XXXII
Переезд в херсонское имение и главные побудительные причины переезда. — Описание степного херсонского имения. — Мое первое знакомство с ним. — Управляющий Г.И. Ивановский. — Его характеристика. — Малая доходность имения и причины малой доходности.

Третий транспорт переселенцев из Саратовской губернии в Херсонскую был для меня последним. После сдачи второго транспорта я получил предложение управляющего балабановским имением Г.И. Ивановского переехать на жительство в балабановскую экономию на должность помощника. Предложение выражено было в лестных словах с увеличением жалованья вдвое. Я принял предложение не из-за прибавки жалованья, но мне желалось заняться совершенно новым степным хозяйством и чтобы уехать от разгульной жизни, затягивающей меня более и более. Вскоре было получено из Петербурга разрешение на мое переселение. Таким образом я прощался, и прощался, вероятно, навсегда, с дорогою могилою моей матери, тем более с угнетенным грустным чувством и тоскою, потому что, растерявши почти все идеалы матери, я не считал себя достойным попирать грешными ногами прах ее. Прощаясь с тенистыми садами и лесами, с рыбными реками, с пением соловьев, я переезжал в ровную степь, где ничего не было привлекательного, но где была новая для меня отрасль, громадное овцеводство, пасшееся на целинной степи.
При балабановском имении было 17 тысяч десятин земли, около 25 тысяч испанских малорослых с легким тонкошерстным руном овец. И это овцеводство составляло главный доход имения; для него было выстроено пять сараев, называемых кошарами; при них пять глубоких, в 19 сажен колодцев, обложенных срубом из дикого камня. Овцы с ранней весны до глубокой осени, а иногда и большую часть зимы паслись по целинной степи. Для передвижения с места на место чабанов (пастухов) со стадами овец (отарами) было 12—13 арб (повозок) с будками, запрягаемых парою волов. Живой и мертвый инвентарь в Балабановке был не велик, потому что посев хлебов экономическими средствами производился в небольшом количестве. В самом начале 50-х годов часть целинной земли, от 150 до 200 десятин, отдавалась под баштаны (бахчи) по 4—5 рублей за десятину. Вышедшая из-под баштанов земля сдается за очень низкую скопщину: четыре копны посевщику, а пятая привозилась в господский ток.
Администрация состояла из управляющего, глухого конторщика, он же вместе ключник, старосты и двух объездчиков.
Уже из вышеизложенного перечня доходных статей балабановского хозяйства можно заключить о малодоходности его, так что годовой чистый доход был в 8—10 тысяч рублей, — и это от 17 с лишком тысяч десятин черноземной целинной земли и от 25 тысяч испанских овец; дико, но между тем это истина. Такую малую доходность могли терпеть и выносить без протеста одни богатые и обеспеченные владельцы, вроде Волконских. Впрочем, таких помещиков было очень много; они не только не получали надлежащего дохода, но и ни гроша не употребляли на какие бы то ни было полезные хозяйственные улучшения для увеличения дохода. Однако все-таки меня поразила такая малая доходность балабановского имения, и я начал искать причину бездоходности его, и она для меня скоро выяснилась.
Вышеупомянутый управляющий балабановским имением Г.И. Ивановский, еще бодрый старик лет 50-ти, до поступления управляющим был сначала учителем, а потом инспектором сельскохозяйственного института в Горы-Горках. Попал в управляющие по протекции владелицы горы-горецкого имения графини Толстой, сестры графа Льва Алексеевича Перовского77, как выше сказано, безотчетного управляющего Волконских. Лишенный инспекторства, но чтобы не лишиться службы, чинов и права на пенсию, он был прикомандирован помощником управляющего Орловской удельной конторы, куда ездил один раз в год на несколько дней. Таких управляющих в имениях Волконских и Перовского было несколько.
Вероятно, будучи учителем и инспектором в Горы-Горках, г. Ивановский знал кое-что из тамошнего научного хозяйства, но для здешнего степного все эти познания едва ли были годны: он и не применил ни одного приема тамошнего хозяйства, да и не мог применить, и из практики ничего не знал. Он и не занимался сельским хозяйством, буквально никогда не выезжая на полевые работы и только редко выходя в сарай во время стрижки овец, но зато усидчиво вел почти всю конторскую отчетность, в особенности денежную часть, которая и была вся в его руках. Впрочем, и вся-то контора сосредоточивалась в его кабинете и небольшой комнатке близ кабинета для конторщика и ключника. Управляющий вел сам денежную книгу и писал черновые без всякой системы ведомости. Комнатка, где занимался конторщик, если его там не было, была всегда на замке.
С первого взгляда объяснилось, что имение и управляющий друг для друга не нужны: управляющий г. Ивановский для имения был особою статьею, а балабановское имение для него особая статья, но статья выгодная. Иначе для чего было самому управляющему усидчиво заниматься конторою, когда у него под руками был испытанный знаток конторского дела в лице моем, о чем Ивановскому было известно.
Все покупки по хозяйству производил его крепостной человек и ему отдавал счета, а материалы принимал глухой писарь, тоже им привезенный из Горы-Горок. Если он не желал соединить должность приказчика и конторщика в один рукав, то я сам вскоре по приезде в простоте души заявил, что я, не имея усиленных занятий как приказчик, готов был принять на себя обязанность вести денежную или материальную отчетность. Но это было первым черным котенком, проскочившим между нами. Он тут только узнал чрез конторщика, что я был в Петербурге, где разобрал довольно сложное дело полковника и получил поручение преобразовать отчетность в имениях гг. Чихачевых, исправить в некоторых частях контору в саратовском имении княгини Волконской. Он по ошибке принял меня за исправного писарька, хорошо сдавшего отчет о переселенцах и по аттестату из софийского имения, — что-де я исправен, честен и не пьяница, а я был прельщен тем, что он, Ивановский, не употреблял телесных наказаний и его обманчивой мягкостью характера, скорее безволием. Значит, он во мне увидал что-то повыше писарька, а что я в нем узнал — это поймет каждый из нижеследующих объяснений.

Делать нечего, жить нужно было нам вместе. Он, Ивановский, тотчас бы уволил меня, но знал, что мне известен путь в Петербург, а я, не видя ничего лучшего и весь отдавшись делу, которого впереди виделось масса, решил терпеть уколы самолюбия и мелкие, хотя очень частые, придирки и неприятности, по крайней мере до того времени, пока хватит терпения. Впереди я видел очень серьезные и для меня полезные дела, именно: усиление сбора кормов и улучшение овцеводства. А тут текущей зимой случилось следующее.
Истекшее лето было сухое; урожай травы, всегда малый на степи, не превышающий в лучшие урожайные годы в сложности 45 пудов с десятины, истекшим летом был совсем ничтожный: сена собрали мало и сложили его как раз во время шедших несколько дней дождей после уборки сена, а потому оно в скирдах согрелось и частию загнило. Скирды складывали 10 саженей длиною и 3 шириною и считали вес в скирде 1000 пудов. Хотя под осень от перепадающих дождей трава подросла и подножный корм явился, но овец осенью нельзя было пасти по степи, так как рано начинались дожди и холода; снег тоже выпал рано и в изобилии. На довольно большой снег упал дождь; после дождя мороз, и на поверхности снега образовался твердый слой, вроде наста, а дороги покрылись гололедицею. Такое состояние зимы продолжалось с малыми перерывами месяца два. Между тем корм, заготовленный в экономии, — сено, полова и солома78 — вышел; скупили по дорогой цене близко находящиеся корма, но их хватило ненадолго. Начали покупать сено верст за 25—30 от экономии. Бывало, срядят воловый транспорт подвод в 30—40, поедут верст за 20—25 по хорошей зимней дороге, но выпадал дождь и дороги обращались опять в лед, по которому на волах нельзя везть сено. Пока находили кузнеца, умеющего ковать волов, пока наделали воловых подков, волы съедали все купленное сено, за коим были посылаемы. А между тем овцы голодали и начали с жадностью есть одна с другой шерсть. Начался усиленный, никогда не бывалый падеж. Отыскали в Одессе какого-то знаменитого ветеринара Зомерфельда; он должен был осмотреть овец, определить, согласно видам Ивановского, болезнь и происходящий от нее падеж. И Зомерфельд написал на французском языке акт, хотя мог написать по-русски. Я шутил над ним и говорил, что акт может быть написан в нескольких словах: «Падеж происходит от голода и поедания шерсти». Эти слова, конечно, переданы Ивановскому, но произвели неожиданную перемену в нем: он переменил со мною обхождение, как бы заискивая меня — изменил мою квартиру на лучшую, для меня одного назначил порядочную кухарку и усилил провизию. Он, наверно, опасался, что я донесу об этом в Петербург. Но если бы он остался ко мне только равнодушен, я бы не стал писать в Петербург, зная, какою сильною поддержкою он пользуется там в лице графини Толстой, сестры графа Льва Алексеевича Перовского.
Для покупки кормов израсходовано более 10 000 рублей; овец пало без малого 10 000 голов, т.е. чуть не половина, и это только потому, что весна началась рано, в первой половине марта. Одних овец кое-как выгнали на зелень, а других, буквально скелетов, вывозили или на руках выносили. Шерсти при стрижке почти ничего не получили, и два года, 1850-й и 1851-й, закончились без всякого дохода, но все это сошло благополучно для Ивановского. Только, кажется, получено им не очень серьезное замечание на донесения о падеже и усиленной покупке корма. Но и это перетревожило Ивановского; были сделаны справки, не донес ли чего я. Но я даже и частным образом не писал об этом, зная заблаговременно бесполезность этих сообщений. Это временно изменило отношение ко мне, и мне было предоставлено право распоряжаться почти всеми работами самостоятельно, взыскивать с его любимцев-служителей, старосты, объездчиков и делать замечания шафмейстеру-овцеводу.
Пользуясь переменившимся расположением ко мне, я начал настойчиво проводить мысль и советовать раньше готовиться к покосу. Нужно было купить запасных кос, косьев, наперстников и брусков; необходимо предстояло заготовить 3—4 больших бочки для воды и бочонков 7—8 для развозки воды по партиям косарей и гребцов, котлов для варева пищи, так, чтобы было 3—4 кухни, и не посылать косарей за версту или полторы от стана; куплено также в достаточном количестве деревянных граблей, вил длинных и коротких. Ничего этого не было в запасе. Все это приобреталось во время работ и вызывало постоянные недоразумения, так, например: партия косарей сидит в тырсе79 и играет в карты. К ней подъезжает смотритель и начинает выговаривать:
- Что вы сидите?
- Воды нет, пить нечего и в ведрах для точения кос тоже нет, а в такую жару без воды не покосишь.

Все сведения об этом я собрал заблаговременно и все нужное заготовил. Сделал из тонких досок подвижную будочку, похожую на домик, как для своего ночлега, так и для хранения провизии. Она перевозилась парою волов. В ней поместил подъемную кроватку, столик и стул, хотя с трудом, но все-таки добился всего, что нужно, уверив, что заблаговременное приготовление удешевит сбор сена копейки на 2 в пуде. После достаточного заготовления кормов, когда ни при каком неурожае трав не могло встретиться недостатка в сене, я занялся улучшением овцеводства: покупал ценных баранов за большую цену; рассчитал немца шафмейстера и эту обязанность принял на себя; будучи помощником и даже управляющим уезжал с семейством на лето в степной домик близ кошар. Изучая овцеводство и улучшая его, написал во время начинающегося кризиса падения цен на шерсть брошюру «Что нам делать с нашим овцеводством»80 и получил за нее от Императорского Южно-Российского Одесского общества премию Рафаиловича81.



77 Имеется в виду Анна Алексеевна Толстая (1796—1837).
78 Полова — плевелы, отходы от молотьбы зерна.
79 Тырса — ковыль.
80 Брошюру с таким названием нам разыскать не удалось. И.М. Кабештов печатался в «Земледельческой газете» и «Журнале сельского хозяйства и лесоводства», выступал с докладами перед членами Общества сельского хозяйства в Одессе и Харькове. В фондах Российской национальной библиотеки (Петербург) хранится около двух десятков его брошюр на различные темы: сельскохозяйственная статистика, зерновое хозяйство, свекловодство, кукурузоводство, свиноводство, лесонасаждения, кормовые травы, борьба с саранчой, плетение из лозы. Его труд «Практические советы по свиноводству» (СПб., 1895) выдержал пять изданий.
81 Имеется в виду Общество сельского хозяйства Южной России, основанное в Одессе в 1828 г. О премии сведений разыскать не удалось.

<< Назад   Вперёд>>