История первых японцев в России. Был ли библиотекарь Андрей Богданов японцем?
Первое описание Петербурга и первый японец в России
Изучая историю Петербурга, исследователь обращается к ряду работ, которые для него — хрестоматийные первоисточники, и среди них — «Историческое, географическое и топографическое описание Санктпетербурга, от начала заведения его, с 1703 по 1751 год», изданное в 1779 году надворным советником Васильем Рубаном. В. Г. Рубан (1742–1795), взяв за основу чужую неизданную рукопись, мог бы выдать её за свой труд: образованный историк и опытный литератор, он выправил шероховатый слог оригинала и, что важнее, дополнил материал собственными изысканиями. Однако на титульном листе своего объёмистого издания Рубан счёл нужным указать, что «Описание Санктпетербурга» есть сочинение господина Богданова.
Господин Богданов — тот, который Андрей Иванович, печатник, а затем, с 1730 года, библиотекарь в Императорской Академии наук, архивариус и библиотекарский помощник, как рекомендует его В. Г. Рубан в своём предисловии. Издатель перенёс из рукописи, сохранил в печати и вступление самого Богданова, уверенного, что для будущих историков будут полезны его сведения, его свидетельство самовидца:
«Много ли ныне таких любознательных есть, которые могут сказать, когда началась у Государя Императора Петра Великого война со Шведами, когда основан Санктпетербург, или когда Ладожский канал копать начали, хотя все сие в наши дни происходило, а о древности и упоминать уже нечего; не многих городов известны подлинные их основатели, понеже иной писатель того, иной другого почитает созидателем; а причина тому, что они писали спустя после того не малое время, не имея свидетельства от самовидцев».
Занимая скромные должности, Богданов, тем не менее, кроме означенного капитального труда по истории Петербурга, успел сделать много полезного, составляя реестры книг, поступающих в академическую библиотеку, готовя рукописи к печати, — так, для нашего исследования существенно, что в 1755 году под его контролем, или, как в то время выражались, под его надзиранием, вышло двухтомное «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова.
Был ли Богданов японцем, как утверждают некоторые источники? Те, кто читал «Описание Санктпетербурга», сразу отметут иностранное авторство: подобный труд под силу только книговеду, проштудировавшему изрядное количество исторических документов, хорошо владеющему русским языком. Но, поскольку высказывалось предположение или даже утверждение, будто Богданов — японец или сын японца, мы проверим его, обратившись, например, к «Большой советской энциклопедии». В нужной нам статье указаны даты жизни Андрея Ивановича Богданова: 1692–11.9.1766. Сообщается, что он окончил гимназию при Петербургской Академии наук, работал в академической типографии, затем стал помощником библиотекаря в Академии наук. Помимо истории Санкт-Петербурга, он занимался историей русских типографий и помогал М. В. Ломоносову в составлении «Краткого российского летописца».
Проект Г.-И. Маттарнови для Кунсткамеры и библиотеки Академии наук. А. И. Богданов был сотрудником академической библиотеки в 1730–66 годах.
В других справочниках, правда, ничего не говорится об учёбе Богданова в Академической гимназии, пишут, что с 1712 по 1719 год он работал, помогая отцу, мастеру порохового дела, затем его определили в типографию, в 1730 году ему удалось перевестись в библиотеку... Ни слова, ни намёка — ни про японские корни, ни про Японию.
Однако, если подойти к вопросу с другого бока, если обратиться не к истории Петербурга и не к началам российского библиотечного дела, а к первым контактам России с азиатскими странами, мы обнаружим публикации следующего рода: «Несмотря на то, что Пётр пообещал Дэмбэю воротить его на родину, своё обещание он так и не сдержал. Японского купца крестили, дали имя Гавриил, женили и оставили преподавать японский, даже прислали в 1714 году на подмогу ещё одного оказавшегося на Камчатке японца по имени Санима — он, крестившись, стал Андреем Богдановым».
Напомним: Дэмбей, в другом написании Дэнбей или Денбей, — купец с японского торгового судна, которое потерпело крушение у берегов Камчатки в 1695 году. Его, единственного, кто спасся, отправили к русскому царю, любителю всего диковинного, и Пётр после разговора, состоявшегося 8 января 1702 года в селе Преображенском, загорелся идеей приспособить Дэмбея к преподаванию японского языка, дабы иметь своих толмачей для будущих разысканий о Японии и для установления с ней торговых связей. Царь, обласкав Дэнбея своим вниманием, приказал выдавать ему, татарину Апонского государства, из казны кормовые деньги и, действительно, пообещал, что отпустит его в Японию «как он русскому языку и грамоте навыкнет и русских робят своему языку и грамоте научит». По какой-то причине и надобности Дэмбея, числившегося за Сибирским приказом, перевели, в апреле 1702 года, во вновь созданный Приказ артиллерии, но с выплатой кормовых денег от прежнего ведомства. Японец учил русский язык и, как некоторые полагают, даже обучал кого-то японскому — может быть, в Навигацкой школе... Что точно — пребывал Дэмбей в Москве. Утверждения, что его отправили в Петербург для преподавания, основаны, скорее всего, на ошибочном представлении о Навигацкой школе: если навигацкая, то её место не иначе как в Питербурхе — морском городе.
В 1710 году японец, помнивший обещание Петра, обращается с просьбой вернуть его на родину, но царь отпустить его не приказал. Об этом мы узнаём из документов: осенью 1710 года Яков Брюс, генерал-фельдцейхмейстер, послал запрос в Приказ артиллерии по поводу иностранцев, обучающихся в словесных школах, и Ефим Зыбин, обер-комиссар означенного ведомства, ему отписал канцелярским слогом: «В словесных школах китаец, котораго, ради ученья, отдал Виниус ныне его нет, а, по справке в приказе артиллерии, был в школе Апонскаго государства татарин именем Денбей; а как он был, и ему кормовыя деньги даваны всегда с Сибирскаго приказу по 10 денег на день. Только оный в приказ артиллерии сыскан и сказал: как-де он грамоте и писать в тех школах выучился и в 707-м году взял его князь Матвей Петрович к себе на двор, и ему, с того числа, в школу ходить не велел, для того что он словесной грамоте и писать выучился. И в нынешнем 710 году, как был на Москве царское величество, и он бил челом об отпуске в свою землю, и отпустить его не приказал, а приказал князю Матвею Петровичу его окрестить, и ныне его окрестили и зовут его Гаврилом, а жалованье ему дается из Сибирскаго приказу».
Дэнбея, японского татарина, и какого-то китайца, пристроенного в словесную школу А. А. Виниусом, искали в Москве — через Артиллерийский приказ. Выяснилось, что он проживал у М. П. Гагарина. Князь Гагарин (ок. 1659–1721), бывший нерчинский воевода, руководил с 1706 года Сибирским приказом, но, будучи одновременно комендантом Москвы, жил в столице. Это опять к вопросу о том, будто первая японская школа с Дэнбеем в качестве преподавателя возникла в Санкт-Петербурге.
Новая карта Российской империи.
Амстердам, предположительно 1725 год.
Японец или сын японца?
Выше я приводил уверенное заявление по поводу другого японца, по имени Санима: он, крестившись, стал Андреем Богдановым. Но это была выдержка из научно-популярного издания. Давайте обратимся к научным публикациям — например, к коллективной монографии о связях России со странами Востока. Она издана не где-либо, а на Восточном факультете Санкт-Петербургского университета. В материале «Россия и Япония» сообщается: «В 1710 году Дэмбэй принял Православие, получив при крещении имя Гавриил. В том же году к камчатскому берегу прибило судно с десятью японскими моряками, четверо из которых были убиты в стычке с камчадалами, а остальные попали в плен. Из захваченных атаманом Чириковым японцев одного по приказу якутского воеводы отправили в Санкт-Петербург. Этого японца звали Санима (Санъэмон). Он прибыл в столицу в 1714 году, когда Дэмбэй был ещё жив, и стал его помощником в школе японского языка. Санима женился на русской девушке. Их сын, получивший имя Андрей Богданов, в дальнейшем работал в библиотеке Российской Академии Наук».
Поскольку упомянута академическая библиотека, сомнений быть не может: нам рассказывают о книговеде Богданове. Значит, он действительно из японцев? — сын японца Санимы, как нам сообщили только что авторитетно в публикации Восточного факультета. Тогда он никак не мог родиться в 1692 году, как утверждалось в «Большой Советской энциклопедии». Мы верим исследователям с Восточного факультета, ибо связи с Востоком — предмет их научных изысканий, но нас не покидают уже высказанные сомнения: мог ли сын японца и некой русской девушки, появившийся на свет, как мы догадываемся, не раньше 1714 года, оказаться библиотекарем в Академии наук в 1730 году, в свои шестнадцать лет? Получается, что означенный сын японского моряка и русской девушки в очень короткие сроки проникся русской историей, проштудировал огромное количество русских книг и рукописей, взялся за обстоятельное «Описание Санктпетербурга» и завершил его к 1752 году! Это помимо множества других дел, связанных с историей, помимо таких лингвистических работ, как «Краткое ведение и историческое изыскание о начале и произведении вообще всех азбучных слов».
И снова вопрос по поводу местонахождения школы японского языка: Дэнбей, как мы установили, проживал в Москве под покровительством князя Гагарина, московского коменданта. Саниму, как мы только что узнали, отправили в Петербург ему в помощники. Где же они сотрудничали — в старой или новой столице?
Намереваясь разобраться с историей вопроса, мы уже на первом этапе сталкиваемся с противоречиями и несоответствиями. Одни историки и журналисты сообщают, что японское судно с Дэнбеем на борту потерпело крушение на Камчатке в 1695 году, другие указывают 1697 год. Встреча Дэнбея с Петром I состоялась в селе Преображенском под Москвой, но некоторые называют местом их встречи Петербург. Японская школа, вроде бы, основанная в Москве, действовала там до 1739 года, после чего была переведена в Иркутск; и, как мы увидели в других публикациях, тоже имеющих всякого рода ссылки, утверждается, что первая школа японского языка была открыта в 1705 году по приказу Петра I в Петербурге, её первым преподавателем был означенный Дэнбэй, уроженец Осаки, затем в этой школе преподавал Санима, а в 1736 году в Петербург доставили Созу и Гонзу...
Мы уже исследуем не жизнь Андрея Богданова, а судьбу первых японцев в России — надеясь, что их история пересекается как-то с жизнью и трудами этого книговеда из Академии наук. Кто внесёт ясность и ответит на вопрос, насколько правдиво утверждение о японском происхождении или японских корнях Богданова?
По одной из ссылок мы выходим на Н. И. Веселовского (1848–1918). Выдающийся русский востоковед, учившийся и затем преподававший в Петербургском университете на восточном факультете, он в своё время написал работу, посвященную «оффициальному» преподаванию восточных языков в России. В этом исследовании есть и о первых русско-японских отношениях, заложенных Петром Великим: именно Пётр, как пишет Веселовский, «ввёл преподавание японского языка в Петербурге (годы 1702–1705), рассчитывая завести торговые сношения с Японией».
Профессор Н. И. Веселовский объясняет появление в России первого японца: «В самом начале 18-го столетия выброшен был бурею на берег Камчатки японец Денбей <…>. Узнав о том, Император, указом от 16 апреля 1702, повелел отослать его из Сибирского Приказа в Приказ Артиллерии для учения русского языка и грамоты, а как он Денбей русскому языку и грамоты изучится, и ему Денбею учить своему японскому языку и грамоте робят человек четырех или пяти».
У Веселовского мы находим сведения и об особой школе для изучения японского языка, открытой в 1705 году в Петербурге: «Первым учителем был Денбей. <…> В 1711 году отправлен был в Петербург японец Санима, спасшийся с разбившейся, в апреле 1710, бусы у Халигарской губы. Санима и был назначен помощником Денбею. Денбея и Саниму сменили японцы Шульц и Поморцев».
Значит, Дэнбей оказался на Камчатке не в 1695 или 1697 году, а в начале 18-го столетия? Если обратиться к «Полному собранию законов Российской империи, в указе, или, точнее, манифесте от 16 апреля 1702 года мы не находим распоряжений Петра по поводу первого японца, и вообще имя Дэнбея в указах Российской империи не встречается. В связи с Санимой профессор Веселовский называет 1711 год, тогда как у Г. Ф. Миллера, работавшего в своё время в сибирских архивах, отправка Санимы в Петербург имела место в 1714 году: «В месяце Апреле 1710 году, разбило опять Японское судно у берегов Камчатских. <...> С того судна вышло на землю десять человек; но Камчадалы неприятельски на них нападши, четырех убили, а шестерых в полон взяли <...> из коих один, именем Санима, в 1714 году послан был в Санкт-Петербург».
Веселовский ввёл в историю вопроса нелепое утверждение, будто Пётр ввел преподавание японского языка в Петербурге в 1702–1705 годах. В 1702 году Петербурга ещё не существовало. В 1705 году что-то уже имелось — котлованы, канавы, рабочие бараки; нашлось бы место и время на той строительной площадке для занятий японским языком?
Камчатка на карте, изготовленной Й.-Б. Хоманном.
Нюренберг, 1725 год.
Японцы, принявшие веру Греческого исповедания
Что касается Шульца и Поморцева, их настоящие имена Соза и Гонза. Первый стал Козьмой Шульцем, второй Демьяном Поморцевым при крещении 20 октября 1734 года, получив фамилии своих русских крестников, Стефана Шульца и Василия Поморцева.
Веселовский пишет, что в 1736 году Шульц умер, «и учителем в школе состоял в 1739 году один Поморцев, а учеников у него было двое». В сноске к этим сведениям мы находим сообщение и об Андрее Богданове: «По смерти Шульца и Поморцева, ученики продолжали заниматься японским языком может быть под руководством Андрея Богданова, сына японца, спасшегося от бури в 1710 году. Богданов, как известно, занимался при Академии японским языком и впоследствии состоял при ней библиотекарским помощником, в каком звании и умер в 1768 году».
В 1710 году от бури спасся Санима. Следовательно, Богданов — его сын. Теперь понятно: утверждение о японском происхождении Богданова исходит от востоковеда Н. И. Веселовского.
По сведениям, подтверждаемым документами, Богданов был принят на работу в академическую библиотеку в 1730 году. Созданные им, с помощью Гонзы, пособия по японскому языку относятся к 1736–1739 годам — когда Богданов имел достаточное знакомство с уже имеющимися в библиотеке учебными пособиями и словарями. Обратите внимание: у Веселовского хронология иная: Андрей, сын Санимы, сначала занимался японским языком при Академии, а впоследствии стал библиотекарским помощником.
По поводу Шульца и Поморцева имеется сенатский указ за № 6956 от 10 мая 1736 года «Об определении Японцов Шульца и Поморцова, принявших веру Греческого исповедания, в Академию Наук, для обучения Японскому языку».
Указ, выражавший мнение тайного советника и кавалера графа Михайла Гавриловича Головкина, предписывал: «Прежде бывшим Японцам Козьме Шульцу, Демьяну Поморцову, которые восприяли веру Греческого исповедания, быть при Академии Наук обоим вместе, чтоб они природного своего языка позабыть не могли и поручить их в особливое смотрение из Российских людей человеку искусному, кому та Академия заблагорассудит, дабы они завсегда были в добром смотрении и порядке и для обучения того Японского языка определить к ним С. Петербургской гарнизонной школы из солдатских детей двух человек, грамоте умеющих, кои поострее; а чтоб они прилежнее их тому языку обучали, прибавить им Шульцу и Поморцову жалованья к прежней даче еще по 5 копеек, а с прежним по 15 копеек на день человеку и давать из Штатс-Конторы, а между тем, для лучшего в вере Греческого исповедания утверждения, велеть им ходить к обретающемуся в Кадетском корпусе Иеромонаху, которому их к познанию закона наставлять и во чтении книг прилежное смотрение иметь. И о том, куда надлежит, послать указы. Также по объявлению вышеписанного Поморцова, в Иркутск послать указ, велеть немедленно сыскать Японское судно, на котором они были, и при том и книги на их языке кто из Российских людей взяли, и те книги у кого ныне обретаются, и сколько тех книг или писем каких на Японском языке отыскано будет, оные прислать в Сенат немедленно».
Чем вызван указ? Тем, что граф Головин, тайный советник и кавалер, вспоминавший время от времени о японцах и желавший, чтобы японская школа существовала не на бумаге, как ранее, а на деле, уведомился, что японцы, находившиеся в введении Академии, занимались делами отнюдь не педагогическими: «один из них 16 лет учится рисовать, другой постарше лет сорока книги переплетает», в связи с чем М. Г. Головин высказал мнение, что «никакой пользы от них быть неуповаемо».
Взбодрённые указом, многочисленные инстанции от Петербурга до Иркутска и далее оного принялись искать следы пропавших японских книг и писем. Подобрали двух человек из солдатских детей и 4 июня 1736 года отправили их в Академию наук: первыми учениками японской школы стали Пётр Шенаныкин и Андрей Фенев. Что касается особливого смотрения, Академия наук заблагорассудила поручить особливое смотрение за означенными японцами и их учениками из солдатских детей библиотекарскому помощнику Андрею Богданову, считая его, не без оснований, человеком искусным. Об этом поручении сам Богданов упоминает в прошении, поданном им на высочайшее имя 3 сентября 1766 года: «По силе данного от Императорской Академии Наук указу японскую школу содержал и к тому учению пять книг грамматических произвел для японского языка, которые в библеотеке хранятся».
Несмотря на требование Сената разыскать книги и письма, имевшиеся на японском судне, и понадобившиеся теперь для обучения, их не нашли — ни в Иркутске, ни где-либо ещё, в связи с чем А. И. Богданову и пришлось произвести для японского языка указанные пять книг грамматических. Ему помогал Гонза. В одиночку ни тот, ни другой не смогли бы произвести ни одного пособия: Богданов не имел понятия о японском языке, а Гонза, сын штурмана, попавший в Россию в одиннадцатилетнем возрасте, вряд ли вообще знал, что такое грамматика.
Свидетельство Г. Ф. Миллера, действительного члена Академии наук
Для знакомства с историей Санимы, Созы и Гонзы обратимся к публикациям Г. Ф. Миллера (1705–1783). Назначенный в 1733 году начальником Второй Камчатской экспедиции, Миллер посвятил десять лет своей жизни изучению Сибири; помимо личных наблюдений, он исследовал местные архивы, и мы находим нужные нам сведения в обширном материале Миллера «Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных» (1758). По поводу Санимы историк довольно краток:
«В месяце Апреле 1710 году, разбило опять Японское судно у берегов Камчатских в Калигирской губе, находящейся от Авачинской губы к северу. С того судна вышло на землю десять человек; но Камчадалы, неприятельски на них нападши, четырех убили, а шестерых в полон взяли. Из сих шести человек попалися четверо Казакам в руки; из коих один именем Санима в 1714 году послан был в Санкт-Петербург. Понеже они в скором времени по Руски говорить столько научились, что на предлагаемые им вопросы могли ответствовать ясно, то известия о положении и состоянии Курильских островов, как их объявлением, так и тем, что выведано у самих Курилов, учинилися гораздо обстоятельнее…»
Японское купеческое судно.
Акварель, ок. 1805 года.
Трагические события, приведшие к появлению Созы и Гонзы в Петербурге, описаны Миллером в деталях. Мы приблизили следующий текст к современному правописанию:
«Во время морского пути, капитаном Берингом с реки Камчатки на восток предпринятого, а именно в месяце июле 1729 года, занесло опять погодою к камчатским берегам близ речки Казаченя, которая течет в Восточное море под полдень от Авачинской губы, японское судно. В самое то время пришел туда казачий пятидесятник Андрей Штинников с несколькими человеками камчадалов. Японцы незадолго пред тем вынесли из судна пожитки свои на берег, из коих Штинников, получив несколько в подарок, не был тем доволен. По прошествии двух дней, кои препроводил он у японцев, отошел он от них ночью и скрылся со своими товарищами в близости, дабы видеть, что японцы станут делать. Сии как о приходе Штинниковом великую радость показали, так и об отбытии его немало печалились. Они хотели сыскать других людей и того ради, севши в малое судно, поехали вдоль возле берега. Штинников приказал камчадалам следовать за японцами в байдаре и всех перестрелять, кроме двух, коих оставить живых, что и учинено. Японцев же всех было 17 человек, а осталось живых старик да мальчик 11 лет. Захватив все их товары, Штинников приказал разбить судно, чтоб пользоваться находящимся в нем железом, и взял обоих японцев подобно как военнопленных и невольников с собою в Верхний Камчатский острог. Такое бесчеловечие не могло остаться без наказания; Штинников, по произведении над ним следствия, повешен, а японцы в 1731 году привезены в Якутск, откуда следующего года в Тобольск и в Санкт-Петербург отправлены были.
В сем столичном городе обучали их несколько времени, во первых, российскому языку и началам христианскаго закона православной веры; потом они крещены, и при святом крещении наречены им имена одному Козма, другому же Дамиян, а прежде того называлися они Соза и Гонза. В 1735 году по указу Правительствующего Сената присланы они в Академию наук, где обучали учеников, которые уже говорили и писали по-японски нехудо, как в 1736 и 1739 годах японцы умерли. Они родилися в городе Сацме. У Кемпфера сие имя написано Сатцума. На ландкартах означено по португальскому произношению Саксума. Сего имени город и провинция находится на полуденном берегу острова Ксимо, которой и Киузино называется. Соза был купец. Гонзин отец служил во флоте японском штурманом. Судно их нагружено бумажными и шелковыми товарами, сарачинским пшеном и писчею бумагою. Понеже оному назначено было итти в город Озакку, то начальствующий в городе Сацме Инацдаре-Озим-Нокам дал им для отвозу туда сарачинского пшена на пропитание жителям, потому что в Озакке онаго не родится, да бумаги для письма приказных дел. Токмо до Озакки они не доехали, но застигла их сильная погода, и носило судно 6 месяцев по морю, пока напоследок июля 8 дня принесло к берегам камчатским. Столичной город в их государстве именовали они Кио, стоящий при реке Едогаве, которая там шириною более версты будет, и недалеко оттуда впала в море. Царь японской по их языку называется Озама...»
Японский столичный город Миако, он же Кио.
Гравюра, Франкфурт, 1719 год.
Уточним: Соза и Гонза были из княжества Сацума — на территории современной префектуры Кагосима, на юге острова, который на некоторых западноевропейских картах 17-го века обозначен как Ximo, — сегодня остров называется Кюсю. Столичный город Кио, современный Киото, на карте, составленной по описанию упомянутого Энгельберта Кемпфера, именуется Miaco. В названии Едогава узнаётся современное Edo kawa, где kawa значит река. Река Едо, или Ёдо, протекает по префектуре Осака на острове Хонсю и впадает в Осакский залив в границах города Осака.
Не очень дальний каботажный переход от Сацумы до Осаки растянулся для Созы, Гонзы и других японских моряков на полугодовую одиссею: ветры и волны носили по Тихому океану их судно, для океанских плаваний не приспособленное, и с южной оконечности японских островов их пригнало на Камчатку в район Авачинской бухты.
Шторм.
Художник Утагава Хирошиге, ок. 1856 года.
Свидетельство других ученых мужей
Кто первый назвал Богданова японцем, наверно, не профессор Веселовский? В своё время Н. И. Новиков (1744–1818) поставил себе цель собрать имена всех наших писателей, и в 1772 году вышел из печати его «Опыт исторического словаря», где среди 317 имён есть и книговед Богданов — с похвальным отзывом и перечнем работ на ниве российской словесности. Новиков сообщает, что библиотекарский помощник Андрей Богданов родился в 1707 и умер в 1768 году, когда ему было около 70 лет... Подождите, какое-то здесь арифметическое несоответствие: судя по датам, Богданов прожил шестьдесят один год, а не около семидесяти. В чём дело? Дело в том, что при каком-то переиздании какие-то доброхотливые редакторы улучшили биографический «Словарь»: они сделали вставку 1707–1768 и тем самым внесли свой вклад в путаницу с биографией Богданова. Обратимся к прижизненному изданию 1772 года, где у Новикова написано буквально следующее:
«Богданов, Андрей, Императорской библиотеки помощник библиотекарский, муж ученый и искусный, сочинил "Симфонию на деяния Апостольские", и начал было трудиться в сочинении Симфоний на священную библию ветхого и нового завета; но по некоторым причинам сей труд оставил. Он сочинил описание первобытного состояния Санктпетербурга, и украсил многими планами и проспектами; также Логическую азбуку о произведении и свойстве Российских букв; да на Российском и Японском языке сочинил книги: Грамматику, Вокабулы, Дружеские разговоры и Орбис пиктус, то есть, свет в лицах. Все сии сочинения не напечатаны; но хранятся в Императорской библиотеке. Умер он 1768 года, около 70 лет от рождения».
Если посчитать заново, Богданов родился в конце 17-го века. Новиков назвал его учёным мужем, с чем нельзя не согласиться. Упомянутое описание первобытного состояния Сактпетербурга станет основой для добротной книги, которая будет напечатана в 1779 году стараниями В. Г. Рубана. Вот только Новиков непонятно выразился по поводу нескольких книг, сочиненных на российском и японском языке. Неточность выражения оставляет место для предположений и домыслов, читатель вправе предположить, что Богданов в полной мере владел японским языком. А иначе как он мог создать пособия — грамматику, вокабулы, дружеские разговоры, предназначенные, как мы понимаем, для преподавания японского языка русским ученикам, прежде всего, тем двум солдатским детям Феневу и Шенаныкину. А если он владел японским, для тех времен языком у нас совершенно неизвестным, то не японец ли он?
И домыслы возникли. Перечень богдановских работ представлен уже по-иному, например, у Е. А. Болховитинова (1767–1837), который в 1805 году печатает в журнале «Друг просвещения» свой «Новый опыт исторического словаря о российских писателях», и в этом новом опыте Богданов уже фигурирует как сын японца:
«Богданов Андрей, родился в 1707 году в Сибири от отца Японской нации. В 1733 году вывезен был в Санктпетербург и по крещении обучался при Академии Наук, при коей он был наконец библиотекарским Помощником и в сей должности скончался. Из сочинений его известны: 1. Симфония на Деяния Апостольские <...>. 2. Историческое, Географическое и Топографическое описание Санктпетербурга от 1703 по 1751 год, с планами и фасадами первоначальных зданий. Книгу сию В. Рубан, умножив и распространив описаниями до 1779 года, напечатал в Санктпетербурге того же 1779 года <…>. 4. Японская на российском языке Грамматика, с Дружескими разговорами и Видимым Светом на Японском же языке. Последние две книги не напечатаны, и сохраняются рукописными в Библиотеке Академии Наук».
Новиков перечислял четыре пособия (включая загадочный свет в лицах). По написанию, какое мы видим в «Словаре» Болховитинова, можно думать об одном пособии с длинным названием, но нас уверяют, что их два.
Позже биографы должны были выбирать и решать: кому верить? В «Энциклопедическом словаре» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (в 4-м томе, вышедшем в 1891 году) сведения о работах Андрея Богданова преподносятся хотя и со ссылкой на Новикова, но в следующей формулировке: «Грамматика, разговоры, и краткий словарь японского языка» и «Видимый свет» (Orbis pictus) на японском языке». При этом учитывается мнение Болховитинова: Богданов родился в 1707 году «от природного японца». При этом вносится нечто своё: утверждается, что Рубан переиздал «Описание Санктпетербурга», тогда как богдановский труд до 1779 года существовал только в рукописных списках. При этом утверждение, будто Андрей Богданов только в 1733 году был привезён в Петербург, совсем сбивает с толку.
«Богданов (Андрей) — писатель прошлого века, архивариус и помощник библиотекаря Академии наук, родился в 1707 году в Сибири от природного японца, в 1733 году привезён в СПб. и отдан для обучения в гимназию при Академии наук, впоследствии назначен её архивариусом, умер в 1768 году. Богданов первый в России занимался японским языком. Написал: «Симфония или Конкордация, то есть Согласие на четыренадесять Посланий св. Павла» (Москва, 1737, 2-е изд., 1821). Богданов начал было работать над Симфонией всей Библии, но труда своего не закончил; рукопись её хранится в библиотеке Александро-Невской лавры; «Историческое, географическое и топографическое описание Санкт-Петербурга, с 1703–51, со многими изображениями зданий». Книгу эту В. Рубан переиздал в 1779 году, значительно дополнив её. Она весьма замечательна для своего времени и не потеряла интереса доныне. Извлечение из истории СПб. Богданова помещено в Месяцеслове на 1778 год. В «Опыте словаря российских писателей» Новикова упомянуты также сочинения Богданова: «Логическая азбука о произведении и свойстве российских букв»; «Грамматика, разговоры и краткий словарь японского языка» и «Видимый свет» (Orbis pictus) на японском языке. Эти сочинения Богданов не успел напечатать, и они хранятся в Академии наук».
Кстати, природный японец в 1707 году был в России всего один, и не Санима, а Дэнбей. Так что «Энциклопедический словарь» представил нам новую версию о происхождении Андрея Богданова: он — сын Дэнбея! Напомню, что другие востоковеды, петербурговеды, книговеды и биографы сообщали о рождении Богданова в 1792, 1796 и 1710 году.
Сочинения Андрея Богданова «на японском языке»
По поводу японских предков не пора ли выслушать самого Андрея Ивановича Богданова, который писал в 1766 в официальном прошении: «обретался я <…> с 1712 году при пороховом деле, где я отправлял должность вместо отца своего, который, тогда будучи в старости, работу отправлять не мог, по 1719 год. И в том 719 году указом Его Императорского величества определен в службу к типографскому художеству...»
Богданов был из русских мастеровых людей, его отец Иван делал порох. Богданов, простолюдин и, как я понимаю, самоучка, выбился в люди благодаря своему труду и упорству, но, не имея дворянства, до конца жизни занимал скромную должность библиотекарского помощника.
По поводу даты рождения Богданова можно продолжать розыски и споры, а что касается его смерти, нет сомнений, что он умер в 1766 году.
В августе 1766 года, двадцать второго числа, Богданов передаёт книги и рукописи по описи другому библиотечному служителю, он расписывается: «Здал Андрей Богданов». Мы имеем образец его почерка. Чем вызвана передача дел? Богданов уходит с работы — увольняется по собственному желанию, или вышел приказ начальства — неизвестно, но понятно, что он уже старик: ему около семидесяти лет, как писал Новиков, а, может, и за семьдесят.
Сохранилось прошение А. И. Богданова от 3 сентября 1766 года: это челобитная, в которой Богданов, теперь лишённый зарплаты, просит императрицу «дабы за предписанные мои труды наградить Высочайшею Вашего Императорского Величества милостию, дабы жена моя и дети не могли притти в крайнее раззорение». Попросту говоря, бывший архивариус и библиотекарский помощник, получавший всю жизнь очень скромное жалование, просит денег.
В ноябре того же года к императрице обращается Мария Артамоновна Богданова — с подобным прошением о денежном награждении за службу мужа: «для оплаты долгов и на пропитание». Из этого документа явствует, что Андрея Богданова уже нет в живых, потому что «бьет челом, умершего бывшего ведомства канцелярии Академии наук при библиотеке архивариуса Андрея Иванова сына Богданова жена его вдова Мария Артамонова дочь». Из источников, к которым мы обращались сегодня за справкой, только «Большая советская энциклопедия» назвала точную дату смерти Богданова: 11 сентября 1766 года. Он умер почти сразу после ухода с работы.
В своей челобитной Богданов, упомянув изготовление пороха и типографию, подробно перечисляет плоды своей деятельности во время службы в Академии наук, и наше внимание привлекает двенадцатый параграф в этом перечне:
«По силе данного от Императорской Академии наук указу японскую школу содержал и к тому учению пять книг грамматических произвел для японского языка, которые в библеотеке хранятся».
Грамматических книг действительно пять, а не три, две или одна, как можно было понять по сведениям Новикова, Болховитинова и Брокгауза с Ефроном. Правильнее говорить о пяти рукописях в четырёх переплётах: две рукописи, «Вокабулы» и «Разговоры», были переплетены — при Богданове или позже — вместе, под одной обложкой. «Вокабулы» — слова и фразы по определённым темам, и среди этих тем — Бог, времена, сродство (родственные связи), корабли... «Разговоры» — то, что в наше время называется разговорником, где подобраны фразы о разных сторонах жизни и на всякие жизненные случаи. Мы видим у Богданов и бытовые фразы, например: «Кот и кошка любит мышей», «Курица несет яица», «Пиво хорошее», «Вино изрядное»; мы находим и сентенции следующего рода: «Сатана плетет тысячу хитростей».
На свободном листе переднего форзаца имеется надпись — она сделана рукой Богданова: «Описана 1736 года японцом под надзиранием сего учения Андрея Богданова».
Некий японец описал слова, фразы и предложения, надзирал за этим учением Богданов... Требуется пояснение: Богданов выступил составителем, он определил, какой тип пособия требуется, он подобрал материал, а японец перевёл слова и предложения, Богдановым написанные, на японский язык. Японцем был Гонза, он же Дамиан Поморцев.
Откуда у меня такая уверенность, ведь «Вокабулы» и «Разговоры» — чистовая копия, выполненная писарской рукой, надпись богдановским почерком вроде как указывает на авторство японца. Во-первых, сохранился черновой вариант «Вокабул» и «Разговоров» — он фигурирует как отдельная рукопись в своём переплете. В левых колонках, где русские слова и фразы, где варианты, зачёркивания, исправления и пометы, мы обнаруживаем почерк Богданова, знакомый нам по акту приёма-сдачи библиотечных книг, его же характерную подпись с указанием должности мы запомнили, знакомясь с челобитной от 3 сентября 1766 года на высочайшее имя. В правых колонках — неизвестной рукой записан, русскими буквами, перевод на чужой язык — на японский, как мы понимаем. Соза, не проявлявший особых академических способностей, умер в 1736 году. После его смерти в России, по крайней мере, в Петербурге, оставался один японец, поэтому возможен единственный вывод и один ответ: Богданову помогал Гонза.
На «Краткой грамматике» тоже имеется надпись той же рукой: «Писана яппонцом под надзиранием и учением русского языка Андрея Богданова». С этим пособием, как мне представляется, японскому юноше было особенно трудно справиться. Имел ли он, мальчик с торгового японского судна, знания о грамматическом устройстве своего языка? Думаю, Богданову многое пришлось объяснять Гонзе — что такое части речи, и что такое части предложения...
Четвёртая книга, самая объёмистая, имеет следующее заглавие: «Новый лексикон славенояпонский». Это первый в нашей стране русско-японский словарь, в коем на 384 страницах — около двенадцати тысяч русских слов с переводом на японский. Японская часть выполнена русскими буквами. В конце рукописи указаны сроки составления словаря: «Начался 29 сентября 1736», «Кончился 27 октября 1738». Созы, повторяю, в указанное время уже не было в живых.
Из сказанного отнюдь не следует, что Андрей Богданов изучал или знал японский язык, и уж точно нет оснований записывать его в природные японцы.
Карта Японии, изготовленная по географическим сведениям Э. Кемпфера. На южной оконечности острова Кюсю обозначено княжество Сацума, откуда осенью 1728 года отправилось в Осаку купеческое судно с Созой и Гонзой на борту. Столичный город Кио имеет на карте название Миако.
Гравёр Т. К. Лоттер. Аугсбург, 1720–30 годы.
Петербургские японцы
Возвращаемся к двухтомному «Описанию земли Камчатки», напечатанному в 1755 году. В конце каждого тома имеется индекс, указатель, на языке той эпохи — «Краткое изъявление вещей, собранных по алфавиту скорого ради приискания». Кто составлял изъявление вещей для быстрого поиска? В книге приводится имя автора, С. П. Крашенинникова, и указан год издания, других выходных данных нет. Ответ на этот вопрос мы обнаружили, просматривая челобитную Андрея Богданова от 3 сентября 1766 года. Перечисляя свои труды в стенах академической библиотеки, он сообщает, в одиннадцатом параграфе, об алфавитных реестрах, то есть индексах, сделанных для книги Крашенинникова: «В Камчатскую историю в первой и фторой том алфавитные реестры материам зделал, которые и напечатаны».
Камчатка на французской карте 1766 года.
Во втором томе «Камчатской истории» Крашенинников упоминает Созу и Гонзу — которых он, собственно, не называет по именам: «В том же 1729 году летним временем принесло к камчатским берегам между Курильскою лопаткою и Авачею Японскую бусу, на которой было 17 человек и несколько товаров; но оные нещастливые люди побиты от случившегося в тех местах пятидесятника Штинникова, кроме двух человек, которые в Санктпетербург высланы, и имели без сумнения случай к удовольствию своему слышать о казни сего злодея за неповинное убивство земляков своих».
В издании 1755 года имеется сноска к японской бусе:
«Оное судно по Японски называлось Фаянкмар, было из города Сацмы, отправлено с сорочинским пшеном, с камками, полотном, пищею бумагою, и другими вещами в город Азаку; и следуя к оному Окианом сперва бежали благополучным ветром, потом претерпело оно противную жестокую погоду восемь дней, которою отнесло их в открытое коре, где уже пути своего не узнали. В море носило их так как веяли ветры, шесть месяцов и 8 дней, считая Ноября от 8 июня по 7 число; между тем принуждены они были выметать все свои товары, снасти, якори и срубить мачту, а руль отбило погодою, вместо которого употребляли они долгие бревна привязав их за корму. В толь бедственных обстоятельствах не оставили они просить помощи у богов своих, а особливо у морского, которого называют фнадама, однако не много успели своею молитвою; наконец принесло их к камчатским берегам близ Курильской лопатки, где они от берегу верстах в 5 брося остальные свои якори, остановились, и начали свозить нужные вещи на берег. Потом и все съехали на землю, а числом было их 17 человек, и поставя шатер 23 дни покой имели, не видав никого из Камчатских обывателей, а между тем большее их судно унесло погодою».
Бóльшее судно — грузовой корабль, на котором имелась шлюпка, — ниже о ней говорится как о малом судне. Фраза считая Ноября от 8 Июня по 7 число, видимо, опечатка, и следует читать: от ноября 8 по июня 7 число, то есть с 8-го ноября (1728 года) по 7 июня (1729 года). Миллер, правда, сообщал о крушении японского судна не в июне, а в июле.
На первый взгляд, пересказывается история, которую мы читали выше в «Описании морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю», но мелкие подробности, которых нет у Г. Ф. Миллера, позволяют предположить, что автор примечания пользовался другим источником — тем более что книга Крашенинникова вышла в 1755 году, раньше миллеровского «Описания». Скорее всего, пояснитель слышал от самих Созы и Гонзы историю их злоключений в деталях, только им известных.
В своей челобитной на имя императрицы Богданов сообщает о том, что он японскую школу содержал, а сразу после этого идёт параграф под номером тринадцать следующего содержания:
«Известие краткое историческое зделал о упомянутых японцах, каким случаем оные японцы в Россию попались, которое у господина профессора Крашенинникова в доказателство о тех японцах в Камчатскую ево историю внесено».
Итак, пространное примечание к сообщению Крашенинникова о Созе и Гонзе принадлежит А. И. Богданову и никому другому, и, следовательно, не лишены основания наши предположения, что Богданов слышал и, может быть, записывал устные рассказы означенных японцев в те три-четыре года, когда он японскую школу содержал. Обилие дополнительных деталей и уточнений заставляет нас прочитать рассказ Богданова до конца:
«После того нашел на них Казачей пятидесятник Андрей Штинников с Камчадалами. Японцы обрадовались людям, хотя языку не разумели. Начали им оказывать всякую склонность и приветство, дарить платьем, и что у них было; напротив чего и с другой стороны приятствовали, токмо под видом, и Штинников стоял в 10 саженях от стану целые два дни; наконец он с Камчадалами скрылся от Японцов в ночное время к немалому их сожалению. Следующего дня собрались Японцы в малое свое судно, погребли близ берега с тем, чтоб сыскать жилье какое, и отъехав верст с 30, нашли на берегу большее свое судно, которое Штинников ломал с Камчадалами, и обирал железные припасы. Японцы не смотря на гибель своего судна продолжали далее путь свой стороною; но как завидел их Штинников, тот час приказал Камчадалам перенять и побить их. Японцы видя легкое судно за ними гонящее, и предвидя свою погибель, в начале стали ублажать и умилостивлять поклонами, но как вместо склонности увидели пускаемые стрелы, то инные пометались в воду, а остальные от части копьями переколоты, отчасти собственными своими саблями, которые подарили Штинникову, в знак своей покорности, перерублены и в море пометаны; токмо в живе оставлены двое, один малолетной 11 лет от роду, именем Гонза, которой был при отце своем Штурмане для обучения мореплавания, но и тот в руку раненой; а другой старой, именем Соза, которой взят был от купечества для провожания помянутого судна, и которой было бросился в море.
Штинников получа малое их судно, все что на оном ни было, себе взял; большее судно для железа сжег, Японцов захолопил, и со всею тою корыстью в верхней острог поехал, надеясь пользоваться варварством приобретенною добычею, которою и пользовался до прибытия из Якутска прикащика; ибо от закащиков откупался он Японскими вещами. Но прикащик, как скоро услышал о помянутом приключении, приказал взять у Штинникова Японцов; закащика, которой брал подарки, пред ними наказывал жестоко, Штинникова посадил в тюрьму, и писал о нем в вышшую команду, а Японцов содержал до указу на казенном коште.
По смене с приказу отвез он Японцов в нижней камчатской острог, и отдал на руки Штурману Якову Генсу, а сам поехал в Анадырск, и донес о всем бывшему в Анадырске тогдашнему главному командиру партии господину Маеору Павлуцкому, от которого к Генсу немедленно прислан был ордер, чтоб Японцов в Якутск отправить, куда они в 1731 году и отправлены. В Якутске жили они недель с пять на казенном же коште, а потом отправлены в Тобольск по указу присланному за рукою Губернатора Алексея Львовича Плещеева. В Тобольске содержаны они были во всяком удовольствии, а по прошествии четырех недель посланы в Москву с нарочными провожатыми, которые их в Сибирском приказе представили, а Сибирской приказ с теми же провожатыми отправил их в Санктпетербург в Правительствующий Сенат, которой немедленно донес об них Ее Императорскому Величеству, и Ее Императорское Величество указав представить их в Летнем доме, Сама изволила спрашивать о их приключениях; ибо младшей из них нехудо уже говорил по Российски; и тогда же повелела Своему Генералу Адъютанту Андрею Ивановичу Ушакову объявить в Сенате указ Свой, чтоб их и деньгами и платьем довольствовать.
В 1734 году по указу Ее Императорского Величества отданы они в Кадетской корпус иеромонахам, для учения христианского закону, а потом сподоблены святого крещения октября 20 дня объявленного году, в церькви воскресения господня, что в Кадетском корпусе; и Соза наречен Козмою, а Гонза Дамианом. В 1735 году Дамиан отдан в Александроневскую Семинарию для обучения российской грамоте, и вскоре потом оба присланы по указу в Академию Наук для учения по рассмотрению Академии. В 1736 году последовал указ, чтоб Японцы не токмо Российскому языку обучались, но и своего бы не забывали, и для того бы обучали своему языку малолетных из Российского народу, которых к ним определить велено. По которому указу помянутое учение до кончины их и происходило, а скончался Козма сентября 18 дня 1736 году на 43 году от рождения, а Дамиан в 1739 году декабря 15 дня, и погребены, первой у церкви вознесения господня, что на Адмиралтейской стороне, а другой в Калинкиной. Для памяти сего случая, что из толь отдаленного места были люди в России, приказала Академия срисовать их, и снять с лиц алебастровые формы, которые в Императорской кунсткамере поныне находятся».
Церковь Вознесения Господня на Вознесенском проспекте в Петербурге. Каменный храм был возведён во второй половине 18-го века на месте прежней деревянной церкви, при которой до 1746 года существовало кладбище.
При Вознесенской церкви, в те годы деревянной, было кладбище (просуществовавшее до 1746 года). На том кладбище в сентябре 1736 года похоронили по православному обряду Козьму Шульца, бывшего Созу. Когда он умер, Дамиан Поморцев, он же Гонза, взял у Андрея Ивановича Богданова три рубля семьдесят копеек на погребение своего товарища Кузмы Шулцова. Когда умер Гонза, занятия в японской школе прекратились. Не берусь судить, какие знания вынесли из этой школы двое солдатских детей, занимаясь по рукописным пособиям, составленным Богдановым и Гонзой, но, как бы то ни было, они, Андрей Фенев и Пётр Шенаныкин, получили 19 марта 1740 года чин переводчика японского языка, и Адмиралтейская коллегия, в ведомство которой их передали, прикомандировала обоих к новой экспедиции М. П. Шпанберга к Курильским островам...
Андрей Иванович Богданов не был японцем. Библиотекарский помощник и архивариус, он, выполняя служебное поручение, написал вместе с Гонзой первые в России пособия по японскому языку. Он же оставил для будущих поколений сведения, свидетельство от самовидца, о Созе и Гонзе. Простые люди с южной оконечности японских островов, они оказались по воле случая в России, и только благодаря этому история сохранила их имена.
Литература
1. Е. А. Болховитинов. Новый опыт исторического словаря о российских писателях. В журн. Друг просвещения. Журнал Литературы, Наук и Художеств на 1805 год. Часть 3. М., 1805.
2. Н. И. Веселовский. Сведения об оффициальном преподавании восточных языков в России. СПб., 1879.
3. И. Н. Кобленц. Андрей Иванович Богданов: 1692–1766. М., 1958.
4. С. П. Крашенинников. Описание земли Камчатки. Т. 1-2. СПб., 1755.
5. А. М. Куликова. Начало изучения японского языка в России. В журн. Народы Азии и Африки. № 1, 1979.
6. Г. Ф. Миллер. Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных. В журн. Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие. № 4, 5. СПб., 1758.
7. Н. И. Новиков. Опыт исторического словаря о российских писателях. СПб., 1772.
8. Россия и Восток: феноменология взаимодействия и идентификации в Новое время. Коллективная монография. Восточный факультет СПб. Университета. СПб., 2011.
9. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. Т. 4. СПб., 1891.
Просмотров: 11960
Источник: журнал «История Петербурга», №1 (71), 2015
statehistory.ru в ЖЖ:
