Ставка намечает противодействие

Брусилова сместили с поста Верховного Главнокомандующего. Его преемником назначили генерала Лавра Георгиевича Корнилова. Деникин был прав, когда в речи 16 июля бросил упрек Керенскому, что "высшие начальники, не исключая главнокомандующих, выгоняются как домашняя прислуга".

В жизни Антона Ивановича никто не сыграл такой огромной роли, как генерал Корнилов. Обаяние его суровой личности с невероятной силой ворвалось в душу Деникина, обычно .уравновешенную, а тогда измученную, оскорбленную и мятущуюся, и, найдя в ней горячий отклик, связало судьбу двух выдающихся русских людей в одном порыве: бороться за возрождение России.

На первый взгляд наружность Корнилова казалась непривлекательной. Не было в ней ничего величественного, героического. Небольшого роста человек, худощавый, с кривыми ногами. Лицо монгольского типа, и это особенно сказывалось в глазах, скулах, в желтоватом оттенке кожи, в усах и жидкой бороде, едва прикрывавшей подбородок. Руки маленькие, с худыми, нервными и длинными пальцами, голос с резкими нотками. Но и некрасивое лицо его было оригинально. Поражал он случайного посетителя внутренним зарядом энергии и силы воли, скрытыми за фасадом сухой и хмурой фигуры. Говорил мало. Речь, всегда простая, без лишних фраз, сразу располагала слушателя своей искренностью и честностью. Чувствовался бесхитростный и горячий патриот, человек исключительно прямой и решительный, волевой и твердый. По натуре своей Корнилов, несомненно, был вождем, в присутствии которого люди весьма не робкого десятка стушевывались. Прекрасный боевой генерал, Корнилов в делах политики был чрезвычайно неискушенным и наивным. Доверчиво принимал он окружающих, плохо разбирался в людях.

У него были честолюбие и властность, а со славой появилось и убеждение, что именно ему — генералу Корнилову — суждено вывести Россию из революционного тупика на путь возрождения. Но вера в собственную судьбу шла не из мелочных побуждений, Любовь к родине стояла у него на первом месте, и миссию свою он видел лишь в служении ей.

В глазах буржуазно-либеральных кругов и значительной части офицерства колоритная фигура Корнилова ассоциировалась с обликом одного из тех революционных генералов, которые, обуздав эксцессы революции, закрепляли ее лучшие достижения. Было известно, что к старому строю в России Корнилов относился отрицательно и о реставрации не помышлял.

С Деникиным его связывали первые месяцы войны. Дивизия Корнилова и бригада Деникина входили тогда в состав того же 24-го армейского корпуса. В течение четырех месяцев их части действовали рука об руку, и совместная работа сблизила обоих генералов.

Новый Верховный Главнокомандующий, как и генерал Деникин, был сыном простого крестьянина, дослужившегося в армии до офицерского чина. На два года старше Деникина, он был из сибирских казаков, родился в Усть-Каменогорске, уездном городе Семипалатинской области, при впадении реки Ульбы в Иртыш. Так же, как у Деникина, детство Корнилова прошло в большой бедности. Оба они вышли из "армейских низов". Деникин был единственным ребенком в семье, у Корнилова же были младшие братья и сестры. С детских лет пришлось ему за ними присматривать, помогая матери по хозяйству. В 1883 году его приняли в Омский кадетский корпус, а по окончании корпуса — в Михайловское артиллерийское училище в Петербурге. И корпус, и училище он окончил первым и вышел офицером в одну из артиллерийских бригад в Туркестане. Как и Деникин, он делился скудным жалованьем с семьей, в свободное время готовился к поступлению в Академию Генерального штаба. Кроме того, Корнилов занялся изучением туркменского языка, что впоследствии принесло ему большую пользу. Окончив академию, Корнилов — офицер Генерального штаба — в 1898 году вернулся на службу в Туркестанский военный округ. И тут началась та серия блестящих военных разведок-приключений, которые вскоре принесли молодому офицеру большую известность.

Однажды, переодевшись туземцем, рискуя быть пойманным, а потому рискуя жизнью, Корнилов верхом отправился через афганскую границу раздобыть сведения о вновь построенной афганской крепости на реке Аму-Дарья. Через три дня капитан Корнилов, преодолев 400 верст, доставил своему начальству фотографии крепости, составив подробное описание дороги и кроки всей местности.

Изучая области, прилегавшие к азиатской границе России: район Кушки, китайский Туркестан, восточную часть Персии и Белуджистан, Корнилов приобрел известность как путешественник-исследователь, преодолевший в своих скитаниях невероятно трудные препятствия, безводные пустыни, а также стал знаменит и как автор научного труда "Кашгария и Восточный Туркестан".

Война с Японией принесла Корнилову боевую славу и Георгиевский крест 4-й степени. Вскоре после японской войны его назначили военным агентом в Китай. И там, по старой привычке, Корнилов объездил верхом всю Монголию и большую часть Китая. В скитаниях по Азии монгольские черты лица и знание туркменского языка позволили ему не привлекать к себе излишнее внимание местного населения.

Войну 1914 года Л. Г. Корнилов начал командиром бригады и через месяц получил в командование 48-ю пехотную дивизию. В апреле 1915 года, прикрывая Брусиловское отступление в Карпатах, дивизия генерала Корнилова была окружена. Героическими усилиями своего командира она сдерживала противника, пытаясь одновременно прорваться к своим, однако огнем неприятеля была вся почти уничтожена. Сам Корнилов, тяжело раненный, с остатком своего войска попал в плен.

Оправившись от ранения, Корнилов составил план бегства. При помощи сообщников ему посчастливилось раздобыть одежду, шинель австрийского солдата и фальшивые документы.

Корнилов затерялся в поезде, набитом солдатами и шедшим на восток. Но, боясь быть опознанным (телеграммы о его побеге были разосланы по всей Австро-Венгрии), он решил оставить поезд и пробираться дальше пешком.

Румыния еще не вступила в войну, и Корнилов решил двигаться к румынской границе. Днем он скрывался в полях и лесах, питаясь чем попало, а ночью по звездам двигался на восток. Наконец, уже вблизи границы Корнилов наткнулся на пастухов. Эта встреча могла для него закончиться катастрофой. Но, к счастью, пастухи оказались не австрийцами и не венграми. Он рассказал им придуманную историю, что якобы он дезертир, бежит из Австрии и пробирается в Румынию, и пастухи показали, как лучше пробраться через границу, избежав встречи с пограничными войсками.

Фантастический план побега удался. Генерал Корнилов вернулся в Россию в июле 1916 года. Он стал не только знаменитостью, но и народным героем. За доблесть получил орден Св. Георгия 3-й степени и вскоре был назначен командиром 25-го армейского корпуса.

После резолюции ему было предложено стать во главе Петроградского военного округа. 2 марта, минуя Ставку и генерала Алексеева, М. В. Родзянко послал телеграмму непосредственно Корнилову:

«Необходимо... для спасения столицы от анархии назначение на должность главнокомандующего Петроградским военным округом доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно в глазах населения. Комитет Государственной думы признает таким лицом Ваше Превосходительство, как известного всей России героя. Временный комитет просит вас, во имя спасения Родины, не отказаться принять на себя должность главнокомандующего в Петрограде".

Корнилов предложение принял. Но небывалый факт назначения на высокий военный пост, минуя Верховное командование, оскорбил генерала Алексеева. Покоробило его также и то, что Корнилов без разрешения Ставки дал свое согласие. Не желая вступать в пререкания, но считая нужным подчеркнуть свое неодобрение, Алексеев отдал приказ: "Допускаю ко временному главнокомандованию войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанта Корнилова».

А. И. Деникин, близко знавший обоих генералов, отметил, что этот случай был первым из целого ряда эпизодов, повлиявших впоследствии на взаимоотношения между Алексеевым и Корниловым.

Генерал Корнилов приступил к исполнению новых обязанностей. Но гарантии, данные Временным правительством гарнизону Петрограда, не посылать его на фронт, оставить в столице для "защиты революции" помешали ему навести порядок. Разогнать гарнизон он не имел права, а привлечь его на свою сторону мог только демагогическим приемом, что шло вразрез с его натурой. Боевому генералу, не искушенному в политике, была чужда разлагающая атмосфера столицы. Ему претило растущее влияние Совета на аморфное правительство. И когда в конце апреля Петроградский Совет запретил солдатам и офицерам выходить из казарм с оружием без его разрешения, Корнилов решил распрощаться со столицей. Подчиняться такому запрету он не пожелал.

Перед уходом с поста военного министра А. И. Гучков пытался устроить Корнилову назначение на должность Главнокомандующего Северным фронтом на место уволенного со службы генерала Рузского. Гучков считал желательным, как говорил потом генерал Деникин (бывший тогда начальником штаба Верховного Главнокомандующего), "оставить Корнилова в непосредственной близости к Петрограду, ввиду всяких политических возможностей в будущем". Однако этому категорически воспротивился генерал Алексеев. Он указывал "на неудобство обходить старших начальников и на недостаточный командный опыт Корнилова".

В начале мая Корнилов получил в командование знаменитую 8-ю армию, которая за время войны дала громкие имена Брусилову, Каледину, Деникину и самому Корнилову. Но зараза, шедшая из Петрограда, коснулась к тому времени и 8-й армии. Тем не менее в конце июня Корнилов повел эту армию в наступление. 28 июня прорвал австрийский фронт.

Через несколько дней произошла катастрофа. В ночь на 8 июля Корнилов был срочно назначен заменить уволенного Главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Вступив в новую должность, он немедленно потребовал восстановления смертной казни на фронте, 11 июля он телеграфировал правительству:

«Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования... Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс. Эта стихия проявляется в насилиях, грабежах и убийствах... Смертная казнь спасет многие невинные жертвы ценой гибели немногих изменников, предателей и трусов».

В этой же телеграмме Корнилов требовал немедленного прекращения наступления на всех фронтах "для сохранения и спасения армии и для ее реорганизации на началах старой дисциплины".

Не дожидаясь ответа, Корнилов отдал приказ расстреливать дезертиров и грабителей. Одновременно он сформировал ударные батальоны из добровольцев и юнкеров. Их целью была борьба с безобразиями на фронте. В районе военных действий он запретил митинги и оружием разгонял их.

Переживший только что ужас разгрома на своем фронте, генерал Деникин с одобрением следил за действиями Корнилова. "Мероприятия, — писал он, — введенные генералом Корниловым самочинно, его мужественное прямое слово, твердый язык, которым он, в нарушение дисциплины, стал говорить с правительством, а больше всего решительные действия — все это чрезвычайно подняло его авторитет в глазах широких кругов либеральной демократии и офицерства; даже революционная демократия армии, оглушенная и подавленная трагическим оборотом событий, в первое время после разгрома увидела в Корнилове последнее средство, единственный выход из создавшегося отчаянного положения".

Два сильных человека — Деникин и Корнилов, хорошо знавшие друг друга, в эти страшные дни почувствовали, что судьбы их перекрестились и направились по одному и тому же тяжелому крестному пути. В офицерской среде Деникин фактически был предтечей Корнилова. К требованиям Деникина Корнилов отнесся с восторгом. "С искренним и глубоким удовольствием, — писал он, — я прочел ваш доклад, сделанный на совещании в Ставке 16 июля. Под таким докладом я подписываюсь обеими руками, низко вам за него кланяюсь и восхищаюсь вашей твердостью и мужеством. Твердо верю, что с Божьей помощью нам удастся довести (до конца) дело воссоздания родной армии и восстановить ее боеспособность".

В служении Родине личные мотивы Деникин всегда отодвигал на задний план. Добровольно и безоговорочно уступил он первенство Корнилову. С чувством долга старого солдата подчинился ему, с верностью и любовью шел за ним; и сменил его лишь тогда, когда вражеской гранатой Корнилов был убит в начале гражданской войны.

12 июля, на следующий день после телеграммы Корнилова, правительство восстановило смертную казнь на фронте.

16 июля состоялось совещание в Ставке. В ту же ночь, возвращаясь из Могилева в Петроград, Керенский решил сменить Брусилова.

В поезде с Керенским ехал Борис Савинков — комиссар Юго-Западного фронта.

Бывший террорист присмотрелся к Корнилову на фронте Он пришел к заключению, что "именно Корнилов, и, быть может, единственно он, был способен в этот период времени возродить боевую способность армии".

Имя Корнилова было известно Керенскому с юных лет. Ребенком он переехал из Симбирска, где родился, в Ташкент, куда отца его, Федора Михайловича Керенского, назначили в 1889 году главным инспектором школ Туркестанского учебного округа. Керенскому исполнилось 17 лет, а весь русский Туркестан заговорил о Корнилове и об его отважных разведках и приключениях. Затем война, доблесть на фронте, легендарный побег из австрийского плена. Все это создало ореол героя вокруг имени Корнилова.

Правда, Корнилов не слишком ласково (то есть попросту очень холодно) принял Керенского, когда тот перед наступлением объезжал с восторженными речами войска 8-й армии. Но настойчивое давление Савинкова все же решило вопрос в пользу Корнилова. Положение на фронте было катастрофично. Во главе войск надо было немедленно ставить человека решительного и смелого. По командному стажу и широкому опыту в Ставке генерал Деникин больше других подходил к этой роли. Но его резкая прямолинейность настроила против него Петроградский Совет, а также министров-социалистов. Речи Деникина, несомненно, задели самолюбие главы правительства. Характер же Корнилова (а именно то, что он готов идти напролом) был тогда Керенскому еще неизвестен.

Возможно, что Керенский надеялся использовать Корнилова как рычаг, для того чтобы остановить разложение армии, тем самым укрепить свое собственное положение, а затем отделаться от генерала, как удалось избавиться от его предшественников. Но такая иллюзия, если она действительно была (как это многие предполагали), рассеялась в тот самый момент, когда Корнилов вступил в Верховное командование. Корнилов сразу же послал ультимативную телеграмму правительству, где докладывал, что примет командование лишь при следующих условиях:

1. Ответственности перед собственной совестью и всем народом.

2. Полного невмешательства в его оперативные распоряжения поэтому в назначение высшего командного состава.

3. Распространения принятых за последнее время мер на фронте и на все местности тыла, где расположены пополнения армии.

4. Принятие его предложений, переданных телеграфно на совещание в Ставку 16 июля.

«Прочтя в свое время в газетах эту телеграмму, — писал генерал Деникин, — я был немало удивлен содержанием первого пункта требований, устанавливавшего весьма оригинальную государственно-правовую форму суверенитета Верховного командования впредь до Учредительного собрания. И ждал с нетерпением официального ответа».

Нетерпение генерала Деникина, находившегося тогда со своим штабом в Минске, разделяли многие. Все насторожились и ждали ответную реакцию правительства. Хотелось понять: готово ли оно идти в ногу с Верховным командованием к твердой власти или, по примеру прошлого, следовать по стопам Петроградского Совета.

Происходила сложная закулисная игра, и по всем признакам в отношениях между правительством и Корниловым не все обстояло благополучно. А на самом деле произошло следующее.

Получив первое требование Корнилова, Керенский пришел в бешенство. Он хотел тут же отстранить его от командования. Но этому воспротивились Борис Савинков и некоторые другие члены правительства.

Следует отметить, что Савинков импонировал Керенскому своими революционными заслугами. В партии эсеров Керенский был новичком. Савинков же — ветеран — насчитывал свои политические аресты, ссылки и бегства из царских тюрем, начиная с конца девяностых годов прошлого века. Террористической деятельностью он занимался с 1903 года и, по собственному признанию, принимал участие в убийстве министра внутренних дел Плеве, в убийстве великого князя Сергея Александровича, в подготовке покушения на адмирала Дубасова и во многих других террористических актах, в том числе в нескольких неудачных покушениях на Николая II.

При назначении Савинкова на пост управляющего военным министерством Керенским, несомненно, руководило желание застраховаться. С одной стороны, военное министерство было в твердых "революционных" руках; с другой — в случае надобности независимый Савинков не постеснялся бы принять решительные меры против контрреволюции, откуда бы она ни исходила. Левое крыло Петроградского Совета это отлично понимало. Оно не любило Савинкова, не слишком ему доверяло, но тем не менее относилось к нему с почтительной опаской. Таким образом, участие Савинкова в правительстве должно было служить, по крайней мере в теории, сдерживающим началом как справа, так и слева.

По настоянию Савинкова, Керенский частично уступил Корнилову. Умалчивая о других пунктах корниловских требований, он телеграфно признал за генералом право выбора высшего командного состава. Но одновременно с этим Корнилов узнал, что без его ведома заместителем его на Юго-Западном фронте назначен генерал Черемисов.

В конце июля пост Главнокомандующего Юго-Западным фронтом был предложен Ставкой генералу Деникину. Для Антона Ивановича это явилось полной неожиданностью. Он хотел знать причину своего перемещения с одного фронта на другой. Начальник штаба генерала Корнилова заверил Деникина, что назначение его связано исключительно с новой стратегической операцией, предполагавшейся на Юго-Западном фронте.

По дороге к месту назначения Антон Иванович остановился в Могилеве. Сопутствовал Деникину его верный друг и ближайший помощник генерал Сергей Леонидович Марков. Следуя по пятам за Деникиным, этот блестящий офицер Железной дивизии попал сперва в Ставку на должность второго генерал-квартирмейстера. С Деникиным он перешел на Западный фронт, где был его начальником штаба, а теперь перебирался на ту же должность в Бердичев, уездный город Киевской губернии, где находился штаб Главнокомандующего Юго-Западным фронтом.

Произошла встреча с генералом Корниловым. О разговоре с ним Антон Иванович оставил интересную запись,

«...Корнилов... тихим голосом, почти шепотом, сказал мне следующее:

— Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал Н. Он все носится со своей идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича; что-то организует и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовым не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства... Ну, нет! Эти господа слишком связаны с Советом и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там — пусть делают что хотят: я устраняюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— В полной мере.

...Мы сердечно обняли друг друга и расстались, чтобы встретиться вновь... только в Быховской тюрьме».



<< Назад   Вперёд>>