Дворянско-буржуазная историография
В дореформенной России XIX в. продолжалось разложение крепостнического хозяйства и ускорялся рост капиталистических отношений. Капиталистический способ производства в отличие от феодального нуждается в значительно большем количестве самых разнообразных статистических сведений, к которым предъявляются теперь гораздо более повышенные требования в отношении их полноты и достоверности, что порождает необходимость развития статистической критики. Ускоренное развитие в дореформенной России капиталистических отношений — быстрый рост экономики, торговли, городов, усиливающиеся темпы передвижения населения по территории страны — привело к созданию здесь специальных статистических органов и улучшению качества собираемых сведений. В 1811 г. при Министерстве полиции (а затем Министерстве внутренних дел) возникает Статистическое отделение, которое в 1857 г. преобразовывается в Статистический комитет, а в 1858 г. — в Центральный статистический комитет. С начала 40-х годов XIX в. организуется административно-полицейский учет населения, регистрирующий все наличное население страны.

Однако, с другой стороны, господствующие в стране феодально-крепостнические порядки всячески тормозили развитие статистики. Особенно свирепствовала цензура.

Архивные материалы по делу о печатании классического труда Д. П. Журавского «Статистическое описание Киевской губернии» показывают, с какими трудностями было связано опубликование статистических работ при Николае I даже в том случае, если издатель имел высоких покровителей. Ведомства вычеркивали и произвольно изменяли числовые данные, а Синод запретил напечатать сведения Д. П. Журавского об угодьях духовенства Киевской губ.

Киевский губернатор И. И. Фундуклей организовал через министра внутренних дел предварительный просмотр труда Журавского и его печатание в типографии этого министерства. Об издании рукописи заботился К. И. Арсеньев, который употребил все связи и влияние для ускорения и облегчения прохождения работы. Тем не менее она находилась в печати пять лет. После напечатания ее сложили в типографии, и сенатор И. И. Фундуклей, на средства которого издан был этот труд, узнал об этом случайно. Лишь в 1856 г. работа вышла в свет, хотя на обложке стоит 1852 г.

Примерно такова была и история печатания трудов Русского географического общества в первые годы его существования. С. В. Рождественский сообщает такой факт: «В 1856 г. рукопись под названием "Хозяйственное обозрение Оренбургской губернии", кроме двух цензурных инстанций, поочередно рассматривалась в 8 министерствах и главных управлениях»1.

В первой трети XIX в. о населении России было написано немного работ. В этот период наиболее значительный интерес для нас представляют исследования по демографии известных статистиков того времени И. Ф. и К. Ф. Германов прогрессивных деятелей, выражавших интересы буржуазных слоев русского общества.

И. Ф. Герман в статье «О числе жителей в России» справедливо отмечает неудовлетворительность во многих отношениях ревизского, церковного учетов и данных, содержавшихся в губернаторских отчетах. Для улучшения положения автор предлагает создать при Сенате или Министерстве внутренних дел специальную экспедицию для обработки статистических сведений о народонаселении. Составление необходимых таблиц на местах он рекомендует поручить губернаторам, причем «опись» населения во всем государстве следует производить «не в разное время, а в один день, например 15 декабря каждого года, которое время весьма способно к этому»2.

И. Ф. Герман предлагает и образцы «генеральных таблиц», которые, по его мнению, помогут наладить учет населения на научном уровне. Программа его огромна. Он стремится учитывать и численность населения, и естественное и механическое движение, и возраст и этнический состав («различность наций») и вероисповедание («разность исповеданий»). Очень важно, что он считал необходимым регистрировать только наличное, реально существующее на рассматриваемой территории население, «ибо иначе нельзя избежать, чтобы не было пропущенных и показанных вдвойне». Автор говорит, что выполнение его рекомендаций при организации учета населения совершенно необходимо, так как без этого «статистика есть и будет одно пустое слово, а профессоры сей науки будут преподавать своим ученикам вместо настоящих и справедливых сведений не что иное, как сумнительные предположения и догадки»3. Тем не менее в работах И. Ф. Германа не приводится конкретного статистической материала об этническом составе населения России.

Такого рода данные мы находим в трудах К. Ф. Германа. Этот ученый долгое время возглавлял статистическую работу в России и имел доступ к самым секретным архивным материалам. С 1811 г. он был начальником Статистического отделения Министерства полиции, созданию которого отдал много сил. После слияния этого министерства с Министерством внутренних дел он возглавлял в нем Статистическое отделение до 1835 г. К сожалению, с начала XIX в. в ревизских ведомостях приводится уже гораздо меньше данных о национальном составе населения страны. С VI ревизии (1811 г.) происходит значительное сокращение формуляров ревизских перечневых ведомостей, в ходе которого сословия, уплачивающие одинаковые подати, сливаются вместе независимо от этнической принадлежности населения. В губернаторских же отчетах до 40-х годов XVIII в. вообще не содержалось (кроме отдельных случаев, которые целиком зависели от усмотрения губернского начальства) никаких сведений о народах России. Это наложило отпечаток на исследования К. Ф. Германа. Статистическая деятельность этого неутомимого труженика науки весьма многогранна. Он опубликовал первые пособия по теории и истории статистики на русском языке, большой сборник по статистике населения, издавал первый русский статистический журнал, составлял статистические описания отдельных местностей России, преподавал различные курсы статистики в высших и средних учебных заведениях и т.д.

Основной работой К. Ф. Германа по статистике народонаселения является «Статистические исследования относительной Российской империи»4. Она представляет собой сборник статей по статистике населения, напечатанных по-французски в мемуарах Академии наук и приведенных автором в систему. Работа имеет пять разделов:
1) о числе жителей в России и о успехах населения;
2) о распределении общего числа жителей в России а) по народам, б) по отношению к вере;
3) сравнение народонаселения России по губерниям по IV-VI ревизиям;
4) анализ извлечений из метрических книг о естественном движении православного населения за 1796-1809 гг.;
5) о населении городов России.

Этническому составу посвящен второй раздел работы. К. Ф. Герман указывает, что в России имеется около ста различных народностей, которые входят в состав трех племен: славянского, финского и татарского. Далее он в общем верно отмечает географическое размещение и состав каждого из указанных племен. Так, например, о «племени» татарском он пишет, что оно «занимает южную часть России и Сибири"» и что в его состав входят «татары казанские, астраханские, крымские, кавказские, татары тобольские, чулымские, бухарцы, телеуты, татары на Оби и Томи, пришлые татары из Хивы, Персии и Туркестана, ногайцы в Крыму и на Кубани, башкиры, мещеряки и многие другие племена, с татарами и финнами перемешанные»5. Далее автор говорит о невозможности по статистическим источникам первой трети XIX в. установить состав населения России по народностям с такой точностью, как в Австрии, так как там каждый народ имеет свои права и преимущества. Русское же правительство никогда не требовало от начальников губерний подробных сведений об отдельных населяющих страну народностях. Только в Сибири такие данные имеются в связи с особым налогом - ясаком.

Еще более определенно по этому вопросу К. Ф. Герман высказался в «объяснениях на вопросы г. Арсеньева», представленных 19 октября 1828 г. директору департамента полиции исполнительной. В ответ на просьбу представить погубернские сведения о численности населяющих Россию народов он пишет: «Правительство русское считает народы за детей, живущих под одними законами, но никогда не приказывало делать исчисления по народам и даже старалось по возможности истребить народные различия. Итак должно ограничиться приблизительным числом, которое довольно известно»6.

В «Статистических исследованиях...» К. Ф. Герман предпринимает попытку хотя бы примерно определить численность основных народностей России начала XIX в. Это ему не удалось. Его цифры совершенно искажают действительную картину. Так, например, он совершенно неосновательно относит к полякам все население бывшей Речи Посполитой7, к эстам — все сельское население Эстляндии и эстонской Лифляндии. Латышей он считает «народом славянского племени»8. Численность чувашей он определяет в 144 006 душ м.п., в то время как их было почти 180 тыс., мордвы - в 62 732 души м.п., когда на самом деле их было около 180 тыс. и т.д.9 В итоге, по его мнению, нерусское население составляло в 1795 г. около 25% всех жителей России10, в то время как на самом деле оно достигало 47%. Все это говорит о невозможности использовать цифровые показатели К. Ф. Германа в каких бы то ни было расчетах этнического состава населения страны. Отчеты губернаторов и сводные материалы ревизского учета, которыми он располагал, не позволяли ему выполнить эту работу на научном уровне.

Для нас, однако, важно, что К. Ф. Герман, по существу, первым в XIX в. поставил на повестку дня вопрос о необходимости изучения этнического состава населения России и пытался приспособить отечественную статистику к потребностям буржуазного развития страны. Он был вообще человеком прогрессивных общественно-политических воззрений, принципиальным врагом крепостного права, демонстративно называл крепостных «рабами», был сторонником свободы совести и т.д. Неудивительно, что реакционная клика России добивалась высылки его из страны. Известно, что в 1821 г. попечитель Петербургского учебного округа Д. П. Рунич возбудил против К. Ф. Германа и трех других профессоров дело по обвинению их в преступлении против государства и религии. Герману, кстати, ставили в вину, что общее население России он разделил на производящее и непроизводящее. К первому он отнес земледельцев, ремесленников, мануфактуристов и купцов. К классу непроизводящему отнес дворянство, духовенство, военных и гражданских чиновников, разночинцев. В производящем классе он стремился выделить новый общественный класс — буржуазию (мануфактуристов и купцов), которую считал не только создателем народного богатства, но и распространителем культуры и науки. Такой крамолы ему не могла простить феодально-крепостническая олигархия, «жадною толпою стоящая у трона». Лишь в 1827 г. поличному распоряжению Николая I дело было прекращено, а из формулярного списка К. Ф. Германа были исключены «все сомнительные отметки»11. Николай I, который понимал неотвратимую неизбежность буржуазных реформ, заигрывал с деятелями буржуазного толка.

Интерес к этническому составу населения России резко вырос в 40-50-е годы XIX в. Исключительно велика заслуга в организации сбора и последующей обработки статистических материалов о народах России Русского географического общества (РГО), созданного в 1845 г., а также одного из его учредителей, академика Кеппена. Создание Русского географического общества и его плодотворная деятельность по изучению производительных сил России с середины 40-х годов XIX в. объективно служили интересам капиталистического развития страны. В обществе сконцентрировались наиболее прогрессивные деятели страны, выступавшие против крепостного права, засилья феодально-крепостнической бюрократии. Общество энергично боролось за введение в стране научно организованных переписей и всевозможных обследований. К сожалению, большинство стремлений передовых слоев русских ученых не могло увенчаться полным успехом вследствие противодействия феодально-крепостнического правительственного аппарата. Это противодействие в 40-50-е годы усилилось в связи с тем, что мероприятия правительства по «обузданию» ученых не привели к желаемым результатам — к созданию послушной армии научных работников, верно служащих самодержавному правительству. Сам факт создания Русского географического общества и его успешная деятельность в дореформенный период свидетельствовали о слабости феодалов-крепостников, вынужденных идти на уступки новому, быстро развивающемуся и побеждающему капиталистическому способу производства. П. И. Кеппен с 30-х годов XIX в. приступил к систематическому сбору материалов о численности «инородческого» (т.е. не русского, украинского или белорусского) населения России по данным VIII ревизии. Для этого он использовал аппарат Академии наук, личные связи в министерствах (финансов, внутренних дел и государственных имуществ) и Синоде, а с 1845 г. — посредничество Русского географического общества. Работа по выявлению и проверке статистических данных продолжалась до 1851 г., когда Кеппеном, наконец, была составлена и опубликована первая в России «Этнографическая карта»12.

Ревизии в XIX в. давали скудный материал о национальном составе. Поэтому по инициативе Кеппена на местах осуществлялись обследования населения, поднимались первичные материалы ревизий - ревизские сказки, а также приходские списки священников. Это позволило Кеппену добиться того, чего в свое время так и не сумели достичь В. Н. Татищев, И. К. Кирилов, М. В. Ломоносов и другие видные деятели XVIII в.

Остановимся кратко на роли Географического общества в деле организации статистической работы в России. К 40-м годам XIX в. стало ясно, что Академия наук не смогла организовать последовательного и систематического изучения России в географическом, статистическом и этнографическом отношениях. Ревизский учет приобрел в это время ярко выраженный фискальный характер: уменьшилось число признаков, зафиксированных в сводных материалах ревизий (окладных книгах и перечневых ведомостях). Ревизии были в состоянии теперь ответить лишь на вопросы о численности и сословном составе приписного населения страны. Все сословия, уплачивающие равные подати, вносились в одни и те же графы. Это сократило возможности исследователей использовать ревизские показатели для определения национального состава страны. Статистическое отделение Министерства внутренних дел также не смогло наладить собирание и разработку статистических сведений с необходимой степенью полноты и достоверности. В своих исчислениях оно опиралось на результаты губернаторских отчетов, которые в дореформенный период не отличались совершенством. Правда, с 40-х годов XIX в. в губернаторских отчетах появляются обязательные разделы: а) «численность инородцев» и б) «иноверцы». Однако раздел «инородцы» часто оставался незаполненным, нередко здесь содержались туманные и нечеткие данные, ничего или почти ничего не дающие исследователю. Раздел «иноверцы» был гораздо более конкретным, так как именно в 30-40-е годы в России организуется церковный учет всех исповеданий. Однако религиозный и этнический признаки в России совмещались лишь в немногих районах и для отдельных народностей страны13. В результате и в 40-х годах губернаторские отчеты не всегда давали достаточно полную и, главное, достоверную картину расселения и численности народностей страны.

По мнению учредителей Русского географического общества, оно должно было сделаться Академией наук в области географии, статистики и этнографии. Кроме того, общество было призвано разработать методы статистического изучения России, собирать и разрабатывать статистические данные, организовывать написание и издание статистических трудов.

Русское географическое общество, конечно, не могло по-новому, на научной основе организовать учет численности и состава народонаселения России. Однако оно смогло наилучшим образом использовать и осмыслить все имеющиеся в России источники. Общество в той или иной форме не только использовало и осмысливало данные официальной статистики, но и дополняло их, т.е. стремилось заменить официальный статистический орган МВД (Статистическое отделение). В задачи РГО входила «разработка вопросов о надлежащем устройстве административной статистики в России», создание статистических атласов России и разработка «национальной статистики в России и за границей». В составе РГО было создано Отделение этнографии, которое сыграло видную роль в оживлении в стране интереса к этой науке. Только энергичная поддержка РГО позволила П. И. Кеппену собрать необходимые этнографические материалы и опубликовать в 1851 г. свою «Этнографическую карту Европейской России».

Огромный материал П. И. Кеппена о численности народностей России, к сожалению, опубликован далеко не полностью.

Отдельные данные об этническом составе публиковались им в «Мемуарах» и «Бюллетенях» Академии наук с 1843 г.14 Здесь помещены поуездные сведения о нерусском населении Новгородской, Тверской, Ярославской, Костромской и Нижегородской губ., Западной Сибири, Аляски, о дворцовых крестьянах по Эстляндии. Очень интересные сведения о численности и поуездном размещении литовцев содержатся в статье Кеппена «О численности и обиталищах литовского племени»15. В погубернском разрезе сведения о численности и географическом размещении нерусских народностей Европейской России опубликованы в прилагаемой к этнографической карте брошюре автора «Об этнографической карте Европейской России»16. Кеппен излагает здесь пути получения необходимых ему статистических материалов и методику нанесения их на карту («По мере поступления сведений об инородцах, обитающих в разных губерниях, поименованные в ведомостях селения отыскивались на картах и названия их подчеркивались различными красками»). Автор справедливо отмечает большую трудность получения материалов, их примерность, а иногда и явно недостаточную достоверность. Он пишет: «К сожалению, этнографические отношения России далеко еще не обследованы. Этнография, как известно, досталась в удел географам, которые в своих землеописаниях в отношении к племенам народным представляют сведения, часто весьма неудовлетворительные. То упоминают они о племенах, которые уже исчезли, то умалчивают о народах и их подразделениях, еще существующих; не говорю уже о том, что в отношении к местам их жительства и к числу их у писателей встречаются большие разногласия»17. К этой работе тесно примыкает другая «Хронологический указатель материалов для истории инородцев Европейской России»18, в которой собран огромный законодательный материал о нерусском населении страны (политика царизма, данные о переселениях) и приводятся новые цифры о некоторых народностях (молдаване, армяне, водь).

Тем не менее основной материал, использованный автором для «Этнографической карты», так и остался неопубликованным. П. И. Кеппен хотел опубликовать его в виде приложений к «Вестнику РГО» с тем, чтобы «сведущие люди указали на погрешности, которые неизбежны при первом опыте сего рода и при тех .источниках, которыми я мог пользоваться». Он выражал уверенность, что «замечания критики могли бы послужить к исправлению первоначально разработанных материалов, и, таким образом, в состав полного пояснительного текста вошли бы статьи, уже обсужденные знатоками»19.

В начале 60-х годов XIX в. уже больной Кеппен передал все эти материалы в архив РГО, где они хранятся и поныне в его фонде (ф. 2, oп. 1). Значение их трудно переоценить. Как следует из анализа переданных материалов, в них отложились по отдельным губерниям, уездам и даже по населенным пунктам громадные таблицы, в которых сообщаются этнические сведения почти о всех народах России, включая Сибирь и Закавказье, а также великоруссов, украинцев и белоруссов20. Мы видим, что Кеппен, по существу, долгие годы собирал и в значительной мере сумел собрать ценнейшие сведения о численности и географическом размещении всех народностей России. Уточнение полученных данных продолжалось и после опубликования третьего (1856 г.) издания карты. В фонде Кеппена имеются отсутствующие в 1851-1852 гг. цифры о мещеряках (д. 38), белорусах (д. 7), молдаванах Подольской губ. (д. 183) и т.д. Все это позволяет нам уточнить сведения «Этнографической карты» П. И. Кеппена. Здесь же приводится интересная критика результатов других исчислений различных народов России в 50-х годах XIX в. Так, Кепеен совершенно справедливо говорит о сомнительности данных об этническом составе государственных крестьян России по данным IX-X ревизий, собранным Министерством государственных имуществ21. Особенно большое недоумение у него вызвали сведения о том, что в Гродненской губ. по IX ревизии среди государственных крестьян оказалось 132 691 душа м.п. литовцев, в то время как по полученным им данным их было там по VIII ревизии всего 2338 человек об.п. В этой связи он пишет: «Не такая ли это литва, как в губерниях Черниговской и Орловской?»22 Имея в виду, что в этих губерниях тогда проживали белорусы, именуемые литвинами. И далее отмечает: «Желательно знать, каким языком говорят литвины Гродненской губернии, не литовско ли русским наречием»23, т.е. белорусским языком. Последующие исчисления офицеров Генерального штаба и перепись 1897 г. показали, что Кеппен был прав: в Гродненской губ. почти не было литовцев и абсолютно преобладало белорусское (так называемые литвины) и украинское (малороссияне) население. Тем не менее легенда о литовском характере Гродненской губ. в XIX в. жива и поныне. Ее разделяют без всякого основания многие советские исследователи. И. Д. Ковальченко, например, относит к литовскому району в середине XIX в. Виленскую, Ковенскую и Гродненскую губернии, хотя на самом деле литовцы составляли большинство жителей лишь в одной Ковенской губ.24

Кеппен прекрасно понимал, что путем всевозможных местных обследований невозможно получить совершенно полные и надежные сведения об этническом составе населения России. Он стремился поэтому, используя Академию наук и Русское географическое общество, приблизить ревизии к научно организованным переписям. В 30-е годы XIX в. он предпринял попытку через посредничество Академии наук добиться включения себя в организованную при Министерстве финансов «Комиссию для обсуждения способов производства VIII ревизии», однако эта попытка не дала положительных результатов25. Его даже не включили в эту комиссию, и ревизия была произведена по правилам, весьма далеким от науки.

В 1849 г. перед началом производства очередной IX ревизии Русское географическое общество обратилось к министру финансов с просьбой внести в формуляр ревизских сказок «по крайней мере означение народности лиц», т.е. осуществить обязательную регистрацию национального момента26. Тем не менее и эта попытка не дала положительных результатов. Сводные материалы IX ревизии (окладные книги и перечневые ведомости) содержали даже меньше сведений о численности отдельных народов России, чем по VIII или VII ревизиям (исчезли графы об ясачном населении, которое стали регистрировать вместе с государственными крестьянами и т.д.). Давая оценку данным IX ревизии, Кеппен имел все основания сказать, что «у нас для этнографа, статистика и историка девятая ревизия... представляет данные, менее удовлетворительные, чем восьмая, а эта опять менее, чем седьмая»27.

В 1856 г., накануне производства X ревизии, Кеппен предпринял при активном содействии Русского географического общества последнюю безуспешную попытку повлиять на порядок производства ревизии и максимально приблизить ее к переписи. Он обратился с письмом к председателю общества великому князю Константину Николаевичу с просьбой посодействовать, «чтобы и от географического общества был кто-либо назначен в члены комиссии, которая имеет учредиться при Министерстве финансов для составления правил и форм предстоящей ревизии»28.

Одновременно с этим Кеппен представил 11 октября 1856 г. на рассмотрение Совета Географического общества свои соображения о возможных путях сближения ревизий и научно организованных переписей. Он предложил: 1) производить переписи в России регулярно через каждые 10 лет в начале года; 2) одновременно с производством по ведомству Министерства финансов переписи лиц податных сословий производить под ведением Министерства внутренних дел перепись всего населения, не состоящего в окладе; 3) для подачи ревизских сказок установить максимально короткие сроки (месяц или немногим более того); 4) описывать население по сословиям, исключив все неопределенные названия, как, например, «разночинцы»; 5) в форму для ревизских сказок внести ряд существенных добавлений и регистрировать следующие дополнительные признаки: а) возраст (указатель по-прежнему), б) национальность, в) грамотность, г) физические недостатки (слепота, глухота, слабоумие и др.), д) главное занятие (чем пропитывается); 6) проверку достоверности поданных сведений распространить на женский пол; 7) обработку собранных первичных материалов поручить губернским статистическим комитетам; 8) Академии наук и Географическому обществу предоставить право пользоваться подлинными ревизскими материалами; 9) в качестве опыта в Петербурге произвести научно организованную однодневную перепись всего наличного населения29.

Ревизская сказка (такой-то) губернии, (такого-то) уезда, деревни (такой-то), ведомства (такого-то)


Проект Кеппена носил половинчатый характер: значительно приближал ревизии к переписям, но и сохранял многие недостатки ревизий (длительность производства, отсутствие единого координирующего центра, недостаточное количество признаков, отраженное в ревизских сказках и т.д.). Мы видим, что И. Ф. Герман на рубеже XIX в. предлагал осуществить гораздо более радикальные мероприятия по организации учета населения в стране. Однако и такой проект Кеппена был отвергнут.

Для нас наибольший интерес представляют предложения Кеппена об учете этнического признака в формуляре предлагаемого им образца ревизской сказки30.

По мнению Кеппена, «весьма неосновательно было бы суждение тех, которые могли бы думать, что означением племени затруднилось бы составление сказок. Возможно ли, чтобы человек не знал, русский ли он или татарин, тунгус или бурят»31.

Призывы к царской администрации и ссылки на то, что «народная перепись в полном своем значении есть потребность, безусловная для каждого правительства; без нее приходится говорить там, где следовало бы браться за дело с полным сознанием истины»32, никого не убедили.

В результате получилось, что сведения, собранные Кеппеном, оказались единственными. Они касались, по существу, всех народностей России. Это делает их незаменимым источником для историков-демографов, этнографов и статистиков. Собирались они по инициативе частного лица, так как улучшить существующий в России ревизский учет населения не удалось.

П. И. Кеппену мы обязаны также организацией в стране церковного учета численности и состава (включали этнический признак) населения всей страны в 1857-1858 гг. Потерпев неудачу в получении данных об этническом составе населения России при помощи ревизий и не удовлетворившись разрозненными и не всегда достоверными данными местных полицейских исчислений, он попытался получить недостающие материалы в Синоде. Однако церковь в указанный период специально регистрировала лишь религиозную принадлежность населения, которая далеко не всегда совпадала с национальностью. Тогда Синод разрешил Кеппену получить необходимые материалы непосредственно у местного приходского духовенства, что и было сделано33. В результате по каждому населенному пункту страны были собраны ценнейшие сведения о численности, сословном составе и этнической принадлежности. Лишь в небольшой мере они были использованы офицерами Генерального штаба в их описаниях начала 60-х годов, а также при составлении списков населенных мест 1859 г. и более позднего периода. Сравнительно широко ими воспользовался Д. Ф. Риттих в 70-е годы при составлении им новой этнографической карты России. Сам Кеппен, по существу, не успел обработать полученные им сведения для новой этнографической карты. Тяжелая болезнь заставила его уехать в Крым, где он скончался в 1864 г. Лишь по Тульской губ. данные Клировых ведомостей были обработаны и опубликованы П. И. Кеппеном в 1858 г.34

Из сказанного следует, что Кеппен сделал исключительно много дня изучения в России этнического состава населения. Им был собран и частично обработан огромный статистический материал. Можно без преувеличения сказать, что только наследие П. И. Кеппена позволяет теперь более чем через 100 лет после его смерти организовать изучение этнического состава населения страны 40-50-х годов XIX в. на научном уровне. Несмотря на то что все собранные Кеппеном материалы прекрасно сохранились в Архиве РГО и Архиве Академии наук (С.-Петербургское отделение), наши исследователи предпочитают ограничиваться общими рассуждениями или, выражаясь словами Кеппена, «говорить вообще там, где следовало бы браться за дело с полным сознанием истины», зачастую они ведут схоластические споры, не привлекая новых источников. В специальных монографиях о народах нашей Родины мы почти не увидим конкретного цифрового материала о численности отдельных народов до 1897 г.35

Можно подумать, что лишь перепись 1897 г. дала в руки ученым первые статистические данные этнографического порядка, хотя за 50 лет до переписи такие данные правда уступающие результатам демографической переписи, но отражающие тенденцию происходящих в России историко-этнографо-демографических процессов, были собраны трудолюбивым русским ученым.

Одновременно с капитальными исследованиями Кеппена с конца 30-х годов в России появляется довольно много исследований, главным образом провинциальных исследователей, в которых уточняются общая численность и географическое размещение отдельных народностей России по отдельным уездам и даже населенным пунктам. Эта исследования опубликованы в выходящих в 30-50-х годах журналах МВД и МГИ, а также в различных сборниках Русского географического общества. Назовем некоторые из них. Н. Бунин в 1836 г. опубликовал «Статистическое описание Усманского Уезда», в котором, по данным VIII ревизии, приводятся сведения о численности и этническом (есть русские и одна украинская деревня) составе населения36. М. Завилейский в 1842 г. напечатал статью «Статистика Царства Польского», в которой приводились погубернские данные о численности населения Царства Польского по вероисповеданиям в 1838 г.37 Они позволяют примерно определить национальный состав населения этого района: выделить немцев (протестанты), евреев (иудеи), украинцев (грекоуниатов), татар (магометане), русских (раскольники) и поляков с литовцами (католики). И. И. Огарев в 1846 г. опубликовал погубернские сведения о национальном составе Пермской губ.38 Здесь он отмечает трудности сбора сведений о пермяках, которых никогда не регистрировали ревизии, и сведения о которых дает только церковный учет (приходские списки духовенства). Пермякам — коренному населению Пермской губ. — посвящены две статьи М. Хлопова39. Автор не только приводит цифровые данные о численности пермяков, проживающих в Соликамском и Чердынском уездах, но и констатирует «постепенное и быстрое слияние этого племени с народом русским», особенно если пермяки живут вместе с великороссами в одних населенных пунктах.

У П. Морозова вышла работа «Статистическое и хозяйственное описание Городищенского уезда Пензенской губернии», где приводились по VIII ревизии цифры о мордовском и татарском населении уезда40.

Н. А. Абрамов в 1857 г. напечатал статью «Описание Березовского края», в которой по данным IX ревизии приводились подробные цифры о расселении остяков и самоедов41.

Положительный отзыв Кеппена получила большая работа В. В. Трубникова «Результаты народных переписей в Ардатовском уезде Симбирской губернии»42. Работа была удостоена малой золотой медали РГО и имела принципиальное значение. Используя первичные материалы IX ревизии (ревизские сказки), автору работы удалось с большой степенью подробности определить этнический состав и сословную принадлежность нерусского населения Ардатовского у.: мордвы (удельной и помещичьей) и татар (удельных). Работа наглядно демонстрировала, что царская администрация использует далеко не все возможности ревизских сказок. При их обработке берутся лишь суммарные сведения о численности налогоплательщиков, а все прочие отбрасываются как ненужные, хотя для науки они представляют немалый интерес. В этой связи Кеппен писал, что «в разысканиях г-на Трубникова заключается... опровержение того неосновательного мнения, будто бы нет возможности собирать при ревизиях сведений о числе жителей каждого отдельного народа»43.

Нельзя не остановиться также на статье. М. Лебедкина «О племенном составе народонаселения Западного края Российской империи»44. Здесь на основании церковно-приходских списков священников, собранных по инициативе Кеппена в 1857-1858 гг., предпринимается попытка определить национальный состав жителей так называемого Западного края, т.е. Витебской, Могилевской, Минской, Виленской, Ковенской, Гродненской, Киевской, Волынской и Подольской губерний. Автор приводит погубернские и поуездные цифры по отдельным народностям. Работа эта, безусловно, представляет определенный интерес, хотя автор не сумел критически обобщить ценные сведения церковной статистики. Церковно-приходские списки имели целый ряд существенных недочетов: составители их, священники, не всегда достаточно грамотные и понимающие поставленные перед ними задачи, нередко путали национальность и вероисповедание или просто уходили от ответа на этот вопрос (в графе «означение народности» нередко фигурировали ответы: «жители славянского закона» или «обыватели сих мест магометанского племени» и т.д.)45. Некоторые приходские священники, желая показать свою эрудицию и знание «Повести временных лет», в графе о национальности указывали названия давно уже не существующих племен: бужан, полян, ятвягов, кривичей, черноруссов, волынян, тиверцев, уличей и хорватов. Естественно, что полученные сведения нуждались в строгом источниковедческом анализе, по плечу это было только Кеппену, который в основу своей методики сбора данных об этническом составе положил язык и национальное самосознание. Однако он не смог обработать полученные материалы, потому что (как уже говорилось) в 1860 г. переселился в Крым и отошел от научной работы над первоисточниками. М. Лебедкин же лишь подытожил и систематизировал результаты церковного исчисления этнического состава населения 1857-1858 гг. Поэтому его цифры как бы фиксируют все достоинства и недостатки этого исчисления, дают их фотографическое отображение, что имеет и положительные моменты: мы можем рассматривать эти данные как предложенный нам источник церковного учета населения, который необходимо подвергнуть критическому анализу.

К сожалению, такого анализа сделано не было. Цифры, предложенные Лебедкиным, автоматически использовались в течение всей второй половины XIX в. Под их гипнотизирующее влияние попали П. П.Семенов-Тяншанский, В. А. Обручев, Н. Ф. Эркерт и др.46 В результате во всех изданиях России пореформенного периода приводились искаженные и завышенные данные о литовцах и поляках и соответственно заниженные показатели об украинцах и белорусах.

Из всего сказанного следует, что в результате неутомимой деятельности П. И. Кеппена, опирающегося на помощь Русского географического общества, в России в 50-х годах XIX в. было опубликовано немало ценных исследований о народонаселении в России и, в частности, об этническом составе жителей страны. Немалую роль в этом сыграла личная инициатива Кеппена. Однако главное заключалось в другом. Быстрое развитие страны по капиталистическому пути и связанное с этим возрождение национального самосознания у ряда народностей России (татар, украинцев, литовцев, поляков и т.д.) поставили на повестку дня вопрос о сборе достаточно достоверных данных о численности и ареалах расселения населяющих Россию народов. Поэтому инициатива Кеппена получила поддержку не только у Русского географического общества и Академии наук, но и у наиболее дальновидных представителей царской администрации. Его поддержали Министерство государственных имуществ, Министерство внутренних дел, Синод. Лишь используя помощь всех этих организаций и учреждений, ему удалось преодолеть косность и враждебное отношение к своему начинанию наиболее реакционных представителей администрации и получить вполне удовлетворительные дня своего времени результаты. Хотя главного, к чему стремился Кеппен, — добиться введения в стране научно организованных переписей или, по крайней мере, улучшенных ревизий, достичь так и не удалось. Насквозь прогнивший к концу 50-х годов XIX в. аппарат феодально-крепостнической России оказался не готовым к столь революционным мероприятиям. Для этого потребовалось еще более 40 лет в условиях в основном победившего капитализма и новые еще более энергичные усилия многих передовых людей пореформенной России.

Велика роль в изучении народонаселения России военной статистики. Статистика всегда занимала видное место в специальном военном образовании. Многие офицеры русской армии по долгу службы должны были заниматься не только картографией, но и статистикой. Сознание необходимости изучения статистики возникло уже в начале XIX в. В «Руководстве к отправлению службы чиновниками дивизионного генерал-штаба» 1811 г. сказано: «Обширные сведения топографии и статистики нужны офицеру квартирмейстерской части»47. Реальные результаты статистической подготовки офицеров Генерального штаба проявились в их замечательных трудах по описанию губерний и областей России 40-60-х годов XIX в. Многие из офицеров, принявших участие в описании страны, были выходцами из Военной академии, созданной в 1830 г. Первостепенными предметами в программе академии считались военная география и военная статистика. Их преподавал там в 1845-1856 гг. виднейший представитель отечественной статистики Д. А. Милютин. Он поддерживал идею, что для характеристики военного могущества государства недостаточно знать географические данные и численность вооруженных сил, надо изучать самые источники всех наличных и возможных средств и сил государства. По его мнению, военная статистика является частью общей статистики. Ее цель «поэтому и должна состоять в исследовании в данный момент сил и средств государств в военном отношении»48.

Таким образом, уже к 40-м годам XIX в. военная статистика в России находилась на исключительно высоком уровне, отвечающем требованиям развитого буржуазного общества. Поэтому описания и обозрения офицеров Генерального штаба представляют большой интерес.

Для выяснения этнического состава населения России 40-60-х годов особенно много сделано офицерами Генерального штаба. В 1848-1858 гг. было опубликовано огромное 17-томное издание под названием «Военно-статистическое обозрение Российской империи. Издано при I отделении Департамента Генерального штаба трудами офицеров Генерального штаба» (СПб., 1848-1858. Т. 1-17). В обозрении охвачена вся территория империи, включая Финляндию, Царство Польское и Закавказье. По всем губерниям и областям страны здесь, как правило, приводятся сведения о численности и сословном составе населения (поуездные) и его этнической принадлежности (по губерниям), о естественном и механическом движении, о площади, занимаемой уездами и губерниями, и т.д. Большим достоинством «обозрений» является то, что в них отражены происходящие в России в 40-50-х годах этнические ассимиляционные процессы, которые не могут отразить в должной мере статистические показатели.

Так, например, в обозрении по Архангельской губ. подмечено, что карелы здесь «все говорят по-русски», что томашние самоеды «до того привыкли говорить на зырянском языке, что почти забыли свой родной» (СПб., 1853. Т. II, ч. I. с. 164, 166). В Петербургской губ., «кроме своего природного языка, большая часть чухон, и в особенности ижоры, объясняются по-русски, причем значительно умягчают выговор. Впрочем... в удаленных от проезжих дорог селениях... еще нередко можно встретить чухон... которые почти не знают русского языка. В северной оконечности губернии, у границы с Финляндией, русский язык также мало знаком финнам» (СПб., 1851. Т. III, ч. I. с. 210) .

Очень много сведений в обозрениях о быстром обрусении мордвы. В Пензенской губ. «мордва вся уже употребляет русский язык, говоря ш на нем и чисто и правильно» (СПб., 1849. Т. XIII, ч. IV. с. 10). В Нижегородской губ. «мордвы и черемисов... немного, исповедуют они веру православную и, не имея письменности, забывают свой язык и, вероятно, скоро будут говорить языком чисто русским. Одни татары остаются еще последователями Магомета» (СПб., 1852. Т. IV, ч. 4а. с. 3). Интересно, что в обозрении Нижегородской губ. мордва-терюхане уже не числятся в составе мордовского населения. Их обрусение зашло столь далеко, что только специальное обследование конца 40-х годов XIX в. позволило учесть численность и географическое размещение терюхан, но перепись 1897 г. показала, что все терюхане записали себя русскими по родному языку.

Интересны материалы об украинском населении. Из обозрений следует, что украинцы, проживающие среди численно преобладающего русского населения, уже в дореформенный период начали быстро терять национальное лицо. В Саратовской губ. «малороссияне забывают свой язык и принимают чисто великороссийский и оставляют свой прежний костюм, меняя его на одежду русских крестьян» (СПб., 1852. Т. V, ч. IV. с. 65). Однако компактно проживающее на большой территории украинское население еще далеко не подвергалось такому сильному русскому влиянию даже в так называемых великороссийских губерниях. В Курской губ. «русские редко вступают в брак с малороссами и обратно; от этого надо полагать, что долго еще эти два племени не сольются совершенно» (СПб., 1850. Т. XIII, ч. 3. с. 43). Подробные поуездные статистические данные о национальном составе в «обозрениях» имеются лишь по Казанской, Курской и Пермской губерниям; они существенно дополняют цифры Кеппена. По Казанской губ. у Кеппена не представлены сведения о числе крещеных татар и он ошибочно принял цифровые данные о татарах-мусульманах за данные обо всем татарском населении, а в обозрении приводятся полные сведения о всех татарах (СПб., 1850. T.V, ч. I. с. 43-47). По Курской губ. Кеппену были известны лишь погубернские данные об украинцах49, в то время как в «Обозрении Курской губернии» приводятся подробные поуездные цифры (СПб., 1850 . Т. XIII, ч. III. Табл. 12).

Если сведения «обозрений» могут быть с оговорками приурочены к VIII ревизии, то результаты следующего массового описания территории России офицерами Генерального штаба должно быть отнесено к X ревизии, так как его осуществили в 1859-1868 гг. и широко использовали: при этом материалы X ревизии и приходские списки, собранные по инициативе Кеппена в 1857-1858 гг.

Результаты указанного описания были опубликованы под названием «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба». Это издание являлось логическим продолжением рассмотренного выше описания 40-50-х годов XIX в. Однако оно отличалось более четкой и обширной программой сбора материалов и изучения губерний. Оно включало введение и семь глав: 1) географическое и топографическое описание, 2) жители, 3) хозяйство, 4) образование, 5) быт населения, 6) управление, 7) города, крупные селения и другие замечательные места. В описаниях много внимания уделялось этнографии (быту, обрядам, языку, обычаям) населения, сообщалось большое количество цифровых данных о численности отдельных народностей. Предполагалось охватить описанием всю Россию, но в конечном счете было опубликовано лишь 25 томов по ряду губерний страны50.

Как правило, большинство описаний отличается высоким научным уровнем. Их авторы проделали огромную работу по сбору, систематизации и критической обработке первичных материалов ревизского и церковного учета населения. Особенно основательны описания Среднего Поволжья (Казанская, Пензенская и Симбирская губернии) и Северного Приуралья (Вятская и Пермская губернии). Здесь по каждому уезду приводятся подробнейшие сведения о национальном составе населения и о миграционных процессах с конца 40-х годов XIX в. Авторы уделяют много внимания установлению точных ареалов географического размещения отдельных народностей. Огромную этнографически-статистическую работу проделали авторы описаний Смоленской, Гродненской и Ковенской губерний, М. Цебриков в описании Смоленской губ. выделяет районы расселения, устанавливает абсолютную численность великорусского и белорусского населения и дает материалы о миграционных процессах в этой районе с 1835 по 1857 г. Его данные особенно показательны в наши дни, когда отдельные исследователи без каких бы то ни было обоснований относят жителей этой губернии к великороссам.

В описании Гродненской губ. П. Бобровского содержатся ценные данные о численности и ареалах расселения основных народностей губернии в 40-50-х годах XIX в.: белорусов, украинцев и поляков. Автор указывает, что «в северной части, т.е. в уездах Слонимском, Волковысском и частях Белостокского, Сокольского и Гродненского живут черноруссы, говорящие с небольшими изменениями белорусским наречием. В южной - в уездах Пружанском, Кобринском, Брестском и Вельском - обитают потомки древлян и бужан, говорящие малороссийским языком, в наречиях пинском и волынском»51, а в уездах Вельском и Белостокском живет много поляков (соответственно 30,8 и 32,2% от всего населения). Примерно такие же данные приводил Кеппен, такие же данные давала и демографическая перепись 1897 г.52

Д. Афанасьев в описании Ковенской губ. дает подробнейшие поуездные цифры этнического состава населения по X ревизии53, которые сообразуются как с подотчетами П. И. Кеппена, так и с результатами переписи 1897 г.

Совершенно иная картина наблюдается по Виленской губ. Автор описания капитан Генерального штаба А. Корева, используя церковно-приходские списки священников, по существу, отнес к литовцам все католическое население, проходящее под названием литвинов. Он совершенно не принял во внимание данные Кеппена по VIII ревизии (138 тыс. человек), которые опирались на показатели родного языка. Поэтому у Коревы получилось, что по X ревизии в губернии было 389 тыс. литовцев54. По переписи 1897 г. их оказалось здесь лишь 279 тыс., а по расчетам Кеппена — 142 тыс. Хотя литовские исследователи и поднимают сейчас вопрос о массовом обелоруссивании литовского населения в Виленской губ., данные Кеппена дают основание усомниться в этом и полагать, что этот процесс, если и имел место, то в более ранние хронологические периоды. Интересно, что в «Военно-статистическом сборнике» в Виленской губ, на 1858 г. называется еще большая цифра литовцев — 473 562 человека об.п.55, причем она фигурирует и во всех других изданиях 70-90-х годов XIX в. до 18 переписи 1897 г. Это говорит о том, что более достоверные расчеты Кеппена были забыты или признаны неудовлетворительными, чему в немалой мере помогли собранные по его инициативе церковно-приходские списки.

По нескольким губерниям (Воронежской, Екатеринославской, Минской, Черниговской) в описаниях 60-х годов XIX в. не приводилось достаточно исчерпывающих сведений об этническом составе населения, и авторы их ограничились самыми общими рассуждениями на эту тему.

К описаниям офицеров Генерального штаба 60-х годов XIX в. тесно примыкают «списки населенных мест». Уже в пореформенные годы Центральный статистический комитет МВД развернул большую работу по сбору и публикации списков населенных мест страны. В условиях отмены крепостного права в стране и победы капиталистического способа производства необходимость подобного издания была очевидна. Не только для узкого круга ученых специалистов, но и для нужд Военного ведомства и для торгово-промышленной деятельности буржуазии важно было знать о наличии или отсутствии резервов рабочей силы, о расстоянии между теми или иными населенными пунктами, о их местоположении и составе населения. К сожалению, сведения об этническом составе жителей приводились лишь по губерниям или уездам и извлекались зачастую из других источников (церковно-приходских или ревизских списков), а не собирались непосредственно у населения. В 1861—1885 гг. Центральным статистическим комитетом МВД было выпущено специальное серийное издание «Списки населенных мест Российской империи». Оно состояло из 43 выпусков, которые охватили большую часть территории страны, кроме Прибалтики, Царства Польского, Финляндии, Казахстана и Закавказья. На остальной территории не было опубликовано списков по нескольким губерниям (Новгородской, Витебской, Могилевской, Минской, Виленской, Гродненской, Киевской, Волынской, Подольской, Иркутской областям, Якутской и Забайкальской)56. Основные данные списков были приурочены к 1859 г. По выражению П. Л. Семенова-Тяншанского, списки населенных мест стали «необходимейшей настольной книгой всякого серьезного статистика, географа, этнографа, экономиста и историка»57. Идея создания «списков населенных мест» принадлежала Кеппену, который писал в 1858 г.: «Зная, что мы не имеем еще полного списка заселенных в России мест, я уже в 20-х годах обращал на это внимание начальствующих лиц; к сожалению, тогдашнее мое ходатайство осталось без последствий»58.

Лишь когда за дело составления «списков» взялся Центральный статистический комитет (ЦСК), оно, наконец, стронулось с мертвой точки. Большую роль в этом сыграли занимающие должности редакторов Комитета такие видные деятели Русского географического общества, как А. И. Артемьев, А. В. Бушен, Е. К. Огородников, И. П. Вильсон, М. Н. Раевский, Л. И. Майков, В. В. Зверинский, И. И. Бок. Директором комитета с 1 января 1864 г. стал П. П. Семенов-Тяншанский - выдающийся русский географ, статистик, экономист. Этническая принадлежность населения в «списках» отражена не в полной мере. Обычно такие сведения сообщались в историко-географических предисловиях по уездам, а иногда и с выделением отдельных поселений. В самих же списках указывалось: 1) название населенного пункта; 2) топографическое обозначение его положения при какой-либо воде или живом урочище; 3) расстояние городов от столичного и губернского и селений от уездного города и стана; 4) в городах — число домов, а в селениях — число дворов; 5) наличное число жителей обоего пола; 6) число молитвенных зданий, благотворительных и учебных заведений, ярмарок, базаров и пристаней, почтовых станций, а также больших фабрик и заводов и других замечательных заведений. Таким образом, этнический состав населения не регистрировался по отдельным населенным пунктам из самого списка. В этом отношении данные «списков» ЦСК МВД значительно уступают показателям церковно-приходских списков Кеппена, где по каждому поселению отмечался этнический признак. Как показывает анализ данных об этническом составе «списков» ЦСК МВД, они, как привило, извлекались из церковноприходских списков. Особенно интересные сведения о «народах» приводятся в «списках» по Черниговской, Херсонской, Нижегородской и Симбирской губерниям. По Черниговской губ., например, особо выделено впервые в научной литературе число белорусов, есть данные о русских, греках, евреях и т.д. по уездам. В Нижегородской губ. подробно по селениям зафиксированы терюхане-мордва.

По Воронежской губ. этнический состав не указан в городах, по Харьковской тоже. По Курской губ. украинское население исчислено лишь приближенно (в %). По Таврической губ. материалы приводятся по состоянию на 1864 г., т.е. с учетом механического перемещения населения начала 60-х годов (массового выселения крымских татар, притока болгар и внутренних переселенцев). По Псковской губ. «списки» не имеют предисловия и, следовательно,. не фиксируют национальную принадлежность.

В целом данные «описаний» офицеров Генерального штаба и «Списки населенных мест» ЦСК МВД взаимно дополняют друг друга и представляют тот надежный фундамент, на котором можно строить изучение этнического состава населения России на период реформы 1861 г. «Описания» или «списки» отсутствуют по Европейской России только по Новгородской, Витебской, Могилевской, Эстляндской, Киевской, Подольской и Волынской губерниям, а в Сибири по Иркутской губ., Якутской и Забайкальской областям. Если дополнительно к этим источникам привлекать церковно-приходские списки 1857-1858 гг., то мы получим "материалы", охватывающие территорию всей Российской империи. Таким образом, усилия РГО не пропали даром. Несмотря на отказ Министерства финансов включить в формуляры ревизских сказов «означение народности лиц», этнический состав все же был определен почти на всей территории страны на 1858-1859 гг., хотя и не на ожидаемом научной общественностью уровне.

Заканчивая обзор важнейших работ и публикаций об этническом составе населения дореволюционной России, нельзя не остановиться на данных по этому вопросу, собранных и опубликованных Министерством государственных имуществ в 1861 г. Была напечатана погубернская «Ведомость о числе государственных крестьян по 9 и 10 переписям по племенам»59. В указанной ведомости по губерниям Европейской России сообщаются цифры государственных крестьян по IX и X ревизиям с выделением национальной принадлежности. Указаны русские, белорусы, украинцы, болгары, поляки, чудь, водь, ижора, карелы, зыряне, пермяки, вотяки, бессермяне, черемисы, мордва, чуваши, самоеды, лопари, литовцы и жмудь, латыши, татары, мещеряки, киргизы, ногайцы, калмыки, волохи и молдаване, евреи, немцы, шведы, цыгане и «прочие». Публикация была положительно встречена научной общественностью России. В том же году в журнале МВД на нее помещена рецензия, в которой подчеркивалось, что «исследований о племенном составе населения Российской империи, кроме трудов ученого академика П. И. Кеппена, там мало, а между тем потребность в этих сведениях столь велика, что нельзя не благодарить Министерство государственных имуществ за составленный и обнародованный труд»60.

Кеппен принимал участие в разработке МГИ формуляра, по которому осуществлялся сбор данных по IX ревизии. Он предложил: 1) вместо по племенам написать — по народам; 2) исключить из списка народностей тептярей, «так как это не отдельный народ, а состояние: нечто среднее между государственными крестьянами и башкиро-мещерякским войском»; 3) к названию волохов прибавить и молдаван; 4) болгар разделить на говорящих между собой по-болгарски и по-турецки (гагаузы); 5) евреев разделить на польских и на караимов; 6) при слове «литовцев» можно бы прибавить «и жмуди»61.

Из этих указаний были учтены лишь второе, третье и шестое. По-видимому, чиновники МГИ не сочли нужным использовать уже собранные Кеппеном данные о болгарах и гагаузах, а караимы не проживали в сельской местности. Опубликованные МГИ сведения, конечно, весьма примерны. Во-первых, нельзя забывать, что они касаются одних только государственных крестьян в 47 губерниях Европейской России, Это значит, что здесь не учтен этнический состав горожан, дворцовых и помещичьих крестьян даже на этой территории. Во-вторых, составители явно напутали при определении численности литовцев, так как отнесли к ним всех государственных крестьян Гродненской губ. Та же ошибка имеется и по Виленской губ. В Смоленской вообще не оказалось белорусов, а в Астраханской казахов (киргизов). Тем не менее собранные данные имели большой научный интерес. Они свидетельствовали о повышении в России 50-х годов XIX в. общего интереса к этнографии в широком смысле этого слова. Наряду с данными других исчислений результаты, полученные МГИ, не смогут не быть использованы при определении численности и географического размещения народов России середины прошлого века.

В пореформенное время в России был опубликован ряд работ по этнографии. Следует остановиться на работе Р. Ф. Эркерта «Взгляд на историю и этнографию западных губерний России»62. Она примечательная тем, что автор придерживается здесь взгляда, что все католическое славянское население на территории, вошедшей в состав России по разделам Польши, является польским. Р. Ф. Эркерт пишет: «Ничто в западных губерниях России не определяет черты, отделяющие русскую народность от польской так отчетливо и правильно, как различие вероисповедания. Все славянские обитатели православного исповедания - русские... Католики — поляки»63. Автор вообще считает, что нельзя делить население этого района, хотя и допускает, что его система более применима к территории Правобережной Украины, чем к Белоруссии, где национальное самосознание выражено слабее, Здесь автор допустил явную ошибку, так как в условиях России язык оказался гораздо более действенным этническим показателем, чем религиозная принадлежность. С утраты веры в тот период действительно начинался процесс утраты своей национальной принадлежности. В Галиции, Закарпатье или Царстве Польском, где польский или венгерский религиозно-национальный гнет действовал несколько веков, утрата веры привела к тому, что значительная часть украинцев ополячилась или омадьярилась. Об этом свидетельствуют цифровые данные наших таблиц. В России же для завершения процесса ополячивания уже не было соответствующих условий. Напротив, все большие и большие группы принявшего католичество украинского и белорусского населения, особенно те, которые приняли эту веру лишь в XIX в., возвращаются в «родное лоно». Об устойчивом характере ополячивания можно говорить, и то с известными оговорками, лишь в отношении дворянства и населения крупных городов, где в большей мере сказывалось влияние польской культуры (Вильно, Гродно, Санок, Брест, Белосток, Львов, Перемышль, Ярослав и т.д.). Материалы переписи 1897 г. продемонстрировали правильность этого положения.

Действительно Р. Ф. Эркерт в девяти западных губерниях России насчитал 1 25 7 000 поляков64. Он допускает, что если за основу брать язык, то это число сократится до 1 млн, так как именно это число фигурирует у М. Лебедкина65. А. Ф. Риттих в своем «Атласе» дает на ту же дату (1858 г.) 946 тыс. человек об.п.66 В. А. Обручев в «Военно-статистическом сборнике» приводит цифру 926 тыс. человек об.п.67 По нашим данным на этой территории проживало лишь 636 тыс. поляков, а по переписи 1897 г.— 886 тыс.68 Это показывает, что численность поляков не могла столь сильно сократиться за 40 лет при общем быстром росте населения пореформенной России. Все дело здесь именно в том, кого считать поляком, что брать за основу — одно вероисповедание или учитывать, насколько это возможно, язык, сословно-классовую принадлежность и даже географическое положение, а также время перехода в католическую веру. Не вызывает никаких сомнений, что попытка опереться лишь на один, хотя и существенный признак привела Эркерта к необоснованным выводам. Как мы отмечали, некоторые русские статистики шли еще дальше и вообще относили к полякам всех жителей бывшей Речи Посполитой (К. Ф. Герман); однако такая постановка вопроса не выдерживает уже никакой критики.

Особенно заметна беспочвенность утверждений Эркерта на примере Гродненской губ., где в 50-е годы были в ходе специальных обследований получены наиболее достоверные сведения о поляках по языку. По VIII ревизии было учтено 82 689 поляков, по IX - 89 853 и по X - 90 031 и, наконец, по переписи 1897 г. - 161 662, а по Эркерту, в начале 60-х годов XIX в. - 270 000 тыс. (у М. Лебедкина - 193 228). Однако автор особенно резко критикует именно данные исчислений польского населения по Гродненской губ., ссылаясь на близость ее к границам Царства Польского. Однако этот довод не совсем применим именно к этой губернии, так как преобладающее здесь белорусское население в XIX в. не имело еще четко выраженного национального самосознания и поэтому для него принятие католичества еще не означало утрату своей национальности. Это облегчило белорусскому по языку населению района возможность менее болезненно преодолеть отрицательное влияние католической веры на процесс ускоренного формирования национального самосознания по второй половине XIX — начале XX в. Указанное положение Эркерта в большей мере применимо к Волынской и Киевской губерниям, так как на Украине национальное сознание вполне отчетливо сформировалось уже к XVIII в.

Тогда же был опубликован Атлас народонаселения Западно-русского края А. Ф. Риттиха69. В Атласе приведены подробные таблицы распределения населения девяти западных губерний страны по религиозной принадлежности. Автор использовал для своей работы широкий круг источников. Среди них упоминаются и материалы церковного учета (епархиальных начальств, Департамента духовных дел, Академии наук)70, и данные административно-полицейских исчислений (ЦСК МВД), и опубликованные исследования офицеров Генерального штаба (Б. Бобровского, Д. Афанасьева), М. Лебедкина71 и П. И. Кеппена. Здесь же помещены погубернские цифры об этническом составе населения. Хотя автор неоднократно ссылается на Кеппена, в своих расчетах этнического состава населения он явно предпочел данные офицеров Генерального штаба и М. Лебедкина. Именно поэтому его цифры о количестве поляков близки к приведенным Лебедкиным и уступают ему лишь потому, что по Гродненской губ. он использовал показатели Бобровского. Тем же объясняются и весьма завышенные сведения о литовцах Виленской губ. (478449 человек, а белорусов лишь 150113 чел.).

Данные Лебедкина Риттих несколько обработал. У него уже не упоминаются поляне, древляне, волыняне, хорваты, тиверцы, уличи72 и кривичи73. По Гродненской губ. не показано 132 тыс. великорусов, к которым отнесены не определившие еще своего национального лица белорусы, однако излишне доверчивое отношение к религиозному этническому определителю и молчаливая недооценка исследований Кеппена, основанных на показателях языка, привели его к неверным заключениям, в общем близким положениям Эркерта.

Цифры Лебедкина использованы также в работе Н. Столпянского, посвященной девяти западным губерниям Европейской России74. Никакой критической оценки привлекаемых материалов автор не дает. По существу, то же можно сказать и о материалах, помещенных в Географическо-статистическом словаре Российской империи, изданном под редакцией П. П. Семенова-Тяншанского75,а также в уже названном выше «Военно-статистическом сборнике»76. В последнем сборнике приводятся сведения о численности народностей России по губерниям на 1858 г. Родственные народы объединены в укрупненные группы, и численность каждого из них не указывается. Даны следующие группы: болгары, греки, молдаване, литва (литовцы и латыши), финны (эсты, ливы, собственно финны, карелы, коми-зыряне, коми-пермяки, финноязычные народности Поволжья), армяне, татары, башкиры, киргизы, калмыки, самоеды, цыгане, немцы, поляки, евреи, русские (великороссы, малороссы и белорусы) и «разные племена». Цифры сборника весьма и весьма примерны. Характерно, что здесь без всяких оговорок по Таврической губ. взяты показатели середины 60-х годов XIX в., т.е. с учетом сильнейшего миграционного движения 1860-1862 гг. (выселение татар в Анатолию и Добруджу, приток в Крым болгар и внутренних переселенцев); вызывают недоумение неполные данные по Бессарабии и т.д. По сравнению с исчислениями Кеппена это большой шаг назад. Авторы не справились с критической оценкой нового, накопленного к этому времени наукой теоретического и статистического материала.

Наиболее плодовитым и основательным в 60-х — первой половине 70-х годов XIX в. ученым, продолжающим заниматься этническим составом населения России, был Риттих. Он продолжил дело, так успешно начатое и незавершенное Кеппеном. В отличие от Кеппена, предпринявшего в общероссийском масштабе сбор первичных материалов о численности народов страны, Риттих непосредственно собрал этнографические сведения лишь по ряду районов.

В 1864 г. им была опубликована работа по этнографии Люблинской и Августовской губерний Царства Польского77, которую можно считать одной из лучших работ автора. Используя первичные материалы церковного учета, автор на 1863 — начало 1864 г. определяет здесь численность и географическое размещение населения, его религиозную и национальную принадлежность. Люблинская и Августовская губернии представляли собой даже к середине XIX в. окраинные губернии Царства Польского со значительным украинским, литовским и белорусским национальным меньшинством. Кроме того, здесь проживало небольшое число татар-магометан и русских раскольников, а в городах и местечках находилось немало евреев. Автор делает интересный исторический экскурс в прошлое, отмечая границы русских земель в период Киевской Руси и феодальной раздробленности, а затем на основании последних данных проводит этническую границу начала 60-х годов XIX в. В результате у него получается интересная и убедительная картина быстрого и планомерного ополячивания украинского, белорусского и даже литовского населения в этом районе. Риттиху удалось привести наиболее достоверные цифры абсолютной численности украинцев, белорусов и литовцев. Ему удалось также существенно уточнить цифры Кеппена о количестве литовцев в Августовской губ. Как показывает анализ данных Кеппена и Риттиха, первый чрезвычайно сильно недоучел численность литовцев Сейненского у. и несколько менее — Кальварийского у., и лишь по Мариампольскому у. его данные можно считать сравнительно полными. Действительно, Кеппен насчитывает литовцев в Августовской губ. 183 916 человек об.п. (в Мариампольском - 112562, в Кальварийском — 66 406 и в Сейненском — 4948)78. У Риттиха в 1863 г. учтено 256 708 человек об. п. литовцев (в Мариампольском - 113 305, в Кальварийском — 84 317 и в Сейненском — 59 086)79. Перепись 1897 г. зарегистрировала их на этой территории 304 548 человек (в Мариампольском с отделившимся от него Волковышским — 140 742, в Кальварийском с отделившимся от него Владиславским - 106 832 и в Сейненском — 56 924 человек)80. Данные переписи 1897 г. можно рассматривать как контрольные Они подтверждают цифры Риттиха лишь с одной оговоркой. Мы видим, что в Сейненском у. Риттихом учтено больше литовцев, чем их показала перепись 1897 г. Однако это вполне могло быть следствием польской ассимиляции. Сейненский у. имел всегда смешанное литовско-польское население81 и глубоко вдавался в глубь польской территории. Он и в наши дни остался в составе Польши, включен в состав Белостокского воеводства, однако литовцев там в 1959 г. оказалось всего 5 тыс. человек об.п82 а в 1963 г. — 10 тыс.83 Интересны также данные Риттиха о численности (23 759 человек об.п.) белорусов, проживавших в основном в Августовском у. По переписи 1897 г. здесь значилось их 25 712 человек об.п.

Вслед за этим Риттих опубликовал исследование по Казанской губ.84-85, где также приводятся поуездные данные о численности и религиозной принадлежности проживающего населения (русских, мордвы-мокши, вотяков, черемисов, чувашей, татар, мещеряков и иностранцев) на 1868 г. Много внимания в работе уделено крещеным татарам, которые не регистрировались в губернаторских отчетах и были пропущены у Кеппена. Автор подчеркивает, что крещеные татары (всего около 28 тыс. человек об.п.) «сохранили многие обычаи, свою одежду и язык»86.

Несколько позже вышло исследование такого же рода по Прибалтике87. Здесь рассмотрены поуездно этнический состав и религиозная принадлежность Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерний на 1867 г. Отдельно указаны русские, белорусы, латыши, литовцы, жмудь, летты и куры, ливы, эсты, немцы, шведы, финны, евреи, татары и цыгане. В работе сделан интересный экскурс в прошлое, отмечается время поселения в Прибалтике поляков, евреев, цыган. Выделены основные, самые крупные населенные пункты. Рассмотрен их национальный состав. Четко определены этнические границы каждой народности. К исследованию приложены две отлично выполненные карты: «Карта Прибалтийского края по вероисповеданиям» и «Этнографическая карта Прибалтийского края 1873 г.» По остальным районам Риттих не опубликовал каких-либо специальных материалов об этническом составе населения. Поиски таких данных в архивах и в первую очередь в архиве Русского географического общества не дали никаких результатов. Однако в 1875 г. им были напечатаны по состоянию на 1867 г. подробные поуездные показатели этнического состава населения России (кроме Сибири и Средней Азии, а по Польше сведения приведены по губерниям)88. Они представляют для науки огромный интерес, хотя в исследовании допущено немало неточностей. В Таврической губ. все украинское население включено в состав русского, хотя оно здесь преобладало. В Константиноградском у. Полтавской губ. не указаны русские однодворцы. В Тверской и Орловской губерниях нет данных о белорусах и т.д.

Тогда же в 1875 г. Риттих опубликовал «Этнографическую карту России»89. От карты Кеппена она отличалась более крупным масшатбом и охватом более обширной территории (показаны западные губернии России и Закавказье). Кроме того, здесь впервые выделены районы преимущественного расселения русских, украинцев и белорусов. Анализ «Этнографической карты» Риттиха показывает, что в ее основу кроме материалов собственных обследований был положен огромный статистический материал, накопленный в результате обследований 50-60-х годов XIX в. Во-первых, это данные, собранные Кеппеном для новой этнографической карты и не использованные им: церковно-приходские списки священников и другие материалы местных административных исчислений, сданные им Русскому географическому обществу. Во-вторых, это результаты описаний офицеров Генерального штаба 60-х годов XIX в. Особую ценность здесь для Риттиха могли представить описания Литвы, Белоруссии, Поволжья и Приуралья. В-третьих, это данные списков населенных мест, составленных в Центральном статистическом комитете МВД. Мы видим, что Риттих оказался в исключительно благоприятных условиях, когда в его руки попали источники исключительной ценности, причем заслуга в их создании принадлежала отнюдь не ему.

Более того, сам Риттих оказался далеко не в состоянии критически обработать всю совокупность поступивших в его распоряжение материалов. Он, правда, смог составить статистические сводки численности народностей России, кроме отдельных указанных выше территорий, однако попал под влияние церковной статистики о религиозной принадлежности населения и не смог научно обоснованно показать расселение литовцев и поляков. И все же его таблицы и карта представляли собой выдающееся достижение отечественной статистики и картографии. По существу, больше в дореволюционной статистике и картографии им нет аналогии ни по масштабам, ни по фактическому богатству содержания.

Уже в 80-е годы Риттих опубликовал статью об этническом составе населения Харьковской губ.90 В ее основу были положены «Списки населенных мест Харьковской губернии», опубликованные в 1868 г., а также работы Д. И. Багалея91. Поэтому в работе приводятся подробные сведения о ходе расселения этого района, о времени основания важнейших населенных пунктов, пo состоянию на 1858 г. Риттих по уездам перечисляет все «великороссийские селения» и определяет удельный вес русского населения.

Наряду с указанными чисто исследовательскими работами, в которых автор вносил свой весомый вклад в изучение проблемы этнического состава населения России 60-х годов XIX в., его Перу принадлежат и работы совершенно иного рода.

В 1885 г. им была напечатана книга "Славянский мир"92. Можно подумать, что она написана совершенно иным человеком. Хлестко, голословно, с черносотенных позиций, Риттих распространяется здесь о превосходстве русских и вообще славян над всеми другими народами мира. Книга прекрасно оформлена, богато иллюстрирована, однако ее единственным достоинством является прекрасно выполненная «Этнографическая карта Европейской России», являющаяся перепечаткой его карты 1875 г.

В 70-х годах XIX в. по этнографии отдельных губерний и районов России был опубликован еще ряд ценных работ.

В 1872 г. Л. Сементовский издал «Этнографический обзор Витебской губернии»93. Работа эта, бесспорно, является лучшим исследованием по этнографии отдельных частей дореволюционной России. Автор ее совершенно справедливо выражает свое полное несогласие с мнением Эркерта о том, что религиозная принадлежность в западных губерниях России наиболее полно отражает национальное лицо населения, является лучшим этническим признаком. Обследование 1870 г. показало, что «в Витебской губернии 59 179 белорусов-католиков, 159 659 латышей и 1067 эстов, есть немцы и французы, которых Эркерт относит к полякам»94.

Сементовский признает, что родной язык является лишь одним из этнических признаков, составляющих национальность; однако он вполне справедливо указывает, что в условиях тогдашней Белоруссии показатель родного языка гораздо лучше и точнее раскрывает национальную принадлежность населения. Именно родной язык и был положен в основу специального этнографического обследования губернии. Поражает необычайная тщательность и скрупулезность сбора сведений. Они «собирались у народа, а при невозможности получить их лично — через волостные правления с участием мировых посредников и притом по каждой населенной местности как бы мала она ни была»95.

В ходе обследования по каждому населенному пункту были собраны и нанесены на подробную трехверстную карту данные о расселении белорусов, русских, поляков, латышей, эстов, евреев, цыган и прочих (т.е. единичных представителей - немцев, французов, англичан и т.д.).

В результате этого удалось получить точные границы расселения всех народностей губерний и в отдельных вопросах уточнить данные Кеппена.

Наиболее интересны сведения о поляках, так как Кеппен вообще не смог в 40-х годах XIX в. собрать таковые, а Эркерт, отнеся всех католиков к полякам, дал весьма искаженную картину. Результат обследования наглядно показал, что католичество в подавляющей массе еще не привело к утрате белорусами родного языка. Об этом в свое время свидетельствовали и церковно-приходские списки Кеппена96, но там замечания подобного рода носили случайный характер и не поддавались статистической обработке. Действительно по родному языку в губернии оказалось всего 21 626 человек обл. поляков, а белорусов-католиков - 59 179 человек97. Сементовский отмечает, что «природных поляков, пришедших в Витебскую губернию из Польши, весьма немного; большая часть так называемых поляков даже среди дворянства суть потомки православных белорусов»98, которые ополячились.

К сожалению, в других губерниях России исчислений подобного рода произведено не было, но и данные по Витебской губ. показали, что в условиях царской России пореформенного времени можно было собирать этнографические материалы большой достоверности. Кроме ценной карты и фактического цифрового материала, в этой работе дана важная методическая основа - разработаны основные правила, по которым можно было производить этнографические обследования различных районов страны. Очень важен вывод о том, что лишь среди дворянства и некоторой части горожан принятие католичества привело к ополячиванию, утрате частью белорусского населения своего родного языка. Однако их удельный вес оказался невысоким.

В этом же направлении написана и работа П. П. Чубинского99. Используя Данные о вероисповедании и родном языке, автор пытается определить здесь этнический состав населения Правобережной Украины (Киевской и Подольской губерний) в 1870 г.

Данные Чубинского о евреях, немцах, русских, молдаванах и чехах не вызывают сколько-нибудь серьезных возражений.

Основное внимание, однако, в исследовании уделено определению численности и удельного веса польского и украинского населения. Автор утверждает, что подавляющую часть католиков Правобережной Украины можно по языку отнести к украинцам. Даже приняв католическую веру, они не утратили своего родного языка и не сумели достаточно хорошо овладеть польским. По существу, действительно ополяченным можно считать только потомственное дворянство.

Мелкая многочисленная шляхта охотно начала усваивать польский язык и обычаи, получая взамен определенные экономические преимущества. Однако «с уничтожением Речи Посполитой она оказалась более ненужной панам. Экономическое положение сблизило ее с народом... От этого произошло обратное движение у шляхты. Она все более и более утрачивает свой полонизм»100.

Все эти наблюдения Чубинского, бесспорно, представляют для нас большой интерес. Он правильно, по-нашему мнению, подметил основную тенденцию этнических процессов Правобережной Украины пореформенного периода после восстания 1863 г.

Тем не менее последующая демографическая перепись 1897 г. показала, что автор явно недооценил роль религиозного фактора в формировании национального сознания окатоличенного населения Правобережной Украины. В отличие от соседней Белоруссии религиозная принадлежность на Украине играла гораздо большую роль в формировании национального самосознания и ее влияние возрастало с востока на запад по мере приближения к территории расселения коренного польского населения. В этой связи советский украинский ученый В. И. Наулко не без основания отмечал, что «на Украине местное население всегда считало, что каждый католик - поляк. Много поляков разговаривало на украинском языке»101, т.е. национальное самосознание и родной язык не всегда и не везде совпадали.

Все сохранившиеся статистические материалы позволяют прийти к следующим выводам. В XVI — начале XIX в. на территории Правобережной Украины была окатоличена некоторая, впрочем небольшая, часть украинского населения — главным образом дворяне, мелкая шляхта, горожане и незначительная часть крестьян. Население это еще долго продолжало говорить на родном ему украинском языке, лишь постепенно меняя его на польский. В 40-х годах XIX в. мелкая шляхта западных губерний лишилась всех привилегий. Из нее создали новое сословие «граждан и однодворцев западных губерний», которые были положены в подушный оклад на правах государственных крестьян. Одновременно поляки после восстаний 1830 и 1863 гг. окончательно потеряли свое влияние в Литве, Белоруссии и на Украине.

В результате уже с 40-х годов XIX в. в России начался постепенный процесс возврата части окатоличенного населения в «родное лоно». По-видимому, на темпы этого процесса решающее влияние оказало время принятия католичества и лишение мелкой шляхты всех ее прав и привилегий. Однако на Украине этот процесс не получил такого развития, как в соседней Белоруссии. Данные переписи 1897 г. наглядно продемонстрировали это. Цифры показывают динамику движения католического, отнесенного к польскому населения в 50-90-х годах XIX в.



Мы видим, что в 1897 г. по сравнению с 50-ми годами XIX в. общая численность польско-католического населения сократилась в Киевской, возрасла в Волынской и резко понизилась в Подольской губерниях. Нам эти цифры кажутся вполне закономерными. Население Волынской губ. ранее всего подвергалось окатоличиванию. Кроме того, мелкой шляхте здесь удалось сохранить в основном свои привилегии. В результате подавляющая масса католиков сохранила свое польское национальное самосознание. Расчеты Чубинского по этой губернии оказались неверными. По существу, в Волынской губ. происходил тот же процесс, что и в соседнем Царстве Польском (в Люблинской губ.) и в принадлежавшей Австро-Венгрии Галиции: вера и этническое самосознание в основном совпали. Именно поэтому мы сочли возможным по этой губернии по данным губернаторских отчетов католическое население отнести к полякам. Конечно, и здесь какая-то часть католиков осознала свое родство с украинской народностью по данным 1897 г. Об этом говорит очень небольшой прирост в 60-90-х годах XIX в., но какие-либо расчеты здесь вводить рискованно, и в общих чертах можно отнести католиков к полякам. Это будет меньшей ошибкой. По Киевской губ. обратный процесс, на который указывал Чубинский, проявился более выпукло. Эта губерния была более удалена от Польши, а часть ее (Киев, Васильков) еще в XVII в. оказалась в составе России. Однако и здесь большая часть католиков все же сохранила свою польскую национальность.

Совершенно иная тенденция имела место в Подольской губ. Относительно ее Чубинский абсолютно прав. По-нашему мнению, решающее влияние на ускоренный процесс украинизации мелкой шляхты оказало лишение ее шляхетских прав и превращение в разряд государственных крестьян (как особого сословия «граждан и однодворцев Западных губерний»). Дело в том, что нигде в других восьми губерниях Западной России не было такого числа мелкой шляхты, превращенной в 1842 г. в государственных крестьян. В 1804 г. шляхты здесь было около 96 тыс. человек об. п.102, но настоящих помещиков - лишь около 4 тыс.103 В 1842 г. потомственных и личных дворян оказалось около 4 тыс. душ м.п.104, а «граждан и однодворцев Западных губерний» - 70 769 душ м.п.105 Всего же эта категория населения тогда насчитывала 196 644 души м.п., т.е. на долю Подольской губ. пришлось 36,0% общей численности ее населения106. В 1853 г. общая численность «граждан и однодворцев Западных губерний» сильно сократилась, так как части их удалось добиться Дворянства, часть переселилась в Новороссию и на Северный Кавказ. Однако в Подольской губ. это сокращение не было столь значительным, как в соседних губерниях, и они составили 60 658 душ м.п., или 38,90% общей численности107. Вот эта мелкая шляхта, которой в 60-е годы было Не менее 120 тыс. человек об.п., и начала в первую очередь «все более и более утрачивать свой полонизм». Не имея возможности для дореформенного периода выделить поляков в Подольской губ., мы сочли наиболее Целесообразным включить в их число только дворянство (потомственное и личное) и для всех ревизий всю мелкую шляхту считать в числе Украинцев. Поэтому эти цифры несколько занижены (нет поляков-мещан и крестьян), но они гораздо ближе к истине, чем данные М. Лебедкина или А. Ф. Риттиха, по которым поляков в губернии оказалось более 200 тыс. человек, а перепись 1897 г. дала лишь 69 тыс.

Все это свидетельствует о необходимости погубернского и даже поуездного подхода к анализу этнографического материала дореволюционной России. В разных ее частях и в разное время могли действовать и действовали самые различные тенденции. И лишь их всесторонний учет может дать удовлетворительные выводы. В этом смысле для нас особенно ценны работы Сементовского и Чубинского. Последний применительно к Правобережной Украине правильно указал на характернейшие особенности этнических процессов 60-х годов XIX в. Он лишь не мог учесть их реальные масштабы, преувеличивал роль языка и несколько недооценивал значение религиозного фактора для Правобережной Украины.

В 1869 г. была опубликована интересная работа Н. А. Фирсова о нерусском населении Среднего Поволжья до 1762 г.108 Автор пытался хотя бы ориентировочно определить численность нерусского населения Поволжья. По его подсчетам, «инородческое население в эпоху первой ревизии в тогдашних губерниях Казанской, Нижегородской и Воронежской... составляло около 500 тысяч человек»109. Эти данные очень и очень ориентировочные. Достаточно сказать, что, по нашим подсчетам, на этой же территории по I ревизии (1719 г.) было учтено около 700 тыс. человек различных нерусских народностей110. К тому же у автора не выделены отдельные народности, поэтому невозможно сказать, где им допущен столь значительный недоучет.

Тем не менее указанные цифры взяты на вооружение советской исторической наукой. В «Очерках истории СССР» за вторую четверть XVIII в . эта цифра приводится как наиболее вероятная111. Неточность Фирсова вызвана тем, что он работал в основном по опубликованным (главным образом законодательным) источникам, где не было никаких указаний на старокрещеное население.

Наиболее интересные материалы автор, приводил о ходе крещения нерусских народностей Поволжья и о переселенческом движении отсюда в Южное Приуралье (в Башкирию). Сообщал много конкретных сведений о поселении в Башкирии крещеных калмыков, ссыльных, легально дозволенных и самовольных переселенцев. Интересен вывод автора, подтвержденный цифровыми материалами, об усилении темпов заселения Южного Приуралья нерусскими народностями Поволжья в 40-50-х годах XVIII в., в период их массового крещения. Избегая насильственного крещения и усиления царистского национального гнета, многие тысячи татар, чувашей, мордвы, вотяков, черемисов устремлялись на башкирские земли, где в 30-е годы законодательно оформлялось новое, разноплеменное по своему составу сословие «тептярей и бобылей». Тем не менее Фирсов не приводил полных данных о количестве переселенцев. И все же его работа выгодно отличается от огромного числа исследований по заселению Южного Приуралья, появившихся в более позднее время и не дающих конкретного исторического материала.

В 1879 г. Якутский областной статистический Комитет опубликовал ценные данные о численности и составе населения области112. По городам и уездам приводились данные о численности, сословном составе и вероисповедании жителей области на 1879 г. Для нас наиболее интересна табл. 23 «Ведомость о числе русского и инородческого населения в округах Якутской области, с подразделением первого на городские и сельские сословия, а второго — на улусы, наслеги и проч.» В таблице даются цифры о числе и географическом размещении русских по населенным пунктам, а коренных жителей (якутов, тунгусов, юкагиров и ламутов) по улусам и наслегам на 1879, 1877 и 1858 гг.

Генерал-майор Гагемейстер в 1876 г. составил обозрение Финляндского военного округа113. В работе приводились данные о движении населения Финляндии с середины XVIII в. В основу положен материал церковноприходских списков духовенства. По состоянию на 1866 г. даны погубернские цифры общей численности и национального состава населения Финляндии. Автор отмечал, что сведения, полученные у местного духовенства, гораздо качественнее полицейских, хотя дают результаты, «менее действительных, особенно в городах, что показала перепись в некоторых городах 1 марта 1870 г.»114 При определении энтического состава к шведам были причислены жители тех лютеранских приходов, где богослужение производилось на шведском языке, к финнам - где богослужение велось на финском, а к русским — все лица православного исповедания. При такой системе численность русского населения завышалась, так как к нему были отнесены все православные карелы. Однако их число было невелико и не влияло существенно на общую картину этнического состава населения княжества. Данные Гегемейстера для нас важны в первую очередь тем, что удельный вес различных этнических компонентов середины 60-х годов XIX в. можно распространить на более ранние периоды, так как в XIX в. не наблюдалось сколько-нибудь заметного притока или оттока населения в этом районе.

Кроме указанных выше работ, в 70-90-х годах XIX в. было опубликовано немало трудов, посвященных отдельным народностям. Здесь лишь в отдельных случаях давались исторические экскурсы в прошлое. Следует отметить, что вообще с 70-х годов, точнее со времени опубликования «Этнографической карты» А. Ф. Риттиха, интерес к статистическим историко-этнографическим данным снижается. В России все больше утверждается идея о необходимости проведения научно организованных переписей населения. И на фоне этого интерес к бесспорно ценным и уникальным, но недостаточно точным видам учета населения резко снижается.

Характерно также, что в 70-90-х годах в России уже почти не производятся специальные исчисления энтического состава населения. Поэтому в работах тех лет, как правило, используются зачастую без всяких оговорок данные о численности различных народов в 50-60-х годах. Никаких перерасчетов, связанных с естественным движением, миграционными или ассимиляционными процессами, при этом не делается.

К. А. Попов в 1874 г. опубликовал работу «Зыряне и зырянский край»115. В ней много внимания уделено быту, обычаям, верованиям коми-зырянского населения. Сведения же об их численности (91 тыс. человек об.п.) совпадают с теми, которые были исчислены в 1858 г.116

В 1879 г. вышло из печати «Историко-статистическое описание Тверской губернии» В. Покровского117, в котором значительное внимание было Уделено проживающим в губернии карелам. Автор коротко излагает историю переселения карел в Тверскую губ. в XVIII в., приводит интересные данные об их борьбе с помещиками-крепостниками, пытавшимися их закрепостить. На 1 января 1879 г. Покровский приводит поуездные цифры численности карел, причем они действительно относятся к этому году. Общая численность карел достигла к 1879 г. 103 089 человек об.п. и возросла по сравнению с X ревизией (1858 г.) на 9993 человека. В работе указывается, что «в Ржевском уезде по р. Молодому Туду близ Смоленской границы есть небольшое число жителей, говором своим сходных с белорусами»118, однако никакого цифрового материала не приводится.

В 1889 г. было напечатано исследование И. Н. Смирнова «Черемисы»119. В этом ценном обобщающем исследовании, к сожалению, очень мало данных о численности черемисов. Лишь по отдельным уездам (Уржумский, Яранский) приводятся разрозненные цифры об их количестве по отдельным ревизиям XIX в. (VI, VIII), из которых нельзя получить какого-то общего представления.

Интересны сведения о быстром заселении Вятской губ. русскими переселенцами в XIX в., хотя и этот вывод не подкреплен конкретными статистическими материалами.

Подобного рода работу о якутах написал в 1896 г. В. Л. Серошевский120. Однако он не делает исторических экскурсов в прошлое и ограничивается 90-ми годами XIX в. Общую численность якутов он оценивает в 221 776 человек. Эта цифра являлась близкой к действительности, так как перепись 1897 г. показала 225 тыс. якутов.

Значительный интерес представляет для нас исследование Н. Харузина о лопарях121. Книга превосходно оформлена, снабжена великолепными иллюстрациями и насыщена богатым содержанием. Автор приводит, правда без какого бы то ни было критического анализа, много цифровых данных о численности лопарей Кольского полуострова в XVIII-XIX вв. Исключительно богаты данные автора о языке, одежде, обычаях и верованиях лопарей. Анализ использованных статистических материалов XIX в. привел Харузина к выводу, что «нельзя констатировать вымирания лопарей, но что они довольно быстро русеют»122. Этот вывод интересен тем, что он показывает неприменимость положения о вымирании всех мелких народностей и этнографических групп в России. Если на Дальнем Востоке у отдельных народностей этот процесс и наблюдался, то его нельзя признать всеобщим.

Перу Н. А. Бобровникова принадлежит книга об «инородническом населении Казанской губернии»123. Хотя она вышла в свет в 1899 г., автору еще были не известны результаты переписи 1897 г. Поэтому он приводит поуездные цифры о численности и размещении татар, вотяков и мордвы по состоянию на 1896 г. Однако особое внимание у него уделено татарам. Массовый переход крещеных татар в магометанство в XIX в. вызвал у этнографов России особый интерес к этому народу, который в отличие от других народностей Поволжья обладал четко выраженным национальным сознанием, редко расставался со своей магометанской верой и даже после крещения сохранял свое национальное лицо. В работе сделан интересный вывод, позволяющий объяснить сущность некоторых этнических процессов в Поволжье в XVII-XIX вв. Автор указывает, что "принятие магометанства у инородцев равнозначуще превращению в татары»124. Этот вывод, конечно, нельзя понимать буквально. Однако не подлежит сомнению, что принятие магометанства в Поволжье и Приуралье являлось важнейшей вехой на пути отатаривания. Наши материалы подтверждают этот вывод. Тептяри и бобыли Оренбургской губ. по происхождению принадлежали в основном к мордве, чувашам и вотякам, но уже в XIX в. их не без некоторой доли основания относили к татарам. Еще в начале XIX в. в Казанской губ. чуваши численно превосходили татар, но в середине 30-х годов XIX в. эти два народа поменялись местами. В этой связи советский этнограф С. А. Токарев писал: «Уже на глазах этнографов в течение XIX в. немало чувашских деревень превратились в татарские»125.

Все это показывает, что религия не может не учитываться при определении этнического состава населения России XVIII-XIX вв. При феодальной формации роль ее как этнического определителя была выше, чем при капитализме. Развитие товарно-денежных отношений, рост городов, укрепление единого всероссийского рынка, формирование рабочего класса и т. д. в какой-то мере подрывали влияние религии, но и до настоящего времени она оказывает влияние на сознание значительных групп людей.

Вообще во второй половине XIX в., вплоть до переписи 1897 г., мы видим снижение интереса к изучению этнического состава населения по материалам ревизий и административно-полицейских исчислений. Казалось бы, победа в России капиталистического способа производства должна была усилить интерес к этой проблеме. Именно в пореформенное время в России начинается процесс формирования буржуазных наций, пробуждается национальное самосознание многих народностей страны, формируется их письменность и литературный язык. Однако мы видим, что А. Ф. Риттих, составитель новой «Этнографической карты России», опирался в основном на материалы, собранные П. И. Кеппеном, офицерами Генерального штаба и Центральным статистическим комитетом МВД в конце 50-х — начале 60-х годов XIX в.

Почему же в пореформенной России в 60-90-х годах XIX в. до переписи 1897 г. не производилось специальных общегосударственных обследований этнического состава населения и большинство исследователей пользовались устаревшими показателями дореформенного периода?

По нашему мнению, это объясняется тем, что в 50-е годы начинается Длительная борьба передовых умов России за проведение на ее территории научно организованных переписей, в которых остро нуждалось буржуазное общество. Борьба эта затянулась почти на 40 лет. Феодально-крепостнические пережитки особенно остро давали о себе знать в системе управления страной. Чиновники правительственных учреждений противились всяким нововведениям, особенно в мрачные 80-е годы контрреформ. С другой стороны, прогрессивно настроенные люди России сознательно отказывались пользоваться недостаточно достоверными данными ревизий и полицейских исчислений, в то время как в большинстве стран Европы уже были введены научно организованные переписи (Ю. Э. Янсон, П. П. Семенов-Тяншанский и др.). В результате этого страдало дело и по этническому составу населения России пореформенного времени вышло лишь несколько работ локального характера.

В 1897 г. в России была произведена первая научно организованная перепись населения, в ходе которой регистрировался и национальный момент. Однако национальность по этой переписи определялась показателем родного языка. Кроме того, перепись учла религиозную принадлежность. В общем эти показатели позволяют учесть этнический состав населения России на конец XIX в. с той лишь оговоркой, что численность великороссийского населения по ней оказалась несколько завышенной. Отход от своей национальности, как правило, начинается с утраты родного языка. Национальное самосознание и новое самоназвание приходят позже. Еще М. Грушевский отмечал, что утрата своего родного языка еще не означает утрату национальности126. Не подлежит сомнению, что если бы перепись 1897 г. регистрировала и национальную принадлежность, то она бы учла мордву-терюхан, в городах Украины (Киев, Одесса) был бы гораздо больший удельный вес украинского населения и т. д.

Следует отметить, что еще Петербургский международный статистический конгресс 1872 г. внес ясность в определение национальной принадлежности. На нем было отмечено, что национальная принадлежность нетождественна языковой и государственной и что определение национальной принадлежности должно основываться прежде всего на самосознании опрашиваемого. К сожалению, эти рекомендации начали претворяться в жизнь уже после первой мировой войны127.

В начале XX в. было опубликовано немного оригинальных исследований по этническому составу населения России как XIX в., так и более ранние периоды.

Наибольший интерес среди работ этого периода представляет исследование Е. Ф. Карского «Белорусы»128. Используя данные о родном языке («Основной базой для определения границ белорусской области служит у нас исключительно язык»129), автор пытается определить численность и основные ареалы расселения белорусов в конце XIX в. К сожалению, Е. Ф. Карский еще не располагал результатами переписи 1897 г. Поэтому он приводит в работе результаты примерных исчислений 60-90-х годов, которые, как показала перепись, весьма устарели и уже не отражали существующего положения вещей. С одной стороны, автор приводит явно завышенные данные о количестве литовцев в Виленской губ. (почти 400 тыс. человек), в то время как перепись показала, что их там оказалось всего 280 тыс. Как мы уже указывали, такое преувеличение явилось результатом неверных исчислений офицеров Генерального штаба. С другой стороны, Карский продолжает считать белорусским население тех районов (Смоленская губ.130, отдельные уезды Калужской, Орловской, Тверской и Псковской губерний), где их к концу XIX в. уже не было. При этом позднейшие переписи (1920 и 1926 гг.) позволяют считать, что население этих территорий имело в виду именно свою национальную принадлежность, а не язык, записывая себя русскими.

Это обстоятельство несколько смутило организаторов переписи 1897 г. в Смоленской губ., и они дали этому явлению такое противоречивое объяснение: «Народность переписью определялась по родному языку, русский же язык распространяется среди белорусов очень быстро, и хотя произношение большинства населения Смоленской губернии указывает на принадлежность его к белорусскому племени, но вследствие показания их родным языком русского оно причислено к великорусскому племени»131. Одним словом, речь идет о тех, кто говорили по-белорусски, но записали себя русскими.

Наконец, население Пинского и частично Мозырского уездов по языку записано Карским украинским, однако по переписи 1897 г. оно оказалось белорусским. Одним словом, данные Карского устарели, так как местное население несколько своеобразно оценивало свой белорусский или украинский язык. Получилось, что силой объективных обстоятельств данные Карского отражали состояние распространения белорусского языка на середину XIX в. с изъятием небольших белорусских вкраплений в Пермской, Курской, Саратовской, Харьковской, Киевской, Волынской и Подольской губерниях.

Мы видим, что само население ряда районов страны отдавало предпочтение национальному самосознанию перед языком. Это еще раз говорит о том, что в период вступления России в фазу империализма, когда экономические отношения уже добились высокой стадии развития, не язык, а национальная принадлежность превращается в основной этнический определитель, тогда как в эпоху феодализма эти два признака, как правило, совмещались и, во всяком случае, редко противопоставлялись друг другу.

В 1909 г. была опубликована весьма интересная работа С. Патканова о естественном приросте коренного населения Сибири132. Используя большой статистический материал различных исчислений этнического состава нерусского населения Сибири, автор приходит к выводу, что отдельные небольшие народности Сибири действительно вымирали в XIX в. (айны, гиляки, гольды, орочи, ульчи и др.), причем главной причиной этого являлись сильно распространившиеся между ними эпидемические болезни.

В 1911 г. вышла из печати книга П. Н. Луппова, посвященная христианизации вотяков в первой половине XIX в.133 Сведений о численности вотяцкого населения у автора мало. Лишь по уездам Вятской губ. он приводит неполные данные о нем, почерпнутые из губернаторского отчета (57 959 человек). Сам автор по первоисточникам не работал и дает им незаслуженно неверную оценку. Он пишет: «Точных сведений о числе вотяков в начале XIX века не имеется. Результаты ревизии 1795 г. сохранились не по всем уездам, в которых проживали вотяки, да и ревизия, как известно, подвергла учету лишь мужское население»134. На самом Деле результаты V ревизии, в которых учтены и вотяки, сохранились и просто не были обнаружены автором. Кроме того, V ревизия учитывала женский пол, и известия об этом можно было почерпнуть из многочисленной литературы135.

Подводя итоги деятельности дворянско-буржуазной историографии, Можно сказать, что она добилась немалых успехов. Крупнейшие ученые России (В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, К. Ф. Герман, П. И. Кеппен, П. П. Семенов-Тяншанский и др.) много сделали для разработки основных теоретических положений, связанных с научной трактовкой народа как особой формы общности людей. Называли они и основные этнические определители в эпоху феодализма и капитализма.

Во второй половине XIX в. передовые люди в России и за рубежом пришли к выводу, что национальная принадлежность не тождественна языковой и государственной и что определение национальной принадлежности должно основываться прежде всего на самосознании самого опрашиваемого. Однако выводы и многие ценные наблюдения русских ученых так и не были приведены в систему. Тем не менее исследования дореволюционных ученых подготовили благоприятную почву для советских ученых, их труд не пропал даром.

Еще в XVIII в. началась борьба передовой русской мысли за организацию в стране научных переписей населения, которые бы регистрировали этническую принадлежность жителей. Первоначально это были содержательные анкеты, которые составлялись и рассылались на места от имени Академии наук (В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов). Затем с конца XVIII в. научная мысль России и от имени Академии наук, и от лица Русского географического общества начинает решительно требовать введения в стране научного учета населения или по крайней мере приспособления архаичного в XIX в. ревизского учета к нуждам науки (введение новых граф: национальной принадлежности, вероисповедания, грамотности, рода занятия). В этом отношении особенно много сделали И. Ф. Герман и П. И. Кеппен.

Наконец, уже в XVIII в., используя существовавшие в России формы учета населения, ученые собирали ценнейшие данные о численности, сословном, национальном составе и географическом размещении населения страны. Первоначально для этого использовались ревизии, а в XIX в. к ним добавился церковный и административно-полицейский учет.

Анкеты 30—60-х годов XVIII в. не дали сколько-нибудь положительных результатов. Хотя разработаны они были весьма тщательно и затрагивали широкий круг вопросов, ответы на них получены далеко не со всех мест и зачастую составлены неудовлетворительно.

Зато в топографических описаниях 80-90-х годов XVIII в. на основании результатов IV ревизии сообщалось много ценнейших сведений о численности и этническом составе населения большинства губерний России. Огромный этнографический материал дали также академические экспедиции 1768-1774 гг. Участник этих экспедиций Н. Г. Георги опубликовал в 1776-1777 г. знаменитое «Описание всех в Российском государстве обитающих народов», которое не утратило значения и в наши дни.

Однако подлинный расцвет дворянско-буржуазной этнографии приходится на 40-60-е годы XIX в. Именно в это время были собраны грандиозные материалы о всех народах России, об их численности, географическом размещении, языке, быте, обычаях, происхождении.

В России побеждал капиталистический способ производства. Возросла потребность в более качественных данных о численности, составе и размещении населения. В 50-х годах лучшие люди из дворян осознали необходимость реформ. И именно в эти годы, накануне и после реформы 1861 г., в России производилась огромная работа по сбору различных статистических материалов, в том числе о численности, сословно-классовом и этническом составе населения. Конечно, это еще не были научно организованные переписи, но в известном смысле по своему качеству полученные в эти годы показатели лучше, чем аналогичные показатели переписи 1897 г., так как передовая научная мысль России пыталась получить данные о национальном составе жителей России, опираясь на самосознание и самоназвание населения, а не только на родной язык.

Неоценимый вклад в это благородное дело, как уже говорилось, внес академик П. И. Кеппен. Именно по его инициативе удалось в полном объеме использовать все положительные стороны ревизского, церковного и административно-полицейского учета населения России для получения сведений о численности и географическом размещении ее народов.

В 40-х годах XIX в. Кеппен приступил к сбору материалов. Через Русское географическое общество и Академию наук он делал все от него зависящее для пробуждения интереса к этому вопросу в России. В результате в 1851 г. ему удалось опубликовать первую в истории России «Этнографическую карту Европейской России» и статистические материалы о народах России по VIII ревизии в виде приложений к карте. Тогда же вышли отдельные локальные исследования об отдельных народностях России (М. Хлопова, В. Трубникова, Н. А. Абрамова, П. Морозова и др.).

В 50-е годы XIX в. Кеппену удалось организовать сбор по всей России церковно-приходских списков священников, в которых фиксировались национальная и религиозная принадлежность населения.

С конца 40-х годов XIX в. начало публиковаться огромное 17-томное обозрение офицеров Генерального штаба. Оно охватило все губернии России, и хотя последний том вышел лишь в 1858 г., собранные в нем данные были в основном приурочены к VIII ревизии (1834 г.). Этнографические материалы в обозрении крайне богаты. Им на смену приходит новое издание офицеров Генерального штаба 1859-1868 гг. — подробнейшие описания многих губерний страны по весьма обстоятельной программе. Всего вышло 25 томов. Наконец, независимо от этого в 1861-1885 гг. Центральный статистический комитет МВД организует публикацию многотомного издания списков населенных мест. Всего в течение 1861-1885 гг. вышло 43 выпуска, которые охватили большую часть территории страны. В этом издании также содержался богатый материал этнографического порядка о численности, размещении и обычаях многих народов России. Никогда в другие периоды наша страна не знала ничего подобного. Почти одновременно и зачастую независимо друг от друга различные ведомства России организовывали сбор и обработку ценнейших исторических, географических и этнографических материалов по родной стране, причем на высоком научном уровне, так как решающую роль в этом деле сыграло Русское географическое общество. А. Ф. Риттих, Л. Сементовский, П. П. Чубинский и другие исследователи публикуют в эти годы интересные этнографические разыскания, в которых на основании анализа различных Источников определяют численность и национальный состав отдельных районов России и поднимают важные теоретические вопросы о влиянии языка, религии и классовой принадлежности на формирование национального самосознания у белорусов, украинцев и поляков. Именно этот огромный, накопленный русской научной мыслью материал позволил Риттиху в 1875 г., не прибегая к сколько-нибудь значительным новым изысканиям, опубликовать новую гораздо более подробную и качественную, Чем кеппеновская, «Этнографическую карту Европейской России».

Тем не менее следует признать, что колоссальные статистические материалы о численности и расселении народов в России (данные Каппена по VIII ревизии, церковно-приходские списки населенных мест, обозрения и описания офицеров Генерального штаба, статистического комитета МВД и др.) 40-60-х годов XIX в. так и не были полностью систематизированы и обработаны. Поэтому так и не были приведены в известность по крайней мере поуездные цифры численности всех народов России в 1834 и 1858-1859 гг. Опубликованные погубернские данные М. Лебедкина, В. А. Обручева и в «Географо-статистическом словаре Российской империи» отличались большой неточностью.

В 80-х годах XIX — начале XX в. серьезных исследований, в которых бы содержались какие-либо новые цифровые данные о народах России дореформенного периода, почти не появлялось. И даже перепись 1897 г. не внесла в это сколько-нибудь существенного оживления. Складывается впечатление, что «Этнографическая карта» Риттиха и его труды по этнографии России создали в стране обманчивое представление о том, что вопрос исследован достаточно хорошо. Ученые этого периода редко использовали исторические экскурсы вглубь, они ограничивались сведениями своего времени. Если же такие экскурсы и делались, то лишь с целью обоснования неверного тезиса о том, что в XVIII — первой половине XIX в. не было достаточных материалов для глубокого изучения этнического состава населения страны.

В результате данные переписи 1897 г. не сравнивались с цифрами «Списков населенных мест», подсчетами Кеппена и показателями ревизий XVIII в., что не позволяло проследить в динамике процесс формирования этнической территории различных народов России, их взаимное влияние друг на друга, степень участия различных народностей в миграционных процессах и даже простой рост или сокращение их численности. Постепенно установилось даже нигилистическое представление о том, что лишь демографическая перепись 1897 г. дает надежные сведения о численности и расселении народностей России и что поэтому нет необходимости заниматься этим вопросом для более ранних периодов. Такая точка зрения, к сожалению, имеет сторонников и в наши дни, лишь этим можно объяснить крайне слабую изученность проблемы численности и расселения народов до 1897 г.




1 Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения, 1802-1902. СПб., 1902. С. 390.
2 Герман И. Ф. О числе жителей в России // Стат. журн. Т. 1, ч. II. С. 21, 27, 31.
3 Там же. С. 32.
4 Герман К. Ф. Статистические исследования относительно Российской империи. Спб„ 1819. Ч. I: О народонаселении.
5 Там же. С. 63.
6 ЦГИА, Ф. 1290. Oп. 1. Д. 41. Л. 4-10 об.
7 Герман К. Ф. Статистические исследования... С. 65-71.
8 Там же. С. 75.
9 Там же. С. 77.
10 Там же. С. 94.
11 ЦГИА, Ф. 1286. Оп. 4. Д. 37. Л. 3.
12 Кеппен П. И. Этнографическая карта Европейской России. Масштаб 1:3 150000. СПб., 1851. (3-е изд. 1856).
13 Подробно речь об этом будет идти ниже.
14 См.: Куник А. А. Литературные труды П. И. Кеппена. СПб., 1868.
15 Кеппен П. И. Новые сведения о численности и обиталищах литовского племени // ЖМВД. 1851. №4. С. 99-116.
16 Кеппен П. И. Об этнографической карте Европейской России. СПб., 1852. С. 1-34.
17 Там же. С. 3-4.
18 Кеппен П. И. Хронологический указатель материалов для истории инородцев Европейской России. СПб., 1861.
19 Архив РГО. Ф. 2. Oп. 1. Д. 216. Л. 16.
20 Там же. Д. 1-239.
21 См.: Материалы для статистики России, собранные по ведомству Министерства государственных имуществ. СПб., 1861. Вып. III. С. 180-183. «Ведомость о числе государственных крестьян по 9 и 10 переписям по племенам».
22 Архив РГО. Ф. 2. Oп. 1. Д. 216. Л. 14.
23 Там же.
24 См.: Историческая география. М., 1973. С. 183-184.
25 Семенов-Тяншанский П. П. История полувековой деятельности Русского географического общества за 1845-1895 гг. П. П. Семенова. СПб., 1896. Ч. I. Отд. I-III. С. 123.
26 Там же. С. 42.
27 Кеппен П. И. Девятая ревизия: Исследование о числе жителей в России в 1851 году. СПб., 1857. С. 3.
28 Семенов-Тяншанский П. П. Указ. соч. С. 125.
29 ЦГАНХ. Ф. 722. Oп. 1. Д. 1132. Л. 1-35 об.
30 Там же. Л. 5.
31 Там же. Л. 23. об. -24.
32 Там же. Л. 18.
33 Анализ материалов церковного учета будет сделан при характеристике источников по учету этнического состава населения.
34 Кеппен П. И. Города и селения Тульской губернии в 1857 году. СПб., 1858.
35 Обзор этих работ будет дан ниже.
36 См.: ЖМВД. 1836. №11. С. 202-291.
37 Там же. 1842. №1. С. 53-327.
38 Там же. 1846. №4. С. 50-55.
39 Хлопов М. Несколько слоев о пермяках // Геогр. изв. СПб., 1849. Вып. I. С. 22; Он же. Хозяйственный и нравственный быт пермяков // ЖМГИ. 1852. №8. С. 166-180.
40 ЖМГИ. 1847. №12. С. 79-98.
41 Зап. РГО. СПб., 1857. Кн. XII. С. 381-384.
42 Сборник статистических сведений о России, изданный статистическим отделом РГО. СПб., 1858. Кн. III. С. 343-428.
43 Кеппен П. И. Девятая ревизия... С. 126.
44 См.: Зап. РГО. СПб., 1861. Кн. XIII. С. 131-160.
45 Характеристика церковноприходских списков будет дана при анализе церковного учета населения.
46 См.: Географо-статистический словарь Российской империи. СПб., 1863-1885. Т. I-V; Военно-статистический сборник. СПб., 1871. Вып. IV: Россия. С. 94-95; Племенной состав в Российской империи в 1858 г.; Эркерт Н.Ф. Взгляд на историю и этнографию западных губерний России. СПб., 1864.
47 Глиноецкий Н. П. История русского генерального штаба. СПб., 1883. Т. 1: 1698-1825. С. 222.
48 Милютин Д. А. Первые опыты военной статистики. СПб., 1847. Кн. I. С. 47-48.
49 Арх. РГО. Ф. 2. Он. 1. Д. 36. Л. 4.
50 Т. 1, Архангельская губ. 1861 г., Н. Козлова; Т. 2. Ч. 1/2. Бессарабская губ., 1862 г., А. Защука; Т. 3. Виленская губ., 1861 г., А. Коревы; Т. 4. Воронежская губ., 1862 г., В. Михайлова; Т. 5, Гродненская губ., 1863 г., П. Бобровского; Т. 6, Екатеринославская губ., 1862 г., В. Павловича; Т. 7, Земля Войска Донского, 1863, Н. Краснова; Т. 8, Казанская губ., 1861 г., М. Лаптева; Т. 9, Калужская губ., 1864 г. Ч. 1-Й, М. Попроцкого; Т. 10, Киргизская степь Оренбурского ведомства, 1865 г., Л. Мейера; Т. 11, Ковенская губ., 1861 г., Д. Афанасьева; Т. 12, Костромская губ., 1861 г., Я. Крживоблоцкого; Т. 13, Курляндская губ., 1862 г., А. Оранского; Т. 14, Лифляндская губ., 1864 г., Ф. Веймарна; Т. 15, Минская губ., 1864. Ч. I-II, И. Зелинского; Т. 16, Область сибирских киргизов. 1868, Ч. 1-Й, Красовского; Т. 17, Пензенская губ. 1867 г. Ч. 1-Й, А. Сгаля; Т. 18, Пермская губ., 1864 г. Ч. I-II, X. Мозеля; Т. 19, Рязанская губ., 1860 г., М. Барановича; Т. 20, Симбирская губ., 1868 г. Ч. 1-Й, А. Липинского; Т. 21, Смоленская губ., 1862 г., М. Цебрикова; Т. 22, Уральское казачье войско, 1866 г. Ч. 1-2, А. Рябинина; Т. 23, Великое Княжество Финляндское, 1859 г., Ф. Альфтана; Т. 24, Херсонская губ., 1863. Ч. I-II, А. Шмидта; Т. 25, Черниговская губ., 1865, М. Домонтовича.
51 Бобровский П. Указ, соч. С. 622-623.
52 Лишь в Пружанском у. в 1897 г. замечено преобладание белорусского населения. Перепись 1959 г. показала исчезновение во всех этих уездах украинского элемента, что следует объяснять интенсивной белорусской ассимиляцией или, что более вероятно, дефектностью регистрации в этом районе этнического момента.
53 Афанасьев Д. Указ. соч. С. 318-321.
54 Более определенные цифры — 389 тыс. человек об.п. - автор сообщает в статье «Энтографический взгляд на Виленскую губернию» (Вестн. РГО. 1857. Кн. IV. С. 236-257). В описании же он указывает: на долю литовцев приходится 46% всех жителей губернии, что в переводе в абсолютные цифры дает 397 тыс. человек (С. 321).
55 Военно-статистический сборник. Вып. IV. С. 94-95. (У М. Лебедкина дана цифра 418 880).
56 В Закавказье списки населенных мест были составлены лишь по Бакинской губ. СПб., 1870.
57 ЦГИА.Ф. 1290. Оп. 9. Д. 12. Л. 5.
58 Города и селения Тульской губернии в 1857 г. СПб., 1858. С. V.
59 См.: Материалы для статистики России... Вып. III. С. 180-183.
60 ЖМВД. 1861. Ч. 50. №9. Отделение IV. Библиография. С. 14.
61 ЦГИА.Ф. 398. Оп. 14. Д. 4660. Л. 28-30.
62 Эркерт Н. Ф. Взгляд на историю и этнографию западных губерний России.
63 Там же. С. 6.
64 «Там же. С. 56.
65 Лебедкин М. Указ. соч. С. 142.
66 Риттих А. Ф. Атлас народонаселения Западно-Русского края по исповеданиям. СПб., 1863.
67 Военно-статистический сборник. Вып. IV. С. 94-95.
68 Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Общий свод по империи... СПб., 1905. Т. I. С. 20-55.
69 Риттих А.Ф. Атлас народонаселения Западно-Русского края по исповеданиям. Составлен при МВД в Канцелярии заведывающего устройством православных церквей в Западных губерниях. СПб., 1863.
70 Т.е. церковноприходские списки. П. И. Кеппена.
71 Речь о них шла выше.
72 Отнесены им к украинцам.
73 Отнесены к белорусам.
74 Столпянский Н. Девять губерний Западно-Русского края. СПб., 1866.
75 Географическо-статистический словарь Российской империи. Т. I-V.
76 Военно-статистический сборник. Вып. IV. С. 94-95.
77 Риттих А. Приложения к материалам для этнографии Царства Польского. Губернии Люблинская и Августовская. СПб., 1864.
78 Кеппен П. Новые сведения о численности и обиталищах литовского племени. С. 104.
79 Риттих А.Ф. Приложения к материалам... С. 16.
80 Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. СПб., 1904. Вып. L IX: Сувалкская губерния. С. 3.
81 В 1897 г. здесь было учтено около 19 тыс. человек об.п. поляков.
82 См.: Численность и расселение народов мира. М., 1962. С. 116.
83 Население земного шара: Справочник по странам. М., 1965. С. 101.
84 Риттих А. Ф. Материалы для этнографии России. Казанская губерния. XIV-я, Казань, 1870. Ч. 1.
85 Даны без разделения одной цифрой.
86 Там же. С. 7.
87 Риттих А. Ф. О населении Прибалтийских губерний // Изв. РГО. СПб., 1872. Т. VIII. С. 202-205; Он же. Материалы для этнографии России. XV-XVII. Прибалтийский край. СПб., 1873.
88 Риттих А. Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения Европейской России. СПб., 1875.
89 Риттих А. Ф. Этнографическая карта Европейской России. СПб., 1875. М. 1: 2 520 000.
90 Риттих А. Ф. Этнографический очерк Харьковской губернии // Харьковский губ. вед. 1892. С. 1-16.
91 См.: Багалей Д. И. Материалы для истории колонизации и быта степной окраины Московского государства... Харьков, 1886; Он же. Заметки и материалы по истории Слободской Украины. Харьков, 1893.
92 Риттих А. Ф. Славянский мир. Варшава, 1885.
93 Сементовский Л. Этнографический обзор Витебской губернии. СПб., 1872.
94 Там же. С. 2.
95 Там же. С. 4.
96 Арх АН (С.-Петербургское отд-ние). Ф. 1. Приходские списки Витебской губернии 1858 года. Oп. 1. Д. 7. С. 1-583.
97 Сементовский Л. Указ. соч. С. 23-24.
98 Там же. С. 22.
99 Чубинский П. Л. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край: Юго-западный отдел: Материалы и исследования. СПб., 1872. Т. 7.
100 Там же. С. 232-233.
101 Наулко В. И. Этнический состав населения Украинской ССР: Стат.-картогр. исслед. Киев, 1965. С. 73.
102 ЦГИА. Ф. 1281. Оп. 11. Д. 105. Л. 27-28.
103 Там же. Ф. 571. Оп. 9. Д. 31. Л. 286-288.
104 Там же. Д. 40. Л. 186-191.
105 Кеппен П. И. Девятая ревизия... С. 239.
106 Там же.
107 Там же.
108 Фирсов Н. А. Инородческое население прежнего Казанского Царства в новой России до 1762 года и колонизация закамских земель. Казань. 1869.
109 Там же. С. 343.
110 Анализ этих данных будет сделан ниже.
111 Очерки истории СССР: Период феодализма. М., 1957. Ч. И: Народы СССР в первой половине XVIII в. С. 622.
112 Статистические сведения Якутской области за 1879 г. Якутск, 1879.
113 Гагемейстер, генерал-майор. Военное обозрение Финляндского военного округа. Гельсингфорс, 1876.
114 Там же. С. 321.
115 Попов К. А. Зыряне и зырянский край // Тр. этногр. отд. о-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии: М., 1874. Т. XIII, вып. 2.
116 Анализ этих данных будет сделан ниже.
117 Покровский В. Историко-статистическое описание Тверской губернии. Тверь. 1879.
118 Там же. С. 125.
119 Смирнов И. Н. Черемисы: Ист.-этногр. очерк. Казань, 1889.
120 Серошевский В. Л. Якуты: Опыт этногр. исслед. СПб., 1896.
121 Харузин Н. Русские лопари: Очерки прошлого и современного быта. М., 1890.
122 Там же. С. 83, 88.
123 Бобровников Н. А. Инородческое население Казанской губернии. Казань, 1899. Вып. I: Татары, вотяки, мордва.
124 Там же. С, 3.
125 Токарев С. А. Этнография народов СССР. М., 1958. С. 173.
126 Грушевский М. Очерки истории украинского народа. СПб., 1906. С. 384.
127 Козлов В. И. Динамика численности народов. М., 1969. С. 76-77.
128 Карский Е.Ф. Белорусы. Вильна, 1904.
129 Там же. С. 4.
130 Кроме белорусского Краснинского у.
131 Первая всеобщая перепись населения Российской империи. Вып. XL: Смоленская губерния. СПб., 1904. С. XVI,
132 Патканов С. О приросте инородческого населения Сибири // Ежегодник России, 1908 г. СПб., 1909.
133 Лynnoв П. Н. Христианство у вотяков в I половине XIX века. Вятка, 1911.
134 Там же. С. 2.
135 Например, см.: Ден В. Э. Население России по V ревизии. М., 1902.

<< Назад   Вперёд>>