Послесловие 2008 г.
Эта статья была первой объективной сводкой по норманнским древностям Киевской Руси на послевоенном уровне. Ее появление приветствовалось во многих обзорах, как отечественных (Мавродин и Фроянов 1971: 14; Кан и Хорошкевич 1971: 190; Загоровский и Никитин 1972: 130 и др.), так и зарубежных (Рорре 1972: 736;Lowmianski 1973:164; Riift 1977; Dejevski 1977 и др.). «Ценный вклад», «позитивная работа», «первая сводка данных» — это писали не только сторонники, но и антинорманисты (ср. также Шаскольский 1978). Очень высокую оценку наша работа получила в годы горбачевской перестройки (Джаксон и Плимак 1988: 45-47). В этом московском обзоре указано: «Авторами выработана строго научная и логически последовательная методика определения этнической принадлежности комплексов и объективная система подсчета "достоверно варяжских комплексов"» (Ibid., 46). В выступлении по телевидению в 2001 г. (в передаче Гордона) Т. Джаксон сказала: «Эта статья впервые в отечественной науке детально осветила характер "норманнских древностей" на древнерусской территории».
Мы отстояли не только свое существование, но и возможности для всех работать более свободно. В ведущем советском историческом журнале «Вопросы истории» появилось высказывание, подписанное замредактора Кузьминым [одним из ведущих антинорманистов], о «современном научном норманизме»: «Для многих зарубежных, да и советских ученых это — добросовестное научное убеждение... Ленинградские археологи Л. С Клейн, Г. С. Лебедев, В. А. Назаренко ни в коем случае не отходят от марксизма, признавая преобладание норманнов в господствующей прослойке на Руси» (Кузьмин 1971: 187). То есть стало возможно считать гипотезу о преобладании норманнов в верхнем слое древнерусского общества «добросовестным научным убеждением», а не происками внешних врагов, и даже исходить из того, что это не противоречит марксизму.
В 1974 г. А. Г. Кузьмин пошел еще дальше. Он писал:
«Сложившиеся представления о соотношении автохтонного и привнесенного начала в последнее время серьезно пошатнулись. В археологической литературе все более широкое обоснование получает тезис, что удельный вес норманно-варягов был намного значительней, чем это предполагалось некоторое время назад. С норманнами теперь связывается подавляющая часть социальной верхушки Древнерусского государства. На Белое озеро и Верхнюю Волгу, согласно новым представлениям, варяги-норманны проникают примерно на столетие раньше славян» (Кузьмин 1974: 55).
Следует ссылка на нашу коллективную работу и на книгу С. И. Кочкуркиной (1973). Однако, по нынешнему мнению Кузьмина (2003: 221),
«новый материал неизбежно порождает старые вопросы. Снова возникает потребность объяснить, почему на территоррии, где соприкасаются варяги и угро-финны, распространяется славянский язык, почему нет сколько-нибудь заметных проявлений германских верований, почему так быстро исчезают варяжские имена, причем в княжеской династии раньше, чем у рядовых дружинниках (опечатка: дружинников. — Л. К.). На все эти «почему» норманизм, очевидно, не в состоянии дать ответ».
Ну, норманизм, может, и «не в состоянии», а мы в состоянии. И ответ этот вовсе не в предполагаемом отказе от норманнской принадлежности варягов. Где пришлые варяги соприкасались с угро-финнами, массами расселялись и славяне, становясь коренным населением, а везде, где среди пришельцев преобладают мужчины, язык их уступает местному, потому что дети усваивают язык в основном от матери. Известно ли было Кузьмину поверье норманнов, что на чужих землях правят местные боги? Поэтому, приставая к чужим берегам, они прятали своих богов в трюмы кораблей и поклонялись местным богам. Все находит свои объяснения. Захват норманнами Нормандии на французской территории несомненен. Между тем уже через несколько поколений нормандцы говорили исключительно на французском языке (как русские варяги на славянском) и при Вильгельме Завоевателе французский (а не норвежский или датский) привезли в Англию. Однако никто же на этом основании не заключал, что Нормандия основана не норманнами, а французами, похожими на норманнов. Просто потом норманны стали французами, как в России они стали славянами.
Но вернемся к нашей публикации в сборнике Шаскольского.
За этой работой последовали более подробная книга трех участников семинара в соавторстве (Булкин, Лебедев и Дубов 1978) и несколько коллективных обобщающих статей, сделанных в основном участниками моего семинара, с привлечением специалиста по древним мечам А. Н. Кирпичникова, заведующего сектором славяно-русской археологии Института истории материальной культуры АН (Кирпичников и др. 1978; 1981; 1986). Эти были менее подробными и менее задиристыми. Чувствовалась редакторская рука заведующего сектором.
К этому времени члены семинара, оканчивая Университет, устраивались на работу в славяно-русский сектор ИИМК. Сотрудниками сектора стали Назаренко, Петренко, Рябинин, Носов. Но в соавторстве с Кирпичниковым оказались и университетские преподаватели Лебедев, Булкин и Дубов.
А. Н. Кирпичников, лучший специалист по древнерусскому оружию, прославился тем, что, протравливая лезвия мечей, нашел на них кириллические надписи, а это означало, что по крайней мере некоторая часть мечей проходила через местные мастерские в Древней Руси. Это не меняло общей картины соотношения компонентов в местной культуре (мечи всё равно не скандинавские, а франкские), но усиливало значение славянского компонента. Поэтому Кирпичникова воспринимали тогда как сторонника скорее антинорманистской позиции, и кто-то мог подумать, что выстраивание семинара в шеренгу за ним сигнализирует об отходе «отряда» от прежних позиций.
Это не так. Ребята, конечно, искали союза с администрацией ИИМК, чтобы обеспечить себе прочные позиции хотя бы в Ленинграде — для борьбы с антинорманизмом, тогда насаждавшимся из Москвы, где царствовал Рыбаков и где Авдусин имел прочные позиции. Но это не означало идейных уступок по существу.
Наиболее склонен к идейному компромиссу был И. В. Дубов, который быстро продвигался по партийной карьере (стал секретарем парткома Университета!) и тяготился ореолом научного диссидентства, писал ультрапатриотические книги в соавторстве со своим другом, секретарем обкома. Но Дубов и поддерживал тесные связи со своими товарищами по семинару, особенно с Лебедевым. Более того, он открыл новый вид источников, рассказывающий о норманнах на славянских землях (граффити с рунами на арабских дирхемах). Г. С. Лебедев продолжал заниматься норманнской культурой Скандинавии для лучшего определения норманнских элементов на Руси и в 1885 г. выпустил монографию (свою кандидатскую диссертацию) на эту тему. В. П. Петренко занимался норманнскими древностями Прибалтики и написал шуточный «Гимн оголтелого норманизма», который распевали во многих экспедициях. Жесткие столкновения с антинорманистами (прежде всего с Д. А. Авдусиным) шли на скандинавистских конференциях и на страницах отечественных и зарубежных журналов. Наиболее острая схватка происходила как раз в 1978 г.
Более того, можно скорее уловить сдвиги в позиции самого А. Н. Кирпичникова. Он отверг старую установку считать призвание варягов вымыслом, даже выдвинул вместе с Лебедевым и Дубовым новую идею о реальной основе легенды о призвании — Старой Ладоге как первой столице Рюрика. Во всяком случае, теперь раздражение антинорманистов обрушилось и на него. Кроме того, ребята из семинара завели дружбу с молодыми участниками Авдусинских экспедиций и активно склоняли тех на свою сторону. В конечном счете, на позициях, близких к славяно-варяжскому семинару, оказались москвичи Петрухин, Пушкина и другие. Особенно тесная дружба завязалась с учениками московского историка В. Т. Пашуто, развивавшего идеи многоэтничной основы древнерусской государственности. Отношения же Глеба Лебедева с Кирпичниковым развивались двояко: с одной стороны, сотрудничество, с другой — соперничество в борьбе за руководство раскопками Ладоги (первенство осталось за Кирпичниковым).
Я в это время занялся другими темами и другой частью моего Проблемного семинара (энеолит, бронзовый век, скифы и теоретическая археология), а руководство славяно-варяжским семинаром переняли Г. С. Лебедев, затем (во второй половине 70-х) В. А. Булкин и позже снова Г. С. Лебедев. В 1995 г. по инициативе Лебедева тридцатилетие дискусии 1965 г. было торжественно отмечено юбилейной сессией в Университете, материалы которой были опубликованы в журнале «Стратум-плюс».
<< Назад Вперёд>>
