Сергей Федоров, штурман бомбардировщика, комиссар эскадрильи
С.Я. Федоров
С.Я. Федоров


Помогая национально-освободительной борьбе китайского народа против японских захватчиков, Советский Союз не жалел для союзников ни сил, ни средств: в Китай поставлялась самая современная военная техника, в том числе и новейшие дальние бомбардировщики ДБ-3А, только-только принятые на вооружение Красной Армии. Поскольку техника была совершенно секрет­ной, подбор кадров производился особенно тщательно — впервые в Китай отправили не сборную группу, а кадровое боевое подразделение в полном составе. Командовал нашей эскадрильей великолепный летчик капитан Кулишенко, я был комиссаром.
Ещё задолго до отъезда эскадрилья была полностью укомплектована, слетана на полный радиус действия — а дальность ДБ3 достигала 4000 километров, — получила коленную навигационную, бомбардировочную и стрелковую подготовку с учетом особенностей будущего театра военных действий. Учили нас на совесть — по­леты по незнакомому малоориентированному маршруту и в сложных метеоусловиях, бомбометание с предельных высот звеньями и всей эскадрильей, переориентирование экипажей в ходе вылета на другие цели и т.п. Подготовку контролировали крупные специалисты Военно-Воздушных сил, включая главного штурмана ВВС Белякова, соратника Чкалова по знаменитому беспосадочному перелету в Америку. И приобретенные навыки очень пригодились нам во время китайской командировки.
В июле 1939 года наша эскадрилья в составе 12 бомбардировщиков вылетела на восток по маршруту Москва — Оренбург — Алма-Ата. Даже этот перелет был очень непростым — самолеты пришлось загрузить под завязку: мы везли с собой не только аварийное оборудование и запчасти, но и весь обслуживающий персонал — авиатехников, мотористов, инженеров по эксплуатации, оружейников, связистов, представителей штаба, — да и расстояние между промежуточными пунктами маршрута равнялось пределу дальности для полетов строем. Но главные сложности начались уже после того, как мы пересекли государственную границу. Трасса Алма-Ата — Кульджа — Шихо — Урумчи — Гучэн — Хами — Шиншинся — Аньси — Сучжоу — Лянчьжоу — Ланьчжоу протяженностью около 3000 км была проложена через горные перевалы Тянь-Шаня и обширные пустыни Северо-Западного Китая; на промежуточных китайских аэродромах не имелось ни средств обеспечения полетов, ни метеорологических служб, ни необходимого оборудования, ни надежной связи, да и сами аэродромы представляли собой малозаметные, сливающиеся с местностью небольшие площадки с песчаным или галечным грунтом — а ведь на родине мы привыкли работать с искусственных взлетно-посадочных полос длиной не менее полутора километров. Мало-мальски пригодный для посадки наших тяжелых бомбардировщиков аэродром находился в Аньси, за две тысячи верст от границы.
Учитывая сложность маршрута, на трассе Алма-Ата — Ланьчжоу было создано специальное командование и группа сопровождения; нашу эскадрилью в этом пере­лете лидировал лично начальник авиатрассы полковник Полынин, великолепный летчик с огромным боевым опытом, отвоевавший в Китае больше полутора лет. Причем сам он летел на бомбардировщике СБ, имевшем небольшой радиус действия, так что ему еще пришлось совершить промежуточную посадку в Урумчи, где он пересел на другой, заранее подготовленный и заправленный СБ, а мы ждали его в воздухе, делая круги над аэродромом.

Нештатные ситуации и задержки происходили не толь­ко по техническим причинам — так, в Аньси мы застряли на 11 дней, поскольку местные власти не хотели пропускать следовавшие вместе с нами самолеты Ли-2 под тем предлогом, что летевшие на них товарищи направляются в Особый район1.
Полынин довел нас до Ланьчжоу — дальше, через густонаселенные провинции Китая, мы летели уже самостоятельно. Наконец, добрались до Чэнду, где тогда располагалась главная база советской бомбардировочной авиации (кроме нас, здесь базировались еще одна эскадрилья дальних бомбардировщиков и две эскадрильи СБ). Наши истребители (две эскадрильи на И-15 и И-16) прикрывали с воздуха город Чунцин, который после падения Уханя стал временной столицей Китая.
Аэродром Чэнду объединял семь летных полей. Нам предоставили самое большое — без искусственного покрытия, но с очень плотным грунтом, размером пример­но 2000x2000 м, что позволяло производить взлет и по­садку во всех направлениях. Под жилье отвели одноэтажные здания барачного типа на окраине города, километрах в десяти от базы, выделив для поездок на аэродром два автобуса и грузовик. Поначалу мы были фактически оторваны от внешнего мира — без радио и советских га­зет, — пока сами не соорудили в одном из жилых помещений радиоузел, и наш радист Иван Быстрое, большой знаток своего дела, не наладил регулярный радиоперехват ночных сводок Москвы для областной и районной прессы о внутренней и международной жизни Советского Союза. С тех пор утро у нас начиналось с политинформации, во время которой мы зачитывали и обсуждали эти сводки; и лишь затем выезжали на аэродром. Рабочий день обычно продолжался дотемна — надо было «обжить» территорию: оборудовать стоянки для самолетов, служебные помещения и «классы» для занятий — ведь, по­мимо участия в боевых действиях, мы еще должны были обучить китайских летчиков обращению с новейшей советской авиатехникой и по окончании командировки передать им свои машины.

Не всегда получалось отдохнуть даже по ночам, особенно в полнолуние и ясную погоду, — захватив в октябре 1938 года Ухань, японцы создали там крупную авиабазу для ударов по внутренним, еще не оккупированным, районам Китая. Налеты на наш аэродром в Чэнду обычно проходили по одной и той же схеме: японские бомбардировщики СБ-96 действовали большими группами — не меньше пяти «девяток», — в тесном строю «тупой клин», со средних высот. Зайдя со стороны гор, первая «девятка» сбрасывала дюжину САБов2 яркого свечения и засыпала аэродром зажигательными бомбами — до сих пор помню мучительное чувство незащищенности и беспомощности под этим режущим, беспощадным светом, в котором, казалось, видна была каждая травинка, — следующие волны бомбардировщиков работали уже при­цельно, по хорошо освещенным площадям, используя в основном 100-килограммовые бомбы, хотя порой при­меняли и более крупные калибры — 250 и даже 500 кг. Выглядело это, конечно, впечатляюще — по окончании налета летное поле напоминало лунный пейзаж: сплошные воронки, — однако реальный ущерб от этих бомбежек, как правило, был невелик. Ведь мы всегда размещали свои самолеты за пределами аэродрома — не ближе чем в ста метрах от границы летного поля, — максимально рассредоточивая на местности, чтобы даже серия бомб не могла накрыть зараз более одной-двух машин, и тщательно укрывая маскировочными сетями и другими средствами камуфляжа; мало того — затаскивали на ночь по специальным деревянным настилам на болотистое место, где японцам не пришло бы в голову их искать, и даже сливали горючее. Так что в результате этих ночных налетов мы не потеряли ни одного ДБ — имелись лишь незначительные осколочные повреждения, но ни единого прямого попадания.
Ко все этим ухищрениям и пассивным методам обороны приходилось прибегать из-за отсутствия в Китае оборудованных для ночных посадок аэродромов — в тем­ноте мы были прикованы к земле и практически беспомощны. Зато засветло предпочитали не прятаться, а про­сто выводить самолеты из-под ударов — служба наземного оповещения работала достаточно надежно, заранее предупреждая о приближении вражеских бомбардировщиков, а нам требовалось всего несколько минут, чтобы поднять эскадрилью по тревоге: согласно отработанной схеме, которая была для того времени революционной, выруливание на взлет производилось фактически одно­временно, как бы веером, слева направо, так что линии взлета не пересекались.

Дальние бомбардировщики ДБ-3
Дальние бомбардировщики ДБ-3

Словом, в результате японских налетов страдало в основном летное поле, и здесь повреждения были очень велики — поутру мы нередко насчитывали до полутысячи воронок трех-, а то и четырехметровой глубины и пяти-шести метров в диаметре. Увидев этот лунный пейзаж в первый раз, я, признаться, решил, что аэродром уже не подлежит восстановлению. Однако китайцы справлялись с казавшейся непосильной работой в считанные часы: зная тактику неприятеля, китайское командование в лунные ночи, когда следовало ожидать налетов японской авиации, сосредотачивало вблизи аэродромов несколько тысяч рабочих, которые сразу по окончании бомбежки приступали к ремонту летного поля. Организация и скорость работ поражали. Разбитые на отряды, китайцы в невероятном темпе перетаскивали заранее заготовленный гравий и песок в корзинах на коромыслах и методично засыпали воронку за воронкой. Причем не абы как, а продуманно, послойно: сначала слой гравия в 10-15 см, потом слой песка, затем трамбовка и снова гравий — и так в несколько «накатов» — все это под монотонное, заунывное «и! э! и! э!» (раз! два!). Такой «слоеный пирог», будучи хорошо утрамбован, не оседал, не размывался дождями и способен был выдержать даже тяжелый бомбардировщик. Обычно к утру все следы бомбежки исчезали, и поле вновь было пригодно к полетам.
Вот только летать нам доводилось куда реже, чем мы рассчитывали. Ситуация была, мягко говоря, странной — в то время как народ Китая изнемогал в неравной борьбе с оккупантами, нам, советским добровольцам, рвущимся в бой, прекрасно обученным и имевшим на вооружении лучшие в мире бомбардировщики, приходилось буквально упрашивать китайское командование отпустить нас на задание. Решение вопроса всячески затягивалось под предлогом отсутствия надежной информации о противнике. Постепенно у нас складывалось впечатление, что руководство гоминьдана вообще не намерено вести активных боевых действий против японских агрессоров. Мало того, что окружение Чан Кайши «прославилось» дикой коррупцией, среди его приближенных сильны были и капитулянтские настроения.

Представляете, в разгар войны командующий китайской авиацией генерал Хуан Чжэньцю дважды летал отдыхать на юг, в свою резиденцию, через оккупированную японцами территорию, на что было получено от них официальное разрешение. Это все равно, как если бы Сталин ездил отдыхать в оккупированный немцами Крым — такое ведь и в страшном сне не приснится, правда? То есть нынешнюю «россиянскую» молодежь, выросшую при антинародном режиме, не удивишь ни сговором с врагом, ни государственной изменой руководства страны, но нам подобное поведение чанкайшистской «элиты» казалось диким, чудовищным, просто немыслимым.
Неудивительно, что очень скоро мы перестали доверять гоминьдановским штабам — слишком многое от нас скрывали, слишком часто обманывали, снабжая заведомо ложными сведениями о противнике, слишком часто японцы оказывались прекрасно информированы о наших секретных планах. Мы на собственном горьком опыте убедились, как много в китайском тылу вражеских шпионов. Стоило ослабить бдительность — и любой просчет, любая утечка информации могли обойтись нам очень дорого. В результате нам пришлось вводить в заблуждение не только противника, но и союзников — так, зачастую мы сообщали в штаб об одном маршруте полета, а сами летели бомбить другую цель, где японцы нас не ждали...

И все-таки, несмотря на все трудности и препятствия, нам удалось провести в Китае несколько успешных боевых операций. В сентябре 1939 года обе наши эскадрильи тяжелых бомбардировщиков совершили массированный налет на аэродром в Ханькоу, где были сосредоточены основные силы вражеской авиации. Поскольку от линии фронта до Ханькоу было больше 1000 километров, а японцы еще не успели по достоинству оценить возможности наших ДБ-3, они считали себя здесь в полной безопасности. И наш удар застал их врасплох: японские истребители взлетели с большим опозданием и не смог­ли нас догнать, заградительного зенитного огня вообще не было, хотя мы атаковали авиабазу среди бела дня. Отбомбились как на учениях, засыпав аэродром, где самолеты стояли в четыре ряда, буквально крыло к крылу, 100-килограммовыми фугасными, осколочными и зажигательными бом­бами. Я хорошо видел, как плотно ложились серии взрывов, накрывая стоянки бомбардировщиков и расшвыривая их в стороны, как разгорались пожары на бензохранилищах, и пламя волнами растекалось окрест. В тот же день западные информационные агентства сообщили о потере японцами 64 самолетов, затем эта цифра возросла до 96.

Г.А. Кулишенко
Г.А. Кулишенко

Это была самая крупная наша победа, но не единственная — впоследствии мы совершили еще несколько удачных вылетов в глубокий тыл противника. Так, в сере­дине октября, во время следующей бомбежки Ханькоу, на земле было уничтожено 36 вражеских самолетов, еще несколько истребителей, пытавшихся атаковать наши эскадрильи над целью, были сбиты заградительным пулеметным огнем.
Готовились мы к заданиям всегда очень тщательно — летные планы, маршрут, боевые порядки были продуманы досконально, с учетом запасных вариантов, соблюдался режим повышенной секретности при разработке операций и радиомолчания при подходе к цели — поэтому, как правило, удавалось застать неприятеля врасплох и избежать неоправданных потерь.

За целый год боев моя эскадрилья потеряла в Китае лишь одного летчика, но это был наш командир Григорий Кулишенко. Во время очередного налета на Ханькоу его самолет был подбит, сам он тяжело ранен, но, истекая кровью, дотянул до реки Янцзы и спас свой экипаж, совершив вынужденную посадку на воду. Это редчайший случай в летной практике. Тяжелый бомбардировщик приводнился «на брюхо» метрах в ста от берега, напротив города Ваньсяня, умирающий Кулишенко еще успел выпустить шасси, и самолет встал на дно реки. Впоследствии его подняли, отремонтировали и вновь ввели в строй. А Григория Кулишенко похоронили в Ваньсяне; на его могиле установлен бронзовый бюст.

Могила Григория Акимовича Кулишенко в Ваньсяне
Могила Григория Акимовича Кулишенко в Ваньсяне



1 После начала японской оккупации гоминьдан и Коммунистическая партия Китая подписали соглашение о создании единого фронта, в соответствии с которым контролируемые КПК территории (пограничный район провинций Шэньси, Ганьсу и Нинься) были переименованы в Особый район Китайской республики. Однако отношения между соперничающими партиями оставались весьма напряженными.
2 САБ - светящаяся авиационная бомба

<< Назад   Вперёд>>