К-й принес мне пачку собранных им где-то на улице официальных документов; между ними есть и с надписями «секретно» и «не подлежит оглашению». Несколько нашел и я сегодня. Позднее пришел Г. с такой же находкой. Образовалась целая кипа, но неохота их рассматривать. Головные боли совсем парализовали волю. Неохота ни говорить, ни слушать, ни смотреть на что-либо, и спать не хочется. Они уверяют, что есть тут и довольно интересные бумаги, толкуют о предстоящем выезде в Россию, говорят, что скоро должно произойти на севере решительное сражение и если Куропаткин разобьет японцев наголову, то, пожалуй, было бы лучше не выезжать отсюда.
Все эти разговоры кажутся пустыми, не интересуют, и они говорят все это вяло, безжизненно, будто все это не касается их самих. Какая-то давящая скука, мертвечина, а время будто тянется медленно, медленно...
26 декабря (8 января)
В 7 часов утра — 3°, ясно, тихо.Вечер и ночь прошли так тихо, будто нет вовсе праздника и будто весь город вымер. Спалось плохо, и встаешь с той же больной, тяжелой головой.
Пока неохота выходить из дому, порылся в собранных и принесенных вчера документах. Большей частью это разные приказы по разным ведомствам. Между ними два стоят особого внимания: это предписание и инструкция штаба Тихоокеанской эскадры до начала войны, первое написано на пишущей машине, а вторая напечатана в типографии штаба. Вот их дословное содержание.
«Штаб начальника эскадры Тихого океана Порт-Артур.№ 42 (18 января 1904 г. Секретно. Экстренно). Заведующему 1-м отрядом эскадренных миноносцев.
Ввиду учреждаемого в ночное время крейсерства миноносцев для осмотра моря в расстоянии от 30 до 40 миль от рейда, начальник эскадры приказал для этой цели ежедневно высылать два миноносца, по одному от каждого отряда.
Сообщая о том, штаб по приказанию его превосходительства предлагает вашему высокоблагородию составить расписание очереди крейсерства миноносцев вверенного вам отряда, которое срочно представить для доклада его превосходительству, начальнику эскадры.
Сторожевая служба миноносцев начинается завтра, 19 января, с заходом солнца, когда очередным миноносцам, по одному от каждого отряда, надлежит подойти к флагманскому броненосцу на случай могущих быть особых приказаний и затем следовать по назначению.
Впредь до объявления подробной инструкции главные обязанности сторожевого миноносца будут заключаться в следующем:
1. Осматривать море на расстоянии от 30 до 40 миль от рейда и обо всем усматриваемом сообщать старшему на рейде флагману, для чего миноносцу возвращаться на рейд к флагманскому кораблю.
2. Крейсировать экономическим ходом, но возвращаться на рейд, для сообщения какого-либо сведения наибольшим при имеющемся числе котлов.
3. При приближении к рейду делать опознавательный сигнал с точным соблюдением всех установленных правил, в том же случае если не будет причин к возвращению на рейд, возвращаться не менее одного раза в ночь как для практики в производстве опознавательных сигналов, так и для получения приказаний».
Подлинное подписали: флаг-капитан капитан 1 ранга Эбер-гард и старший флаг-офицер (фамилия неразборчива).
«Секретно.
ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ ОХРАНЫ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ ЗОНЫ И РЕЙДА ПОРТА-АРТУР
I
Дежурство крейсеров
Ввиду могущей явиться экстренной надобности в поселке крейсеров с каким-либо поручением, преимущественно разведочного характера, учреждается дежурство крейсеров продолжительностью от захода до восхода солнца, по два крейсера ежедневно.
Главная обязанность дежурного крейсера заключается в готовности его к походу, для чего ко времени захода солнца он должен иметь в половинном числе котлов пары и машины провернутыми. При уверенности в исправности механизмов, пары должны поддерживаться малые, с расчетом, что будет дано еще некоторое необходимое на подъем пара и окончательное прогревание машин время.
В случае посылки крейсеров с каким-либо поручением и возвращения их после того на рейд правила об опознавательных сигналах должны быть соблюдены в точности.
Все офицеры к заходу солнца на дежурных крейсерах должны быть налицо.
По смыслу настоящей инструкции, дежурство крейсеров оканчивается с восходом солнца и потому пары в котлах в это время должны прекращаться без особого на то приказания.
Впредь, до изменения, дежурство крейсеров распределяется в нижеследующем порядке.
Крейсера «Аскольд» и «Диана»,
« «Паллада» и «Новик»,
« «Баян» и «Боярин».
Настоящая инструкция входит в силу с 19-го сего января, с которого надлежит вести и указанную очередь дежурства.
II
Дежурство стоящих на внешнем рейд судов по освещению
Вследствие выхода на внешний рейд всех судов эскадры и для более надежного наблюдения за подходом к рейду, во изменение циркуляра от 5 января № 5, но с сохранением его полного смысла, учреждается одновременное дежурство, взамен одного-двух кораблей эскадры, которые все окружающее пространство делят между собой на восточную и западную части, считая общим пределом освещения приблизительно меридиан, проходящий через якорное место № 5.
В дополнение к указанному в циркуляре № 5 дежурным по освещению кораблям вменяется в обязанность не допускать в ночное время приход коммерческих судов в район, занимаемый эскадрой, с указанием им якорного места вне эскадры, с морской ее стороны.
Остановку такого парохода производить настойчивым освещением его боевым фонарем и своевременной посылкой парового катера, который у дежурного по освещению корабля должен быть в полной для того готовности и посылаться для этой цели непременно с офицером.
Сообразно с настоящим расположением якорных мест судов эскадры, дежурство по освещению распределяются в нижеследующем порядке:
Крейсера «Аскольд» и «Диана», броненосец «Ретвизан» и крейсер «Паллада», крейсер «Баян» и броненосец «Пересвет», броненосец «Победа» и минный транспорт «Амур», броненосец «Цесаревич» и минный транспорт «Енисей». Очередь ведется с 18 января при продолжительности дежурства от захода до восхода солнца.
Дежурство эскадренных миноносцев
Для непосредственного наблюдения за пространством моря, прилегающим к рейду, и для осмотра его учреждается крейсерство миноносцев, по два ежедневно.
Сторожевая служба миноносцев продолжается от захода до восхода солнца и заключается в нижеуказанном:
Миноносцы, назначенные в крейсерство, с заходом солнца выходят на наружный рейд и подходят к старшему флагманскому броненосцу на случай могущих быть дополнительных приказаний, и только по получении разрешения следуют по назначению.
Главное назначение сторожевых миноносцев — осматривать море на расстоянии до 20 миль от рейда и обо всем усматриваемом в зависимости от степени важности сообщать старшему на рейде флагману, возвращаясь на рейд и подходя к флагманскому броненосцу для получения новых приказаний.
В настоящее время в крейсерство выходить двум миноносцам, по одному от каждого отряда, по назначению заведующих отрядами миноносцев, которые о последовавшем назначении доносят начальнику эскадры.
Миноносцам крейсировать соединенно, экономическим ходом, но возвращаться на рейд для сообщения какого-либо известия непременно наибольшим ходом при наличном числе котлов.
При всяком приближении к рейду делать опознавательные сигналы с точным соблюдением всех установленных правил, помня, что несоблюдение их в военное время будет иметь последствием открытие огня по миноносцу.
Без особого приказания боевого вооружения к бою не готовить и крейсировать с открыть/ми отличительными огнями.
На первое время, для практики, около одиннадцати часов вечера-миноносцам возвращаться на рейд с производством опознавательных сигналов и подходом к флагманскому броненосцу, после чего с разрешения флагмана снова идти в крейсерство и возвращаться в порт с восходом солнца».
Подписал: флаг-капитан капитан 1 ранга Эбергард.
(На инструкции нет указаний, какого числа она издана).
Когда я прочитал эти документы, мне стало ясно, почему японцам удалось внезапное нападение на наши суда в ночь на 27 января.
Если перевести смысл приведенных документов на общепонятный, обыденный язык, то дело происходило так: в темную ночь послали двух сторожей в дозор, причем им наказали идти вместе с зажженными фонарями (которые не давали им смотреть вдаль, в то время как они сами были издали видны), идти не торопясь, но обойти такое пространство, которое они не в силах достаточно окараулить, даже рыская изо всех сил, в случае если они кого и встретят, не пускать в ход свои дубинки, а бежать домой и сказать об этом хозяину (при этом они должны еще пропеть издали условную молитву по условному мотиву, чтобы придержали цепных собак, не подпускающих решительно никого), а если они там никого и не видали, то все-таки им приказано вернуться с полдороги к 11 часам домой и рассказать, что они там видели... закурить трубки — и опять, с Богом, в дозор...
Кругозор миноносца в открытом море вообще невелик, а ночью при огнях его нет вовсе. Между тем японцы, шедшие с закрытыми огнями, прекрасно видели издали наши миноносцы, обошли их — и напали себе на дремлющую эскадру.
Какая же тут роковая случайность! Это естественные последствия нашей удивительной непредусмотрительности!332
Утром пошел с женой в Красный Крест. На мосту около цирка ехала нам навстречу вереница японских кавалеристов, по своему обыкновению гуськом333. Впереди ехали несколько солдат, затем несколько офицеров (их можно отличить лишь по просвету на околыше), за ними японский (буддистский) священнослужитель в золотистом облачении, покрой облачения и разноцветная вышивка придавала ему вид бабочки, за ним ехали еще один или два офицера и несколько солдат. Стоявшие около здания базара японские солдаты, увидев процессию, быстро схватили свои ружья, выстроились и отдали честь едущей шагом процессии. Зная по разным сочинениям о Востоке, что японцы малорелигиозны, подумал, что это шествие имеет более демонстративный характер, напоминало нам, что отныне христианский город стал буддистским.
В Красном Кресте жалуются, что целый день надоедают им японцы: приходят и офицеры, и солдаты, ходят по палатам, рассматривают больных, будто потешаются над побежденными.
В импани Красного Креста японцам было понравились лошади Красного Креста, и они принялись уже забирать их себе, когда об этом узнал А.Л. Тардан, то пришел и выпроводил их из импани самым решительным образом, тем дело и кончилось.
Раненые офицеры сообщили мне о производстве наших полковников в генерал-майоры и о награждении их орденом Святого Георгия, удивляются тому, что наряду с Третьяковым, Ирманом и Мехмандаровым произведен и награжден орденом Святого Георгия полковник Савицкий. Также награждены этим орденом и другие, ничем не доказавшие свою личную храбрость, не совершившие никакого подвига — даже не бывавшие в боях.
— Это, сравнительно, обида! — говорят они. — Одни отличились, рисковали постоянно своей жизнью, показывали пример неустрашимости, ободряли этим гарнизон, другие — ничего подобного, а награждены также!..
То же самое видим и в награждении обер-офицеров334.
В 12 часов дня было 16° тепла.
Вечером перечитывал «Три разговора» Владимира Соловьева. Много у него такого, с чем нельзя не согласиться, чего нельзя отрицать. Надо удивляться, как верно он схватил десять лет тому назад грозящую желтую опасность, когда многие из нас отрицали ее и тогда, когда она была уже на носу, когда многие из нас не признают ее и сейчас, где она уже осуществляется.
27 декабря (9 января)
В 7 часов утра — 2°, иней, небо покрыто легкими, но сплошными облаками, поднимается легкий северный ветерок.Когда я вышел на прогулку, то встретил провизора Вейнблума (остзейца), он рассказал, как ему во время первых штурмов захотелось видеть своими глазами бой. Он пошел на левый фланг, где как раз японцы штурмовали Высокую гору. Там он встретил егермейстера Балашова, который на вопрос, откуда можно было бы наблюдать за боем, указал на одну из трех сопок между фортом V и Высокой горой. В. взобрался на указанную вершинку и пристроился там за кучей камня, он рассказал, что при помощи бинокля видел хорошо, как японцы лезут, как их скашивает ружейный огонь, как они то подадутся назад, то опять идут вперед, как рвется над ними и над нашими шрапнель и т. д. Говорит, что так увлекся наблюдением, что и не заметил, как японцы открыли жестокий артиллерийский огонь по всей окрестности, и что этим огнем ему отрезан всякий обратный путь. День был жаркий, его начала мучить жажда, потом еще и проголодался, но не только уйти, а высунуться из-за прикрывающей его кучи камня было нельзя. Так ему пришлось просидеть на своем наблюдательном посту до сумерек, пока не затих артиллерийский огонь. Зато, говорит, знаю хотя в некоторой степени, что такое бои и каково солдатам быть целый день в бою.
Встретив затем доктора К., коснулся вопроса о нашем военно-санитарном неустройстве. Он говорит, что эта сторона военного дела у нас из рук вон плоха335. По его мнению, суть в том, что все попытки реформировать это дело всегда наталкивались на большинство рутинеров, нежелающих допустить уравнение прав врачей с правами офицеров, тогда-де нельзя будет помыкать врачом, как каким-то пасынком армии. Пока санитарное дело не будет у нас выделено в особые санитарные корпуса, как принято за границей и как это переняли японцы, дело не может быть улучшено.
Как, например, указал он на морской санитарный отряд, действовавший самостоятельно, не подчиненный сухопутному начальству и оборудованный по усмотрению самих врачей. Он функционировал начиная с боев на Зеленых горах до самой сдачи крепости и принес немало поддержки военно-санитарному ведомству, которое еле-еле справлялось с непосильным делом за отсутствием устройства, организации. Так же действовали санитарные отряды Красного Креста, являющиеся как бы волонтерами, но не зависящие от военного начальства.
Он засыпая меня доводами и доказательствами, и я вынес из этого разговора твердое убеждение, что он прав — нам нужны и в этом коренные реформы.
После того я зашел к знакомым и узнал между прочим о двух моряках — незаметных тружениках, которые стоят того, чтобы упомянуть и о них. Это лейтенанты Александр Матвеевич Басов и Павел Васильевич Волков. Первый состоял минным офицером на броненосце «Севастополь», а второй с апреля был минным офицером минного транспорта «Амур», а впоследствии командиром пароходика «Богатырь», приспособленного для закладки мин. Оба эти офицера участвовали в боях с самого начала войны, а потом работали большей частью вместе: то очищали рейд от неприятельских мин (тралили), то закладывая свои, то устраивали заграждения, приспособляли то, что они могли добыть в свое распоряжение. Они трудились и не кричали о себе, поэтому их мало знают. Так не знают и не будут знать, быть может, еще многих скромных, но неутомимых тружеников как из рядов морских, так и сухопутных наших сил336.
Расстановка мин спасла нас от одновременной бомбардировки крепости с суши и с моря, а это было бы что-то ужасное, если бы в то же время, когда осадные батареи громили наши крепостные верки с фронта, японская эскадра засыпала бы снарядами тыл позиций, подступы резервов и самые помещения резервов в городе, заставляла бы батареи берегового фронта заняться отражением эскадры, лишила бы их возможности поддержать сухопутный фронт.
Говорили также, что прапорщик запаса инженерного ведомства Берг, уцелевший при гибели генерала Кондратенко, все время находившийся на форту II, считался очень полезным работником. До сих пор на Золотой горе еще не поднят японский флаг, хотя наш там давно спущен. Объясняют это тем, что генералы Стессель и Белый еще не выехали из крепости.
332 Впоследствии сообщили мне некоторые участники боя в ночь на 27 января, что будто на эскадре (не говоря о береговых батареях) не знали, какие именно миноносцы ушли в море — двухтрубные или четы-рехтрубные, будто и на эскадре были слухи о готовящихся серьезных маневрах и будто с освещением дежурными судами рейда дело обстояло не особенно блестяще; когда уже стало ясным, что имеют дело с неприятельскими миноносцами, и когда все суда засветили всеми боевыми фонарями, то еще не вдруг удалось поймать в лучах неприятеля. Далее передали мне следующее: 26 января, когда в Артуре лишь узнали о перерыве дипломатических сношений, но о войне еще не думали, один из офицеров броненосца «Цесаревич», кажется, мичман Л-в, получил из Петербурга депешу от родных, в которой его поздравляли с началом войны и благословляли на бой за честь родины. Он показывал эту депешу товарищам, те было встревожились, показал он ее и старшему офицеру, и дежурному лейтенанту и, наконец, командиру — они не поверили, сказали, что это вздор, что никакой войны еще нет, и не хотели слышать о каких-либо особых мерах бдительности. Но когда в 11 часов вечера раздалась тревога, то все так растерялись, что забыли, что делать в таком случае. Серьезно ожидавший этого Л-в скомандовал людей наверх и стрельбу по неприятелю. Но когда наутро явилось на судно начальство, оно благодарило командира, старшего офицера и дежурного лейтенанта: — У вас, конечно, были приняты все меры предосторожности: прожектора освещали окрестность, люди дежурили у орудий, вы в тот же момент открыли огонь по неприятелю... Подсказывалось все то, чего не было, но что должно было быть, начальство прекрасно знало, что все это было упущено. Все-таки и дежурного офицера наградили орденом, а Л-ву не сказали и «спасибо»...
333 Японцы, надо заметить, вообще предпочитают этот строй фронтовому, думаю, что специалистам военного дела следовало бы обратить и на это некоторое внимание.
334 Ныне высочайше учрежденная специальная комиссия, можно надеяться, внесет в дело о наградах необходимые коррективы. Говорят, что в этом виноват не один генерал Стессель, некоторые из начальников отдельных частей позаботились лишь о себе, а об офицерах своих забыли. Многих смущают ныне слухи, будто комиссия намеревается просто уравнять всех артурцев в наградах, дать всем не меньше четырех наград. Это было бы несправедливо: за что же получили бы награды те, кто их не заслужил и за что же не давали бы их тем, кто заслужил их больше? Это было бы продолжением той же артурской несправедливости. Впрочем, это только слухи.
335 Это, впрочем, блестяще подтвердилось и данными из Маньчжурских армий.
336 Отмечаю это здесь потому, что люди, сидевшие чуть ли не на берегу и отличавшиеся максимум тем, что давали свое разрешение на какое-либо предприятие младшим офицерам, теперь приписывают все эти подвиги себе. См. например, одно из писем адмирала Лощинского в «Слове» (март 1906 г.).
<< Назад
Вперёд>>
