Из истории основания атомграда Озёрск
Статья впервые опубликована под названием "Командировка в город, которого нет" в газете "Секретные материалы", N25 ноябрь 2014 г.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ФАНТОМ
Сначала (в целях конспирации) город именовался Базой-10, потом - Челябинском-40, еще позже - Челябинском-65,хотя до Челябинска от него ехать да ехать - более сотни километров. Однако обратный адрес на письмах значился именно так: «Челябинск», из-за чего у жителей этого «Челябинска» возникали очень неприятные ситуации в отношениях с родственниками.
«Возвращаясь с курорта, - писали родственники, - решили заехать к вам в гости. Нашли улицу Ленина, нашли дом 52 и квартиру №11, но никакие Петровы там не живут. Выходит, вы нас обманывали? Зачем?» А затем, что было строжайшее указание режимных органов: своего истинного места жительства не раскрывать. Никому, даже братьям и сестрам, отцу и матери. Следовало писать и говорить только так: "Живём в Челябинске". "Тогда скажите, как к вам приехать?" - спрашивали после этих уверений родственники. А приехать было никак нельзя. Потому что город был обнесен трехметровой стеной колючей проволоки и находился под вооруженной охраной. Пересекать границу объекта можно было только по специальным пропускам.
Шокирующие обычного человека строгости были введены тут по той причине, что за второй стеной колючей проволоки в городе работало сверхсекретное предприятие. Работало оно на оборону и, как это потом стало официально называться, «ковало атомный щит Родины».
Но завесы секретности одна за другой спадают, и сейчас, не прибегая к фигурам умолчания, можно достаточно полно рассказать и о том, как создавался первый в СССР атомный центр, и как делалась первая атомная бомба.
В строительстве комбината № 817 в г. Челябинск-40 принимало участие свыше 45 тыс. человек
СТАНЦИЯ НАЗНАЧЕНИЯ - КЫШТЫМ
Становление атомной промышленности далось стране гораздо большим напряжением сил, чем любой другой проект советской эпохи, включая Днепрогэс, Магнитку, Кузбасс и освоение целины.
Проект был огромной сложности и огромного масштаба. Но кто, кроме непосредственных участников атомной эпопеи, видел приметы этой гигантской работы? Где были призывы комсомольцев на ударные стройки? Где были бодрые репортажи об их ударном труде? Всё обошлось без привычного шума. Принцип подбора кадров туг был совсем иной. Например, начальника электроснабжения «Челябметаллургстроя» Николая Медведева просто вызвали в отдел кадров треста и сказали, что с завтрашнего дня он не работник ЧМС, а заместитель главного механика строительного управления №11, которому поручается освоение площадки под объект особой срочности.
- Сутки вам на сдачу дел, готовьтесь к немедленному выезду.
- А где расположена эта площадка? - попробовал задать вопросы Медведев, - И сколько там придется работать?
- Узнаете на месте, - последовал ответ.
На сем разговор закончился и на следующий день новый заместитель главного механика неизвестно какого управления уже трясся в коломбине, пылившей в сторону того самого загадочного «места».
А вот как оказался среди участников секретных работ Мирон Матвеевич Боймельштейн. Впоследствии он станет заместителем начальника управления военно-строительных частей, а тогда был еще не остывшим от боевых сражений фронтовиком - гвардейцем.
«На строительство № 859 я прибыл в июне 1947 года в составе гвардейского спецминирования, краснознаменного батальона со строительства №791. Строительство № 791 находилось в одном из живописных мест у озера Рица. Там три инженерных батальона и один батальон охраны войск НКВД в течение десяти месяцев строили «охотничий домик» - подарок Сталину к его 70-летию. «Как только закончите работу, - обещали нам, - так сразу же все, кому демобилизация после войны задержана, отправятся по домам». Мы, естественно, постарались, поскольку у многих выходило уже по 7-8 лет срочной службы. Но наградой за ударный труд нам была не демобилизация, а переезд на новую строительную площадку.
Никогда мы не ехали так быстро, как в тот раз. На протяжении всего пути "зелёная улица". Останавливались только затем, чтобы сменить паровоз и поездную бригаду, а заодно выдать солдатам горячую пищу.
Промелькнули Сальские степи, Сталинград, Куйбышев, Уфа, и вот мы на станции назначения - в Кыштыме. Нас встретили офицеры в форме войск НКВД. Кому и какой подарок мы будем готовить здесь?»
Вот такие, совершенно не запланированные повороты свершились в судьбе Мирона Матвеевича. С фронта - на Северный Кавказ, с Северного Кавказа - на Южный Урал, и, как оказалось, на многие годы.
Еще дальше - аж в самом Берлине - разыскали компетентные товарищи, ведавшие подбором кадров для «объекта особой срочности», Григория Ивановича Турова. После окончания войны он был оставлен в Германии в группе оккупационных войск. Естественно, тоже мечтал о возвращении домой. Только с ноября 1946-го события вдруг стали развиваться в совершенно неожиданном направлении. Во-первых, непонятно по какой причине прямо из штаба оккупационных войск, минуя штаб танкового корпуса, в котором Туров служил, на его место присылают другого офицера. Во-вторых, его оставляют совсем не у дел. Довольствия не лишают и объяснения причин необычной отставки не дают. А причина оказалась в том, что пришло особое предписание командировать Турова в Россию. Следовало явиться в какой-то Кыштым, в распоряжение какого-то генерала Рапопорта. Григорию выдали продовольственный аттестат, выписали пропуск через границу, но где искать этот трудно произносимый Кыштым и генерала Рапопорта - объяснить не могли. «Распоряжение Москвы» - единственное, что ему отвечали на все вопросы.
Отчего вдруг возник такой интерес к Григорию Турову? Кому он так понадобился, если его, обыкновенного офицера, командируют на Урал по особому распоряжению Москвы? Ответ на вопросы состоял в том, что для строительства атомного завода крайне не хватало технических руководителей, и НКВД, у которого абсолютно все были на учёте, искал таких руководителей по всей стране. Григорий оказался подходящим специалистом: перед войной окончил строительный техникум. А коли подходящий, вот вам приказ - и к такому-то сроку извольте явиться в пункт назначения. И это правило касалось не только военных, оно касалось и штатских, хотя им приказать вроде бы нельзя.
В этом отношении очень показательна история, рассказанная мне Александрой Ивановной Крутилиной, женой инженера Алексея Семеновича Крутилина, ныне покойного.
«Приходит однажды мой муж домой (это было в 1948 году) и говорит:
- Знаешь, Александра, мы, кажется, попали в историю.
- В чем дело?
- Да анкету меня заставили заполнить.
Тогда это просто так не делалось, заполнение анкеты означало проверку, и семья встревожилась. Тем более что как раз накануне в одной из газет появилась маленькая заметочка о захвате американцами немецких материалов по расщеплению ядра урана. Алексей был специалистом по металлам и сразу обратил на заметочку внимание.
- Ты ни о чем не догадываешься? - спросил он, предварительно рассказав о некоторых других странных вещах.
- Нет, а что?
- Ну ладно, пока ничего.
Прошло восемь месяцев, и мы было успокоились. Но, как оказалось, зря. Невидимая машина работала, по невидимым каналам дело шло своим чередом, и в один «прекрасный» день Алексею вручают не подлежащую оглашению бумагу. В ней ему предписывалось уволиться с работы и поступить в распоряжение Молотовского обкома партии. Он в партии не состоял, но тогда это особого значения не имело: кто же возьмет на себя смелость проигнорировать указание обкома? Поэтому собираемся и едем. Заходим в обком, я остаюсь в коридоре, а он открывает дверь указанного в бумаге кабинета. Держали его там без малого 12 часов. То слышу шум за дверью, то спокойно разговаривают, то (по тону понимаю) угрожают, то пытаются убедить. Как я выдержала эти 12 часов - не знаю. Но и Алексей вышел из кабинета едва живой.
- Заставляют уезжать, - не дожидаясь вопросов, сказал он.
- Куда?
- Не говорят.
Садимся в поезд, чтобы ехать домой и начинать сборы, навстречу директор завода, на котором Алексей работал.
- Батюшки, а вы тут как оказались?
- Да вот, в обком вызывали. Велено увольняться и уезжать отсюда.
- Как увольняться?! А почему я ничего не знаю? У меня же на всем заводе только семь дипломированных инженеров. С кем работать? Нет, - говорит, - никуда ты не поедешь. Возвращайся на работу, а я схожу в обком и все улажу.
И в самом деле уладил. Только ненадолго. Невидимая машина, в недра которой попала анкета Крутилина, судя по всему, имела обыкновение доводить начатое до конца. Не помогло распоряжение обкома: пришел такого же содержания приказ из Совета министров.
- Ну, против Москвы, - развел директор руками, - я ничего поделать не могу. Видать, сильно ты кому-то нужен.
Делать нечего, увольняемся. Упаковываем вещи, едем, сначала в Молотов, потом - в Свердловск, потом - в Кыштым».
Вот так оказались участниками реализации атомного проекта офицеры Боймельштейн и Туров и инженеры Медведев и Крутилин. Но частные истории, сколь бы они ни были показательны, не дают достаточно полного представления о масштабах проводившейся работы. Поэтому далее публикуем текст беседы с Александром Филипповичем Саранских, который в начале описываемых событий был заместителем начальника отдела кадров строительства и принимал непосредственное участие в отборе работников Челябметаллургстроя для секретной стройки. Как это делалось?
Комплекс первого здания комбината "Маяк". Иллюстрация книги «Атомное сердце России»
«Я ЗНАЛ О ЛЮДЯХ ТО, ЧЕГО ОНИ НЕ ЗНАЛИ САМИ...»
«Специально для этого при отделе кадров треста был организован штаб. Брали прежде всего «спецконтингент» - заключенных, и спецпереселенцев, то есть живших в Советском Союзе немцев, которых во время войны направляли в так называемую трудовую армию. Спецпереселенцев мы этапировали в «сороковку» (так окрестные жители стали называть город, когда он получил название Челябинск-40. - Прим. В. Ч.), примерно 15 тысяч человек. В основном они были с Поволжья, хотя были и из армии. В частности, майор Александр Андреевич Лонзингер был начальником медицинской службы авиадивизии. Служил, судя по всему, хорошо, тем не менее его из армии убрали и направили сюда, причем не как специалиста, а именно как спецпереселенца. Надо отметить, что в большинстве своем немцы были отличными строителями, механиками и электриками. Многие из них потом стали крупными руководителями, почётными гражданами города. И люди они тоже были дисциплинированные. Но, несмотря на всё это, каждого прибывшего на площадку немца поставили на особый учет и обязали ежемесячно отмечаться в комендатуре, что вот я такой-то, нахожусь здесь, никуда не сбежал, продолжаю работать и т. д. Немцам разрешалось завозить в город семьи, но они не имели паспортов и потому длительное время оставались несвободными. Для контроля над немцами существовала специальная комендатура при МВД. Лишь после смерти Сталина им выдали паспорта, сняли со спецучета и несколько облегчили режим. Даже разрешили выезд, но в восточную сторону не далее Иркутска, на юг - не далее Ташкента, в европейскую часть - не далее Куйбышева.
«- За короткое время на стройке был создан сильный корпус инженерно-технических работников. Часть вы взяли из треста ЧМС, а остальных?
- По решению ЦК партии сюда направляли много молодых специалистов, т. е. выпускников вузов. Но делалось это не по обычной схеме. Вопрос, кого направить к нам, а кого не направить, решал не институт, а мы. Для этого работники отдела кадров приезжали в вузы (я, например, ездил в Свердловск, Уфу, Куйбышев, Новосибирск и областной Челябинск), отбирали наиболее способных студентов, знакомились с каждым персонально и агитировали ехать к нам. При этом, естественно, старались как можно больше говорить о льготах, которые у нас существовали, и об условиях жизни, которые у нас были очень выигрышными. Материально в зоне действительно жилось намного лучше, чем на большой земле. Что же касается места работы, то мы называли только Челябинск, почтовый ящик, и все. А что за почтовый ящик, чем занимается предприятие - об этом говорить категорически запрещалось.
Если студенты соглашались ехать к нам, мы заполняли на них анкеты, проводили проверку и практически за год до окончания института вопрос об их распределении закрывался».
Иван Бутримович
Думается, хорошим дополнением к интервью Александра Филипповича будет рассказ Ивана Дмитриевича Бутримовича. Со временем он станет заместителем главного инженера стройки, а в те далекие годы на него только завели трудовую книжку.
«В 1952 году я закончил Воронежский инженерно-строительный институт. Когда мы защищали дипломы, в комиссии сидел какой-то незнакомый, очень молчаливый товарищ. Может, он повлиял, может, не он, только меня и моего приятеля решили направить на секретную стройку. Разумеется, без нашего на то согласия и даже без последующего извещения об этом. Сказали только: «Поедете на Урал, и работа будет интересная».
- А куда конкретно? - стали спрашивать мы. - И что там за стройка?
В ответ - только пожимание плечами да весьма туманные фразы. Нам это не понравилось, и мы (молодые, горячие) предъявили ультиматум:
- Или скажите, куда нас направляют, или мы отказываемся ехать.
- Хорошо, - нисколько не стушевались члены комиссии. - В таком случае мы вообще лишаем вас распределения. Дадим вам свободные дипломы, и устраивайтесь куда хотите.
- И устроимся, - в свою очередь не оробели мы, развернулись и ушли. Думали, на этом разговор закончился.
Только оказалось, что не на тех напали. Прошел день или два, и нас вызвали в областное управление МВД.
- Если не согласитесь, - сразу заявили нам в МВД, - лишитесь комсомольских билетов.
- Пожалуйста, - отвечаем, - выложим вам билеты. Но лучше с нами таким тоном не разговаривать. Мы же ничего особенного не просим. Нам всего-навсего хочется узнать, куда мы поедем работать.
Протаскали нас по кабинетам до вечера. Начинал обработку лейтенант, а заканчивал кто-то из больших чинов. Но мы стояли на своем.
На следующий день, видя, что нас на испуг взять не удается, они решили сменить тактику.
- Будем с вами совершенно откровенны, - вкрадчивым голосом начал очередной их представитель, - вы поедете на объект, где решаются оборонные вопросы. На вас выбор пал потому, что вы имеете хорошие характеристики. Там именно такие и нужны - молодые, грамотные, задорные. Вас страна учила? Учила. Теперь надо отдать долг.
- Это понятно, - смягчилось у нас внутри от такого захода. - Мы не против работы и готовы были ехать сразу. Но нам не говорят куда. Почему такая таинственность?
- Этого мы и сами не знаем. Честно вам говорим. Единственное, что можем сказать, - на Урал. Да и какое это, в конце концов, имеет значение?»
Не сказать, что они нас убедили, но спустя какое-то время мы все-таки согласились. Видимо, захотелось рискнуть».
То есть разговор с гражданскими специалистами, в том числе со студентами, немногим отличался от разговора с военными. Большая часть руководящего состава стройки прибыла на площадку далеко не добровольно. В формальном смысле слова их вроде бы не принуждали. Им вроде бы просто предлагали. Но надо знать, как в то время предлагали. «Родине надо, партия требует» - и попробуй откажись.
Но вернемся к разговору с Александром Филипповичем.
«- Говорите, «заполняли анкеты, проводили проверку». Насколько эти проверки были серьезными?
- Серьезнее некуда. Каждого, кто въезжал в город, проверяли самым тщательным образом. В том числе проверяли и мы, работники отдела кадров. Порою я знал о людях больше, чем они сами, поскольку знакомился с материалами, поступавшими и из милиции, и из прокуратуры, и из КГБ, и с мест их бывшей работы. Переезжая сюда из Челябинска, мы привезли с собою вагон личных дел.
- Вагон личных дел?!
- Да, полный вагон. Подробнейшие личные дела были на всех ИТР, на вольнонаемный состав и на всех немцев. Целый товарный вагон. Нас тут встречала милиция.
- В каких случаях человека могли не допустить к работе на атомной стройке?
- Криминалы были такие: статья 58 у любого родственника и наличие родственников, побывавших в плену. Степень родства - подчеркиваю - значения не имела. Даже если в плену был двоюродный племянник, проверку все равно прекращали и писали: «Отказать».
Борис Ванников
- Значит, въехать в город было очень сложно. А выехать?
- Не менее сложно. Вот один характерный пример. Престарелая мать секретарши режимного отдела стала проситься домой в Москву. Видимо, захотелось сложить кости на родной земле. Но в пропуске ей отказали. Дочка сильно переживала. А надо сказать, сидела она в приемной директора предприятия Музрукова, мимо нее каждый день проходил Ванников (генерал, начальник Первого главного управления при Совете народных комиссаров. - В. Ч.).
- Ты что такая скучная? - обратил он на нее как-то внимание.
Она рассказал, что не может получить пропуск на мать.
- Ну конечно, разве можно выдать пропуск старухе, - иронично отреагировал Ванников, - она же про все наши тайны там расскажет. Давайте ваше заявление, - и тут же наложил резолюцию: «Разрешаю».
Обрадованная секретарша быстренько с этим заявлением в бюро пропусков, вот, мол, Ванников разрешил. Но, несмотря на высокую подпись, ей вновь отказали: нет разрешения Ткаченко (генерал, уполномоченный Совнаркома. - В. Ч.). Она к Ткаченко, но остановил симпатичный молодой адъютант: «Зачем вам к Ивану Максимовичу? Ванников же написал: «Музрукову». Она к Музрукову. Тот вскипел: «Какое право имеет отказывать Ткаченко, когда нарком подписал!» И написал своему заму Рыжову: «Оформить за 24 часа». Пришлось в итоге подписать и Ткаченко. Таким образом, чтобы добиться разрешения на выезд бабушки, потребовались подписи трех генералов, двух полковников да еще майора - начальника бюро пропусков.
Так что с выездами тоже были проблемы. Нам не разрешалось даже в отпуск выезжать. В качестве компенсации за невыезд платили 50% месячного заработка.
Что касается генерала Ткаченко, который возглавлял на площадке всю режимную службу, то для его характеристики можно вот ещё что добавить (привожу по воспоминаниям одного из ветеранов строительства). «В 1948 году на площадку приезжал Берия, и один из молодых специалистов (Борис Суханов), чтобы похвалиться перед матерью, жившей в Воронеже, написал ей в письме: «Вот, мама, на каком важном объекте я работаю, сюда даже Берия приезжал». Вместо Воронежа письмо попало на стол Ткаченко (между прочим, даже не будучи опущенным в ящик). Суханова судили за «разглашение государственной тайны» и дали 10 лет. Потом Борис Петрович проявил себя очень грамотным и деятельным работником, последняя его должность - главный инженер крупного управления строительства. Он не был настолько христианином, чтобы прощать врагов, и мечтал вбить «осиновый кол в могилу Ткаченко».
- А какие еще были строгости?
- До 1953 года в городе не проводилось никаких демонстраций, никаких уличных сборов. Фотографироваться можно было только по специальному разрешению и только в присутствии работника оперативного отдела. В противном случае засветят пленку и отберут фотоаппарат».
Что сказать в заключение? Да, строгости были чрезмерные, порою они доходили до абсурда и граничили с самодурством. Но был и результат. Осенью 1945-го еще только начат поиск площадки под будущий атомный центр, а в августе 1949-го уже испытана атомная бомба.
Читайте также: Валентин Черников. Менеджмент уранового проекта.
Просмотров: 8113
Источник: Валентин Черников. Командировка в город, которого нет // газета "Секретные материалы", N25, ноябрь 2014 г.
statehistory.ru в ЖЖ:
