О социальном происхождении дьяков эпохи Смуты
----
В начале XVII столетия Российское государство вступило в период тяжелого внутреннего кризиса, осложненного интервенцией сопредельных держав - Смутное время. Лишь напряжение всех внутренних ресурсов государства и общества позволили стране выйти из Смуты. Оздоровлению внутренней обстановки в России начала XVII в. способствовала эффективная работа системы центральных органов государственного управления - приказов. В свою очередь, продуктивность работы властных органов зависела от наличия профессионального штата приказных управленцев. В настоящей статье рассматривается вопрос о социальной среде, из которой вышли московские дьяки начала XVII в.
Проблема социального статуса российского дьячества XVII столетия была убедительно решена в исследованиях Н. Ф. Демидовой, отметившей, что, вне зависимости от происхождения, дьяки московских приказов самим фактом службы в приказах включались в систему Государева двора и становились служилыми людьми со всеми вытекающими отсюда чиновными привилегиями и обязанностями1. Действительно, дьяки и подьячие московских приказов несли государственную службу, аналогичную той, что выполняли иные служилые люди по отечеству. Они были обязательными участниками придворных церемоний, в частности - приемов иностранных дипломатов, приезжавших на аудиенции к русским царям; подьячие «в чистом платье» обязаны были стоять по улицам вдоль маршрутов передвижения иностранных дипломатов2. Дьяки, занятые в это время непосредственно во дворце, выставляли па улицы своих людей. Так, в 1617 г. во время поездки в Кремль польского посланника Яна Гридича на улице разгорелась стычка, одним из участников которой был человек думного дьяка Николая Новокшенова, а в качестве свидетелей были привлечены люди думного дьяка Петра Третьякова и молодой подьячий Разрядного приказа Семен Черцов, которые «стояли... у Лобнова места против литовского посланника с пищальми»3. Как и прочие помещики, дьяки и подьячие московских приказов выставляли в походы своих боевых холопов4, а порой им самим приходилось принимать участие в боевых действиях. Например, в 1618 г. во время обороны Москвы от войск королевича Владислава отличился подьячий Конюшенного приказа Даниил Брянцов: «127-го октября в 1 день был бой с середы на четверг в ночи на приступе у Арбацких ворот с литовскими людьми и с черкасы, и... голова вязьметин Богдан Мицкой да Конюшенного приказу подьячей Данило Брянцов государю служили, билися явственно, и па том приступе стреляли з башни ис полуторной пищали, очищали Арбацкие ворота и острожок, да с прясла стреляли ис пищалей, и убили по два мужика»5. Соответственно, несение службы давало приказному человеку определенные права и привилегии, характерные для служилых людей по отечеству, в том числе право владеть поместьями и холопами.
Итак, проблема социального статуса столичных дьяков и подьячих может считаться решенной: они представляли собой особую группу служилых людей; основной обязанностью их была не военная, а канцелярская служба. Однако вопрос о социальном происхождении их остается дискуссионным, а его решение представляется важным. Какая социальная среда воспроизводила кадры, занимавшие столь значительное место в административном аппарате Московского царства? Была ли приказная служба своего рода «социальным лифтом», позволяющим простолюдину войти в круг служилого люда, пройдя процесс «аноблирования службой»; можно ли видеть в московских дьяках аналог синхронно ему существовавшего и набиравшего все больший вес французского «дворянства мантии»?6 Или приказная служба была предназначена прежде всего для представителей служилого сословия, а вхождение в состав московского дьячества представителей социальных низов было для начала XVII в. относительной редкостью? Представители какого социального слоя направляли деятельность приказных учреждений в тяжелых условиях Смутного времени? Даже зная, что по статусу (наследственному или выслуженному) приказные дьяки относились к служилому люду, мы должны будем признать решение перечисленных вопросов важным ввиду того, что при смене статуса человек не сразу меняется внутренне, не всегда может отказаться от привычек, представлений и поведенческих стереотипов, выработанных в нем породившей его социальной средой.
Относительно происхождения приказного люда начала XVII в. мнения исследователей расходятся. По данным С. К. Богоявленского, специально изучавшего данную проблему, в подавляющей массе дьяки были выходцами из дворянской среды: таковых, по его подсчетам, в первой трети XVII в. было от 79 до 87%7. Современная исследовательница Н. В. Рыбалко получила кардинально иные результаты. По ее данным, в годы Смуты происхождение из служилого сословия имела примерно треть приказных дьяков (32%)8. Не исключено, что данные Богоявленского нуждаются в корректировке, поскольку по его подсчетам в царствование Бориса Годунова служило значительно меньшее количество дьяков, чем было подсчитано Рыбалко9.
Определение происхождения московских дьяков XVII в. затрудняется рядом факторов, среди которых на первом месте стоит слабая сохранность источников 1-й четверти столетия. Тем не менее, некоторые выводы и обобщения сохранившиеся документы сделать все же позволяют. Для решения вопроса о социальном происхождении приказной верхушки Московского царства привлекаются реконструированные в ходе специального исследования биографии 182-х дьяков, проходивших службу в столичных приказах (без учета дьяков, служивших исключительно в городовых приказных избах) с 1604 по 1619 гг., т. е. за полтора десятилетия, в которые, строго говоря, и укладывается период Смутного времени.
Уверенно установить происхождение того или иного дьяка мы можем не во всех случаях. Иногда мы имеем прямое указание на социальную среду, из которой вышел приказный деятель. Например, Андрей Семенович Алябьев, сын известного дьяка 2-й половины XVI в., до своего пожалования дьяческим чином, в 1588/89 - 1602/03 гг., числился выборным сыном боярским по Дорогобужу и не раз выполнял ответственные правительственные поручения как участник посольств и стрелецкий голова10. Из муромских дворян происходил довольно быстро поднявшийся при Василии Шуйском до чина думного дьяка Григорий Федорович Елизаров11. С другой стороны, иногда источники выдают нам «недворянское» происхождение приказного управленца: дьяка Василия Юрьева современники именовали «поповичем»12. Подобного рода прямые указания на социальную среду, из которой выходили дьяки начала XVII в., нельзя назвать редкостью. Мы имеем сведения о происхождении из служилого сословия 92 приказных дьяков эпохи Смуты, что составляет половину от общего их числа. Указания на недворянское происхождение дьяков начала XVII в. заметно более редки: мы располагаем сведениями о происхождении из торговой среды и духовенства лишь 10-ти дьяков периода Смуты, что составляло не более 6 % в общей массе дьячества13.
Для довольно значительной группы дьяков прямых указаний на их происхождение не обнаруживается, поэтому приходится пользоваться косвенными данными. В частности, на дворянское происхождение дьяка может указывать упоминание в документах его отчества. С. К. Богоявленским было отмечено, что привилегия писаться «тремя именами» принадлежала представителям служилого сословия; дьяки (даже вышедшие из дворянства), обыкновенно писались двумя именами, без отчеств14. Данное обстоятельство позволяет с большой долей уверенности отнести к числу служилых людей дьяков, о социальном происхождении которых нет определенных сведений, но отчества которых нам известны. Таких набирается еще 32 человека. Ни у одного из них фамилия не является производной от отчества. Вместе с этими лицами, достаточно родовитыми, чтобы писаться с отчеством, количество дьяков дворянского происхождения возрастает до 124 человек, что составляет уже примерно 2/3 от их общего числа. К числу предполагаемых выходцев из рядов служилого сословия могут быть отнесены дьяки, фамилии которых не являются патронимическими, а также дьяки, чьи имена записаны в «Утвержденной грамоте» Бориса Годунова отдельно от прочих, сразу после перечня московских дворян15. В итоге мы видим, что происхождением со служилыми людьми по отечеству связано было не менее 3/4 дьяков Смутного времени.
И, наконец, среди дьяков рассматриваемого периода встречаются 32 человека с патронимическими фамилиями, о происхождении которых сведениями мы не располагаем. Однако, учитывая тот факт, что бесспорных выходцев из дворянской среды в рядах столичного дьячества начала XVII в. было значительно больше, чем несомненных представителей неслужилого населения, мы должны будем предположить, что и в этой группе дьяков соотношение дворян и «разночинцев» должно быть близким к обнаруженному (первых мы насчитали 92, вторых - 10 человек). Соответственно, среди людей неясного для нас происхождения соотношение дворян и не дворян должно составлять приблизительно 9 к 1.
Всего, таким образом, в результате произведенных подсчетов получается следующая картина. Приказные дьяки двух первых десятилетий XVII в. в подавляющей массе имели происхождение из среды дворянства и детей боярских - их количество достигало примерно 90%. Выходцы из неслужилого сословия (преимущественно из купечества) составляли в московских приказах меньшинство - их численность вряд ли превышала в начале XVII в. 10/6. Это вполне соответствует подсчетам С. К. Богоявленского16.
Впрочем, нетрудно заметить, что приведенные выше подсчеты были довольно условными, с известным количеством допусков. Однако можно привести и иные аргументы в пользу версии о преимущественно дворянском происхождении московских дьяков начала XVII в. В определении социальной среды, из которой рекрутировались кадры для несения службы в центральном управленческом аппарате, в известном смысле оказывают помощь реакции современников на включение того или иного лица в ряды дьячества. В большинстве случаев это реакции негативного характера, возмущение по поводу неправомочного с точки зрения современников занятия человеком должности дьяка. Один из первых такого рода «протестов» был сформулирован дьяком Иваном Тимофеевым на страницах «Временника». Тимофеев обвинял царя Бориса Годунова в том, что тот превратил «в ничто должности начальников, следующих за первыми вельможами, действительных дьяков, которые в этих чинах состояли и почтены были данной властью по избранию и благоволению». Место отставленных дьяков занимали, по словам Тимофеева, пожалованные за взятки люди, которые «едва только немного и несовершенно умели каждый при начертании своего имени пером па бумаге криво, как бы не свою, трясущуюся протащить руку и ничего более. На прочее же, что было свойственно подобным чинам, они были никак не способны, разве только на явное и тайное совершение зла»17. Анализ текста показывает, что Иван Тимофеев ни слова не говорит о социальном происхождении лиц, теснивших при Борисе Годунове «действительных дьяков».
Он ведет речь лишь о том, что опытных чиновников заменяли людьми малограмотными и непрофессиональными.
Изучение кадровой политики правительства Бориса Годунова показывает, что при этом царе действительно стал очень заметным наплыв в приказы новопожалованных дьяков, не имевших за спиной продолжительного опыта службы в приказах в чине подьячих. При этом никаких выпадов относительно «низкого» происхождения новых дьяков Иван Тимофеев не делает. Между тем он, выходец из подмосковных служилых людей по отечеству, имел бы к тому все основания, будь выдвиженцы нового царя людьми из социальных низов. Рассмотрение биографий лиц, пожалованных дьяческим чином в царствование Бориса Годунова, подтверждает предположение о том, что оснований жаловаться па активное проникновение в приказную среду людей неслужилых у Тимофеева действительно не было. Из 20-ти вновь пожалованных дьяческим титулом лиц, несомненными выходцами из служилой среды были 13 человек. В то же время лишь относительно одного дьяка, получившего чин при царе Борисе, мы имеем совершенно определенные указания на его происхождение из неслужилых людей - это был гость М. Булгаков, пожалованный в 1603 г. в дьяки Казенного приказа18. Зачисление торгового человека на административную службу в Казну, однако, не было новшеством: представители торгового люда привлекались на службу туда и до, и после Бориса Годунова.
Схожая картина наблюдается и в период царствования Василия Шуйского. Центральный аппарат управления пополнил при этом царе свои ряды именами 24-х вновь назначенных дьяков, среди которых минимум 9 человек были бесспорными выходцами из служилого люда, тогда как неслужилая среда ввела в состав московского дьячества лишь одного своего представителя - дьяка Василия Миронова (впрочем, даже его низкое социальное происхождение определяется гипотетически)19. Выдвиженцы Василия IV, как и дьяки Бориса Годунова, не были свободны от критики современников, но основной упрек им касался вовсе не их социального происхождения. Напротив, дворянское происхождение дьяка не трактовалось само но себе как нечто достаточное для занятия руководящего поста в приказе. В частности, смоленский сын боярский М. П. Бегичев, как утверждали его недоброжелатели, получил чин дьяка «за шептанье». Среди «ушников» и «похлебцев» Василия Шуйского анонимный автор (по убедительному предположению Б. Н. Флори - Ф. Андронов) перечислил имена 10-ти дьяков. К их числу были отнесены В. О. Янов, В. Г. Телепнев, Т. И. Луговской, Г. Ф. Елизаров, М. П. Бегичев, А. З. Шапилов, С. Ефимьев, Ф. Голенищев, А. Голенищев, Н. Новокшенов20. Все они являются выходцами из служилого по отечеству люда21.
Впрочем, если автором списка «ушников» царя Василия был торговый человек Федор Андронов, в составе перечисленных выше лиц можно было бы усмотреть социальную позицию автора. Но в этом случае мы должны были бы допустить, что заменить дьяков-дворян торговец Андронов предложил бы выходцами из неслужилых людей. Однако в составленном тем же человеком списке лиц, «которые бы его королевскому величеству прямили», мы встречаем примерно в равном соотношении представителей как служилого, так и неслужилого люда. По предложению Андронова, приказными дьяками в новой московской администрации должны были стать четыре выходца из дворянства (И. Грамотин, И. Чичерин, Ф. Апраксин, Л. Царевский), а также четверо торговцев (сам Ф. Андронов, С. Соловецкий, И. Юрьев и К. Созонов). К последним примыкает «попович» В. Юрьев и, возможно, Б. Замочников; социальная принадлежность будущего дьяка С. Дмитриева неизвестна22. Заметим также, что двое из креатур Андронова - гости И. Юрьев и К. Созонов - должны были заменить в Казенном приказе других выходцев из купеческой среды - дьяков М. Коробейникова и М. Булгакова. Таким образом, в основе претензий Ф. Андронова к составу приказной администрации Василия Шуйского лежали не столько социальные, сколько политические мотивы и личные интересы.
Что же касается упреков в адрес приказной администрации королевича Владислава, озвученных на переговорах под Смоленском в 1615 г., то именно в них мы впервые видим выражение недовольства социальным происхождением новых приказных дьяков. Русская сторона не преминула напомнить, что по воле короля Сигизмунда III в приказы назначили «худых людей шишиморов, тому недостойных»23. Русские дипломаты акцентировали внимание на низком происхождении этих «шишиморов». Упоминалось, в частности, о том, что Ф. Андронов и С. Соловецкий были «торговыми мужиками», В. Юрьев - поповичем24. Это позволяет сделать вывод о том, что активное включение в ряды приказной администрации неслужилых людей воспринималось в российском обществе начала XVII в. как нарушение нормы. Нормой же, надо полагать, считалось пополнение рядов приказной администрации провинциальными детьми боярскими.
Следует помнить и о том, что в немалой степени штат дьяков московских приказов комплектовался из подьячих этих учреждений. О том, что многие дьяки до пожалования в чин проходили службу в подьячих, сообщает в своем сочинении Г.К. Котошихин: «И те дьяки во дьяцы бывают пожалованы из дворян московских и из городовых, и из гостей, и ис подьячих»25. Нетрудно заметить, что Котошихин смешивает здесь социальное происхождение со служебным статусом, ставя в один ряд «чины» московских и городовых дворян, гостей и «должность» подьячего. Для нас важно отметить, что Котошихин акцентирует внимание на дворянском происхождении дьячества (о том, насколько незначительной по численности была группа дьяков, вышедших из торгового люда, было сказано выше). Однако вопрос о социальном происхождении подьячих требует отдельного анализа, поскольку карьерный путь весьма значительного числа дьяков начала XVII в. начинался именно с занятия этой должности.
Рассматривая биографии московских дьяков начала XVII в., мы обнаруживаем, что почти половина из них (46 %) совершенно определенно до пожалования дьяческим чином служила подьячими. Численность дьяков, о которых совершенно точно известно, что они не служили подьячими до получения дьяческого чина, меньше в 2,5 раза и составляет не более 18 % от общей численности московских дьяков того периода. Среди дьяков начала XVII в., миновавших службу в подьячих (32 человека), значительная часть (13 человек) получила свой чин из рук Лжедмитрия II и оккупационных властей; еще пятеро были пожалованы в дьяки из верхушки торгового люда (они традиционно зачислялись в приказы финансовой компетенции без предварительной службы в подьячих). Еще 10 дьяков были пожалованы в свой чин без службы в подьячих в период царствования Бориса Годунова. Выше нами было отмечено, что именно эту сторону кадровой политики Годунова критиковал в своем «Временнике» Иван Тимофеев. Таким образом, мы можем утверждать, что пожалование в дьяки в обход подьяческого чина для начала XVII в. было делом исключительным, и лишь обстоятельства Смутного времени могут служить объяснением тому, что, возможно, до трети дьяков той эпохи смогли перешагнуть службу в подьячих в своем карьерном продвижении26.
Так или иначе, но мы должны констатировать, что значительная часть московских дьяков вышла из рядов приказных служащих более низкого ранга - подьячих. Соответственно, вопрос о социальном происхождении подьячих приобретает особое значение при определении социальной среды, из которой происходили дьяки центральных приказов. И если относительно социальных корней дьяков начала XVII в. мы имеем статистику (хотя и весьма расходящуюся в результатах) С. К. Богоявленского и Н. В. Рыбалко, то о происхождении подьячих это го периода имеются лишь данные, собранные Н.В. Рыбалко. Исследовательница, в частности, указала, что в царствование Бориса Годунова лишь 5 подьячих (менее 3 % от их общего числа) происходили из служилого сословия. Если признать эту статистику верной, нам придется считать, что и дьяки московских приказов в подавляющей массе были представителями «разночинной» массы.
По данным Н. В. Рыбалко, в приказной системе Московского царства при Борисе Годунове (1598-1605 гг.) служили 151 дьяк и 196 подьячих, из них непосредственно в столичных приказах службу несло 111 дьяков и 82 подьячих. По полученным Рыбалко данным, лишь 36 дьяков (т.е. не более 24 %) этого периода начинали карьеру со службы в подьячих. Впрочем, исследовательница признает некоторую неполноту собранной ею статистики, замечая, что «группы подьячих, вероятно, восстановлены не в полной мере...»27 С исследовательницей можно согласиться: персонал подьячих, действительно, восстановлен не в полной мере. По подсчетам Н. Ф. Демидовой, вполне подтвердившимся на материалах эпохи Смуты, на одного приказного дьяка в среднем приходилось по 10 подьячих28. И если по данным Н.В. Рыбалко за семилетнее царствование Бориса Годунова в столичных приказах прошло службу 111 дьяков, то численность служивших вместе с ними подьячих должна составлять не менее 1 000 человек. Таким образом, исследовательнице удалось обнаружить упоминания менее чем о 10 % приказных подьячих рубежа XVI - XVII вв. Впрочем, это само по себе не опровергает данных Н.В. Рыбалко о незначительном числе представителей дворянства в рядах подьячих начала XVII в. Однако анализ биографий дьяков Смутного времени позволяет увеличить заявленную Н.В. Рыбалко цифру (5 подьячих-дворян), по меньшей мере, втрое, до 7,5 - 8 %. В московских приказах периода годуновского царствования служило не менее 15-ти будущих дьяков дворянского происхождения. При этом следует помнить, что мы берем в расчет лишь тех подьячих, которые несли службу в столичных приказах и позднее дослужились до дьячьего чина29. Простые подсчеты показывают, что из общего числа подьячих возможность выслужить чин дьяка имело никак не более 10 %. Следовательно, реальная численность подьячих, вышедших из рядов служилого сословия, может достигать 75 - 80 %. Таким образом, слой подьячих, из которого в основном и формировался дьяческий штат Московского царства, по преимуществу состоял из представителей служилого люда.
Основным источником рекрутирования на службу в дьяки было провинциальное дворянство: из их среды вышло наибольшее число дьяков, о происхождении которых мы имеем точные сведения. В географическом отношении они представляют практически все регионы Европейской части России: Арзамас, Белев, Верея, Вязьма, Галич, Дмитров, Дорогобуж, Зубцов, Калуга, Карачев, Кашин, Кашира, Козельск, Коломна, Курмыш, Лихвин, Мещевск, Муром, I (овгород Великий, Новгород Нижний, Одоев, Орел, Ржева, Рязань, Смоленск, Суздаль, Тверь, Тула, Юрьев, Ярославль. Представители московского дворянства редко шли на службу в дьяки. Для них это было служебным понижением. Не случайно, что дети и внуки дьяков служили уже в чине жильцов, а сами дьяки иногда заканчивали свою карьеру московскими дворянами. Именно поэтому в «Утвержденной грамоте» царя Бориса Годунова приказные дьяки были распределены по двум группам: одни были записаны непосредственно после московских дворян, другие - после жильцов, перед провинциальными детьми боярскими. Это место дьяков в придворной иерархии указывает на породившую их социальную среду.
Частично слой приказных дьяков начала XVII в. пополнялся выходцами из семей дьяков и подьячих. Из их числа в годы Смуты несли службу в центральных приказах сыновья дьяков А. С. Алябьев, Г. Я., Е. Я., А. Г. Витовтовы (и, вероятно, Д. Витовтов), А. И. и Б. И. Власьевы, А. Ф. Голенищев, И. Т. Грамотин, Г. И. Клобуков, 3. Г. Свиязев, Д. И. Софонов. Как видно, число дьяков, происходивших из дьяческих семей, довольно незначительно (их количество не превышает числа дьяков недворянского происхождения). Поэтому вполне можно согласиться с выводом исследователей, указывавших, что сыновья дьяков повторяли карьеру родителей неохотно30. Вывод Н. В. Рыбалко, отметившей, что «как правило, дети дьяков шли по стопам отцов», нуждается в корректировке31. Необходимо отметить также, что сыновья дьяков с полным основанием могли причислять себя к разряду служилых людей, поскольку факт зачисления их отцов на службу дьяком или подьячим, как отмечено в исследовании Н. Ф. Демидовой, включал человека в состав Государева двора32. Именно об этом писал в своем сочинении Григорий Котошихин: «А кто посадцкой человек, или крестьянин, или кто-нибудь отпустит сына своего на службу... в приказе подьячим... а те их дети от малые чести дослужатся повыше и за службу достанут себе поместья и вотчины, и от того пойдет дворянской род»33.
Службой в московских приказах, в том числе и в чине подьячего, не гнушались даже выходцы из видных семейств провинциальных детей боярских. Подьячими, а затем и дьяками на рубеже XVI-XVII вв. служили, в частности, братья Авраамия Палицына - Иван и Петр Палицыны34. В качестве примера можно упомянуть и семейство Заборовских, давшее в XVII в. стране двух видных приказных деятелей. Родоначальник Заборовских, согласно их родословию, выехал из Польши на службу к великому князю московскому Василию III в начале XVI столетия35. Впрочем, имеются и более ранние упоминания о представителях этого семейства, состоявших в конце XV в. на службе в Волоцком уделе36. Надо полагать, что именно оттуда Заборовские перешли на службу к московским князьям. В середине XVI в. один из Заборовских был волостелем в Угличском уезде37. В 1563 г. представитель этого рода упоминается как участник полоцкого похода Ивана Грозного38. В XVI в. Заборовские владели поместьями в Тверском уезде39, а в начале XVII в. мы видим их в числе помещиков Бежецкого Верха40. На рубеже XVI-XVII вв. один из представителей этого семейства, Семой Заборовский, связал свою судьбу с приказной службой в Москве. Около 1594 г. мы видим его подьячим Посольского приказа, откуда он в начале XVII в. был переведен на службу в Разряд. В разгар Смутного времени Семой Заборовский перешел на службу к Лжедмитрию II, обеспечив себе тем самым чин дьяка в «воровском» Поместном приказе. В администрации царя Михаила Федоровича он довольно долго не получал места в приказных учреждениях, находясь поочередно при сборе денег в Калуге, затем в составе посольства в Священную Римскую империю, и, наконец, на полковой службе при войсках, выступивших в поход против А. Лисовского. Лишь с 1616 г. мы видим его на службе в чине дьяка в незадолго до того учрежденном Казачьем приказе, ас1618г. - в Стрелецком41. Новые архивные данные указывают, что в последнем учреждении Семой Заборовский продолжал службу по меньшей мере до января 1620 г.42
Надо полагать, что на закате своей службы дьяк Семой Заборовский поспособствовал зачислению на приказную службу своего родственника - знаменитого впоследствии Семена Ивановича Заборовского, сделавшего в 3-й четверти XVII в. головокружительную карьеру, ставшего последовательно думным дьяком, думным дворянином, окольничим, а в конце жизни получившего боярский чин43. Наиболее ранние сведения, которыми исследователи располагали о Семене Заборовском, относились к 1622 г. В разборной десятне бежечан этого года среди дворовых упоминается его отец Иван Федорович, служивший с поместным окладом 550 четей. В десятне сказано, что он «беден добре, и на государеве службе ему быти не мочно; увечен, без руки без левой, и вперед ево с полковую службу не будет, а с осадную де ево службу станет; а ныне де он на Москве в объезжих головах; а за ним три бобыли». Та же десятая дает нам сведения и о самом Семене Ивановиче Заборовском, служилом новике, имевшем поместный оклад 300 четей и 10 рублей денежного жалования; окладчики сообщили, что он «отечеством де и собою добр, и служил де с ними з городом за отца и за себя два года, и он де головою своею добр; поместья и вотчины за ним нет; и на государеве де службе ему без государева жалованья быти не с чево; а государевым жалованьем, своим окладом, поднятца ему нечим»44.
Семен Иванович Заборовский, таким образом - «добрый отечеством», но небогатый провинциальный сын боярский, начавший службу «с городом» в 1620 г., за два года до составления Бежецкой десятни. Сохранившаяся документация Разрядного приказа, однако, позволяет восстановить ранее неизвестную страницу биографии Семена Заборовского. 26 января 1619 г. из Разряда в приказ Большого прихода была послана память. По заведенному в московских приказах правилу, на оставшемся в Разрядном приказе черновом варианте памяти была поставлена помета, сообщавшая о том, с кем был отправлен этот документ - память в Большой приход было поручено отнести подьячему Сеньке Заборовскому45.
Следовательно, будущий боярин начинал свою карьеру молодым подьячим Разрядного приказа в Москве. Скорее всего, это место было получено бедным провинциальным новиком при содействии влиятельного родственника - служившего в Стрелецком приказе дьяка Семого Заборовского. Видимо, не случайно возвращение Семена Заборовского на провинциальную службу в 1620 г. совпадает со временем исчезновения сведений о дьяке Семом Заборовском: кончина покровительствовавшего родичу дьяка лишила молодого подьячего возможности продолжать службу в столице.
Приведенные данные о семействе Заборовских показывают, насколько непросто было получить и сохранить место подьячего в столичном приказе даже представителю «доброго» провинциального дворянского семейства. Думается, у выходца из представителей неслужилого люда возможностей пробиться на приказную службу было меньше. В силу этого я склоняюсь к мысли о том, что среди подьячих московских приказов преобладали именно выходцы из семей провинциальных детей боярских. Детальное просопографическое исследование приказной бюрократии Новгорода Великого, проведенное А. А. Селиным на материалах Смутного времени, убедительно показывает, что штат подьячих в Новгородской земле в 1611-1617 гг. комплектовался преимущественно из местных служилых людей. О том, насколько привлекательной и желанной для новгородских детей боярских была служба в низовом звене приказной администрации, свидетельствуют многочисленные челобитные, сохранившиеся в составе т. н. «Новгородского оккупационного архива»46.
11одтверждением тому, что основным источником рекрутирования на приказную службу являлось провинциальное дворянство, является указание грамоты, отправленной весной 1614 г. из приказа Новгородской четверти в Вологду. Речь в ней шла о наборе подьячих для несения службы в городовых приказных избах: «Указали есмя взяти к нашему делу подьячих з городов из больших статей, а в городех велели подьячих устроити и оклады им учинити против прошлого 117-го году, а больши того подьячим в городех быть и окладов им чинити не велели»47. В царском указе речь идет о переводе наиболее опытных провинциальных подьячих («из больших статей») на службу в столичные приказы. Освободившиеся в городовых приказных избах места, соответственно, указывалось заполнить новыми подьячими, которых следовало «в городех... устроити и оклады им учинити». Теоретически образовавшиеся вакансии в провинциальных городах могли быть заняты местными служилыми людьми, а также выходцами из посадского населения. Однако посадского человека в городе не было нужды «устраивать» - они и без того жили в городе и, следовательно, имели собственные дворы, чего нельзя было сказать о большинстве детей боярских, живших по преимуществу в своих поместьях. Следовательно, даже в провинциальных приказных избах штат подьячих должен был рекрутироваться в основном из служилых людей.
Заслуживает внимания и апелляция указа 1614 г. к ситуации 117 (1608/09) г. как к образцу, которому предписывалось следовать провинциальной администрации в вопросе комплектования штатов городовых изб. Известный царский указ от 7 декабря 1640 г., прямо запрещавший принимать в подьячие выходцев из духовенства, купечества, посадских и пашенных людей48, таким образом, не был новой юридической нормой, он лишь законодательно закреплял действовавшее по меньшей мере с начала XVII в. правило.
Разумеется, было бы неверным отрицать факт проникновения в приказную среду представителей неслужилого люда. В частности, из посадского люда все той же Вологды происходил едва ли не самый известный подьячий XVII в., авантюрист и самозванец Тимофей Анкидинов, отец которого был «холщевником», т. е. торговал холстами. Однако не следует забывать о том, что Анкидинов имел весьма влиятельного покровителя в лице вологодского архиепископа Варлаама, протекция которого вполне могла стать весомым аргументом при решении вопроса о принятии вологодского посадского человека на службу в столичный приказ49. О том, что на службу в приказные подьячие иногда зачислялись посадские люди, сообщает и Григорий Котошихин50. Однако, по меньшей мере в первой половине XVII в., основная масса подьячих и, как следствие, дьяков происходила из служилых людей.
Сделанные наблюдения показывают, что в социальном отношении дьяки московских приказов начала XVII в. были тесно связаны с провинциальными служилыми людьми, являясь в массе своей выходцами из этой среды. Немногочисленные представители неслужилого люда (торговых людей, духовенства), включавшиеся в состав дьячества, вливались в ряды служилого сословия и, получив за службу поместья, вставали в ряды того же провинциального дворянства. Следовательно, органами центрального управления Московской державы в начале XVII в. руководили представители средних по своему имущественному и социальному положению слоев населения страны, далеких от честолюбивых планов аристократической верхушки и не склонных к разрушительному порыву обездоленных социатьных низов51. Именно эти средние слои российского общества были более всего заинтересованы в скорейшем выходе государства из Смуты.
Автор - сотрудник Института российской истории РАН.
1 Демидова И. Ф. Служилая бюрократия в России XVII иска и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987. С. 51.
2 Посольская книга по связям России с Англией 1614-1617 гг. М., 2006. С. 57, 91, 116, 167; Разрядная книга 1475-1605 гг. (Далее - РК 1475- 1605). Т. III. Ч. II. М„ 1987. С. 25, 176-178; Т. III. Ч. III. М„ 1989. С. 119, 120, 150; Т. IV. Ч. I. М„ 1994. С. 73-74, 82, 105, 111, 128; Т. IV. Ч. И. М„ 2003. С. 17, 64, 70, 73-75.
3 РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Он. 13. Д. 4. Л. 390-398.
4 Боярские списки последней четверги XVI - начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г. (Далее - БС). Ч. II. М., 1979. С. 46-47.
5 РГАДА. Ф. 210. Оп. 13. Д. 4. Л. 529.
6 Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма: Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., 1996. С. 318, 323.
7 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века // Исторические записки. Т. 1.М., 1937. С. 224.
8 Рыбалко Н. В. Российская приказная бюрократия в Смутное время начала XVII столетия. Автореферат дисс... канд. ист. наук. Волгоград, 2001. С. 12, 13, 15,17-18.
9 С. К. Богоявленский указывал на службу в царствование Бориса Годунова 54-х дьяков, тогда как Н. В. Рыбалко выявила втрое больше имен дьяков того периода - 151. (Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века. С. 224; Рыбалко Н. В. Российская приказная бюрократия... С. 12).
10 БС. 4.1. М., 1979. С. 173, 192, 243, 305, 325; РК 1475-1605. Т. IV. Ч. I. С. 127.
11 Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских ири Московском университете. 1918. Кн. 1. С. 313; БС. Ч. I. С. 189, 218, 287; Ч. II. С. 43.
12 Флоря Б. II. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005. С. 322.
13 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. М., Тула, 2009. С. 521-523.
14 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века... С. 223-224.
15 Один из них, Тимофей Иванович Чириков, в частности, известен как вотчинник Коломенского уезда за 11-12 лет до первого упоминания в чине дьяка (РГАДА. Ф. 210. Он. 13. Д. 2. Л. 169-172).
16 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века... С. 224.
17 Временник Ивана Тимофеева. СПб., 2004. С. 244-245).
18 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 4.18, 519-522, 589.
19 Там же. С. 471, 475, 519-523.
20 Тюменцев И. О. Список сторонников царя Василия Шуйского. (Новая находка в Шведском государственном архиве) // Археографический ежегодник за 1992 год. М., 1994. С. 318; Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. II. СПб., 1841. Т. II. № 310. С. 367; Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция... С. 274.
21 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 519-522. Т. И. Луговской был сыном новгородского городового приказчика; это была должность, которую традиционно занимали провинциальные дети боярские (Селин А. А. Новгородское общество в эпоху Смуты. СПб., 2008. С. 555).
22 АИ. Т. II. № 310. С. 367.
23 РГАДА. Ф. 79. Сношения России с Польшей. Он. 1. Кн. 30. Л. 133 об.-134 об., 187 об.
24 Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция... С. 322.
25 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000. С. 47.
26 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 531.
27 Рыбалко Н. В. Институт дьяков в структуре Государева двора начала XVII века в России. // Государев двор в истории XV-XVII столетий. Материалы международной научно-практической конференции. 30.X - 01.XI. 2003 г., Александров. Владимир, 2006. С. 205.
28 Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия... С. 24; Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 452-453.
29 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 527.
30 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века... С. 225. См. также: Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584-1605 гг.). СПб., 1992. С. 235.
31 Рыбалко Н. В. Приказная бюрократия Смутного времени: родственные связи, денежные и земельные оклады // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4. 2001. Вып. 6. С. 46.
32 Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия... С. 51.
33 Котошихин Г. К. О России... С. 50.
34 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 617-618.
35 Сенин С. Памятник добрых дел // Тверская старина, 2008, № 27. С. 44-45.
36 Акты служилых землевладельцев XV - начала XVII века. Сборник документов. Т. 1. М., 1997. № 296. С. 287.
37 Там же. №№ 17,18. С. 21-22.
38 Книга Полоцкого похода 1563 г. (Исследование и текст). СПб., 2004. С. -18.
39 Писцовые материалы Тверского уезда XVI века. М., 2005. С. 47, 116, 127, 257-259, 261, 262, 264, 274-275, 334, 335, 337, 501, 556.
40 Сепии С. Указ. соч. С. 44 - 45.
41 Лисейцев Д. В. Приказная система Московского государства... С. 602-603.
42 РГАДА. Ф. 396. «Оружейная палата». Оп. 2. Д. 205. Л. 43 об., 74,134.
43 Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М„ 1975. С. 187-188;
Рое М. Russian elite in the seventeenth century. Vol. 1. Vammala, 2004.
P. 250, 254.
44 Тверское дворянство XVII века. Вып. 4. Состав Бежецкого дворянства по десятням XVII века. В обработке члена Тверской ученой архивной комиссии В. Н. Сторожева. Тверь, 1895. С. 64, 110.
45 РГАДА. Ф. 210. Оп. 13. Д. 7.168-169.
46 Селин А. Л. Указ. соч. С. 553-560.
47 РГАДА. Ф. 141. «Приказные дела старых лет». On. 1. Д. 8. (1614 г.).
Л. 77 об.
48 Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII века... С. 221.
49 Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. III. СПб., 1848. С. 263-264.
50 Котошихин Г. К. О России... С. 50.
51 Именно на средние слои российского общества как на движущую силу в деле преодоления Смуты указал в своем популярном очерке, опубликованном в 1921 году, Ю. В. Готье: «Спасение пришло не от тех, кто начал смуту, не от верхов, не от взбаламученных украинских низов; оно исходило от той устойчивой середины общества, которая всегда дорожила спокойствием и возможностью мирно трудиться». (Готье Ю. В. Смутное время: очерк истории революционных движений начала XVII столетия. М., 2010. С. 99).
Просмотров: 8104
Источник: Paleobureaucratica. Сборник статей к 90-летию Н.Ф. Демидовой. М.: Древлехранилище, 2012. С.208-224
statehistory.ru в ЖЖ:
