Ю. Н. Смирнов. Холодная война как явление ядерного века

Первая половина XX века вошла в историю человечества двумя беспрецедентными мировыми войнами с колоссальными разрушени­ями и человеческими жертвами. В середине века назревала еще бо­лее катастрофическая мировая бойня, которой, однако, удалось из­бежать. Это был период, когда в США, а затем и в СССР появи­лось и невероятными темпами стало совершенствоваться ядерное оружие.

Именно оно породило страх перед всеобщим уничтожением и не позволило развиваться событиям по накатанному историей крово­пролитному пути: в интересах самосохранения два противостоящих могущественных военно-политических блока были вынуждены вме­сто «войны горячей» довольствоваться «войной холодной». Явление и понятие холодной войны стали продуктом ядерного века.

5 марта 1946 г., когда США уже почти 8 месяцев обладали моно­полией на атомную бомбу, Уинстон Черчилль произнес знаменитую речь в Фултоне. В СССР представили ее автора как глашатая холод­ной войны, заговорившего о «железном занавесе». Для советской пропагандистской риторики уже не имело значения, что и как го­ворил Черчилль в этой речи о возможности предотвращения новой мировой войны и каким он видел послевоенный миропорядок. Хотя Черчилль не верил тогда в советскую военную угрозу, он предупреж­дал: СССР, пользуясь плодами победы, пытается навязать миру свою силу и идеологию.

46 лет спустя, 7 мая 1992 года, в том же Фултоне выступил М. С. Горбачев1. Таким образом, через полвека новому оратору пред­ставился случай оценить как достоинства речи великого англичани­на, «так и ограниченность заключенного в ней анализа, идей и прогнозов, стратегических установок».

Горбачев исходил из того, что и в 1946 и в 1992 годах имела ме­сто «ситуация всемирно-исторического выбора». Вот почему Горба­чев особый акцент сделал на просчетах, которые были допущены послевоенным руководством СССР и США:

•  Обе страны оказались не в состоянии разумно соотнести свои национальные интересы и усилия с правами и интересами других государств и народов.

•  Сталин приравнял победу демократии над фашизмом к победе социализма и надеялся распространить социализм на весь мир.

•  Два противостоящих блока, возглавляемые США и СССР, рас­кололи мир, оправдывая раскол своими идеологическими установ­ками.

•  Запад сделал несостоятельный и опасный вывод о возможнос­ти советской военной агрессии.

•  США и Запад с появлением в Америке атомного оружия ини­циировали чудовищную гонку вооружений.

Возникшее противостояние между США и СССР быстро перерос­ло в непримиримую вражду. США, применившие ядерное оружие в Хиросиме и Нагасаки, все активнее использовали его как фактор устрашения против Советского Союза. Не случайно, позднее, на одном из приемов в Кремле, на котором присутствовал И. В. Кур­чатов, Сталин после вручения наград сказал: «Если бы мы опозда­ли на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, «попро­бовали» бы ее на себе»2. Наших ученых убеждать не приходилось: «Никаких философских вещей — нужна ли там бомба или нет — не было, потому что для нас было совершенно очевидно, что, если у нас не будет бомбы, то Россия пропала... И поэтому все мы были, как говорится, кровно заинтересованы в том, чтобы сделать скорее эту вещь. Потому что мы понимали, что только это может отложить войну... Была мысль только одна: нужно создать такой вид оружия, чтобы напасть на нас было невозможно»3. Исключение «горячей» войны не смягчало остроты противостояния. Эта новая ситуация и стала повивальной бабкой нового явления в международной жиз­ни — «войны холодной».

За годы холодной войны в арсеналах СССР было накоплено столько ядерных боеприпасов различного назначения, что даже чле­ны Политбюро, ведавшие при М. С. Горбачеве вопросами разоруже­ния, не всегда знали истинное положение дел. А. Н. Яковлев — бывший член Политбюро — в разговоре со мной упомянул следую­щий факт: «Однажды позвонил секретарь ЦК Лев Зайков: «Слушай, Александр, а ведь нас обманывают...» — «А что такое?» — «А ну-ка скажи, какую нам дают цифру ядерных зарядов, которые у нас есть!» — «Что-то, помню, 39 тысяч фигурирует...» — «Нет. На самом деле это не так. Сейчас я никого в Министерстве обороны не ра­зыскал и попался только начальник тыла. Он так был напуган, ког­да я его спросил, сколько у нас зарядов! И сказал — 43 тысячи». Даже в это время нам, членам Политбюро, и Л. Н. Зайкову как главе комиссии по разоружению военно-промышленный комплекс не го­ворил правду. До сих пор не хотят признавать, что в стране тогда сложилась ситуация, при которой военно-промышленный комплекс стал самостоятельным от кого бы то ни было. Со своей логикой развития. Ложь и прочее. Даже своя пропаганда: огромная сеть га­зет, станций и черт-те знает чего».

«Так была ли ситуация все-таки под контролем или мир случай­но избежал ядерной катастрофы?» — спросил я. Яковлев ответил: «Я не верю в потусторонние силы, хотя мне иногда кажется, что в критических ситуациях какая-то сила останавливала. Человечеству просто повезло»4.

Соединенные Штаты с момента разработки первой атомной бом­бы затратили в ценах 1995 г. около 4 триллионов долларов на созда­ние своего ядерного потенциала и гигантской инфраструктуры, пря­мо или косвенно задействованной на его поддержание, а также на меры для обеспечения безопасности в атомную эпоху5. Надо пола­гать, эквивалентные затраты выпали на долю и Советского Союза. Беспрецедентным расходам сопутствовало, однако, не повышение реальной безопасности для каждой из сторон. Напротив, в годы хо­лодной войны мир не раз оказывался на грани всеобщей катастро­фы. Но страх перед угрозой взаимного уничтожения удерживал го­рячие головы от рокового шага.

За годы холодной войны США и СССР создали чудовищные арсе­налы нового оружия (см. в Приложении табл. 1)6. С развитием ядер­ного оружия и средств его доставки руководители США и СССР уже не могли игнорировать мнение профессионалов-ядерщиков. Укрепля­лось мнение, что из-за глобальной разрушительной силы это оружие вообще не может быть оружием поля боя и, значит, средством дости­жения победы. Оно превратилось в источник смертельной опасности для человечества. Стало очевидным — под угрозой самоуничтожения человечества холодная война уже не могла перейти в «горячую». Не случайно, Андрей Сахаров, имея в виду советских разработчиков ядер­ного оружия, так вспоминал об этом драматическом периоде: «Мы исходили из того, что эта работа — практически война за мир. Рабо­тали с большим напряжением, с огромной смелостью... Со временем моя позиция во многом менялась, я многое переоценил, но все-таки я не раскаиваюсь в этом начальном периоде работы, в которой я при­нимал с моими товарищами активное участие»7.

В те годы в нашей памяти еще были живы и ужасы Второй ми­ровой войны. Довольно часто в ходе наших обсуждений, когда речь шла об усилении работы, раздавались голоса: «Мы не хотим повто­рения 1941 года!»

Когда в январе 1994 г., находясь в США, я спросил Эдварда Тел-лера — отца американской водородной бомбы, какие уроки долж­ны быть извлечены из истории появления ядерного оружия и сохра­нится ли соблазн создавать все более разрушительное и изощренное оружие, он ответил: «Конечно, возможность развития все более изощренных устройств определенно сохраняется. Многие из них действительно могут быть превращены в разрушительное оружие. Однако это не должно подводить нас к выводу об ограничении в усовершенствовании этих устройств. ...В течение всей моей работы в прикладной науке я следовал принципу, что дело ученого заклю­чается в расширении знания и в изучении возможности его приме­нения. Каким образом это применение будет осуществлено в дей­ствительности — за решения по этому поводу ученый ответственно­сти не несет. Он может и должен давать консультации... Урок заключается в том, что мы должны осознать неизбежный эффект: техника делает мир все более взаимозависимым. По-моему, следстви­ем этого урока должны быть не ограничения, а стремление к пози­тивному сотрудничеству»8.

 

Палитра американских и советских ядерных испытаний. Неизбежность сверхмощных взрывов

Первый в истории взрыв атомного устройства в США 16 июля 1945 г. и атомная бомбардировка Японии потрясли современников. Человечество вступило в новую эпоху. Ничего подобного мир не знал, и, естественно, эти взрывы уже воспринимались как сверхмощ­ные. В 1946 г. США произвели еще два атомных эксперимента мощ­ностью по 21 кт каждый (1 килотонна (1 кт) равна одной тысяче тонн химического взрывчатого ве­щества; 1 мегатонна (1 Мт) равна одному миллиону тонн химического взрыв­чатого вещества). Они должны были ответить на вопрос, как повлияет атомное оружие на планы развития американского военно-морского флота. Но уже тогда Эдвард Теллер ставил условием своей работы в Лос-Аламосе проведение 12 испытательных взрывов в год9 (реальность дала 22!).

В 1948 г. Соединенные Штаты осуществили три новых экспери­мента с атомным оружием. «Создавалось чрезвычайно опасное по­ложение. Советский народ вынужден был мобилизовать все свои материальные и духовные силы, чтобы прорвать ставшую угрозой миру атомную монополию США, и в предельно короткие сроки со­здать собственное ядерное оружие»10.

После первого советского атомного взрыва 29 августа 1949 г. США, как бы спохватившись, провели в 1951 г. сразу 16 экспери­ментов. Безудержная ядерная гонка стала фактом.

Разработчики стремились сделать габариты оружия минимальны­ми, а, с другой стороны, добиться максимального выгорания доро­гостоящего ядерного «горючего». Эти противоречивые цели толка­ли на расширение полигонных экспериментов: они позволяли опре­делить оптимальные параметры нового оружия. И приближали эру водородного оружия.

Таким образом, с первых шагов ядерной гонки в обеих странах акцент был сделан, прежде всего, на программах опытных взрывов. Их проведение открывало путь для совершенствования зарядов при­менительно к разнообразным носителям и для увеличения их мощ­ности. Разумеется, прежде чем появлялось принципиально новое решение, старались «выжать» максимум из уже известной конструк­ции: увеличение мощности достигалось обычными усовершенство­ваниями, а также размещением в изделии возможно большего ко­личества делящегося вещества.

Испытания в США и СССР преследовали и другие цели11, но приоритетной задачей всегда оставалось совершенствование ядерного оружия и его удешевление.

Общая картина ядерных испытаний, проведенных в США и СССР, выглядит следующим образом.

Программа США за 47 лет (первый взрыв состоялся 16 июля 1945 г., последний — 23 сентября 1992 г.) включает 1056 ядерных испытаний (с учетом двух взрывов в 1945 году в Японии, 27 экспери­ментов в мирных целях и 24 ядерных испытаний, проведенных на Невадском полигоне совместно с Великобританией). Общее число взорванных ядерных зарядов и устройств 1151 (естественно, число взорванных зарядов превосходит число испытаний, т. к. в некоторых испытаниях могло быть задействовано сразу более одного заряда). Из них 1116 было взорвано в военных целях. Полное энерговыделение всех ядерных испытаний США оценивается в 180 Мт.12

Программа СССР за 41 год (29 августа 1949 — 24 октября 1990) включает 715 ядерных испытаний (124 из них было проведено в ин­тересах народного хозяйства страны). Таким образом, в среднем СССР ежегодно проводил около 17 испытаний (США — 22). В общей слож­ности советская программа потребовала 969 ядерных зарядов и уст­ройств, из которых 796 были взорваны в военных целях. Полное энер­говыделение ядерных испытаний СССР составило 285,4 Мт.13

Таким образом, в ходе всех 1771 испытаний (их распределение по годам дается в Приложении, табл. 2) суммарная мощность ядерных устройств, взорванных двумя странами, превысила 460 Мт. Из них 215 Мт — или более 46% — приходятся на 12 сверхмощных совет­ско-американских взрывов. Эти взрывы (см. в Приложении табл. 3 и 4 для США и СССР) стали вехами технологического продвижения вперед и для каждой из сторон были безусловным актом устраше­ния потенциального противника.

Кроме шести взрывов сверхбольшой мощности (больше 10 Мт каждый, табл. 4) СССР провел 22 воздушных испытания мегатонного класса (мощностью между 1,5 Мт и 10 Мт), которые были осуще­ствлены в период 1955—1962 гг.14 Все они, за исключением взрыва 22 ноября 1955 г. под Семипалатинском, были проведены на поли­гоне Новая Земля.

Соединенные Штаты, помимо указанных в таблице 3 сверхмощ­ных взрывов, реализовали в период 1954—1962 гг. еще 24 воздушных эксперимента мегатонного класса (мощностью от 1 Мт до 8,5 Мт), используя для этой цели баржи, самолеты, ракеты или же проводя взрывы на поверхности земли15.

Сверхмощные американские испытания были проведены в 1950-е го­ды. Советские супервзрывы пришлись на начало 1960-х, чему, есте­ственно, есть свое объяснение. Ниже мы коснемся этой темы.

В США не скрывалась политическая подоплека подобного рода испытаний: «Единственно возможный путь для Америки гарантиро­вать собственную безопасность состоял в том, чтобы создать намного более мощную бомбу, чем имели русские»16.

31 октября 1952 года американские физики осуществили экспе­римент Mike — первый термоядерный супервзрыв в современном понимании этого термина. Хотя этот взрыв и был промежуточным экспериментом в интересах создания термоядерного оружия (оно появилось в США только 28 февраля 1954 г.), мощность взрыва (10,4 Мт) поражала воображение.

Супериспытания (кроме взрыва советской 50-мегатонной бомбы и, возможно, эксперимента Mike), приведенные в таблицах 3 и 4, сопровождались значительным радиационным загрязнением окружа­ющей среды. Трагедия, разыгравшаяся с японскими рыбаками пос­ле взрыва Bravo, вызвала острый резонанс и протесты в мире. Тако­вы были реальности холодной войны, главной составляющей кото­рой являлось противостояние двух ядерных гигантов.

Подобные взрывы проводились, чтобы снарядить мощными за­рядами существовавшие тогда средства доставки и чтобы одновре­менно произвести должное впечатление на потенциального против­ника. «Атому предстояло стать универсальной сдерживающей силой. Сверхбомбы, или стратегическое оружие, должны были предотвра­тить мировую войну»17.

Большие мощности зарядов рассматривались в те годы как необ­ходимость, чтобы преодолеть неточности доставки заряда к цели. Сказывалась и психология ядерной гонки: чем мощнее заряд — тем сильнее впечатление на людей, тем весомее претензия на предпола­гаемое «превосходство» и тем выше шансы получить финансирование.

Появлению сверхмощных зарядов способствовали также их отно­сительная дешевизна, политический расчет и профессиональный энтузиазм разработчиков. Наивно полагать, что, скажем, Н. С. Хру­щев сам навязал советским ядерщикам идею создать 100-мегатонную бомбу. Все случилось на встрече в Кремле 10 июля 1961 года, когда руководители Арзамаса-16 доложили о возможности разработать подобную конструкцию. Другое дело, что Хрущев немедленно «ух­ватился» за нее: «Пусть 100-мегатонная бомба висит над капиталис­тами, как дамоклов меч!»

Со стороны наших разработчиков интерес к сверхмощным заря­дам носил характер именно увлечения, которое не было продикто­вано глубоко продуманными стратегическими соображениями: пре­обладало стремление дойти в том или ином техническом направле­нии до предельных характеристик.

Однако состязательность с Западом являлась важным стимулом. Свое влияние оказывали и взаимоотношения между двумя ядерными центра­ми страны (в Сарове и Снежинске). Это особенно проявилось в серии испытаний 1961—1962 годов. Соперничество между двумя отечествен­ными ядерными центрами вызывало даже большее эмоциональное на­пряжение, чем ощущавшееся абстрактно соревнование с заокеанскими конкурентами. Ведь выигравшая сторона получала «приз»: ее заряд при­нимался в серию для оснащения того или иного носителя. Оба конку­рирующих института работали в высшей степени профессионально, и создаваемые заряды отличались высокими характеристиками.

Простор для увеличения мощности термоядерного оружия откры­вался и по другой причине: суперзаряды не становились супердоро­гими. Высокую стоимость имеют в основном уран-235, плутоний-239 и тритий. Другие компоненты, например уран-238 и дейтерий, которые обеспечивают основное наращивание мощности, относи­тельно дешевы. Не возрастают заметно и расходы на изготовление заряда. Поэтому затратный механизм, который обычно сдерживает стремление к неумеренному росту характеристик технических изде­лий, здесь отсутствовал. Наконец, воодушевляло «встречное движение»: советское руко­водство видело в ядерной мощи страны козырную карту, сильней­ший аргумент в политике противостояния Западу. Это особенно проявилось в 1961—1962 гг.

Советское руководство в лице Хрущева считало полезным проде­монстрировать могущество СССР в период Берлинского и назревав­шего Карибского кризисов. Хрущев лично нацелил разработчиков ядерного оружия на проведение серии испытаний, чтобы подчеркнуть жесткость позиции Советского Союза в сложившейся напряженной международной обстановке. Подразумевалось также (и об этом гово­рилось), что супервзрывы в атмосфере, сопровождаемые рядом эффек­тов, которые не останутся без внимания многих наблюдательных стан­ций в мире, увеличат всеобщее ощущение опасности и страха перед ядерным оружием и усилят движение за его запрещение.

Для эпохи сверхмощных взрывов было характерно какое-то чудо­вищное смещение акцентов во взаимоотношениях двух великих дер­жав — лидеров противостоящих блоков. Господствовало извращенное представление: борьба между ними важнее общечеловеческих интере­сов. Как-то забывался обоюдоострый характер ядерного оружия: ра­диоактивные осадки, распространяясь повсеместно, не щадят ни жерт­ву, ни агрессора. Обе противостоящие стороны очень медленно «вы­здоравливали» от такого подхода. Небывалые по количеству взрывов испытания 1961—1962 годов, когда СССР провел 138 испытаний, а США — 106, казалось, перешли все допустимые границы.

Аргументируя в 1961 г. свой отказ от моратория и необходимость проведения ядерных взрывов, правительство СССР заявляло: «Со­ветский народ, Советское правительство не могут не считаться с тем, что снова, как и двадцать лет назад, на подступах к рубежам нашей Родины клубятся зловещие тучи войны, что Западную Гер­манию и нынешних союзников германских милитаристов трясет лихорадка военных приготовлений... Советское правительство не выполнило бы своего священного долга перед народами своей стра­ны, перед народами социалистических стран, перед всеми народа­ми, стремящимися к мирной жизни, если бы перед лицом угроз и военных приготовлений, охвативших США и некоторые другие страны НАТО, оно не использовало бы имеющихся у него возмож­ностей для совершенствования наиболее эффективных видов ору­жия, способных охладить горячие головы в столицах некоторых держав НАТО»18.

Испытание 30 октября 1961 г. над Новой Землей 100-мегатонной термоядерной бомбы (в варианте половинной мощности) стало зна­ковым событием не только для 12 лет, прошедших после первого советского атомного взрыва в августе 1949 г., но и для всей после­дующей программы испытаний ядерного оружия в СССР19. Появле­ние такой бомбы было спровоцировано не только несколькими уже проведенными мощными американскими термоядерными взрывами (см. табл. 3), но и тем, что в начале 1960 г. в иностранной печати появились публикации о возможности создания супербомбы мощно­стью в 1000 мегатонн20.

Произведенный взрыв оказался рекордным по своей силе и занял место в Книге рекордов Гиннесса21. Он стал одной из кульминаций эпохи холодной войны и одним из ее символов. Его мощность в де­сять раз превысила суммарную мощность всех взрывчатых веществ, использованных всеми воюющими странами за годы Второй мировой войны, включая американские атомные взрывы над городами Японии. Столь ужасающий взрыв в боевых условиях мгновенно породил бы гигантский огненный смерч, который охватил бы территорию, близ­кую по площади, к примеру, всей Владимирской области России.

Взорванная бомба никогда не являлась оружием и военного зна­чения не имела. Это был акт разовой силовой демонстрации, сопут­ствовавшей конкретным обстоятельствам политической кухни, «боль­шой игре» на устрашение между сверхдержавами. Наши соотечествен­ники узнали о намеченном эксперименте только 17 октября 1961 года — в первый день работы XXII съезда КПСС, когда Хрущев в отчетном докладе, отступив от текста, заявил: «...Хочу сказать, что очень успеш­но идут у нас испытания и нового ядерного оружия. Скоро мы завер­шим эти испытания. Очевидно, в конце октября. В заключение, веро­ятно, взорвем водородную бомбу мощностью в 50 миллионов тонн тро­тила. (Аплодисменты.) Мы говорили, что имеем бомбу в 100 миллионов тонн тротила. И это верно. Но взрывать такую бомбу мы не будем, потому что если взорвем ее даже в самых отдаленных местах, то и тогда можем окна у себя выбить. (Бурные аплодисменты.) Поэтому мы пока воздержимся и не будем взрывать эту бомбу. Но, взорвав 50-миллионную бомбу, мы тем самым испытаем устройство и для взрыва 100-миллионной бомбы. Однако, как говорили прежде, дай Бог, чтобы эти бомбы нам никогда не пришлось взрывать ни над ка­кой территорией. Это самая большая мечта нашей жизни! (Бурные ап­лодисменты.)» И добавил, сказав о тех, кто работает над совершен­ствованием ядерного оружия и ракетной техники: «Мы гордимся эти­ми товарищами, воздаем им должное, радуемся их творческим успехам, которые способствуют укреплению оборонной мощи нашей Родины, укреплению мира во всем мире. (Бурные аплодисменты.)»22

Взрыв невероятной мощи показал всеразрушительность и бесче­ловечность созданного оружия массового уничтожения, достигшего апогея в своем развитии. Человечество, политики должны были осознать, что в случае трагического просчета победителей не будет. Как бы ни был изощрен противник, у другой стороны найдется со­крушительный ответ. В то же время созданный 50-мегатонный за­ряд демонстрировал могущество человека: взрыв по своей мощи был явлением уже почти космического масштаба23.

Огромная мощность взорванной в СССР бомбы должна была вы­звать и вызвала тревогу во всем мире. Возникало понимание того, что это оружие должно быть взято под международный контроль, формы которого хотя еще и не найдены, но их надо искать и реализовывать.

Действительно, не сразу, но постепенно был заключен ряд согла­шений. Первым прорывом на пути к обузданию гонки вооружений стал знаменитый Договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах, подписанный 5 августа 1963 года в Москве.

 

На пути к благоразумию

Со дня заключения Московского договора о запрещении испы­таний ядерного оружия в атмосфере, в космосе и под водой прошло уже почти 40 лет. Но до сих пор некоторые ключевые страницы многолетней эпопеи, приведшей к этому важнейшему результату, остаются неизвестными для широкой публики24.

Что касается нашей страны, то важно обратить внимание на сле­дующий факт. К 1 апреля 1954 г. И. В. Курчатов вместе со своими коллегами по атомному проекту академиками А. И. Алихановым, А. П. Виноградовым и И. К. Кикоиным, а также министром атом­ной отрасли В. А. Малышевым подготовили закрытый материал в виде рукописи статьи для будущей публикации. Для принятия ре­шения экземпляр документа был направлен Малышевым Н. С. Хру­щеву. Авторы статьи писали: «Темпы роста производства атомных взрывчатых веществ таковы, что уже через несколько лет накоплен­ных запасов атомных взрывчатых веществ будет достаточно для того, чтобы создать невозможные для жизни условия на всем земном шаре. Взрыв около ста больших водородных бомб приведет к тому же... Таким образом, нельзя не признать, что над человечеством на­висла огромная угроза прекращения всей жизни на Земле»25. В ру­кописи особо подчеркивалось, что «помимо разрушающего действия атомных и водородных бомб, человечеству... угрожает и еще одна опасность — отравление атмосферы и поверхности земного шара радиоактивными веществами, образующимися при ядерных взры­вах... Уже теперь, когда на земле произведено всего несколько де­сятков опытных взрывов атомных и водородных бомб, общая радио­активность верхних слоев земли ощутимо повысилась. Происходит заражение и водных бассейнов».

Позиция и аргументы главного атомного эксперта страны И. В. Кур­чатова и его коллег не могли не произвести впечатления на высшее советское руководство. Однако по неизвестным причинам статья так не была разрешена для публикации. Только через 4 года наступила пора первых зондирующих международных переговоров относительно воз­можности заключения договора о прекращении ядерных испытаний26.

С 1 июля по 21 августа 1958 г. в Женеве прошло совещание на­учных экспертов, в котором приняли участие такие известные уче­ные, как Е. К. Федоров, Н. Н. Семенов, И. Е. Тамм, М. А. Садов­ский (СССР), Дж. Фиск, X. Бете, Э. Лоуренс (США), Дж. Кокрофт, У. Пенни (Англия) и др. В итоговом докладе своим правительствам эксперты выступили с согласованной точкой зрения: контроль за прекращением взрывов, если такое соглашение будет достигнуто, возможен. Для этого рекомендовалось создать сеть из 160—170 кон­трольных постов и предусмотреть возможность проведения инспек­ций на месте явлений, подозреваемых как ядерный взрыв27. 31 ок­тября 1958 г. начались переговоры уже правительственных делегаций СССР, США и Великобритании о «приостановке»28 испытаний ядер­ного оружия. Последовавшие затем изнурительные переговоры меж­ду СССР, США и Англией о полном прекращении испытаний продолжались свыше 4 лет и, казалось, окончательно «споткнулись» на проблеме установления контроля. Об этом драматическом этапе на переговорах написано немало, как и о том, что сами переговоры, по существу, зашли в тупик. Он был преодолен самым неожиданным образом — спасение пришло именно от создателей оружия, работав­ших в советском ядерном центре — Сарове.

Весной 1963 года Виктор Борисович Адамский, один из разработ­чиков 50-мегатонной бомбы, как-то зашел к своему руководителю Андрею Дмитриевичу Сахарову и завел с ним разговор о том, что возникла ситуация, при которой соглашение о запрещении испыта­ний ядерного оружия может стать реальностью.

Необходимость в этом назрела. Небывалое число ядерных взры­вов в атмосфере в начале 60-х гг., включая сверхмощные, повсемест­но усилило волну протестов. Всколыхнул мировую общественность и ракетный Карибский кризис, чуть не ввергнувший осенью 1962 г. весь мир в термоядерную катастрофу. Развернул работы над созда­нием своего ядерного оружия Китай, отношения с которым у Со­ветского Союза становились все напряженнее.

Окончательный провал переговоров о запрещении ядерных испы­таний поставил бы США и СССР перед опаснейшей чертой. Насту­пил, таким образом, критический момент, когда из огромного «пе­реговорного» багажа, уже накопленного дипломатами в поисках со­глашения, можно было попытаться найти оптимальный вариант договора, который в создавшихся условиях устроил бы все стороны.

Адамский добавил, что на этот счет у него есть не только аргу­ментированное предложение, но и подготовленный проект обраще­ния к премьеру Н. С. Хрущеву. И он протянул несколько страничек с рукописным текстом Сахарову:

«Дорогой Никита Сергеевич!

Мы, ученые, работающие в КБ-11, т. е. в организации, занимаю­щейся разработкой и конструированием атомных и водородных заря­дов, хотим поделиться с Вами некоторыми нашими соображениями об одном из возможных путей достижения соглашения о прекращении ядерных испытаний.

Переговоры о полном запрещении испытаний столкнулись с больши­ми трудностями.

Несколько лет назад американская сторона предлагала достигнуть соглашения о прекращении испытаний в атмосфере и космосе с сохра­нением права производить подземные испытания небольшой мощности. Мы хотим обратить Ваше внимание на то, что, если не удастся до­стигнуть соглашения о полном прекращении ядерных испытаний, то, возможно, имеет смысл выдвинуть это предложение от имени Совет­ского Правительства.

Наши аргументы в пользу такого предложения заключаются в сле­дующем:

1. Непосредственный вред, приносимый испытаниями в виде зара­жения атмосферы, выпадения радиоактивных осадков и т. п. вызыва­ется именно воздушными испытаниями. В случае подземных испытаний все радиоактивные продукты локализованы в месте взрыва и не выбрасываются в атмосферу, и не уносятся подпочвенными водами, если место взрыва выбрано удачно.

2.  Военное значение воздушных и подземных взрывов совершенно раз­лично. Воздушные взрывы служат для совершенствования атомного и водородного оружия во всем диапазоне мощностей от тактического до сверхмощного. Кроме того (а на данном этапе развития атомного ору­жия это выходит на первый план), воздушные взрывы используются для практических стрельб и других видов обучения войск обращению с ядер­ным оружием, а также для комплексных отработок ракет вместе с зарядами, систем ПРО и прорыва ПРО. Подземные взрывы небольшой мощности могут быть использованы лишь для совершенствования ору­жия малой мощности и для различного рода модельных экспериментов, военная ценность которых весьма ограничена. Нам кажется, что, не имея возможности проводить воздушные испытания, страна, не обла­дающая ядерным оружием, не сможет создавать современную систе­му ядерного вооружения.

3.  Возможности мирного применения ядерных взрывов связаны как раз с подземными взрывами и не нуждаются в проведении воздушных испытаний. Полное прекращение всяких испытаний, в том числе под­земных, не позволило бы вести работу над мирным использованием ядер­ных взрывов. Мы думаем, что мирное применение ядерных взрывов име­ет широкие перспективы во многих направлениях, таких, как энерге­тика, вовлечение в промышленный оборот ториевых руд для их переработки в делящиеся вещества, получение трансурановых элемен­тов, омоложение нефтяных месторождений, перемещение больших масс породы при строительстве каналов и аналогичных сооружений, вскры­тие рудных и угольных пластов.

Такое предложение, как нам кажется, имеет хорошие шансы быть принятым западными державами и является вместе с тем приемлемым для нас. Заключение соглашения о прекращении испытаний в атмосфере и космосе и ограничение испытаний под землей небольшой мощностью прекратило бы заражение атмосферы радиоактивными продуктами, затормозило бы гонку вооружений и, вероятно, предотвратило бы даль­нейшее распространение атомного оружия среди стран, им не распо­лагающих, и вместе с тем не помешало бы разработке способов мир­ного применения ядерных взрывов. Наличие соглашения по вопросу об испытаниях в воздухе и космосе создало бы благоприятный прецедент для решения более сложных международных проблем»29.

Адамский напомнил также о давнем предложении Эйзенхауэра заключить соглашение о прекращении испытаний в атмосфере и высказал мысль, что сейчас, быть может, наиболее подходящее вре­мя, чтобы оживить эту мысль. Американцы, естественно, не смогут ей противиться. Фактически Адамский синтезировал в проекте пись­ма рациональные идеи, содержавшиеся в более ранних предложениях Эйзенхауэра, Кеннеди и Хрущева, освободив их от спорного вопро­са о подземных взрывах и необходимости инспекции на местах, а также от увязывания соглашения о запрещении испытаний в трех средах — в атмосфере, космосе и под водой — с обязательством (на чем особенно настаивал Хрущев), что «в отношении подземных испытаний будут продолжены переговоры». В качестве своеобразной компенсации для Хрущева в проекте письма особо подчеркивалось, что договор о запрещении ядерных взрывов в трех средах не позво­лит стране, не обладающей ядерным оружием, создать «современную систему ядерного оружия», которой СССР, естественно, уже распо­лагал. Кроме того, «полное прекращение всяких испытаний, в том числе подземных, не позволило бы вести работу над мирным ис­пользованием ядерных взрывов» — направление, которое, как тогда полагали советские специалисты, «имеет широкие перспективы».

А. Д. Сахаров посчитал, что направлять столь важное письмо Хрущеву по почте не следует: уйдет время, да и письмо может по­пасть в другие руки. В то же время, нельзя было оставлять в неве­дении и Е. П. Славского, возглавлявшего Министерство среднего машиностроения.

Андрей Дмитриевич вспоминал: «Его (Адамского) слова произве­ли на меня очень большое впечатление, и я решил тут же поехать к Славскому. Славский находился тогда в правительственном санато­рии в Барвихе. Я доехал на министерской машине до ворот санато­рия, отпустил водителя и по прекрасному цветущему саду прошел в тот домик, где жил Ефим Павлович. Он встретил меня очень радуш­но... Я изложил Славскому идею частичного запрещения, не упоми­ная ни Эйзенхауэра, ни Адамского; я сказал только, что это — вы­ход из тупика, в который зашли Женевские переговоры, который может быть очень своевременным политически. Если с таким пред­ложением выступим мы, то почти наверняка США за это ухватят­ся. Славский слушал очень внимательно и сочувственно. В конце беседы он сказал: «Здесь сейчас Малик (заместитель министра ино­странных дел). Я поговорю с ним сегодня же и передам ему вашу идею. Решать, конечно, будет «сам» (т. е. Н. С. Хрущев)». Славский проводил меня до двери». Через какое-то время министр позвонил Сахарову и сказал: «Я звоню вам, чтобы сообщить, что ваше пред­ложение вызвало очень большой интерес наверху, и, вероятно, вско­ре будут предприняты какие-то шаги с нашей стороны»30.

Настоящая сенсация, истоки и причины которой мы теперь хо­рошо понимаем, разразилась 2 июля 1963 года, когда Н. С. Хрущев, выступая на митинге германо-советской дружбы в Берлине и как бы подводя почти пятилетние беспросветные переговоры о запрещении ядерных испытаний к быстрому и положительному финалу, неожи­данно заявил:

«Советское правительство убеждено в том, что интересам наро­дов отвечает быстрейшее заключение соглашения о прекращении всех испытаний ядерного оружия — в атмосфере, в космическом пространстве, под водой и под землей. Но сейчас это, очевидно, невозможно ввиду позиции западных держав.

Тщательно взвесив создавшееся положение, советское правитель­ство, движимое чувством высокой ответственности за судьбы наро­дов, заявляет, что, поскольку западные державы препятствуют заключению соглашения о запрещении всех ядерных испытаний, Со­ветское правительство выражает готовность заключить соглашение о прекращении ядерных испытаний в атмосфере, космическом про­странстве и под водой. Мы и раньше выступали с этим предложе­нием, но западные державы сорвали достижение соглашения, выд­винув дополнительные условия, которые предусматривали осуществ­ление широкой инспекции нашей территории.

Если теперь западные державы согласны с этим предложением, то вопрос об инспекции полностью отпадает. Ведь западные держа­вы заявляли, что для проверки выполнения государствами своих обязательств по прекращению ядерных испытаний в атмосфере, кос­мосе и под водой не нужно никаких инспекций31. Стало быть, до­рога к решению вопроса открыта»32.

И действительно, уже 5 августа 1963 г. Договор о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, под водой и в космическом про­странстве был подписан от имени правительств Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании.

Инициатива, проявленная В. Б. Адамским, оказалась, таким об­разом, и к месту, и ко времени. Как представляется, она сыграла решающую роль в изменении позиции Хрущева, который до после­днего отстаивал идею соглашения о полном прекращении испыта­ний в атмосфере, космосе, под водой и под землей, но теперь (с учетом ситуации, сложившейся на переговорах) уже не мог не согласиться с доводами своих экспертов-ядерщиков.

 

Оазис свободы за колючей проволокой. Значение Московского договора 1963 г.

Может вызвать удивление, что решающая идея, которая привела к успеху переговоров, пришла не от их непосредственных участни­ков — дипломатов и ученых-экспертов, а как бы совсем со сторо­ны, от советских разработчиков ядерного оружия — физиков-теоре­тиков из секретного Арзамаса-16. Но особенно удивляться тут не­чему.

Во-первых, нередко бывает, как говорится, что со стороны вид­нее. Свежий, непредвзятый взгляд способен выявить суть проблемы ярче и глубже. Во-вторых, физики-теоретики в Арзамасе-16 всегда представляли собой совершенно особую «касту» с необычными для того времени традициями и возможностями. Остановимся на этом несколько подробнее.

Среди сотрудников академиков Я. Б. Зельдовича, И. Е. Тамма, а затем и А. Д. Сахарова, возглавлявших теоретические отделы ядер­ного центра, было много незаурядных людей. И, что особенно важ­но, в этих отделах сложилась атмосфера свободного творческого общения. Была страсть к политической дискуссии, которая делала ее участников знатоками политической жизни в стране и за рубежом, учила понимать тонкости политической «кухни».

В. Б. Адамский в своих публикациях33 и частных беседах расска­зывал, что тогда у теоретиков существовал своеобразный политиче­ский клуб. Естественно, идеологические и охранительные органы знали о таком «клубе», но смотрели на него снисходительно. В то же время сами сотрудники, сознавая, что они живут и работают под постоянным контролем спецслужб, эти дискуссии за пределы теоре­тических секторов не выплескивали. По-видимому, вольные дискус­сии принимались органами за невинные забавы, без которых физи­ки-теоретики не могут обойтись. Лишь бы делали нужное стране дело. А делали они его хорошо.

Обсуждению подвергалось все — и наша полная драматизма и нелепостей история, и текущая политика, и те изменения в мире, которые были вызваны самим существованием ядерного оружия.

Последнее обстоятельство не так легко поддавалось осмыслению. С одной стороны, участвуя в ядерных испытаниях и сталкиваясь с «живой» картиной ядерного взрыва, и ветераны, и молодые сотруд­ники понимали, что впервые создано оружие, применение которого может уничтожить человечество. А с другой — именно это обстоя­тельство диктовало сдержанность в отношениях между великими державами. Война между ними становилась немыслимой. Вооружен­ные столкновения оттеснялись на периферию, принимая характер локальных конфликтов.

Власть вынуждена была терпеть «чудачества» физиков-теоретиков ядерного центра. Никто не препятствовал будущему лауреату Нобе­левской премии Игорю Тамму еще при жизни Сталина слушать за­падное радио и пересказывать последние известия своим молодым коллегам. Терпели «органы» и тот факт, что по анкетным данным И. Е. Тамм, Н. Н. Боголюбов, не говоря уже о Ю. Б. Харитоне, ни­как не соответствовали представлениям спецслужб о благонадежно­сти. Политическое руководство страны было вынуждено привлечь к работе над атомной бомбой лучших ученых из ведущих институтов страны, которые, в свою очередь, обладали преимущественным пра­вом отбирать из студентов-выпускников наиболее сильных и подго­товленных молодых людей.

Небезынтересный факт. Один из заслуженных ветеранов Арзама­са-16 Н. А. Дмитриев вспоминал: «Когда Сахаров стал заниматься диссидентской деятельностью, это он к нам примкнул, а не мы к нему. Он занялся этим в каком-то смысле под нашим влиянием»34. В то же время А. Д. Сахаров из наиболее яркого и лояльного пред­ставителя советского военно-промышленного комплекса совсем не случайно превратился во всемирно известного правозащитника и критика советской системы. Именно Арзамас-16 «вырастил» и дал миру первого в стране лауреата Нобелевской премии мира. Здесь молодые специалисты учились у старших товарищей не только фи­зике и принципам конструирования ядерных зарядов. Они впиты­вали широту взглядов своих наставников, приобретали интерес к политическим проблемам и критически воспринимали официальную пропаганду. Но для всех главной была работа и понимание ее важ­ности и необходимости.

Властям и партийному руководству пришлось признать, что ес­тественные науки являются фундаментом военной техники, и пре­кратить, хотя и не без рецидивов, нападки невежественных партий­ных философов на современную физику — квантовую механику и теорию относительности, которые якобы несовместимы с диалекти­ческим материализмом. Сказался и безусловный прагматизм Л. П. Берии, который, возглавляя советский атомный проект, не пе­реоценивал значение идеологических установок.

У руководства страны разработчики ядерного оружия были вооб­ще на особом счету: в годы холодной войны именно они олицетво­ряли собой мощь отечественного оборонного потенциала. Авторитет руководителей теоретических отделов Я. Б. Зельдовича и А. Д. Са­харова в правительственных кругах был чрезвычайно высок и позво­лял им в случае необходимости напрямую выходить на представи­телей самых высоких эшелонов государственной власти. Более того, вследствие исключительного значения объекта для обороны, многие его сотрудники также имели тогда право выйти с критикой или предложениями непосредственно в ЦК КПСС. И делали это. Такая практика повышала у людей чувство сопричастности к делам госу­дарственного масштаба и, естественно, повышала ответственность и инициативу. Так что обратиться из Арзамаса-16 на «самый верх» с тем или иным предложением не было экстраординарным событием.

Благодаря специфике своей работы физики-теоретики допускались к участию в очень важных совещаниях и были весьма информирова­ны о состоянии дел в отрасли, о направлении технической полити­ки. Свободные дискуссии создавали высокий уровень понимания по­литических проблем, и прежде всего в вопросах, касающихся роли и места ядерного оружия в мире. Это особенно проявилось в период, когда шли переговоры о запрещении испытаний ядерного оружия.

Поэтому то, что судьба связала имя Виктора Борисовича Адамско-го, как и А. Д. Сахарова, с Московским договором о запрещении ис­пытаний ядерного оружия в трех средах на самом критическом этапе его подготовки, в какой-то мере было предопределено. Сахаров писал:

«В. Б. Адамский был одним из старейших сотрудников теоротде-ла... Он был весьма образованным человеком и, опять же, как боль­шинство теоретиков, интересовался общеполитическими проблемами. К моим мыслям о вреде испытаний относился сочувственно, что было для меня поддержкой на общем фоне непонимания или, как мне ка-залось, цинизма. Я любил заходить к нему поболтать о политике, науке, литературе и жизни в его рабочую комнатушку у лестницы»35. Когда-то и мне немало времени довелось провести в этой «комнатуш­ке» и быть неоднократным свидетелем подобных неспешных бесед.

Но как теперь выясняется, на финишной прямой, когда Москов­ский договор уже должен был состояться, о В. Б. Адамском — од­ном из главных его «виновников» — даже некому было вспомнить. Цепочка была нарушена. Сахаров, как мы уже знаем, в разговоре с министром Славским Виктора Борисовича почему-то не упомянул. Как не обмолвился и о заготовленном им же проекте письма Хру­щеву. В свою очередь, Славский разговаривал о задуманном ходе с заместителем Громыко опальным Яковом Маликом — человеком в ту пору хотя и прощенным, но далеко не в почете. Именно он дву­мя годами ранее на одном из приемов в Москве проговорился ду­айену дипломатического корпуса послу Швеции Сульману, что сби­тый ракетой под Свердловском летчик Френсис Пауэрc жив и его «допрашивают». Сульман немедленно сообщил об этом американ­цам, и хитроумная игра Хрущева с США мгновенно оказалась под угрозой36. В этой ситуации Громыко вряд ли услышал от Малика даже имя Сахарова. Наконец, учитывая практику советской номен­клатурной субординации, маловероятно, чтобы, докладывая идею Хрущеву, Громыко (даже если бы и знал об инициативе Адамского) распространялся о «первоисточниках».

Во всяком случае, на заседании Президиума ЦК КПСС 25 апре­ля 1963 года при обсуждении этого вопроса не присутствовали ни Сахаров, ни Малик. Так оттеснили истинного героя этой истории.

Зато на заседании Президиума Н. С. Хрущев представил идею Адам­ского уже как собственную инициативу (цитируется по стенограмме37):

«Я думаю, товарищи, что сейчас вот поэтому я пригласил и товарища Малиновского, и товарища Славского, — можно было бы пойти в конце концов на соглашение о запрещении испытаний в возду­хе, под водой и обойти вопрос под землей, записать найти какую-то форму, —что будем прилагать усилия и вести переговоры и пр., но подписать соглашение о прекращении испытаний только в атмос­фере. Наши военные товарищи говорят, что на ближайшие годы мы не будем нуждаться в проведении испытаний в атмосфере, т. е. круп­ных зарядов. Испытания или взрывы под землей, видимо, у нас будут, даже в связи с хозяйственной потребностью; вот как сегодня и сто­ит вопрос Славского и Келдыша — мы вот т. Келдыша не пригласили на этот вопрос о проведении взрывов в интересах развития нефте­добычи и других вопросов, и может быть, возникнут и оборонные ин­тересы в проведении подземных испытаний.

Поэтому мы оставим это за собой, и этим, конечно, будут пользо­ваться и англичане, и французы. Но и мы можем пользоваться, когда это нам нужно.

И общественность мировая тоже будет удовлетворена нашей по­зицией, потому что атмосферных взрывов не будет, следовательно, не будет загрязняться атмосфера и вода.

Это они тоже расценивают как нашу большую уступку, и это будет действительно уступка. Но эта уступка наша будет взаимовыгодна...

Я думаю, у нас по этому вопросу может быть соглашение немедлен­ное, потому что здесь никакой инспекции не требуется, тут только со­ставление проекта, договор. И об этом говорил даже Эйзенхауэр и на этом  настаивает давно Макмиллан. Поэтому мы можем сейчас только выработать нашу тактику во времени, когда нам выгодно это сделать...»

Московский договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой стал первым ре­альным шагом на пути к замедлению гонки вооружений и в этом его основное историческое значение. В коммюнике в связи с подписани­ем договора говорилось: «Три правительства, подписавшие Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой, согласились, что этот Договор является важным первоначальным шагом в сторону разрядки международной напряженности и укрепления мира, и выразили надежду, что в этом направлении будет достигнут дальнейший прогресс»38.

Сам факт его существования стал катализатором добрых веяний в советско-американских отношениях и примером для продолжения усилий во имя ограничения гонки вооружений и за разоружение. Фактически холодная война дала первую трещину, хотя в дальнейшем она еще не раз разгоралась с новой силой и не единожды затихала.

Когда советский посол в США А. Ф. Добрынин 26 августа 1963 г. встретился наедине с Дж. Кеннеди в Белом доме, президент выра­зил не только удовлетворение по поводу подписания в Москве до­говора, но также добавил, что, как и советский премьер, он считает необходимым продолжить обмен мнениями по другим вопросам сра­зу же после ратификации договора. Такими вопросами могли бы явиться в первую очередь меры по предотвращению внезапного на­падения и декларация о неиспользовании космоса для размещения оружия массового уничтожения39.

Заключение Московского договора явилось ясным сигналом, что ядерные державы считают недопустимым расширение «ядерного клу­ба» и утрату контроля за расползанием ядерного оружия в мире. Этот договор стал первым в серии договоров и соглашений, регули­рующих поведение государств в сфере ядерных испытаний. Он вос­становил ряд провозглашенных, но игнорировавшихся вследствие ядерных испытаний норм международного права, в частности, о сво­боде пользования ресурсами мирового океана.

Премьер-министр Индии Д. Неру заявил, что этот договор «от­крывает путь к разоружению и обеспечению мира во всем мире». Премьер-министр Великобритании Г. Макмиллан, выступая в пала­те общин, заявил: «Я счастлив, что на мою долю выпала обязанность сообщить об этом соглашении в палате общин не только вследствие ценности, которую имеет это соглашение само по себе, но также вследствие надежд на дальнейший прогресс, которое оно сулит в будущем»40.

Ныне особенно хорошо видно, что Московский договор озна­меновал собой отход от упоения и иллюзий, связанных с представ­лением о всемогуществе стран — обладателей ядерного оружия и осознание необходимости шагов по ограничению ядерной опасно­сти. Представление о ядерном оружии как об оружии поля боя начало сменяться пониманием, что оно таковым быть не может и что за ним должна оставаться только функция устрашения и сдер­живания.

Конечно, нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что за­ключению Московского договора чрезвычайно способствовало обще­ственное мнение, встревоженное возможными отрицательными по­следствиями радиоактивных осадков атмосферных взрывов.

 

Заключение

Обладание ядерным оружием оказалось тяжелой, но поучитель­ной страницей в истории человечества. Уже более полустолетия ядерный монстр, рожденный гением человека, — тяжелейшее испы­тание для всех: для могущественных и рядовых государств, для их руководителей и простых людей.

Один из сотрудников Совета национальной безопасности США описывал, как президент Джимми Картер передавал свои полномо­чия только что избранному на этот пост Рональду Рейгану. Он по­яснил преемнику, что практически означает «нажать кнопку». Рас­сказ этого сотрудника был опубликован: «Картер выложил все — количество боеголовок и цели, по которым они будут выпущены, неимоверные трудности, с которыми будет связано управление бое­выми действиями, а также вполне вероятную перспективу того, что в конечном счете президент окажется в одиночестве в своем само­лете в воздухе. Пилот не сможет найти места для посадки, а по ра­дио будут слышны только статические помехи. Ужас описанного дошел до Рейгана. После этой встречи он выглядел бледным и ка­ким-то притихшим. Наконец-то он знал (выделено Т. Пауэрсом)»41.

Во время беседы с Михаилом Горбачевым 23 августа 1994 г., я на­помнил эту историю и поинтересовался, каковы были его собственные переживания во время передачи ему, генсеку, «ядерного чемоданчика». Он рассказал: «У нас система руководства и управления страной была все-таки другая. Был институт Политбюро. Вновь приходящие на.пост генерального секретаря были его членами. И новый генсек уже был «посвящен», потому что определенная группа вопросов решалась только членами Политбюро, без участия кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК. Была особая «закрытая» папка с решениями Полит­бюро о системах и видах вооружений. Под эти решения дeлались программы, финансирование и так далее. Поэтому еще до принятия обязанностей генсека я в течение пяти лет как член Политбюро уча­ствовал в рассмотрении подобных вопросов.

Ю. В. Андропов активно привлекал меня к решению более об­щих задач, все ближе приобщал к узкому составу Политбюро. Ре­ально это были тогда еще, так сказать, «мэтры» по ведомствам — Громыко, Тихонов, Устинов... И когда на меня в 1985 году были возложены обязанности генсека, я принимал «хозяйство», зная его параметры. Иначе как бы я мог во время визита в декабре 1984 г. в Великобританию вести содержательные разговоры с М. Тэтчер, если бы не представлял себе противостоявшие друг другу ту и другую стороны. Ведь именно там, в Чекерсе, я впервые говорил о необхо­димости «нового мышления».

Что касается системы управления, связанной с «кнопкой», то она стала мне известна уже как генсеку. Докладывали Генштаб с мини­стром обороны. Был чемоданчик... Эмоциональная сторона, навер­ное, была та же, что и у Рейгана. Но она была скорректирована на мое знание той мощи, которая накоплена и тысячной доли которой было достаточно для уничтожения всего живого на Земле. Да и доклад о «ядерной зиме» был мне известен. В общем, я это уже пере­жил и, наверное, такой драмы у меня все-таки не было. Я пережил ее, когда стал членом Политбюро и стал получать документы и го­лосовать... Помню, как со мной делились впечатлениями мои новые коллеги-реформаторы в составе Политбюро, которым я уже как ген­сек давал поручения, и они стали получать эти документы. Казалось бы, они знают все — и цифры «гуляют», и выводы ученых извест­ны. Но совсем другое дело, когда подобные документы ты должен подписывать сам. И некоторые из них приходили ко мне потрясен­ные.

Но ведь была еще и тренировка... С центрального пульта пере­дали: на страну летят ракеты, принимайте решение. Идут минуты и докладывается большой объем информации. Надо отдавать команду на ответный удар. Я сказал: «Не буду нажимать кнопку даже на тре­нировке»... Между прочим, я еще ни с кем и никогда не обсуждал

эту тему».

Многозначительная сцена... Она лишний раз показывает, что ядерные арсеналы и возможности СССР и США достигли такого уровня, при котором никто в здравом уме не нажмет на «ядерный курок»: подобный шаг был бы равносилен самоубийству.

Но ядерные арсеналы, средства доставки зарядов к цели и сред­ства контроля — не более чем техника, которой свойственно давать сбои. Не случайно среди дипломатов-переговорщиков, участвующих в выработке эффективных международных мер безопасности, важ­ное место занимает проблема предотвращения несанкционированно­го или случайного применения ядерного оружия. По существу, че­ловечество уже стало заложником смертельно опасной техники: ей слишком многое доверено в критической ситуации, когда на при­нятие ответственнейших решений останутся минуты, а то и секун­ды. Пока в мире существуют тысячи ядерных боеприпасов, опас­ность сохраняется. И каким временем располагает человечество для «повзросления», не знает никто. Но есть и другая сторона пробле­мы. Прислушаемся к А. И. Солженицыну: «Не будь у нас ядерного оружия, которое все проклинали и я — первый, сейчас бы нас уже слопали»42.

Холодная война многому научила. В разговоре со мной Михаил Горбачев отметил: «В значительной мере проблема ядерного оружия и ее решение все-таки оказались уделом политиков. Я пришел к руководству в ЦК, когда ядерная гонка приобрела уже такие темпы, что стало возможным тысячу раз уничтожить все на Земле. Дискус­сии и поиски цутей к ядерному разоружению, заявления о том, что нужно остановить гонку, были оглашены концептуально, публично всеми — и Брежневым, и Андроповым, и другими. Мы шли к это­му. Трудно, но шли. Боялись, оглядывались, что кто-то нас обгонит. Точно так же, как наши оппоненты думали, что мы их обойдем. И что же? В действительности даже при соблюдении количествен­ных параметров, установленных соглашением ОСВ-1, происходило не сокращение, а наращивание, увеличение мощи! Мощь росла не­вероятно. Это был сумасшедший дом!»

Реальный мир полон противоречий. Люди видят: в наступившем веке угроз становится больше и они многоплановее. Хотя претензии на мировое господство изживают себя, но на наших глазах неожи­данным по масштабам последствий становится, к примеру, современ­ный терроризм. Казалось бы, этот извечный «промысел» отчаянных одиночек-смертников всегда ограничивался локальными, единичны­ми трагедиями. Теперь же, когда за десятилетия холодной войны арсеналы наполнены изощреннейшими средствами массового унич­тожения противника, даже террорист-одиночка, завладевший, ска­жем, компактным, но мощным боевым химическим или бактерио­логическим поражающим веществом, способен принести неисчисли­мые беды.

Мир изменился. Кардинально поменялись геополитические свя­зи и интересы. Уходят в прошлое рецидивы холодной войны, но еще остаются горы оружия. И все-таки не верится, что мир когда-либо позволит себе самоубийственную глобальную войну. Зато нельзя ис­ключить, что мощные средства поражения, созданные человечеством, однажды могут, как переспевшее яблоко, упасть в руки безжалост­ного фанатика. Как будто именно для него они и создавались все эти годы...

 

 

 

 

Приложение

ТАБЛИЦЫ К СТАТЬЕ Ю. Н. СМИРНОВА «ХОЛОДНАЯ ВОЙНА КАК ЯВЛЕНИЕ ЯДЕРНОГО ВЕКА»

 

Таблица 1. Динамика ядерных арсеналов стран, обладающих ядерным оружием. 1945—1997 гг.

Год

США

Россия

Англия

Франция

Китай

Всего

1945

6

0

0

0

0

6

1946

11

0

0

0

0

11

1947

32

0

0

0

0

32

1948

110

0

0

0

0

110

1949

235

1

0

0

0

236

1950

369

5

0

0

0

374

1951

640

25

0

0

0

665

1952

1005

50

0

0

0

1055

1953

1436

120

1

0

0

1557

1954

2063

150

5

0

0

2218

1955

3037

200

10

0

0

3247

1956

4618

426

15

0

0

5059

1957

6444

660

20

0

0

7124

1958

9822

869

22

0

0

10713

1959

15468

1060

25

0

0

16553

1960

20434

1605

30

0

0

22069

1961

24173

2471

50

0

0

26694

1962

27609

3322

205

0

0

31136

1963

29808

4238

280

0

0

34326

1964

31308

5221

310

4

1

36844

1965

32135

6129

310

32

5

38611

1966

32193

7089

270

36

20

39608

1967

31411

8339

270

36

25

40081

1968

29452

9399

280

36

35

39202

1969

27463

10538

308

36

50

38395

1970

26492

11643

280

36

75

38526

1971

26602

13092

220

45

100

40059

1972

27474

14478

220

70

130

42372

1973

28449

15915

275

116

150

44905

1974

28298

17385

325

145

170

46323

1975

27235

19443

350

188

185

47401

1976

26199

21205

350

212

190

48156

1977

25342

23044

350

228

200

49164

1978

24424

25393

350

235

220

50622

1979

24141

27935

350

 235

235

52896

1980

23916

30062

350

250

280

54858

1981

23191

32049

350

275

330

56195

1982

23091

33952

335

275

360

58013

1983

23341

35804

320

280

380

60125

1984

23621

37431

270

280

415

62017

1985

23510

39197

300

360

425

63792

1986

23410

45000

300

355

425

69490

1987

23472

43000

300

420

415

67607

1988

23236

41000

300

415

430

65381

1989

22827

39000

300

415

435

62977

1990

21781

37000

300

505

435

60021

1991

20121

35000

300

540

435

56396

1992

18340

33000

200

540

435

52515

1993

16831

31000

200

525

435

48991

1994

15436

29000

250

485

435

45606

1995

14111

27000

300

485

425

42321

1996

12937

25000

260

450

400

39047

1997

12000

23000

260

450

400

36110

 

 

Таблица 2. Распределение по годам ядерных испытаний, включая

мирные взрывы, проведенных в СССР и в США (с учетом взрывов

США в Японии, но без совместных полигонных испытаний с Англией)

 

США,

СССР,

 

США,

СССР,

Год

число

число

Год

число

число

 

взрывов

взрывов

 

взрывов

взрывов

1945

3

0

1969

46

19

1946

2

0

1970

39

16

1947

0

0

1971

24

23

1948

3

0

1972

27

24

1949

0

1

1973

24

17

1950

0

0

1974

22

21

1951

16

2

1975

22

19

1952

10

0

1976

20

21

1953

11

5

1977

20

24

1954

6

10

1978

19

31

1955

18

6

1979

15

31

1956

18

9

1980

14

24

1957

32

16

1981

16

21

1958

77

34

1982

18

19

1959

0

0

1983

18

25

1960

0

0

1984

18

27

1961

10

59

1985

17

10

1962

96

79

1986

14

0

1963

47

0

1987

14

23

1964

45

9

1988

15

16

1965

38

14

1989

11

7

1966

48

18

1990

8

1

1967

42

17

1991

7

0

1968

56

17

1992

6

0

 

 

 

Всего:

1032

715

 

 

Таблица 3. Сверхмощные ядерные взрывы, США

(в скобках — порядковый номер испытания)

Дата взрыва

Условия проведения взрыва

Мощность, кт

Кодовое наименова­ние экспе­римента

1 (31)

2 (44)

3 (45)

4 (48)

5 (140)

6 (145)

 31.10.52

 28.02.54

 26.03.54

 04.05.54

 28.06.58

 12.07.58

наземный

наземный

на барже

на барже

на барже

на барже

10400

15000

11000

13500

8900

9300

Mike

Bravo

Romeo

Yankee

Oak

Poplar

Суммарная мощность: 68,1 Мт

 

 

Таблица 4. Сверхмощные ядерные взрывы, СССР

(в скобках — порядковый номер испытания)

Дата взрыва

Условия проведения взрыва

Мощность, кт

Комментарии

1 (123)

2 (130)

 

3 (147)

4 (173)

5 (174)

6 (219)

23.10.61 30.10.61

 

05.08.62 25.09.62 27.09.62 24.12.62

воздушный воздушный

 

воздушный воздушный воздушный воздушный

12500 50000

 

21100 19100 20100 24200

 

Самый мощный взрыв в мире

Суммарная мощность: 147,0 Мт




1  «Река времени и величие действия». Речь М. С. Горбачева 7.5.1992 года в Фултоне // Независимая газета. 1992. 27 мая. С. 5.

2  Харитон Ю. Б., Смирнов Ю. Н. Мифы и реальность советского атомного проекта. Арзамас-16, 1994. С. 15.

3  Александров П. А. Академик Анатолий Петрович Александров: Прямая речь. М.: Наука, 2001. С. 147-148, 178.

4  Смирнов Ю. Н. Беседа с А. Н. Яковлевым 7 июля 1994 г.

5  Stephen I. Schwartz. Four trillion Dollars and Counting // The Bulletin of the Atomic Scientists. 1995. Vol. 51, № 6. P. 32—52.

6  Советская военная мощь от Сталина до Горбачева / Под ред. А. В. Мина­ева. М.: Военный парад, 1999. С. 167.

7  Последнее интервью А. Д. Сахарова // Звезда. 1990. № 11. С. 72, 75.

8  Смирнов Ю. Н. Запись беседы с Эдвардом Теллером 12 января 1994 г.

9  Лэпп Р. Атомы и люди. М., 1959. С. ПО.

10  Заявление Советского правительства // Правда. 1961. 31 авг.

11  Ядерные испытания СССР: В 2 т. Саров,  1997—1998. Т. 1—2; Адам-ский В. Б., Смирнов Ю. Н., Трутнев Ю. А. Сверхмощные ядерные взрывы в США и СССР как проявление научно-технической и государственной полити­ки в годы «холодной войны» // Атом. 2001. № 16. С. 2—7.

12  United States Nuclear Tests. July 1945 through September 1992. DOE/NV-209 (Rev. 14); Ядерные испытания СССР. Т. 1. Саров, 1997. С. 123.

13  Там же. Т. 1. С. 112.

14  Там же. Т. 2. С. 19.

15  United States Nuclear Tests. Op. cit.

16  York Herbert F. The Advisors. Stanford, California, 1989. P. 84.

17  Лэпп Р. Указ. соч. С. 175.

18  Заявление Советского правительства // Правда. 1961. 31 авг.

19  Ядерные испытания СССР. Т. 2. Саров, 1998. См. на с. 81: «Авторами-раз­работчиками термоядерного заряда были физики-теоретики ВНИИЭФ в Саро-ве В. Б. Адамский, Ю. Н. Бабаев, А. Д. Сахаров, Ю. Н. Смирнов и Ю. А. Трут­нев».

20  Адамский В. Б., Смирнов Ю. Н. 50-мегатонный взрыв над Новой Землей // Вопросы истории естествознания и техники. 1995. № 3. С. 79—99.

21  The Guinness Book of Records — Книга рекордов Гиннесса. Рос. изд. М.; Лондон: Тройка, 1999. С. 158.

22  XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стеногр. отчет: В 3 т. М., 1962. Т. 1. С. 55.

23  Нельзя исключить, что в будущем может возникнуть потребность в подоб­ном заряде, чтобы, например, отклонить траекторию крупного метеорита или какого-либо другого небесного тела при угрозе его опасного столкновения с нашей планетой.

24  Смирнов Ю. Н., Тимербаев Р. М. Первый шаг к благоразумию в ядерном мире // Бюллетень по атомной энергии. 2001. № 2. С. 44—49; № 5. С. 56—61. Адамский В. Б., Смирнов Ю. Н. Указ. соч.; The Guinness Book of Records — Книга рекордов Гиннесса. С. 158; XXII съезд Коммунистической партии Совет­ского Союза. С. 55.

25  Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), ф. 5, оп. 30, д. 126, л. 38—45. Впервые на этот материал обратили внимание Ю. Смир­нов и В. Зубок (Smirnov Yu., Zubok VI. Nuclear Weapons after Stalin's Death: Moscow Enters the H-Bomb Age // Cold War International History Project Bulletin. Is. 4. Fall 1994. Washington, D.C. P. 1, 14—18). См. также: Зубок В., Смирнов Ю. Ядерное оружие и советское руководство (1940—1950-е годы) // Бюллетень по атомной энергии. 2001. № 9. С. 64—70.

26  Смирнов Ю. Н., Тимербаев Р. М. Указ. соч.

27  Подробнее см.: Шустов В. В. Советский Союз и проблема прекращения испытаний ядерного оружия. М., 1977. С. 39—48.

28  Именно так они официально именовались по настоянию США и Англии.

29  Сахаров первый рассказал об инициативе Адамского в своих «Воспоми­наниях», но не упомянул в них о заготовленном Адамским тексте письма. Текст письма с комментариями был впервые опубликован Ю. Н. Смирновым 19 ап­реля 1994 г. в норвежской газете «Aftenposten». Затем оно было опубликовано В. Б. Адамским по-английски (Viktor Adamskii. «Dear Mr. Khrushchev» // The Bulletin of the Atomic Scientists. 1995. November/December. P. 28—31) и одновре­менно им же в журнале «Природа» по-русски. Наконец, Ю. Н. Смирнов при­вел текст письма В. Б. Адамского в своем докладе «Three Interesting Episodes in the Soviet Nuclear Program» на международной конференции в Португалии, со­стоявшейся в январе—феврале 1995 г. (Monitoring a Comprehensive Test Ban Treaty. Dordrecht; Boston; London: Kluwer Academic Publishers, 1996. P. 11—24).

30  Сахаров А. Воспоминания. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1990. С. 308.

31  Такое заявление было действительно сделано от имени США и Великоб­ритании еще 27 августа 1962 г. См. подробнее: Шустов В. В. Указ. соч. С. 89.

32  Правда. 1963. 3 июля.

33  См., напр., Адамский В. Б. Становление гражданина // Он между нами жил...: Воспоминания о Сахарове. М., 1996. С. 22—43.

34  Цит. по: Самойлов Д., Смирнов Ю. «Он между нами жил...»: Рецензия // Аргументы и факты. 1996. № 34. Авг.

35  Сахаров А. Указ. соч. С. 307—308.

36  Хрущев С. Н. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. Т. 2. М.: Новости, 1994.

С. 25.

37  Стенограмма заседания Президиума ЦК КПСС 25 апреля 1963 года // РГАНИ, ф. 3, оп. 16, д. 947, л. 67—69. Автор искренне благодарен Александру Сергеевичу Стыкалину за возможность ознакомиться со стенограммой заседа­ния Президиума ЦК КПСС 25 апреля 1963 г. и использовать этот документ при работе над статьей.

38  Правда. 1963. 6 авг.

39  Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.). С. 92—93.

40   Цит. по: Шустов В. В. Указ. соч. С. 95.

41   Пауэре Т. «Ядерная зима» и ядерная стратегия // Дорога в никуда. По страницам американской печати / Под общей редакцией М. Б. Черноусова и Н. Н. Яковлева; Пер. с англ. М.: Политиздат, 1986. С. 132—133.

42  Российская газета. 2000. 26 мая.



<< Назад   Вперёд>>