Глава V
Настал наконец и новый, 1823 год; родители мои поехали со мной в гости в село Сулость, куда отдана была моя сестра; это был Васильев день, и в Сулости был праздник. Отец зятя нашего Дмитрия — Андрей Гаврилов Грачев — был великий говорун. Он рассказал, как предок его Кузьма Грач в петровские времена слыл за великого колдуна и лечил воеводу от «лихой немочи». За это лечение он содрал с воеводы целую кису47 петровских серебряных рублей и сверх того взял воеводскую лошадь с одноколкой, полной всякого добра, якобы в дар своим домашним. На эти воеводские рублевики дети Кузьмы Грача приобрели землю в «Измайловских светлицах» в правом берегу реки Таракановки, недалеко от ее впадения в реку Фонтанку. Потомки их и в настоящее время имеют там свою огородную землю и занимаются огородным промыслом, нося ту же фамилию Грачевых.
Сказывал он еще и о начале села Сулости. Первоначально в ней жил какой-то волшебник из князей с дочерью; отца звали Ласт, а дочь Сулой; потом жили различные князья, которые и выстроили здесь церковь; наконец половина села Сулости сделалась собственностью князей Голицыных, а другая половина была полковника Ярославова, а потом вся Сулость перешла к одному князю Сергию Михайловичу Голицыну. Рассказ этот был весьма плодовит и продолжался не в одно пиршество, а во многие; говорилось это больше во время чая, обеда и ужина. Вспомнишь про прежних стариков: сколько они знали рассказов, песен, повествований; почти в каждой деревне было свое предание о том, как произошло селение; теперь от этого скоро не останется и следа, все рассказчики перемирают, а с ними исчезнут предания; да и песни-то нынешние один срам слушать... В рассказываемое мною время на Сулости славился дьякон (имя я запамятовал); он считался по своему голосу первым по всему Ростовскому округу и притом твердо знал нотное итальянское пение. Роста он был высокого и очень красив собой; он был похож на Воржского (из села Воржи того же Ростовского округа); этот последний за свой голос был вызван в Петербург в Императорский зимний дворец и сделан протодьяконом, где и кончил жизнь свою с прозвищем «Ворожского дьякона».
Отец мой тут сулотского дьякона пригласил к себе на праздник Богоявления Господня. Дьякон действительно приехал и служил обедню, которая совершалась, несмотря на сильнейший мороз, в холодной церкви, по обычаю прежних лет, ибо в холодной церкви находится главный храмовой престол Богоявления Господня. После обедни был крестный ход из обеих приходских церквей для освящения воды, для чего вырубался во льду особого устройства крест, который, по преданию, приказал устроить в бытность свою в этот день в селе Угодичах Великий князь Василий Васильевич Темный. Предание говорит, что тогда после водоосвящения в тот день Великий князь имел кровопролитную битву с князем Василием Юрьевичем Шемякой косым, близ села Никольского, что на перевозе; Великий князь в этой битве победил Шемяку48.
Как я сказал уже, что в день крестного хода был великий мороз, но он не воспрепятствовал стоящей в то время в селе Угодичах артиллерии стрелять из пушек, расставленных на берегу чистого пруда; пальба началась во время погружения священником в воду креста. В это время я был сильно напуган выстрелами из пушек. Много лет прошло, а я и по сей час не могу равнодушно слышать, как стреляют не только из ружья, но даже из самого малого пистолета; если приходится бывать при этом, то всегда отворачиваюсь и затыкаю уши.
Отец мой при этом освящении воды от сильного холода простудил голову и, сделавшись нездоров, скоро слег в постель и на 63 году 17 января в 8 часов утра помер; тут-то я вспомнил подарки Мартириевы, они пригодились моему отцу после смерти; во всю эту одежду и снарядили покойника. Погребен отец на родовом кладбище при церкви Николая Чудотворца с полуденной стороны церкви; положенная плита и сейчас показывает его могилу.
По смерти отца я остался единственный его наследник; мне было тогда 10 лет; составилась по малолетству домашняя опека из двух сватов отца, купца Василья Афанасьева Малышева и Андрея Гаврилова Грачева; привели в известность оставшийся капитал и положили в Петербурге в Опекунский совет до моего совершеннолетия; из этих денег положили для поминовения по 300 рублей серебром в Богоявленскую и Николаевскую церкви на вечные времена с тем, чтобы из процентов каждый причт получал каждогодно по 12 рублей, а 3 рубля серебром получал бы на потребу церковную староста. После этого опекуны повели речь о городе Тихвине. Кому и как там управлять огородами? Мать моя в этом деле была неопытна. У зятя Грачева был свой огород в Питере; зять ростовский, Гаврила Васильев Малышев, был уже с отцом моим по три года в Тихвине, и моя мать, по своему расположению к этому ростовскому зятю, отдала ему все огородное заведение; она выговорила впрочем, чтоб он занялся моим воспитанием. Когда нужно было ехать в Тихвин на ярмарку, то отправились: мать моя, зять Гаврила и я; дома же была оставлена старшая сестра моя Марья — жена Гаврилы Малышева, с двумя работницами, так что опущения в хозяйстве не было нисколько.
В Тихвине все знавшие отца мать мою приняли вместо его и весьма сожалели о потере мужа. Зять наш стал править делом после отца полновластно, а выручаемые за товар деньги получал себе и посылал их по требованию своего отца в Ростов.
Жизнь свою я тогда проводил весело и беззаботно, и любимым моим товарищем был меньшой сын мещанина Ивана Колтовского по имени тоже Иван. Семейство это было бедное и многолюдное; старик Колтовский нередко сказывал мне, что в Введенском девичьем монастыре погребена царица Колтовская, супруга царя Иоанна Грозного49, которая была сродни ему, как происшедшая от его предка Колтовского.
Тихвинские жители День Всех Святых50 празднуют очень торжественно; из Тихвинского большого монастыря бывает крестный ход в церковь Всех Святых, стоящую на правом берегу реки Тихвинки против большого монастыря. По преданию, на этом месте сошла на землю с воздуха икона Тихвинской Богоматери. Эта церковь принадлежит монастырю.
Когда мы шли уже обратно с крестным ходом, случился в городе на Богородской улице сильный пожар, истребивший около 60 домов. Бедствие было ужасно.
Вскоре на вспоможение погорельцам от Императора Александра I на имя городского головы, Василья Ивановича Овинского, было прислано 60 тысяч серебряных рублей; курс рубля тогда состоял в обращении 3 рубля 80 копеек ассигнациями, но этот курс вскоре упал до 3 рублей 60 копеек. Деньги эти все были розданы по принадлежности погорельцам. В непродолжительном после этого времени с городским главой случилось следующее событие; тогда низшие чины городской полиции состояли из граждан; они отправляли эту повинность натурою. Частные и квартальные и прочие чины были тоже от купечества и мещанства. Из числа сих один квартальный чем-то провинился пред градским главой Овинским; голова посадил его в городническое правление под арест. Брат арестанта пошел просить градского главу простить брата и выпустить из-под ареста, тот отозвался, что это зависит теперь не от него, а от секретаря городнического правления Петра Захарыча, тогдашнего воротилы всего города; тот пошел к секретарю, который отозвался, что он тут ни при чем; голова-де посадил, голова пусть и выпустит. Ходатай пошел опять к голове, тот опять почему-то стал уклоняться, и вот у просителя произошел крупный разговор с головой, и в горячности проситель назвал голову Государевым вором. Это голове показалось невыносимо обидно; он велел укорителя взять в городническое правление, и там стали снимать с него допрос; обвиняемый от своих слов не отрекался и потребовал, чтобы показание свое в книге допросов дали ему написать самому; это ему дозволили.
Он в казенной шнуровой книге написал, что градский глава, получивши монаршую милость погорельцам, серебряный рубль считал за 3 рубля 60 копеек, а раздавал по 3 рубля 80 копеек и потому он желает знать, кому поступил остаток в 20 копеек серебром от каждого рубля? Все присутствующие в Думе, прочитав это, пришли в великое смущение, но «что писано пером, того не вырубишь топором». Началось дело. Из Новгорода была назначена следственная комиссия; доносчик остался прав, а градского голову, мужчину рослого, дюжего и красивого, в одно прекрасное утро нашли на постели мертвого с признаком приема сильного яда. Этим судебное дело и кончилось.
В августе, не помню, которого числа, приехал в Тихвин Император Александр Павлович, подъехал он в коляске вместе с гр. Аракчеевым прямо к Тихвинскому монастырю51. Это было в полдни. Народа в монастыре толпилось множество, в числе мальчишек-зевак был и я. Государь подъехал ко вторым святым воротам с западной стороны, над которыми царем Феодором Иоанновичем52 построена небольшая церковь св. Феодора Стратилата. Подле этой церкви, к югу, устроен двухэтажный корпус с настоятельскими кельями, с северной стороны, подле церкви тоже двухэтажные кельи, занимаемые монастырскими казначеем и экономом; корпуса эти строены еще Иваном Грозным.
Государя бывший архимандрит Герасим встретил приветственною речью. Герасим в это время случайно приехал из Москвы; он жил уже на покое в Симоновом монастыре. После речи Герасим пошел с Императором в соборную церковь. Там настоятель обители архимандрит Самуил сказал тоже приветственную речь. После молебствия Император, приложась к иконе Богоматери, долго разговаривал, как будто со старым знакомым со старцем Мартирием, потом посетил его келью, оттоле архимандрит с Мартирием водили Императора в трапезную церковь — казать шебуевскую картину перенесения Божией Матери; на этой картине изображен несущим на руках икону Император Павел Петрович. Император долго смотрел на эту картину и благодарил архимандрита Герасима за мысль осуществить это событие на холсте; потом Император молился находящейся там иконе Божией Матери, принесенной из Старой Руссы. Икона эта более трех аршин ширины и около 5 аршин вышины; затем Император посетил настоятельские кельи, где была приготовлена закуска. Государь был весьма весел и много разговаривал с обоими архимандритами и старцем Мартирием, находящимся тут же возле Государя. — Из обители Государь поехал в отведенный ему дом купца Ивана Максимовича Калашникова. Из Тихвина Государь поехал по Ярославскому тракту.
Моя мать познакомилась с игуменией женского Тихвинского монастыря Таисией и нередко ходила к ней со мной. В одно время ходил я с матерью в находящийся в недальнем расстоянии от этого монастыря лес и на небольшое окруженное со всех сторон этим лесом озеро, называемое «Царицыно озеро», здесь [скрывалась] Царица Колтовская, супруга Грозного, во время нашествия на город Тихвин шведов, которые город и женскую обитель разорили, и только не могли они взять Тихвинского большого монастыря53. Во время осады этого монастыря в стане, находившемся на южной стороне луга, называемом Таборы, на них вдруг нашло такое ослепление и исступление, что враги не узнали себя и боролись сами с собой, так что лишь малая часть их вернулась на свою сторону. На месте, где жила царица, поставлена небольшая часовня, куда она впоследствии часто ходила для богомолья. При своей жизни Царица возобновила обитель обширнее и лучше прежнего Она потом со старицей Дарьей приходила поклониться в Ростов св. Леонтию и на гроб его приложила пелену, на которой вышита золотом и шелком Божия Матерь с св. Николаем, беседующая на упавшем на земле дереве с поповичем Юрьем. Старицу эту ростовский святитель Иоанн Власатый34 сопровождал в город Владимир. Царица померла в схиме под именем Марии, в лето 7091 мая в 16 день и погребена в притворе или паперти Соборной церкви Тихвинского женского монастыря.
Это передала моей матери в рассказе игумения Таисия.
На месте дома, где жил боярин Василий Колтовский, отец царицы (незаконный сын кн. Василья Юрьевича Шемяки, рожденный от княгини Феодоры, дочери кн. Ивана Феодоровича Голенина Ростовского, супруги кн. Семена Юрьевича Вороны Ростовского)55, находилась кладбищенская деревянная церковь св. Иова многострадального; это я слышал из разговора с отцом моим тихвинского купца Ивана Тимофеевича Бередникова. Многие небогатые женщины ходили работать к нам на огород; одна из таких — солдатская дочь, у которой мать была полька, очень понравилась первостатейному тихвинскому купцу Якову Ивановичу Бередникову, который за красоту ее, невзирая на такое низкое положение, на ней женился и жил потом в великом согласии; имя этой солдатской дочери было Александра; я, бывало, часто на огороде с ней дрался.
Еще ходил к нам работать на огород старый гвардейский инвалид, по прозвищу Яков Питерец; он за какое-то преступление прислан был из гвардии в Тихвин под тамошний полицейский надзор. Он был мастер рассказывать сказки; я почти от него не отходил, особенно он хорошо рассказывал арабские сказки. После, когда я приобрел это сочинение в нескольких томах и стал их читать, то вспомнил давно уже умершего Якова Питерца. Он рассказывал тогда мне эти сказки точно по этой книге.
Тихвинский купец Иван Тимофеич Бередников, кроме двух сыновей, имел еще дочь. Она была старее меня годами тремя или четырьмя. Мне тогда было с небольшим 10 лет; у матери моей с купцом Бередниковым дело было условлено, чтобы когда мы вырастем, то чтобы соединить нас браком; я хотя не часто, но ходил с матерью моей к Бередникову в гости и видал названную мою невесту. Она была ростом высокая и красивая, но я тогда ничего не понимал и разницы между ей и полькой Александрой или Шушкой (которая впоследствии вышла за брата моей невесты) никакой не знал, играли, ссорились и дрались также одинаково. Увы! время все изменило; я через год остался в Ростове; купец Бередников в это время помер; сын его Яков женился на сказанной выше польке Александре, а сестра его, моя невеста, вышла за господина казначея; фамилию его я теперь позабыл. Казенное казначейство тогда находилось в нижнем этаже дома купца Бередникова. Таким образом, условие старших не состоялось; видно, правду говорит пословица: «Человек предполагает, а Бог располагает». Впоследствии времени мать моя спрашивала о своем условии у образного старца Мартирия, но тот на это ей ответил молчанием, не сказал ни да, ни нет. Мне, впрочем, и еще раз не удалось жениться; уже по совершеннолетии, когда поехал я получать деньги из Опекунского совета в Петербурге и по пути заехал в Тихвин к сестре и зятю. Они поселились уже там и сделались гражданами. Там они и нашли для меня невесту, одну дочь у отца одного из первых овощных торговцев по имени Степана Бусарова. Послали письмо в Ростов о согласии на этот брак моей матери. Я же между тем поехал в Питер, купил там черно-бурый мех, часы, стулья и кровать красного дерева; шубу и часы я и теперь ношу на себе, и мебель цела, только одной Бусаровой невесты нет; покуда я ездил, девица Бусарова пошла с какой-то пастушкой по обычаю гражданок помолиться Божией Матери в Тихвинский монастырь и вместо монастыря очутилась близ города с полуденной стороны в селе (имя села я забыл), там поп Тимофей, брат ростовского соборного протоиерея Андрея Тимофеевича Тихвинского, обвенчал ее с небогатым мещанским сыном без воли и тайно от отца, в то время подобные браки там были не редкость, а поп Тимофей, весьма жадный на деньги, венчал свободно такие браки, говоря: мне хоть с висельницы приди, обвенчаю, только дай деньги.
Впрочем, случай все-таки привел несколько исполниться желанию моей матери: она женила меня на купеческой дочери ростовского купца Федора Федоровича Бабурина, с которой я счастливо прожил двадцать восемь лет. Она умерла в 1860 году ноября 10 дня. Вступить в другой брак я отказался и не увлекался выгодностию партий, сравнивая это с лотереей, где не все билеты бывают с выигрышами, а чаще всего пустые.
Но возвращаюсь последовательно к рассказу.
В ноябре месяце моя мать с зятем Гаврилом ездили в Питер гостить к своей дочери Грачевой и была там около двух недель; я оставался в это время в Тихвине на огороде со старухой Прасковьей Ивановной и сказочником Яковом Питерцем; это время я считал лучшее из моей жизни; сказки Якова Питерца, и притом все разные, лишь тогда и прекращались, когда я лягу спать или засну. Его сказки я слушал неутомимо и охотно.
При отъезде нашем в Ростов, в начале декабря месяца, мы ходили прощаться с Мартирием. Он благословил мать мою иконою Тихвинской Богоматери, которой, умирая, благословила потом и меня. Мне тогда Мартирий подарил письмовник в двух частях, «кому какие писать письма». На первой части была им сделана надпись следующего содержания: «Петра Егорова Грузина». Жалко, что эта первая часть утратилась, вторая же сохранилась и до настоящего времени; еще не знаю, каким-то чудом сохранились у меня многочисленной переписки Мартирия с отцом моим два письма своеручные Мартирия 1813 года с подписью «образной иеромонах Мартирий Грузин». В это лето Мартирий обходился со мной так же, как и при отце; раздача Мартириевой муки происходила у меня по-прежнему; различные подарки и новая экипировка тоже, как и прежде, шла от Мартирия.
За неделю до Рождества мы приехали в Ростов на своих лошадях в двух повозках. По отчетам зятя Гаврила, отданным моим опекуном, оказалось, что лето было самое плодотворное для всех огородных овощей. Приезд Государя в Тихвин был в самый сбор всех плодов, и потому расход на плоды слишком велик, прилив же разного рабочего народа в город был огромный. Это произошло оттого, что приводились в благовидное состояние трактовые дороги на тех пунктах, где поедет Государь, и в самом городе устраивались проспекты и красились обывательские дома. Все это для торговли огородными овощами было очень прибыльно, так что у нас за всем расходом оказалось пользы более 6000 рублей ассигнациями. На всю эту сумму зять без всякого видимого документа, по одному будто бы словесному желанию моей матери, взял себе, как и все огородное заведение; давно ведь уже сказано: «Греча не хлеб, а зять не кормилец».
В первой половине XVIII столетия в селе Угодичах был крестьянин Лaрион Ларионов Подуруев; он близ села Угодич в урочище, называемом ныне Меленки, имел мукомольную мельницу. Велика ли, мала ли была эта мельница — история молчит, только память об этой мельнице сохранилась в селе Угодичах и в настоящее время, если кто много говорит, тогда скажут об нем: «Ну, замолол, как Подуруева мельница!» Худо ли, хорошо ли она молола, история тоже об этом умолчала. Вот теперь и, я думаю, скажут обо мне: «Ну, замолол, как Подуруева мельница!» И немудрено: дядя мой Михаил Дмитриев был женат на дочери Лариона Подуруева, по имени Марфа. Она была мне восприемницей при св. крещении; но что кому до этого: я мелю свой помол, а не чужой. За хороший помол живые, может быть, скажут спасибо, Что помянул старину, которую они забыли, а потомки узнают о своих предках; крупно мелю, что делать, — посердятся, а все-таки как смолол, так и скушают.
47 Киса — дорожный мешок.
48 Имеется в виду междоусобица великого князя московского Василия Васильевича (внука Дмитрия Донского) и его дяди Юрия Дмитриевича, также претендовавшего на великое княжение. Сын последнего, Василий Юрьевич Косой, объявил себя великим князем, но в упомянутом Артыновым сражении (в 1435 г. на р. Которосли) был разбит.
49 Колтовская Анна Алексеевна, четвертая жена Ивана Грозного; царь жил с нею с 1572 по 1575 г., после чего заключил ее в монастырь, где она умерла в 1626 г.
50 Первое воскресенье после Пятидесятницы.
51 Это было в 1823 г.
52 Феодор Иоаннович, сын Ивана Грозного, был русским царем в 1584—1598 гг.
53 Описываемое нашествие состоялось в период Русско-шведской войны 1614— 1617 гг., когда Швеция, захватившая области Великого Новгорода (ещё в 1610 г.), расширяла владения. Здесь имеются в виду события Ливонской войны 1558—1583 гг., но в это время шведы не заходили на территорию России так далеко: они ограничились взятием расположенных на южном побережье Финского залива Ивангорода, Яма и Копорья.
54 Иоанн Власатый (? — 1580) — ростовский блаженный.
55 Сведения о боярине Василии Колтовском, сообщаемые Артыновым, фантастичны.
<< Назад Вперёд>>
