Геополитика, национальные интересы и идеология коммунистического строительства. Причины и характер советско-югославского партийно-государственного конфликта на фоне холодной войны. 1945-1948
Но еще прежде этого на Балканах СССР, если и не оказался побежденным, то во всяком случае и на этот раз не достиг своих целей. Победителем вышел лучший ученик И.В. Сталина, «славянский брат», «последовательный и стойкий» Йосип Броз Тито. Победив в глобальном конфликте с «державами Оси», СССР не сумел полностью воспользоваться плодами победы в регионе Юго-Восточной Европы. Москва вновь оказалась в значительной мере вытесненной с Балкан.
Без военной и политической поддержки СССР Тито вряд ли смог бы одержать победу над своими противниками и утвердиться у власти2. Но результатом этого стало, как и после русско-турецкой войны 1877-1878 годов, резкое ухудшение отношений нового независимого государства с державой, сыгравшей значительную роль в освобождении его народов и его собственном воссоздании.
Национально-государственные интересы Югославии (Демократическая Федеративная Югославия, ДФЮ — 1945, Федеративная Народная Республика Югославия, ФНРЮ — 1945-1963, Социалистическая Федеративная Республика Югославия, СФРЮ — 1963-1992) формировались как некая сумма исторически сложившихся принципов и этнополитических претензий национальных движений югославянских народов к соседним народам и государствам под лозунгом полного объединения этнических территорий и национального самоопределения3. А эти интересы объективно зачастую не только не совпадали с интересами и целями Российской империи или СССР, но и прямо противоречили им. Новая Югославия и ее заново формировавшийся политический класс — «аппарат» объективно стали наследниками проблем и геополитических идей относительно их решения, выдвигавшихся как королевским правительством, так и КПЮ в 1920-1930-е годы. Идеологические, политические иллюзии, предрассудки и мифы, стереотипы взаимного восприятия и поведения, «фобии» и «филии» были унаследованы новой Югославии.
Опираясь на легитимность победителя в войне, КПЮ и югославское государство стали наследниками и выразителями этих этнотерриториальных претензий в максималистской форме. Требования отдельных народов также далеко не всегда совпадали с геополитическими представлениями и государственными интересами Москвы, пытавшейся добиться обеспечения национальной безопасности в рамках, очерченных еще в начале XX века. Вероятно, Йосипа Броза, превратившегося из Вальтера в Тито, помимо И.В. Сталина вдохновлял и пример генерала Шарля де Голля, добившегося для Франции статуса державы-победительницы.
Кроме того, этнонациональные компоненты югославского политического сознания соединялись и объединялись региональной формой полиэтнического национализма (славянской идеи) — югославизма. Формально провозглашенный коммунистический интернационализм не смог победить этнический национализм; наоборот, он стал его наиболее агрессивным выражением, опирающимся на силу государства. Это стало результатом совпадения социальной и национальной революций — национальное объединение и восстановление югославского государства воспринималось в неразрывной связи не только с долгожданным национальным освобождением, но и с новым обществом «социальной справедливости». Поэтому причины конфликта, среди прочего, были обусловлены объективным внутренним развитием самого югославского государства.
Чуть ли не каждый национально-коммунистический режим в Средней (Центральной и Юго-Восточной) Европе после Второй Мировой войны стремился представить в Кремле свои национальные интересы и претензии и как соответствующие интересам Москвы, и как способ «расширить фронт социализма», то есть установить во все новых странах соответствующий социальный и политический строй, сделать их своими послушными союзниками. Реальность была такова, что в известном смысле только жесткая система, навязанная СССР в своих интересах, и могла после Второй Мировой войны удержать от столкновений национально-коммунистические режимы в странах Средней Европы. Тито и ФНРЮ первоначально не были исключением среди стран региона; они вели традиционную политику, обусловленную стратегическим и политическим положением одновременно и воссозданного, и нового государства. Более того, вместе с СССР Югославия «проводила скоординированную политику в решении послевоенного устройства Европы»4. Однако впоследствии в силу разных обстоятельств Белград позволил себе, по сравнению со своими «товарищами», больше независимости от СССР. Германский канцлер Отто фон Бисмарк оказался прав: «став свободными», балканские и южнославянские народы «не проявили никакой склонности принять в качестве преемника султана» не только царя, но и генерального секретаря5.
Постепенно назревавший еще в ходе войны и разразившийся в 1948 году «конфликт Сталин — Тито» был обусловлен не только психологическим столкновением двух похожих личностей, не только разногласиями верхушек двух партий относительно «путей строительства социализма» — они выявились позднее. Это был и конфликт нескольких традиционных вариантов славянской идеи (российского, среднеевропейского и южнославянского — балканского). Большую роль сыграли и присущие сознанию Сталина (или используемые им в «прагматических целях») идеология и психология великорусского национализма и централизма вкупе с этноконфессиональными («деформированное православие», «восточнославянское язычество» и «славянское братство») элементами русской духовной культуры и антисемитизмом6. Вероятно, Сталину оказались близки идеи Я.К. Грота относительно сходства слявянофильства и социализма.
Это было по характеру «геокоммунистическое» столкновение двух партий, претендовавших на главенство в международном коммунистическом движении, и отражение регионального этнополитического кризиса на Балканах и в Центральной Европе, вызванного неурегулированностью этнотерриториальных проблем в ходе формирования в Европе новых границ после Второй Мировой войны. Как заметил биограф Сталина Исаак Дойчер, в отличие от Ленина и Троцкого, возлагавших свои надежды на «немецкий, английский и французский рабочий класс», «вождь всех времен и народов» «в основном обращал внимание на революции в Варшаве, Бухаресте, Белграде и Праге. Для него социализм в одной зоне, советской зоне, стал ведущей задачей в политической стратегии целой исторической эпохи»7. Балканское направление привлекало Сталина еще с начала 1920-х годов.
Это было и исторически неизбежное противоречие между интересами двух государств, каждое из которых по-своему рассматривало Балканы как зону своего влияния в глобальном или региональном контекстах и стремилось к полному господству в данном регионе. Вторая Мировая война сформировала новую и относительно устойчивую систему глобального противостояния; проблемы же этнополитических отношений на Балканах и последствия Версальской системы оставались нерешенными и играли дестабилизирующую роль8.
Этнопсихологические, политические и социальные корни свойственных многим южным славянам симпатий к России и СССР, которые играли существенную роль в отношениях СССР и Югославии, ВКП(б) и КПЮ, Велебит описал следующим образом: «Предстоящее поражение Германии после падения империи Муссолини грозило оставить политические пустоты. <...> В этом смысле северные Балканы были особенно опасны. Там проживает словенский народ, который издавна воспитан на симпатиях к своему великому брату на северо-востоке. Огромные размеры России воодушевили и придали уверенности в себе малым южнославянским народам. Их, по крайней мере частично, связывали общая религия и воспоминания о роли защитника, которую играла Российская империя, конечно, из эгоистических соображений, но демонстративно защищавшая своих малых родственников от турецкого насилия. Историческая близость с русским православием создавала опасную возможность для проникновения современных безбожных идей коммунизма в югославянские земли, где общественные вопросы были полностью не решены и где огромное большинство населения, эксплуатируемых рабочих и безземельных крестьян ожидало указаний, как выйти из невыносимой бедности»9.
Сталин, ВКП(б) и СССР в тех исторических условиях не могли и не хотели примириться с возникновением на Балканах сильного государства, тем более социально однотипного, которое могло бы стать противовесом СССР и объединить вокруг себя другие государства Центральной и Юго-Восточной Европы. Готовясь к переустройству Балканского полуострова в интересах СССР, Сталин вряд ли мог не знать уже упоминавшееся выше мнение русского дипломата И.А. Зиновьева о Балканах: «Всякое государство более значительное и независимое стало бы нашим врагом»10. Этим объясняется и отказ СССР от первоначальной поддержки идеи создания Балканской федерации, состоящей из ФНРЮ и Болгарии. Советско-югославский конфликт был, по-видимому, также отражением внутриполитической борьбы как в советском, так и в югославском руководстве11. Если Тито в борьбе за территории объективно оказался наследником сербских националистов начала XX века12, то Сталин в своем стремлении превратить «всеславянскую вольную федерацию <...> в панславистское единое и самодержавное государство, разумеется под его железным скипетром» (слова М.А. Бакунина о политике Николая I)13, стал наследником российского императора. В новой исторической обстановке вновь столкнулись югославизм как специфическая форма национализма южных славян и русский национализм, государственные и внешнеполитические интересы двух стран и идеологии захвативших в них власть партий.
Все эти явления и процессы находились в тесной связи с внутренней борьбой в советской партийно-государственной верхушке, даже определялись ею. Эта борьба началась еще во время войны и была связана не только с личными амбициями «выдающихся деятелей партии и государства», но и с концептуальным видением внешней и внутренней политики. «Сталинский режим в интересах самовыживания в критический для него (во время Великой Отечественной войны. — С.Р.) период вынужден был поощрять и направлять в конструктивное русло здоровый патриотизм народа, который инстинктивно проявился в тяжкую годину, — пишет современный российский исследователь Г. Костырченко. — Но поскольку социально-политическая природа режима оставалась неизменной, параллельно он прибегал и к спекуляциям на патриотических идеалах, в том числе и для прикрытия все более усиливавшейся внутриаппаратной борьбы. Ведь высшая номенклатура не была некой аморфной безликой массой, слепым орудием вождя. За внешним идиллическим единством верхнего слоя партийно-государственной бюрократии была скрыта перманентная борьба существовавших в нем группировок, имевших свои специфические интересы. И Сталин не только не препятствовал этой внутриноменклатурной грызне, а, наоборот, в интересах укрепления собственного единовластия постоянно стравливал своих придворных, чтобы в решающий момент, поддержав ту или иную сторону в очередной подковерной схватке, определить победителей и покорить побежденных. Начало нового раунда закулисной борьбы в сталинском окружении пришлось на лето 1942 года. В сфере идеологии эту борьбу с переменным успехом вели еще с довоенного времени “ленинградская” умеренно-патриотическая группировка, возглавлявшаяся [А.А.] Ждановым, и стоявшие на более жестких позициях (порой явно шовинистических) партаппаратчики во главе с [А.С.] Щербаковым, поддерживаемым Маленковым»14. После смерти Щербакова в 1945 году в аппарате разворачивается соперничество между группировками Маленкова и Л.П. Берии, с одной стороны, и «ленинградцами» Ждановым и А.А. Кузнецовым — с другой. Известный исследователь советского строя А. Авторханов следующим образом сформулировал выбор, перед которым стоял СССР в своей политике по отношению к странам Центральной и Юго-Восточной Европы: «национальнокоммунистический суверенитет» или «поглощение». При этом оба варианта были не целью, а средством этой политики. Выразителем первой тенденции он называет Жданова, стремившегося к «десателлизации под лозунгом укрепления суверенитета восточноевропейских стран по отношению к Западу», «от колоний через доминионы к независимым государствам». Однако «скоро выяснилось, что такая политика бьет рикошетом по СССР», ведет к «росту центробежных сил в Восточной Европе». Поэтому победу в борьбе в Кремле одержали Маленков и Берия, предложившие «вождю» по отношению к «странам народной демократии» путь от «независимых государств к коммунистическим доминионам, потом к колониям»15.
Несмотря на казавшиеся искренними дружбу и взаимопонимание, в отношениях между Москвой и Белградом, Сталиным и Тито «скрытые трения продолжались непрерывно». Они касались и принципиальных вопросов общей политики коммунистических партий (аграрный вопрос), и контактов Югославии со странами и партиями в Восточной Европе, минуя Москву (проблемы объединения Югославии и Албании и создания федерации Югославии и Болгарии), и политики территориального урегулирования после Второй Мировой войны на фоне начала холодной войны (Триест), и двусторонних отношений (отношение Москвы к необходимости реформ в югославской армии), и ситуации в Греции, где шла гражданская война между коммунистическим и антикоммунистическим движением, и ряда других проблем16.
Разногласия возникали постоянно, но до поры до времени они быстро разрешались и не предавались огласке. Например, югославская сторона в январе 1945 года поставила вопрос о том, что Югославия «не только рассчитывает получить с Германии репарации, но и намеревается участвовать в оккупации отдельных германских районов». Тито считал, что Красная Армия должна оставить югославам все захваченное в Югославии. Однако Сталин не поддержал эту позицию17.
Сердечно обсуждая в Москве в мае-июне 1946 года планы проведения послевоенных границ на Балканах, вожди даже не могли предположить, что эта встреча окажется для них последней18.
В период мирного урегулирования после Второй Мировой войны, как и после Первой, вновь приобрели свою актуальность этнотерриториальные планы национальных движений каждого из югославянских народов, выдвигавшиеся теперь уже от имени общего государства. Вновь стала актуальной формула российского дипломата Е.П. Демидова, касавшаяся не только Югославии, но и других стран, о «стремлении к аннексиям, основанным на принципе самоопределения народностей»19. Впрочем, территориальные претензии в рамках послевоенного урегулирования основывались не только на принципе национального самоопределения и воссоединения этнических территорий, но и на чисто экономических интересах, в том числе и на заинтересованности в возмещении ущерба победителям со стороны побежденных. Как ив 1917 году, в 1945-м страны и народы «запаздывающего развития» пытались использовать как саму Вторую Мировую войну, так и ее итоги для решения проблемы собственного национального самоопределения.
Обосновывая требования о воссоединении в границах Югославии — Истрии, Каринтии и Словенского приморья, Тито почти дословно повторил слова югославистов, вышедших в 1917 году из состава Сербского добровольческого корпуса в России: «Мы чужого не хотим, но и своего не отдадим»20. Тито настаивал, чтобы Югославия имела такой же статус, как и СССР, Великобритания и США, и «получала право оккупировать Каринтию21, как это делают союзники — Англия и Америка». Это требование он обосновывал тем, что «Югославская армия как одна из союзных армий имеет равное с остальными союзными армиями право оставаться на территории, которую она освободила в ходе ожесточенных боев против общего врага»22.
Югославия выдвинула территориальные претензии к Италии, потребовав, в частности, на основе этнографического принципа и восстановления справедливости присоединения Истрии с портами Триест, Пула (Пола) и Риека (Фиуме). Во взаимоотношениях с Австрией речь также шла об изменении границ — результатов плебисцита 1920 года в Каринтии (Корошке). Для наглядности Андрия Хебранг (секретарь ЦК КП Хорватии до 1944 года, министр промышленности в правительстве Тито - Шубашич) продемонстрировал в Кремле этнографическую карту этих районов и карту с нанесенными границами, которых требуют югославы. (В 1915 году российский дипломат в Риме показывал скульптору и политику Ивану Мештровичу российский план разграничения югославянских земель, а позднее Россия поставила Югославянский комитет и правительство Сербии перед фактом подписания Лондонского договора23; скорее всего, Тито знал об этом.) Но Сталин не под держал эти требования, сказав, что необходимо, чтобы сами эти области требовали своего присоединения к Югославии. То же самое он повторил и относительно планов присоединения к Югославии входившего в состав Румынии района Тимишоара (Темишвар), включая город Тимишоар (он был заселен преимущественно немцами и теперь, по мнению югославских руководителей, мог быть передан Югославии), и районов городов Печ и Байа, принадлежавших Венгрии. «Надо, чтобы сербы, проживавшие в этом районе, ставили вопрос о присоединении к Югославии» — подчеркнул Сталин, подсказывая способ добиться желаемого24.
Позднее, на переговорах с Молотовым, министр иностранных дел первого правительства воссозданной Югославии Иван Шубашич вновь подчеркнул, что границы Югославии должны исправляться при строгом соблюдении национальных, этнографических принципов. Он обещал прислать Молотову меморандум с подробной характеристикой югославских территориальных претензий и с географической картой. В этих вопросах все южнославянские политики, становившиеся югославскими, были едины, несмотря на существовавшие между ними расхождения. Однако каждый из них имел в виду увеличение территории своего народа в качестве территории общего югославского государства25.
Вместе с тем в Москве с трудом понимали психологию, чаяния и требования народов Средней Европы, а также их взаимоотношения. Например, на переговорах с Молотовым один из ближайших соратников Тито, член Политбюро ЦПЮ, заместитель председателя правительства Э. Кардель (словенец по национальности) поставил вопрос о том, что «словенский народ вновь окажется отрезанным от своего моря», то есть от Адриатики. На что услышал высокомерный и грубый ответ, прямо оскорблявший национальные чувства (независимо от степени обоснованности претензий как югославского государства, так и словенского национального движения): «Неужели вы думаете, что каждый уезд должен иметь свой выход к морю?»26 В то же время сам Молотов вместе со Сталиным были заняты исключительно приращением советских территорий и расширением советской «сферы влияния»27.
Постепенно между СССР и Югославией стали проявляться разногласия в вопросе о создании этнорегиональной федерации на Балканах, что было попыткой осуществления идей еще начала века и после войны могло бы рассматриваться не только как средство разрешения национальных противоречий на Балканах, но и как альтернатива королевской Югославии. Эта перспектива начала активно обсуждаться югославскими и болгарскими коммунистами, которые не в последнюю очередь пытались решить и спорный македонский вопрос28. В разных источниках и на разных этапах название предполагавшейся федерации было различным: этническое — «югославская», «болгаро-югославская», «южнославянская» и региональное — «балканская». Каждое название изначально предполагало не только разные принципы, но и разные территории и границы. Балканская федерация могла включать в себя и Албанию, и Грецию.
В январе 1946 года Сталин, ознакомившись с проектом договора о создании федерации, вынес вердикт: он никуда не годится. По его мнению, Болгария и Югославия — два государства, которые могли бы войти в конфедерацию с перспективой дальнейшего объединения, основанного на принципе дуализма, а не присоединения одной страны к другой. «Вождь» сказал, что «в основу объединения стоило бы принять принцип дуализма, создавая двуединое государство по типу Австро-Венгрии, но при этом можно обойтись без многочисленных отрицательных сторон, которые имела старая Австро-Венгрия»29. Интересно в этой связи упомянуть, что Тито положительно отзывался об Австро-Венгрии: «Хорошее, налаженное было государство»30.
Вместе с тем, у югославской стороны был свой план федерации — Болгария должна была стать седьмой республикой ФНРЮ. На этакой вариант, означавший практически полную утрату суверенитета, болгарское руководство и болгарский народ согласиться не могли. Не повтор ли?
Молотов обратил внимание на возможные международные последствия подписания такого договора, заявив, что, по разным причинам, даже договор о дружбе между Югославией и Болгарией испугает турок, греков, румын, и «наступит сумятица в Европе». «Не испугается только один Советский Союз», — пошутил Сталин. (Через три года, в 1948 году «испугался» в первую очередь Советский Союз и лично именно он, Сталин!) В Чехословакии, продолжил Молотов, не «должны испугаться, поскольку поддерживают принцип славянской солидарности, но их испугает то, что это будет левославянское объединение». Но в этой стране могла возникнуть иная «опасность» — словаки могут потребовать проведения подобного мероприятия и внутри Чехословакии31.
Дополнительную сложность этой этнотерриториальной проблеме придавало еще и то обстоятельство, что, по выражению Молотова, в войне «Югославия является союзницей Советского Союза, а Болгария — другом врагов Советского Союза». На это М. Джилас, также член Политбюро КПЮ, заметил (переговоры проходили в апреле 1944 года): «Македонцы увидят, с кем идти: с народами Сербии и Хорватии, которые борются против немцев, или с другими народами»32.
На упоминавшихся выше переговорах советского и югославского руководителей в мае 1946 года затронули вопрос о «включении Болгарии в федерацию». Согласно советской версии, «Тито ответил, что с федерацией ничего не выйдет. Тов. Сталин бросил реплику: “Это нужно сделать”»33. В югославском варианте записи содержится более развернутое обоснование позиции Тито: «Сейчас не время. Ибо у них со многими вещами дело не доведено до конца: армия, буржуазные партии, монархия и положение Болгарии до заключения мирного договора». Реплика Сталина в югославской записи не зафиксирована34.
В июне 1946 года Сталин, Тито и руководитель Болгарии коммунист Георгий Димитров договорились о самом тесном сотрудничестве между Болгарией и Югославией, однако союзный договор между двумя странами было решено заключить только после подписания мирного договора с Болгарией, участвовавшей в войне на стороне держав «Оси».
Несмотря на это, 14 ноября 1946 года орган КПЮ «Борба» обвинила болгарское правительство в «ущемлении национальных прав македонского народа», утверждая, что «такая установка... не имеет ничего общего с истинно демократическим решением национального вопроса, с правом всякого народа на самоопределение и национальное объединение», а также в том, что «руководство БКП пытается претендовать на руководящую роль на Балканах»35. В новых условиях продолжалась прикрытая коммунистической, интернационалистской и этнополитической славянской фразеологией традиционная борьба за господствующее положение в регионе и территориальные приращения. Сохранялось традиционное историческое соперничество между Белградом и Софией, и Москве вновь предстоял нелегкий выбор.
На встрече со Сталиным в апреле 1947 года Кардель заметил: «У нас были небольшие споры с болгарскими товарищами в связи с Македонией», а посол Югославии в СССР В. Попович добавил, что болгары «изъяли из конституции статью, касающуюся Македонии»36.
После подписания в 1947 году мирного договора с Болгарией было устранено важнейшее международно-правовое и политическое препятствие, и идея федерации вновь стала актуальна. Димитров, выдавая желаемое за действительное, заявил, что «в отношениях между новой Болгарией и новой Югославией... устранено все, что так или иначе могло быть использовано врагами наших народов»37.
Все это в конце концов привело к тому, что, когда отношения между Югославией и остальными странами «советского блока» стали ухудшаться, издававшаяся в Югославии газета «Нова Македония» напечатала в апреле 1948 года статью против «великоболгарского шовинизма». Посол Болгарии в Югославии П. Пеловски расценил ее появление как намерение югославской стороны «раздувать македонский вопрос, в то время как по существу решение македонского вопроса должно быть связано с разрешением общего вопроса о болгаро-югославской федерации»38.
В основе идеи Балканской федерации, как и идеи югославизма, лежала иллюзорная попытка разрешить этнотерриториальные противоречия, возникшие между двумя народами и государствами в процессе их национального самоопределения, путем создания одного государства на принципах как этнического родства, так и «пролетарского интернационализма». Невозможность подобного решения сразу же проявилась в спорах о характере планировавшейся федерации. Болгарская сторона видела ее федерацией двух государств, югославская — отводила Болгарии роль одной из семи федеральных единиц в общем государстве. Болгарская версия означала невольное признание этнического единства народов Югославии, а югославская — фактическое присоединение Болгарии к Югославии39. Но в любом своем варианте эта федерация не стала бы демократическим государством. Для этого не было ни внутренних, ни внешних условий.
Нарастали и встречные претензии с советской стороны, носившие как концептуально-политический, так и конкретно-экономический характер. Москва вовсе не испытывала энтузиазма от объединительных усилий Тито и Димитрова.
Уже 27 марта 1948 года Жданов заявил, что «в Югославии распространяются неправильные концепции. Говорят, например, что Югославия является настоящей революционно-социалистической страной и что путь, по которому идут страны новой демократии, является более верным и более надежным, чем тот путь, по которому пошел Советский Союз»40.
В справке для руководителя Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) М.А. Суслова «Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внешней и внутренней политики» от 18 марта 1948 года отмечалось, что еще в июне 1947 года Тито сказал болгарским журналистам, что «Балканы наряду с Советским Союзом должны быть маяком, указывающим путь правильного разрешения национального и социального вопроса»41. Обосновывая подобный подход, а также хотя бы отчасти продолжая упомянутую выше линию Джиласа и Карделя, помощник министра иностранных дел Югославии Алеш Беблер на встрече с послом А.И. Лаврентьевым 21 апреля 1948 года говорил: «Югославия занимает особое географическое положение. Она поэтому имеет и свои особые задачи по внутриполитическому преобразованию и по вопросам внешней политики. Если бы Югославия была частью Советского Союза, то, несомненно, все эти особенности и специфические трудности, стоящие перед Югославией, отпали бы. Перед Югославией не стояла бы задача самостоятельно бороться с капитализмом»42. Российский исследователь Д.А. Волкогонов полагал, что «балканская федерация, которой поначалу бредил И.В. Сталин, должна была со временем слиться с СССР»43.
По мере нарастания советско-югославских противоречий именно претензии на региональное лидерство становились с советской стороны одним из главных обвинений. В сентябре 1947 года в Информационной записке «О современном экономическом и политическом положении Югославии», подготовленной в ЦК ВКП(б), говорилось: «Нельзя не отметить некоторых тенденций у руководителей компартии в переоценке своих достижений и стремления поставить югославскую компартию в положение своеобразной “руководящей” партии на Балканах. При решении вопросов, связанных с проведением внешней политики, некоторые деятели иногда проявляют национальную узость, не считаясь с интересами других стран и братских компартий»44. В упомянутой справке Суслову говорилось о «претензии на руководящую роль [Югославии] на Балканах и в придунайских странах»45.
В ряду внутрирегиональных противоречий после Второй Мировой войны свое место заняла и проблема включения Албании в союз Югославии и Болгарии. Более того, Тито в один из моментов согласился принять Албанию, но с Болгарией, полагал он, «ничего не выйдет». Однако Сталин сказал: «Это нужно сделать. На первых порах можно ограничиться пактом о дружбе и взаимной помощи, а по существу делать нужно больше»46.
Албания была одной из главных целей стратегии руководства новой Югославии. Идея Й. Броза Тито состояла в том, чтобы «вырвать Албанию из-под советского влияния и подчинить Югославии»47. Именно Югославия 28 апреля 1945 года первой признала временное демократическое правительство Народной Республики Албании. 9 июня 1946 года две стороны подписали договор о дружбе и взаимопомощи. 23 июня — 2 июля 1946 года состоялся визит Энвера Ходжи в Югославию. Тогда Тито, как бы между прочим, и спросил мнение албанского руководителя о создании Балканской федерации. Судя по ответу, Ходжа не проявил энтузиазма: «Правильная идея, но над ней надо много работать». Но, видимо, уже зная позицию Сталина, открыто противиться «федерализации» он не мог. Джилас написал об этом, что «правительства согласились, что Албания должна присоединиться к Югославии, что решило бы вопрос албанского меньшинства в Югославии», то есть вопрос о Косово48.
В принципе инициаторы объединения Югославии и Албании попытались применить тот же подход к устранению межнационального конфликта, что и в сербско-хорватских (Югославия) и сербско-болгарских отношениях (Балканская федерация), — для ликвидации этнотерриториальных противоречий предполагалось объединить конфликтующие народы в одно государство. Более того, в известном смысле эта идея восходила к опыту СССР49. Так же как и в случае югославско-болгарского объединения, югославской столице отводилась роль «собирателя земель», а Югославии (и, возможно, Сербии) — господствующая роль в новом государстве. По крайней мере, именно так это могли воспринимать болгарские и, в особенности, албанские деятели. Собственно говоря, в Белграде этого и не скрывали. Как заявил в Тиране в ноябре 1947 года представитель ЦК КПЮ при ЦК КПА С. Златич: «По мнению югославского руководства, создаваемый шаг за шагом экономический союз наших стран, включая Болгарию, по существу является центром будущей балканской федерации, ядром которой является Югославия»50. По поручению Тито он высказал в столице Албании «удивление и беспокойство тем фактом, что, в то время как другие страны Балканского полуострова и Центральной Европы все теснее сплачиваются с Югославией, наши отношения с вами находятся в (неудовлетверительном) состоянии». Это было сказано после множества соглашений, заключенных между двумя странами, подобных которым Югославия не имела ни с одним государством51.
При этом выносились за скобки весьма непростые отношения между народами внутри самой Югославии и подразумевалось, что эти народы уже якобы стали одной нацией, по крайней мере по отношению к внешнему миру. Логика и аргументация Тито имела генетическое родство со сталинской логикой и аргументацией. В августе 1947 года он заявил, что Югославия проявляет интерес к Албании, исходя из интересов самого албанского народа, стремясь сохранить независимость Албании. Но Югославия была заинтересована в Албании как в важнейшем географическом и военно-стратегическом пункте52.
В первые годы помощь СССР Албании рассматривалась в Белграде не как проявление желания СССР оторвать Албанию от Югославии, а наоборот — как содействие сближению между двумя странами. Естественно, это не могло вызвать энтузиазма у национал-коммунистов в других странах Центральной и Юго-Восточной Европы, только что получивших власть в своих государствах. Если с главенством И.В. Сталина и СССР они еще могли и вынуждены были мириться, то претензии Й. Броза Тито выглядели для них неприемлемыми.
Югославско-албанское объединение не раз обсуждалось и в Кремле. Ближайший соратник Тито Кардель в апреле 1947 года информировал Сталина: «У нас на территории Косово и Метохии и сегодня проживает больше албанцев, чем сербов. Мы думаем позднее, когда установим еще более тесные отношения с албанцами, уступить им эти территории». Сталин ответил: «Очень хорошо, правильно» — и сказал, что объединение надо совершить как можно быстрее53.
Вопрос Сталина, заданный им Э. Ходже на их встрече в Москве 16 июля 1947 года, вовсе не был наивным или обусловленным действительным незнанием ситуации, а, скорее, хорошо продуманной провокацией: «Разве вы и ваши товарищи не удовлетворены своими отношениями с Югославией? Это хорошо, что вы имеете дружественную Югославию на своих границах». Видимо, уже тогда вождь стал задумываться о долгосрочных последствиях создания сильной федерации на Балканах под руководством Тито и планировать иную политическую конфигурацию, выстроенную по неизменному принципу «разделяй и властвуй». Не исключено, что при этом он опирался на оценки как Л.Д. Троцкого и Г.Е. Зиновьева 1910-х годов, так и аналитика Коминтерна В.Л. Хорватского 1933 года и дипломата И.М. Майского 1943 года. Все они отрицательно (хотя по разным причинам и в разной историко-политической ситуации) оценивали возможные региональные объединения в Средней Европе.
Согласно оценке Джиласа, «на фоне этих разногласий между советским и югославским правительствами все заметней становилась тенденция Москвы занять место Югославии в Албании. Югославам казалось это крайне несправедливым, поскольку объединяться с Албанией предстояло не Советскому Союзу, и к тому же он не был ее непосредственным соседом»54. «Расхождения начались во время войны. Но и тогда, а еще восторженнее и сознательнее — после войны, было слияние и [само]отождествление с Советами: различия возникали, нагромождались, множились и исчезали, но суть не менялась — вплоть до начала 1948 года, — писал тот же М. Джилас. — Лишь только оказавшись на нашей освобожденной территории, советские военные миссии начали устанавливать связи с [представителями] нашего аппарата способом, обычным для отношений между государствами, в особенности крупными, но способом, непонятным и недопустимым при нашей открытости по отношению к ним и при совпадении нашей философии и целей с их философией и целями. Они намекали на опасность, [исходящую] с Запада, в особенности от англичан, и “были очень озабочены” единством нашей партии, ссылаясь при этом на свой собственный горький опыт с троцкистами и другими уклонистами-“шпионами”. Панславистские, прорусские тосты и приветствия со стороны попутчиков коммунистов из буржуазных партий вызывали у них улыбку»55.
Хотя внешне пока все выглядело по-прежнему. 9 января 1948 года Сталин сказал Джиласу: «У нас нет особых интересов в Албании. Мы согласны с тем, чтобы Югославия объединилась с Албанией, и чем быстрее, тем лучше». Прощаясь, Сталин нарочито подчеркнул: «Между нами нет расхождений»56. Однако один из ближайших друзей и соратников Тито Джилас уже тогда почувствовал: «Между Москвой и Белградом что-то происходит, хотя мы точно не знали, что»57. Если не знал Джилас (степень достоверности его воспоминаний — особый источниковедческий вопрос), один из ближайших в то время Тито людей, то это «что-то» могло происходить только сугубо лично между Тито и Сталиным.
«Какое-то назревшее неблагополучие в наших отношениях с Тито» писатель К.М. Симонов почувствовал 1 апреля 1948 года на заседании комиссии по присуждению Сталинских премий. Тогда Сталин рекомендовал не присуждать премии поэту Н.С. Тихонову за книгу стихов «Югославская тетрадь». Размышляя о причинах этого, Симонов, посещавший Югославию осенью 1947 года, не смог припомнить ничего негативного, кроме изменений, произошедших в стиле поведения самого Й. Броза Тито по сравнению с их встречей осенью в 1944 году, когда брал у него интервью в качестве военного корреспондента: «Он был уже не таким, как в сорок четвертом году. Другим, чем в первый ноябрьский праздник в освобожденном Белграде. Там он был первым среди товарищей, неоспоримо первым, а здесь была встреча вождя с народом, встреча, требовавшая если не кликов, то шепота восхищения». При этом провожавший делегацию член руководства Югославии и КПЮ Сретен Жуйович вел себя так, «как будто [он] хотел в последнюю минуту что-то нам сказать или что-то дать понять... За этим чувствовалось какое-то не понятное еще нам неблагополучие», — заключил Симонов58.
Актриса Татьяна Окуневская, несмотря на то что была далека от политики, во время своих гастролей в Югославии в 1946 году уже тогда интуитивно ощутила: «А ведь Югославия коммунистическая страна не по-нашему»59.
Постепенно Тито во все большей мере стал рассматривать идею Балканской федерации в контексте выработки внешнеполитической концепции нового независимого югославского государства. В ноябре 1947 года, после церемонии подписания в Болгарии Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи между двумя странами, Тито заявил иностранным журналистам: «Договор между Югославией и Болгарией исходит не из опасности немецкой агрессии, но из опасности любой другой агрессии, с какой бы стороны она ни исходила... против всех, кто хочет поставить под угрозу нашу независимость. Это — новое в югославско-болгарском договоре. Это будет содержаться во всех будущих договорах, которые мы будем заключать»60. Таким образом, коммунисты Югославии и Болгарии возвращались к идеям своих «буржуазных» правительств 1930-х. А югославы — и к концепциям королевского правительства в Лондоне во время войны.
Это вызвало резкую реакцию Сталина, хотя СССР и не был назван. В большей степени эти слова могли отнести к себе Великобритания и США, с которыми в тот момент у Югославии обострились отношения. Сталин же такой реакцией невольно выдал себя и свои намерения. Хотя это высказывание Тито можно рассматривать как полемику с упоминавшимся выше высказыванием Сталина в апреле 1945 года о необходимости единства славян, в особенности против немцев.
Но идея Балканской федерации в расширенном варианте и создания в Центральной и Юго-Восточной Европе крупного многонационального государства принадлежала не только Тито. Американский журнал «Word Report» в июне 1947 года напечатал высказывание болгарского лидера Димитрова: «Может быть, сначала федерация Югославии, Болгарии, Албании, а потом присоединятся Румыния, Польша, Чехословакия, может быть, Венгрия»61. По иронии судьбы, осуществление этого плана самыми твердыми последователями и лучшими учениками Сталина могло лишить его плодов победы во Второй Мировой войне. Образование в Центральной и Юго-Восточной Европе крупного независимого государства, подобного СССР, способного конкурировать с ним, выйти из подчинения Москвы и проводить независимую политику, вовсе не входило в планы «лучшего друга славянских народов». Фактически это означало ревизию Ялты изнутри62.
Иное дело, что в действительности это государство вряд ли могло образоваться из-за политических реальностей и отнюдь не исчезнувших после окончания войны межэтнических противоречий между народами этого региона.
К геополитическим расчетам у Сталина, вероятно, прибавилась и личная обида: как не без яда писал В. Велебит, после визита Черчилля в Москву «оба государственных деятеля тешили себя иллюзией, что они легко и к взаимному удовольствию решили проблему Балкан»63. (Имелась в виду пресловутая формула Сталина и Черчилля «пятьдесят на пятьдесят» относительно влияния в Югославии.)
Между тем раздражение в Москве воплощением идеи Балканской федерации нарастало. 28 января 1948 года в «Правде» было опубликовано заявление по этому вопросу, авторство которого не вызывало сомнений. Сам Сталин заявил, что, по его мнению, эти страны «нуждаются не в проблематичной и надуманной федерации или конфедерации и не в таможенной унии64, а в укреплении и защите своей независимости и суверенитета путем мобилизации и организации внутренних народно-демократических сил»65.
Если совсем недавно Сталин убеждал Джиласа в отсутствии противоречий между СССР и Югославией, то теперь он утверждал, что «между нашими правительствами имеются серьезные разногласия в понимании взаимоотношений между нашими странами, связанными между собой союзническими отношениями»66. 1 февраля 1948 года Тито получил телеграмму Молотова: «СССР не может согласиться, чтобы его поставили перед совершившимся фактом. СССР как союзник Югославии не может нести ответственность за последствия такого рода действий, совершаемых югославским правительством без консультаций и даже без ведома советского правительства». И. Броз Тито пытался найти компромисс. В беседе с послом СССР А.И. Лаврентьевым он признал допущенные ошибки и сказал, что ответственность лежит на нем, а не на правительстве. В то же время Тито не согласился, что между двумя странами имеются серьезные разногласия67.
Решающая встреча состоялась в Москве 10 февраля 1948 года. На ней присутствовали Сталин, Молотов, Маленков, Жданов, Суслов и В.А. Зорин (заместитель министра иностранных дел СССР). Тито, памятуя о московских порядках и нравах, знакомых ему еще со времен Коминтерна, сам не поехал, чтобы не стать заложником или «случайной» жертвой.
Хотя югославы пытались оправдаться, запись этих переговоров не оставляет сомнений, что в Москве решение уже было принято заранее. Сталин еще раз подчеркнул наличие серьезных разногласий, касавшихся как самой идеи ставшей ему уже ненужной федерации, так и стиля политики югославского руководства, которое, по его мнению, принципиально перестало советоваться с Москвой. Г. Димитров, пытаясь защитить общую позицию, сказал, что о федерации они с Тито договорились лишь в общих чертах. Васил Коларов добавил, что «только три федерации возможны и естественны: 1) Югославия и Болгария; 2) Румыния и Венгрия; 3) Польша и Чехословакия. Конфедерация между ними является чем-то надуманным»68. Согласно воспоминаниям Джиласа, именно Сталин заговорил об этих федерациях. При этом, согласно воспоминаниям Джиласа и Э. Карделя, судя «по намекам советских дипломатов», планировалась даже перестройка СССР — «слияние Украины с Венгрией и Румынией, а Белоруссии с Польшей и Чехословакией, в то время как Балканские страны объединились бы с Россией!»69. Сталин и Молотов подчеркнули, что Югославия и Болгария договорились о таможенном союзе, а таможенный союз и согласование промышленных планов есть не что иное, как создание одного государства70. Между официальными документами и воспоминаниями об этой встрече существуют значительные разночтения. Для нас в данном случае важно, что лозунгом федерации манипулировали все стороны, преследуя при этом как интересы своих группировок, так и национально-государственные интересы, основанные на традициях национальных движений и взаимоотношений между государствами в межвоенный период. Каждая сторона стремилась добиться наиболее выгодной для себя конфигурации границ и возможности определять свою собственную политику, сохраняя максимальную независимость от соседа и «брата».
Приговор Тито и всему югославскому руководству был вынесен. При этом, как писал Джилас, Сталин пытался предложить ему встать во главе КПЮ вместо Тито. Был вынесен приговор и идеям славянского братства и балканской федерации, которые были лишь средством для достижения определенных политических целей и оказались отвергнутыми за ненадобностью. В Москве, согласно воспоминаниям Н.С. Хрущева, начали получать донесения из Белграда, в которых содержались сведения о том, что югославы «поносили советских граждан, издевались над ними, считали недостаточно культурными, какими-то полудикарями, азиатами, а в это вкладывался определенный смысл: нам противопоставлялись югославы как европейцы, люди западной, более высокой культуры»71. Как тут не вспомнить слова российского посла в Белграде князя Г. Трубецкого, написанные им в начале XX века: «При всей ненависти к швабам... от швабов многие [сербы] позаимствовали полупрезрительное отношение к России как к “стране варваров”»72. А князь Трубецкой, в свою очередь, продолжил традицию русского разочарования в сербах, начатую князем В.П. Мещерским во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов: «Они (русские. — С.Р) отправились с мыслию найти братьев, — писал князь, подводя итоги своей печальной поездки. — Они нашли народ, в котором образованная его часть считает себя выше русских и стыдится перед Европой братством с русскими, а низшая часть — народ, в главных проявлениях своего духовного мира, равнодушен к русским, потому что не дорос для понимания их»73.
В структуре советского сознания конца 1940-х — начала 1950-х годов, в системе мифов и предрассудков, как естественным образом унаследованных от прошлого, так и искусственно насаждавшихся «сверху» для управления политическими процессами и манипулирования «общественным мнением», происходят значительные изменения. После начала конфликта с Югославией по понятным причинам происходит отказ от идей как «славянского братства», так и от «самоопределения трудящихся». «Славянский компонент», впрочем, все же иногда подспудно продолжал использоваться для обоснования этно-исторической «легитимности» советской политики. На первый план, закамуфлированные под «пролетарский интернационализм», выходят идеи советского великодержавия во внешней и чисто русского национализма во внутренней политике. Именно тогда принесла плоды политика 1930-х годов, когда «базировавшийся на единовластии и аппаратно-бюрократическом патриотизме сталинизм, давая последний решительный бой интернациональному ленинизму, развернул “большую чистку” кадров.
В итоге произошло практически полное обновление руководящего номенклатурного слоя, в котором вследствие кровавого вымывания многих представителей национальных меньшинств (в том числе и немалого количества евреев) возобладали молодые чиновники, главным образом славянского происхождения. На них, воспитанных в духе абсолютной преданности Сталину, тот и стал опираться в проведении нового внутриполитического курса»74.
Поэтому в Москве один из «выдвиженцев» этого периода Суслов с не меньшим, а даже с большим рвением, чем «славянский съезд» (когда Сталин планировал превратить «славянское братство» в одну из опор своей глобальной и региональной политики), стал готовить антиюгославские заседания Коминформа, основанные на «принципах пролетарского интернационализма» и игре на противоречиях между национально-коммунистическими режимами75.
1 Черчилль У. Мускулы мира. Пер. с англ. М.: ЭКСМО, 2003. С. 482.
2 8 июня 1946 года центральный печатный орган КПЮ — газета «Борба» писала: «Наши народы знают, что без помощи СССР мы никогда бы не добились того, что у нас есть сейчас». Впоследствии официальная югославская пропаганда постоянно отрицала этот тезис.
3 А те, со своей стороны, также имели однотипные требования к югославянским народам и к югославскому государству.
4 Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. Т. 1. Становление «реального социализма» 1945-1965. М.: Наука, 2000. С. 251. Далее — Центрально-Восточная Европа. 1.
5 См.: Бисмарк О. Воспоминания. М.— Минск: ACT; Харвест, 2001. Т. II. С. 297.
6 Подробнее о структуре и элементах сознания И.В. Сталина, напр., см.: Вайскопф М. Писатель Сталин. М., 2001. С. 91, 123, 139, 152-155, 181, 244, и др. Илизаров Б.С. Тайная жизнь Сталина. М.: Вече, 2002.
7 Цит. по: Вайскопф М. Писатель Сталин. С. 253.
8 Анализируя конкретные причины советско-югославского государственного и партийного конфликта, составной частью которого был и конфликт Сталин — Тито, некоторые российские историки до сих пор хотя и декларируют объективное «несовпадение национально-государственных интересов», однако вольно или невольно ответственность возлагают на югославскую сторону (например, «требование Тито от Сталина присоединения Триеста или австрийских провинций, не считаясь с реальными возможностями СССР», а также представление югославов о СССР исключительно как о «доноре»). Они пытаются оправдать ситуацией холодной войны попытки СССР «компенсировать свои слабости в соревновании с США требованием большей дисциплины и самоограничения среди своих союзников. Югославов это задевало больше остальных». К этому они добавляют и «личные амбиции лидеров, особенно таких авторитарных, как Сталин и Тито», не забывая при этом упомянуть роль западных спецслужб, которые «вбрасывали яблоки раздора», используя «национал-коммунистические настроения югославов и известные им психологические особенности той и другой стороны». См.: Очерки истории российской внешней разведки. Т. 5. 1945-1965. М.: Международные отношения, 2003. С. 307. Далее — Очерки истории СВР. 5.
9 Velebit V. Secanja. Zagreb: Globus, 1983. S. 317.
10 Ламсдорф B.H . Дневник 1891-1892. М.: Academia, 1934. С. 37.
11 См., напр.: Авторханов А. Загадка смерти Сталина. (Заговор Берия). Четвертое изд. Frankfurt/Main.: Посев, 1976. С. 80-95; Вапас I. With Stalin against Tito. Cominformist Splits in Yugoslav Communism. Ithaka and London, 1988; Ваnас I. Sa Staljinom protiv Tita. Informbi-rovski rascjepi u jugoslavenskom komunistidkom pokretu. Zagreb.: Globus, 1990.
12 В 1917 году сербский представитель при французском верховном командовании генерал Михайло Рашич не скрывал «сокровенной идеи (сербской. — С.Р.) политики». Она «должна была состоять в том, чтобы после заключения мира предпринять все, что возможно, чтобы болгар вернуть в хоровод югославян и принять их в наш союз с полной автономией в форме персональной унии или чего-то подобного». См.: Дипломатская преписка српске владе. С. 127-128. Как было показано выше, в 1933 году сходные мысли высказывал Св. Прибичевич. Кроме того, югославские политики, прежде всего сербского происхождения, преследовали конкретную цель — сделать невозможным новые действия Болгарии, направленные на изменение государственных границ в ущерб Сербии (Югославии), как это было во время двух мировых войн.
13 Бакунин М.А. Государственность и анархия // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. Цит. по: Хрестоматия по истории российской общественной мысли XIX и XX веков. М.: Наука, 1994. Ч. I. С. 230.
14 Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. М.: Международные отношения, 2003. С. 250. Также см. статьи российского исследователя Л.Я. Гибианского в кн.: Холодная война. 1945-1963. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. С. 105-186. Любопытно, что в донесениях из Софии в октябре 1942 года хорватские дипломаты писали о перемещениях в советском руководстве и возможном изменении политики СССР см.: Poslanstvo NDH u Sofii. Zagreb, 2003. V. 2. S. 70,76.
15 Авторханов А. Загадка смерти Сталина. С. 80-82. Факт «соперничества групп Маленкова — Берии и Жданова — Кузнецова», история которого еще ждет своих исследователей, подтверждает и П.А. Судоплатов. См.: Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930-1950-е годы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. С. 503-506. Любопытно, что в «Очерках истории российской внешней разведки» ответственность за развернувшуюся после решения о создании в Белграде штаб-квартиры Информационного бюро коммунистических партий 28 сентября 1947 года критику, «приведшую в конце концов к межгосударственному кризису», возлагается на А.А. Жданова, М.А. Суслова и М.П. Юдина, а не на группу А. Щербакова — Г. Маленкова — Л. Берии. См.: Очерки истории СВР. 5. С. 311.
16 Аникеев А.С. Противостояние СССР и США в Юго-Восточной Европе и советско-югославский конфликт 1948 года // Советская внешняя политика (1945-1985). Новое прочтение. М.: Наука, 1995. С. 115-153; Улунян Ар.А. Политическая история современной Греции. Конец XVIII в. — 90-е гг. XX в. (Курс лекций). М.: Институт всеобщей истории, 1998. С. 189-213; Улунян Ар.А. Балканы: Горячий мир холодной войны. 1945-1960. М.: Институт всеобщей истории, 2001. С. 13-104.
17 Восточная Европа в документах российских архивов. 1944-1953. Т. I: 1944-1948. М.; Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. С. 119, 127. Далее — Восточная Европа. I.
18 Советский и югославский варианты записи состоявшейся беседы см.: Последний визит Й. Броза Тито к И.В. Сталину. Советская и югославская записи бесед 27-28 мая 1946 года // Исторический архив. 1993. № 2. С. 16-35.
19 Цит. по: Соколовская О.А. Греция в годы первой мировой войны. М.: Наука, 1990. С. 176.
20 Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. М.: Изд-во полит, лит-ры, 1991. С. 223. Ср.: Участие югославских трудящихся в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР. Сборник документов и материалов. М.: Наука, 1976. С. 44—52.
21 На Версальской конференции КСХС выдвинуло территориальные требования к Австрии. Они касались объединения словенской этнической территории и охватывали Целовец (Клагенфурт), Бельяк (Виллах), Великовец (Фолькенмаркт), Марибор (Марбург) и Радгону (Радгерсбург). Спорная территория была разделена на две зоны — «А» и «В», в которых было решено провести плебисцит. В зоне «А» находились воинские части КСХС, а в зоне «В» — австрийские. На плебисците в зоне «А» 10 октября 1920 года большинство проголосовавших неожиданно высказалось за вхождение в состав Австрии. В зоне «В» плебисцит так и не состоялся. Войска КСХС были вынуждены уйти из Южной Каринтии.
22 Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 274.
23 См.: Mestrovic I. Uspomene па Ijude i dogadaje. Zagreb: Matica Hrvatska, 1969. S. 39.
24 Восточная Европа. I. C. 126-127.
25 Там же. С. 194.
26 Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 281. Без всякой симпатии «притязания коммунистически настроенного маршала Тито на бывшие итальянские территории в районах верхней части Адриатического моря» отметил в Фултонской речи и У. Черчилль. См.: Черчилль У. Мускулы мира. С. 485.
27 Авторханов А. Загадка смерти Сталина. С. 85-86.
28 Подробнее об этом, напр., см.: Гибианский Л.Я. Проблема Македонии и вопрос о федерации на Балканах в отношениях между Москвой и коммунистами Югославии и Болгарии в 1941-1945 годах // Македония: проблемы истории и культуры. М.: ИСБ РАН, 1999. С. 203-261.
29 Восточная Европа. I. С. 128-129.
30 В этой связи нельзя не упомянуть и о стремлениях антифашистского и антикоммунистического крыла национального движения хорватов, во время войны находившихся в Лондоне. В 1941 году они, например, не отвергали союз с сербами, но «в составе более широкой Югославии». См.: Grol М. Londonski dnevnik. 1941-1945. Beograd: Filip ViSnjic, 1990. S. 57.
31 Восточная Европа. I. C. 129.
32 Там же. С. 34.
33 Последний визит Й. Броза Тито к И.В. Сталину. С. 23.
34 Там же. С. 27.
35 Восточная Европа. I. С. 708. Резолюция X пленума БКП о македонском национальном вопросе была принята 9 августа 1946 года. Также см.: Balkanski ugovomi odnosi. 1876— 1996. Dvostrani i viSestrani medunarodni ugovori i drugi diplomatski akti о drzavnim granicama, politidkoj i vojnoj saradnji, verskim i etnickim manjinama. Priredio Momir Stojkovic. T. III. 1946-1996. Beograd: Sluzbeni list SRJ, 1999. S. 6-7. (Далее — Balkanski ugovomi odnosi. III). Некоторые документы тех лет, напр., см.: Документы о борьбе македонского народа за самостоятельность и национальное государство. Т. 2: С конца Первой мировой войны до создания национального государства. Скопье; Београд: Култура — Македонска книга; Мисла — Medunarodna knjiga, 1985. С. 585-823.
36 Цит. по: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 309.
37 Цит. по: Там же. С. 327. Также см.: Аникеев А.С. Македонская проблема в контексте международных отношений на Балканах (1943-1949) // Македония: проблемы истории и культуры. С. 298-317.
38 Восточная Европа. I. С. 867-868.
39 Различия между югославским и болгарским проектом, напр., см.: О kontra-revolucionamoj i klevetnickoj kampaniji protiv socijalistiCke Jugoslavije. Knjiga prva. Beograd: Borba, 1949. S. 134.
40 Запись беседы А.А. Жданова с организаторами конгресса ученых-славистов. Март 1948 года // Исторический архив. 2001. № 5. С. 9.
41 Восточная Европа. I. С. 792.
42 Там же. С. 862.
43 Волкогонов Д.А. Семь вождей. М.: Новости, 1997. Т. 1. С. 254.
44 Восточная Европа. I. С. 708.
45 Там же. С. 788.
46 Волкогонов Д.А. Семь вождей. 1. С. 243-244.
47 Джилас М. Тито — мой друг и мой враг. Paris: LEV, 1982. С. 48.
48 Цит. по: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 328. Также см.: Коматина М. Енвер Хоца и (угословенско-албански односи. Београд: Службени лист CPJ, 1995. С. 9-95.
49 Об истории Балканской федерации, напр., см.: Petranovic В. Balkanska federacija. 1943-1948. Beograd: IKPZaslon, 1991.
50 Цит. по: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 329.
51 Там же. С. 329.
52 Восточная Европа. I. С. 687.
53 Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 309. Любопытна характеристика событий тех лет Е. М. Примаковым: Тито «действительно готовил присоединение Албании к Косово, а ультимативное предупреждение Сталина остановило уже подготовленную операцию». Примаков Е.М. Годы в большой политике. М.: Совершенно секретно, 1999. С. 340.
54 Джилас М. Беседы со Сталиным И Джилас М. Лицо тоталитаризма. М.: Новости, 1992. С. 97-98.
55 Билас М. Пад нове класе. Повеет о саморазарану комунизма. Београд: Службени лист СРJ, 1994. С. 67.
56 Цит. по: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 331-332.
57 Там же. С. 332.
58 См.: Симонов К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления об И.В. Сталине. М: Правда, 1990. С. 168-172. Ср.: Симонов К.М. Разные дни войны. Москва: Молодая гвардия, 1977. Т. 2. С. 490-491.
59 Окуневская Т.К. Татьянин день. М.: Вагриус, 2006. С. 152, 226.
60 Цит. по: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 327. Nesovic S. Bledski sporazum. Tito — Dimitrov (1947). Zagreb: Globus-Skolska knjiga, 1979; Suvar M. Vladimir Velebit. Svjedok historije. Zagreb: Razlog, 2001. S. 389-390.
61 Авторханов А. Загадка смерти Сталина. С. 84. Также см.: Strbac С. Jugoslavia i od-nosi izmedu socijalistickih zemalja Sukob KPJ i Informbiroa. Beograd: Prosveta, 1984. S. 260. Вспомним позицию M. Грола в августе 1941-го.: Grol М. Londonski dnevnik. S. 12.
62 Об истории идеи и создании федераций в Юго-Восточной Европе высказал известный современный австрийский историк Хорст Хазельштайнер. См.: Federacijske planovi u Jugoistonoj Evropi // Haselsteiner H. Ogledi о modemizaeiji u Srednoj Evropi. Prijevod s njemafikoga. Zagreb: Naprijed, 1997. S. 70-75; Ibid. S. 31-69. Об истории попытки создания федерации на Балканах и советско-югославских отношениях также, напр.: см.: Garde Р. Zivot i smrt Jugoslavije. Prijevod s francuskoga. Zagreb: Ceres-Ziral, 1996. S. 88; GleniM. Balkan 1804-1999 (Nacionalizam, rat i velike sile). Drugi deo. Prevod s engleskog. Beograd: B-92, 2001. S. 232-234, 268-270; Djordjevic D. The Yugoslav Phenomenon // The Columbia History of Eastern Europe in the Twentieth Century I Ed. J. Held. NY: Columbia University Press, 1992. P. 328-331.
63 Velebit V. Secanja. S. 332.
64 См. критику Дунайской федерации Хорватским в 1933 году в предыдущей главе.
65 Цит. по: Авторханов А. Загадка смерти Сталина. С. 95-96.
66 Цит. по: Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 337. Общую характеристику конфликта, напр., см.: Ваnас I. With Stalin against Tito. Cominformist Splits in Yugoslav Comunism. Ithaka and London, 1988; Вапас I. Sa Staljinom protiv Tita. Informbirovski rascjepi u jugoslavenskom komunistiCkom pokretu. Zagreb: Globus, 1990; Sestak M., Tejhman M., Havlikova L., Hladky L., PelikanJ. DSjiny Jihoslovanskych zeml. Praha: Lidove noviny, 1998. S. 506-514.
67 Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. С. 337.
68 Гибианский Л.Я., Волков В.К. На пороге раскола в социалистическом лагере. Переговоры руководящих деятелей СССР, Болгарии и Югославии, 1948 // Исторический архив. 1997. № 4. С. 100. Болгарскую версию развития событий 1948-1953 годов см.: Баев Й. Военнополитичиските конфликта след втората световна война и България. София: Изд-во на министерството на отбраната «Св. Георги Победоносец», 1995. С. 110-140.
69 Джилас М. Беседы со Сталиным. С. 127; Kardelj Е. Secanja. Borba za priznanje i nezavisnost nove Jugoslavije, 1944-1957. Beograd-Ljublajana, 1980. S. 112.
70 Ср.: Джилас M. Беседы co Сталиным. C. 124-131; Kardelj E. Secanja. S. 111-120; Гибианский Л.Я., Волков В.К. На пороге раскола в социалистическом лагеря. С. 92-122.
71 Хрущев Н.С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 3. М.: Московские новости, 1999. С. 143.
72 Трубецки Г. Рат на Балкану 1914-1917 и руска дипломатаjа. Београд: Просвета, 1994. С. 78.
73 Правда о Сербии. Письма князя В. Мещерского. СПб., 1877. С. 364.
74 Костырченко Г. Тайная политика Сталина. С. 705-706.
75 О предыстории советско-югославского конфликта, его дальнейшем развитии и средне- и долгосрочных последствиях см.: Романенко С.А. Между «пролетарским интернационализмом» и «славянским братством». Российско-югославские отношения в контексте этнополитических конфликтов в Средней Европе. От начала XX в. до 1991 г. М., НЛО, 2011.
Просмотров: 937
Источник: Романенко С.А. Геополитика, национальные интересы и идеология коммунистического строительства. Причины и характер советско-югославского партийно-государственного конфликта на фоне холодной войны. 1945-1948. // Хмурые будни холодной войны. Её прорабы, солдаты и невольные участники. М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2012. С. 115-135.
statehistory.ru в ЖЖ:
