Б. Население

1. Этнографический состав населения

   а) Московское государство не есть создание политики московских князей и не есть результат внешних столкновений: оно создано в XIV в. (и потом восстановлено в XVII в.) силами самого населения и есть русское национальное государство. Общерусское национальное самосознание, установившееся еще в 1-м периоде, не разрушено, а окрепло вследствие борьбы с татарами; всякая же национальность, достигшая самосознания, стремится воплотить себя в отдельный государственный организм. Признаки национального характера Московского государства указаны выше в наименовании его «Русью» и «Русской землей». Летопись так выражается о государстве, управляемом Дмитрием Донским: «Внук же бысть (Димитрий) събрателя русской земли (Ивана Калиты)… пребысть един в области великого княжения (достиг единодержавия), приемшу ему скипетр дръжавы русские земля» (Воскр. лет. под 1389).

   6) Фактически это государство обнимало лишь часть (северную) русской нации, но стремилось стать и именовало себя общерусским; титул великих князей московских «всея Руси» был употреблен в первый раз Иваном Калитой; но такой титул не употреблялся в сношениях с Литовским государством до Иоанна III, который, объединив Северную Русь, тотчас сделал вызов бытию Литовского государства, послав туда грамоту с титулом «Иоанн, Божиею милостию, государь всея Руси», и начал вступаться за русские (религиозные) интересы населения соседнего государства; с тех пор московские великие князья постоянно заявляют притязания на Полоцк, Киев и Волынь. Но существование другого – Литовско-русского – государства производило разлад между идеей (общерусского государства) и действительностью. Такой разлад сообщает трагический характер борьбе этих двух государств и делает оба государства явлениями переходными и временными. Полного воплощения общерусской идеи государство достигает лишь в период империи.

   в) Другое ограничение национального характера Московского государства составляет огромная примесь в населении его инородческого начала, вследствие расширения государственной территории на Восток. Но выше было указано, что это расширение состоялось не столько посредством правительственных завоеваний, сколько при помощи народной колонизации:; посредством колонизации чужие этнографические элементы не вводятся в государство, как инородное тело, а ассимилируются национальным организмом и перерабатываются в нем. Движение колонизации на Восток началось еще при существовании прежней Суздальской земли; первым ударам ее подверглись финские племена мордвы (Эрзя и Мокша) на Средней Волге (при Андрее Боголюбском и Всеволоде III); в 1221 г. Юрием Всеволодовичем основана центральная колония при устье Оки – Нижний Новгород, откуда начались ежегодные экскурсии в земли мордовские; с половины XIV в. начинается основание постоянных русских колоний за Окой. В то же время туда же шла колонизация из Рязанской земли. В мордовских землях, под давлением русских и татарских набегов, образовалось несколько мелких княжеств, частью под властью мордовских князьков (Арзамас, Ардатов и др.), частью – татарских мурз (на реке Мокше и Цне, где владели родоначальники князей Мещерских, уже крещеные, до 1380 г., когда последний князь Александр продал свое владение Дмитрию Донскому; на реке Саре, в Елатме, на реке Теше и на Мокше). Многие из владетельных князей этих княжеств вошли в состав русского дворянства; другие ниспали в разряд крестьян. Масса же прочего населения сохранила свою этнографическую отдельность до конца существования Московского государства, хотя уже Иоанн Грозный раздавал мордву боярам для крещения, отнимал земли у некрещеных. Более успешные результаты имело основание монастырей (с миссионерскими целями) и переселение русских в мордовские села и обратно. Однако, мордва и потом составляла особую часть населения, большей частью враждебную государству (в Смутное время она разоряла Москву и поголовно участвовала в бунте Стеньки Разина). Движение колонизации в области черемис и чувашей началось преимущественно с покорения Казани. Северо-восток (Пермь и Вотяки) колонизуем был еще новгородцами. Но прочные основания колонизации положены с конца XIV в. миссионерами (Стефан Пермский) и промышленниками (Строгановыми). Юго-восточные степи, занятые кочевыми народами (татарами), колонизуемы были с большей легкостью (донскими, волжскими и яицкими казаками).

   Здесь подвижное население очищало свободную территорию для русских поселений и не предстояло труда ассимиляции. – Вообще инородческие элементы ассимилированы и вошли в значительном объеме лишь в высший служилый класс и не остались без влияния в социальном строе государства; неассимилированные же сплошные массы инородцев оставались внешним придатком, который не обнаруживал никакого влияния на внутренний склад севернорусского государства.

2. Социальный состав населения (классы общества)

   Если в основании государства лежит главным образом национальный союз, то такое государство не может уже быть союзом сословий: люди, сомкнувшиеся в государство только ради своего национального единства, не могут разделяться на классы, совершенно чуждые друг другу (как то было в феодальной Западной Европе). Далее, население однородного этнографического состава не может допустить такого отчуждения сословий друг от друга, как, например, в Литовско-русском государстве (где высший класс усвоил польскую национальность, города наполнились пришельцами: немцами, армянами и особенно евреями; сельское население удержало русскую или литовскую национальность). Наконец, государство безусловно монархическое (самодержавное), каково было Московское, не допускало развития сословных прав в ущерб общегосударственным. – Несмотря на великое неравенство состояний, Московское государство есть государство бессословное. – Население его разделяется на классы, которые образовались из зародышей, данных в 1-м периоде, но под влиянием новой самодержавной идеи государства. Различие их истекало не из прав, а обязанностей в отношении к государству: именно одни служат государству лично, другие – уплатой денег в пользу его.

   Отсюда два класса населения в государстве: служилый и тяглый, из которых каждый подразделяется на несколько разрядов, которые соединяли оба класса неуловимыми оттенками.



   а) Служилые люди

   Элементы, из которых составился служилый класс. Люди, призванные к отправлению военной, придворной и приказной службы, называются людьми служилыми. Этот класс образовался из земских бояр и княжеских дружин (дворов) 1-го периода, которые (как нам уже известно) состояли из полноправных бояр и несвободных или полусвободных дворян. Те же классы видим и в XIV в. повсюду в Северной Руси. Бояре были служилым классом только потому, что их профессией была высшая (военная и административная) служба; но служба эта не была обязательна для них по отношению к тому или другому князю, они пользовались правом свободного перехода и служили по договору. Владея вотчинами (независимым правом собственности), они не утрачивали их при переходе к другому князю. В отчинах они пользовались некоторыми правами суда и управления над поселенцами; содержали свои дворы (дружины). Они получали от князей города и волости в кормление с судом и данью. – Низший разряд свободных землевладельцев – дети боярские, их важнейшее отличие от бояр состоит только в меньших земельных имуществах. Это – обедневшие потомки размножившегося боярского рода.

   Слуги (дворяне). Люди, составлявшие постоянный двор князей, именовались слугами; их положение определялось не землевладением, а только службой. Они разделялись на слуг вольных и слуг под дворским. Первые были лично свободны и, подобно боярам, могли переходить от одного князя к другому (см.: Двин. Уст. гр. 1397 г., ст. 3; см. также Дог. Москвы с Тверью 1368 г.: «А кто бояр и слуг отъехал от нас к тобе, или от тобе к нам… в ты села нам и тобе не вступатися»); некоторые из них владели вотчинами, но большая часть не пользовалась прочими правами боярства; они получали или готовое содержание при дворе, или временное пользование земельными участками.

   Слуги под дворским, или дворяне в тесном смысле слова, исправляли в отчинном государстве дворовые (которые были в то же время государственными) должности: казначеев, тиунов, дьяков, посельских, ключников. От них не отличались и слуги, исправлявшие чисто экономические поручения: бортники, садовники, псари, бобровники, бараши. Все они были люди лично несвободные – холопы, доставшиеся князю по купле или «по вине» (за преступления), по браку: «Ахто моих казначеев, или тиунов, или дьяки прибыток мой ведали, или посельски, или ключники, или хто холопов моих купленных… тех всех пущаю на свободу» (Дух. Вас. Дм. 1406 г. в Собр. гос. гр. и догов. I, № 39). «Ахто будет казначеев, и тивунов и посельских, или хто будет моих дьяков, что будет от мене ведали прибыток ли который, или хто будет у тых женился, те люди не надобни моим детем, дал есмь им волю. Также хто будет моих людий полных, купленых, грамотных, дал есть им свободу» (Там же. № 25). Само собой разумеется, что слуги этого рода не могли пользоваться наравне с боярами и слугами вольными правом перехода: «А бояром и слугам, кто будет не под дворским, вольным воля. А кто будет под дворьским слуг, тех дети мои промежи себе не принимают» (Там же. № 40). – Дворы имели все владетельные князья; по мере присоединения уделов, двор великого князя увеличивался; но эти провинциальные дворы не пользовались одинаковым положением с старым двором московских князей; отсюда впоследствии образовалось различие дворян московских и городовых.

   Способ образования служилого класса. Из представленных столь различных элементов составляется один служилый класс в XV в. через понижение прав бояр и постепенное повышение прав дворян.

   Первое (т. е. понижение прав бояр) совершалось следующим путем: вместе с уничтожением уделов, сами удельные князья начали поступать на службу к великому князю и входить в разряд боярства; но князья не могли быть уравнены с боярами относительно свободы вотчинного владения: князья приходили на службу с остатками своих уделов и сохранили в них некоторые прежние владетельные права. Еще в XVI в. князья-слуги, потерявшие владетельный характер, остаются в своих прежних уделах: князья Воротынские и Одоевские в конце XV в. идут на войну со своими удельными полками. Князья Оболенские пользуются в своем уделе полными правами суда: «приставь в. князя к ним в Оболенск не въезжает». Когда в 1493 г. завоевана Вязьма и князья Вяземские привезены в Москву, то Иоанн III «пожаловал их же вотчиною Вязьмою и повелел им себе служити». Из Тверских князей – Микулинские владеют частью своего удела, как вотчиной, даже в 1570 г. Из князей Ярославских – князья Сицкие, Прозоровские, Ухтомские и пр., сделавшиеся служилыми еще с XIV в., остались владельцами частными в своих бывших уделах во второй половине XVI в. Отношения государства к уделам служилых князей можно видеть на примере Ростовских и Оболенских князей: первые сделались служилыми еще с начала XIV в., а между тем в 1462 г. великий князь Василий Васильевич, отдавая Ростов своей жене, пишет: «А князи Ростовские, что ведали при мне, ино по тому держат и при моей княгине, а княгиня моя у них в то не вступается». Оболенские продали Ивану III за два села и 5 тысяч рублей право на свое княжество в случае пресечения мужской нисходящей линии в их роде. – При таком сохранении служилыми князьями их владетельных прав, государи московские не могли предоставить им полные права распоряжения на их владения, ибо это означало не частную свободу распоряжения имуществами, а распоряжение государственными правами по частным сделкам. Поэтому право свободного перехода с сохранением вотчин прежде всего было отнято у служилых князей, между тем как бояре еще сохраняли его: в 1428 г. договаривается великий кязь Василий Васильевич Темный со своим дядей Юрием: «А кто имет жити наших бояр и слуг (в) твоей отчине, а тебе их блюсти как своих… а князей, ти, моих служебных с вотчинами… не приимати».

   Лишь по примеру князей ограничиваются потом имущественные права и бояр; права эти обусловливаются уже службой; вотчинное право становится условным. В 1504 г. Иоанн III пишет в своей духовной: «А боярам и детям боярским Ярославским с своими вотчинами и с куплями не отъехать от моего сына Василия, и кто отъедет – и земли их сыну моему; а служать ему, и он у них в их земли не вступается, ни у их жен, ни у их детей» (Собр. гос. гр. и догов., I, 391). То есть сначала частные права (наследование и др.) еще не сокращались, но, благодаря служилому характеру владельцев, и частные права распоряжения вотчинами ограничены потом (см. Ук. кн. казн., ст. XIX).

   К этому повело особенно сокращение личных прав бояр и слуг вольных. Право личного перехода их было сначала ограничено, именно допускался переход от удельных князей к великому, но не наоборот, а затем было совсем отнято при Иоанне III: с уничтожением уделов оно и не могло иметь места: оставалось переходить только в Литву, которая не состояла в союзе с русскими княжествами, считалась государством чужим и враждебным, а переход в нее – изменой. Лишение права перехода подобно уже личному кабальному холопству: великие князья начали брать с бояр крестоцеловальные записи о непереходе (первая известная взята с князя Холмского в 1474 г.); такие записи почти равнялись записям на кабальную службу между частными лицами и имели те же последствия для закрепощения высших классов. – Тогда бояре начали занимать дворовые должности наравне с дворянами: при Иоанне IV должность казначея занимает уже боярин; бояре начинают получать поместья наравне с дворянами (а не только кормление).

   В то же время совершался обратный процесс возвышения прав дворян следующими способами: с присоединением уделов число дворян у великого князя увеличилось чрезмерно; главной службой их делается не дворовая, а военная. Содержатся они уже не при дворе, а испомещаются на землях, составлявших частную собственность князей, на поместном праве (т. е. на праве временного пользования с условием службы подобно, как в частных отношениях – холопы, поселенные на участках, именуемые «задворными»). И это – уже значительное право для лиц несвободных. Сделавшись помещиками, они могут и сами приобретать имущества и передавать их в наследство, однако право и на эти имущества остается еще также условным и зависимым от прав великого князя… «А которые дети боярские (говорит великий князь в своем завещании) служат моей княгине, и слуги ее, и вси холопи ее, и кому будет аз кн. вел. давал свои села, или моя княгиня давала им свои села, или за кем будет их отчина, или купля, – и в тех своих людях во всех вольна моя княгиня и в тех селех». – По мере увеличения государства отношения между великими князьями и этими слугами их становились все менее тесными и непосредственными, и имущественные права их возрастали. – Вместе с тем возрастали и их личные права: они (даже бывшие полные холопы) получают до некоторой степени право перехода с потерей лишь земель: «А (кто) тех бортников, или псарей не всхочет жити на тех землях, – ин земли лишен, пойди прочь, асами сыну – князю Ивану не надобе, на которого грамоты полные не будет; а земли их сыну – кн. Ивану» (Собр. гос. гр. и дог. I, 40). Хотя право перехода отнято потом у всех классов, но прочие приобретенные дворянами личные права остались за ними и таким образом вполне уравнялись с правами бояр.

   Полное уравнение бояр и дворян последовало при Иоанне Грозном, от времени которого сохранился указ об уравнении службы бояр, князей, детей боярских и «воинов» (дворян) по их вотчинам, поместьям и денежному жалованью. Тогда и бояре становятся дворовыми слугами и дворяне землевладельцами на равных правах.

   Составляет ли служилый класс сословие? Разряды служилых людей. Из предыдущего следует, что служилыми людьми называется класс населения, обязанный службой (придворной, военной, гражданской) и пользующийся за нее частными земельными имуществами на условном праве[37]. Основание для отдельного бытия этого класса дается не правами его, а обязанностями к государству. Обязанности эти разнообразны и никакого корпоративного единства члены этого класса не имеют. Сколь многоразличны служебные обязанности, столь же различны и разряды, на которые делился этот класс. Это: а) члены боярской думы: бояре (высший чин, жалуемый царем), окольничие и думные дворяне (т. е. дворяне, введенные в думу, допущенные к участию в ее заседаниях); б) Придворные чины как высшие: спальники, стольники, стряпчие, так и низшие; в) Военные люди: жильцы (гвардия), дворяне московские (испомещенные в Московском уезде), дворяне городовые (самый многочисленный и центральный разряд служилого класса, давший имя будущему высшему сословию дворянства), дети боярские (прежде примыкавшие к боярскому классу, а с XVI в. ниспавшие в самый низший разряд служилых людей). Переходом от военного служилого класса к тяглому населению были разряды низших служб' образовавшиеся с половины XVI в.: стрельцы, пушкари, казаки, драгуны, воротники, рейтары и солдаты; г) Лица гражданской службы — дьяки и подьячие (думные дьяки, дьяки приказные, дьяки городовые, площадные и другие); д) К служилым царским людям надо присоединить дворян и детей боярских архиерейских и знакомцев боярских (военные дружины бояр и служилых князей); те и другие, вместе с частной службой, отправляли и государственную (военную в походах и административную в вотчинах).

   Способы вступления в высший класс и выхода из него. Сообразно с понятием о служилом классе, основной способ вступления в служилые люди есть определение в тот или другой разряд государственной службы (а не пожалование каких-либо прав потомственных или личных). Перевод лиц из одного разряда в другой есть возвышение чиновников по степеням чинов и должностей. Определение лиц в разряд военнослужащих называлось верстанием (запись в полковые списки и назначение жалованья поместного или денежного). Такое поступление на службу прежде не принадлежало исключительно какому-либо классу по происхождению: в XV, XVI и до половины XVII в. «верстали (в дети боярские) и холопов, крестьян и посадских людей» (Яблочков. С. 260)[38]. В разряд гражданской службы набирались из «поповых и дьяконовых детей, торговых людей гостиной и суконной сотен, из черных сотен всяких посадских людей, из пашенных людей и их детей» (Уст. кн. зем. прик., ст. XXIX). Хотя наборы дворян и подьячих из лиц неслужилых классов были запрещаемы указами 1639 и 1652 гг., но на практике поступление таких лиц на службу продолжалось и во второй половине XVII в.; Котошихин пишет: «А кто из них (людей посадских, духовных, боярских слуг) отпустит своего сына на службу в солдаты, или рейтары, или в приказ подьячим и иным царским человеком, а те их дети от малые чести дослужатся повыше и за службу достанут себе поместья и вотчины, – и от того пойдет дворянский род». Лишь в конце XVII в. (указы 1675 и 1678 гг.) окончательно предписано верстать только сыновей детей боярских, что, впрочем, относится уже к периоду реформ (к началу образования из служилых людей дворянского сословия). – Как лица, происшедшие не от служилых людей, могли быть верстаны на службу, так и сыновья лиц служилых не получали никаких особых прав с момента рождения[39]; при совершеннолетии (15 лет) они подвергались верстанию и только тогда уже принадлежали к служилому классу. Разумеется, большая часть дворян и детей боярских верстаны из сыновей прежних служилых людей; таким образом, рождение лишь косвенно вело к усвоению звания служилого человека.

   Определение на службу не имеет ничего общего ни с выслугой дворянства, ни с пожалованием (явлениями периода империи).

   Один из видов поступления на службу составляет запись на службу иностранцев и инородцев. Всякий (не торговый) иностранец, приезжая служить, записывался в тот или другой разряд служилых людей (смотря по годности его и милости царя) без удостоверения о дворянских правах его в прежнем отечестве и без условия приобретения дворянских имений. Большая часть дворянских русских родов ведет себя (более или менее правдоподобно) от выходцев (потомков) Византийских императоров – Ангелов, Палеологов, Кантакузенов Ласкарисов; египетских царей (из ногайских князей); потомков императора Оттона (Челишевы), итальянских герцогов и простых рыцарей немецких, английских, венгерских, французских и т. п.[40] Но достовернее известно усвоение в служилый класс простых заграничных выходцев и «пленников в государеве имени» (т. е. военнопленных, доставшихся на долю государя, между тем как пленники, доставшиеся частным лицам, поступали в холопство к этим последним. См. ук. 1558 г. в ук. кн. ведом, казн., ст. XIII). Им отделялись особые поместья и вотчины в уездах («иноземцовские»); самые «иноземцы» составляли хотя особый разряд служилых людей от дворян городовых, но совершенно равный этим последним по правам (ук. 1613, 1616, 1630 гг. см. в Ук. кн. Помест. прик.). Нет сомнения, что именно примесь иноземного элемента (западного) в служилом классе заронила в него стремление к западноевропейской сословной отдельности. – Что касается до служилых татар (мурз) и мордвы, то они наделяемы были поместьями и вотчинами преимущественно на восточных окраинах, на основаниях, совершенно одинаковых с дворянами и детьми боярскими. Приняв христианство и обрусев, они дали начало многим родам русского дворянства (см. ук. 1635 г. апр. 30 в Ук. кн. Помест. прик.).

   Выход из состояния служилого человека обусловливается подобными же причинами, как и вступление в него, а именно оставлением службы. Но дворяне были прикреплены к службе ранее прикрепления посадских и крестьян; а потому действительно служащий лишен был права выхода вовсе: в Судебнике постановлено: «А детей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому, опричь тех, которых государь от службы отставит» (Суд. цар., ст. 81); но в 1558 г. было разрешено, что сын дворянина, которому уже больше 15 лет, но он службы не служит и в десятню не записан (значит в службу не пригодился), может давать на себя служилую кабалу частным лицам (ук. сент. 1 в Ук. кн. ведом, казн., ст. XII). В 1641 г. дворяне подали царю челобитную, что многие из их товарищей, «не хотя государевы службы служити и бедности терпети», перешли в драгуны и в другие службы, или били челом в холопство во дворы боярам и дворянам; указом 1642 г. марта 9 велено всех таких (кроме неверстаных) поворотить назад в службу и на будущее время выход из служилого состояния совершенно воспрещен.

   Права и преимущества лиц служилого класса. В то самое время, когда боярство сливалось с дворянством и общий уровень его прав понижался, в высших слоях боярства зародилась мысль об аристократических привилегиях в управлении государством (в малолетство Грозного и снова при Феодоре Иоанновиче, и в смутное время); эти попытки окончились новым принижением боярства; но и в них шла речь не о правах «дворянского сословия», а о привилегиях олигархии немногих родов, случайно стоящих тогда близ трона. Что же касается до общих прав всех служилых лиц, то некоторые особые права служилых лиц принадлежат им, как людям, состоящим на государственной службе, а не как членам сословия. Право на охранение чести не одинаково для разных разрядов служилых лиц (Суд. 1550 г., ст. 26; Улож. ц. Ал. Мих. X, 90 и сл.): «бесчестие» (денежный штраф за оскорбление служилых лиц) соразмеряется с денежным жалованьем или с величиной доходов от кормления «по книгам» (в которых исчислялись эти доходы); низшие разряды служилых лиц получают бесчестья менее гостей и торговых людей гостиной сотни (Улож. ц. Ал. Мих. X, 94–95). Привилегии в уголовном праве изъясняются отчасти также служебным положением дворян; сначала господствовало равенство наказаний («дворяном… чинить по томуж, как и иным вором»: Уст. кн. Разб. прик., ст. 15); но потом (в XVII в.) за непредумышленное убийство крестьяне наказывались кнутом, а дети боярские тюремным заключением (Уст. кн. Разб. прик. ук. 1625 г. февр. 17). Особенно же принцип неравенства наказаний заметен в Уложениях (X, 133, 135; XXI, 39 и 40, 69–73, 79 и 80; XXIII, 10 и 12), но относящиеся сюда постановления случайны и объясняются каждый раз особыми мотивами (например, если помещик побьет своих крестьян-разбойников, не представивши их в губу, то наказывается лишением поместья, а слуга его за такое же деяние подлежит смертной казни, очевидно потому, что помещик наказывается не за убийство, а за превышение предоставленной ему судебной власти над крестьянами). Особенные права при взысканиях по обязательствам– правеже— состоят в том, что за 100 руб. долга дворянин подвергается правежу (битью перед приказом) два месяца, а лица тяглые – один (ук. 1557 г., декабря 15); это privilegium odiosum объясняется тем, что тяглый человек затем выдается головой, а дворянин отстаивается только правежом; а это в свою очередь зависит от того, что служилый человек обязан службой и не может вступить в частную зависимость. Право выставлять за себя на правеж своих слуг и холопов принадлежит всем рабовладельцам. Из сферы имущественных прав дворянам принадлежит право владеть вотчинами и поместьями; но право на владение недвижимыми имуществами (на основаниях тяглой службы) принадлежало и лицам тяглого класса; вотчинами владели церковные учреждения и гости; право поместное принадлежит исключительно служилым людям потому, что это есть жалованье за службу, которого не может получать тот, кто не служит. Право на государственную службу (как было указано выше) есть прикрепление к службе, от которого многие из дворян бежали в частное холопство; но мы видели также, что на службу верстаны были не одни дети служилых людей, особенно на службу гражданскую (в дьяки и подьячие). В выборных учреждениях тяглые люди или заседают вместе с дворянами (в губных), или одни (в земских). Право быть избранным на земские соборы (от которого, однако, многие уклонялись, о чем см. ниже в главе «О земских соборах») простиралось и на духовных, посадских и крестьян (в Польше и Литве, при действительно сословном строе государства, на сейме участвуют только шляхтичи и наиболее значительные города – in corpore, но не мещане). Само собой разумеется, что высшие разряды службы и звания (боярское звание, окольничество и пр.) доставались людям более знатным и богатым (особенно же – бывшим владетельным князьям), и что каждый член такого рода хотел и сыновей своих поставить в то же звание, а главное – не занимать места ниже рода равного или низшего; отсюда возникает местничество.

   Местничество есть исключительная принадлежность московского государственного права и не может существовать в государствах, в которых господствует сословный строй[41]. Оно образовалось не ранее XV в., т. е. со времени обращения бояр в обязательно-служилых людей. Сущность его состоит в споре боярских родов между собой о служебном старшинстве. Предметом спора были не самые места или роды службы, а относительное положение на службе одного служилого человека перед другим. Причина происхождения этого явления заключается в том, что родовая честь зависит от служебной: занятие низшей должности может понизить навсегда значение одного рода перед другим (чего не может быть в сословиях, в которых права членов не зависят от службы). Места, о которых спор, или разряды суть степени служебных должностей (классы). Так, в военной службе различались большой полк, правая рука, передовой и сторожевой полки (равные) и левая рука. В административной службе по разрядам распределялись города – главные в отношении к пригородам; различались также и части города по своей важности (в Москве: Большой-город, Китай-город, Царев-город, в других городах – Вышгород, Кремль и Земляной-город) при назначении воевод и объезжих голов. Различались также по важности приказы; здесь (как и в городах) местничались главные судьи (там главные воеводы) с товарищами. То же и в посольствах. В придворной службе различались не только роды ее, но собственно места при встрече послов, за столом царским и пр.; здесь местничались не только мужчины, но и женщины (по службе при царице).

   Местничавшие ссылаются на случаи, т. е. прежнее относительное положение их предков по службе; иногда они указывают такие случаи за пределами Московского государства (на прежней службе в Рязани, Твери и даже в Крыму, если то были выходцы из татар; но последнее не принималось в расчет). В числе доказательств в местнических делах представляемы были и родословные, но не с целью доказать древность рода вообще и его заслуги перед государством, а с целью указать старшинство рода пред другим на лестнице служебной иерархии. Рассмотрение местнических счетов принадлежало боярам, а решение – царю; оно оканчивалось или признанием притязаний, или наказанием для поднявшего спор «за бесчестие» того, против кого он был начат (выдача головой; см. прим. Татищева к 55 ст. Судебника царского). Что местничество не было проявлением аристократических тенденций, на это указывает то обстоятельство, что местничались между собой не одни родовитые фамилии, но и худородные люди (дьяки по приказам). Хотя при одном случае местничества князя Волконского с боярином Головиным бояре стали на сторону последнего и сказали, что «за службу государь жалует поместьем и деньгами, а не отечеством» (Разр. кн. I, 206), но этим выразили полное отрицание аристократических начал, ибо князь Рюрикович во всяком случае аристократичнее боярина из простых греков-выходцев; бояре только хотели сказать, что предки Головина служили в высших чинах, чем предки князя Волконского.

   Как явление в высшей степени вредное для государственной службы, местничество было ограничиваемо царями еще в XVI в. (см. ук. 1550 в Ук. кн. вед. казн.). В XVII в. при частных случаях (особенно военных походов) было часто объявляемо: «быть без мест» (т. е. на данный случай не должны простираться местнические счеты). В 1681 г. предпринята и совершена общая реформа (по поводу нового военного устройства): земский собор (из представителей служилого класса, под председательством князя В.В.Голицына) решил отменить местничество; царь и боярская дума (с собором духовенства) утвердили это решение 12 января 1682 г., повелев прежние местнические дела предать огню (что и исполнено в печке государевой передней палаты в присутствии депутации от думы и архиереев). – Но с уничтожением местнических книг, тотчас же учреждены в разряде родословные. Это означало переход от служебной иерархии к сословному равенству, от состояния служилых людей к состоянию «шляхетства» (под сильным влиянием порядков Литовско-польского государства, с которым во 2-й половине XVII в. московские люди вошли в ближайшие столкновения).



   б) Тяглые люди

   Как основанием для служилого класса была обязательная служба и частное (зависимое) землевладение, так тягло (финансовая служба государству) и общинное землевладение дает основание классу тяглых людей. По этому главному основанию все тяглые общины – одинаковы; но фактическая разница между большими и торговыми общинами (посадами) и меньшими – земледельческими (сгруппированными в волости) подала основание и для юридического различия посадских людей и крестьян. Торговля концентрируется правительственными мерами в одних городах ради удобства взимании пошлин (см. Уст. Белоз. гр. 1488 г., ст. 8; в 1539 г. отменены торги во всем новоторжском уезде, кроме города Торжка).

   Посадские люди (городское население)

   Посадом называется поселение вокруг укрепления (города); так как служилые люди, имевшие жительство или осадные дворы в «городах», отделились в особый класс, то остальное население (не служилое) уже перестало именоваться горожанами; с XVI в. ему усвоено название посадских людей. Посады могли возникать и помимо укреплений, называясь в таком случае слободами, а жители – слобожанами (каковое название, впрочем, поглощалось первым общим).

   Разряды посадских людей. Еще от 1-го периода осталось разделение городского населения на гостей, простых купцов и черных городских людей. – Полуслужилое состояние гостей, начавшееся с древнейших времен, укрепляется за ними в Московском государстве. Здесь гость есть звание, пожалованное великим князем какому-либо торговцу; уже при Дмитрии Донском даваемы были жалованные грамоты на гостинство (Доп. к ак. ист., I, № 9). В 1598 г. царь Борис Годунов пишет: «Пожаловали есмя нашея отчины В. Новгорода торгового человека Ивана Онаньина, сына Соскова, гостиным имянем, велели ему быти в гостех» (Там же. № 147). Пожалование давалось и за сторонние услуги и именно иностранцам (в 1665 г. – фон Горну «за поимку вора Тимошки Анкудинова») и за устройство государственных займов (Там же. IV, 53). Сначала давалось пожалование каждому лично; в 1613 г. выдана общая жалованная грамота классу гостей; но за потерей этой грамотой юридической силы, выдана новая в 1648 г. (с прописанием содержания первой). Сущность пожалования заключается в следующих привилегиях: освобождение от суда подчиненных властей и подчинение только суду царя; освобождение от общинных податей и повинностей; освобождение от платежа мыта и мостовщины; право владеть (до 1666 г.) вотчинами и получать поместья и др. Но пожалование дается за службу и под условием службы. Служба гостей – финансовая: заведывание таможнями и кружечными дворами, оценка и распределение царской казны (мехов, получаемых из Сибири). В присутственных местах, ведавших эти отрасли управления, гости занимали места голов и дьяков. Для отправления этой службы, всякий торговый человек, возведенный в звание гостя, должен был переселяться из родного города в Москву. Таким образом лучшие элементы местных городских общин были отвлекаемы на службу. Впрочем, число гостей даже в конце существования Московского государства было ограничено (по свидетельству Котошихина, в его время было их только 30 человек).

   Торговые люди гостиной и суконной сотни составляют второй разряд после гостей. Еще в XIV и XV вв. после гостей упоминаются обыкновенно «суконники» в качестве богатых, но непривилегированных купцов. По Судебнику 1550 г., это звание (в числе классов, между которыми расписана такса за бесчестие) не упоминается. В XVII в. из богатых торговцев, не получивших личного пожалования звания гостя, составляются особые общины («сотни»), отличающиеся с другой стороны от черных посадских сотен. Члены гостиной и суконной сотни сгруппированы только в Москве, по назначению правительства и по вызову из провинциальных городов в Москву лучших местных торговцев. В таком, например, смысле состоялось распоряжение в 1647 г. и вызвало взаимную борьбу черных сотен и посадов, не желавших лишаться лучших платежных сил, с привилегированными сотнями, стремившимися к увеличению своего числа и, следовательно, к облегчению службы. Тогда было решено возложить отправление служб в городах на местных торговцев. Хотя в Уложении опять предписано назначенным в привилегированные сотни продать свои имущества в городах, «а самим жити на Москве» (Ул. XIX, 34), но в половине XVII в. члены гостиной и суконной сотен находятся во многих городах. Служба членов этих сотен состояла в том, что они были товарищами при гостях в финансовом управлении. В награду они получали привилегии однородные, но меньшие, чем гости (не нести общих повинностей с посадскими общинами). Гостиная сотня считалась много почетнее суконной.

   Посадские черные люди. С выделением из общины гостей и членов привилегированных сотен в разряд полуслужилых людей, личные силы городских общин ослабевали («людишки бедные и молотшие от того великого тягла бегут розно, а которые были у нас лутшие люди, и те взяты в гостиную сотню и суконную», – заявляют посадские люди в 1621 г. Ак. ист. V, 92, IV). Собственно городскую общину составляли уже одни простые, или черные посадские люди, что приводило общины к постепенному обеднению и затем к мерам прикрепления посадских людей. Каждый посад составлял общину на тех же основаниях, как и сельские волости, т. е. на общинном землевладении, круговой уплате податей и отправлении повинностей и на выборном управлении. Город Москва, впрочем, не составлял одной общины, а делился на сотни (древнейшие общины) и слободы (позднейшие на окраинах города); таковы сотни: Дмитровская, Ордынская, Ростовская, Ржевская, Новгородская, Сретенская, Покровская и Мясницкая; полусотни: Устюжская и Кожевенная; четверть сотни: Митрополья, Арбатская и Черторская; слободы: Заяузская, Новая Кузнецкая, Екатерининская, Голутвинская и Воронцовская. Во главе сотен состоят сотские, во главе слобод и провинциальных посадов – старосты земские. Имущественные силы общин постепенно ослаблялись внедрением неподатных классов (беломестцев) в среду городов, иногда по распоряжениям самого правительства[42]. Так как тяглыми имуществами посады владели на общинных началах, то и самое тягло (податная служба государству) возлагалось не на лица, а на общины: кроме уплаты прямых налогов (причем за пустые места платили наличные жители, за несостоятельных – более имущие), на них возложены выборы голов и целовальников в кружечные и другие дворы, с ответственностью за недобор, неисправность и злоупотребления выборных; далее, люди посадские не были освобождены и от личной службы государству – чрез поставку даточных людей в войска, постройку и поправку городских укреплений и пр. На земском соборе 1642 г. тяглые люди заявили: «А мы, сироты твои… ныне оскудели и обнищали от великих пожаров, и от пятинных денег, и от даточных людей, от подвод… и от поворотных денег, и от городового земляного дела, и от твоих государевых великих податей, и от многих целовальничь служб… с гостьми и опричь гостей»… Следствием этого было бегство посадских людей из посадов в села – в крестьяне и в частную зависимость (в закладчики и кабалу) к лицам богатым, что в свою очередь еще более уменьшало населенность городов и отягощало положение остальных членов посадских общин. Постепенное уменьшение городского населения в XVI и XVII вв. видно из следующих цифр: в 1545 г. в Муроме было 111 дворов жилых, 107 пустых и 800 пустых дворовых мест; в 1668 г. в Ярославе было 3468 посадских людей, а через 10 лет – 2862; в Костроме тогда же 1322, а через 10 лет – 1044.

   Образование отдельного класса городских обывателей через прикрепление. Государство, не имея возможности облегчить для посадов тягло, должно было прибегнуть к прикреплению городских обывателей. Еще в 1613 г. велено возвращать посадских людей, бежавших из Москвы: в 1619 г. состоялось постановление земского собора о том, что вообще ушедшие посадские люди должны быть возвращены на прежние места; затем то же подтверждалось частными указами и распоряжениями 1638–1642 гг., с угрозами наказаний. Но окончательное прикрепление сформулировано в Уложении ц. Ал. Мих. (гл. XIX): возвратив (ст. 1-11) посадам отторгнутые от них земли (от беломестцев) и другие имущества: лавки, дворы (от крестьян), Уложение (ст. 18 и др.) старается возвратить посадам утраченное население из поступивших в частный заклад (кабалу), из поступивших в служилые люди (если только они сами, а не отцы их поступили в стрельцы, казаки и солдаты), из ушедших вследствие брака (женщина посадская влечет обратно в посад и мужа и детей). Целые слободы служилых людей, поселенные около посадов и подрывавшие торговлю и промыслы горожан, отчасти привлечены к общему с посадами тяглу (пушкари, затинщики и пр.), отчасти к уплате одних таможенных пошлин (стрельцы, казаки и драгуны). Впредь выход из посадов запрещается под угрозой ссылки в Сибирь, на Лену. Запрещается также переход из одного посада в другой (по ук. 1658 г. под угрозой смертной казни).

   Этими мерами и здесь (как и в служилом классе) не образовано среднего, или городского сословия, а лишь класс, прикрепленный к тяглу и месту жительства.

   Такой ход возникновения этого класса как раз противоположен процессу образования среднего сословия в Западной Европе. Там государство, имея также в виду усиление собственных финансовых средств, надеялось достигнуть того через развитие богатства в городах (промышленности и торговли), а потому снабжало городские общины привилегиями, или укрепляло за ними те права, которые захвачены были самими городами в Средние века. Это привлекало в города население из сел, бежавшее туда от крепостной зависимости. У нас, наоборот, население бежало из городов в частную кабалу. Территория государства и его потребности росли не в уровень с населенностью и экономическими средствами, что в особенности отразилось на судьбе сельского населения.



   Крестьяне (сельское население) Мы знаем уже, что в 1-м периоде значительная масса сельского населения попала в состояние прикрепленных путем личной экономической зависимости («ролейные закупы», «старые изорники», «смерды»), и что другая часть сельского населения образовалась уже тогда из поселенных несвободных людей. В XIV и XV вв. в Московском государстве делают дальнейшие успехи частные формы зависимости: в XVI и XVII вв. установляется общее прикрепление сельских обывателей.

   Состояние крестьян в XIV, XV и XVI вв. В XIV в. вообще наименование всех тяглых людей (обнимавшее и городских обывателей) было письменные или численные люди, т. е. люди, записанные и исчисленные для уплаты податей; в то же время, по отношению к монголам – нехристианам, общее наименование всего населения – христиане (крестьяне) – специализируется (в XV в.) для обозначения сельских обывателей (см. Судебник 1-й, ст. 57 «О христианском отказе»). Вообще же права и фактическое положение сельских обывателей в XIV и XV вв. равнялись правам и положению городских обывателей. Однако, между городскими и сельскими поселениями была та разница, что первые (по общему правилу) не попадали в частное владение и оставались в непосредственном подчинении государству (даже у бывших удельных князей великие князья старались выкупать города). Наоборот, в сельских поселениях развивалась власть частных лиц и церковных учреждений; рядом с черными волостями были владельческие села и вотчины; судьба населения тех и других была неодинакова, пока, наконец, судьба первых не подчинилась исторической участи вторых.

   Население черных волостей. Волостью называется союз нескольких сел и деревень (с одним центральным поселением), имеющий одно (выборное) управление, владеющий сообща землей[43] и находящийся в круговой зависимости по уплате податей и отправлению повинностей. Имея в виду не права волостей, а права лиц, составляющих волость, находим, что они разделяются на людей тяглых или «вытных» и «безвытных».

   Тяглые, или вытные люди — это члены общин, владеющие податными участками («вытями»). Только они составляют полноправных членов общин (участвуют в выборе общинных властей, в раскладе налогов, отвечают за исполнение податных обязанностей). В имущественном отношении они – постоянные владельцы (но не собственники своих участков)[44]; обыкновенно крестьяне становились к волости в такие же отношения, как и к частным землевладельцам: условие заключается большей частью на один год, с подробным описанием получаемых построек, с обязательством починивать их и полученного жеребья впусте не покинуть. Но условие на один год есть лишь форма: обыкновенно на 1-й год давалась льгота, а затем поселенец входил в общую круговую поруку по уплате податей (Ак. Юр. № 187) и продолжал жить неопределенное время; он часто передавал свой участок по наследству. Поселенцы могут даже отчуждать свои участки, но под условием, если покупщик заменит продавца и в тягловом отношении: «…а кто будет покупит земли данные служни или черных людей, а те, кто возможет выкупити, – и не выкупят; а не возмогут выкупити, – и не потянуть к черным людям; а кто не всхочет тянути, и не ся земль съступять, а земли черным людем даром» (Договор Дмитрия Ивановича Донского с Влад. Андр. в Собр. гос. гр. и дог. 1, № 33). Иногда участок (пустой, необработанной) земли сдается волостью новому поселенцу на условиях простой аренды, причем новый поселенец уплачивает только оброк, но не входит в общие права и обязанности волости: по одной правой грамоте времени вел. кн. Василия Ивановича волость предъявляет свои права собственности на такой участок против арендатора, который стремится освоить его, так: «…вси (которые) пахали ту землю, у нас наимывали… у нашего старосты», который брал наем и деньги клал всей братье на столец (Ак. Изд. Фед. Чехов. I. С. 31). Из освоения таких участков волостной земли и передачи ее по купчим возникает частное владение землей членов общины, именуемое «вотчиной»; так крестьянка закладывает «свою вотчину на Курострове деревню Онфимовскую Невейницыну, отца своего оставленье (наследство), двор со всеми хоромы, и дворище и огородец и земли орамые горные, а луговые, и пожни, и перелоги с займищи, и с перевесищи, и с рыбными ловищи и с летними ухожеи» (Ак. Изд. Фед. Чехов. I. № 91)[45]; между тем заложенная деревня входит в Куроостровскую волость, чего не отрицает и владелица. – Вообще равенства между членами волости быть не могло; издревле существовал класс богатых («лучших») людей и классы средних и меньших (неимущих) людей. Среди волостей зарождалась своего рода частная собственность (на тяглом праве). – Черным волостным людям принадлежат полные права на движимые вещи. – Личные права их не были ничем ограничены; однако, обыкновенно тяглым черным людям не дозволяется переход из одного удела в другой (наравне с слугами невольными). «А которые слуги потягли к дворьскому при наших отцех, а чорныи люди к сотьскому, а тем нам не примати, такоже и тобе» (Договор вел. кн. Василия Дмитриевича с кн. Влад. Андр. 1389 г. в Собр. гос. гр. и дог. I, № 35; см. также № 45, 71, 78, 84). Но иногда и такой переход дозволялся: «И бояром, и детем боярским и слугам и христианом меж нас вольным воля» (Там же. I, № 127). Переход из одной черной волости в другую в одном и том же княжестве (а по уничтожении уделов – в целом государстве) не подлежит ограничениям (Судеьник 1-й, ст. 57; «а христианом отказыватися из волости…»; Судебник 2-й, ст. 88 поясняет: «из волости в волость»[46], что может быть разумелось и в 1-м Судебнике). Переход из черных волостей в частные вотчины ограничиваем был с ранних времен (партикулярными распоряжениями; например, давая жалованную грамоту Покровскому монастырю, углицкий князь Андрей Васильевич пишет: «А тяглых моих людей письменных и вытных в ту слободку не приимати» (Ак. Арх. Эксп. I, № 102; см. также № 34 гр. Отрочу монастырю 1437–1461 гг. и свод подобных указаний у проф. Дьяконова: «К ист. крест, прикрепления». С. 21, прим.).

   Безвытные люди — это лица, не входящие в общину, т. е. не занимающие тяглого участка, а обрабатывающие земли по частным условиям с отдельными членами общины; они именуются иначе «подсуседями», «половниками», «казаками» (т. е. батраками), а также бобыли, занимающие дворы, но не пахотные участки. Их личные права не ограничены ничем и, по-видимому, превосходят права вытных людей, именно они могут переходить на частновладельческие вотчины; но фактическое их положение, как лиц неимущих, ставило их в тесную зависимость от хозяина. В таком же положении находились и лица, зависимые по семейному праву (дети при отцах, племянники при дядях и пр.).

   Те же обстоятельства, как и в посадах, привели и в волостях к одинаковым последствиям, а именно: имущественные силы волостей ослаблялись отторжением сел, деревень и пустошей в руки лиц, обеленных (служилых людей и церковных учреждений) по захватам и по жалованным грамотам самих великих князей; черные земли хотя и отличались от частных имуществ князей (дворцовых), но состояли в непосредственном распоряжении великих князей, как государей, которые и начали раздавать их служилым лицам в поместья и жаловать монастырям в вотчины. Тягло с остальных частей волости соответственно с этим не уменьшалось, а возрастало с развитием государственных потребностей. Вследствие этого население черных волостей бежит к частным землевладельцам (большей частью на земли церковных учреждений), где поселенцы надеялись найти, хотя бы временно, льготу от трудностей тяглой службы, и где они получают ссуду (подмогу) на обзаведение; черная волость не имела денег для такой цели, ибо не вела частного хозяйства[47]. Но мы видели, что для тяглых людей переход в частные вотчины был затруднен уже с давних времен специальными предписаниями князей великих и удельных. Чтобы согласить право перехода с интересами государства и волости относительно исправного поступления податей (при круговой поруке), установилось правило: тяглец может уйти, посадив на свое место другого. Этим право переходов в принципе не отнято и самый переход в частные вотчины не устранен общим узаконением для всех. Затем оставалось еще право перехода из волости в волость (которое, однако, при изложенных условиях, далеко не было заманчивым). Все указанные обстоятельства вели только к тому, что черноволостные крестьяне в большинстве засиживались в волости долго, тем более, что волостные крестьяне имели гораздо более побуждений к оседлости, чем частновладельческие: община рассматривает волостную землю, как собственную; усадьбы, выстроенные членами общины, передаются по наследству. Поэтому в волостях несравненно больше старожильцев, чем новоприхожих. Но именно старожильство и повело их к прикреплению: в XVI в. переход воспрещается не для всех тяглецов, а именно тяглецов-старожильцев. Так, в Уставной Важской грамоте 1552 г. читаем: «Старых им тяглецов-крестьян из-за монастырей выводить назад бессрочно и беспошлинно» (см. нашей Хрест. по ист. рус. пр. Вып. II; см. также Акты о тяглом населении. II, № 27). Так создается институт давности практикой, помимо закона (подобно тому, как постановление Литовского статута о 10-летней давности прикрепления крестьян задолго предупреждено обычным правом о крестьянской заседелости)[48].



   Население частных вотчин. Когда князья оседают на месте (делаются в тесном смысле отчинниками), то это в высшей степени отражается на усилении частного землевладения. Сами они увеличивают свои недвижимые имущества промыслами (прикупкой) сел (см. Духовн. Калиты 1328 г. в Хрест. Вып. II. С. 6–7). Существовавшие с древнейших времен «села боярские» увеличиваются в числе вместе с развитием и оседлостью (начинающимся прикреплением) служилого класса по жалованным грамотам князей; особенно же расширяются вотчины церковные (вследствие усилившегося религиозного чувства после ужасов татарского погрома и расширения права князей жаловать земли); не исчезло еще и право лучших городских людей (гостей) владеть вотчинами в уездах. Все эти частные имущества развиваются главным образом за счет свободных волостных земель. – «Села» (в отличие от волостей) населялись в древности главным образом несвободными и полусвободными людьми: холопами, закупами и изгоями (последние особенно на церковных землях, так как изгои главным образом доставались церкви). Но такими людьми обрабатываемы были только незначительные по величине дворовые участки; остальная земля обрабатывалась свободным пришлым населением.

   Судьба свободного населения (крестьян) была неодинакова, смотря по исчисленным родам частных вотчин. Великокняжеские (или подклетные, а потом дворцовые) вотчины, а также княжеские (бывших удельных князей) и монастырские были столь обширны, что составляли уже целые волости; иногда они и по происхождению своему были не что иное, как черные волости, обращенные в частную собственность (сначала великий князь овладевает ими при присоединении новых княжеств, а потом от великого князя часть их поступает или «в путь» дворцовым чиновникам, или посредством пожалования в вотчину церковным учреждениям). В таких волостях-вотчинах условия быта поселенцев остаются почти такими же, как и в черных волостях (лишь вместо дани уплачивается частный оброк): община продолжает функционировать, избирая свое управление и даже распоряжаясь участками земли при сдаче новым поселенцам. Вообще же положение крестьян в больших вотчинах-волостях могло быть (и бывало) весьма различно; они могли получать от своих владельцев пожалования целыми деревнями на служебных условиях: в 1527 г. митрополит Даниил пожаловал исстаринного своего крестьянина Дементия четырьмя деревнями с селищами и пустошами, с озерами, реками и пр. с тем, чтобы он не «окняжил, ни обоярил» и вообще не отчуждал этих деревень (Ак. Ар. Эк. I, 74). Типом «вотчин» в собственном смысле надо считать меньшие, отдельные вотчины частных светских владельцев (древние «села»), нередко вторгавшиеся в середину черных волостей и постепенно разрушавшие их. К этому типу потом приравнялись и вотчины вообще, а равно и поместья.

   Отношения перехожих поселенцев к землевладельцу определялись частными условиями между ними и отчасти (со времени 1-го Судебника) законом и уставными грамотами церковных властей. Условия в древности, конечно, были словесные, но с XVI в. начинают преобладать письменные (более в интересах землевладельцев); они называются «порядными», или «рядными записями». Условие обыкновенно обеспечивается поручительством и неустойкой; поручителями являются прежние крестьяне той вотчины, в которую входит новый поселенец; этот вид частной круговой поруки обеспечивал владельца возможностью за неисправность нового пришельца усилить свои права на прежних. Частное поручительство дополнялось (в уставных грамотах церковных учреждений) общей круговой порукой известной вотчины: «А который крестьянин выйдет из тех сел за волость, двор огноивши, – и тот двор ставить тех сел крестьяном, которые останутся в тех селех своими деньгами, потому, чтобы берегли друг друга, чтобы двор не огноен был» (Уст. гр. патр. Иова 1590 г. Новинскому монастырю). Неустойка («заряд»), обеспечивающая условия, обыкновенно была довольно высока (10 руб. в рядн. 1586 г. – Ак. Юр. № 186; 5 руб. в поручн. 1585 г. – Там же. № 290, I, что на наши деньги составляет 140–170 руб.). Существенные части «рядной записи» касаются: а) срока. Переходы крестьян совершались в различные сроки (сохранились условия, по которым крестьянин подряжался с Пасхи и т. д.). Но более общим сроком в обычном праве был Юрьев день осенний (26 ноября); Судебник 1497 г. узаконил этот срок, как общий, но несколько расширил пределы самого термина (за неделю до Юрьева дня и неделю спустя после этого дня). Такое постановление закона можно считать состоявшимся в интересах обеих сторон (как крестьян, так и землевладельцев), для устранения беспорядков при расчете. – Хотя те же сроки подтверждены и Судебником царским, но на практике и после сего допускались и другие, особенно при переходе из одной вотчины в другую того же владельца (на Николин день вешний в рядн. 1590 г. Ак. Юр. № 186; 25 марта в рядн. 1585, Там же. № 299,1). В рядных 2-й половины XVI в. означается только срок начала действия обязательства, и вовсе не обозначается срок окончания его, – как бы предполагается, что поселенец поряжается жить на вечные времена. И действительно, хотя порядные записи возобновляются, но не вследствие истечения срока первых, а вследствие занятия крестьянином другого участка или изменения других условий. – б) Другая главная часть рядной касается пожилого, т. е. платы при выходе, за здания (двор), занимаемые поселенцем; в частных рядных условия, относящиеся сюда, были разнообразны: крестьяне обязывались частью выстраивать новые здания («во дворе нам поставити изба новая полутретьи сажени»; рядн. 1582 г. в Ак. Юр. № 182) и исправить старые. Но, вероятно, эта часть условий возбуждала наибольшие недоразумения, и потому закон поспешил прежде всего дать свое определение на этот счет: Судебник 1-й (ст. 57) установил общую оценку крестьянского двора в степной полосе в рубль (Судебник царский прибавил еще два алтына), а в лесной – в полтину; закон предполагает, что пользование этим имуществом в продолжение четырех лет равняется полному истреблению двора (зданий); а потому, если крестьянин, просидевший 4 года, уходил, то платил по полной оценке двора; проживший меньшее количество времени платил по расчету (за 1 год – 1/4 цены, за два – 1/2 цены, за три года – 3/4).

   Из приведенной выше Уставной грамоты видно, что такие определения закона казались недостаточными: землевладельцы прибегали и к другим средствам охранения зданий; но во всяком случае могли предъявить к крестьянину иск за «пожилое», будет ли цело здание или нет. Далее, на практике землевладельцы не исполняли таксы, предписанной законом, и взыскивали за пожилое по 5 и даже по 10 руб. – в) Третья часть условий касается уплаты государственных податей: «А живучи нам на той деревни, тягло государьское всякое тянуть с волостью вместе, как соху наставим» (Рядн. 1576 г. в Ак. Юр. 178). При переходе крестьянина являлся вопрос, кому платить подать с оставленного засеянного участка; Судебник царский (ст. 88) решает: что, если останется у крестьянина (озимый) хлеб в земле, то он может (на другое лето) сжать его, уплатив в пользу владельца баран и два алтына; но пока рожь его была в земле, он должен платить царскую подать с этого своего прежнего участка, хотя за это время все отношения его «к боярину» (землевладельцу) прекращаются. – д) Дальнейшие условия касаются обработки земли: в этом отношении возможны двоякие условия: или крестьянин садится на льготу на необработанном участке, или на готовом участке; в первом случае он обязывался построить вновь здания (в числе и размерах, точно обозначаемых в условии), а затем «пашню распахать, поля расчистить, городьбу около полей городить и луга расчистить» (рядн. 1590 г. Ак. Юр. № 186); за это поселенец пользовался в течение известного количества лет (2, 4 и более) свободой как от уплаты оброка за землю и издельных повинностей, так и от государственных податей. – При занятии обработанного участка, крестьянин обязывался «пашню пахать и земли не запереложить» (т. е. не запустить, не оставить необработанной). Участки, занимаемые крестьянином, были весьма неодинаковы (полвыти, 1/4 выти, 1/5 выти, полуплуг, обжа, 1/2 обжи, 1/6 обжи и т. д.). Выть не есть постоянная мера: пространство ее изменялось, смотря по качеству земли (от 2 до 10 десятин). Обжа = 10 «четвертям» (т. е. 5 десятин) земли. «Обыкновенный участок земли, на который садился крестьянин, простирался от 3 1/2 до 5 десятин (Хлебников. «О влиянии общ. на орг. госуд.». С. 50). К каждому участку пахотной земли прибавлялось соответственное количество сенокосов (на 5, 10, 20, 40 копен сена). – е) За занятый участок крестьянин ежегодно вносит арендную плату – оброк, который обыкновенно уплачивался натурой (хлебный оброк) или в виде части урожая, или в определенном – условленном количестве хлеба с выти, но иногда переводился на деньги (денежный оброк). Закон не входил в определение величины оброка, и рядные записи предполагают ее известной, так как большей частью она определялась не для каждого отдельного крестьянина в особенности, но устанавливалась надолго для целой вотчины или села. Можно думать, что для целых больших частей государства и для значительных периодов времени высота оброка была одинаковой; лишь изредка крестьянин в рядной прямо обязывается к определенной уплате в деньгах. При определении величины оброка для конца XV в. могут служить новгородские писцовые книги, по которым в имениях детей боярских крестьянин уплачивает 5-ю или 4-ю часть урожая, а если эта часть переводилась на деньги, то от 2 1/2 до 5 гривен (до 70 денег) с обжи (Новг. писц. кн. I. С. 415). Четвертая часть уплачивалась и по Псковской судной грамоте изорниками. Для половины XVI в. примерным показателем может служить Уставная грамота крест. Соловецкого монастыря 1561 г.; в ней с выти назначается по 4 четверти ржи, 4 четверти овса, по сыру сухому на Успеньев день (или за сыр деньгами – 2 деньги), по 50 яиц, по хлебу и по калачу – на Покров. (Ак. Арх. I, № 258). По этому примеру трудно сделать вычисление того процента урожая, который следовал в пользу землевладельца, ибо дело идет о местности северной – весьма неплодородной. Для конца XVI в. могут быть приведены следующие примеры: в 1586 г. крестьянин садится на 1/6 обжи и обязывается уплачивать оброку по 1 руб. в год (А. Ю. № 178). В 1590 г. – с обжи 5-й сноп (Там же. № 186; то же № 189, 1599 г.). В Славетинском погосте при 111 жилых обжах с 444 крестьян получалось оброка 471 руб. 11 алтын (по 4 руб. 21 алт. на обжу, или 1 руб. 4 алт. на участок, приблизительно в четверть обжи. См. еще Уставн. грам. всем селам Кирилло-Белозерского монастыря 1593 г. в Ак. Арх. Эксп. I, № 357). Хлебный или денежный оброк (как видно из предыдущего) дополнялся поборами в виде хозяйственных продуктов (сыр, яйца, мясо, хлеб печеный, пиво, лен, куры и пр.); впрочем, высшее количество этих поборов понижало нормальный оброк и обратно. – ж) Важнейшая часть отношений крестьян к землевладельцам состоит в издельных (барщинных) повинностях. Когда и из каких оснований возникла барщина? Явление это, несомненно, весьма древнее; ролейный закуп Русской Правды исправлял разные службы на господина. Потом мы видели, что, по Псковской Судной грамоте, барщинными услугами были обязаны «старые» изорники[49]. Думают, что барщиной обязывались только серебреники, т. е. крестьяне, получившие ссуду; следовательно, барщина есть последствие договора займа (Беляев. Крестьянство на Руси. С. 43). Но личная работа могла также явиться в виде дополнения, или замены оброка. Во всяком случае уже в древнейших письменных свидетельствах Московского государства находим, что крестьяне обязаны были и барщиной: по грамоте митрополита Киприана Константиновскому монастырю 1391 г., крестьяне «церковь наряжали, двор тынили, хоромы ставили, пашню пахали на монастырь изгоном, убирали хлеб и сено (на монастырских запашках), прудили пруды, сады оплетали, на невод ходили, хлебы пекли, пиво варили, лен пряли». Если так было в конце XIV в., то нельзя видеть большого преувеличения в словах Герберштейна о начале XVI в., а именно, что поселяне работают на своего господина б дней в неделю; седьмой же день предоставлен им на собственную работу (Зап. в пер. Аноним. С. 85). Судебник царский говорит о барщине, как явлении общем и законном, позволяя «не делать боярского дела» такому крестьянину, который уже перешел, и лишь хлеб его оставался в земле. По уставной грамоте 1561 г., барщина на землях Соловецкого монастыря состояла в следующем: крестьяне обязаны обрабатывать дворовую землю, причем с каждой выти надела они обязаны были засеять по четверти ржи и по 2 четверти овса; они обязаны молоть рожь и солод для приказчика, слуги и доводчика; возить с выти по 3 воза дров; вести повоз к Вологоде с выти по лошади (или за подводу по 4 гривны); поправлять монастырский двор и гумна и ставить новые хоромы взамен обветшавших; барщинная работа начинается от восхода солнца, как десятский весть подаст; за неявку на работу платится заповеди 2 деньги (Ак. Ар. Эк. I, № 258). В рядных записях конца XVI в. уже обыкновенно пишется: «Всякий оброк хлебной платити сполна, и изделие нам монастырское делати, как и прочие крестьяне». – Монастыри в этом отношении должны были опередить светских владельцев, которые долго не жили в своих вотчинах и не могли иметь больших собственных хозяйств. С XVI в. барщина распространяется повсюду. – з) Самое решительное влияние на судьбу крестьян обнаруживают условия о подмоге или ссуде[50]: крестьянин, сверх всего изложенного, обыкновенно берет у землевладельца при поступлении ссуду деньгами или вещами, без которых не может начать обработки (например, без скота, без орудий). Величина ссуды могла быть различной: 2 руб., 5 руб. и выше; крестьянин обязан был возвратить ее при выходе. Такая ссуда называлась «серебро», а крестьяне, получавшие ее, «серебрениками». Для такого крестьянина выход становится невозможным фактически, ибо, при изложенных условиях аренды, капитализация излишка для уплаты ссуды невозможна. Выход мог быть осуществлен только тогда, когда новый владелец, к которому переходит крестьянин, уплачивает за него прежнему; в таком именно виде акты уже с XV в. и упоминают о переходе крестьян; не крестьяне «отказываются», а их «отказывают» новые их владельцы: «И вы б, – пишет Белозерский князь Михаил Андреевич в 1450 г., – серебреников, и половников, и свободных людей (Кирилло-Белозерского монастыря) не о Юрьеве дни не отказывали, а отказывали серебреника и половника о Юрьеве дни, да и серебро заплатит» (Ак. Арх. Эк. I, № 48). Крестьянин, фактически не могший воспользоваться правом перехода долгое время, становился «истаринным» и терял это право навсегда. К XVII в. такой разряд крестьян, фактически прикрепленных, сделался самым многочисленным; к нему приравнялось положение и всех прочих крестьян. Что в XVI, XV вв. (предположительно и гораздо ранее: см. выше с. 165) было немало прикрепленных крестьян, в этом ныне уже не может быть никакого сомнения; приведем один пример: в писцовой книге Тверских земель 1580 г. значится 2217 человек населения; случаев перехода крестьян указано 305; но из этих 305 случаев «только в 53 крестьяне вышли законно, в 188 – вывезены законно и незаконно, в 22 – выбежали, в 16 – сбегли безвестно, в 11 – сошли безвестно» (Дьяконов. «Очерки из истории сельского населения». С. 26). Если взять отношение числа 53 не к 2217, а только к 305, то и тогда оказывается, что правом перехода в 80-х годах XVI в. пользуется лишь 1/6 часть крестьян, населения. Существует немало актов, свидетельствующих о праве иска о возвращении беглых крестьян (см., например, акты 1577, 1587 и 1592 гг., приводимые проф. Дьяконовым на с. 25–27).

   Далеко не так ясно разрешается вопрос об основаниях прикрепления. Одни (проф. Ключевский, отчасти проф. Дьяконов и др.) видят эти основания непосредственно в крестьянской задолженности, т. е. в том, что крестьянин обыкновенно (почти всегда) при занятии участка берет ссуду, а, сверх того, весьма часто и потом вступает в долговое обязательство к своему помещику. Таким образом крестьянство ничем не отличается от кабального холопства. Другие (отрицая вообще фактическое прикрепление до предполагаемого указа об общем прикреплении), а именно проф. Сергеевич, а за ним Н.Н.Дебольский, утверждают, что крестьянская подмога, или ссуда, не есть долг и нисколько не препятствует (юридически) крестьянину уйти: для владельца открывается только право иска о взыскании ссуды.

   Полагаем, что первое мнение не имеет для себя никаких оснований: приняв его, мы должны (с точки зрения тех, кто и для XVI в. допускает обращение несостоятельного в холопство) допустить неизбежно, что прикрепленных крестьян вовсе не было, а были только холопы; а так как к концу XVI в. крестьян, потерявших право перехода, несомненно, было громадное большинство, то почти все сельское население должно быть признано холопским. Ничего подобного источники того времени нам не говорят и, наоборот, точно различают крестьян от холопов не только в XVI, но и в XVII в. Далее, смешение состояния крестьян с кабальным холопством недопустимо потому, что уже со времени судебников несостоятельность по договору займа не вела к холопству (см. ст. 90 Судебника Царского); по Суд. ц. (ст. 82), служба за рост во дворе кредитора воспрещается; служилая кабала становится сделкою sui generis (см. Суд. ц., ст. 78), – именно сделкой о пожизненной личной службе и лишь внешняя форма ее долго сохраняется прежняя (долговая; см. о холопстве ниже в Истории права гражданского). Наконец, крестьянин, задолжавший своему помещику по ссуде, мог бы (на основании ст. 9 °Cудебника) быть выдан ему для отработки долга на срок[51] только тогда, когда бы к нему был предъявлен иск, т. е. при своевольном выходе, а отнюдь не потерял бы права перехода ео ipso. Пока же жил крестьянин у одного владельца, то по выданной ему ссуде он не состоял должником, ибо бессрочная ссуда и дается для того, чтобы крестьянин мог обрабатывать землю. Так непосредственно из задолженности никакой кабалы для крестьянина не возникает.

   Не кабала, а прикрепление возникает лишь в силу давности, или «старожильства» крестьян на землях известного владельца. Старожильство же образуется из разных причин. Во-первых, крестьянин не может возвратить помещику ссуды и долга (если он сделан). Пока он живет, ни того ни другого с него не взыскивают. Юридически он может уйти, но знает и последствия: тогда ссуда превращается в долг, при несостоятельности суд выдает его головой до искупа тому же владельцу. Отработавши долг, он должен опять взять ссуду и т. д. Он может, при переходе к другому владельцу, лишь сменить одного кредитора на другого (на случай оставления им этого последнего). Некоторое время (в XV и XVI вв.) это и делалось весьма часто; но зато для крестьянина, взамен такого права перехода, возникало двойное обязательство: по уплате долга новому владельцу и по ссуде, которую опять он неминуемо должен взять у него. Огромное большинство крестьян не прибегало к этому отчаянному средству; говорим «огромное большинство» на том основании, что в судебных, особенно межевых актах, постоянно встречаем массы крестьян, которые живут на землях одного владельца 15, 20, 50, даже 100 лет – это так называемые старожильцы. Мысль о бродячем характере сельского населения в Древней Руси есть крупное заблуждение. Если сам крестьянин живет и помнит за 100 лет, то фамилия его (со всеми предками) могла жить и 200 и более лет. Не было никакой возможности, при выходе такого крестьянина, произвести действительный расчет – сколько он задолжал помещику. Отсюда обычное право и вырабатывает институт давности (давность имеет своим основанием между прочим невозможность правильного разрешения сделки после слишком большого промежутка времени). Обычным правом руководствуются администрация и суды; они предписывают возвращать не задолжавших крестьян, а «старожильцев» (см. выше. С. 165). Во-вторых, остается вопрос: были ли побуждения у крестьян в более раннюю эпоху дорожить особенно правом перехода? В большинстве, конечно, нет. Никакие иные права, кроме этого, не терялись у старожильца: он был такой же свободный гражданин, как и всякий другой. Сверх того, он дорожит насиженным отеческим гнездом и вековой связью с родом владельца и землей. Владельцы иногда жаловали заслуженным крестьянам целые деревни. На обширных вотчинах сильных владельцев крестьяне составляли такие же самоуправляющиеся общины, как и в черных волостях, распоряжаясь сами раздачей земель; сверх того, от податных тягостей государственных закрывались могущественной защитой сильных бояр и монастырей. – Дело весьма изменилось в XVI в., когда, с наделением дворян землей, главным типом землевладения сделалась не боярская, а мелкая дворянская вотчина и поместье. К тому же времени относится огромная масса новооснованных мелких монастырей. Итак, невозможность выхода (задолженность) не была единственной причиной старожильства, или, что то же, единственным основанием давности. Высказанные соображения составляют лишь приблизительное обозначение условий возникновения давности; вообще же этот институт (во всех своих применениях) образуется в скрытой для нас среде зарождения обычного права; законодательство является со своей санкцией тогда, когда этот институт уже образовался, и притом закон определяет лишь формальную сторону дела (сроки). В других случаях могут быть совершенно иные условия: «старожильство», как источник прикрепления, существует не на владельческих только землях, но и на черных – волостных; здесь уже нельзя ставить в основание давности задолженность, ибо на общинных волостных землях новоприхожий крестьянин не получал ссуды (см. выше).

   Так образуется и путем давности устанавливается прикрепление при отсутствии общего закона о прикреплении и даже при существовании закона о праве перехода (судебников). Это явление нельзя назвать только фактическим; как вошедшее в обычай, оно получает юридическую силу (в отмену закона)[52]. Срок давности (старожильства), как всегда в обычном праве, не был установлен: но для определения ее указывались официальные документы (писцовые книги и др. акты).

   Но прикрепленное состояние не есть состояние холопства. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что прикрепление развивалось и в черных волостях; так, мы видели, что оно утверждено законом (уставной грамотой) в Важской земле (Вага вся состояла из тяглецов, среди которых более видное положение занимали, конечно, не пришельцы, а коренные жители – старожильцы); но этим прикрепленным важанам тот же закон (уставная грамота) дает широкие права самоуправления: им вручается вся административная и судебная власть до права смертной казни; на этих же самих прикрепленных важан закон возлагает и обязанность возвращать своих собратий-тяглецов из частных вотчин (буде они уйдут); в их лице сливаются, таким образом, и субъект и объект прикрепления. Никто не решится сказать, что это – холопское население.

   Вообще нельзя смешивать развитие состояния прикрепления с развитием холопства (полного или кабального): холопство есть личная зависимость, крестьянство – поземельная. Кабала кончается или жизнью кабального, или жизнью господина; прикрепление – вечно; кабала есть личная служба «во дворе», крестьянство – земледельческая работа, соединенная с отправлением государственного тягла; и прежде крестьяне не были и не именовались кабальными, хотя зависимость их от землевладельцев была уже частной; но после общего прикрепления были приняты государством особые меры, чтобы эти состояния не смешивались. Прикрепление разрушает холопство: ни служилые люди, ни посадские, ни (впоследствии) крестьяне не могут поступать в холопство, у которого таким образом отняты все источники, кроме рождения. Факт ограничения свободы крестьян, развиваемый частными мерами в пользу частных лиц, государство обращает в общую меру в пользу государственной службы.

   Отношение закона к прикреплению. Уже с давних времен (с половины XV в.) являются партикулярные меры законодательствазаконах частных– жалованных грамотах в пользу того или другого владельца) о прикреплении крестьян; в 1450 г. дана такая грамота князем Михаилом Андреевичем Кирилло-Белозерскому монастырю; в 1455–1463 гг. и около 1478 г. даны такие же грамоты Троице-Сергиеву монастырю по разным его вотчинам: «Также есми игумена с братью пожаловал: которого их крестьянина из того села и из деревень кто к себе откажет, а их старожильца, и яз, князь вел., тех крестьян из Присек, и из деревень не велел выпущати никому» (Ак. ист. I, № 59). «А которые люди живут в их селах и нынече; и яз, князь вел., не велел тех людей пущати прочь».

   При обширных правах землевладельца на перехожего крестьянина, самое прикрепление для большей части землевладельцев вовсе не было, особенно сначала, т. е. до XVI в., мерой желательной. Тогда население все было скучено в тесных пределах верхнего бассейна Волги: предложение рабочих рук превышало запрос их; землевладельцу не было расчета держать крестьянина, когда он всегда мог найти лучшего. По свидетельству Вассиана Косого, монастыри в начале XVI в., отняв все имущество крестьянина за недоимки, выгоняли из своих сел его с женой и с детьми и провожали побоями. – Поэтому общие законы (судебники) XV и половины XVI в. не дают никаких постановлений ни за, ни против прикрепления, ограничиваясь определением лишь срока перехода, уплаты пожилого и внесения государственных податей переходящими крестьянами. – С расширением в XVI в. государственной территории на Восток (и вообще с устранением опасности от татар), русская колонизация двинулась усиленным образом по Волге, Дону и к Уральскому хребту; колонизаторами были крестьяне, которые в степях смыкались в казацкие общины, свободные и от государственного тягла и от частного оброка. Тогда для многих землевладельцев и крестьян вопрос о прикреплении становится более жизненным. Первые стараются усилить частные меры зависимости крестьян всеми способами: в 1555 г. жаловались царю черные общины, что дети боярские псковские «крестьян из-за себя не выпущают, а поймав де их мучат и грабят, и в железа куют, и пожилое с них емлют не по судебнику, рублей по 5 и по 10» (Доп. к акт. аст. I, № 56). К концу XVI в. усилением частных обязательств прикрепление установлено повсюду; тогда и закон является с своими мерами, не санкционирующими только факт, но направляющими его к другой цели.

   Законы частные прикрепили владельческих (некоторых) крестьян; в половине XVI в. являются законы местные, прикрепляющие черных крестьян. Такова (цитир. выше) Важская Уставная грамота; такова грамота крестьянам Моревской слободы 1530 г.

   Меры Бориса Годунова. К концу XVI в., при общем фактическом прикреплении, не было надобности издавать законы о прикреплении: перехода не было; был лишь вывоз крестьян. Предстояло не отнимать свободу у крестьян, а ограничивать произвол землевладельцев. Накопилась масса исков о возвращении крестьян, которые уже именуются «беглыми»; тогда правительство должно было: 1) точнее обозначить прежние неопределенные сроки давности владения крестьянами и 2) вновь установить срок исковой давности о беглых крестьянах. Первое достигнуто простым распоряжением о том, что крестьяне, записанные в предпринятые тогда (в 1592 г.) писцовые книги, считаются старожильцами (чем обобщалась лишь старая практика). Это не есть закон об общем прикреплении, ибо дело идет о крестьянах, уже раньше потерявших право перехода.

   Для второй цели в 1597 г. (см. нашей Хрест. Вып. III. С. 94) в царствование Феодора Иоанновича (при управлении Бориса Годунова) издан общий закон о давности исков о крестьянах; давность установлена 5-летняя[53].

   Что общего и окончательного закона о прикреплении дано не было, о том свидетельствуют последующие факты. Если главная масса была уже и без того прикреплена, то для остальных переход не был еще ничем воспрещен: в 1597 г. в царской грамоте Введенскому монастырю на Ояти позволяется: «Крестьян и бобылей на ту вотчину называти» (Доп. к ак. ист. I, 141); в 1615 г. в царской грамоте воеводам в пользу Иосифо-Волоколамского монастыря пишется, что, если монастырь сведает где своих бежавших крестьян, то воеводы обязаны «обыскивати всякими людьми накрепко, старинные ли те Иосифовы вотчины крестьяне», – и в таком только случае возвращать их монастырю. В писцовой книге Белевского уезда 1632 г. показано несколько крестьян «ушедших» (но не бежавших) и записанных тут же писцовой книгой за новыми владельцами (Белев. Вивл. I, 417 и 488). Существует много рядных записей в крестьянство за время до половины XVII в. (см.: Ак. Юр. № 187, 191, 193, 194, 196 – три акта, 290). Потеряли право перехода только старинные тяглые крестьяне, записанные в писцовые книги, но не дети, племянники и бобыли.

   Общий действительный закон о прикреплении есть XI глава Уложения ц. Ал. Мих., где говорится (ст. 3): «По нынешний государев указ государевы заповеди не было, что никому за себя крестьян не приимати. А будет кто с сего государева уложения учнет беглых крестьян и бобылей, и их детей и братью и племянников принимать», тот не только должен возвратить их «со всеми их животы, и с хлебом стоячим и молоченным и с земляным, без урочных лет», но и уплатить 10 руб. за год. – Уложение ц. Ал. Мих. не только констатирует совершившийся факт, но и расширяет его: а) укрепление простирается не на одних только старинных крестьян, но и на всех; б) оно простирается не на одних тяглецов, записанных по писцовым книгам, но и бобылей, подчиненных членов семьи;

   в) давностные сроки исков о беглых крестьянах уничтожаются[54]. – Зато государственный характер прикрепления выступает уже со всей ясностью. Крестьянин не может дать на себя служилую кабалу стороннему человеку (Улож. ц. Ал. Мих. XX, 6). Землевладелец не имеет права (под угрозой наказания) обратить своего крестьянина в кабального холопа: «А что тот их боярин взял на них (крестьянах) служилые кабалы, и ему за то, что государь укажет, для того, что по государеву указу никому на крестьян своих и на крестьянских детей кабал иметь не велено». (Улож. ц. Ал. Мих., X, 113). Помещик не имеет права освободить крестьянина с поместной земли, и даже приобретатели вотчин считали себя вправе искать на прежних владельцах за освобождение крестьян (Улож. XV, 3). Котошихин говорит, что у помещиков, которые разоряли своих крестьян, имение было отбираемо (Гл. XI, ст. 3).

   Значение прикрепления и положение крестьян после прикрепления. Выше была указана сущность разницы между крепостным состоянием (Horigkeit) и холопством (Leibeigenschaft). Крестьяне прикреплены по писцовым книгам и затем по общему закону, а не по кабалам. Государство обратило частные меры зависимости в прикрепление, в общую государственную меру ради целей государства, ради службы ему; оно руководилось не частной пользой землевладельцев, а своими интересами. Прикрепление крестьян имеет совершенно тот же смысл, как и прикрепление служилых и посадских людей. «Крестьянин не был прикреплен ни к земле, ни к лицу: он был, если можно так выразиться, прикреплен к государству; он был сделан государственным работником при посредстве помещика» (Хлебников. «О влиян. общ. на орг. госуд.». С. 273).

   По идее государственного прикрепления, крестьяне не только могли, но и должны были сохранить все общегражданские права (личные и имущественные). И действительно, в XVII в. крестьяне еще заключают договоры с своими землевладельцами, сохраняют права вещные (на движимость) и все личные (кроме права избрания местожительства); в государственном праве они граждане полноправные (пользуются избирательным правом в судебных и административных учреждениях и на земских соборах)[55]. Однако, фактически из прикрепления уже в XVII в. возникло (в частных вотчинах) право помещика наказывать крестьян, усилилось старое право судебной власти первого над последними; начались отдельные случаи (сначала, как злоупотребления) продажи крестьян (отдельно от вотчины).

   Но полный переход крепостного состояния в новый вид холопства (основанный на сословном начале) относится ко временам империи. Тогда же в Московском государстве все население призвано было служить государству; всякие интересы лиц, классов и обществ стояли бесконечно ниже интересов государства, человек жил гораздо менее для себя, семьи и ближайшего общества, чем для государства. Только при этом крайнем напряжении всех сил населения к одной цели, это государство успело вынести свою громадную территорию при незначительности и бедности населения. Это же обстоятельство предрешило и формы и характер государственной власти.



<< Назад   Вперёд>>