Работа у них такая. Апрель Юрия Гагарина
Многие гагаринские «летописцы» постарались на славу и сочинили немало разных красивостей, которые должны были, по их мнению, еще более влюбить читателей в первого космонавта. Хотели как лучше, но часто вызывали действие обратное, поскольку выражения были безвкусны, не говоря уже о том, что искажали историю, ибо все, связанное с гагаринским полетом в космос, именно ей теперь и принадлежит.
Ранее говорилось, что перед тем как подняться на лифте к вершине ракеты, Гагарин «сделал заявление для печати и радио». Заявления этого, которое многократно транслировалось по радио и было опубликовано во всех газетах, Гагарин тогда не делал. Все эти высокопарные и местами не совсем скромные слова Юрия заставили прочитать перед микрофоном еще в Москве, где их записали на пленку. Ведущий конструктор космического корабля «Восток», а в прошлом военный контрразведчик-смершевец Олег Ивановский рассказывал, что существовали варианты этого заявления, прочитанные дублером Гагарина Германом Титовым и дублером дублера Григорием Нелюбовым. А тогда на космодроме было не до заявлений.

Широко известные кинокадры, на которых запечатлен Королев, сидящий за круглым, покрытым скатертью столом у лампы с абажуром и переговаривающийся с Гагариным, документальны относительно. Это действительно Королев, и произносит он именно те слова, которые говорил Гагарину перед стартом. Но кадры эти сняты уже позже, а не 12 апреля. Королева в бункере в то утро никто, к сожалению, не снимал.
Гагарин крикнул «Поехали!» самопроизвольно и, ни о каком «историческом» восклицании он не задумывался — просто вырвалось. Волновался? Да, конечно! И очень! Но страха, в обывательском значении этого слова, не было. Он напрягся, весь подобрался — как лев, готовый к прыжку. Рев двигателей казался в корабле совсем не громким. Где-то внизу глухо рокотало, но он ясно слышал голос Королева в шлемофоне, и Королев, как он понял, слышал его, в то время как на наблюдательном пункте разговаривать в секунды старта было невозможно. Ракета задрожала, и в следующее мгновение Гагарин почувствовал, что перегрузка начала вдавливать его в кресло. Она нарастала быстро, Гагарин знал, что до ужасной давиловки, которую ему устраивали на центрифуге, дело не дойдет. Он был готов и к тряске, как в телеге, которая катится по булыжнику.

С его слов известно, что спуск с орбиты он переживал тревожнее, чем восхождение в космос. Багровые всполохи, которые он видел в иллюминаторе, страшили, как и должен страшить пожар дома всякого нормального человека, в этом доме находящегося. Он знал, что обмазка спускаемого аппарата должна гореть, что перегрузки будут сильнее, чем во время подъема, — все это он знал, но все же сердце колотилось от волнения.
Как и десяткам космонавтов после него, первому космонавту тоже казалось, что парашютной системе уже пора бы сработать, а она все не реагирует. Он ждал этого, и все-таки корабль дернулся неожиданно: раскрылся купол тормозного парашюта. Перед глазами Гагарина загорелся транспарант: «Приготовься, катапульта!» Юрий сжался, подобрался. С резким коротким звуком отстрелился люк, и в следующее мгновение кресло катапульты вытянуло его из шарика спускаемого аппарата в прохладные объятия весеннего неба.
Сильно дернули парашюты, и Юрий почувствовал, как оторвался НАЗ — носимый аварийный запас. Он заметил, что Волга осталась далеко слева и НАЗ, в котором была надувная лодка, ему не понадобится.
И тогда Юрий запел.
Гагарин приземлился на сухом пригорке у села Узморье.
Первое, что он увидел, — маленькую девочку с теленком, которая стала быстро отдаляться от него к пожилой женщине. Это была Анна Акимовна Тахтарова с внучкой Ритой. О космонавте они ничего не слышали, но помнили, что год назад вся страна говорила об американском шпионе Пауэрсе — кстати, местный народ поначалу принял его за человека, прилетевшего из космоса, и радостно приветствовал. По этой причине жена лесника, завидев мужчину в оранжевом снаряжении, приземлившегося на парашюте, решила уйти «от греха подальше».
Мамаша, куда же вы бежите! — кричал Гагарин. — Я свой!

Женщина остановилась, но поговорить они не успели: вдали показались сначала мотоциклист, а за ним — целая ватага механизаторов, которые с громкими криками: « Гагарин! Юрий Гагарин!» — бежали к космонавту.
Мотоциклист Анатолий Мишанин крепко пожал Юрию руку и спросил:
— Как же так, только что передали, что вы над Африкой, и вот вы уже у нас?! Надо же...
Гагарин заулыбался. Мишанин заторопился и убежал смотреть корабль.
Деревенские мужики подумали, что на радостях Гагарин забудет об оторвавшемся НАЗе, но на всякий случай зарыли в посадках радиопередатчик и лодку, мгновенно надувающуюся от маленького баллончика. И Гагарин действительно забыл — не до того ему было. Но вскоре приехал хмурый капитан КГБ и сказал, что, если через полчаса Н A3 не принесут, он арестует все село. Приемник — черт с ним, кому он тут нужен, но лодку — в селе все мужики были рыбаками и в буквальном смысле знали ей цену, — вернули с сожалением. «Кажись, она рваная», — сказали похитители, но их деревенское лукавство не сработало: хмурый капитан молча бросил лодку в машину и уехал.
Космонавта тем временем отвезли в часть ПВО неподалеку от Энгельса, а потом отправили в Куйбышев. Где бы он ни появлялся, везде сразу возникала толпа.
Мыслями Юрий был еще в полете, но первый восторг колхозников не стал неожиданностью. При появлении же майора Гасиева он начал докладывать, как учили:
— Товарищ майор, космонавт Советского Союза старший лейтенант Гагарин задание выполнил!
— Да ты уже майор! — засмеялся Гасиев и сказал Юрию, что об этом объявили по радио.
Это сообщение ошарашило Гагарина. Он не думал, что его повысят в звании, а тут еще сразу в майоры. Просто не верилось. Он рассеянно отвечал на вопросы спортивного комиссара Ивана Борисенко и врача Виталия Воловича.
Увидев запруженное народом аэродромное поле под Энгельсом, Гагарин растерялся.
- Ты видишь, как тебя встречает народ! — сказал ему Иван Борисенко с такой гордостью, будто это именно он организовал и полет, и толпу.
- Я этого, по правде сказать, не ожидал... — произнес Юрий.

Он принял душ и сел обедать. С отдыхом ничего не получалось. Постепенно дом наполнялся людьми, прилетевшими с космодрома, из Москвы, а также местным начальством всех рангов: первый секретарь обкома Мурысев, предоблисполкома Токарев, командующий Приволжским военным округом генерал армии Стученко, областные начальники КГБ, МВД и множество других людей, к событию решительно никакого отношения не имевших. Где-то уже пили, но пока наспех, без закуски...
На дачу приехал Королев и сразу прошел в комнату Гагарина. Он расцеловал Юру, а у самого глаза были на мокром месте.
— Все хорошо, Сергей Павлович, все в порядке, — тихо говорил Юрий, словно утешая главного.
Королев молчал и слушал. Наконец он сказал:
— Отдыхай, завтра проведем госкомиссию, все расскажешь... А сейчас пошли, дай народу на тебя посмотреть.

В зале были Руднев, Келдыш, Москаленко, Глушко, Пилю-гин, Рязанский, Бармин, Кузнецов, Воскресенский, Раушенбах. Вместить всех дача не могла, и часть народа поселилась в цен-тральной городской гостинице, из «люксов» которой срочно выселили прежних постояльцев. Посмотреть на Гагарина приезжали все. Уже часов в десять вечера начался праздничный ужин с торжественными тостами. После первых рюмок все почувствовали, что устали. Этот знаменательный день уходил, и около одиннадцати Юра уже спал.
Королев был очень доволен. Заседание прошло на редкость мирно, без гневливых разборов и взаимных упреков. Мелочи, вроде отказа пироболтов или оторвавшегося НАЗа, были отмечены Королевым, но «поднимать волну» по этому поводу именно сейчас было бы глупо. Он знал, что не забудет этих мелочей. И те, кто за эти «мелочи» отвечал, тоже знали, что он их не забудет. Каманин увел Гагарина готовиться к встрече с журналистами. Юра не робел, но все было как-то странно и удивительно: он дает интервью! На дачу уже приехали четыре специальных корреспондента: Николай Денисов из «Правды», Георгий Остроумов из «Известий» и двое из «Комсомолки» — Василий Песков и Павел Барашев. Они сидели в бильярдной и, как школяры, зубрили заготовленные вопросы.

После обеда Королев, члены госкомиссии и все ракетчики, которые были в Куйбышеве, улетели в Москву. На Чкаловскую ушел самолет с космонавтами. На даче с Гагариным остались Каманин, замполит Центра подготовки Никерясов, врачи, журналисты. Вечером из Москвы перегнали Ил-18, на котором утром Юрий должен был отбыть во Внуково.
В самолете, развесив на плечиках новенькие китель и шинель с майорскими погонами, Юрий зубрил рапорт, который он должен был отдать Хрущеву, спустившись с трапа лайнера. Никита Сергеевич будет встречать его на аэродроме, специально прервав отпуск и прилетев из Сочи.
По тщательно выверенному графику самолет Хрущева садился точно в 12.30. Самолет Гагарина — в 13.00. С Хрущевым в Москву летели Микоян и Мжаванадзе.
Чудеса этого невероятного дня начались очень скоро. Километрах в 50 от Москвы к самолету пристроился почетный эскорт из семи истребителей: по два на крыльях и три на хвосте! Этого Гагарин вовсе не ожидал. Не ожидал он и флагов на улицах Москвы, которые были хорошо видны сверху, когда они заходили на посадку. Последнее, что он разглядел в иллюминатор, перед тем как выйти, — красная ковровая дорожка, которая тянулась к низкой трибуне, занятой темными фигурками в шляпах. Лиц он не разобрал. Самолет остановился. Шинель, белый шелковый шарфик, фуражка, «краб» по центру, — все в порядке... Дверь откинулась внутрь самолета...

Но не все было в порядке. Все заметили, как едва только Юрий вступил на дорожку, с крючков его черного ботинка соскочил шнурок, и петля забилась в ногах космонавта. Это можно разглядеть и в кинохронике. «Этажерка» замерла. Все беззвучно молились всевозможным богам: «Не споткнись! Не упади!» Было бы чудовищно несправедливо: упасть, когда на тебя смотрит весь мир! Гагарин ничего не чувствовал. Может, это и к лучшему: иначе он мог бы сбиться с шага. Он шел размашисто, четко, в ритме старого довоенного марша «сталинских соколов»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор...»
Поднялся на трибуну, остановился перед микрофоном, вскинул руку к козырьку и начал рапортовать, глядя прямо в глаза Хрущеву:
— Товарищ Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии...

Властно раздвинув строй охраны, окружающей трибуну, на Гагарина, прильнув глазом к визиру маленькой любительской кинокамеры, надвигался большой грузный человек в тяжелом драповом пальто. Это был Туполев. Ни один киношник позволить себе такую дерзость не смог бы...
Растроганный бодрым видом и четким докладом космонавта, Никита Сергеевич обнял и расцеловал его, а потом начал представлять ему всех членов Политбюро, а также монгольского вождя Цеденбала, но назвать всех не успел, Юрий потянулся к жене Вале, маме, отцу, братьям и сестрам, стоявшим тут же, по левую руку от Хрущева.
Гагарин рассказывал друзьям, что, отчеканив свой рапорт, он в ту же секунду погрузился в прострацию, как бы в сон. Чувство это усиливали лица вождей, которых он знал по портретам, но не воспринимал как живых людей, и которые с интересом рассматривали теперь его, а многие — радостно целовали. «Это Брежнев, это Козлов, это Ворошилов, это Микоян...» — отмечал он про себя. Целуя родных, он не понимал, как они попали сюда — ведь жили в Гжатске, как оказалась здесь Валя, мелькнула даже мысль: «А на кого она оставила девочек?» Сойдя с трибуны, Никита Сергеевич провел Гагарина вдоль плотной толпы людей, отгороженных милицией и веревочным запретом, и он опять встретил эти радостные глаза, жадно его рассматривающие, и неожиданно увидел собственные большие портреты и лозунги со своей фамилией. Портреты были трех людей: Ленина, Хрущева и его, Гагарина. Но больше всех — Гагарина.

Хрущев понял, рассмеялся, снова благодарил. Гагарин увлек Никиту Сергеевича, а за ним и других вождей в дальний угол, где тихо стояли космонавты, выглядевшие непривычно в штатских костюмах. Юре было как-то не по себе: за срок, измеряемый скорее часами, чем днями, он ушел от этих лейтенантов в такую необозримую даль, что и подумать страшно...
Когда Брежнев прикреплял к груди Гагарина Золотую Звезду, Юра учуял запашок коньяка, и ему тоже захотелось выпить, но он понимал, что делать этого нельзя, потому как все смотрят на него и нет секунды, чтобы его не разглядывали...
Этот волшебный день окончился для Гагарина в чистом прохладном особняке «для почетных гостей» на Ленинских горах, куда их с Валей привезли поздно ночью. Юра подошел к большому зеркалу, посмотрел на свое отражение, потрогал Золотую Звезду и, обращаясь к Вале, тихо сказал:
— Я даже не предполагал, что будет такая встреча. Думал, ну, слетаю, ну, вернусь... А чтобы вот так — не думал...

Наградили не только Гагарина, но и еще не летавших космонавтов. Заочно и досрочно. Титов был представлен к ордену Красного Знамени. Но Хрущев распорядился дать ему орден Ленина, а всем остальным ребятам из Первого отряда (кроме погибшего Валентина Бондаренко) — ордена Красной Звезды. Орден Ленина получил Карпов.

Валентине Ивановне Гагариной также был вручен орден Ленина. Надо отдать должное ее скромности и представлениям о собственных заслугах... Никто никогда не видел, чтобы она носила этот орден.

<< Назад   Вперёд>>