926.
⁸ В этой связи можно вспомнить о том, какое огромное внимание исследователи уделяли голоду 1891-92 гг. См.: Robbins R., Jr. Famine in Russia, 1891-1892. New York: Columbia University Press, 1975.
⁹ Подсчеты см. в: Kirchner W. Die Deutsche Industrie und die Industrialisierung Russlands 1815-1914. St. Katharinen: Scripta Mercaturae Verlag, 1986 и Rauber U. Schweizer Industrie in Russland Zurich: Verlag Hans Rohr, 1985.
¹⁰ Volin L. A Century of Russian Agriculture. Cambridge: Harvard University Press, 1970. P. 58.
¹¹ Kuznets S. Modern Economic Growth; idem. S. Economic Growth of Nations. Cambridge: Harvard University Press, 1971.; Maddison A. Economic Growth in the West. New York: Norton, 1964.; Mitchell B.R. European Historical Statistics, 1750-1970. London: MacMillan, 1975.; Bairoch P. The Working Population and Its Structure. New York: Gordon and Breach, 1969. По отдельным странам см.: Kuznets S. Capital in the American Economy. Princeton: Princeton University Press, 1961.; Gallman R. Gross National Product in the United States, 1834-1909 // National Bureau of Economic Research, Output, Employment and Productivity in the United States after 1800. Vol. 30. Studies in Income and Wealth. New York: Columbia University Press, 1966; Hoffmann W. Das Wachstum der Deutschen Wirtschaft seit der Mitte des 19. Jahrhunderts. Berlin: Springer, 1965.; Marczewski J. Le Produit physique de l'economie francaise de 1789 a NB 1913 (comparison avec la Grande-Bretagne) // Histoire quantitative de l'economie francaise, Cahiers de l’LS.E.A., AF. 4. №. 163. July 1965; Feinstein Ch. National Income, Expenditure and Output of the United kingdom, 1855-1965. Cambridge: University Press, 1972; Deane P. M., Cole W.A. British Economic Growth, 1688-1959. Cambridge: University Press, 1962; Firestone O. J. Canada's Economic Development, 1867-1953. Vol. 7. Income and Wealth Series. London: Bowes and Bowes, 1958; Ohkawa K., Rosovsky H. Japanese Economic Growth. Stanford: Stanford University Press, 1973.
¹² Отметим, что и Гершенкрон (Geischenkron A. The Rate of Growth of Industrial Production in Russia Since 1885 // Journal of Economic History. Vol. 7. Supplement 1947), и Ростоу (W. W. Rostow ed. The Economics of Takeoff into Sustained Growth. New York: St. Martin's Press, 1963. P. 152-154) утверждают, что индустриальная революция в России началась в 1880-е гг.
¹³ Gregory Р. Russian National Income 1885-1913. London: Cambridge University Press, 1982.
¹⁴ Crisp O. Studies in the Russian Economy Before 1914. London: MacMillan Press, 1976. Essay 1.
¹⁵ Falkus M.E. The Industrialization of Russia, 1700-1914. London and Basingstoke: MacMillan, 1972. P. 11-19; Crisp O. Studies in the Russian Economy Before 1914. London and Basingstoke: MacMillan, 1976. Essay 1.
¹⁶ Gregory P. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modern Economic Growth? // Soviet Studies. Vol. 23. № 3. January 1972. P. 425.
¹⁷ Данные по десятилетиям c 1861 г. no 1913 r. CM. B: Gregory P. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modem Economic Growth? По Раймонду Голдсмиту, темп экономического роста в период 1860-1880 гг. составлял 2% в год, примерно две трети от темпа роста после 1880 г. — см. Goldsmith R. The Economic Growth of Tsarist Russia, 1860-1913 // Economic Development and Cultural Change. Vol. 9. № 3. April 1961. P. 443.
¹⁸ Kuznets S. A Comparative Appraisal // A. Bergson and S. Kuznets, eds. Economic Trends in the Soviet Union. Cambridge: Harvard University Press, 1963. P. 338-339. «Развитый» период в двух случаях (Италия и Япония) начинается после 1913 г., но в большинстве случаев приходится на период с 1850 по 1913 г. Ряды данных по «раннему» периоду представляют самые ранние из доступных данных для нескольких стран, по которым имеется долговременная статистика. Для России ранний период продолжался с 1861 по 1883 г.
¹⁹ Вывод о том, что темпы экономического роста в России были высокими по международным стандартам, поддерживают данные Ангуса Мэддисона для периода с 1870 по 1913 г. Согласно его подсчетам, средний темп роста объема производства в странах Запада (Европа и Северная Америка) равнялся 2,7% в год в сравнении с российским уровнем 3,25% в год. (Maddison A. Economic Growth in the West. P. 28.)
²⁰ Кузнец (Economic Growth of Nations. P. 52-61) приходит к выводу, чго рабочая сила и население в этот период имели тенденцию расти равными темпами.
²¹ Kuznets S. Economic Growth of Nations. P. 24.
²² См. Ленин В.И. Развитие капитализма в России; Gerschenkron A. Agrarian Politics and Industrialization: Russia, 1861-1917.
²³ Главной проблемой при оценке производительности труда в российском сельском хозяйстве является недостаток данных о численности сельскохозяйственной рабочей силы. Поэтому мы вынуждены использовать данные о росте трудоспособного сельского населения. Серьезные ошибки в оценках возможны, только если темпы роста численности рабочей силы значительно отличались от темпов роста численности трудоспособного сельского населения. Однако я сомневаюсь, что подобное рас хождение имело место.
²⁴ Von Laue Th. Sergei Witte and the Industrialization of Russia. New York Columbia University Press, 1963.; Idem. A Secret Memorandum of Sergei Witte on the Industrialization of Imperial Russia // Journal of Modern History. Vol. 26. №. 1. March 1954.
²⁵ Анализ этого вопроса см. в: Gregory Р. 1913 Russian National Income Some Insights into Russian Economic Development // Quarterly Journal о Economics. Vol. 90. № 3. August 1976. P. 445-460.
²⁶ С точки зрения Джона Маккея (McCay J. Pioneers for Profit: Foreighn Entrepreneurship and Russian Industrialization. Chicago: University о Chicago Press, 1970), действительно уникальной чертой российской индустриализации была ее опора на сочетание отечественного частного предпринимательства, иностранного капитала и иностранного предпринимательства. Обзор литературы по вопросу о факторах, определяющих движение портфельных инвестиций см. в: Spitaller Е. A Survey of Recent Quantitative Studies of Long-Term Capital Movements // International Monetary Fund, Staff Papers. Vol. 18. March 1971. P. 189-217. Свидетельства о зависимости между движением капиталов и экономическим развитием см. в: Kuznets S. Modern Economic Growth. P. 236-239.
²⁷ Rosovsky H. Capital Formation in Japan, 1868-1940. New York: Free Press, 1961. P. 14.
²⁸ Nove A. An Economic History of the USSR. London: Penguin, 1969; Gerschenkron A. Agrarian Policies and Industrialization: Russia 1861-1917 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Part 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.
²⁹ Обзор исторический литературы см. в: Mueller Е. Der Beitrag der Bauem zur Industrialisierung Russlands 1885-1930 // Jahrbucher fur die Geschichte Osteuropas. Vol. 27. № 2. 1979. P. 197-219.
³⁰ Volin L. Op. cit. P. 58.
³¹ Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок XVIII — начало XX в. М.: Наука, 1974.; Миронов Б.Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.). М.: Наука, 1985. См. также: Бовыкин В. И. Россия накануне великих свершений. М.: Наука, 1988. Ч. 2.
³² Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia. Chicago: University of Chicago Press, 1985. Chap. 2.
³³ Metzer J. Railroads in Tsarist Russia: Direct Gains and Implications // Explorations in Economic Histoiy. Vol. 12. 1975; Idem. Railroad Development and Market Integration // Journal of Economic History. Vol. 31. 1974; Falkus M. E. Russia and the International Wheat Trade, 1861-1914 // Economica. November 1966.
³⁴ Модель Гершенкрона изложена в ряде его статей: Gerschenkron А. Economic Backwardness in Historical Perspective; Europe in the Russian Minor. Four Lectures in Economic History. Cambridge: Cambridge University Press, 1970; The Early Phases of Industrialization in Russia: Afterthoughts and Counterthoughts // W. W. Rostow, ed. The Economics of Takeoff Into Sustained Growth. New York: St. Martin's Press, 1963.
³⁵ Подсчеты Гесршенкрона по среднедушевому внутреннему потреблению пшеницы и ржи представлены в: Gerschenkron A. Agrarian Policies and Industrialization: Russia 1861-1917 // Cambridge Economic History of i( Europe. Vol. 6. Part 2. P. 778.
³⁶ Скептический анализ этих положений Гершенкрона см. в: Gregory Р. Some Empirical Comments on the Theory of Relative Backwardness: The Russian Case // Economic Development and Cultural Change. Vol. 22. № 4. July 1974.
³⁷ Обзор свидетельств в поддержку тезиса о существовании аграрного кризиса см. в: Simms J. The Crisis in Russian Agriculture at the End of the 19-th Century // Slavic Review. Vol. 36. № 3. 1977. P. 377-398.
³⁸ Goldsmith R. The Economic Growth of Tsarist Russia 1860-1913. P. 441-476.
³⁹ См. Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia.
⁴⁰ Эти цифры взяты из земельных обзоров Центрального статистического комитета за 1877-1878 и 1905 гг. и приводятся в: Antsiferov A. N. Russian Gregory P. Russian National Income, 1885-1913. P. 73-75. Agriculture During the War. New York: Greenwood Press, 1930. P. 19-20. В этот период основным владельцем земли в России было государство, но в его собственности находились прежде всего леса и луга, которые не использовались для выращивания зерна.
⁴¹ Gatrell Р. The Tsarist Economy 1850-1917. New York: St. Martin's Press, 1986. P. 111-113.
⁴² Gragory P. Russian National Income, 1885-1913. P. 73-75
⁴³ Данные по чистому объему производства взяты из: Bulletin Russe de statistique financiere et de legislation. 5th ed. 1898. P. 222-231; Ежегодник Министерства финансов за 1905. С. 494-497; Статистический ежегодник России, издания за 1904-1917 гт.
⁴⁴ Данные приводятся по изданию: Маслов П. П. Критический анализ буржуазных статистических публикаций. М.: Наука, 1955. С. 459.
⁴⁵ Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Т. 7. Пг., 1915.
⁴⁶ Согласно исследованию Анфимова, прямые налоги составляли в 1901 г. 6% дохода крестьянского хозяйства. Трудно утверждать, что прямые налоги в размере 6% от дохода крестьян представляют собой разрушительный налоговый гнет. Данные Государственного банка также показывают, что крестьянская задолженность заметно выросла в 1866-1881 гг. Создается впечатление, что крестьяне выплачивали налоги с учетом тенденций изменения цен на зерно, увеличивая задолженность в период падения цен и становясь более сознательными плательщиками в период их роста. Такое поведение не является неожиданным там, где платежи установлены по номинальной величине, а цены подвержены серьезным колебаниям.
⁴⁷ Kahan A. Capital Formation during the Period of Early Industrialization in Russia 1890-1913 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. VII. Part 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1978. P. 265-307; Gregory P Russian National Income, 1885-1913. Table H—1.
⁴⁸ Струмилин С. Г. Проблемы экономики труда. М.: Наука, 1964. С. 275-317.
⁴⁹ Von Laue Th. Н. A Secret Memorandum of Sergei Witte on the Industrialization of Imperial Russia // Journal of Modern History. Vol. 26. № 1. March 1954; Idem. Sergei Witte and the Industrialization of Russia. New York: Columbia University Press, 1963.
⁵⁰ Gregory P. Russian National Income, 1885-1913. Appendix F.
⁵¹ Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России. Под ред. В. И. Покровского. СПб., 1902.; Kahan A. Government Policie and the Industrialization of Russia // Journal of Economic History. Vol. 27 № 4. December 1967.
⁵² Kirchner W. Die Deutsche Industrie und die Industrialisierung Russian 1815-1914. St. Katharinen: Scripta Mercaturae Verlag, 1986.
⁵³ McKay J. Pioneers For Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian Industrialization. Chicago: University of Chicago Press, 1970.
⁵⁴ Gregory P. The Russian Balance of Payments, the Gold Standard, an Monetary Policy: A Historical Example of Foreign Capital Movements / Journal of Economic History. Vol. 39. № 2. June 1979.
⁵⁵ Kirchner W. Op. cit.
⁵⁶ Owen Th. C. Entrepreneurship and the Structure of Enterprise in Russia 1800-1880 // Entrepreneurship in Imperial Russia and the Soviet Union Gregory Gurofа and Fred C. Carstensen (eds.). Princeton: Princeto University Press, 1983.; Idem. The Corporation Under Russian Law, 1800— 1917. New York: Cambridge University Press, 1991.
⁵⁷ Gregory P. The Russian Balance of Payments, the Gold Standard, and Monetary Policy: A Historical Example of Foreign Capital Movements.
⁵⁸ При этих подсчетах использовалась модель Харрода-Домара с отношением капитал-выпуск, равным 2,5; см.: Gregory Р. The Russian Balance of Payments, the Gold Standard, and Monetary Policy: A Historical Example of Foreign Capital Movements.
⁵⁹ Буковецкий А.И. Свободная наличность и золотой запас царского правительства в конце XIX - начале XX в. // Монополии и иностранный капитал в России / Под ред. М. П. Вяткина. М., 1962. С. 359-376.
⁶⁰ Энгеев Т. К. О платежном балансе довоенной России // Вестник финансов. 1928. № 5. С. 72-84.
⁶¹ Bloomfield A. Monetary Policy Under the International Gold Standard, 1880-1914. New York, 1959. P. 19-20.
⁶² Spitaller E. A Survey of Recent Quantitative Studies of Long-Term Capital Movements // International Monetary Fund. Staff Papers. Vol. 18. March 1971. P. 189-217.
⁶³ Туган-Барановский М.И. Статистические итоги промышленного развития России. СПб., 1898.
⁶⁴ Мендельсон А. А. Теория и история экономических кризисов и циклов. В 3-х тг. М., 1959; Яковлев А.Ф. Экономические кризисы в России. М., 1955.; Трахтенберг И.А Денежные кризисы. М., 1963.
⁶⁵ Pasvolsky L., Moulton Н. Russian Debts and Russian Reconstruction. New York: McGraw Hill, 1924. P. 197-236.
⁶⁶ Ibidem. P. 21.
⁶⁷ Gregory P. Russian National Income, 1885-1913. Table 1.
⁶⁸ Административно-командная экономика сделала торговлю частью процесса планирования, причем экспорт считался необходимым злом для оплаты импорта. Чтобы быть уверенным, что импортируется только то, что следует, была введена монополия внешней торговли, которая на международном рынке изолировала национальных продавцов и покупателей от их зарубежных партнеров. Отечественные производители экспортировали продукцию через государственные учреждения внешней торговли, которые платили им по искусственным оптовым ценам, установленным государством. Поэтому стимулы к развитию экспорта отсутствовали, не было знания нужд иностранного потребителя. Административно-командная экономика, испытывавшая недостаток конвертируемой валюты и лишенная механизма международных расчетов, была вынуждена торговать по двусторонним соглашениям, которые требовали установления баланса в торговле между Россией и каждым ее партнером. Поэтому международную торговлю нельзя было вести на основе принципа сравнительных преимуществ, чтобы положительное сальдо в торговле с одними странами компенсировало дефицит в торговле с другими.
⁶⁹ Gregory Р. Socialist and Non Socialist Industrialization Patterns. New York: Praeger, 1970. P. 112.
⁷⁰ Tugan-Baranovsky M. I. The Russian Factory in the 19th Century.
⁷¹ Chayanov A. V. The Theory of Peasant Economy.
⁷² Gerschcnkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective.
⁷³ Эти результаты обобщены в: Gregory Р. The Role of the State in Promoting Economic Development: The Russian Case and Its General Implications. P. 64-79.
⁷⁴ McKay J. Pioneers For Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian Industrialization, 1885-1913. Chicago: Chicago University Press, 1970.
⁷⁵ Owen Th. The Corporation Under Russian Law, 1800-1917: A Study In Tsarist Economic Policy.
⁷⁶ Миронов Б. Н. Хлебные пены в России за два столетия. Л., 1985.; Koвальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок XVIII начало XX в. М., 1974.
⁷⁷ Gregory Р. A Note on Relative Backwardness and Industrial Structure // Quarterly Journal of Economics. Vol. 78. August 1974. P. 520-527.
⁷⁸ Chayanov A. V. The Theory of Peasant Economy.
⁷⁹ Gatrell P. The Tsarist Economy. P. 105-108.
⁸⁰ Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок XVIII начало XX в. С. 257-282.
⁸¹ Вайнштейн А. Л. Народный доход России и СССР. М., 1969.
⁸² См.: Gregory Р. Russian National Income, 1885-1913. Р. 11 - 17.
⁸³ Бовыкин В. И. Формирование финансового капитала в России. М., 1984. Ананьич Б. А. Россия и международный капитал, 1897-1914. Л., 1970.
⁸⁴ Решение оставить общину будет положительно зависеть от дисконтированного размера пожизненного дохода вне общины, и отрицательно от дисконтированного размера дополнительного дохода от возможного увеличения земельного надела. Если доход вне общины будет относительно высоким, время между переделами земли длительным или связь между количеством взрослых членов семьи и размером надела слабой, власть общины будет ограниченной.
⁸⁵ Gatrell Р. The Tsarist Economy. Chaps. 3 and 4.
⁸⁶ Gregory P. Some Empirical Comments on the Theory of Relative Backwardness: The Russian Case.
⁸⁷ Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout. Chap. 2.
⁸⁸ В неоклассической теории связь между полным размером семьи и перераспределением земли является достаточно сложной. Воспитание ребенка связано с издержками, а выгоды в форме увеличения семейного надела будут отложены до тех пор, когда ребенок станет взрослым. Также неясно, будет ли семья при этом максимизировать объем своего производства в расчете на одного члена или общий объем производства. Есл1 цель состоит в максимизации производства на одного члена семьи, и расчеты станут очень сложными, потому что семье придется определить будет ли возможный предельный продукт нового члена семьи больше среднего продукта, так как только при этом условии производство в pacчете на одного члена семьи увеличится.
⁸⁹ Crisp О. Studies in the Russian Economy Before 1914. London: MacMillan J. 1976. Essay 3.



Библиография

Анфимов A. M. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России в 1881-1904 гг. М.: Наука, 1989.
Бовыкин В. И. Россия накануне великих свершений. М.: Наука, 1988.
Буковецкий А.И. Свободная наличность и золотой запас царского правительства в конце XIX — начале XX в. // Монополии и иностранный капитал в России. / Под ред. М. П. Вяткина. М, 1962. С. 359-76.
Гиндин И. Ф. Русские коммерческие банки. М., 1948.
Гозулов А. И. История отечественной статистики. М.: Госиздат, 1957.
Ежегодник Министерства финансов за 1905 г. СПб., 1906.
Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок XVIII — начало XX в. М.: Наука, 1974.
Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Поли. собр. соч. Т. 3.
Ляшенко П. И. Очерки аграрной эволюции России. СПб., 1908.
Маслов П. П. Критический анализ буржуазных статистических публикаций. М.: Наука, 1955.
Мендельсон А. А. Теория и история экономических кризисов и циклов. М.: Соцэгиз, 1959.
Миронов Б. Н. Хлебные цены в России за два столетия. Л.: Наука, 1985.
Сборник сведений по истории статистики внешней торговли России / Под ред. В. И. Покровского. СПб.: Департамент таможенных сборов, 1902.
Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Т. 7. Пг., 1915.
Свавицкая З. М., Свавицкий Н. А. Земские подворные переписи 1880-1913. М.: Издание ЦСУ, 1926.
Смирнский В. И. Из истории земской статистики // Очерки по истории статистики СССР. Сб. 3. М.: Госстатиздат ЦСУ, 1960.
Статистический ежегодник России. СПб., 1904-1917.
Струмилин С. Г. Проблемы экономики труда. М: Наука, 1964.
Трахтенберг И. А. Денежные кризисы. М.: Наука, 1963.
Туган-Барановский М. И. Статистические итоги промышленного развития России. СПб.: Изд. Цепова, 1898.
Энгеев Т. К. О платежном балансе довоенной России // Вестник финансов. 1928. № 5. С. 72-84.
Яковлев А. Ф. Экономические кризисы в России. М.: Госполитиздат, 1955.
Antsiferov A. N. Russian Agriculture During the War. New York: Greenwood Press, 1930.
Bairoch P. The Working Population and Its Structure. New York: Gordon and Breach, 1969.
Bloomfield A. Monetary Policy Under the International Gold Standard, 1880-1914. New York, 1959. P. 19-20.
Bulletin Russe de statistique financiere et de legislation. 5th ed. 1898.
Chayanov A. V. The Theory of Peasant Economy / Daniel Thorner et al. eds. Homewood, ill.: Irwin, 1966.
Cnsp O. Studies in the Russian Economy Before 1914. London and uasingstoke: MacMillan, 1976.
Davies R. W. A Note on Grain Statistics // Soviet Studies. Vol. 21. №. 3. 1970.
Deane P. M., Cole W.A. British Economic Growth, 1688-1959. Cambridge: university Press, 1962.
Falkus M. E. The Industrialization of Russia, 1700-1914. London and Basinstoke: MacMillan, 1972.
Falkus M. E. Russia and the International Wheat Trade, 1861-1914 // Economica. November 1966.
Feinstein Ch. National Income, Expenditure and Output of the United kingdom, 1855-1965. Cambridge: University Press, 1972.
Firestone O. J. Canada's Economic Development, 1867-1953. Vol. 7. Income and Wealth Series. London: Bowes and Bowes, 1958.
Gallman R. Gross National Product in the United States, 1834-1909 // National Bureau of Economic Research, Output, Employment and Productivity in the United States after 1800. Vol. 30. Studies in Income and Wealth. New York: Columbia University Press, 1966.
Gatrell P. The Tsarist Economy 1850-1917. New York: St. Martin's Press, 1986.
Gerschenkron A. Europe in the Russian Mirror. Four Lectures in Economic History. Cambridge: Cambridge University Press, 1970.
Gerschenkron A. Russian Agrarian Policies and Industrialization, 1861-1917 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.
Gerschenkron A Agrarian Policies and Industrialization: Russia 1861-1917 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. 6. Part 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1965.
Gerschenkron A. The Early Phases of Industrialization in Russia: Afterthoughts and Counterthoughts // The Economics of Takeoff Into Sustained Growth / W.W. Rostow, ed. New York: St. Martin's Press, 1963.
Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1962.
Gerschenkron A. The Rate of Growth of Industrial Production in Russ' Since 1885 // Journal of Economic History. Vol. 7 (supplement). 1947.
Goldsmith R. The Economic Growth of Tsarist Russia, 1860-1913 / Economic Development and Cultural Change. Vol. 9. N°. 3. April 1961.
Gregory P. Before Command: An Economic History of Russia From Emancipation to First Five Year Plan. Princeton: Princeton University Press, 1994.
Gregory P. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modern Economic Growth? // Soviet Studies. Vol. 23. №. 3. January 1972.
Gregory P. Grain Marketing and Peasant Consumption, Russia, 1885—1913 // Explorations in Economic History. Vol. 17. № 2. March 1979.
Gregory P. A Note on Relative Backwardness and Industrial Structure // Quarterly Journal of Economics. Vol. 78. August 1974.
Gregory P. Rents, Land Prices and Economic Theory: The Russian Agrarian Crisis // Economy and Society in Russia and the Soviet Union / Lin Edmondson and Peter Waldron (eds.). London: St. Martin's Press, 1992.
Gregory P. The Role of the State in Promoting Economic Development: The Russian Case and Its General Implications // Patterns of European Industrialization / Richard Sylla and Gianni Toniolo, eds. London: Routledge, 1991.
Gregory P. The Russian Balance of Payments, the Gold Standard, and Monetary Policy: A Historical Example of Foreign Capital Movements // Jounv of Economic History. Vol. 39. №. 2. June 1979.
Gregory P. Russian National Income, 1885-1913. New York: Cambridge University Press, 1982.
Gregory P. 1913 Russian National Income: Some Insights into Russian Economic Development // Quarterly Journal of Economics. Vol. 90. №. 3. August 1976.
Gregory P. Socialist and NonSocialist Industrialization Patterns. New York: Praeger, 1970.
Gregory P. Some Empirical Comments on the Theory of Relative Backwardness: The Russian Case // Economic Development and Cultural Change. Vol. 22. № 4. July 1974.
Handbook of International Economic Statistics., 1991.
Hennesy R. The Agrarian Question in Russia 1905-1907. Giessen: W. Schmitz, 1977.
Hoffmann W. Das Wachstum der Deutschen Wirtschaft seit der Mitte des 19. Jahrhunderts. Berlin: Springer, 1965.
Homer S. A History of Interest Rates. New Brunswick, 1963.
Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia. Chicago: Chicago University Press, 1985.
Kahan A. Capital Formation during the Period of Early industrialization in Russia 1890-1913 // Cambridge Economic History of Europe. Vol. VII. part 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1978.
Kahan A. Government Policies and the Industrialization of Russia // Journal of Economic History. Vol. 27. №. 4. December 1967.
Karcz J. Back on the Grain Front // Soviet Studies. Vol. 22. № 2. 1960.
Kirchner W. Die Deutsche Industrie und die Industrialisierung Russlands 1815-1914. St. Katharinen: Scripta Mercaturae Verlag, 1986.
Kuznets S. Capital in the American Economy. Princeton: Princeton University Press, 1961.
Kuznets S. A Comparative Appraisal // Economic Trends in the Soviet Union / A. Bergson and S. Kuznets, eds. Cambridge: Harvard University Press, 1963.
Kuznets S. The Economic Growth of Nations. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1971.
Kuznets S. Modern Economic Growth. New Haven: Yale University Press.
Maddison A. Economic Growth in the West. New York: Norton, 1964.
Marczewski J. Le Produit physique de l'economie francaise de 1789 a NB 1913 (comparaison avec la Grande-Bretagne) // Histoire quantitative de lcconomie francaise. Cahiers de l'l.S.E.A.. AF. 4. № 163. July 1965.
McKay J. Pioneers For Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian Industrialization. Chicago: University of Chicago Press, 1970.
Metzer J. Railroads in Tsarist Russia: Direct Gains and Implications // Explorations in Economic History. Vol. 12. 1975.
Metzer J. Railroad Development and Market Integration // Journal of Economic History. Vol. 31. 1974.
Mitchell B.R. European Historical Statistics, 1750-1970. London: MacMillan, 1975.
Mueller E. Der Beitrag der Bauern zur Industrialisierung Russlands 1885— 1930 // Jahrbucher fur die Geschichte Osteuropas. Vol. 27. № 2. 1979.
Notzold Ju. Wirtschalfspolitische Altemativen der Eutwicklung Russlands in dcr Ara Witte und Stolypin. Berlin: Duncker und Humblot, 1960.
Nove A. An Economic History of the USSR. London: Penguin, 1969.
Ohkawa K.., Rosovsky H. Japanese Economic Growth. Stanford: Stanford University Press, 1973.
Owen Th. C. The Corporation Under Russian Law, 1800-1917. New York: Cambridge University Press, 1991.
Owen Th. C. Entrepreneurship and the Structure of Enterprise in Russia, 1800-1880 // Entrepreneurship in Imperial Russia and the Soviet Union / G. Guroff and F. C. Carstensen (eds.). Princeton: Princeton University Press, 1983.
Pasvolsky L., Moulton H. Russian Debts and Russian Reconstruction. New York: McGraw Hill, 1924.
Rauber U. Schweizer Industrie in Russland. Zurich: Verlag Hans Rohr, 1985.
Robbins R. Jr. Famine in Russia, 1891-1892. New York: Columbia University Press, 1975.
Rosovsky H. Capital Formation in Japan, 1868-1940. New York: Free Press, 1961.
Rostow W. W., ed. The Economics of Takeoff into Sustained Growth. New York: St. Martin's Press, 1963.
Simms J. The Crisis in Russian Agriculture at the End of the 19th Century // Slavic Review. Vol. 36. № 3. 1977.
Spitaller E. A Survey of Recent quantitative Studies of Long-Term Capital Movements // International Monetary Fund, Staff Papers. Vol. 18. March 1971.
Tugan-Baranovsky M. I. The Russian Factory in the 19th Century / Gloria S. Levin, translator. Homewood, ill.: Irwin, 1970. Перевод выполнен по изданию: Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в ее прошлом и настоящем: Историческое развитие русской фабрики в XIX в. М., 1922.
Volin L. A Century of Russian Agriculture. Cambridge: Harvard University Press, 1970.
Von Laue T. H. A Secret Memorandum of Sergei Witte on the Industrialization of Imperial Russia // Journal of Modem History. Vol. 26. № 1. March 1954.
Von Lauc T. H. Sergei Witte and the Industrialization of Russia. New York: Columbia University Press, 1963.
Wheatcioft S. G. The Reliability of Russian Prewar Grain Output Statistics // Soviet Studies. Vol. 26. № 2. 1974.
White C. Russia and America: The Roots of Economic Divergence. London: Croom Helm, 1987.



Приложение. Российская экономическая статистика

В данном Приложении представлены различные статистические данные по российской экономике за период с 1885 г. по 1913 г. Эта статистика служит базой для выводов, содержащихся в основном тексте данной статьи.

Таблица 1. Российский чистый национальный продукт, 1885-1913 гг.

Погодовые оценки чистого национального продукта России даются в Таблицах 1.1 и 1.2. Эти данные взяты из книги автора о национальном доходе России, написанной в 1982 г. По наиболее нужным пунктам таблицы данные получены непосредственно из ежегодной статистики, а не путем использования метода интерполяции. Интерполированные данные приводятся в скобках, однако процедура интерполяции не должна оказывать серьезного влияния на общую картину. Чистый национальный доход подсчитан в рыночных ценах без учета косвенных налогов и субсидий. Временные ряды данных по инвестициям приводятся за вычетом амортизационных расходов. Государственные капиталовложения учитываются как инвестиционные расходы, а не как расходы правительства. Реальный объем розничной торговли дастся в двух вариантах: по «Московско-Петербургскому» индексу и по индексу Подтягина. Эти два варианта соответствуют объему розничных продаж, дефлированному по «Московско-Петербургскому» индексу розничных цен и по всероссийскому индексу цен Подтягина. Для данного периода в целом оба варианта дают похожие результаты.

Таблица 2. Сравнение оценок национального похода

В Таблице 2 данные автора сравниваются с другими оценками российского национального дохода в 1913 г. В официальной советской литературе для 1913 г. принята оценка Госплана. В Таблице 2 она приводится как оценка Госплана-Струмилина. Альтернативные подсчеты, выполненные для Госплана в 1927 г. А. Никитским, отличаются от нее незначительно. Имеются также две зарубежные оценки размера российского национального дохода в 1913 г. Первая, рассчитанная в 1931 г. находившимся в эмиграции С. Н. Прокоповичем, демонстрирует намного более низкий уровень национального дохода в 1913 г., чем оценки Госплана-Струмилина или Никитского. Вторая оценка принадлежит английскому экономисту М. Е. Фолкусу и опубликована в 1968 г. Она в целом соответствует оценке Госплана-Струмилина, однако ненамного превышает ее.

Чтобы сделать эти альтернативные оценки сопоставимыми, из них необходимо вычесть сумму косвенных налогов и добавить сумму чистой прибыли государственных предприятий. В результате мы получим показатель национального дохода. Результат этих корректировок приведен в Таблице 2. Указанное сравнение демонстрирует неожиданно высокую степень соответствия между различными оценками (за исключением оценки Прокоповича).

Таблицы 3 и 4. Временные ряды данных о национальном доходе

Наиболее известные и часто используемые временные ряды построены Раймондом Голдсмитом для периода с 1860 до 1913 г. Голдсмит измерял совокупный объем производства в России в постоянных ценах. Использовались также различные ценовые веса, но Голдсмит пришел к заключению, что эти веса мало влияют на результат подсчетов. Индекс производства Голдсмита состоит из индексов фабричного и зернового производства, которые он расширяет до индекса совокупного производства путем использования специфических предположений об объемах выпуска в неучтенных секторах (скотоводство, услуги, кустарное ремесленное производство). Данные Голдсмита, приведенные в Таблице 2 для периода 1900-1913 гг., являются результатом пересчета полученных Голдсмитом показателей, сделанного автором в 1972 г. с целью их разбивки на подпериоды.

Вторым основным исследованием временных рядов российского национального дохода является работа С.Н.Прокоповича, опубликованная в 1918 г. В ней сравнивается национальный доход в 1900 и 1913 гг. Прокопович перемножил физический объем производства в 1900 и 1913 гг. на цены 1900 г., а затем вычел промежуточные затраты. Тем самым он избежал необходимости применения некоего дефлятора национального дохода. Серьезная попытка оценить корректность результатов Прокоповича была предпринята Вайнштейном.

Пересмотр данных Прокоповича, выполненный М.Е.Фолкусом, дал еще один, третий, индекс роста российского национального дохода между 1900 и 1913 гг. Как отмечает Фолкус, Прокопович в своей оценке для 1913 г. во многих случаях использовал усредненные данные за 1909-1913 гг., а не реальные данные за 1913 г. Поскольку 1913 г. был наилучшим годом для российского сельского хозяйства за весь изучаемый период, Прокопович, используя средние данные за 1909-1913 гг., занизил величину российского национального дохода в 1913 г. В свете этого Фолкус пересмотрел оценку Прокоповича для 1913 г. в сторону увеличения.

Четвертое исследование само по себе посвящено не национальному доходу, а агрегированию данных по 35 имеющимся временным радам физического объема производства товаров (как потребительских, так и производственного назначения) в ценах 1913 г. Эта работа была закончена известным русским статистиком В. Е. Варзаром в конце 1920-х гг., но не была опубликована. Хотя эти временные ряды построены не для национального дохода, они дают интересный материал для проверки других временных рядов.

Таблица 3 показывает, что мои собственные оценки выше, чем оценки Голдсмита и Прокоповича. Для всего периода (1885-1913 гг.) моя оценка ежегодного темпа роста составляет 3,25%, тогда как у Голдсмита она равна 2,75% с предполагаемым доверительным интервалом +0,25%. Для периода с 1900 по 1913 г. оценки Прокоповича и Голдсмита в целом близки, демонстрируя ежегодный темп роста 2,5%. Моя собственная оценка равна 3,25%. Она в общем соответствует подсчетам Варзара и Фолкуса. В целом, если верить моим оценкам, темп роста российского национального дохода был примерно на 25% выше, чем полагали Прокопович и Голдсмит.

Три фактора объясняют, почему моя оценка роста выше, чем у Голдсмита. Первый состоит в том, что темп роста в неучтенной сфере услуг, на которую, по подсчетам, приходилось чуть меньше 20% национального дохода в 1913 г., был намного выше (2,8%), чем считал Голдсмит. Во-вторых, рассчитанный мною ежегодный темп роста поголовья скота (1,5%) значительно превышает оценку Голдсмита. В-третьих, и это наиболее важно, я считал темп роста производства зерна равным 3,1% против 2,5% у Голдсмита. Поскольку производство зерна составляло треть национального дохода в 1913 г., одна только эта причина объясняет 0,2 процентных пункта превышения моей оценки над оценкой Голдсмита. Хотя Голдсмит не очень подробно описал свой метод подсчета производства зерна, представляется, что он использовал данные о валовом сборе зерна, взвешенные по средним ценам на зерно на рубеже веков. Чтобы рассчитать рост зернового производства, из-за отсутствия лучших данных он пользовался временными рядами только по 50 губерниям, которые в 1895 г. давали 78% производства пшеницы, 90% производства ржи и 82% производства ячменя в Российской империи.

По моим подсчетам, общеимперское производство зерна на протяжении данного периода росло немного быстрее, чем производство в этих пятидесяти губерниях. Более того, мои данные по зерновому производству базируются (до 1898 г.) на данных о чистом сборе зерна по 63 губерниям, подготовленных Министерством внутренних дел. Соотношение между чистым и валовым сбором зерна выросло между 1885-1890 и 1909-1913 гг. почти на 10%, и только одно это объясняет около половины разницы в темпах экономического роста в моих расчетах и расчетах Голдсмита.

Официальный темп роста зернового производства может оказаться завышенным из-за большей полноты сведений в более поздний период, однако у меня нет свидетельств такого эффекта. Поправка, которую Голдсмит делает на возрастание полноты информации, в любом случае очень мала. Для других секторов, таких как фабричная промышленность и ремесленное производство, я использую индексы и предположения Голдсмита. Поэтому расхождение в подсчетах темпов роста и национального дохода нельзя объяснять разницей в используемых данных о темпах роста промышленной продукции.


Таблица 1.1. Чистый национальный продукт Российской империи, 1885-1913 (млн. рублей, в ценах 1913 г.)






Таблица 1.2. Чистый национальный продукт Российской империи, 1885-1913 гг., в ценах текущего года (млн. кредитных руб.)









Таблица 2. Альтернативные оценки чистого национального продукта и национального дохода России в 1913 г. (млн. руб.)



Таблица 3. Сравнение темпов роста в различных исследованиях российского национального дохода


Таблица 4. Национальный доход России, 1883-1887 по 1909-1913 гг.

Просмотров: 44641

Источник: Экономическая история. Ежегодник. 2000. М.: РОССПЭН, 2001. С. 7-97

statehistory.ru в ЖЖ: