Опасные островитяне
Крестьяне. Фото К. Петрова. 1870-е
Интересно, что, по данным полицейской статистики второй половины XIX века, Васильевская часть тоже именно средняя. По основным криминальным показателям она находится ровно посредине между чопорной Адмиралтейской и разгульной Спасской частями. За период с 1869 по 1874 год, например, здесь было зарегистрировано тяжких преступлений (убийств, грабежей, поджогов и пр.) — 188 (в Спасской части — 691, в Адмиралтейской — 112); по этим же делам задержано преступников — 486 (Спасская и Адмиралтейская соответственно — 1657 и 142), что дает одного опасного преступника на 136 жителей (в Спасской — один на 52, в Адмиралтейской — один на 295). То же и по числу убийств: за 10 лет (1868-1877) на Васильевском острове совершилось ровнехонько 10 кровавых злодеяний со смертельным исходом (в Спасской — 17, в благочестивой Александро-Невской — 5).
И тем не менее — бывало всякое. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» от 29 апреля 1866 года в разделе происшествий, например, читаем: «В Двадцать пятой линии Васильевского острова, на чердаке флигеля в доме Лавровой обнаружен высохший труп самоубийцы, лет сорока от роду, повесившегося, видимо, с прошлой осени». Что это был за несчастный, на каких основаниях полиция признала его самоубийцей и как так получилось, что за всю зиму никто его не хватился — на все эти вопросы ответа нет. Полицейские власти сочли за благо замять дело.
Не удалось замять другой случай. 31 мая 1884 года от пристани у Стрелки Васильевского острова отплыла прогулочная лодка-ялик; в лодке двое: штабс-капитан Имшенецкий и его беременная жена Мария. День был пасмурный, но без дождя и ветра: самая подходящая погода для водных прогулок. Имшенецкие, весело болтая, проплыли по Малой Неве, за Тучковым мостом свернули в тихую Ждановку. Вскоре тень их лодочки уже качалась у берега Крестовского острова... И вдруг... Прогуливающиеся у Петровского моста граждане услышали крики, увидели отчаянно раскачивающуюся лодку и одного человека в ней. Это был Имшенецкий. Чьи-то лодки кинулись к нему, отбуксировали к берегу. Имшенецкий бормотал что-то бессвязное, из чего следовало, что его жена упала за борт и утонула. Вскоре ниже по течению выловили ее шляпку. А несколько часов спустя прибывшая полиция извлекла из воды труп несчастной.
Имшенецкий утверждал, что произошла трагическая случайность; что его жена, пересаживаясь, упала за борт; что он пытался спасти,ее, но не смог... Во всем этом было два подозрительных обстоятельства. Первое: за несколько дней до трагедии покойница составила завещание и доверенность, в которых передавала все имущественные права мужу. И второе: обнаружилась переписка Имшенецкого с другой женщиной, которой он признавался в любви и жаловался на тяжкую жизнь с постылой супругой. Началось следствие, дело было передано в суд. Имшенецкий был обвинен в преднамеренном убийстве своей жены посредством утопления. Впрочем, обвинение так и не смогло собрать достаточное количество веских доказательств его вины; блистательному адвокату Н. П. Карабчевскому не стоило большого труда убедить судей Петербургского военно-окружного суда в несостоятельности обвинения. Штабс-капитана признали виновным в неосторожности, и он отделался тремя неделями гауптвахты и церковным покаянием.
Виновен или невиновен был Имшенецкий на самом деле — мы не узнаем никогда. Известно, однако, что за неполный год жития в браке он изменял жене направо и налево. Так что среди добропорядочных «островитян» попадались личности бедовые. Вот один василеостровский немец, ювелир, человек в летах и небедный, завел себе подругу жизни на двадцать лет моложе себя. Вступать с ней в брак он не собирался, но в знак «вечной любви» предоставил ей, как пишут в полицейском отчете, «право надевать на себя все драгоценные вещи, какие находились в его магазине». Свидетели показывали впоследствии, что молоденькая немочка носила на пальцах по пятнадцати золотых колец и даже подметала и стряпала ручками в бриллиантовых браслетах. Так в один прекрасный день (вернее, ночь) она и скрылась из дома своего «альте либе» — и вместе с ней в неизвестном направлении исчезли несколько десятков драгоценных колец, брошек и браслетов. Немец вначале благородно терпел, но, когда узнал, что она еще набралась наглости и вышла замуж, подал на бывшую содержанку в суд.
В коридоре окружного суда. Картина Н. А. Касаткина. 1897
Но эта история — из разряда забавно-безобидных. Читая «всеподданнейший отчет» градоначальника Трепова за 1873 год, государь император Александр Николаевич мог обратить высочайшее внимание на куда более серьезное происшествие, случившееся на острове через день после светлого праздника Богоявления, 8 января. Некто неизвестный вошел в квартиру купеческой дочери Елизаветы Собакиной, в 15-й линии Васильевского острова, под предлогом вручения письма. Елизавета взяла письмо, стала его читать, а непрошеный почтальон тем временем схватил лежавший на полке в прихожей молоток и с размаху ударил хозяйку по голове, потом еще и еще. Собакина упала, обливаясь кровью, но, к счастью, нашла в себе силы закричать. Преступник перепугался и ударился в бегство. На вопли купеческой дочери сбежались соседи. Послали за полицией. В ходе дознания сыщики заподозрили в соучастии бывшую служанку Собакиной Пелагею Иванову. Ее отыскали; припертая к стенке, она созналась, что давно лелеяла мысль ограбить хозяйку. С этой целью она подговорила своего любовника (носившего, при своем крестьянском присхождении, звучную фамилию Пожарский) вышеописанным образом напасть на несчастную Елизавету.
Тут дело закончилось относительно благополучно. А вот другой — мрачно-трагический случай, наглядно демонстрирующий, какие опасные страсти таились порой под среднестатистической наружностью «островитян».
В 1870-х годах в одной из линий Васильевского острова ютилась неприметная табачная лавочка. Владелец ее, отставной губернский секретарь, когда-то выгнанный со службы за пьянство, отнюдь не принадлежал к богачам и еле-еле сводил концы с концами. А богатства ему хотелось. Бог знает какие бури кипели в груди неудачливого чиновника XII класса; он пытался даже найти успокоение в монастыре, но не выдержал строгости монастырского устава и, на беду свою и своей будущей жертвы, вернулся к лавочке, приносившей уныло-ничтожный доход.
Забегал в лавчонку соседский мальчишка, с которым пьяница чиновник отводил душу в разговорах. Как-то раз, хвастаясь «боевым» прошлым, табачник показал бог весть как сохранившийся у него револьвер. Юнец тут же захотел его приобрести.
- О, это дорого стоит! Пятьдесят рублей! — воскликнул владелец.
- А у меня есть! У меня, дяденька, гораздо больше есть! — радостно запищал мальчишка. И, к трепетному изумлению старика, вытащил из-за пазухи толстую пачку денег — рублей, по виду, пятьсот.
Молодой человек и барышня, поменявшиеся одеждой. Фото. Начало XX в.
Оказалось, что молодой, да ранний парнишка стащил эти деньги у своей воспитательницы, состоятельной купчихи. Тут-то бес и овладел табачником. Поначалу он вознамерился незаметно украсть их у мальчишки и, имея эту цель в примете, повел его по магазинам якобы покупать револьвер. Но как-то уж не получилось у старого чиновника вытащить заветную пачку из мальчикова кармана. Они вернулись домой. Отделаться от желания овладеть деньгами старик уже не мог. Он заманил мальчишку в сарай, там попытался силой отнять деньги. Мальчишка сопротивлялся... Что и как случилось потом, не знает никто. Адвокат доказывал потом на суде, что губернский секретарь действовал прямо-таки в каком-то беспамятстве. На другой день, когда пропавшего мальчика хватились, полиция обнаружила его останки в сарае, в ящике, изрубленные, по словам очевидца, в куски, как говядина.
<< Назад Вперёд>>
