Ю. М. Лесман. В семинаре с юных лет
Я не помню, какой из докладов услышал первым. Сохранилась тетрадь с записями конспектов некоторых выступлений, но они не датированы (от осени 1968 до весны 1971 г.): доклады Г. С. Лебедева о топографии могильника Бирка, В. А. Назаренко о курганах Юго-Восточного Приладожья, В. А. Кольчатова о Шестовицком могильнике (с попытками применения так интересовавших меня математических методов обработки информации). Помню, что выступали с докладами почти все тогдашние участники семинара: В. А. Булкин, К. М. Плоткин, Е. Н. Носов, И. В. Дубов и др., в том числе, кажется, и В. В. Мавродин (младший) — рассказывал о берданке, но это было уже экзотикой. Из приезжих запомнил доклад Винникова о памятниках Подонья (в первую очередь о могильниках на Лысой горе, Белогорском, Боршевском), запомнилось рассмотрение стратиграфии насыпей, позволяющее реконструировать процесс их сооружения, эксплуатации и разрушения.
В целом впечатление было ошеломляющим: я увидел целую команду друзей, которые вместе делали одно общее дело (о некоторых внутренних трениях я узнал много позже). Л. С. Клейн направлял, подводил итоги, но основные вопросы, основные выступления были делом студентов. Они спорили, иногда горячась, спорили между собой, спорили с Клейном. Голос старших был уверенней и авторитетней, но слушали всех. Я, совсем маленький неуч, сначала не решался задавать вопросы публично (мучал старших в перерывах или после семинара), но уже через год-полтора (к концу 9-го и в 10-м классах) позволял себе иногда спрашивать наряду со всеми. Как ни странно это может показаться теперь, но на мои наивные вопросы серьезно отвечали, кажется, видя во мне не просто не в меру настырного ребенка, а младшего коллегу. Этот подход, кажется, всегда отличал семинар — его руководители, а также приглашенные взрослые докладчики и старшие студенты подходили к младшим не как к школярам, а как к младшим, пусть пока недостаточно опытным, недостаточно знающим, но коллегам.
Важным событием, как мне показалось, была проведенная весной 1969 г. на базе кафедры, при активной роли участников семинара Региональная археологическая студенческая конференция (PACK). Удачно было и то, что подряд, вслед за РАСКом, следовал юбилейный пленум Института археологии, так что часть приезжих студентов (не говоря о питерских и особенно семинарских) остались послушать доклады (я отпросился с уроков в школе и пропадал на заседаниях около двух недель). На РАСКе больше всего запомнилась лекция-доклад М. И. Артамонова, который говорил о встречном движении по территории Восточной Европы славян с юга и варягов с севера.
В течение 1969 г. Л. С. Клейн постепенно передавал руководство семинаром досрочно защитившему диплом и ставшему ассистентом кафедры археологии Г. С. Лебедеву. Он и раньше был в семинаре лидером, но одно дело быть лидером внутри команды, другое — руководить. С некоторым трудом и усилием над собой (по крайней мере, мне так показалось) Глеб становился Глебом Сергеевичем. Нет, все, кто был знаком с ним со студенческих лет, продолжали звать его по имени, но выступал в обсуждении он теперь обычно последним, подводя итоги. Семинары продолжали проходить по субботам в 75-й аудитории. После семинара продолжались обсуждения в коридоре, у гардероба, а затем и на улице. После того как собственно обсуждение завершалось (иногда уже за Дворцовым мостом), я нередко пристраивался к кому-нибудь из старших для того, чтобы помучить накопившимися вопросами (чаще всех жертвой становился Г. С. Лебедев, ставший моим научным руководителем). Семинар и разговоры после него были школой, где можно было учиться не только публичным выступлениям и дискуссиям, но и методам, подходам. Помню, с каким искренним удивлением я смотрел на столь распространенные в те годы (да и позже) индивидуальные этнические атрибуции погребений и основанные на них подсчеты. Мне ведь уже объяснили (и обосновали это), что этнические определения археологических комплексов и культур — дело весьма проблематичное, а покойник не хоронит себя сам, поэтому обряд погребения говорит в первую очередь об участниках процедуры захоронения, а не о самом погребенном.
Надо сказать, что темы работ участников семинара со временем менялись. Первый набор сосредоточился на памятниках, несомненно связанных со скандинавами как в Швеции (Бирка), так и на Востоке (Гробини, Ладога, Приладожье, Гнездово), несколько позже к этому списку добавились Ярославские курганы, Шестовицы. Но постепенно становилась очевидна необходимость разобраться и с более широким кругом памятников, как дающим скандинавские находки или особенности погребального обряда, так и лишенные их. Темы, которые брали для разработки студенты, руководимые оставшимися преподавать на Кафедре выпускниками семинара Г. С. Лебедевым, затем В. А. Булкиным, несколько позже И. В. Дубовым, в подавляющем большинстве выходили за рамки узко трактуемой славяно-варяжской проблематики, но вписывались в широкое ее понимание. Для проникновения в процессы сложения древнерусской культуры и государства мало было собрать и проанализировать скандинавский компонент, надо понять, в какую среду он попадал. Мне, например, в 70-е годы казалось, что в узком контексте норманнской проблемы стало слишком тесно, споры (продолжающиеся и по сей день) о нижней дате тех или иных памятников напоминали белку в колесе — без новых подходов, без новой информации из этого колеса было не выпрыгнуть.
Произошло и еще одно изменение, которое я, появившись в семинаре на несколько лет раньше своих ровесников, замечал. Поколение, пришедшее в семинар раньше, в 1960-е гг., воспринимало варяжскую проблематику более обостренно. Для более молодых норманизм стал достаточно условным термином, присутствие и активная роль норманнов в восточноевропейской истории сомнений не вызывали (мы на этом были уже воспитаны), антинорманизм был проявлением научной ограниченности и политической конъюнктурности. Старшие были в той или иной степени битыми. Достаточно вспомнить доклад Лебедева и Назаренко о времени появления скандинавов в Старой Ладоге, прочитанный в группе славяно-русской археологии ЛОИА вскоре после обсуждения на истфаке книги И. П. Шаскольского (с угрожавшими семинару и, к счастью, не осуществленными оргвыводами). Для более молодых в норманизме оставались элементы фронды, но серьезного страха уже не было. Речь шла просто о необходимости работать честно, профессионально и тщательно. Поэтому я, например, (да и не только я) очень болезненно воспринимал компромиссы своих старших друзей, вставлявших нередко в свои публикации и доклады антинорманистские пассажи.
Осенью 1971 г. как ответвление Славяно-варяжского семинара возник семинар, которым руководили Д. А. Мачинский и М. Б. Щукин. Лебедев руководил семинаром года до 1972. Затем он передал его окончившему аспирантуру В. А. Булкину. Его манера ведения заседаний несколько отличалась от глебовской: он держался во время заседания чуть более отстраненно, вопросы обычно задавал последним (чтобы не мешать студентам). Состав участников сменился. Было по-детски обидно, что выросшие студенты почти совсем перестали бывать на его заседаниях (приходили изредка на особо заинтересовавшие кого-то из них доклады). Сначала все шло по-старому, но вскоре семинар выпал из учебных планов (возможно, сказывалась смерть М. И. Артамонова). В. А. Булкин держался и по нашей просьбе, хотя и неофициально (о чем мы узнали позже), семинар сохранил, однако заседания стремительно теряли свою регулярность.
А мы, студенты, заставшие семинар еще полноценно работавшим, пытались его сохранить. Наверное, не столько из чувства долга или понимания его значимости для дальнейшего развития археологии (это пришло позже), сколько потому, что были убеждены в его необходимости для нас самих. Как-то, обсуждая втроем (я, студент Политехнического института, полулегально слушавший лекции на кафедре, С. В. Белецкий, студент 3-го курса, и М. М. Казанский, студент 4-го курса) наши проблемы, мы решили, что надо брать дело в свои руки. Мы решили, что будем проводить заседания семинара независимо от присутствия руководителя. Конечно, Василий Александрович (для нас просто Василий) был нам очень нужен, но полностью зависеть от него мы не могли. Семинар удалось возобновить, хотя от отсутствия четкого руководства он что-то и потерял. С другой стороны, для нас троих (да, думаю, и не только для нас) это был очень полезный опыт самостоятельности. Мы учились вести заседания и вести себя на заседании, учились абстрагироваться от собственных пристрастий, учились говорить и как рядовые участники, и как врио руководителя (в частности, подводить итоги обсуждений), учились торопить слишком заговорившихся докладчиков и остужать слишком оживленные споры.
Если семинар проводился, то под конец он обычно переходил в пешую прогулку по Невскому до Московского вокзала, а иногда и дальше. Такая прогулка была продолжением заседания, но уже неформальным, однако никогда или почти никогда не переходившим в застолье. Наше самоуправство стихийно привело к тому, что если на заседание семинара приходили хотя бы двое из нашей троицы — семинар проводился (при наличии докладчика и еще минимум двух-трех участников), если только один (независимо от присутствия остальных, включая руководителя) — семинар обычно переносился. Так продолжалось год, может быть, полтора. Затем, к счастью, нормальное функционирование семинара возобновилось. Его вновь включили в расписание и преподавательскую нагрузку В. А. Булкина, и, хотя назывался он официально как-то иначе, для всех участников это был Славяно-варяжский семинар.
<< Назад Вперёд>>
